ХРОНИКИ ВСЕЛЕНСКИХ ИНСТРУКЦИЙ ДЛЯ БЕСПОКОЙНЫХ СУЩЕСТВ. ТОМ XV.
[Инструкция по личным границам, которые съезжают, как дверца старого шкафа]

Вы не обязаны быть удобными. Вы вообще никому ничего не обязаны - кроме себя, но и тут можно спорить.

"Каждый раз, когда вы уступаете там, где не хотели, мир записывает это как новое правило."
---

Инструкция по личным границам (или почему людям так сложно держать дверь закрытой, когда все привыкли входить без стука)

Личные границы - это не философия. Это обычная человеческая черта, которая отвечает на один простой вопрос: где заканчиваетесь вы и где начинается всё остальное.
Казалось бы - звучит просто. Но люди в этой дисциплине традиционно сдают экзамен на "почти сдал, но...".
С границами происходит примерно следующее: вы ставите аккуратную табличку "вход по договоренности", а окружающие читают её как "ну заходи уже". Некоторые входящие даже искренне удивляются, когда вы внезапно возмущаетесь, что у вас в мыслях не было открывать дверь.
Причём границы - это не про грубость и не про "я никого не впущу". Это про то, что в вашем внутреннем пространстве хорошо бы действовали правила, придуманные вами, а не теми, кто отлично справляется с тем, чтобы придумывать правила для всех остальных.
Самая большая ошибка людей - считать, что границы словами устанавливаются. Нет. Словами - это максимум предупреждение. Настоящие границы устанавливаются действиями. А действия у людей часто путаются где-то между страхом быть неудобным и желанием не потерять хотя бы видимость отношений.
И вот так возникают знаменитые "съехавшие дверцы": вы пытаетесь закрыть внутреннюю дверь, а она, зараза, то не попадает в петли, то откатывается назад, то вдруг решает, что сегодня день открытых дверей.
Отдельная песня - реакции окружения. Стоит вам попытаться сказать "нет", как некоторые люди начинают выглядеть так, будто вы потребовали у них почку. И это не потому, что они злодеи. Они просто привыкли, что ваша дверца сама по себе открывалась, и теперь удивлены, что она, оказывается, может закрываться.
Самое неприятное - внутренний комментатор. Он шепчет: "ну давай откроем... совсем чуть-чуть... людям же надо..." Комментатору кажется, что если вы поставите границу, мир уйдёт, хлопнув дверью. Но мир никуда не уйдёт. Он просто привыкнет стучать.
Личные границы - это не стена. Это черта, которая говорит: "внутри этой зоны - я. если нужно - заходим, но по правилам". И чем спокойнее вы это делаете, тем меньше людей возмущается и тем меньше вы сами тонете в ощущении, что должны спасать всех подряд.
Парадокс: как только вы перестаёте оправдываться за своё "нет", оно начинает работать само. Люди быстро привыкают к понятным правилам - даже если сначала делают вид, что нет.
---

Эпилог. Вселенная о людях, которые боятся закрыть дверь

Я - Вселенная. И я заметила одну особенность: люди боятся, что закрытая дверь отрежет их от мира. Но чаще всего закрытая дверь просто делает тишину, в которой они наконец слышат себя.
И, между прочим, если вам нужно время наедине с собой - я подожду за дверью. Мне несложно.


Примечание редакции космических хроник:
Если после чтения вы подумали: "Да, кажется, дверца действительно съезжает", - то поздравляем. Первый шаг к ремонту - признать, что стук был не случаен.

«Возьмите, пожалуйста», - сказала она, протягивая пакет женщине. Та вздрогнула, подняла на Анну удивлённые глаза. В них не было ни радости, ни разочарования - лишь медленное, трудное осознание происходящего.

«Спасибо вам... храни вас бог», - прошептала женщина, и её пальцы сжали пакет так, будто она боялась его уронить. Мужчина рядом молча кивнул, и в его взгляде на секунду мелькнуло что-то человеческое, не стёртое до конца.

Анна пошла дальше. Она не знала, куда уходят деньги из стаканчиков, была ли это боль или чей-то циничный бизнес. Но она знала наверняка, что сейчас, в этот момент, два человека едят тёплую булку и запивают её молоком. И этот простой, конкретный факт грел душу куда сильнее, чем сомнения и отговорки. Просто булка с молоком, купленная вместо брошенных в стаканчик монет, тоже помощь.

ХРОНИКИ ВСЕЛЕНСКИХ ИНСТРУКЦИЙ ДЛЯ БЕСПОКОЙНЫХ СУЩЕСТВ
(том девятый: Инструкция по эмоциональному выгоранию и другим формам тихого сгорания)

----
Иногда внутренний аккумулятор разряжается не от того, что вы делаете слишком мало, а от того, что всё время работаете в режиме авиарежима чувств.

"Даже самая мудрая свеча иногда перегорает с запахом чего-то подгоревшего. Главное - не винить фитиль."
- из комментариев к неопубликованной лекции "О природе усталости и других источниках света"
----

Инструкция по эмоциональному выгоранию (или как перестать быть лампочкой на износ)

Выгорание - не когда вы устали. Это когда вы перестали хотеть чувствовать, но всё ещё продолжаете делать вид, что живёте. Это когда радость и тревога звучат одинаково глухо. Когда "вдохновение" стало задачей, а "покой" - пунктом в расписании. Когда даже тишина раздражает, потому что напоминает, что внутри пусто.

Люди путают выгорание с усталостью, потому что оба состояния требуют сна. Но если усталость лечится отдыхом, то выгорание - возвращением смысла, который тихо выветрился, пока вы старались быть "адекватными".

Оно начинается не с крика, а с лёгкого внутреннего "да какая разница". И потом всё в жизни становится слегка серым. Оттенок неба, отношения, даже собственная тень.

Выгорание - это когда вы ещё способны помогать другим, но уже не можете помочь себе. Когда говорите "я просто устал", но на самом деле имеете в виду "мне больше нечем гореть".

Эпилог. Вселенная о тех, кто перегорел

Я - Вселенная. И если вы чувствуете, что потухли - ничего страшного. Я видела звёзды, которые погасли миллионы лет назад, но их свет всё ещё идёт ко мне. Свет не обязан быть вечным, чтобы быть настоящим. Иногда достаточно просто не исчезнуть. Даже тлеющий уголёк остаётся частью космоса. Так что если внутри темно - не спешите чинить свет. Просто побудьте в этой тьме. Иногда только в ней видно, где вы есть на самом деле.

Примечание редакции космических хроник:
Если при чтении вы хотя бы один раз не попытались "взять себя в руки", значит, инструкция сработала.

ХРОНИКИ ВСЕЛЕНСКИХ ИНСТРУКЦИЙ ДЛЯ БЕСПОКОЙНЫХ СУЩЕСТВ
(издание второе, расширенное, с примечаниями и извинениями за пунктуацию)

Архивы космоса не ведут учета глупости. Но иногда, для статистики, они делают копию - и вы сейчас читаете одну из них.


Согласно разделу 12 параграфа 7 Великого Руководства по Непредсказуемым Формам Жизни, если Вселенная обнаруживает мыслящее существо, которое все еще считает, что ей нужно доказать свою правоту, ей предписывается отправить этому существу легкий философский толчок. В виде текста. Или кирпича. Зависит от степени упрямства.
----

[Инструкция по неоспоримости (или краткое руководство по выживанию среди мнений)]

Когда вы пытаетесь доказать, что правы, вы не утверждаете правоту - вы просто отправляете во Вселенную заявку на разрешение существовать. Такой вежливый запрос в космос: "Здравствуйте. Я тут подумал. Можно я буду существовать и при этом не выглядеть идиотом?"
Ответ, как водится, не приходит. Не потому что вы неправы, а потому что у Вселенной нет клиентской поддержки. Она пробовала, но после первых ста тысяч запросов о любви, смысле жизни и налогах отдел просто растворился в отчаянии.
Каждый спор - это форма капитуляции. В тот момент, когда вы начинаете доказывать, вы уже признали, что ваша уверенность требует чьей-то печати. А уверенность с печатью - это не уверенность, а временный пропуск в реальность. Иногда даже с ограничением по времени.
Вселенная не спорит в принципе. Закат не объясняет, почему он цвета пятидесяти оттенков огня. Кот не доказывает, что достоин спать на вашей клавиатуре. Он просто ложится и занимает территорию. Иными словами, он понял базовую структуру мироздания лучше, чем вы.
Так и с мнением: либо оно живет само, либо ему нужен опекун, который скажет: "Да, ты молодец, возьми с полки пирожок". Чем громче вы стараетесь убедить других, тем яснее слышно не вашу правоту, а вашу неуверенность.
Мир не нуждается в согласии, чтобы быть. А вот люди - нуждаются, постоянно. Поэтому спорят, доказывают, вздыхают и швыряются аргументами, будто убеждение оппонента откроет секрет гравитации.
Мудрые не спорят не потому, что им нечего сказать, а потому что поняли: доказывать очевидное - все равно что объяснять коту, почему нельзя сидеть на клавиатуре. Он уже сел. И выглядит довольным.
Так что если вы снова окажетесь в споре, остановитесь и спросите себя: вы сейчас защищаете истину - или свое чувство неуверенности? Если второе - просто сделайте паузу. Мир не перестанет существовать, пока вы молчите. Он, если честно, даже вздохнет с облегчением.
---

Эпилог. Вселенная, слегка уставшая, но все еще доброжелательная

Я - Вселенная.
И если быть откровенной, мне неважно, кто из вас прав. Вы, люди, спорите обо всем: о смысле жизни, политике, ананасе в пицце. С моей стороны это выглядит забавно. Особенно если учесть, что большая часть из вас даже не уверена, где оставила ключи.
Вы все время пытаетесь что-то доказать - друг другу, мне, самим себе. Как будто если правильно подобрать слова, я внезапно одобрю ваш план. Нет, не одобрю. Не потому что вы неправы, а потому что я вообще не выдаю одобрений. Я слишком занята вращением галактик и попытками вспомнить, зачем создала утконоса.
Иногда я думаю, что спор - это ваш способ справиться с мыслью, что мир не обязан быть согласен с вами. И знаете, это неплохой способ. По крайней мере, вы шумите, двигаетесь, живете - а значит, я тоже немного дышу через вас.
Так что продолжайте спорить, если уж так хочется. Только не забывайте иногда просто замолкать. В тишине вы звучите гораздо интереснее.
----

📎 Примечание редакции космических хроник:
Теоретически, если вы дочитали до этого места, вы уже победили хотя бы один внутренний спор. Это считается маленьким космическим достижением.
Вселенная ставит галочку.

Майк отвлёк меня от размышлений, бесцеремонно ударив в плечо и неприятно смеясь:

― Что застыл, помощничек? Не нравятся ощущения? А ведь если верить досье, именно здесь ты и родился ― в задрипанном городке у подножия горы. Кажется, он назывался Аоста… Не помнишь? ― в его голосе звучала неприкрытая издёвка.

Но мне было всё равно, и я смерил его равнодушным взглядом. Это взбесило вспыльчивое начальство: схватив за воротник, он встряхнул непокорного, без пяти минут младшего демона так, что у того клацнули зубы:

― Когда-нибудь я запихну твои наглые глаза в череп, а язык…

Я оторвал его сильные руки с чёрными, острыми как лезвия когтями от новенькой, только вчера выданной интендантом формы:

― Да пожалуйста, всё равно ничего не почувствую ― не человек же… Итак, босс, в чём состоит последнее испытание в аттестации на звание младшего демона? Хочу напомнить, что все остальные задания я выполнил на «отлично».

Майк добродушно фыркнул, словно забыв о том, что мгновение назад собирался разорвать подчинённого на мелкие кусочки. И в этом была его главная фишка ― настроение главы отдела кадров менялось со скоростью урагана. Так говорили трудившиеся вместе с ним сотрудники. Сам-то я не помнил, что это за штука такая ― ураган. На прежней работе ― в забытом всеми отделении Архива ― было тихо и спокойно… Как на кладбище. Почему-то это слово пугало ещё сильнее, чем предыдущее.

Главный экзаменатор расправил огромные угольно-чёрные крылья, нарочно задевая их бритвенно острыми краями мой рукав и оставляя на нём косые разрезы. Которые, впрочем, тут же исчезали. И видя, что эта демонстрация силы не произвела на строптивца никакого впечатления, снова разозлился:

― На «отлично», говоришь? Посмотрим, посмотрим, что тебе на этот раз приготовили слепые горгульи, ― и он с противным смешком достал из-под плаща свиток, специально медленно его разворачивая.

Я сладко зевнул, прекрасно осознавая, чем может кончиться подобное поведение ― в лучшем случае, идиоту предстояло ещё пару сотен лет гнить в Архиве, ну а в худшем… Об этом я предпочитал даже не задумываться. Что-то непонятное сегодня творилось в голове у экзаменуемого, обычно спокойного, а главное, исполнительного претендента. Возможно, он случайно где-то подхватил блуждающего духа ― духа противоречия. Что, впрочем, в глазах Майка никак его не оправдывало.

Сердитый кадровик внимательно прочитал содержимое свитка и, судя по скривившейся физиономии, остался им недоволен:

― Бездари безглазые. Впрочем… Кажется, тебе здорово повезло, Стив. Что вылупился, не помнишь, как раньше звали? Ах да, ты же всё забыл, бедняжка, таково наказание. Так вот, на время последнего испытания тебе будут возвращена память. Более того, если справишься, в чём я очень сомневаюсь, память останется на веки вечные, ― он вдруг коварно усмехнулся, ― так что даже если очень захочешь что-то забыть, не сможешь этого сделать.

Кивнул, с непонятной тревогой глядя туда, где, несмотря на туман, горизонт уже начал окрашиваться в розово-алые тона. И в предрассветной тишине почудилось, что там, за пеленой, ворочается просыпающийся гигантский дракон. Такой же как тот, которого однажды довелось увидеть во мраке подземелья, и чей страшный, полный ненависти ко всему живому взгляд преследовал меня все эти годы.

Майк задумчиво хмыкнул:

― Первый раз встречаю претендента, которого рассвет занимает больше, чем задание… Впрочем, это твоё дело, Стив. Сейчас я сосчитаю до трёх, и ты всё вспомнишь. Понимаю, это будет непросто, но постарайся сосредоточиться на последних минутах своей человеческой жизни. Задание гласит ― ты должен найти виновного в своей гибели и отплатить ему за причинённый вред. Как ― решать тебе, разрешено всё, что только пожелаешь: допросы, изощрённые пытки и издевательства. Главное, уложиться в отведённое время, ― в его руке возникли большие песочные часы, ― добейся от него или неё искреннего раскаяния, пока магический песок движется.

Майк протянул часы, и мне не понравился злорадный блеск в его вдруг ставших огромными зрачках:

― Имей ввиду, если окажется, что раскаяние не искреннее ― часы исчезнут, и последнее испытание будет провалено, а вот с тобой случится кое-что похуже… ― прошипел он, и его длинный чёрный язык, неприятно пощекотав мочку уха, плотоядно облизал бледную щёку оппонента.

Я недовольно вытерся рукавом, принимая наполненную разноцветным песком стеклянную колбу:

― Понятно. Возвращайте память, босс, как-нибудь разберусь…

Разочарованно сплюнув, Майк рявкнул:

― Учти ― чем ближе ты к своей цели, тем медленнее движутся песчинки, а если не сумеешь разыскать убийцу и добиться от него желаемого, они помчатся с бешеной скоростью. И тогда, наглец, я поговорю с тобой по-другому. Итак ― один, два, три! Время пошло.

Он ещё не успел закончить отсчёт, как лавина образов и чужих голосов обрушилась на бедную забывчивую голову. Наверное, я бы сразу сошёл с ума, но замутнённый болью взгляд упал на покрасневшую полосу тумана и неумолимо всплывающий из-за горизонта край огромного сияющего диска, призванного разрушать любую темноту. В том числе и ту, что сейчас заменяла мне человеческое сердце.

Щурясь и глотая слёзы, я смотрел на это восходящее над миром чудо, и в первый раз за столько лет в груди разливалось настоящее тепло. Шумные голоса и мельтешащие образы исчезли, а перед глазами возникло лицо младшей сестрёнки Нэл. Она озабоченно сказала, хлопая пушистыми ресницами:

― Не смотри на солнце, Стиви, а то ослепнешь. Лучше скорее возвращайся, я так долго тебя ждала…

Часы в руке, словно разогревшись от лучей небесного светила, обжигали пальцы, и, посмотрев на то, как падает, кружась, одинокая песчинка, прошептал:

― Несите меня домой.

Я стоял перед знакомой дверью небольшого одноэтажного здания, где прошло наше с Нэл счастливое детство и где после смерти родителей мы остались вдвоём. К счастью, к тому времени я уже стал совершеннолетним и смог оформить опеку над младшей сестрой. Нас не разлучили, и это сблизило отчаянного парня с рыжеволосой егозой ещё сильнее.

Для Стива Брауна на свете не было никого дороже маленькой болтушки, за неё я мог бы, наверное, убить. Ведь судя по тому, куда меня занесло после смерти ― добротой и спокойным нравом я никогда не отличался. А вот из-за кого погиб сам? Большой вопрос ― очередная попытка вспомнить свои последние минуты закончилась ничем. Но песчинки в часах медленно кружились, не спеша падать, словно маковые зёрна в липком сиропе. Значит, я был близок к ответу на этот вопрос.

Звонок в дверь тоже остался прежним ― негромким и мелодичным, как нравилось маме, а вот открывшая дверь молодая женщина напугала. В ней было что-то очень знакомое, вот только я никак не мог вспомнить, кто она.

Её рыжие, как листья клёна во дворе волосы трепал осенний ветер, усталые глаза смотрели по-детски доверчиво:

― Вам кого?

Я чуть не поперхнулся, пытаясь протолкнуть в грудь холодный колючий воздух:

― Нэл, Нэлли Браун… можно с ней поговорить?

Золотистые ресницы затрепетали:

― Я ― Нэл, но теперь уже не Браун, а Милис ― пятый год замужем. Простите, а кто Вы такой? Что-то не могу припомнить…

В отполированном стекле дверного «окошка» отражался симпатичный мужчина средних лет: смуглый и кареглазый, совсем не похожий на когда-то жившего здесь смешливого блондина по имени Стив.

― Меня зовут Ричард, я учился в колледже с Вашим братом. Мы дружили, но потом жизнь нас развела. Вот недавно вернулся из-за границы, хотел его повидать, ― улыбнулся, стараясь подражать своему приятелю по общежитию.

Лицо Нэл сначала расцвело, сделав её похожей на озорную девчонку-подростка, а потом погрустнело. Она явно не знала, как сказать, что брата больше нет в живых и потому просто предложила неожиданному гостю пройти в комнату.

В нашей старенькой гостиной всё было по-прежнему, только на полу вместо моих игрушечных машинок и кукол сестры были разбросаны разноцветные «зайчики» и «мишки». Подвинув стул, Нэл пригласила сесть, и, смущённо улыбаясь, начала собирать игрушки:

― Дети… Близнецы ― Стиви и Бэт, такие непоседы.

Я понимающе кивнул, рассматривая фотографии на стене, на которых Нэл прижимала к себе смеющихся малышей. Её голова доверчиво лежала на плече высокого мужчины, и это почему-то меня так взбесило, что недавно обретённое тепло в груди начало сменяться привычным холодом равнодушия. Стараясь прогнать глупую ревность, спросил:

― Вы назвали мальчика Стивом? Наверное, брат очень рад?

Она словно споткнулась об эти слова и, сев за стол напротив, начала разглаживать уши смешного жёлто-красного «зайца»:

― Ричард, Стива нет уже больше десяти лет. Он погиб вот таким же осенним днём…

Странное, мучительное ощущение разлилась в груди там, где нечему было болеть, но я не придумал ничего лучшего, чем вздохнуть, пряча взгляд:

― Вот же… Не ожидал ― мне очень, очень жаль. Нэл, расскажите, как это произошло, но сначала… Могу я попросить стакан воды ― что-то в горле запершило.

Она кивнула и, вскочив, быстро бросилась на кухню, вытирая слёзы всё тем же «зайцем» и бормоча:

― Простите, Ричард, я так растерялась, что ничего Вам не предложила. Подождите минутку.

Как только её тоненькая фигурка в старом свитере и легинсах скрылась из виду, достал из внутреннего кармана куртки часы: песчинки еле-еле кружились на месте, даже не пытаясь упасть на дно. Неужели… Нет, Нэл не могла стать виновницей моей смерти, никогда в это не поверю. А даже если это и случилось из-за неё, то наверняка произошёл несчастный случай. Что бы там ни было, я ни за что не причиню ей боль.

Вода в прозрачном стакане была обжигающе холодной, но я пил не спеша, смакуя каждый глоток, потому что боялся услышать её рассказ. Однако, в конце концов, был вынужден повторить свой вопрос:

― Так что случилось с Вашим братом, Нэл?

Было трудно оторвать взгляд от её несчастных глаз:

― Мне стало плохо, и Стив вызвал скорую, а машины всё не было и не было. Вот он и вышел на дорогу, чтобы встретить. Какой-то лихач на полном ходу… ― она заплакала, и я еле сдержался, чтобы не обнять её, прижав к себе, чувствуя, как в груди снова теплеет.

А Нэл продолжала всхлипывать как маленькая:

― Это всё моя вина ― если бы послушалась Стива и не пошла с ребятами в горы, не простудилась так сильно. И братишка остался жив…

Крепко сжал её ледяные ладошки в своих не менее холодных руках и что-то говорил о судьбе, необходимости держаться и жить ради себя и детей. Банально, конечно, но это помогло ― она успокоилась и, улыбаясь, поставила на стол наш старый кофейник и вазу с моим любимым печеньем:

― Спасибо, Ричард. До сих пор не могу смириться, что Стива больше нет, это так несправедливо. А мерзавца, что сделал с ним «это», так и не нашли. Если бы могла, своими руками его… Я ведь даже частного сыщика нанимала, продолжала искать негодяя, пока деньги не кончились. А потом встретила Дэна, и жизнь потихоньку наладилась ― он такой замечательный.

Глаза выросшей сестрёнки светились счастьем, и я невольно залюбовался ею, думая, что, пожалуй, прощу этого верзилу с фотографии, раз он вернул Нэл радость. Пусть будут вместе, лишь бы у неё всё было хорошо.

Мы пили кофе, который сестра так и не научилась правильно готовить, болтая о всяких пустяках, отчего в груди стало не просто тепло, а по- настоящему жарко. Так что я почти почувствовал себя живым. Почти, если бы не странное поведение часов ― песчинки продолжали крутиться, не падая не дно. Виновник моей смерти был где-то совсем рядом. Но как такое возможно?

― Нэл, а где Ваш муж, на работе? Я бы хотел с ним познакомиться.

Дверь гостиной распахнулась, и в комнату вошёл заспанный, взлохмаченный Дэн. Он преувеличенно сильно тёр глаза, смеясь:

― Что это, Нэл? Стоило мне пару часиков подремать, как ты уже принимаешь гостей? Непорядок! Я тоже хочу выпить этот ужасный кофе с вкусняшками!

Он обаятельно улыбнулся, протягивая мне большую загорелую ладонь:

― Привет! Я ― Дэн, муж этой красавицы, а Вы…

Время вдруг остановилось, и не в переносном, а прямом смысле слова: Нэл замерла возле кофейника, колыхавшаяся от сквозняка штора застыла на лету, как и качнувшаяся люстра под потолком. Только нас с Дэном это оцепенение не коснулось: я чувствовал, как рвётся кожа на спине, выпуская наружу чёрные, влажные крылья демона, как холодеет от заполнившей меня до кончиков пальцев ярости ещё мгновение назад горячая грудь.

А Дэн, увидевший «гостя» в истинном обличии ― с бледным лицом и светлыми, мокрыми от крови волосами, медленно пятился назад, узнавая того, кого десять лет назад сбил на дороге и чьи фотографии висели на стене в этой комнате рядом с его собственными. Только что улыбавшиеся губы посинели и тряслись, а сильный, приятный голос уверенного в себе человека превратился в жалобный стон:

― Стив… ты жив? Что происходит? Что это такое у тебя за спиной? Не может быть… Неужели, я всё ещё сплю?

Посмотрел на мгновенно выросшие и потемневшие когти на руках и, безжалостно схватив своего убийцу за рубашку, швырнул о стену, пугаясь хрипящих ноток собственного голоса:

― Почему, Дэн? За что? Ты даже не вызвал скорую…

Трясущимися руками он вытирал кровь с разбитого лица, сплёвывая чёрные сгустки на пол:

― Прости… Я так спешил, мама умирала в больнице. Понимаю, это меня не оправдывает, но ради Нэл и детей, умоляю ― пощади. Я итак все эти годы не мог спать спокойно, совесть замучила. А ещё боюсь, что Нэл обо всём узнает и выгонит ― а она это сделает, потому что до сих пор отчаянно любит брата.

Новорождённые крылья уже прорвали куртку и, расправившись, слегка вздрагивали, в любую минуту готовые вознести к небесам или во тьму подземелья. В ушах гудел голос Майка:

― Разрешено всё, что пожелаешь: допросы, изощрённые пытки и издевательства. Главное ― раскаяние должно быть искренним…

Коготь прочертил тонкую красную полосу на бледной щеке Дэна, и я вдруг успокоился:

― Так ты раскаиваешься в том, что совершил?

Его глаза были полны слёз: 

― Тысячу раз проклял себя за то, что натворил, Стив. Тысячу раз, но у меня так и не хватило смелости во всём признаться жене.

Кивнул, проводя новую полосу на его второй щеке:

― Придётся тебя наказать, Дэни, я ведь не ангел, чтобы прощать, понимаешь? Хотя, у тебя есть выбор ― решай, кто из вас покинет этот мир, ты или она. Клянусь, что сделаю так, как скажешь.

Его глаза непонимающе расширились:

― Как… Нэл же твоя сестра?

Пожал плечами, любуясь, как, смешиваясь с потом, алая струйка бежит по его лбу:

― Это было давно, Дэн. Как видишь, я больше не человек и забыл о дурацких чувствах. Итак, что ты решил?

Он вдруг стал серьёзным и перестал трястись, вызвав невольное уважение:

― Не трогай её, Стив, пусть живёт и будет счастлива; мой грех и вина тоже моя, я готов ответить.

Дверь снова распахнулась, в комнату вбежал белобрысый малыш в полосатой пижаме. Ещё один «заяц» был крепко зажат в его руке. Он оглянулся по сторонам, но, похоже, совсем не испугался, бросившись к незнакомцу. Ушастое «оружие» в его руке с размаху ударило меня по колену:

― Не трогай папу, плохая птица! Не отдам его тебе! ― «заяц» снова бесстрашно ринулся в бой, и, смеясь, я убрал крылья. Наслаждаясь вновь разливающимся в груди теплом, поднял руки, сдаваясь:

― Ухожу, ухожу ― ты победил, Стив-герой. Всё нормально, забудь о том, что увидел и всегда будь хорошим защитником маме и сестре.

Убедившись, что племянник послушно забрался на диван и, прижав к себе игрушку, заснул, присел на корточки рядом с таращившимся Дэном:

― Надеюсь, твоё раскаяние было искренним, парень. Береги их, и упаси тебя бог хотя бы раз обидеть сестрёнку. Вернусь ― мало не покажется. Иди умойся и придумай оправдание этому разгрому, а я пошёл ― у меня встреча с одним неприятным типом, чтоб он ещё раз сдох…

Я стоял перед насупившимся Майком, чувствуя, как горный ветер приятно холодит расправленные крылья и протягивая ему часы:

― Задание выполнено, босс. Часы на месте, значит, раскаяние было искренним. Итак, испытание засчитано?

Он фыркнул:

― А я и не сомневался, что выкрутишься, Стив. Хотя, всё же ты какой-то неправильный, странный… младший демон. Поздравляю…

Прислушиваясь к мерному стуку чего-то горячего в груди, я улыбнулся:

― Спасибо, босс. Давайте отметим удачную сдачу экзамена. Какую кухню предпочитаете? Угощаю…

Майк довольно заёрзал:

― Что за глупости, Стив. Бросай эти свои человеческие привычки, было бы что отмечать, ― и, видя, как я любуюсь солнечными переливами на снежных вершинах, нетерпеливо дёрнул за крыло, ― хватит страдать ерундой, лучше подумай, куда сегодня пойдём, ― он сглотнул, ― учти, твой босс очень привередлив в еде. Кстати, что там с напитками?

P.S. Рассказ входит в цикл "Другое место".