— Прислугу нашёл, что ли? — возмущённо фыркнула соседка, поправляя сползшую бретельку ночнушки. — В холодильнике вроде минералка оставалась. Давай очухивайся быстрее. Мне детей из деревни через час встречать. Прибраться надо и сварить чего-нибудь.

— Ох, какая ты неблизкая, неласковая, альпинистка моя, скалолазка моя… Кхе-кхе…

Зловонный воздух из пищевода царапнул мелким абразивом пересохшее горло.

— Вали уже, певец…

Жанкина пятка больно впечаталась в голую ягодицу Вадима. Он обиженно сполз с кровати и, подхватив валяющуюся на полу одежду, покачиваясь, побрёл на кухню.

Из жидкостей удалось обнаружить лишь недопитую поллитровку водки в морозилке. Ковалёв тяжело вздохнул и надолго присосался к еле бегущей из крана холодной струе. Вода нестерпимо разила хлоркой, однако выбирать не приходилось. Ополоснув помятое лицо, Вадим брезгливо покосился на грязное полотенце над раковиной и утёрся висящей на плече футболкой.

Одевшись, он похлопал ладонями по карманам в надежде найти сигареты. Не обнаружив оных, прихватил со стола полупустую пачку ментоловых «Glamour» любовницы вместе с зажигалкой, на секунду задумавшись, решительно рванул дверцу морозилки. Прислушавшись к звукам из спальни, он осторожно свинтил крышку с бутылки и залпом опрокинул остатки водки прямо из горлышка в широко открытый рот. Вязкий глоток обжигающим холодом скользнул в глубины организма и мягко расцвёл где-то в его центре, разбегаясь по телу умиротворяющей теплотой. Вадима резко прошиб пот, сцепив зубы, он сдержал рвущийся наружу рвотный позыв, едва не нарушивший идиллию внутренней гармонии, достигнутой своевременным похмельем.

— С утра выпил и весь день свободен, — словно оправдываясь перед самим собой, пробубнил он под нос любимую присказку Тюбика, утирая выступившие на глазах жгучие слёзы.

Стараясь не звенеть, Вадим опустил пустую тару в ведро под раковиной и поспешил к выходу.

— Ковалёв, мусор захвати! — донеслось из спальни. — По пути выкинешь.

— Прислугу нашла, что ли? — мстительно огрызнулся он перед тем, как громко хлопнуть входной дверью.

На лестничной площадке Вадим закурил и немного постоял в раздумьях. Подниматься в свою квартиру совершенно не хотелось. Небольшой дозы алкоголя на старые дрожжи с лихвой хватило для возникновения чувства лёгкой эйфории. Более того, проснулось желание разделить эти ощущения с кем-то понимающим.

Он спустился во двор. Посёлок просыпался с большой неохотой. Даже беспокойные бабки, снующие обычно с самого утра по каким-то неведомым старушечьим делам, не спешили сегодня выползать из своих квартир. Тем лучше. Очень уж Вадиму не хотелось ловить на себе их осуждающие и недовольные взгляды.

В песочнице, одетый в неизменную розовую футболку, пуская слюни, ковырялся Карасик. Казалось, что с того момента, как пацан впервые появился в посёлке, он совершенно не изменился. Словно время совсем забыло про него. Точного возраста Карасика Вадим не знал, как не знал и откуда мальчишка получил свою кличку. Может, его так прозвали из-за бессмысленно выпученных «рыбьих» глаз, а может, просто исковеркали уменьшительно-ласкательную форму имени Тарас. В Адай Карасик приехал лет пять назад вместе с бабкой Натальей – замкнутой, пугливой старухой. Жили они всегда особняком, с соседями практически не общались и дальше порога никого в свою квартиру не пускали. Как следствие, поселковые их быстро невзлюбили, относились с подозрением и опаской, однако странных чужаков это, казалось, вполне устраивало. Карасик всегда играл один, дети его избегали, но не травили. Побаивались. Вадиму и самому частенько бывало не по себе от пристального взгляда пустых, немигающих глаз.

Карасик, словно почувствовав повышенное внимание к своей персоне, поднял непропорционально большую гидроцефальную голову. Выпученные зенки уставились на Ковалёва из-под нечёсаной копны чёрных курчавых волос. Рука мальчишки взметнулась ко рту, он ухватил себя за язык и сильно оттянул его вниз, что-то неразборчиво мыча. В памяти мгновенно всплыл давешний неприятный сон. Вадим, резко отвернувшись, раздражённо сплюнул под ноги и поспешил прочь со двора. Подгадил малой настроение, конечно, но, по счастью, Ковалёв знал, как исправить ситуацию.

Путь к Тюбику занял не больше десяти минут. Как и все алкоголики, тот спал мало, но часто. Цикл сна художника формировался совершенно непредсказуемо, и при должной удаче застать верного собутыльника в состоянии бодрствования с одинаковой вероятностью можно было как ранним утром, так и глубокой ночью.

Отчего-то Вадим пребывал в уверенности, что сегодня удача точно на его стороне. Как оказалось, он нисколько не ошибся. По блестящим глазам и благодушной глуповатой улыбке, растянувшей спутанные седые усы старого приятеля, уже с порога стало понятно, что Тюбик успел неслабо принять на грудь.

В квартире, заваленной исписанными холстами, планшетами с бумагой и мольбертами, привычно пахло краской, растворителем, а также застарелым перегаром. Хозяин жилища разгуливал в рваной заляпанной тельняшке и огромных семейных трусах, пестрящих весёлым разноцветным горохом. Буйная, с проседью растительность, густо покрывающая его лицо и голову, в сочетании с сухопарым телосложением, делали художника похожим на безумный гибрид Карла Маркса и льва Бонифация из старого советского мультфильма.

— Пришажывайщя, дружище, — радостно прошамкал он беззубым ртом, смахнув широким жестом мусор с табурета. — Щем обяжан штоль раннему вижиту?

— Настроение хорошее с утра было. Дай, думаю, навещу старого друга.

— Шовешть, поди, жамущила? Шавщем жабыл штарика. Ща, погодь. Где-то тут должен быть…

Он суетливо пошарил рукой за креслом, достал наполненный почти до краёв гранёный стакан, выудил плавающий внутри зубной протез и отработанным движением сунул его в ротовую полость.

— Ну вот, — Тюбик довольно щёлкнул челюстью. — Совсем другое дело.

Старик, прищурившись, придирчиво изучил стакан в льющихся через открытое окно пыльных лучах утреннего солнца, с сомнением понюхал содержимое и, вздохнув, опустошил его одним глотком.

— Хорошо, — крякнул он, утирая губы. — С утра выпил и весь…

— Знаю-знаю, — махнул рукой Вадим. — Есть курить? А то я эти ментоловые терпеть не могу.

— Так я ж некурящий.

— Мне-то не гони. Бросил, что ли?

— Я курю, только когда выпью. А так как выпиваю я регулярно, многие ошибочно полагают, что я курю.

— Не смешно, — скривился Ковалёв.

— Так я и не клоун, чтобы тебя смешить. Кстати, о клоунах… Цирк сегодня приезжает, в курсе?

Он кивнул на стоящий в углу подрамник с ярким рисунком.

— Глава лично просил афиши оформить. Третьего дня заказ забрали. Одна вот осталась. Хочешь, подарю?

— Не, спасибо, — мотнул головой Вадим. — Куда мне её? Нормально заплатили хоть?

— На удивление, — довольно оскалился Тюбик. — Сам не ожидал.

— Пропить ещё не успел?

— Обижаешь. Я себя контролирую. На, вот…

Он достал из потёртого бумажника несколько смятых купюр.

— Сгоняй в лабаз. Водки возьми, сигарет и закусить чего-нибудь, если деньги останутся.

Вадим с деланой неохотой поднялся с табурета.

— Сколько брать?

— Одну для начала, а там посмотрим, как пойдёт.

Отпускные Ковалёв прогулял ещё в первую неделю активного отдыха практически подчистую и теперь с тревогой поглядывал на неприкосновенную заначку. В связи с этим неожиданный широкий жест приятеля пришёлся как нельзя кстати. Скрывая ликование от столь удачного стечения обстоятельств, он поспешил за покупками, прихватив по ходу нераспечатанную упаковку жвачки с полки в прихожей. Надолго от вчерашнего выхлопа она, само собой, не избавит, но в случае непродолжительного контакта сможет, если что, выручить.

Адай постепенно пробуждался: меж домов носилась орущая ребятня, любители солнечных ванн лениво тянулись в сторону карьера, дачники сползались к автобусной остановке. Вовремя заметив Жанку, ожидающую приезда своих отпрысков, Вадим юркнул за угол дома. Та ведь сразу поймёт, куда он направляется. Ни к чему ей эта информация.

— А-э-э, — раздалось сверху.

Ковалёв вздрогнул, чертыхнулся и задрал голову. С широкого балкона двухэтажного общежития, сунув свою громадную башку между прутьями обрешётки, на него таращился Карасик. Пацан, крепко вцепившись пальцами в собственный язык, ожесточённо тянул его наружу. Свисающая изо рта слюна шлёпнулась вязкой каплей Вадиму на плечо.

— Ах, ты ж… — вскрикнул тот, отпрыгнув. — Вот придурок! Чего ты ко мне привязался, идиот?

Он стянул футболку и, озираясь на неперестающего строить жуткие гримасы Карасика, потрусил к магазину обходным путём.

— Ой, а что это за Апполон? — с издёвкой протянула Мальцева из-за кассы, скептически окинув взглядом щуплый торс Ковалёва. — Жанка знает, что ты по улице полуголым разгуливаешь?

Сама она даже в самый жаркий день неизменно носила одежду с длинными рукавами. Все знали почему, и давно уже не обращали внимания на эту причуду.

— Тише ты, — шикнул на неё Вадим. — Ещё бы всему посёлку растрепала.

— Толика боишься? Так ему ещё лет пять сидеть.

— Никого я не боюсь, только ты всё равно лишнего не болтай. Водки лучше дай.

— Рано, Ковалёв. На время смотрел?

— Завязывай, Нин. В первый раз, что ли?

— Не положено.

— Слушай, не начинай. Я ведь тоже могу…

— Чего? — напряглась собеседница.

— Того. Мишка твой в курсе про ваши с Антохой шуры-муры? А если ему кто-нибудь намекнёт, а?

— Ой, всё. Скучный ты, Вадик. Уже и пошутить нельзя. Со школы вообще не изменился. Как я только с тобой за одной партой столько времени вытерпела? Какую водку надо?

Ковалёву внезапно показалось, что по рукаву её салатовой блузки быстро расползаются тёмные пятна. Он зажмурился и помотал головой.

— Ты чего? — подозрительно уставилась на него одноклассница. — Поплохело?

— Да не… Померещилось.

— Завязывал бы ты бухать, Вадик.

Скрипнув несмазанными петлями, отворилась входная дверь. На пороге возникла грузная туша в фетровой шляпе. Тихо звякнули друг о друга позолоченные медальончики, болтающиеся на пёстрой ленте, опоясывающей тулью. Из-под малиновой атласной рубахи, широко распахнутой на груди, блеснула массивная цепь.

— Дэвэ́с лачо́, гадже́! — громыхнул раскатистый бас. — Здравствуйте, уважаемые!

Вошедший пригладил свисающие подковой усы и осмотрелся.

Таких стереотипных цыган Вадим ни разу в жизни не встречал. Всё в посетителе, начиная от просторных шаровар и заканчивая расшитой витиеватыми узорами жилеткой, настолько соответствовало типичному образу, что казалось каким-то фальшивым. Будто мужчина старательно выдавал себя за того, кем на самом деле не являлся.

— Утро доброе, — кивнул Ковалёв.

— Здрасти, — буркнула Нина, подозрительно зыркнув на цыгана.

— Напиться бы мне, красивая, — широко улыбнулся тот, сверкнув золотыми коронками клыков. — Водица продаётся у тебя?

— Продаётся, — в голосе женщины почувствовалось напряжение. — Ждите своей очереди. Я вообще-то с покупателем работаю.

— Не ругайся, раклы́. Я подожду.

Он снял шляпу и отёр мятым платком влажные волосы, редкими волнистыми сосульками падающие на плечи.

Вадим торопливо сунул в пакет водку, кинул сверху пачку пельменей, сгрёб сдачу и поспешил к выходу. Рядом с незнакомцем он отчего-то чувствовал себя крайне неуютно.

— Постой, миро́ мо́рэ, — догнал его на пороге голос цыгана. — Ты потерял?

Он вертел в пальцах так и не пригодившуюся жевательную резинку. Видимо, та выпала из кармана, когда Ковалёв вынимал деньги.

— Оставьте себе, — отмахнулся тот на ходу.

Необходимость маскировать перегар уже не была такой острой, а брать что-то из рук этого странного мужика совсем не хотелось. Вообще непонятно, как эта жвачка оказалась у Тюбика, с его-то зубами? Вместо сдачи, наверное, когда-то всучили. Вадим сомневался, что художник вообще помнит о её существовании.

Выскочив на улицу, Ковалёв в изумлении замер. У крыльца магазина стояла большая деревянная кибитка, запряжённая четвёркой лошадей. Резные стены повозки были выкрашены в яркие цвета, изнутри слышались громкие женские голоса и детский плач.

Вокруг необычного транспортного средства опасливо топтались местные, одёргивая ребятню, норовящую погладить прядающих ушами животных.

Вадим сунул руку в карман и понял, что забыл купить сигареты. С трудом поборов необъяснимую тревогу, охватившую его в присутствии цыгана, Ковалёв потянулся к дверной ручке. Створка резко распахнулась. Толстяк в шляпе вальяжно выплыл на крыльцо, обвёл взглядом удивлённо шушукающихся людей, хлебнул минералки и провозгласил:

— Дорогие мои! Я понимаю ваш интерес, но всё же прошу не толпиться у вардо́. Кони нервничают. Наберитесь терпения. Завтра в полдень приглашаю всех на наше представление. Будет потрясающее шоу, пропускать которое крайне не рекомендую.

Тяжело опираясь рукой на перила, он спустился с лестницы, пыхтя и отдуваясь вскарабкался на ко́злы, щёлкнул вожжами, понукая лошадей, и неспешно покатил в сторону старого футбольного поля. Ковалёв только сейчас обратил внимание на афишу, прилепленную скотчем к окну магазина. Крупная надпись «Цыганский цирк-шапито» серебрилась среди ярких клякс фейерверков, изогнутых спиральных лент и причудливых узорных завитков. Атмосфера праздника была передана цветом просто изумительно. Рисунок хоть и отличался от виденного им в квартире Тюбика, но авторство не вызывало сомнений. «Талант не пропьёшь», — с гордостью за старика подумал Вадим и толкнул дверь магазина.

Нина, недовольно хмуря брови, сосредоточенно рассматривала своё отражение в раскрытой пудренице. Ковалёв выгреб из кармана остатки денег и высыпал на прилавок, не считая.

— «Явы» пару пачек дай ещё, если хватит.

Женщина раздражённо спрятала зеркальце, отработанными движениями пальца отделила мелочь от мятых купюр, щелчком отправила в сторону покупателя пару лишних монет, остальное сгребла в подставленную ладонь и вдруг замерла.

— Вадик, я старая уже, да? — подняла она покрасневшие глаза на Ковалёва.

— Ты чего, Мальцева?.. Мы же одноклассники с тобой, а уж я-то себя старым не считаю вообще. Случилось чё?

— Да цыган этот…

— Нагрубил? Обозвал?

— Не то чтобы… Волос у меня выдрал.

— Чего?

— Сказал, что седой. Я даже понять ничего не успела, а он, главное, ловко так рукой — хвать! Откуда у меня седой волос-то?

— Так тебе сейчас не о седине беспокоиться надо, — выпучившись на одноклассницу, зловеще прошептал Вадим. — Они же колдуны, все через одного. Вуду-шмуду и тому подобное. Может, он порчу какую-нибудь на тебя навести решил?

Наблюдая, как стремительно бледнеет Мальцева, он изо всех сил держался, чтобы не расхохотаться. Сам Ковалёв был убеждённым материалистом и старался не упускать возможности поиздеваться над людьми, верящими во всю эту эзотерическую чушь.

— И что теперь делать? — еле шевеля побелевшими губами, выдавила Нина.

— Для начала дать мне сигареты…

Мальцева поспешно выложила «Яву» на прилавок.

— А потом?

— Защиту от порчи ставить нужно, пока не поздно.

— Как?

— Значит, это… После работы сегодня берёшь пузырь, закуску, надеваешь красивое нижнее бельё и бегом ко мне. Будем трах-тибидох делать.

— Козёл! — Нина запустила в него пачкой. — Как был дураком…

— Так я же не настаиваю, — хохоча, Ковалёв подобрал с пола сигареты, — но, если что, адрес знаешь.

Подмигнув красной от возмущения Мальцевой, он вывалился из магазина. Подавив секундный порыв вернуться и извиниться перед слишком впечатлительной одноклассницей, Ковалёв бодро зашагал к дому собутыльника. Нинка хоть и принимала всё очень близко к сердцу, но не будет же она из-за такой чепухи снова вены резать. И так полжизни руки под одеждой прятать приходится.

— Здоров, Коваль, — раздался позади сиплый окрик. — Зазнался, что ли?

Вадим, мысленно чертыхнувшись, неспеша развернулся, пряча пакет с водкой за ногу. В его сторону бодро ковыляла перманентно благоухающая перегаром неопрятная троица. Кутузов, Чаплин и Крюгер были местной достопримечательностью. Неразлучные как мушкетёры, эти горемыки вечно влипали в различные неприятности, преимущественно под воздействием разнообразных веществ или во время поиска оных. Три Поросёнка, как их прозвали в Адае, были не самой желанной компанией даже среди запойных алкоголиков и других любителей сбежать от реальности. Вороватая кодла славилась полным отсутствием принципов, агрессивным поведением и неуёмной жаждой халявы. Они с прожорливостью саранчи алчно потребляли любые препараты, которые попадали в их цепкие ручонки, и Вадим ясно понимал, что содержимое его пакета оказалось в нешуточной опасности.

— И вам не хворать, — поочерёдно пожал он грубые руки с грязными обломанными ногтями. — Далеко направляетесь?

— К циркачам, — прохрипел Крюгер прокуренным голосом. — Им помощники нужны. Купол устанавливать и так, по мелочи. Обещают хорошо заплатить. Не хочешь?

Самый крупный и уродливый из всей компании, он являлся её бесспорным лидером. Своё прозвище Крюгер получил за изуродованное ожогами лицо. Ходили слухи, что он когда-то заснул с тлеющей сигаретой, однако лично подтверждать подлинность этого утверждения никто не брался.

— Давай правда с нами, — поддакнул Кутузов. — Вместе быстрее управимся.

— Отпуск у меня, — притворно зевнул Вадим, — а в отпуске люди… что делают?

Он выжидающе обвёл собеседников взглядом.

— Отдыхают же, — так и не дождавшись ответа, продолжил Ковалёв. — Поэтому сегодня без меня, ребята.

Даже временные финансовые затруднения не могли заставить его связаться с этими отморозками. Опыт подсказывал, что финал мероприятия может получиться весьма печальным.

Из-под несвежей повязки, прикрывающей незрячий глаз Кутузова, по щеке сползла белёсая с кровавыми вкраплениями капля. Вадим моргнул. Капля пропала.

— Ну как знаешь, — провёл Крюгер ладонью по бугрящейся жуткими шрамами лысине. — Нам больше денег достанется. Погнали, братва.

Они направились к перелеску, за которым на берегу горной речки располагалось футбольное поле. На самом деле в футбол там давно никто не играл, а использовали в основном для коллективных пьянок на свежем воздухе. Однако топоним прочно прижился среди местного населения. По сути, «поле» было обширным вытоптанным за долгие годы пустырём на берегу горной речки со вкопанными по краям гнутыми прямоугольниками металлических труб.

«Это вы прям по адресу, — подумал Вадим, провожая глазами удаляющихся шабашников. — Хоть бы насовсем там остались, что ли. Таких выродков надо в клетках держать и нормальным людям за деньги показывать. Цирк уродов, сука».

Он сплюнул под ноги и быстрым шагом потопал к пятиэтажке товарища.

Вернувшегося в квартиру Вадима, Тюбик заметил не сразу. Художник, обняв себя за плечи, замер спиной к двери перед большой неоконченной картиной. Изображение на холсте полностью захватило его внимание. Стараясь не шуметь, Ковалёв примостился на табурет и стал терпеливо дожидаться, когда приятеля отпустит творческий столбняк.

Эту картину старик писал уже довольно давно, и что на ней изображено Вадим, конечно же, знал, хоть Тюбик и прятал её от посторонних глаз под грязным чёрным покрывалом. Утверждал, что показывать неоконченную работу – плохая примета.

Чего дед так носился с этой мазнёй, было совершенно непонятно. Однажды, выждав момент, когда хозяин квартиры в процессе потребления горячительных напитков уснул, Вадим всё же заглянул под драпировку. На холсте в тусклых красно-коричневых тонах была запечатлена обычная комната. Ничего особенного, однако художнику неведомым образом удалось передать ощущение безысходности и печали, царящих в покинутом жилище. То, что квартира давно пустует, было понятно по скопившейся на полу пыли и висящей в углах паутине, а разбросанные в беспорядке вещи говорили о том, что жильцы уезжали впопыхах, возможно, вообще от чего-то бежали. Вадиму эта комната казалась смутно знакомой, и оттого тягостное впечатление только усиливалось, но вспомнить, где он мог её видеть раньше, у Ковалёва не получилось. Так или иначе, удовлетворив любопытство, он решил больше не забивать себе голову всякой ерундой, и его интерес к картине постепенно угас.

— Вадя! — наконец, почувствовав, что он в комнате не один, обернулся старик. — Чего так долго?

Он суетливо накинул на холст рваную ветошь и поспешил к столу.

— Да, то одно, то другое, — Ковалёв разлил водку по стаканам. — Три Поросёнка чуть на хвост не упали, насилу отмазался. Поставь кастрюлю.

Он швырнул на стол пачку подтаивающих полуфабрикатов.

— Это правильно. Только их тут не хватало. Чего голяком, жарко?

Старик выпил, не чокаясь, и, подхватив пельмени, направился в кухню.

— Карасик, идиот, футболку оплевал. Простирнуть надо бы.

— Странно, — нахмурился Тюбик. — Не похоже на него. Мальчик обычно спокойный.

— Сегодня вообще много странного происходит, — хмыкнул Вадим.

Он как-то упустил из вида особое отношение старика к пацану. Пожалуй, тот был единственным во всём Адае, кто нормально общался с мальчишкой. Конечно, учитывая особенности умственного развития последнего.

— Слушай, давно хотел спросить, как ты подход к нему найти умудрился?

— Да он сам в гости приходить повадился, — отозвался из кухни старик. — Не гнать же его. Бывает скучно одному, а тут какая-никакая компания. А потом он мне краски стал приносить.

— Чего? — Вадим чуть не подавился выпивкой. — Какие ещё краски? Откуда?

— Думаю, у Натальи таскает. Уверен, бабка раньше тоже живописью баловалась. Не знаю, как объяснить, но это чувствуется. Как рыбак рыбака… понимаешь?

— Наверное, — неуверенно протянул Ковалёв. — Хотя я вот других слесарей в толпе не смогу сразу узнать. Пообщаться надо с человеком сперва. А как с ней общаться, если она всех игнорит?

— Тут немного другой уровень. Люди искусства тоньше чувствуют. Жесты, движения, манера держаться… Ты не поймёшь, это на уровне ощущений.

— Куда уж нам, убогим, — насупился Ковалёв. — Мы в высших материях не разбираемся.

— Не обижайся, — опершись плечом о косяк кухонного дверного проёма, виновато улыбнулся Тюбик. — Я не со зла. Просто не могу объяснить.

— Ладно.

Ссора со стариком пока не входила в планы Вадима.

— Краски хоть хорошие?

— Отличные, но я ими только одну картину пишу. Ту самую...

— И как? — ехидно ухмыльнулся Вадим. — Скоро явишь свой шедевр миру?

— Как закончу. Обещаю, ты будешь первым, кто сможет оценить.

— Весьма польщён.

Ковалёв изобразил шутовской поклон, не вставая с табурета. Из глубины кухни обиженно зашипел выкипающий бульон.

— Ах ты ж зараза!

Старик бросился к плите.

— Шука! — донесся спустя пару секунд его страдальческий возглас. — Жуб!

— Чего?

Ковалёв с неохотой поднялся с табурета, однако идти никуда не пришлось. Собутыльник, жалобно вздыхая, сам вышел в зал. В одной руке он держал влажно блестящий протез, а на раскрытой ладони второй лежала пара изъеденных кариесом жёлтых зубов.

— Шражу два, — запричитал Тюбик чуть не плача. — Как же так-то?

— Таким темпом тебе скоро ни одного секрета доверить нельзя будет, — прыснул Вадим. — Язык за зубами держать не сможешь.

— Ощень шмешно, — прошамкал опечаленный художник. — Наливай.

Адай помещённый в бездну (часть вторая из трёх)

Адай помещённый в бездну (часть последняя)

За мутным стеклом кассы дремала пожилая женщина, укутанная в серую шаль. Услышав скрип двери, она медленно открыла глаза и уставилась на Алексея так, будто он разбудил её посреди зимней спячки.

— Добрый вечер, — начал он вежливо,— Подскажите, пожалуйста, когда будет электричка до Москвы?

Кассирша медленно моргнула. Морщинистое лицо с крючковатым носом придавало ей сходство с Бабой-Ягой.

— Нету электрички, — прошамкала она наконец, разглядывая Алексея с нескрываемым любопытством.

— Как нету? В расписании стояла на 18:40.

— А-а-а, — протянула старуха. — Та отменилась. Авария на путях где-то. Теперь только завтра утром.

Внутри Алексея медленно поднималась волна гнева. Мало того, что пришлось мотаться в эту глушь на попутках после встречи, так теперь ещё и застрять тут на ночь?

— И что мне делать? Здесь есть гостиница? Такси? Что-нибудь?

— Гостиницы нету. Можешь в зале ожидания переночевать, — она указала скрюченным пальцем на деревянную скамью у стены. — Или до Василькова дойти, там автобус до райцентра идёт. Правда, последний уже ушёл… А такси сюда не ездят, дорога плохая.

— А до Василькова далеко?

— Километров пять по шоссе. Только лучше тебе не ходить, — старуха понизила голос до хриплого шёпота. — Темнеет рано, а дорога через лес.

Алексей хмыкнул. Бабка явно пыталась его напугать, как детей страшилками про серого волка. Пять километров — это час быстрым шагом, не больше. А там наверняка найдётся какое-нибудь кафе или забегаловка, где можно скоротать время и подзарядить севший телефон.

— Спасибо за информацию, — сухо поблагодарил он и направился к выходу.

— Парень, — окликнула его кассирша. — Если пойдёшь, с дороги не сворачивай. И если что увидишь или услышишь — не оглядывайся.

Алексей не удостоил её ответом. В свои тридцать два он был достаточно взрослым, чтобы не верить в бабкины сказки.

***

Первые полкилометра прошли спокойно. Алексей бодро шагал по обочине, погружённый в своих мыслях. Небо постепенно темнело, и он включил фонарик на телефоне, чтобы лучше видеть дорогу. Батарея показывала 27%, но он рассчитывал, что этого хватит до Василькова.

Когда деревья сомкнулись над шоссе тёмным сводом, Алексей невольно ускорил шаг. Не то чтобы он боялся темноты, просто в городе никогда не бывает по-настоящему темно. А здесь, за пределами станционных огней, тьма словно обретала объём и вес, давила на плечи, заползала за воротник промокшей от моросящего дождя куртки.

Шорох шин по мокрому асфальту заставил его обернуться. Фары приближающегося автомобиля показались спасительным маяком. Алексей вытянул руку, голосуя, в надежде, что водитель подбросит его до ближайшего населённого пункта.

Старенький «Жигули» притормозил, и Алексей с облегчением рванул к машине. За рулём сидел мужчина лет пятидесяти с бородой и в кепке.

— До Василькова подбросите? — спросил Алексей, наклоняясь к окну.

Водитель смерил его оценивающим взглядом.

— Садись, — кивнул он наконец, толкая дверь.

Алексей пристегнулся и с благодарностью посмотрел на водителя.

— Спасибо огромное. Я бы заплатил, но налички нет, если только…

— Не надо денег, — перебил мужчина, трогаясь с места. — Не местный, что ли?

— Командировочный из Москвы. Электричку отменили, вот и застрял.

Водитель хмыкнул, не отрывая взгляда от дороги.

— И куда теперь?

— Думаю в Василькове переночевать, а утром на автобусе до райцентра, а оттуда уже в Москву.

— В Василькове? — мужчина покосился на Алексея с каким-то странным выражением. — Ну-ну.

Они ехали молча. Алексей пытался разглядеть деревья за окном, но видел только своё отражение на фоне чернильной темноты. Дворники мерно постукивали, сметая капли с лобового стекла. Единственным звуком в салоне было приглушённое бормотание радио, настроенного на какую-то местную станцию с помехами.

— …повторяем предупреждение для жителей района… оставайтесь дома… не выходите… дороги… опасно… — прорывались сквозь шум отдельные фразы.

— Что там случилось? — спросил Алексей, кивая на радио.

Водитель пожал плечами.

— Да кто их знает. Вечно о чём-то предупреждают. То волки к деревням подходят, то медведь-шатун объявился. А по мне, так люди страшнее зверей бывают.

Алексей улыбнулся. В этом была своя правда.

Машина замедлилась, и Алексей с удивлением увидел, что они съезжают на грунтовую дорогу.

— Это не в Васильково, — насторожился он.

— Короткий путь, — отрезал водитель. — По шоссе крюк в шесть километров.

Алексей напрягся и незаметно нащупал в кармане складной нож, который всегда носил с собой. Машина дёрнулась на ухабе, и Алексей ударился головой о потолок.

— Осторожнее! — вырвалось у него.

— Дорога хреновая, — равнодушно заметил водитель.

Теперь они ехали между стеной леса и каким-то заброшенным полем. Ни фонарей, ни указателей, ни других машин. Телефон Алексея показывал отсутствие сети.

— Останови, — вдруг сказал он. — Я выйду здесь.

Водитель медленно повернул голову, и Алексей впервые заметил, какие у него странные, почти бесцветные глаза.

— Уверен?

— Да. Останови машину.

К его удивлению, мужчина послушно затормозил. Алексей поспешно отстегнул ремень и выскочил на дорогу, захлопнув за собой дверь. Холодный дождь хлестнул по лицу.

Колымага стояла с работающим двигателем, и водитель смотрел на Алексея через окно.

— Зря ты так, — сказал он. — Тут до Василькова ещё километра три. А ночью в лесу… разное бывает.

Алексей отступил на шаг, крепче сжимая нож в кармане.

— Я справлюсь.

Мужчина покачал головой, но ничего не сказал. Машина дёрнулась и медленно поехала дальше, оставляя Алексея один на один с темнотой и дождём.

Когда красные габаритные огни скрылись за поворотом, Алексей выругался. Возможно, он всё же поступил глупо. Что если этот тип говорил правду насчёт короткой дороги? Теперь придётся идти пешком под дождём по размокшей грунтовке. Он включил фонарик на телефоне. Батарея показывала 19%. Хватит, если идти быстро. Главное — не сворачивать с дороги

Алексей зашагал вперёд, стараясь держаться середины дороги, где грязи было меньше. По обеим сторонам темнели деревья, их мокрые ветви шумели под порывами ветра. Несколько раз ему казалось, что он слышит треск веток в стороне от дороги, но, посветив фонариком, он ничего не обнаружил.

Через час ходьбы он вымок до нитки, а нормального асфальта так и не появилось. Что ещё хуже, грунтовка начала петлять между деревьями, сужаясь до тропинки. Алексей остановился, озираясь. Не мог же он сбиться с пути? Дорога была одна, без развилок.

Телефон показывал 7% заряда. Алексей выключил фонарик, пытаясь сэкономить батарею, и сразу же пожалел об этом. Темнота сгустилась вокруг него, плотная и вязкая. Дождь усиливался, превращаясь в настоящий ливень.

Ему показалось, или впереди мелькнул свет? Алексей прищурился, вглядываясь в темноту. Да, определённо — там, метрах в трёхстах, что-то светилось! Приободрённый, он ускорил шаг.

Через несколько минут показался деревянный дом, окружённый забором. В единственном окне горел тусклый свет. Никаких других строений поблизости не наблюдалось — это явно не было Васильково.

Алексей замер в нерешительности. С одной стороны, здесь можно укрыться от дождя и, возможно, зарядить телефон. С другой — после встречи с водителем «Жигули» он не горел желанием общаться с местными. Пока он раздумывал, дверь дома скрипнула, и на крыльцо вышел невысокий коренастый мужчина с фонарём в руке.

— Кто там? — крикнул он.

Алексей вздрогнул. Бежать было некуда, да и глупо.

— Добрый вечер, — отозвался он, делая шаг к свету. — Простите за беспокойство. Я заблудился, ищу дорогу на Васильково.

Мужчина направил фонарь ему в лицо, и Алексей инстинктивно прикрыл глаза рукой.

— Васильково? — хозяин дома хмыкнул. — Ты крепко заблудился, парень. Васильково в другой стороне, километров пять отсюда.

— Чёрт, — выдохнул Алексей. — Меня подвозил мужчина, сказал, что это короткий путь…

— На «Жигулях», что ли?

Алексей удивлённо кивнул.

— Знаю я его, — мужчина сплюнул. — Опять за своё взялся. Ладно, заходи, не стой под дождём. Переночуешь, а утром покажу дорогу.

Алексей помедлил. Выбора, впрочем, не было — телефон почти разрядился, дождь лил как из ведра, а до ближайшего населённого пункта, судя по всему, было не добраться.

— Спасибо, — он подошёл к крыльцу. — Я Алексей.

— Михалыч, — коротко представился хозяин, пропуская его в дом.

Внутри пахло дымом, варёной картошкой и псиной. В углу на продавленном диване дремала старая лайка, которая при виде гостя приподняла голову и глухо заворчала.

— Молчи, Найда, — прикрикнул на неё Михалыч. — Свой.

Убранство дома было спартанским: стол, пара стульев, старый буфет с посудой, печка, диван и сколоченная из досок кровать у стены. Над столом тускло горела единственная лампочка.

— Располагайся, — хозяин кивнул на стул. — Куртку повесь у печки, быстрее высохнет.

Алексей с благодарностью стянул мокрую куртку и пристроил её на верёвке возле печки.

— А телефон можно зарядить? — спросил он, показывая свой смартфон.

Михалыч покосился на устройство.

— Розетка там, у кровати. Только ток слабый, у нас тут генератор еле дышит.

Алексей нашёл старую розетку и воткнул в неё зарядку. На экране появился значок зарядки, но связи по-прежнему не было.

Михалыч поставил перед ним миску с дымящейся картошкой и кусок хлеба.

— Ешь. Чаю налью сейчас.

— Спасибо, — Алексей внезапно почувствовал зверский голод. — А где мы находимся? Это какая-то деревня?

Михалыч помрачнел.

— Была деревня. Кордон называлась. Только давно уже все разъехались, один я остался. Да ещё парочка таких же чудаков по соседству, в паре километров отсюда.

— Вы лесник?

— Был когда-то, — Михалыч налил себе и гостю чай из закопчённого чайника. — Теперь просто доживаю. Пасеку держу, грибы-ягоды собираю, продаю на большаке, когда погода позволяет.

Алексей украдкой разглядывал хозяина. На вид Михалычу было лет пятьдесят-шестьдесят, хотя определить точно было сложно из-за обветренного, загорелого лица. Руки у него были крупные, мозолистые, с въевшейся в кожу грязью. На правой руке не хватало двух пальцев.

— А что за человек меня подвозил? — спросил Алексей, отхлёбывая крепкий, пахнущий смородиновым листом чай.

Михалыч нахмурился.

— Витька Хромой. Бывший егерь. С головой у него не в порядке после того случая в лесу.

— Какого случая?

— Ты ешь, ешь, — Михалыч отмахнулся. — Дело давнее. Поговаривали, что он браконьерством промышлял, потом исчез на неделю. Нашли его в лесу без сознания, весь в крови. А когда очнулся — вроде как не в себе стал. То агрессивный, то плаксивый. А потом повадился людей заманивать.

Алексей замер с ложкой в руке.

— В каком смысле заманивать?

— Да вот как тебя. Подберёт на трассе, скажет, что знает короткую дорогу, а сам завезёт в глушь и высадит. Говорит, лесу нужны подношения.

Алексей поперхнулся.

— Подношения?

Михалыч пристально посмотрел на него.

— Ты не бойся, я тебя не обижу. Но лучше бы тебе до утра носа из дома не казать. Как рассветёт — провожу до шоссе.

— Почему? — Алексей отодвинул пустую миску. — Что здесь происходит?

Старик вздохнул, почесывая щетинистый подбородок.

— Лес здесь… необычный. Старый, дремучий. Раньше-то люди знали, как с ним жить, а теперь… — он махнул рукой. — Ты городской, не поймёшь. Просто поверь — ночью тут лучше по лесу не ходить.

Алексей едва удержался, чтобы не закатить глаза. Только суеверий ему не хватало.

— Где я могу лечь? — спросил наконец Алексей, не желая продолжить разговор, который начинал его раздражать.

— На диване. Найда потеснится, — Михалыч кивнул на собаку.

Алексей поблагодарил хозяина и осторожно подошёл к дивану. Лайка подняла голову, но рычать не стала, лишь недоверчиво обнюхала его руку.

— Умная она у вас, — заметил Алексей, поглаживая собаку по голове.

— Умнее многих людей, — проворчал Михалыч, доставая из шкафа старый плед. — Вот, укрывайся. А я ещё посижу, покурю.

Алексей устроился на диване, который оказался на удивление удобным. Найда свернулась в ногах, время от времени поднимая голову и прислушиваясь к звукам снаружи. Михалыч сел у окна, закурил самокрутку и молча смотрел в темноту.

Несмотря на усталость, спать не хотелось. Алексей лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к дождю, барабанившему по крыше, и к завываниям ветра за окном. Иногда ему казалось, что он слышит и другие звуки — то ли треск веток, то ли чьи-то шаги вокруг дома.

В какой-то момент Найда вдруг вскочила и залилась хриплым лаем.

— Тихо ты, — Михалыч бросил на неё встревоженный взгляд. — Не буди лихо.

Собака прижала уши и заскулила, но замолчала. Михалыч подошёл к окну и задёрнул занавеску, которая до этого была отодвинута.

— Что там? — спросил Алексей, приподнимаясь.

— Ничего, — слишком быстро ответил Михалыч. — Не смотри, спи.

Но теперь любопытство пересилило усталость. Алексей встал и подошёл к окну. Осторожно отодвинул край занавески.

Снаружи было темно, но в свете, падавшем из окна, он увидел нечто, от чего кровь застыла в жилах.

На краю поляны, там, где начинался лес, стояло нечто, похожее на человека, но то явно не было человеком. Существо медленно покачивалось из стороны в сторону, словно в каком-то жутком танце. А потом оно повернуло голову к окну, и Алексей увидел глаза — бледные, светящиеся во тьме.

Он быстро отпрянул от окна, испуганно глядя на Михалыча.

— Что это за хрень?! — выдохнул он.

Михалыч быстро задёрнул занавеску.

— Я же говорил — не смотри! — в его голосе слышалась паника. — Теперь оно тебя заметило.

— Кто заметил? Что это такое?

— Лесной хозяин, — Михалыч сплюнул. — Или как там его… Каждый по-своему называет.

— Это человек? — спросил Алексей.

— Было им когда-то, может быть, — Михалыч достал из-под стола двустволку и начал заряжать её. — Теперь уже нет.

— И что нам делать?

— Ждать до рассвета. Обычно оно не подходит к домам. Разве что…

Он не договорил, но Алексею и так всё было понятно. Разве что кто-то посмотрит на него и будет замечен.

— Этот Хромой… он специально людей подвозит, чтобы их заманить? — Алексей снял телефон с зарядки, в надежде что связь появилась, однако та по-прежнему отсутствовала.

— Думаю, да, — Михалыч закончил с ружьём и поставил его возле двери. — После той ночи в лесу он словно договор какой-то заключил. Сам цел остаётся, а других подставляет.

Что-то тяжёлое ударилось о стену дома. Найда забилась под диван, жалобно скуля.

— Не смотри в окна, — предупредил Михалыч, доставая из буфета бутылку мутной жидкости. — На вот, выпей. Легче будет.

Алексей взял протянутую кружку с самогоном и залпом выпил.

— Оно уйдёт? — спросил он, возвращая кружку.

— К рассвету, — кивнул Михалыч. — Если мы не сделаем глупостей.

Снаружи послышался странный звук — то ли смех, то ли плач.

— Не слушай, — Михалыч плеснул самогон и себе. — Оно разные голоса может изображать. Знакомых, родных. Умеет дурить.

Алексей стиснул зубы. Расскажи ему кто-нибудь такое ещё вчера — он бы рассмеялся. Но сейчас, в этой проклятой глуши, без связи с внешним миром, он готов был поверить во что угодно.

Что-то поскреблось в дверь. Тихо, почти нежно.

Продолжение в комментариях, слишком много блоков(

— Что? — просипел он.

Тень даже не шелохнулась.

— Оставь меня в покое…

Фигура затряслась в беззвучном хохоте, широко разевая рот с пеньками гнилых зубов. А потом она резко наклонилась, дохнув невыносимой вонью, и его ухо взорвалось от крика: «ВСТАВАЙ!»

Игорь подскочил и проснулся.

Стук в дверь как рукой снял утреннюю дрему.

— Павлович! Игорь Павлович, открывайте! Черт бы вас побрал, открывайте!

Он отшвырнул одеяло. Едкий запах пота ударил в нос. Сцепив зубы, Игорь потер ладонями отекшее лицо и только с третьей попытки смог подняться. Ватные ноги дрожали. Он поплелся к двери, едва сдерживая ярость, кипевшую внутри. Не на своего помощника Кирилла, который все еще молотил кулаком в дверь, а на самого себя. Черт, надо было заколотить дверь в подпол.

— Иду! — рявкнул он и резко распахнул дверь. — Какого лешего орешь, пожар что ли?

Лейтенантик Кирилл, молодой и тощий, поднял повыше телефон с включенным фонариком. В желтом свете его узкое лицо казалось неестественно бледным и взволнованным.

— Хуже, Игорь Павлович. В лесу, у старого карьера, грибники тело нашли. Девушки. Степана Рыжова дочка, Аня, которая пропала.

— Степана… — Игорь удивленно присвистнул и взъерошил седеющие волосы. — Сколько ее искали? Три недели? Нашли, значит.

— Нашли, — кивнул Кирилл, зябко ежась от утреннего холода. — Только… Палыч, там ужас! Мне фоторафию с места прислали. Нам срочно туда надо, пока все следы не затоптали. Генерал из области уже в курсе, рвет и мечет. Будет нам сейчас гвозди в бошки заколачивать, что мы, мол, штаны в кабинетах просто так просиживаем.

Кривая усмешка тронула серое от недосыпа лицо старшего следователя.

— Было бы куда свалить отсюда, давно бы эту собачью работу бросил.

— Так вас же никто цепями не держит, — неожиданно для себя выпалил молодой помощник и тут же осекся.

Игорь смерил его тяжелым взглядом. Помощник никогда за словом в карман не лез. Кирилл смущенно отвел глаза. Ну вот зачем только ляпнул? Он же прекрасно знал историю семейной трагедии начальника. Слышал от старших.

— Вы бы собирались, — тихо буркнул он. — Возьмите перекусить что-нибудь, день предстоит тяжелый. И оденьтесь теплее, я пока сюда доехал, околел совсем.

Игорь глубоко вдохнул промозглый октябрьский воздух.

— Заходи, согрейся. Чего на холоде торчать?

Гостиная встретила его затхлостью. В камине еще тлели угли. Кирилл, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло и вытянул ноги к теплу. Огляделся. Ни в одном другом доме не было такой мрачной атмосферы. Казалось, все здесь пропитано одиночеством и горем, глубоко въевшимися в трещины старых стен. Толстый слой пыли на мебели, паутина по углам. Потертый ковер, побитые молью чучела птиц и зверьков на широких полках. Отец Игоря был заядлым охотником. Когда-то давно подстрелил секача, и обезумевший от ярости зверь распорол ему брюхо. Умер он еще до приезда скорой.

— Голодный? — голос Игоря с кухни вырвал лейтенанта из размышлений.

— Не откажусь.

— Тогда иди помогай. Я тебе не кухарка.

На кухне царил беспорядок. Из угла эмалированной раковины расползались темные пятна плесени. Но хозяина это, похоже, не волновало, как и чистота в целом. Этот дом давно требовал ремонта, но у следователя не было на это ни желания, ни денег. Его отец еще при жизни промотал все деньги, оставив сыну и молодой жене в наследство только этот охотничий домик. На долгие десять лет юный Игорь сбежал из родных мест, пытаясь вырваться из нищеты и от ненавистной мачехи. Он жаждал другой жизни. И почти ее добился. Но как только смог твердо встать на ноги, мир снова перевернулся. Пропала его молодая жена. Уголовный розыск, одно из подразделений которого он сам и возглавлял, так и не смог выйти на ее след.

Поползли слухи, будто ее видели в столичном ресторане с каким-то бизнесменом. Эти разговоры окончательно подкосили Игоря, и он попросил о переводе. Так он и вернулся в этот потрепанный временем дом.

И вот теперь он раскладывал на черством хлебе тонкие ломтики ветчины.

— Сделаем так, — сказал Игорь, протягивая Кириллу бутерброд. — Ты сейчас обзвонишь наших, пусть подтягиваются к карьеру. Криминалиста, кинолога с собакой. А я пока съезжу к Степану, поговорю.

Обжигая губы горячим чаем, они быстро перекусили и вышли из дома, кутаясь в холодные куртки. Через некоторое время по разбитой дороге пронесся гул старенького УАЗа, а за их спинами небо разгоралось стылым жаром осеннего рассвета.

***

Степан сидел обхватив голову руками. Он не мог повернуть голову в ту сторону, откуда доносился приторный, тошнотворный дух разложения. Он знал. Знал, что она не сбежала.

Наконец, глубоко вдохнув, он поднялся и пошел за следователем в лес. Он ухватился за ствол молодой осины, на корявых ветвях которой, словно ленты на купальском дереве, были намотаны раздутые кишки. К горлу снова подступила тошнота. Степан сглотнул горькую желчь. Сжав кулаки, он приблизился к старой сосне, в развилке которой веревками было примотано тело. Обнаженное, выпотрошенное, с неестественно вывернутыми конечностями.

Искаженное болью лицо ужасало отсутствием передних зубов и темными дырами пустых глазниц. Вместо волос, снятых вместе с кожей, голову покрывала запекшаяся корка крови.

— Тот, кто это с тобой сделал, позавидует мертвым, — прошептал Степан, и по его небритому лицу покатились слезы. — Слышишь, Анечка? Отец его из-под земли достанет. Клянусь!

— Когда она пропала? — голос Игоря был ровным, почти безразличным.

— Три недели назад. Пошла к тетке на соседнюю улицу. Больше ее никто не видел.

— Почему сразу в полицию не сообщили?

— Я приходил, — Степан вперил тяжелый взгляд в участкового, который мялся рядом. — Никто не верил. Говорили, сбежала с моим бывшим работником, Димкой. А как она могла, если Дмитрий месяц назад на заработки в город уехал?

— Может, были конфликты? Подозреваете кого-нибудь?

Убитый горем отец отрицательно покачал головой.

— Анечка красавицей была, вся в мать пошла. Любой мог позариться. Но чтобы так… так изувечить… это хуже дикого зверя.

Игорь сочувственно сжал его плечо.

— Кто бы это ни был, наказания не избежит. Мы приложим все усилия. Слышите меня?

***

Темнота за окном кабинета сгущалась. Игорь включил тусклый светильник. Потянулся, зевнул и посмотрел на помощника. Хорош работничек. Кирилл положил голову на сложенные руки и свистел носом так, что бумаги на столе шевелились.

Игорь потер уставшие глаза. Хорошо хоть генерал отложил свой визит. Утром криминалист планирует прочесывать все вокруг. Каждый кустик, каждый овраг. Говорит, если бы сообщили о пропаже раньше, следующей жертвы можно было бы избежать. Может, и так. А может, и нет. Трудно остановить хищника, вышедшего на охоту. Так уже было когда-то.

Игорь вздрогнул, отгоняя воспоминания. Но они не отпускали.

— Мальчик мой! — скользнул по самой кромке уха влажный язык. Он отпрянул.

Она мерзко захихикала.

— Нет-нет, поцелуй меня.

Вонючее дыхание оставило на шее омерзительную слизь, которую не стереть ладонью. Она липла к коже, въедалась в плоть, проникая до самых костей.

— Где ты? — прохрипел он, шаря рукой в пустоте.

— Везде, мой милый, везде. Чувствуешь?

Сильные руки заключили его в объятия, прижались сзади. Отвисшая грудь скользнула по его спине. Он хотел пошевелиться, но тело будто парализовало. Она схватила его за руку и сунула себе между ног.

— Я рядом, мальчик мой, всегда с тобой…

Ее протяжный стон нарастал, пока не лопнул звоном от разбившегося стекла.

— Агов! — закричал Кирилл. — Палыч!

Игорь судорожно вдохнул, распахнул глаза и уставился на помощника.

— Проснулись? Пока мы тут с вами дуэтом храпели, кто-то в окно камень бросил, — пояснил тот, выглядывая наружу. — Еще и с запиской.

Игорь смахнул капли пота со лба.

— Читай.

— «У вас неделя, чтобы поймать урода. Не справитесь — пустим по ветру ваш курятник вместе с вами», — прочитал лейтенант. — Палыч, это что, местные нам угрожают?

— А что, в первый раз? — криво усмехнулся Игорь. — Пора бы привыкнуть. Пойдем домой. Пленкой окно заклей.

***

Сырой туман окутывал со всех сторон. «Уставший жигуль» медленно плелся по проселочной дороге. Парень, сидевший за рулем, ежился от озноба и мучительной жажды. Водка у дядьки была знатная, но и похмелье после нее — не хуже.

Впереди показался каменный колодец. Говорят, когда-то здесь жил отшельник Лука. Со всей округи к нему сходились бездомные коты и собаки. Он и выкопал этот колодец, в одиночку. Рыл несколько лет. Давно уже нет Луки, а колодец до сих пор дарит людям чистую воду.

Мишка спрыгнул из двери, крутанул ворот. Пустое ведро глухо ударилось о воду. Он вытащил его и обомлел. В воде плавала человеческая кисть. Он попятился, споткнулся и заметил в траве голубую ленточку, всю в засохших пятнах крови. Немного дальше — еще одну.

Колени подкосились от страха, но он все же заставил себя подойти и заглянуть в темную глубину. Вместо собственного отражения он увидел в воде скорченное тело. Обнаженное, без головы.

Через мгновение он уже мчался прочь, давя педаль до упора. Опомнился только дома, залпом осушив кружку материнской вишневки.

— Опять машину гробишь? — отец смерил его сердитым взглядом.

— Кабаны дорогу перебежали, — соврал Мишка.

— Не болтай, а иди в центр. Там люди на поиски собираются. Ты что, не знаешь? Племянница главы нашего, Захарова, Марина, пропала.

— Марина… — Мишка побледнел.

Ватными ногами он поплелся к калитке. Сердце колотилось в груди, как бешеная собака на цепи. А если это она... в колодце?! Надо рассказать полиции. Но поверят ли? Скажут, с похмелья привиделось. Нет, лучше держать язык за зубами.

***

Первым мимо Лукина колодца проходил местный слесарь Иван. Не заметить голубые ленточки в траве мог только слепой. Он поднял их, покрутил в руках. До колодца было с десяток шагов. Он резко открыл деревянную крышку, вглядываясь в темноту, а потом медленно поднял руку, подзывая полицейских. Когда он выпрямился, его смуглое от природы лицо было белым, как мел.

— Что там? — спросил Игорь, подходя ближе.

— Сами взгляните.

Самый молодой из оперов туго обвязался веревкой и нырнул в холодные каменные объятия. Плотное кольцо напуганных людей все сужалось.

— Отойдите, не затаптывайте следы! — сердито рявкнул Игорь Палыч. — Где мать девушки?

— Здесь я, — отозвалась седая женщина. Неопрятная, без платка, она была похожа на сумасшедшую.

— Будьте рядом. Когда вытащат тело, нужно будет опознать.

Она молча кивнула, но, увидев в руках слесаря голубые ленточки, закричала. Глаза ее расширились от ужаса, и слезы хлынули по щекам.

— Это ее ленты! Маринкины! Она их в косы заплетала, слышите?!

Женщина бросилась к колодцу. Полицейские едва успели ее остановить. Она билась в их руках и кричала так, что, казалось, сердце разорвется.

Почти сразу после ее крика из колодца извлекли тело. Следом выбрался безусый оперативник, посиневший от холода. Все тело утопленницы было исполосовано, с рук и ног содраны полосы кожи. Кисти отрублены. На месте груди — рваные раны. Головы не было.

— Мариночка-а-а!

Жуткую картину разорвал еще более жуткий крик матери. Она качнулась и без чувств рухнула на землю.

Игорь тяжело вздохнул, внимательно вглядываясь в рваную кожу на обрубке шеи.

— Головы нет, — констатировал он, глядя на молодого опера. — Одежды и второй кисти тоже. Прочесать все вокруг. Убийца мог спрятать это где-то в лесу.

— Палыч, а это чье? — Киря поднял кепку, лежавшую под опрокинутым ведром.

— Так это ж Мишкина, — выкрикнул кто-то из толпы. — Вон он, у машины стоит.

Мишку привели. Он дрожал всем телом, его лицо исказилось от ужаса, из глаз брызнули слезы.

— Твоя? — спросил Игорь, ткнув ему под нос кепку.

— Моя… я… я от дядьки ехал… воды хотел… а там… там рука в ведре…

— Когда это было?

— Сегодня утром.

— А к дядьке ты когда поехал?

— Два дня назад.

— Марину хорошо знал?

— Да… она рядом жила…

Игорь переглянулся с Кириллом.

— Вяжите его. Поедет с нами в отдел.

***

Размеренный стук старых часов убаюкивал. Игорь с усилием разлепил веки. За окном падал первый снег. По спине пробежал холод. Она пришла сегодня раньше. Даже не дождалась, пока он уснет.

— Опять ты здесь, старая, — выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Протяжный смех, похожий на волчий вой, болью отозвался в ушах.

— Когда ты дашь мне покой? — он обхватил голову руками.

— Никогда, милый. Ты сам это знаешь.

Мерзко хрустя суставами, она взобралась на стол и села, скинув лямку ночной сорочки она обнажила сгнившую отвислую грудь, из ее кожи сочилась желто-зеленая слизь.

Он со стоном отвращения зажмурился.

— Смотри на меня! — прошипела она, хватая его за руку и поднося к черному провалу своего беззубого рта.

Он отдернул руку, вскочил и, шатаясь, побрел к каморке, откуда ступени вели вниз. Единственное место, куда она боялась заходить.

— Убегаешь? — раздался за спиной дикий хохот. — Но ведь вернешься. Ты всегда ко мне возвращался.

Он чиркнул спичкой. Дверь в подпол с тихим скрипом поддалась. Из темноты пахнуло холодом и формалином. Он спустился на несколько ступенек и закрыл за собой дверь. Наконец-то.

Здесь он прятался в детстве от отцовских побоев. Повзрослев — от извращенной любви молодой мачехи. Это была его территория. Его мир!

Он подошел к большому сундуку в углу, поднял крышку и с наслаждением погрузил пальцы в тонкое кружево белья, все еще хранившее аромат женских духов. Поднес к лицу полупрозрачную ткань, вдохнул. Грудь наполнилась сладким теплом. Так пахла его жена. Пока не скурвилась.

— Ты сама виновата, — прошептал он сгорбленной фигуре в кресле. Подошел ближе, заглядывая в пустые глазницы скелета. — Метала перед мужикам бисер и думала, я не замечу. С каждым днем ты становилась все больше похожа на ту падаль.

Он провел рукой по челюстной кости. Покрытый пылью череп слегка качнулся.

— Молчишь? А эти тоже языками мололи.

Он поднял фонарик, и его свет скользнул по дубовой полке. В банке, доверху наполненной спиртом, плавали глазные яблоки с зелеными радужками. Рядом стояла банка с отрубленной кистью. За ней в ряд были выложены белые жемчужины зубов. Мерцающий огонек перескочил на длинный стол, забрызганный кровью. Посреди столешницы лежала отрубленная голова. Маленький кусочек голубой ленточки запутался в волосах. В углу на стуле висел снятый скальп.

— Хотелось бы, чтобы первой была такая красавица, как ты, — он нежно провел ладонью по волосам на скальпе, — сладкая девочка, искупанная в любви на отцовской пасеке. Или ты, — его взгляд переместился на голову, — гордая гимназистка. Но пришлось начинать с отбросов. Таких, как моя мачеха.

Он накинул ей на сломанную шею петлю и подвесил на балке в сарае. Чтобы все думали, что вдовушка затосковала по мужу. Так и случилось. Ни у кого не возникло ни малейшего подозрения. И все бы хорошо, если бы проклятая ведьма не застряла между мирами. До сих пор не могу от нее избавиться. Ни из дома выкинуть, ни из головы.

Игорь вернулся к креслу, где сидел скелет его без вести пропавшей жены, и тяжело вздохнул.

— От тебя тоже никакого утешения. Разве что когда ты ползала у моих ног и умоляла не бить. А я и не хотел причинять боль. Всего лишь хотел избавить тебя от матки. А из тебя вся дурная кровь и вытекла. Кто в этом виноват?

Вы, женщины, все одинаковы.

Он демонстративно зевнул, вернулся к двери, чтобы запереть ее на засов. Взял с полки небольшой флакон с настойкой опия, удобно устроился в глубоком кресле и выключил фонарик.

Его глаза медленно закрылись. Он погружался в свой прекрасный мир. В свою спасительную темноту.

В свой мир.

Яблоки она растеряла все и поглядывала в подол, задирая его чуть не до слишком розового рта, с искренним удивлением и приятным смехом. Она ворочалась в проходе, как большая красивая ящерка в узком земляном тоннеле. Не трезвая, но милая и не опасная. Уже немного играющая с холостяком в разводку на дурака... Я с удовольствием смотрел на неё, подбирая спелые багряные яблоки. Здешние сортовые, сладкие - мёд и мёд!

Любуясь на свою славянку-вакханку, закрывшую мой нумер ногою, потерявшей наконец лапоть, я позвонил вниз и отменил все свои распоряжения. Приказал не беспокоить.

Взял хорошее крупное яблоко и подошёл к моей ползающей по полу гостье. Поймал её лицо пятёрней и спросил, изучая разноцветные (серо-синий и зеленовато-серый) глаза напротив:

- Как тебя зовут?

- Глафира, - ответила мне девица, дохнув мягким вином и ещё не отсмеявшись, но избранной моде не изменяя.

Зато я изменил намерение, заглядевшись в вырез её рубахи, не утяжелённой бельём.. Яблоко гладко вкатилось меж грудей "Глафиры" и осталось там. Я подтянул девку, помогая себе другой рукой, и прислонил её к стене.

- Стой так, ну! Слышишь, Глаша?

Сделав пару шагов назад, я быстро вернулся и разорвал ворот рубахи на ней до перехватов заказного сарафана. Я убедил её стоять так, как её поставили! И только тогда взял арбалет.

Не Вильгельм Телль, конечно, но всё-таки не по воронам из гостиничных бойниц поутру стрелять.

С подачи Насти Макс стал ассоциировать мелодичное дребезжание с деньгами. Будто звенит старый кассовый аппарат, с ручкой на боку: ка-чинь! Милый, приятный звоночек. Он как бы говорил, что все не зря. Что клиент заметил тебя, пришел со своей проблемой, а значит, дело твое живет и ты справился. Да, все-таки в этом серебряном отблеске посреди черноты имелся смысл. Ведь когда челюсти кошмара сжимают разум своей тяжелой хваткой, тот держится за все приземленное и хорошее, чтобы выстоять. А выстоять – несмотря на свое положение пациента под анестезией в руках чудовища-хирурга, – Максим еще мог. Еще была надежда.

В голове мужчины звенел колокольчик, относя его назад, к моменту, когда все началось.

Четыре дня назад, ранним октябрьским утром, в сервисный центр зашел очередной посетитель. Обычный мужчина: около пятидесяти лет, крупный, с залысинами, простоватый на вид. Максим встал из-за компьютера, поправил форменную фиолетовую рубашку, пригладил челку набок и занял место у стойки.

– Здравствуйте! – бодро сказал он. Вошедший снял меховую шапку и расстегнул пальто. Оглядел витрины с аксессуарами и б/у-техникой, пока переводил дух. Его легко можно было понять: на улице бесновался ветер, со свистом бросая в широкие окна дождевую взвесь.

– Да, добрый день. – Мужчина подошел к стойке и потянулся за пазуху. – Ну и погодка…

– И не говорите.

– А вы телефоны чините?

– Конечно. – Парень воодушевился. Хорошо, что не очередной «просто спросить» или «только посмотреть». Последние недели бизнес шел не очень, и любая копеечка будет кстати.

– Вот. – Посетитель достал смартфон, обычный «Сяоми» без чехла. Максим возликовал еще сильнее. Экран вдребезги, посередине вмятина, от которой расходятся белые трещинки. Ремонтом в компании занимался Паша, он и сейчас колдовал над чем-то в подсобке, но тут даже непрофессионалу было видно: работы непочатый край.

– Ох! Ну и ну! – Макс взял телефон в руки, бережно, как птенца со сломанным крылом. – Неслабо вы его так. Уронили, что ли?

– Уронил… Наверное… – Мужчина как-то криво улыбнулся и дернул плечами, а затем почесал левое ухо. «Странный ответ», – подумал Максим, но клиентам странности прощаются.

– Жаль, жаль. «Сяоми» у вас? Очень даже приличный смартфон, недорогой, но функциональный. – Парень внимательно осматривал гаджет.

– Согласен, – откликнулся мужчина. – Три года пользовался, и тут такое.

– Три года большой срок, – кивнул парень. – Китайцы нормально делают. Прослужит еще три, если починим.

– Ну да…

– Динамик, экран, камера, ничего не беспокоило?

– Да нет…

– Ну а я о чем. Гаджет в порядке. Вот с новыми сейчас можно ошибиться. За пару лет забивается оперативка, камера царапается…

– Так что скажете? Подлатать можно или все, на свалку?

– Так сразу не определить. Экран поврежден точно, вы сами видите. Если только экран под замену… То повезло. Ну а если задет процессор, батарея… – Макс не сомневался, что так оно и есть, но для вида задумчиво поцокал языком. – Тоже поправимо, но это другие суммы.

«Вот так. Аккуратно вывести на тему денег».

– Угу, и сколько что стоит? – Мужчина едва заметно шагнул назад. Рано, рано! На одном бизнес-курсе по продажам, который Максим проходил давным-давно, автор сравнил вопрос оплаты с зубами крокодила. Вот представьте: плывет себе рептилия по Нилу, видит зебру на водопое и начинает медленно двигаться к ней. Та и поток чувствует, и даже видит крокодила, но пока он зубами не лязгнет, будет пить спокойно. Так что показывать зубы надо в самый последний момент, когда животному уже некуда деться.

Максим официально кашлянул.

– Давайте вот как сделаем. Как к вам можно обращаться?..

– Семен Андреевич.

– А меня Максим зовут. Собственно, это мой сервис, я и продаю, и чиню, и за все отвечаю. Семен Андреич, сейчас я вам ничего не могу сказать по оплате, потому что не понимаю объем работ. Надо вскрыть корпус и проверить повреждения. Что я могу предложить. Оставляйте нам телефон до завтра. Мы его посмотрим, определим, что нужно сделать, а завтра подойдете, и я все расскажу. Может, обойдемся малой кровью, так сказать, в районе двух-трех тысяч, а если будет дороже, там сами решите, покупать новый или ремонтировать. Хорошо?

– Да…

– Отлично. Тогда давайте акт подпишем, что вы передаете телефон, а мы принимаем, а еще сделаем осмотр и проверку. Это будет стоить полторы тысячи. Оплата нал, безнал?

– За осмотр полторы? Без ремонта?

– Да, пока без.

– Хм. Ну давайте. – Клиент вздохнул, с некоторым недовольством. Ишь, мол, заговорили, теперь и платить придется. Максим достал из стопки бумаг пустой акт приема-передачи. «Не обессудьте, Семен Андреевич. Малому бизнесу надо как-то выживать. Нил мельчает, но крокодилов меньше не становится. А за зебрами бегают куда более прожорливые львы и гиены». Да, продавать Максу помогали некоторые уловки, но в своих услугах он был уверен. Все будет сделано на совесть.

Спустя десять минут бумаги были подписаны. Семен Андреевич расплатился картой, отдал разбитый смартфон Максиму и вышел под дождь. Снова звякнул колокольчик. Парень с улыбкой кивнул сам себе. Копеечка, да рубль бережет! Паша еще насчитает ремонта тысяч на десять, а если клиент откажется – можно предложить что-нибудь из подержанных смартфонов на замену. «Удачно зашел дядя», – подумал предприниматель.

Он занес информацию в компьютер и отправился в подсобку. Узкий коридорчик привел сначала к туалету и кухне-кладовке. Здесь ребята и переодевались, и ели; холодильник тут соседствовал с вешалкой, а микроволновка, стоящая на тумбочке, одновременно служила столом. Еще дальше было рабочее помещение: лаборатория или цех, как называл свою вотчину Паша, ну а для Макса она так и осталась «подсобкой». Сам ремонтник сидел, сгорбившись, в черной ветровке «Король и шут», за токарным столом, а на столе, под большим увеличительным стеклом на подставке, лежал раскуроченный ноутбук. Рядом стояла лампа и валялись инструменты. Из надетых на голову ремонтника наушников играл тяжелый рок. Иногда Паша подпевал своей песне: то целые строчки, то слова, но чаще – отдельные буквы.

Максим немного постоял на пороге. Да, работник у него непростой, весь в себе. Форму носить отказался, как и стричь заплетенные в конский хвост волосы. И все-таки Макс его принял, еще полгода назад, и пока ни о чем не жалел. Как Паша тут все обустраивает, это его дело. Главное, что не перечит старшему (Максим, которому не было и тридцати, очень часто сталкивался с такой проблемой). И, конечно, умеет копаться в технике. Макс и сам во всем разбирался – как иначе не облажаться? – но сейчас только надзирал. Ему были нужны уверенные рабочие руки.

– Пахан. Паша! – Нет, дозваться нереально. Максим тронул подчиненного за плечо.

– М-м? Че такое? – Резким движением Паша сбросил наушники и повернул голову к шефу.

– Принес тебе работу.

– А! Спасибо, товарищ начальник! От души! – Вдруг перешел на феню. Забавный тип. Максим передал ему смартфон. – Нифига! Он им гвозди, что ли, забивал?

– Уронил. – Но парень вспомнил, как неопределенно клиент сказал о причинах повреждений. Впрочем, какая разница? – Починить не починим, да?

– Ну, на пару гвоздей еще хватит. – Паша сделал соответствующий жест.

– Так я ему сказать не могу. Ты можешь вскрыть корпус и посмотреть, что внутри?

– Без вопросов, начальник.

– Он придет завтра в два. Мне нужно все ему расписать: то-то и то-то под замену, стоит столько-то. Сделаешь?

– Щас займусь. – Парень отодвинул предыдущего пациента и положил перед собой телефон. Стал выбирать инструменты. Максим хлопнул его по плечу.

– Спасибо.

Паша накинул наушники и принялся за дело. Макс вернулся в общее помещение. Там уже стояли новые посетители, молодая парочка, в поисках «дешевой, можно бэушной зарядки». Максим кивнул: какой разъем? А марка телефона? Давно покупали? Нет ли жалоб на работу? У нас сегодня скидки на диагностику! Семен Андреевич и его многострадальный смартфон постепенно исчезли из головы.

***

На следующий день после обеда мужчина вернулся в «КиберКлюч». Максим еще из окна, мутного от дождя, узнал его по серому пальто и шапке.

– Здравствуйте, Семен Андреевич, – радушно, но деловито поприветствовал он клиента.

– Добрый, добрый. – Тот вновь потоптался на пороге, передохнул, вытер лицо от капель. – Ну что, Максим? Насчитали, наверно, тысяч на пятьдесят?

– Ну что вы, – усмехнулся парень. – Не все так плохо.

– Да? Ну, давайте посмотрим.

Максим достал разобранный на части смартфон, лежавший на полке внутри стойки.

– Хе! Обманываете, Максим, – не сдержался Семен Андреевич. – Выглядит очень плохо.

Устройство было разделено на четыре части. От сенсорного экрана и тачскрина, тонких темных пластинок, остались одни осколки. Защитное стекло Паша и вовсе выкинул, как и литиевую батарею: сдал в утиль от греха подальше. Главный корпус тоже пострадал: материнская плата сломалась надвое, фронтальная камера разбилась. Только на задней крышке царапин не было – небольшое утешение.

– Это только выглядит, – ответил предприниматель, затем вооружился пинцетом и стал аккуратно трогать детали. – Вот смотрите. С дисплеем все понятно. Плата тоже под замену, без вариантов. Фронталка. А вот динамик, кажется, цел. Микрофон цел. Основная камера, похоже, заработает, можно поправить. Чуть перепаять, соединить заново… В общем, диагноз не смертельный.

– Да? И во сколько же обойдется «лечение»? – усмехнулся мужчина.

– Комплектующие поставим свои, с гарантией год. По стоимости – десять тысяч, и еще три пятьсот за сами работы. Вмешательство, как вы видите, требуется хирургическое.

Зебра застыла. Что это такое у этого большого зеленого бревна? Какие-то белые камушки, что ли?..

– Новый телефон той же категории, с такой же камерой и материнкой, стоит сейчас от двадцати тысяч, – добавил Максим. Мужчина потер подбородок.

– Знаете… Наверно, нет. Я так машину пересобирал: отсюда кардан притащу, оттуда свечи. В итоге бросил. Купил новую. Меньше мороки.

Они еще немного поговорили, поторговались, но клиент остался непреклонен. «Ну, хоть шерсти клок поимел», – подумал Максим разочарованно. Он предложил три тысячи за остатки телефона, на что Семен Андреевич махнул рукой: забирайте даром. А это уже целый ком шерсти, недурно.

– Только знаешь что… – В процессе разговора он перешел с парнем на «ты». – Есть одна просьба. У меня там были фото, видео, телефоны всякие. Можно ли это как-то вытащить?

Максим посмотрел на остатки смартфона и покусал губы. Плата с картой памяти была раздроблена, шансов мало. Но что стоит попробовать?

– Секунду. Паша! Паша! – Тут он вспомнил, что коллега всегда работает в наушниках. – Сейчас, схожу за подкреплением.

Через минуту Макс вернулся вместе с ремонтником, который нес с собой инструменты и шнуры. Павел коротко бросил клиенту: «Здрасьте», и занялся подключением. Кое-что поправил пинцетом, что-то – пальцами, затем подсоединил материнскую плату к компьютеру босса. Не сразу, но карта памяти смартфона высветилась в списке доступных устройств.

– Как два пальца об асфальт, – пробормотал Паша, сидевший за столом. – Че будем скачивать-то?

– Подключились? – оживился Семен Андреевич, наблюдавший за ребятами с непонимающим видом. – Ох, замечательно. Сколько это будет стоить?

– Да перестаньте. За перекачку ничего не возьмем, – ответил парень. – Флэшки у вас нет с собой? Или другого телефона? Тогда пятьсот рублей за накопитель.

Он пробил мужчине флэшку и пригласил его за стойку, к компьютеру: посмотреть, что именно нужно сохранить.

– Ну давайте… фотографии, – попросил Семен Андреевич. – Можно, да?

– Как скажете, папаша, – ответил Павел, забрал накопитель и нырнул под стол, чтобы вставить его в USB–вход. Потом вынырнул, пощелкал мышкой и стал перетаскивать на флэшку папку фотографий со смартфона. Максим стоял рядом и наблюдал за подчиненным.

– Оп! Ошибочка!

На экране загорелось сообщение на английском.

– Что, нельзя, да?

– Всю не перетащить. Часть файлов повреждена. Вот такая бодяга. Придется вручную выбирать.

Но прежде чем он открыл папку, вмешался Максим.

– Вы не против, если мы откроем при вас? Там могут быть какие-то личные материалы… – Частная жизнь клиентов была важной ценностью его компании. Максим увольнял всех, кто копался в сданных телефонах и компьютерах.

– Да открывайте, пожалуйста. Нет там ничего. – И все же мужчина смутился. Словно не был уверен, что наснимал за последние три года. Паша увеличил окно и размер изображений, чтобы видеть содержимое, не открывая файлы, и Максим вперился взглядом в монитор: загасить неловкость, если она вдруг затлеет.

– Начнем с последних. – Ремонтник кликал на стрелку, пролистывая миниатюры фотографий. – Так… Эти все не битые. Нужны вам? Тут какой-то отдых, лес… – На фото были запечатлены виды природы и позировавшая семья: мужчина – сам хозяин телефона, – женщина его лет и девушка около двадцати. Вот фото у водопада, вот в горах, вот напротив большого серого камня с непонятным символом…

– Какой еще отдых? – вдруг спросил Семен Андреевич. – Это когда снято?

Паша навел мышку на случайный файл.

– Пятого октября.

– Нет. – Клиент нахмурился. Потряс головой. – Не может быть. Не помню такого. Мы не были… Пятого… Мы… Я был…

Дыхание стало прерывистым. Мужчину внезапно пробила дрожь.

– Семен Андреич? – Максим увидел это странную перемену, этот приступ, и аккуратно дотронулся до плеча клиента. – Вы как?

Павел не замечал ничего и по–прежнему листал фотографии, открывая теперь все подряд. Водопад. Лес. Круг из берез. Полузаросший мхом булыжник с высеченной фигурой.

Внезапно раздался хлопок. Громкий шлепок, от которого ребята вздрогнули. Семен Андреевич закрыл глаза. Рука его была прижата к левому уху: по нему он и хлопнул, отвесил сам себе звонкую оплеуху.

– Э-э-э… – протянул Паша. Максим обнаружил, что отошел за стойку, огородился от гостя.

– Семен Андр…

Мужчина взвыл. Взвыл и отшатнулся назад, сдирая развешанные на стене товары: батарейки, флэшки, наушники. На закрытых веках несчастного блеснули слезы.

– Нет! Нет! Больше не хочу! – сдавленно простонал он. А потом, не отнимая руки, бросился к выходу. Когда коллеги опомнились, мужчина уже скрылся в дожде.

Максим побежал следом, но на улице, в толпе прохожих, своего клиента не увидел. Куда тот побежал? Что с ним случилось? И почему именно сейчас? «Ну, по крайней мере, он в людном месте. Кто-то да поможет». Макс вернулся в офис и переглянулся с Пашей.

– Что это вообще было? – Парень шумно переводил дух и посмеивался. – Уф! Первый раз такое вижу.

– Я тоже.

– Чем его фото так напугали? Как будто призрака увидел.

– Да уж. – Максим не знал, что тут еще сказать. Взгляд его упал на разобранный телефон и монитор, на котором высвечивались фото с семейной поездки.

– Убери это пока. Вернется за ним.

– Угу. Сейчас нюхнет, успокоится и вернется. Или рюмку опрокинет, какие у него там приколы… – Но видя, что шеф на остроты не реагирует, Паша замолчал. Отсоединил провода, все собрал и унес к себе. Максим остался один.

Непросто было вернуться к работе после случившегося. Паша мог списать все на «белочку», но Макс был уверен, что дело в психическом заболевании. И от этого становилось страшно и печально. В старших классах парень прочитал одну книгу по психологии под названием «Выбор». Ее автор, женщина-ученый по имени Эдит Эгер, выжившая в Освенциме, писала, что разум человека – это сейф, надежный и крепкий. Какими бы ни были внешние обстоятельства – война, тюрьма, даже концлагерь, – они не отнимут у тебя свободу выбора, свободу реакции, не отнимут твою волю. Вот только безумие забирает и это. Покрывает ржавчиной твой защищенный тайник, лишает последнего убежища. Максим сел за компьютер, стал заниматься бухгалтерией и рекламой, но мысли о произошедшем, будто камни, потащили его на дно памяти, в далекое детство.

Когда Максу было пять-шесть лет, у его дедушки началась деменция. Из смешливого, активного пожилого мужчины он превратился в дерганного старика, который кричал на родных, плевался, а то и лез с кулаками. Мама несколько месяцев ухаживала за ним; присмотреть за Максом было некому, и женщина вынужденно брала его с собой. Максим помнил затхлый запах кухни, где его оставляли сидеть, помнил черствые пряники и горький чай в маленькой чашке из фарфора. Попей чаю, сынок, поиграй, мы скоро пойдем. Дедушка болеет. Помнил он и крики из соседней комнаты, где мать пыталась убедить родного отца, что она не чужая, что пришла позаботиться. А дед не узнавал ее и орал матами, чтобы та убиралась. Раздавались удары кулаков по стене или треск стульев. Ребенок вздрагивал. Он не мог понять, почему дедушка так себя ведет. Ведь совсем недавно они играли в карты, смеялись, и дед тайком от матери угощал мальчика «Коровкой»… Максим смущался. Ему было страшно.

Но самый ужас заключался в том, что эта болезнь, этот костер для мозга, оказалась наследственной. Много лет спустя Максим будет так же осторожно и неловко заходить в комнату к собственной матери.

Мужчина встрепенулся. Да, что-то совсем ушел в себя. Уткнулся невидящими глазами в окно, на котором устраивали гонки дождевые капли. Теперь, когда этот образ обрел ясность, а видения прошлого растворились, Максим заметил два горящих за окном желтых фонаря. Светили они у самого верха окна, в полутора метрах от земли. Странно. Там же вроде был пустой тротуар. Откуда же фонари? Максим подался вперед, сощурился, словно пытаясь ответить на взгляд этих глаз, скрытых влажной завесой. Два ярких желтых овала. А капли бежали по стеклу, разливались в стороны, и в их потоках парню вдруг почудился некий силуэт, набросок символа, увиденного мельком, но запавшего в память.

Из ступора его вывел громкий стук подошвы по полу и возглас: «Зараза!»

– Паша? – Макс обернулся. Одернул правую руку – на ладони обнаружилось что–то липкое, похожее на жвачку. И когда успел вляпаться?.. Мужчина встал, вытираясь о штаны, и открыл дверь в подсобку. Ремонтник стоял в коридорчике, с курткой в руках, и водил глазами по полу.

– Таракана увидел! – сообщил Паша. – Такая черная усатая мразь.

– Таракана? Не может быть. – За все пять лет, что Макс арендовал это помещение, все было чисто и прилично. Он тоже пошарил взглядом по полу, но ничего не заметил.

– Ну или жук какой-то.

– Понятно. – А сам подумал: «Похоже, не мне одному от нервишек видится всякое». – Ты курить? Или что, уже шесть?.. – Максим взглянул на наручные часы.

– А то. Пора по баракам. – Паша потерял интерес к таракану, надел куртку, затем рюкзак, и протянул начальнику руку. – До завтра, что ли.

– Давай, пока. – Макс убедился, что ладонь у него чистая, и ответил на рукопожатие.

Парень ушел. Максим тоже начал было собираться, выключил компьютер, прибрался, переоделся, но на входе в лабораторию задержался. Ноутбук, над которым Паша корпел уже третий день, остался лежать на столе, прямо в центре, оставленный посередине починки. Ну, винить Павла за то, что убегает ровно по часам, это глупо, работает по графику. Взгляд привлекло другое. Максим скинул куртку и сам сел на кресло ремонтника. Так… Провода, диоды, платы… Как давно он не работал руками! Макс подвинул увеличительное стекло, включил лампу, пару минут изучал и прицеливался, а потом взялся за паяльник. И не смог сдержать улыбки. Как классно! Все-таки навыки не забываются! Если разобрался, как что работает, то любой механизм можно починить. Жаль, что с людьми не так. Часто сбитые шестеренки в их голове никому не под силу исправить.

Максим сидел и увлеченно, со знанием дела, корпел над сломанной техникой. А совсем рядом, в темном углу, шевелилось нечто чужеродное. Нечто разбуженное ото сна, раздраженное и злое.