Не было гвоздя –
Подкова пропала.
Подкова пропала –
Лошадь захромала.
Лошадь захромала –
Командир убит.
Армия разбита,
Армия бежит!
Враг вступает в город –
Пленных не щадя.
Потому что в кузне
НЕ БЫЛО ГВОЗДЯ !

(С)

Для изменения себя и своей жизни к ЛУЧшему – нужен стальной гвоздь мужского решения-намерения... Стальным гвоздём мужского решения-намерения ты включаешь свою Осознанность, своё Чело-вечное РАЗ-умение, свой Канал Связи. Ты само-стоятельно встаёшь на внутреннюю Ось быти-Я – и чувствуешь в себе свою закалённую многими воплощениями звёздную сталь Души. Ты чувствуешь себя Центром своего мира. Ты чувствуешь себя Мужчиной, Человеком, Со-Творцом в Божьем Промысле.

Если такого стального гвоздя мужского решения-намерения нет – нет вот этой Оси, нет мужского внутреннего Стержня, нет Центра. Нет Мужчины и Человека. Нет Бога в нём. Нет Искры Чело-вечного РАЗ-умения и Со-Творцовости. Нет своей Жизни. Нет связи с Източником Жизни в себе и в живой ПриРОДе.

А есть соци-умный эго-труп – загнобивший-сгубивший своими эго-скорлупами Безсмертный Зародыш Света-Духа, Божье Зерно, Искру Вечного Огня. Есть только человеко-подобный соци-умный эго-труп – плывущий унылой какахой в общем поле-море виртуального, психо-эмоционального, информационного, вибрационного, визуального, вербального и прочего тонко-материального мусора-кала-хавоза-морока-зла. Машинально-тупо живущий за и вместо Тебя в чужих псевдо-мирах совершенно чужую псевдо-жизнь – по чужим псевдо-целям, псевдо-ценностям, псевдо-смыслам. Машинально-тупо убивающий Твоё оставшееся Время жить. Это самое страшное, что может произойти с человеко-подобными Существами в физическом мире Земной Яви.

Но всё в Твоих руках... Пока Ты жив – можно всё изправить, изменить к ЛУЧшему. Нужен только стальной гвоздь мужского решения-намерения...

Верность Мужскому Пути – Человеку и Богу в себе

Русская идеология

О некоторых особенностях благочестия наших предков рассказывает в своем труде «Русская идеология» святитель Серафим (Соболев). «О значении православной веры для русских людей свидетельствует иноческая жизнь, которая возникла у нас почти одновременно с крещением Руси...

Наши предки-миряне руководствовались в жизни наставлениями иноков. Они “усвоили себе всю монастырскую обрядность и по ней устрояли свои действия. Сильная природа их и могучий характер выносили монашеские подвиги твердо, до последнего часа жизни... Их было несчитанное множество во всех сословиях”. И прежде всего эта вера располагала их к общественной молитве...

Русские люди не щадили денег для устроения и украшения церквей. Даже дома свои они украшали иконами в виде иконостаса наподобие церкви... Курбский писал, что “вся земля Русская от края до края... держится верою в Бога. В ней Божии храмы числом подобны звездам небесным, в ней множество монастырей, которых никто не в силах перечислить”.

Трогательное явление веры наблюдалось в наших селах среди крестьян. Сами они жили в хижинах, крытых соломой, с земляными полами, а храмы их возвышались, как дворцы. Сами они в своем домашнем обиходе пользовались сосудами из дерева и глины, а сосуды для святейшего евхаристического таинства ими делались из серебра и золота...

Иностранцы поражались церковностью Святой Руси... Внешний вид русского города и селения показывал, что религия - господствующая сила в стране... На всех улицах стояли часовни, иконы в окладах, с зажженными свечами. Прохожие крестились перед каждою церковью и часовней, иные клали земные поклоны». Храмы Божии были для наших предков местом «особенных, усердных молитв, совершение коих было для них настоящим и великим аскетическим подвигом. Многие посещали церковь каждый день. Мещане и купцы в городах ежедневно ходили к ранней литургии... “Ежедневное посещение церкви входило даже и в придворный этикет... Царь вместе с боярами отправлялся к обедне в домовую церковь; в большой праздник — в собор или в монастырь... Молитвы церковные были продолжительны в посты.

Алексей Михайлович [XVII] в Великий пост выстаивал службу церковную по четыре часа, полагал по 1500 поклонов”... Следуя монастырскому уставу, а в особенности словам Священного Писания о непрестанной молитве, предки более всего любили молитву. Молились не только в церкви, но и дома... Собиралась вся семья и прислуга, зажигались лампады и свечи, курили ладаном. Хозяин читал вслух утренние молитвы, иногда заутреню и часы, умевшие петь — пели...

Несмотря на всю трудность осуществления мирянами молитвенных правил, помещенных в Следованной Псалтири, эти правила они старались выполнять неуклонно. Каждый русский православный человек ежедневно вычитывал или выслушивал всю Псалтирь, весьма многие из них клали ежедневно до 1200 поклонов с молитвой Иисусовой... Кроме того, они читали молитвы во всякое время за делом, чтобы не развлекаться суетными помыслами...

Русские люди Древней Руси отличались особенно строгим воздержанием во дни Великого поста и в посты, которые налагались на них по поводу общественных или государственных бедствий... “Россияне-миряне в Великий пост питаются редькою, капустою и хреном, вареное едят в субботы и недели; от рыбы воздерживаются всячески, кроме Благовещения и недели Ваий. Благоговейнейшие постятся за грехи свои строже; только хлеба кусок съедают пополудни, обмакнув его в пепел. А монахи, неравно мирским, держат жестокое житие: всегда, когда постятся, съедают только кусок хлеба с водою в сутки”. Воздержание от мяса и рыбы на всю жизнь среди мирян было весьма нередким явлением... Послабления в Древней Руси не допускались, и высшие лица были образцом строгого воздержания.

Алексей Михайлович в понедельник, среду и пятницу в течение каждой седмицы Великого поста ничего не ел, а в остальные дни только обедал. При общественных бедствиях Церковь налагала на всех трехдневный пост, не делая исключения в данном случае и для детей... Конечно, мы далеки от мысли считать наших предков совершенно безукоризненными в области их нравственной жизни. Наряду с высокими добродетелями как порождениями их действенной веры им свойственны были и многие нравственные недостатки... Душа русского человека слишком широка, и наряду с подвигами великой святости в русской жизни наблюдалось много пороков и проявлений тяжкого греха... Но насколько наши предки тяжко грешили, настолько умели и каяться... Покаяние было отличительным свойством русского народа. Покаяние это было искренним и глубоким... Предки умели обуздывать себя подвигами поста и милостыней... Впрочем, и за каждодневные грехи свои, грехи человеческой немощи, они приносили Богу в церкви и у себя дома чистосердечное покаяние, молились Ему долго и усердно, с поклонами и часто со слезами, и даже ночью вставали на молитву и поклоны».

* * *

Несмотря на то, что «московский период, — пишет митрополит Питирим (Нечаев), — отражал представления славянофилов об идеальном государстве... идеализировать это время было бы неверно. История Московского государства не была спокойной и безмятежной. XV век был полон распрей князей в борьбе за московский престол. В XVI столетии тяжелый след оставило правление царя Иоанна IV Грозного. Не случаен конфликт между царем и митрополитом Московским Филиппом, пытавшимся воспрепятствовать жестоким казням. Не случайно и то, что в числе святых XV—XVI веков мы находим множество юродивых и блаженных, презревших неправедные законы мира». «Конечно, — говорит в своем докладе священник Олег Митров, — не нужно идеализировать московский период. Там тоже было много жестокости, несправедливости и прочих свойственных падшему человеку несовершенств. Это не какой-то идеал, — такого на земле вообще нет и быть не может. Но важно понимать, что самобытная русская государственность складывалась вполне естественно, отражала особенности национального характера и исторического воспитания русского народа и, наконец, находилась в развитии. Это естественное развитие было пресечено Петром I...

К концу XVII века Россия, безусловно, проявила себя самым ярким представителем молодого, динамично развивающегося славянского культурно-исторического типа. Даже те катаклизмы, которые к этому времени были преодолены русским народом, а их было немало (татарское иго, террор эпохи Иоанна Грозного, Смутное время и др.), это подтверждают. Было создано большое, сильное государство. Преодолены серьезные внешние завоевательные попытки, внутренние смуты. Народ обрел православную веру и явил миру высочайшие примеры христианской святости. Создана уникальная система русской власти — Московское самодержавие. Все население стоит на службе государства, или, как говорили, “несет тягло Государю”. Нация — едина, одна вера, один язык, одна культура. Но в силу молодости культурно-исторического типа в московский период не было еще выработано национальное самосознание, не успела сложиться национальная школа исторической и политической философии. С другой стороны, до XVIII века это и не требовалось. Национальный инстинкт молодого русского народа был настолько силен, что победы достигались и без этого. Но это таило в себе серьезную опасность, которая в полной мере проявилась в царствование Петра I. Петровское насилие над Россией стало возможным, прежде всего, из-за отсутствия сформированного национального самосознания».

Культура духа

Апостасийные процессы отмечались проницательными умами задолго до революции. Не углубляясь особенно в эту тему, приведем лишь несколько мыслей. «Человек чувственный, плотяный, — записывал в своем дневнике отец Иоанн Кронштадтский в 1860 году, — смотрит на мир и видит его почти как животное неразумное... читает Священную Книгу — и видит в ней только букву; молится ли — механически пробегает умом молитвы и не проникает в дух их; не знает искусства кланяться духом и истиною. Плоть господствует и в образовании людей. Смотрите, научаются ли в заведениях важнейшему христианскому делу молитвы, научаются ли зреть Бога? Плоть и будет господствовать в свете до скончания века, и Господь, пришед судить, обрящет ли си веру на земли (а неверие — дело плоти)...

Люди впали в безверие оттого, что потеряли совершенно дух молитвы или вовсе не имели и не имеют его, короче: оттого, что не молятся. Князю века сего простор для действия в сердцах таких людей: он господин в них». В 1908 году отец Иоанн пишет: «Свобода печати всякой сделала то, что Священное Писание, книги богослужебные и святоотеческие писания пренебрегаются, а читаются почти только светские книжонки и газеты; вследствие этого вера и благочестие падают; правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульству и потворствует печати, смердящей всякою гадостью страстей. Все дадут ответ Богу — все потворы».

В конце XIX века вопрос «о причинах отчуждения от Церкви нашего образованного общества» ставился архиепископом Амвросием (Ключаревым). Владыка пишет (1891): «Мы отделили науку от веры, вопреки завету единого нашего учителя Христа и Его апостолов, научающих нас при вере и чистоте сердца быть мудрыми яко змии во всех движениях мысли и жизни и не быть детьми по уму, — следовательно, сопровождать веру всякого рода полезными знаниями, а не отдавать ее в порабощение науке человеческой...

Бросая в народ всякого рода ложные мысли путем школы и безнадзорной печати, мы отравляем его, забывая грозное слово Спасителя о соблазнителях. Мы, уверовав в механический прогресс человечества, поддались заблуждению, что наш народ, требующий еще учения, сам будет выбирать для себя истину из множества сообщаемых ему мыслей противоречивых и ложных, а не те, которые призваны быть его попечителями и руководителями по своему общественному положению.

Кто эти руководители? Разумеется, не вся эта ныне пишущая братия, а люди избранные и приготовленные. Ни полиция, ни цензура не сделают того, что сделают истинные христиане-философы силою своего авторитета и слова... Мы упустили из виду, что дурные примеры вредят народу больше, чем ложные мысли, и забыли, ка кое строгое наблюдение за общественными нравами имели наши допетровские предки».

Накануне революции Михаил Осипович Меньшиков, мыслитель глубокий и не ангажированный, отмечает: «Подслуживающиеся к онемеченной нашей бюрократии историки клеветали и продолжают клеветать на допетровский быт». Надо полагать, продолжится это и впредь, так как причины к тому по-прежнему остаются. «Величайшей задачей государственности в либеральных кругах считается борьба с невежеством, выражающаяся в постройке бесчисленных школ и в обязательном обучении детей. Я думаю, что ходячие взгляды в этом деле ошибочны», — пишет Михаил Осипович в 1913 году. Он указывает на ключевые причины упадка в деле общего просвещения: «В московские времена русские упорно подражали предкам, и это воспитало народный характер, источник имперского нашего величия.

В петербургскую эпоху, переменив образцы подражания, мы как бы потеряли инерцию обучения. Отстав от одной школы, мы плохо пристали к другой... Школы, как они у нас поставлены, не дают образования, и грамотные крестьяне часто более невежественны, чем безграмотные... Нынешняя школа, где грамота сближает детей с дурной литературой, дает множество пустых и ненужных знаний, а многих необходимых народу не дает. Учителя на родные сами обучены на плохих книжках... В результате грамотный крестьянин вступает в жизнь часто менее религиозным, менее нравственным, менее приспособленным к труду, чем неграмотный...

Деревенская школа, подобно средней и высшей, делается часто орудием противогосударственной и противорелигиозной пропаганды. Озверевший до преступности деревенский и городской пролетариат отличается повышенной грамотностью... Как бы вместо добра из нашего просвещения не вышло худа. Мне кажется, народ нуждается прежде всего в семейном и религиозном воспитании, затем в постепенном втягивании молодых поколений в практический труд. Грамота же является благом лишь при условии, когда народу предлагается священное слово, а не поганое, и действительно полезное знание, а не шарлатанская чепуха...

В России необходима великая религиозная реформа, и дай Бог, чтобы падающий до хулиганства народ вернулся к благочестию своих прадедов... Да пошлет нам Господь правящий класс, одушевленный национальным разумом и государственным патриотизмом».

Архимандрит Рафаил (Карелин) отмечает: «Разложение началось тогда, когда во второй половине XIX века дух либерализма и гуманизма стал проникать в духовную школу через светских преподавателей. Под видом борьбы со схоластикой и формализмом в эти учебные заведения вошел, как хозяин в свой дом, дух рационализма и критицизма, дух явного или скрытого реформаторства. В это время в академиях ведется полезная интенсивная работа по переводу святоотеческой литературы, пишутся солидные труды по истории Церкви, но меняется менталитет учащих и учащихся. Под видом чистой науки подвергаются критике и дискредитации священные тексты.

Рационализм получает негласное право ревизовать то, что было предметом веры. Скепсис в религии, прикрывающийся словом “наука”, — это разрушительное и революционное начало. Учащиеся в предреволюционные годы перестали понимать, во что им верить и во что не верить. Поэтому лекции некоторых профессоров-модернистов стали искушением для студентов. Не формализм, а либерализм создал определенный тип неверующего семинариста». Однако такой критический взгляд отнюдь не означает, что старая семинария была насквозь прогнившей. Мы знаем, «что та же семинария и академия дали в революционные годы сонмы исповедников и мучеников за веру», именно из этих школ явились «десятки тысяч узников концлагерей — священников и епископов, готовых идти на смерть за православную веру».

Критический анализ прошлого обязан быть добросовестным и объективным, сегодня возникает уже новая угроза — критика старых школ может оказаться «подготовкой к “революции” в духовном образовании, а не возвращением к патристике». Отец Рафаил предостерегает: «В настоящее время силы мирового либерализма заинтересованы в реформации... Под видом критики формализма и призыва к обновлению Церкви и ее духовных школ они хотят отказаться от драгоценного наследия прошлого, порвать с преданием и традицией, порвать с богословской преемственностью прежних веков и создать новый теософско-экуменический менталитет для современных христиан...

Теперь под видом восстановления православия и борьбы с пороками старой школы может быть реформировано и искажено само богословие, именно в либеральном духе, какой бы православной терминологией это не прикрывалось и какими бы святоотеческими цитатами не украшалось... Либерализм проникает во все щели нашего общества; Церковь в своем человеческом элементе не изолирована от мира, поэтому надо ожидать, что процесс либерализации будет продолжаться с нарастающей силой».

* * *

Между тем было время, когда наши предки все зачатки духовной культуры и богословской образованности получали в Церкви, в храме, в богослужении, а заменою духовным учебным заведениям служили церковный клирос и амвон. Так веками в «живом опыте Церкви воспитывалось крепкое благочестие, вырабатывалось православное мировоззрение».

«Искони, — говорит ученый, — русский ребенок учился читать по Часослову и Псалтири. Сопоставляя звучащие в его душе слова и выражения молитв и псалмов, многократно слышанные в храме, с их зрительным, буквенным воплощением, он самостоятельно и как бы Духом Святым устанавливал звуко-буквенные отношения. И неожиданно для себя и для своих родителей он вдруг осознавал, что умеет читать не только знакомые, но и незнакомые тексты. Это формировало трепетное отношение к букве, к печатному слову, как к чему-то возвышенному, богоданному, несущему отблеск Слова Божия... Древнерусские книжники полагали, что степень грамотности обусловлена степенью начитанности. Любимыми текстами для чтения русского человека были Жития святых, Добротолюбие». И даже «позже, после реформ Петра I, когда обособились буквы церковной печати и “гражданки”, церковнославянский и литературный языки, традиционное обучение детей чтению шло тем же путем... Русская орфография сохраняла теснейшую связь с церковнославянским языком вплоть до реформы 1918 года».

В древности не существовало разрыва между бытовой и духовной сферой. Вся домашняя жизнь человека XVI века «была пронизана церковным духом, предписаниями Домостроя». Академик Д. С. Лихачев отмечает в связи с Домостроем: «Упорядоченность быта оказывалась почти обрядовой, даже приготовление пищи — почти церковным таинством, послушание — почти монастырским, любовь к родному дому и хозяйствование в нем — настоящим религиозным служением». Вместе с тем имелись возможности для получения основательного образования. Как свидетельствуют историки, в то время «кроме книг Священного Писания, переводов отцов Церкви, летописей и хроник в обращении было очень много всякого рода переводных книг и сборников; особенное, образовательное значение имели так называемые Азбуковники — целые энциклопедии тогдашних знаний; в них помещались статьи по философии, богословию, естествознанию, истории, толкованию разных иностранных слов и множество других необходимых сведений».

«Азбуковник, Часослов и Псалтирь были, можно сказать, полным курсом или основой всего школьного обучения, началом для всякого дальнейшего образования. От начала христианства на Руси соперников у этого курса первоначального обучения не было, видоизменяться и приспособляться к обстоятельствам времени для него не представлялось нужным: достоинство и сила его были налицо — его вековечное существование и абсолютное значение для народной души. Склад характера русского православного человека... все еще остается для нас неведомым и непонятным», но становится очевидным, что «влияние исихастской традиции» на русскую душу оказалось «гораздо значительнее, чем могло представляться прежде».

Священномученик Андроник (Никольский) в своих писаниях указывает на глубинные истоки, веками питавшие и формировавшие строй русской жизни: «Для всякого внимательного к народной жизни наблюдателя с несомненностию очевидна особенность русской души и народной русской культуры.

Наша народная культура есть исключительно культура духа... Все прочее чисто внешнее имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основаниями... Тем более это надо сказать о народе простом. Как бы он ни был сер и подавлен житейской тяготою - простой русский человек имеет единственную заботу, чтобы все было по совести, чтобы спасти свою душу для вечной жизни. Духовный мир — самое главное для него. А все остальное есть только неизбежное по пути к главной цели... Для этого он готов на всякий труд и подвиг. Готов идти во всякую пустыню, перенести все трудное на пути, лишь бы только найти себе духовное утешение, ободрение и даже вразумление и строгое обличение. Вот объяснение и старинной народной любви к далеким и трудным паломничествам, к длительным и бодрым церковным служениям. За сим же он идет к старцам и пустынникам, к строгим и учительным духовникам — как мудрым наставникам на жизнь и целителям жизни...

Все это говорит о том, что душа русского человека не может оставаться без утешения веры, без духовных нравственных переживаний, скрашивающих ее жизнь, влагающих не земной, а небесный смысл во всю жизнь, без чего не будет радости во всех хлопотах житейских, но с чем и все скорби и трудности жизни ничтожны. Итак, наша народная русская культура есть культура духа, с каковой стороны расценивается и вся земная жизнь и деятельность человека. Она есть подвиг нравственный, как подготовка для высокой духовной жизни за гробом в Божием Царстве».

Прочие посты и темы:

"Рассказы и истории"

"Семья и дети"

"Православие это..."

"Что удаляет нас от Христа"

"Православные притчи и юмор"