За окном старенького замка завывал ветер, будто жаловался кому-то невидимому на свою одинокую судьбу. Внутри горела тусклая свеча, отбрасывающая дрожащие тени от стен на стол. Девушка сидела одна, читая старую книгу, купленную случайно на ярмарке. Неожиданно книга 📚 раскрылась сама собой, показывая рисунок древнего символа. Дрожащими пальцами девушка коснулась рисунка, ощутив странное покалывание в кончиках пальцев.

В этот миг она почувствовала чей-то взгляд, исходивший откуда-то извне. Шёпот ветра усилился, став похожим на приглушённые голоса. Тени вокруг неё ожили, заполнив комнату своими причудливыми формами. Она подняла глаза и увидела перед собой бледнолицых существ с длинными когтями и красными глазами. Ведьма с развевающимися волосами, улыбаясь ухмыляющейся улыбкой, произнесла:
— Добро пожаловать, дорогая. Мы ждали тебя долго... очень долго... 🧙‍♀️

Девушка попыталась вскочить со стула, но её тело словно окаменело. Ужас сковал её сердце ледяной хваткой. Из тьмы начали появляться другие существа: демон с рогами и огненными глазами, вурдалак с острыми зубами, злобный гоблин и хитрый леший, чьё лицо было скрыто ветвями деревьев. За окном виднелись силуэты, прибывающих на пир нежданных гостей.

Ведьма подошла ближе, протягивая руку девушке:
— Ты станешь частью нашего круга, мы сделаем тебя одной из нас.
Она замолчала, прислушиваясь к тишине, после чего добавила:
— Или твоя кровь украсит наш банкет? Выбор твой. 🔥

Существа собрались теснее, ожидая решения девушки. Страх сменился решимостью. Она глубоко вздохнула и ответила твёрдым голосом:
— Я готова принять ваше предложение.

Тёмные силы одобрительно зашептались. Свеча погасла, погрузив комнату в полную темноту. Когда свет вернулся, девушка стояла среди толпы нечисти, теперь уже такая же, как и они, готовая присоединиться к тёмному пиршеству вечности.☠️

Он искал ее в каждом шорохе, в каждом отблеске света на стенах замка. Его люди рыскали по городу, но Совикус знал: она близко. Он чувствовал ее, как зверь чует добычу. И когда он найдет ее, она поймет — никто не уходит из его паутины.

В первые дни без короля Совикус не терял времени. Пока Всеволод сражался в Моргенхейме, советник укреплял свою власть в Вальдхейме, используя оружие, бывшее острее любого клинка, — страх. Он созывал стражу, отдавал приказы, которые звучали как приговоры, и собирал вокруг себя тех, кто готов был служить ему без вопросов, из страха или алчности. Его покои в замке, некогда скромные, теперь превратились в подобие тронного зала — стены украшали древние свитки с выцветшими письменами, карты с выжженными символами и артефакты, которые он добыл из тайных хранилищ под городом, пропитанных запахом земли и забытых эпох. В центре комнаты стоял стол, заваленный пергаментами, а на нем — посох с наконечником из черного металла, мерцавшем багровым светом, подарок Моргаса, о котором Тенебрис шептала на их темном совете. Этот посох, выкованный из хаоса, был ключом к разрушению защиты титанов, охранявших Ловец Душ, и Совикус уже чувствовал его силу, она текла через его пальцы, как яд, отравляя разум и сердце.

Он не доверял никому. Стражники, некогда служившие Всеволоду, теперь подчинялись ему, но их взгляды были пусты, их верность — хрупка, как тонкий лед под весенним солнцем. Он знал, что многие из них все еще шептались о короле, о его возможном возвращении, и это раздражало Совикуса, как заноза под ногтем, которая с каждым движением вгрызается глубже. Чтобы заглушить эти слухи, он ввел комендантский час, запретил собрания, а тех, кто осмеливался говорить о Всеволоде, бросал в темницы под зáмком, где сырость и тьма ломали их дух. Горожане боялись поднять глаза, их шаги стали бесшумными, а голоса — шепотом за закрытыми дверями, дрожащим от ужаса. Совикус наслаждался этим страхом, он питался им, как огонь питается сухими ветвями, чувствуя, как город сжимается в его кулаке.

Но главной его целью была Диана. Он знал от Моргаса о ее связи с Ловцом Душ, о пророчестве, которое говорила Тенебрис в ее темном зале: «Диана — потомок Алекса, ключ к освобождению Арта». Совикус не сомневался — она где-то в городе, прячется, как мышь в норе, и его задачей было найти ее, сломить ее волю и заставить служить планам темных богов. Он не знал, что она ускользнула той ночью, когда храм Люминора рухнул под ударом тьмы, что ее побегу помог Дмитрий и его люди, и она уже мчалась прочь на Вороне, оставив Вальдхейм позади, а его — в неведении.

На второй день после падения храма один из стражников, рыскавший у конюшен, доложил о пропаже черного жеребца — Ворона, лошади Дианы, которая обычно находилась в стойле под замком. Это было первым ударом, пробившим броню уверенности Совикуса. Он немедленно приказал проверить конюшню и допросить всех, кто мог быть причастен. Вскоре ему привели Гаральда — юного конюха с растрепанными светлыми волосами, его худые плечи ссутулились под взглядом стражников. Совикус стоял в зале совета, его пальцы сжимали посох, багровый свет отражался в его холодных глазах, когда мальчишку бросили к его ногам.

— Где конь? — голос Совикуса был низким, как рокот грома, каждый слог падал, как камень в глубокий колодец. Он шагнул ближе, его тень легла на Гаральда, заставляя того вжаться в холодный каменный пол.

— Я… я не знаю, господин, — пробормотал Гаральд, его голос дрожал от ужаса, глаза метались, но в них мелькало упрямство. — Ворон… он был там вечером, а потом… пропал.

— Лжешь, — оборвал его Совикус, его рука сжала посох сильнее, багровый свет вспыхнул, осветив лицо мальчика. — Ты был в конюшне той ночью. Конь не мог исчезнуть сам по себе. Говори, кто взял его, куда ушла Диана, или я вырву правду из твоих уст, когда палач будет сдирать с тебя кожу.

Гаральд побледнел, его пальцы стиснули край потертого плаща, но он молчал, сжав губы в тонкую линию. Совикус кивнул стражникам, стоявшим у дверей, их лица были пусты, как маски смерти. Они схватили мальчика за руки, выкручивая их за спину с хрустом, пока он не вскрикнул, его голос эхом отозвался в зале. Торин, широкоплечий стражник с короткой бородой, вытащил кнут, его кожаные полосы свисали, как змеи, готовые ужалить.

— Последний раз спрашиваю, — прошипел Совикус, наклоняясь к Гаральду так близко, что тот почувствовал его холодное дыхание на своем лице. — Где она? Кто помог ей?

— Не знаю! — выкрикнул мальчик, его голос сорвался, глаза наполнились слезами, но он не сломался. — Клянусь, я ничего не видел!

Первый удар кнута рассек воздух, и кожа на спине Гаральда лопнула, как сухая ткань, кровь брызнула на пол, окрашивая камни багровым. Он закричал, его тело дернулось в руках стражников, но они держали крепко, их пальцы впивались в его худые плечи, оставляя синяки. Второй удар пришелся ниже, разрывая рубаху, обнажая тонкие ребра, проступавшие под кожей. Кровь стекала по спине, горячая и липкая, смешиваясь с потом, выступившим от боли. Гаральд стиснул зубы, его крик перешел в хриплый стон, но он не назвал Диану, не выдал Дмитрия, не проронил ни слова о той ночи, когда она ускакала в темноту.

Совикус кивнул Торину, и тот отложил кнут, достав из угла зала железный прут, конец которого раскалился в жаровне до багрового свечения. Он поднес его к боку Гаральда, и запах паленой плоти наполнил воздух, едкий и тошнотворный. Мальчик завыл, его тело выгнулось дугой, кожа шипела и пузырилась под раскаленным металлом, оставляя черный ожог, дымившийся в холодном воздухе зала. Совикус смотрел, его лицо оставалось неподвижным, как камень, но внутри него кипела ярость — этот жалкий конюх, этот ребенок, осмелился бросить вызов ему, советнику, державшему Вальдхейм в страхе.

— Говори! — рявкнул он, ударив посохом о пол, отчего багровая вспышка осветила зал, бросив тени на стены. — Кто взял коня? Кто был с ней?

Гаральд, задыхаясь от боли, поднял голову, его глаза, полные слез, встретились со взглядом Совикуса. Он прохрипел, едва шевеля обожженными губами:

— Я… не знаю… ничего…

Торин схватил его за волосы, рванув голову назад, и прижал раскаленный прут к внутренней стороне его бедра. Кожа зашипела, мышцы свело судорогой, и Гаральд закричал так, что голос сорвался в хрип, его тело обмякло, но стражники не дали ему упасть. Они били его кулаками — в живот, в грудь, в лицо, — пока кровь не потекла из разбитого носа, заливая его подбородок. Его худое тело покрылось багровыми пятнами, но он молчал, его преданность Диане была сильнее страданий, сильнее страха перед смертью.

Часы тянулись, как вечность. Кнут, железо, кулаки — все смешалось в агонии, наполнившей зал звуками боли: криками, стонами, глухими ударами о плоть. Наконец, когда Гаральд потерял сознание, его тело обвисло в руках стражников, как сломанная кукла, Совикус махнул рукой, его голос был сух, как ветер в пустыне:

— Бросьте его в темницу. Если очнется — допросите снова. Он знает больше, чем говорит. Выжмите из него все.

Стражники уволокли мальчика, оставив за собой кровавый след на каменном полу, тянущийся, как зловещий узор. Совикус отвернулся, его пальцы сжали посох так, что суставы побелели. Он не получил ответов, но его разум уже цеплялся за новую мысль: если конь пропал, кто-то помог Диане уйти. Город был закрыт, ворота под охраной — как она могла ускользнуть?

На третий день поисков пришел второй след. Один из часовых у ворот, молодой парень с веснушками, проболтался под давлением Торина, что видел отряд стражников той ночью — Дмитрия и двух его людей, они вывели женщину в плаще за стены. Совикус немедленно приказал схватить их. Дмитрий, широкоплечий воин, и его товарищи — Игорь со шрамом на щеке и Петр с усталыми глазами — были приведены в подвал замка, в камеру, где стены покрывала сырость, а воздух пах плесенью и кровью.

Совикус спустился к ним сам, его шаги гулко отдавались в каменных коридорах, посох в руке мерцал багровым, освещая его лицо зловещим светом. Стражники стояли перед ним, закованные в цепи, в рваных рубахах, их доспехи были сорваны. Дмитрий смотрел на советника с вызовом, его подбородок был поднят, но в глазах мелькала тень страха.

— Вы провели ее через ворота, — начал Совикус, его голос был тих, но резал, как лезвие. — Вы предали меня. Говорите, куда она ушла, или я выжгу вашу верность из ваших костей.

— Мы служим королю, не тебе, — бросил Дмитрий, его голос был хриплым, но твердым. — Ты не найдешь ее.

Совикус прищурился, и в багровом свете посоха его лицо казалось злобной маской.

Воины обменялись быстрым взглядом. Дмитрий шагнул вперед, напряг плечи, а затем с рычанием бросился на советника. За ним рванулись Игорь и Петр, схватив со скамьи ржавую цепь и обломок доски.

Совикус даже не сделал шага назад. Он лишь поднял руку, и багровое пламя вспыхнуло в посохе. Воздух дрогнул, и в подвале разнесся гул, словно из глубин земли поднимался гром.

Удар невидимой силы отбросил Дмитрия в сторону; он пролетел несколько шагов и врезался в стену, кровь брызнула из рассечённой головы. Игорь, успевший замахнуться цепью, застыл в воздухе, будто его поймали стальными когтями, и сдавленный крик вырвался из его горла, когда кости начали хрустеть. Петра пронзил алый луч, вырвав из его груди короткий крик — тело дернулось и упало, дымясь, словно изнутри его жгло огнем.

— Жалкие псы, — холодно произнес Совикус, опуская посох. — Королю вы служите? Король мертв для этого города. А верность вашу я выжгу.

И багровое сияние снова вспыхнуло в камере, заливая сырость стен кровавым светом.

Игорь рухнул на каменный пол, его тело обмякло, словно сломанная кукла. Петр еще дернулся в судороге, но вскоре затих, обугленный изнутри багровым пламенем.

Лишь Дмитрий, израненный, но еще живой, поднялся на колени, глотая кровь. В его глазах, полных боли и ярости, горел вызов.

Совикус наклонился, и багровое сияние его посоха легло на лицо воина, обнажив каждую складку презрения.

— Упрямец… Это хорошо. Но упрямство — это изъян, оно лишь делает вкус боли ярче.

Совикус улыбнулся, его тонкие губы растянулись в кривой усмешке. Он щелкнул пальцами, и в подвал вошел Торин, мрачный и с ящиком в руках, наполненным ржавыми клещами, крюками и ножами, чьи лезвия блестели в тусклом свете факелов.

Пытка началась с Дмитрия. Торин медленно зажимал его пальцы в клещи, пока кости не хрустнули, как сухие ветки, и кровь не потекла по железу. Дмитрий зарычал, его тело напряглось, цепи звенели, но он стиснул зубы, не издав ни звука. Совикус шагнул ближе, его глаза сузились:

— Куда она пошла?

Молчание было ответом. Торин вырвал ноготь с большого пальца, медленно, с хрустом, и Дмитрий наконец закричал, его голос эхом отозвался в подвале. Кровь капала на пол, смешиваясь с грязью, но он не сломался. Тогда Совикус кивнул, и стражники притащили жаровню с раскаленными углями. Они прижали ладонь Дмитрия к углям, кожа зашипела, запах горелой плоти наполнил камеру, и он завыл, его тело выгнулось, цепи натянулись до предела.

Игоря пытали следующим. Торин вонзил крюк ему под ребра, медленно проворачивая его в плоти, пока кровь не хлынула на пол, темная и густая. Игорь задыхался, его крики перемежались хрипами, но он молчал, его взгляд был пуст, как у человека, который уже увидел свою смерть. Петр, самый слабый из троих, весь переломанный после стычки с Совикусом, сдался, когда ему сломали колено молотом — кость треснула с глухим звуком, и он закричал, умоляя остановиться:

— Она ушла… за стены… на север… больше не знаю!

Совикус кивнул, его лицо оставалось холодным, как лед. Он получил направление, но этого было мало. Эти трое предали его, и их смерть должна была стать уроком для всех. Он приказал собрать людей и добить мятежных стражников на площади перед замком, чтобы горожане видели, что бывает с теми, кто идет против него.

На рассвете Дмитрия, Игоря и Петра, еле живых, выволокли на площадь, их тела были покрыты запекшейся кровью и ожогами, ноги подгибались, но стражники тащили их вперед. Толпа собралась в молчании, их лица были бледны, глаза полны ужаса. Совикус стоял на балконе замка, его мантия развевалась на ветру, посох в руке мерцал багровым. Торин зачитал приговор:

— За предательство Короля и помощь шпионам Хротгара — смерть через удушение и четвертование.

Дмитрия привязали к столбу, веревка обвила его шею, затягиваясь медленно, пока его лицо не посинело, глаза не выкатились из орбит, а язык не вывалился наружу. Он хрипел, его тело дергалось в агонии, пока жизнь не покинула его. Затем топор Бьорна, одного из наемников Совикуса, опустился на его плечи, отсекая руки, ноги, голову — кровь хлынула на камни, окрашивая их алым. Игоря и Петра ждала та же судьба: удушение, пока их горло не сдавило до предела, а затем топор разрубил их тела на части, куски плоти падали в грязь под безмолвный взгляд толпы.

Совикус смотрел сверху, его лицо было неподвижным, но внутри он чувствовал удовлетворение. Это был сигнал — никто не посмеет предать его снова. Он повернулся к Торину, его голос был тих, но полон угрозы:

— Узнай, кто еще мог знать о ее побеге. Допроси всех у ворот той ночью. И проверь север — она не могла уйти далеко.

На следующий день он созвал своих лучших людей — не стражников, а наемников, которые служили ему за золото. Четверо следопытов стояли перед ним в зале совета: темные фигуры в потертых плащах, с лицами, скрытыми шрамами и тенями. Первый, Рагнар, был высоким и худым, с длинным кинжалом на поясе и глазами, как у ястреба. Вторая, Кейра, женщина с короткими черными волосами, держала арбалет, ее движения были быстры, как у кошки. Третий, Бьорн, широкоплечий и молчаливый, сжимал топор, чье лезвие было покрыто зазубринами от прошлых битв. Четвертый, Сигрид, был самым старшим, с седыми прядями в бороде и прорезающим насквозь взглядом. Эти люди были не просто охотниками — они были убийцами и могли выследить добычу в любой тьме.

— Найдите Диану, — приказал Совикус, его голос был тверд, как сталь. — Живой. Она нужна мне здесь, в этих стенах. Ищите за городом, в лесах, в деревнях. Она не могла уйти далеко. Приведите ее ко мне, и золото станет вашим.

Рагнар усмехнулся, его тонкие губы растянулись в кривой улыбке.

— А если она будет сопротивляться?

— Сломайте ее волю, но не трогайте ее тело, — отрезал Совикус. — Она — ключ. Без нее все рухнет.

Следопыты кивнули, их тени растворились в дверях, а шаги вскоре стихли в коридорах замка. Совикус остался один, его взгляд упал на посох, лежащий на столе. Он чувствовал, как сила Моргаса пульсирует в нем, как зов Ловца Душ становится громче с каждым днем.

Он закрыл глаза, и она явилась — Диана, с ее дерзким взглядом, с ее звонким голосом, который резал его слух как клинок. Она была не просто дочерью короля, не пешкой в его игре. Она была его пламенем, его одержимостью, он жаждал раздуть ее пламя, подчинить, но не погасить. Он видел ее шаги в этих коридорах, слышал ее дыхание, чувствовал, как ее воля, такая упрямая, сталкивается с его силой. Он хотел, чтобы Диана стала его — связанной с ним не только телом, но и духом. Ради нее, ради того, чтобы вплести ее в свою судьбу, он должен был завладеть Ловцом Душ. С этим клинком он уничтожит всех богов и сам займет их место, единственный бог, а она будет по правую руку от него — символ его власти.

Но глубже, за словами и мыслями, поднималось странное, тревожное чувство, будто без нее все это лишалось смысла. Совикус не называл его, не признавал — и все же оно жгло его сильнее жажды власти. Он не понимал, что с ним происходит, и именно это пугало его больше всего.

Ее отсутствие разъедало его, как яд. Она была близко — в тенях Вальдхейма или в лесах, за стенами. Он почти чуял ее — запах, дыхание свободы, которую он поклялся отнять.

Совикус медленно развел руки, будто собирался заключить в объятия весь город. Воздух между его ладонями задрожал, и оттуда рванула дугой багровая магия. Она струилась, извивалась, словно живая, охватывая пространство между его руками, как сеть, готовая сомкнуться на добыче. Стены подвала отозвались гулом, тени дрогнули.

Магия вытекла из-под его пальцев и потянулась дальше — сквозь камень и землю, к улицам, к башням, к заколоченным домам и пустым площадям. Она шла по городу, как хищный зверь, обнюхивая каждый закоулок, цепляясь за дыхание, шаги, следы. Совикус чувствовал, как его воля опутывает Вальдхейм, протягиваясь за стены, в леса и деревни.

Даже силы Моргаса, древние и бездонные, казалось, блекнут рядом с этим видением. Для Совикуса все сводилось к одному — к Диане. Она была центром, ради которого он подчинял и город, и тьму, и саму магию. И если она где-то скрывается, магия узнает об этом, и он вырвет ее из любой тени.

Диана была его триумфом, его правом. Он найдёт ее. Заставит склонить голову, увидеть его величие, признать, что она принадлежит ему. И когда она окажется в его власти, его паутина сомкнется, и мир поймет, что нет силы выше его.

***

В тот же вечер, когда ночь окончательно опустилась на Вальдхейм, в зал совета ворвался Торин, его лицо было бледнее мела, а голос дрожал от спешки:

— Господин! Король вернулся! Всеволод у ворот с отрядом. Он требует вас!

Совикус замер, его пальцы сжали посох, багровый свет вспыхнул, осветив его лицо. Всеволод жив? Это было невозможно, его возвращение было новым ударом, подставившим под сомнение все планы. Но Совикус быстро взял себя в руки, его разум заработал, как механизм, выискивая выход. Король был угрозой, но и возможностью. Если убедить его, направить его гнев, его силу…

— Где он сейчас? — резко спросил Совикус, его голос стал холоднее льда.

— Его ведут сюда, в зал совета, — ответил Торин, отступая под взглядом советника. — Он спрашивает о Диане. И о храме.

Совикус кивнул, его губы дрогнули в легкой усмешке. Он должен действовать быстро. Всеволод был слеплен из ярости и веры — этими нитями можно управлять. Но рядом с ним был Андрей, священник, чья вера в Люминора была занозой в его планах. Этот человек мог разглядеть правду, мог настроить короля против него. Андрей должен исчезнуть.

— Приготовьте стражу, — приказал он Торину, его голос стал тихим, но полным угрозы. — Когда Всеволод войдет, я займу его. Но священник… он не должен остаться живым. Устройте ловушку. Пусть это будет несчастный случай — упавшая балка, обвал в коридоре. Никто не должен заподозрить.

Торин кивнул, его глаза расширились, но он не посмел возразить. Он исчез за дверью, оставив Совикуса одного. Советник подошел к окну, глядя на город, вид которого открывался перед ним, как шахматная доска. Возвращение Всеволода меняло игру, но не ломало ее. Он повернется к королю, сыграет на его страхе за Диану, на его жажде мести. Он убедит его отправиться войной на Хротгара, скажет, что это единственный способ спасти дочь, вернуть мир. А когда Всеволод вновь уйдет, оставив город в его руках, он найдет Диану и завершит начатое.

Совикус сжал посох, его пальцы ощутили холод металла. Заркун, Тенебрис, Моргас, Некрос — они ждали его успеха. Арт ждал своего освобождения. И он, Совикус… Пусть боги думают, что он безмозглая пешка. На самом деле он сам двигал фигуры на доске. Он слушал их разговоры, терпел их насмешки, но в сердце хранил собственный план.

Когда он получит Ловец Душ, боги падут вместе со смертными. Их власть будет сокрушена, их имена забудутся, а он станет тем, кто встанет над всеми — и над людьми, и над богами.

Пусть Всеволод думает, что вернулся в город как спаситель. Скоро он узнает: тьма, которая правит Вальдхеймом, сильнее любого света.

***

Где-то далеко, среди деревьев, Диана вздрогнула. Холод пробежал по коже, дыхание перехватило, будто невидимая рука коснулась ее плеча. Она обернулась, но в лесу никого не было — только ветви гнулись под ветром. Внутри что-то шептало ей: он ищет.

Пламя Ада мерцало багряным светом, отражаясь в зеркалах тронного зала. Воздух, раскалённый адским огнём, пропитан гарью и кровью. Тени обречённых плясали на стенах, тихо шепча проклятия.

На троне из застывшей лавы восседал Владыка Намхазур — древний демон, повелевающий легионами Бетрезена. Его броня, покрытая трещинами, источала мрак, а над головой изгибались тяжёлые рога. В глазах горело пламя, способное испепелить души.

Перед ним пульсировала карта, сотканная из огня и теней, в центре которой темнела крепость Ордрейн — последний оплот Империи на западе.

Перед ним стояли двое.

— Люди всё ещё живы, — медленно произнёс Намхазур, голосом тяжёлым и угрожающим, словно камнепад. — Империя должна была уже трещать по швам, но я слышу, как они молятся своему богу. Почему?

Весь текст в док файле на гугл диске.

Тонкие губы Крона искривились в скептической ухмылке при воспоминаниях о наставниках и их разговорах про главную добродетель Техноинквизитора — мораль, вдумчивость. По мнению послушника — размышления о мотивах и поступках ересиархов, есть заигрывание с этой самой ересью. Святой Престол и Отцы-Эклизиархи уже всё объяснили в «Слове Заревлада». Боги там наверху рассудят сами.

Корвус рывком поднялся, сгоняя остатки сна, и опустил ноги на неприятно холодный пол. Стальные пластины пола всегда были холодными на ощупь, хотя паровики исправно грели помещение казармы, да и холодный горный ветер не проникал через пластековые, крепкие окна.

Первым делом Крон прошлёпал в туалетный кубрик. Надо было совершить обязательные утренние ритуалы: утренний туалет, включающие в себя тщательное бритьё и особенно оформление усов, какие Крон считал своим украшением и достоинством. Правда усы совсем не хотели расти и превращаться в гордые заросли под носом, с непременно закрученными кверху кончиками. Да и утренние молитвы Богам людей и машин никак нельзя пропускать. Соблюдению молитвенного графика Корвус относился не менее ответственно и трепетно, чем к своим редким усикам.

Молился он всегда дольше остальных послушников и никогда не подкладывал под колени коврик, считая, что настоящий инквизитор может и потерпеть ноющую боль от холодного пола.

Из башни смотрителя донёсся утренний зов турбины, остальные послушники начали просыпаться и заниматься своими утренними делами.

Корвус в нетерпении топтался около входной двери, в ожидании, когда же все соберутся на завтрак. Он, стаскивал с головы широкополую шляпу с приколотым к ней большим пушистым пером и запускал пятерню в коротко стриженные иссиня-чёрные  волосы. То смахивал несуществующие пылинки с безукоризненно отглаженного камзола.

По правилам он не мог пойти в столовую один, передвигаться по территории монастыря послушники могли только попарно. По мнению эклизиархов и наставников это способствовало развитию дружеских отношений между напарниками. Но тем не менее Крон всегда старался выйти первым из здания казарм, а во время прогулок по монастырю, шёл всегда на полшага впереди остальных.

После завтрака послушников построили на плацу для распределения заданий, смотритель монастыря Артемий Крозиус по-стариковски щурил глаза, всматриваясь в объемный свиток и выкрикивал имена послушников. Послушники по очереди выходили из строя, произносили клятву момента и бежали к обозначенным наставникам, которые в полном облачении уже ждали их недалеко от ворот. Они стояли дружной группой, не соблюдая строй, увлечённо разговаривали, изредка с их стороны доносился дружный смех. Смотритель бросал недовольный взгляд в ту сторону, но молчал. Между Техноинквизиторами и Эклизиархами монастыря всегда были напряженные отношения.

Корвус с усмешкой уже пожалел того недотёпу, который попадется Артемию на глаза после разнарядки. Действующий инквизитор не подчиняется воле смотрителя, а вот послушник-кадет идеальная жертва для выхода раздражения и гнева.

Наконец пришло время и Крона.

— Послушник Крон, передается в руки Техноинквизитора третьего ранга Степана Брана.

Бран? Только не он, Корвус внутренне содрогнулся. Сын прачки и монастырского техника, непонятно за какие заслуги принятый сначала в послушники, а затем и дослужившийся до столь высокого звания. По слухам к его словам прислушивается сам Хранитель Знаний. Правда, в эти слухи Корвус верил мало. Ну не мог же сам Кристо Старый слушать советы простолюдина.

Корвус сделал шаг предательски ослабевшими ногами и произнёс: "Я, послушник монастыря святого Фламбина Молниерукого, претендент высокого звания Техноинквизитора. Клянусь с честью выполнить достойное задание, данное мне Великим Смотрителем. Клянусь не посрамить своего наставника Степана Брана". Последняя часть клятвы далась особенно тяжело, но Крон не показал этого, даже малейшим движением мышц.

Наставник ждал его, по своему обыкновению держась несколько в стороне от любой компании. Степан был жизнерадостным и улыбчивым человеком, в монастыре его любили, но он отчего-то был не частым гостем на редких праздниках, предпочитая проводить время в своей келье за чтением книг или возясь со сломанными механизмами, к которым проявлял чуть ли не отцовскую любовь.

2

Степан, судя по всему, уже был готов выдвигаться, на боку у него висела широкая сабля с изогнутой гардой. Когда-то гарда была украшена полудрагоценными камнями, но со временем часть камней растерялась. Но, несмотря на довольно потрёпанный вид, клинок сабли был идеально заточен. Одет Степан был в штопаную дорожную куртку из плотной кожи, бритая до блеска голова была неприкрыта.

— Смирно послушник! Доложить о готовности! - нарочито громким и строгим голосом поприветствовал Степан Корвуса. Но в глазах Брана, мелькали озорные огоньки, показывая, что вся эта строгость не в серьёз, а больше для проформы.

— К выполнению задания готов, сударь Бран! - Крон щёлкнул каблуками и резким движением приложил руку левому плечу, пальцами выложив латинскую букву «V» — стандартное приветствие монастыря.

— Ну, тогда по коням, не будем тянуть время. Дорогая дальняя, а хотелось бы до темна, добраться до первого посёлка. В курс задания введу по дороге. Кругом, марш в конюшню, седлать лошадей! — приказал Степан, хитро щурясь и поглаживая бороду цвета прелой соломы.

Лошадей? Корвус не любил этих норовистых животных, впрочем, они отвечали ему взаимностью и иногда пытались сбросить его, то встав на дыбы, то резко останавливаясь после галопа.

Гораздо надежнее были парокаты или на худой конец обычные механические велокаты.

— Сударь, разрешите спросить. Почему бы нам не взять транспорт более подходящий для инквизиторов? Пусть простой люд видит, кто перед ними. Негоже нам на обычных лошадях кататься.

— Вот когда ты, послушник, будешь настоящим инквизитором, тогда и катайся, на чём вздумается. Послушникам же и лошади то не положено. Вам надобно преодолевать все тягости ученичества на своих ногах. – На этот раз Степан уже не шутил, а был более чем серьёзен и Корвус счёл за лучшее не продолжать препирательства, а со вздохом понуро пойти в конюшню, готовить лошадей.

Небрежно передав указания конюху, Корвус уселся на скамейку возле привязи, сунул соломинку в рот и стал ждать, щурясь на яркое солнце. Но слова Степана не выходили из головы: «По статусу мне не положено, да я мало того что без пяти минут полноправный инквизитор. Так и род мой куда как благороднее его. Вылез из грязи, и радуется возможности оскорбить благородную кровь. Посмотрим ещё, какой у кого статус. Дайте только экзамен сдать».

От этих мыслей настроение Корвуса окончательно испортилось, даже долгожданный выезд за территорию монастыря уже не так будоражил нервы. Крон ехал поодаль от Степана, стараясь не смотреть в его сторону, предпочитая рассматривать окрестности, благо Империя Ильмет отличалась красотой пейзажей. Даже разбросанные тут и там поселения не попортили впечатления от вида дремучих многолетних лесов, населенных разного рода живностью и огромных полей до горизонта, возделываемых как механическими плугами, так и обычными лошадьми и другими тягловыми животными.

Увлекшись созерцанием лесов и деревень, Корвус начинал было мало-помалу успокаиваться, но стоило бросить взгляд на наставника, обида вспыхивала с новой силой.

Степан же ехал, как ни в чем небывало и только тихо посмеивался себе в усы.

— Послушник Крон, тебе разве не интересно, куда мы едем и какую миссию возложил на нас орден? Настоящему Инквизитору присущи такие черты как любознательность и пытливый ум… имейте ввиду, юноша. — С ухмылкой начал разговор Бран.

— Послушник не может первым обратиться к НАСТОЯЩЕМУ техноинквизитору. Сударь.

— О, брат. Да ты никак обиделся на меня из-за лошадей. Это ты зря, малец. Как же ты будешь ересь выжигать, да врагов Престола в подвалах мучать, если ты лошадь обычную боишься? — с широкой, добродушной улыбкой спросил Степан.

— Никак нет. Сударь. Задумался просто, сегодня во время бритья испачкал рубаху кровью. Вот думаю, как пятно вывести… Вам ваша маменька не рассказывала секреты? — Корвус постарался сделать выражение лица, как можно более равнодушным и отстраненным, но внутри его клокотала ярость.

«Я боюсь лошадей!? Да что он о себе возомнил? Это просто лошади, не любят меня, крестьянские животные!»

— Ну, милостивый господин, пока ещё не инквизитор, про пятна не рассказывала. Но зато говаривала часто, что если усики так теребить без конца, они никогда не вырастут в настоящие мужские усы — всё ещё улыбаясь, заметил, Бран и довольно рассмеялся, видя как отдернул руку от усов Корвус.

Ответить Крон не успел, так как из леса сначала раздалось жуткое, низкое рычание, а затем пронзительный женский крик.

Не сговариваясь, спутники резко остановились, одним движением спрыгнули с коней, обнажили сабли и ринулись на помощь. На лесной опушке стоял медведь, а перед ним не шевелясь, лежала хрупкая девушка. Не выходя из укрытия кустов, Бран,  схватил за руку Корвуса, который уже намеревался ринуться в атаку на огромного медведя.

Медведь стоял на задних лапах, размахивая передними, как будто наносил кому-то удары. Вдоль лап, к позвоночнику шли широкие медные пластины, соединённые сервоприводами в сочленениях, крепились они к костям зверя, даже с импровизированного укрытия инквизиторов было видны большие шляпки стальных болтов с запёкшейся на них кровью самого медведя. Из пластин на позвоночнике торчали колбы с мутно-желтым содержимым, венчал эту конструкцию шлем на голове медведя. Бока и мягкое подбрюшье зверя защищала сегментированная броня со следами свежих царапин, часть пластин которой расшатались, а то и вовсе отвалились. Морда медведя была окровавлена, пара клыков в пасти сломана.

— Тинжи, Фламбин их разбери! — яростно прошептал Бран. — Смотри, наблюдай. Где-то здесь должен быть мехвод. Кто-то должен управлять медведем.

Медведь снова оглушительно зарычал, но в рыке было больше боли и страха, нежели ярости. И снова женский крик заставил вздрогнуть Крона. Он даже не заметил сначала молодую девушку, лежащую неподалёку от медведя.

«Там девушка! Ей нужна помощь!» промелькнуло в голове у Корвуса и он, больше не слушая наставника, выскочил на поляну, на ходу заряжая арбалет.

Шаг, быстрый прицел, выстрел. Как на учениях. Но в отличие от учебных мишеней медведь не собирался стоять смирно и был набит отнюдь не соломой. Коротко пшикнул струйкой пара арбалет и стрела, со свистом рассекая воздух, устремилась точно в голову медведя. Дзиньк! Стрела отскочила от медной оплетки, не причинив видимых повреждений. Зато медведь теперь обратил всё внимание только на Корвуса и, кажется, сейчас он разозлился всерьёз.

Разъярённый зверь опустился на лапы и прыжками помчался к молодому послушнику, моментально набрав скорость, правда он как то странно вскидывал правую заднюю лапу, но Крону некогда было рассматривать такие мелочи, он судорожно встал вспоминать тренировки, но почему-то в голову лезла только одна мысль: «Бежать»

— Ложись, Корвус! — резкий крик Степана вывел Крона из ступора и он как подрубленный упал на землю. Медведь же набрав скорость, не успел среагировать и пронёсся мимо.

Крон подскочил, попытался зарядить арбалет, но стрела выпала из предательски дрожащих рук: «Да чтоб тебя, соберись бестолочь. Ты будущий инквизитор!», - мысленно отругал себя Корвус. Подобрал стрелу и, стараясь успокоить ходящие ходуном руки, зарядил арбалет.

Выстрелил. Теперь стрела попала в тело медведя. Охваченный яростью зверь, видя перед собой по-настоящему опасного врага, даже не заметил попадания, только шкура немного дёрнулась.

Медведь схватился со Степаном. Это был танец яростный танец смерти. Холодной расчетливой ярости, что подавалась точно отмеренными порциями и слепой гнев зверя, заставляющий бросаться в атаку, забыв об осторожности.

Казалось, Степан знает удары медведя наперёд и уклонялся в самый последний момент, нанося лёгкие экономные удары, на которые медведь даже не обращал внимания. Но с каждым таким ударом на теле медведя появлялось всё  больше кровоточащих порезов. Видно было, что зверь начал выдыхаться, но сверхъестественная ярость, подаваемая из склянок на позвоночнике, заставляла медведя атаковать вновь и вновь. Воспользовавшись моментом, Степан поднырнул по удар медведя и внезапно сервоприводы взорвались снопом искр, не выдержав удара саблей.

Наблюдая за схваткой и разрываясь между желанием помочь старшему товарищу и просто сбежать, Корвус заметил движение в кустах на противоположной стороне поляны.

Мехвод! Ну конечно! Бран же говорил, что он должен быть неподалёку. Корвус постарался загнать свой страх куда-то глубоко в себя и рванул к кустам, где действительно сидел худой, болезненно бледного вида мужчина, держа в руках пульт. Которым он, и управлял медведем, регулируя подачу стимуляторов и двигая его лапами. Сейчас он как раз отвлёкся на Степана и одновременно пытался управлять медведем с выведенным из строя сервоприводом. Крона он заметил слишком поздно. Не тратя время на разговоры, Корвус размахнулся и наотмашь рубанул механика саблей, вложив в удар всю злость и обиду за недавно перенесённый страх и панику. Удар получился очень сильным и кровавым,  сабля разворотила мехвода от плеча до середины груди. Мехвод выронил пульт и с некоторым удивлением посмотрел сначала на Корвуса, потом на кровь, толчками выбегающую из раны и завалился на спину с тихим стоном. Корвус невидящим взглядом уставился на выбегающую из раны алую, густую кровь. К горлу подступил ком и давно съеденный завтрак стал настойчиво искать выход из желудка. Корвус быстро отвернулся, что бы не смотреть на предсмертные конвульсии мехвода.

Через мгновение зарычал медведь, но рык его был печальным, скорее прощальным, переходящим в какой-то уж совсем человеческий стон.

Корвус снял шляпу, он только сейчас понял, насколько сильно он вспотел, одежду можно было выжимать. С трудом разлепив пересохшие губы, Крон окрикнул Степана.

-Сударь Бран, вы… живы? — голос предательски дрогнул, Крон уже представил себе растерзанного наставника и как его с позором выгоняют из монастыря.

Степан нашелся возле медведя, он сидел возле правой лапы и ковырялся в сервоприводе. Недовольно морщась и ворча себе под нос:

— Ты посмотри, кустарщики, гайку им в похлёбку. Проводка не изолирована толком, печати святой нет. — Он оглянулся, посмотрев на подошедшего Корвуса. — Смотри малой, видишь провода голые? Каждый раз, когда медведь этой лапой шевелил, его током било, вот он ревел так странно.

— Проклятые Тинжи, они должны ответить за такое варварское отношение к тварям земным — Корвус негодуя, сжал кулаки с такой силой, что ногти до боли впились в ладонь.

— Только ли они? — Грустно ухмыльнувшись, пробормотал Степан.

— Что вы сказали Сударь?

— Я… говорю иди глянь как там девушка? Что-то лежит она слишком тихо.

— Сударь Бран, а что вы сказ…

— Послушник! Вы никак забыли устав и субординацию? Бегом, марш к девке! — гневно рявкнул, Бран с такой силой, что Корвус машинально, как на параде щелкнул каблуками и быстро отдав честь, постарался как можно быстрее оказаться возле лежащей девушки.

На первый взгляд девушка как будто мирно спала и при беглом взгляде на неё, Корвус отметил, что у неё нет видимых травм и что она очень даже не дурна собой. Небольшой рот с пухлыми губами был немного приоткрыт, дышала она тихо и спокойно. Корвус поневоле засмотрелся на её густые и длинные светлые волосы, которые беспорядочно лежали вокруг головы  и не заметил, как Бран, подошёл тоже.

— А ты, студент, никак взглядом в чувство приводить научился? — с неровным смешком спросил он — давай заканчивай здесь, ничего не случится с ней. Просто сознание потеряла.

Бран как то странно выдохнул и облокотился на ближайшее дерево. Корвус только сейчас, к своему стыду, обратил внимание, что одна рука Степана висит плетью, а рукав его куртки стал подозрительно мокрым и с него начала капать кровь. Лицо Степана стало каким-то белым, и говорил он трудом, с шумом втягивая воздух.

— Надо… перевязать рану… проклятый зверь… поцарапал-таки,… когда я ему привод выбил.

Крон подхватил, начавшего было падать наставника и аккуратно посадил, облокотив спиной на дерево. Будущих инквизиторов обучали десмургии и оказанию помощи в случае ранений. Быстро разобрав походный лекарский набор, Крон споро остановил кровь и перевязал рану. На этот раз руки не тряслись. После обработки раны, Корвус развёл обезболивающий эликсир и напоил Степана.

— Готово, сударь Бран. Но на вид рана глубокая, надо бы вернуться в монастырь и передать вас лекарям.

— Расслабься малой.… Если мы будем… из-за каждой царапины… давать заднюю… мы так еретика твоего и не изловим… — Бран, попытался улыбнуться, но это было больше похоже на гримасу боли. — Ты это… за девкой следи… и спасибо тебе юный инквизитор за помощь…. и с раной… и Тинжа ты уделал, будь здоров… — глаза Степана закрылись, эликсир начал действовать и он заснул.

Быстро темнело и, не желая оставаться одному в темноте, Корвус собрал неподалёку лежащий хворост, сложил из него кострище и развёл огонь с помощью одной из свежих разработок Алхимиков. Электроогниво представляло собой колбу с горючей жидкостью и фитилём, при нажатии на кнопку, к фитилю проскакивала искра, зажигая фитиль.

К костру, Корвус подтащил наставника, повязка на руке которого, не смотря на старания Крона, пропиталась свежей кровью. Эликсир погрузил Степана в глубокий лечебный сон, но тот всё равно иногда постанывал и его раненая рука то и дело вздрагивала.

Девушку он тоже хотел перетащить ближе к кругу света. Но для начала, решил её связать, так как непонятно кто она и откуда взялась. Связать ноги не заставило труда, но когда Корвус начал связывать руки, девушка внезапно очнулась и первым делом начала оглушительно кричать. Крон быстро закрыл ей рот рукой:

—Тихо! Сейчас сбежится на твой крик всё зверьё в округе! — наклонившись к самому уху, зашептал Корвус. — я руки тебе свяжу, не обессудь, а будешь кричать, то и кляп в рот засуну. Поняла?

Девушка, глядя испуганными глазами на Корвуса, часто и быстро закивала. Но как только Корвус убрал руку, девушка снова начала кричать.

— Ах, тыж.… Цыц, девка! — Корвус несколько раз, слегка ударил девушку ладонью по щекам. Это не помогло. И Корвус, согласно связал ей руки и заткнул рот кляпом затем, не особо церемонясь, подтащил её ближе к костру.

3

Ночь прошла на удивление спокойно. Хищные звери, как будто чувствуя ещё не остывшую ярость вечерней битвы не решались подходить близко. Но близкий волчий вой не дал Корвусу сомкнуть глаз.

На рассвете со стоном пришёл в себя Степан, с его лица спала мертвенная бледность, так напугавшая Корвуса. Но рана под повязкой оставляла желать лучшего. Она продолжала кровоточить, края раны налились болезненной синюшностью и отечностью, внутри уже начал скапливаться гной. Алхимические мази и целебные заклятья-обереги не помогали.

— Опилки мне в сапоги, зараза такая. Видать отравой какой когти были смазаны. — тихим голосом пробормотал Степан. — вот что малой, иди поищи Остролистый Трёхлапник, да Ведьмин глаз возле пней трухлявых.

— Сударь, это же грязные растения! В Слове сказано, что только ересиархи Велесианские ими пользоваться могут, душу свою, проклиная, ибо растут те травы на местах их ритуалов поганых. — Ошарашено пробормотал Корвус.

— А Заревлад не говорил часом, что делать, если жить ещё хочется, а мазилки наших алхимиков парафиновых не помогают? — ехидно поинтересовался Степан — Нет? Так я тебе скажу. Уж коли дороги тебе твои руки-ноги, то используй любые средства! Так что отставить препинания, схватил эти самые свои ноги в свои руки и бегом исполнять! Потом как-нибудь разберемся, где ересь, а где нет. Всё, иди уже! — Степан устало откинул голову на вещмешок, заменяющий ему подголовник, и закрыл глаза, показывая тем самым, что разговор окончен.

Корвус был в смятении. С одной стороны мази алхимиков и правда не помогали, с другой стороны от одной только мысли, что придется пользоваться методами и травами Велесианцев, Крону становилось не по себе. Не так он себе представлял свою первую поимку настоящего еретика. Взгляд Корвуса упал на девушку, которая тоже уже проснулась и внимательно слушала их разговор и ему в голову пришла замечательная идея. Если травы собирать будет не он, то и получается, Слова он не нарушит, но по прибытию в монастырь, обязательно доложит об этом Старшему смотрителю, а там Артемий уже сам будет решать, наказывать Степана или нет.

— Если я развяжу тебя, поможешь? — подсев к девушке, спросил Корвус.

Девушка коротко кивнула и протянула Крону связанные руки.

— Хорошо, но я тебя всё  равно буду держать на привязи, а вздумаешь чудить, вколю эликсир паралича и будешь у меня болтаться поперёк лошади, покуда в монастырь не вернёмся. — Пригрозил Корвус, делая при этом самое холодное лицо, на которое был способен.

Девушка снова кивнула и потрясла руками перед лицом Корвуса. Крон развязал её, но накинул на ноги и руки петли, связав все хитрым узлом. Подобная вязка давала некоторую свободу движения, но стоило потянуть за свободный конец верёвки, петли моментально стягивались, оставляя жертву в крайне болезненном и неудобном положении.

Девушка на этот раз не стала кричать или сопротивляться. Как могла, растерла затекшие руки и ноги и медленно побрела в лес, стараясь обходить стороной место вчерашней схватки.

— Ты хоть знаешь, как травы эти выглядят? — тоже стараясь не смотреть в кусты, где лежит мертвый мехвод, спросил Корвус.

— Да откудова, господарь, мне знать-то их? У нас в Сварожьем только бабка-травница, травки энти собирала. Говорят люди, на гнилье их искать надо, на пропащих местах — Не отвлекаясь от поиска трав, ответила Девушка — Меня, кстати, Намжи звать, а вас господарь?

Корвус Крон, Техноинквизитор… Точнее я ещё кадет-послуш.… Стой, что? — сам себя оборвал Крон — Травница использует эти травы? А вы до сей поры, инквизиции не донесли? Да знаешь ли ты, глупая. Что эти травы есть порождение Тьмы беспорядочной и истинным детям Заревлада не гоже их использовать! — Крон даже остановился, пристально глядя на Намжи — это что же получается вы своём Сварожьем сплошь ересиархи и тьмопоклонники?

— А как же ваш старшой? Он тоже ересисрах этот? И вы, господарь, коли ищете травки энти — лукаво улыбнулась Намжи.

— Ты зря то не болтай на почтенных служителей Престола. Я к этой гадости даже притрагиваться не собираюсь. А что касается сударя Брана, так потом высшие Эклизиархи решат. Шагай, давай, не стой столбом — надменно сказал Корвус и слегка дёрнул веревку, что бы петли затянулись чуть сильнее.

Намжи поморщилась, но промолчала и двинулась дальше в поисках нужных трав.

Для не знающей девушки, Намжи очень быстро собрала нужные травы. «Получается, земля эта проклята. Ведь только на местах пропитанных темными ритуалами, растет Остролист и Ведьмин глаз. И это в нескольких часах езды от монастыря», - подумал сокрушённо Корвус. Они вернулись к костру, где Намжи следуя указаниям Степана, приготовила густой отвар, пропитала в нём бинты и перевязала рану. Корвус смотрел на всё это со смесью презрения и страха. Ему казалось, что он видит, как Тьма беспорядочная окутывает Степана.

Как бы то ни было, рука Степана и правда стала заживать куда как быстрее. Синюшность и отёк ушли, гноя в ране видно не было. Держать саблю Степан ещё не мог, но мало-помалу управляться с рукой уже получалось. Да и чувствовать себя Бран, стал гораздо лучше. Следил за костром, варил вкусную густую похлёбку.

Корвус испытывал смешанные чувства, видя как быстро идёт на поправку наставник. С одной стороны он был рад, что уверенный и опытный наставник чувствует лучше, но с другой стороны в голове постоянно всплывали слова Старшего Смотрителя Артемия: «Суть Тьмы беспорядочной – обман и иллюзия, поддаться которой легко. Ведь большая ересь начинается с малого. С лени послушника в молитвах, хитрости и обмане Эклизиархов и братьев Инквизиторов. Единожды отступив от Слова, отступит ещё раз. Только неукоснительное соблюдение правил и законов ведёт к очищению и месту у Престола Заревлада». А то, что сотворил Степан и он сам с подачи наставника, была самая настоящая ересь. В конце концов, Корвус решил при первой же возможности рассказать об этом Артемию, либо кому-то из эклизиархов. Успокоив себя мыслями, что если рассказать всё как есть и что применение трав было вынужденным, они разберутся по справедливости. Тем более, успокаивал себя Корвус, он то даже и не трогал травы, да и к бинтам и отвару не прикасался.

Бран первым делом, приказал Корвусу развязать Намжи и выделить ей отдельный спальник из запасов.

— Что это ты, Корвус чудишь? Вроде из благородных Инквизиторов, а девчушку связал, как бандит какой. — Ворчал он, пока красный от стыда Крон развязывал Намжи.

— Так сударь Бран. Устав так велит, пока не узнаем, кто она такая и откуда, считать пленницей — усердно, оправдывался Корвус.

— Ну, так это мы сейчас узнаем, не беда. Но сначала объявляю вам послушник благодарность за знание устава и грамотную, дисциплинированную помощь своему товарищу по службе. — сказал Степан торжественным, серьёзным голосом, но тут же слегка ухмыльнулся — извиняйте юный инквизитор, что знак Велентия не сотворил, мне как-то сейчас не с руки — взглядом Степан указал на поврежденную руку.

Корвус не успел ничего ответить, как Бран уже переключился на Намжи.

— Так, стало быть, ты из Сварожья? Далеко же ты забралась от родных земель — приспосабливая чашку с горячей похлёбкой на коленях, завёл разговор Степан.

— Далеко, не далеко. Какая разница — безразлично пожала плечами Намжи — дело у меня есть, меня только касается.

— И куда это тебя дело то твоё ведёт, если не секрет — не унимался Степан, не забывая с аппетитом орудовать ложкой.

— Куда надо, туда и ведёт — с вызовом ответила девушка.

— Секретное, стало быть, личное — с пониманием кивнул Степан.

Намжи отвернулась и тоже стала обедать, но ела в отличие от Степана тихо, долго дуя на ложку, прежде чем отправить её в рот. Корвус встал и начал говорить громко, чтобы Намжи тоже слышала.

— Сударь Бран, разрешите доложить! — он вытянулся по стойке смирно в ожидании ответа Степана.

— О как! Отчего нет? Докладывай малец. Вольно. — Степан даже отложил миску, показывая максимальную заинтересованность в докладе.

— Девушка, именуемая Намжи, призналась мне в еретичестве и использовании запретных трав. Судя по всему в Сварожьем их целый культ — четко, произнося каждую букву, отрапортовал Корвус.

— Вот как значит, травы используют, говоришь? — Степан задумчиво почесал бороду — это те, которые вы вместе собирали? Так получается и ты, и я тоже еретики?

— Да будет вам известно, Сударь. Я к проклятым травам и снадобьям не прикасался. А вот о ваших действиях будет немедленно доложено Эклизиархии, по прибытии в монастырь. — с чувством собственной победы и правоты ответил Корвус.

— А так же не забудь доложить, что вы сами, милсдарь участвовали в этом, безусловно, гнусном, еретическом обряде — мрачно произнёс Степан — да, своих рук травами ты малой, не испачкал. Но с твоего молчаливого согласия, твоего наставника, пользуясь его временным беспамятством, обмазали травами богомерзкими. Виновен ты не меньше, а даже больше моего. Как там Заревлад то говорил? «Видящий действо богохульное, да не воспротивившийся ему, не пресекший его. Сам уподобляется служителю Тьмы беспорядочной». — Степан широко улыбнулся — Так что идти нам всем надобно в ласковые руки исповедальников, да грехи замаливать, надеясь на справедливость Его.

Корвус растерялся, не зная, что ответить, прав кругом Степан получается. Видел, что травы используют, да ещё сам лично еретичку водил эту, то собирать траву, то к ручью за водой. Степан же молчал, старательно вымакивая из миски остатки похлёбки куском хлеба. Намжи с интересом слушая разговор, переводила взгляд со Степана на Корвуса, искренне наслаждаясь растерянностью последнего. Так и не найдя достаточных аргументов, Корвус не придумав ничего лучше, молча сгрёб посуду и быстрым шагом отправился к ручью.

Ожесточённо оттирая стальной губкой посуду, Корвус не смотрел по сторонам. Поэтому слишком поздно заметил, как к нему с двух сторон подбираются вооружённые люди, а заметив первым делом, схватился за пояс, где висела сабля. Но рука схватила лишь воздух. «Дурак, расслабился, оставил оружие там, где ел. Мешала сидеть она, видите ли» только и успел подумать Крон. Как противник, который был ближе к нему, замахнулся длинным метровым жезлом, по которому пробегали разряды электричества, и ринулся на Корвуса.

Сказалось ли недавняя обида, или то, что противник на вид не казался таким уж страшным как медведь. Но страха Корвус не почувствовал, одним движением ушёл в сторону от удара, оружие лишь просвистело возле уха, слегка опалив волосы. И одновременно схватил нападающего за рукав грязного, рваного камзола и что есть силы дернул по направлению движения и вниз. Раздался треск рвущейся ткани, но бесхитростный приём сработал, бандит потерял равновесие и полетел головой в ручей, жезл громко затрещал, прикоснувшись к воде и затих. А Крон уже развернулся ко второму противнику, этот оказался умнее, нападать не торопился, ждал, когда напарник его выкарабкается на берег.

Внезапно глаза бандита расширились, а лицо приобрело глуповато-удивленное выражение, он неловко повернулся и упал, в спине его торчал острый метательный нож, а неподалеку стояла Намжи, со вторым ножом наготове.