Рим

"Но ведь и других царь защищает своей силой". - Кто с этим спорит? Но как из всех, кому на пользу морская тишь, больше всего считает себя обязанным Нептуну тот, кто больше вез и чей товар ценней, как ревностней исполняет обет купец, чем путешественник, а из купцов щедрее благодарность того, кто вез идущие на вес золота благовония и пурпур, нежели того, чьи товары стоят не дороже корабельного балласта, - так и благодеянье мирной жизни, оказанное всем, глубже чувствует муж, который пользуется ею во благо.

Ведь среди облаченных в тогу немало таких, для кого мир хлопотнее войны. Или, по-твоему, так же обязаны подателю мира те, кто тратит мирное время на пьянство, и блуд. и другие беспутства, которым надо положить конец даже ценою войны? Неужели, ты полагаешь, мудрец до того несправедлив, что не считает лично себя обязанным за благодеяние, оказанное всем? Я обязан и солнцу, и луне - а они не для меня одного восходят; я благодарен году и божеству, управляющему его временами, - хотя все это устроено не в мою честь.

<...> великие и подлинные блага делятся не так. что на душу приходится лишь ничтожная часть: нет. каждому достается все целиком. Из предназначенного к раздаче люди уносят столько, сколько обещано на одного; угощение и даровое мясо и все. что можно взять в руки. расходится по частям; а вот неделимые блага - свобода, мир - целиком принадлежат и всем вместе, и каждому в отдельности.

Мудрец помнит, благодаря кому пользуется их плодами, благодаря кому общественная необходимость не призывает его к оружию, к несению стражи, к охране стен и ко всем многочисленным военным трудам, и он благодарен своему кормчему. Тому и учит философия: быть благодарным за благодеяния и платить за них благом; но порой сама признательность служит платой.

Так я утверждаю, Луцилий, и зову тебя к небесам кратчайшей дорогой. Секстий часто говорил: "Юпитер может не больше, чем муж добра". У Юпитера есть много такого, что посылает он людям; но из двух мужей добра не будет лучшим тот, который богаче, как из двух одинаково искусных в обращении с кормилом не назовешь лучшим того, чей корабль больше и наряднее.

Чем Юпитер превосходит добродетельного человека? Он добродетелен дольше. Мудрый ценит себя ничуть не ниже оттого, что его добродетелям отмерено недолгое поприще. Так из двух мудрецов умерший в старости не блаженнее того, чья добродетель была ограничена немногими годами; так и бог берет над мудрецом верх не счастьем, а долгим веком.

Не та добродетель больше, что жила дольше. Юпитер всем владеет, - но все отдает другим во владение. И одним только правом пользуется он один быть подателем всего, чем пользуются люди. Мудрый с таким же презрительным спокойствием видит все в чужих руках, как и сам Юпитер, и ценит себя еще выше потому, что Юпитер не может всем этим пользоваться, а мудрец не хочет.

Поверим же Секстию, указывающему прекраснейший путь и восклицающему: "Так восходят до звезд!" Так, следуя за умеренностью; так, следуя за воздержностью; так, следуя за храбростью!" - Боги не привередливы и не завистливы; они пускают к себе и протягивают руку поднимающимся.

В письме Сенека обращается к теме отношения философов к власти и правителям. Он оспаривает мнение, будто философы презирают правителей из-за своей непокорности и независимости. Напротив, истинные последователи философии благодарны правящей верхушке, поскольку те обеспечивают общественный порядок и покой, а также досуг для более важных дел - самосовершенствования и жизни в соответствии с добродетелью.

Спокойствие и предсказуемость завтрашнего дня является необходимым условием праведной жизни. Когда правители начинают войну по собственной глупости, из порочных амбиций и тщеславия, государство начинает штормить и ты не знаешь, чего ожидать даже в самое ближайшее время. В таком коротком горизонте планирования очень трудно ориентироваться и полностью отдаваться полезным занятиям.

Сенека говорит, что благодарность философа безвозмездная и искренняя, поскольку он не стремится к богатству и влиянию, в отличие от тех, кто вовлечен в общественные и политические дела и испытывает постоянное беспокойство из-за ненасытности. Люди, занятые карьерными достижениями и политической борьбой всегда стремятся к большему и не умеют наслаждаться достигнутым, что приводит не только их самих к постоянным тревогам и неудовлетворенности, но и создает проблемы окружающим.

Отличный пример приводится с мореплавателями. Когда человек перевозит ценный груз, он в большей степени переживает за дорогу и испытывает большую благодарность и радость, когда она завершается благополучно. Точно также тот, кто получается от общего блага больше выгоды и главное - умеет это ценить, оказывается искреннее благодарен. Философ использует мирное время рационально, для благородных целей и ценит каждый день, проведенный в спокойствии.

Люди как правило не осознают важности мира и не одинаково его ценят. Большинство живет в пустых развлечениях, пьянстве и пороках. Они не замечают даже такие общие блага, как солнце, луну, времена года, свободу и мир. Каждый человек получает их целиком, несмотря на то, что они принадлежат всему человечеству. Философ не станет делить мир на "мое" и "общее", подобно жадному. Нужно видеть ценность в том, что принадлежит всем и владеть им совместно с остальными.

Также Сенека проводит аналогию мудрого человека с богом Юпитером. Мудрец уступает ему лишь тем, что жизнь Юпитера длится дольше. Добродетель мудреца не меньше по качеству, он также смотрит на власть и богатство, нажитое тщеславным и суетливым путем, с презрением, поскольку в состоянии верно расставить приоритеты и радоваться элементарному. Мудрый в некотором смысле даже выше богов, поскольку в состоянии сознательно отказаться от всего, тогда как богам это просто не нужно изначально по своей природе.

В заключении Сенека говорит, что божественное присутствие есть в каждом человеке — в виде "божественных семян", которые могут вырасти, если человек правильно развивает свою душу. Добродетель — это результат правильного внутреннего ухода за собой, тогда как леность и порок приводят к гибели этих божественных семян.

End.

Больше интересного контента о философии и не только в ТГ-канале Гераклитовы слёзы

А вот память о войнах с сильными противниками, наносившими болезненные поражения, римляне ценили и берегли. Позорные страницы истории, такие как Аускул, Гераклея, Тицин, Треббия, Тразимен лишь сильнее подчеркивали достоинства римлян — даже после таких разгромов они всё равно победили в войне. Пирра и Ганнибала римляне ненавидели, но они же сами ввели их в свой пантеон великих военачальников, поддерживая их образ. Ведь римская добродетель и сила может сохраниться только в том случае, если у них будут достаточно сильные противники. [1: раздел 2.3] (N.B. В отечественной истории тоже есть пример такого отношения к противнику - Наполеон. Его ненавидели за то, что он противник, находили у него кучу недостатков, но при этом уважали за его воинские таланты)

То же можно проследить и в отношении римлян к грекам и пунийцам — ведь правители это сыновья своего народа. С одной стороны римляне времен Республики уважали их воинские таланты, с другой все равно считали людьми второго сорта, презирали и приписывали множественные пороки. Чем больше римляне по их мнению страдали от действий чужого народа — тем больше в его отношении проявлялось ксенофобии. [2: раздел 2; 9 стр. 85-87] Пуны в полной мере познали это на себе, когда одна лишь мысль об угрозе возрождения великого города населенного старинными врагами подняла у римлян такую волну ненависти, что они пошли на окончательное решение карфагенского вопроса. Грекам повезло больше — их всего лишь завоевали.

Однако даже пунам, подлинный страх перед которыми в сердца римлян вселил турпоход Ганнибала по Италии, было далеко до той непередаваемой гаммы эмоций, которую испытывали римляне от мысли о галлах. И дело тут не в постоянных войнах с этим без сомнения агрессивным и воинственным народом. Всё дело в том, что именно галлы смогли разграбить Рим. Шутка ли — это был первый и на следующие 800 лет единственный случай захвата и разграбления города иноземными силами (если верить датировке события в 390 году до н.э., то выходит ровно 800 лет до захвата Рима готами).

О том, что галлы в 390 году до н.э. (по версии Ливия) или в 386 году до н.э. (по версии Полибия) успешно разграбили Рим мы знаем из большого числа греческих и римских источников. Более того, это вообще первое событие в истории Рима, которое упомянуто у греческих авторов 4 века до н.э. — т.е. ещё задолго до активного вмешательства Республики в дела эллинов и интереса самих эллинов к Риму. [4: стр. 365] К сожалению многие из имеющихся рассказов древних об этом событии либо фрагментарны, либо вообще представляют собой своеобразную сноску в стиле “смотрите что в других местах творится”. А имеющиеся более-менее подробные описания у Ливия и Полибия представляют немного разные версии событий.

Если попытаться вычленить общее во всех изложенных версиях, то выходит следующая картина. В 6-5 веках до н.э. кельтские племена (для римлян они все галлы), жившие в предгорьях Альп и долине реки По, начали набеги на земли этрусков. В 390 (386) году до н.э. большая ватага галлов под предводительством Бренна вторглась в Этрурию и двинулась к городу Клузий. Римские авторы считали причиной вторжения желание галлов захватить новые земли, однако современные историки ставят под сомнение эту версию. Среди предположений что это было: грабительский набег или действия, как наемников либо какой-то внутренней фракции Клузия, либо внешней силы, например, в лице царя Дионисия Сиракузского [3: стр. 45-46; 4: стр. 365 - 369].

На этом ясная часть истории заканчивается и начинаются легенды. По версии Ливия в Клузий для урегулирования конфликта были посланы 3 брата Фабия, однако они вместо дипломатической миссии присоединились к битве клузийцев с галлами, причем один из них убил галльского военачальника. Даже по меркам той далёкой эпохи это был очень серьёзный залет, который принято было смывать кровью.

В результате, чтобы отомстить римлянам галлы напали на Рим, разбили полевую армию в битве при Аллии, после чего взяли штурмом город и осадили последних защитников на укрепленном холме Капитолии. Однако по мнению современных исследователей эта версия событий может быть поздней выдумкой с целью очернить Фабиев. [4: стр. 368; 5: стр. 10]

Следующим спорным моментом является осада Капитолия. Ряд греческих историков (Аристотель, Гераклид Понтийский и Феопомп) считали, что галлы все же взяли Капитолий. Полибий, Ливий и другие римские историки наоборот отстаивали версию, что Капитолий устоял. Для римлян было крайне важно, что священное сердце города устояло: ведь “храмы самого Капитолия олицетворяли святость и стабильность римской власти”. [5: стр. 13, 14: стр. 143]

Столь же спорный момент и судьба галлов. Согласно Ливию им даже не дали уйти из Рима с награбленным - Камилл, собравший остатки римской армии, разбил их в бою на форуме, а потом и за стенами города. Однако в семье Ливиев Друзов передавалась история, что именно их предок отбил награбленное галлами золото, но уже позже [4: стр. 369-370]. Возможно существовали и иные семейные легенды, не дошедшие до нас. И совсем непатриотично смотрится версия, что галлов так-то разбили союзники Рима из Цере.

В условиях отсутствия письменной исторической традиции вообще не удивительно, что вокруг разграбления Рима галлами возникло столько неопределенности. Однако общая канва всех историй не противоречит друг другу: город выстоял (у археологов нет убедительных доказательств масштабных разрушений в означенный период), напавший на Рим, отряд галлов был некоторое время спустя разбит (в этом сходятся почти все источники), а их добыча возвращена. В пользу ограниченности ущерба свидетельствует и быстрое восстановление города - уже пару лет спустя римляне активно и успешно воюют с соседями. [4: стр. 377]

Для римских и греческих авторов, писавших свои труды с 4 века до н.э по 4 века н.э., разграбление Рима галлами было величайшей катастрофой в истории города. Отсылки на разграбление Рима галлами будут делать в самых разнообразных контекстах: Овидий, Ливий, Плутарх будут указывать на невероятное божественное провидение, а христианин Тертулиан два века спустя наоборот — как пример слабости политеистических богов, неспособных защитить свои храмы. [8: стр. 4-5] Ювеналий будет сравнивать неудачливого заговорщика Катилину и его план мятежа с поджогом общественных зданий и храмов с разграблением галлами Рима. [8: стр. 11] А Тацит сравнивал уже вполне реальный масштаб разрушений Рима после его штурма Веспасианом. Помпей Трог и Юстин упоминанием этого события будут намекать на необходимость разобраться с делами в Италии прежде чем лезть в другие земли. [2]

Цицерон конечно не мог упустить шанс использовать столь мощный аргумент в своей речи “За Фонтея”, чтобы доказать необходимость отвергнуть показания галлов. Он выставил галлов врагами рода человеческого и особенно римлян, ответственными за худший момент в их истории. [8: стр 10, 9: стр. 88 - 90] В одной из филиппик против Марка Антония оратор заявил, что враг государства Антоний в курию сената поднимался тем же маршрутом, что некогда галлы к Капитолию. (Cic. Phil. 3.20) И даже спустя 800 лет о захвате Рима галлами будут помнить: Августин и Орозий будут сравнивать захват города готами и галлами. [11: стр. 8]

Но не только в речах и книгах находило свое отражение это событие. Плутарх в конце 1 века н.э., упоминал о торжественном шествии проводимом ежегодно в городе в честь спасения (Plut. De Fort. Rom. 12). Очевидно, что столь разнообразные контексты воспоминаний об этом событии свидетельствуют о его важном месте в коллективной памяти римлян. [14: стр. 141 - 143] Римские элиты, знали эту историю, либо из семейных преданий, либо из литературных источников. И воспринимали они её, как величайшую катастрофу, а галлов - исконным и опаснейшим врагом Рима.

Осада Рима галлами была единственным случаем, когда они имели реальную возможность нанести непоправимый ущерб Риму. После её окончания даже стоял вопрос о том не переселиться ли всем вместе в соседние Вейи, завоеванные за несколько лет до этого.
Во всех прочих конфликтах с галлами Республика стабильно одерживала победы. Однако сила врага и продемонстрированная им возможность захватить Рим вызвала к жизни metus gallicus - “страх перед галлами”. О нем упоминают Дионисий (Dionys. AR. XIV. 9. 15), Полибий (Polyb. II. 23. 7, 11-13) и Плутарх (Plut. Marc. 3). Врожденный страх перед чужестранцами, признаваемый сами же римлянами, в случае галлов был возведен в абсолют — они были назначены “извечным врагом Рима", который только и ждал как бы напасть на невинную Республику [9 стр. 85-87, 89; 8: стр. 8 - 11] и каждый галл с рождения ненавидел римлян [9, стр. 88]. Данный лейтмотив будет сопровождать галлов до их полного завоевания Цезарем, однако и в более поздние времена слово “галл” будет считаться у римлян оскорблением.

Споры о степени влияния metus gallicus на поступки римлян идут до сих пор. Одни, как Беллен, Кремер, Вильямс [10: стр. 366] и Райян Хобак [3] считали, что страх этот был как минимум до 2 века до н.э. иррациональным и часто близким к панике. Им оппонируют, например, Розенберг [10] и Мур [8: стр. 17], доказывающие, что реакции римлян на галльскую угрозу были вполне рациональны, а страх был не имманентным свойством римлян, но раздувался политиками по мере необходимости. Обе эти позиции на мой взгляд не противоречат друг другу, так как рациональное и иррациональное всегда существуют бок о бок и могут вполне сочетаться в головах людей.

Едва ли можно объяснить рациональными мотивами, как то делает Розенберг [10: стр. 367-369], обращение римлян после нашествия галлов к обряду человеческих жертвоприношений. Согласно Ливию обряд этот подсказали Сивиллины книги и его проводили трижды в 228 (переход через Альпы племени Гезатов), 216 (после Канн) и 113 (после поражения при Норее от кимвров и поражений в Греции и на Балканах от скордисков) годах до н.э. (возможно и чаще, но у нас нет сведений)

Обращает внимание, что в двух случаях обряд был проведен после катастрофических поражений, а вот события 228 года были вызваны паникой из-за одной лишь угрозы нашествия галлов и дурными предзнаменованиями, о чем явно свидетельствуют источники. [7: стр 2] Даже не самые значительные поражения от галлов вызывали нервную реакцию у римлян с консультациями у Сивиллиных книг и специфичными ритуалами. [15: стр. 62-63] При этом, что характерно, Цицерон в уже упомянутой речи “За Фонтея” будет на чем свет поносить галлов за человеческие жертвоприношения. Но этодругоепониматьнадо.

Более того, страх перед новыми нашествиями галлов заставил римлян ввести новую практику — “tumultus”(латинское “вторжение, мятеж”). Состояние tumultus означало чрезвычайное положение, когда существует угроза самому существованию Рима и требуется быстро действовать не оглядываясь на законность. Для этого экстренно избирался диктатор чтобы вместе с консулами провести чрезвычайную мобилизацию. В отличии от bellum (войны) в случае tumultus игнорировались все традиционные процедуры, в том числе и сакральные: останавливались все богослужения и закрывались храмы, все общество считалось военнообязанными, даже жрецы и старики, имевшие в обычное время освобождение от мобилизации. [3: стр. 48] Различалось три вида tumultus: самое раннее - это tumultus gallicus, появившееся после 390 (386) года до н.э., также были tumultus etruscus и tumultus italicus [10: стр. 367]. В первом случае речь шла всегда о вторжении галлов, во втором и третьем как о нём, так и о возможном восстании италиков. В 1 веку до н.э. на фоне Союзнической войны tumultus italicus стал восприниматься исключительно как признак гражданской войны. [12]

Сам факт создания такой процедуры говорит об уровне угрозы от галлов. Однако наличие плана не значит, что его всегда будут применять по делу. Известно как минимум о двух случаях - в 332 и 329 годах до н.э., когда римляне вводили tumultus gallicus основываясь лишь на одних слухах о возможном вторжении. [7: стр. 2] Что очень вероятно было вызвано страхами, а не трезвым расчетом.

Так что основываясь на имеющихся свидетельствах, можно смело утверждать, что римляне галлов боялись даже в те годы, когда угроза от них была уже не столь очевидна — в конце 4 века до н.э. Рим был уже заметно сильнее, нежели в 390 (386) году. И все равно к галлам относились подозрительно, от них всегда ожидали восстания или набега и эти ожидания всегда оправдывались! Не сразу, но если 10-20 лет подряд ждать, что нападет галл, то он действительно нападал. События кимвро-тевтонской войны лишь подтверждали данный тезис — ведь для римлян эти вторженцы тоже были галлами.

Этим фактом мастерски пользовался Цицерон не только при защите Фонтея, но и в катилинариях, а также в речи “О провинциях” (о полномочиях Цезаря в Галлии) [13: стр. 122], напоминая, что это галлы тут плохой парень постоянно обижающий римлян. Собственно, в той же речи “О провинциях” Цицерон под согласительные кивки аудитории декларировал, что Рим до этого момента (похода Цезаря в Галлию) лишь оборонялся, а теперь вот, наконец, повел абсолютно оправданную галльской угрозой наступательную войну!

И Цицерон был типичным представителем своей эпохи, воспитанный на том же корпусе устной и письменной истории и литературы, что и, например, Ливий. Именно эти знания формировали мнение о прошлом и настоящем, влияли на образ мышления и принимаемые решения. [17: стр. 3 - 8] Отсюда и живучесть страха перед галлами, о котором будут писать даже авторы имперских времен, когда, казалось бы, его уже должны были полностью изжить.

Только полное завоевание Галлии Цезарем приведет к постепенному исчезновению образа галльской угрозы из общественного сознания. Однако Цезарь не был бы Цезарем, если бы не воспользовался всё еще живым страхом перед галльской угрозой. В “Записках о галльской войне” рефреном идёт мысль, что насколько опасны галлы, а их соседи германцы вообще жесть. [16: стр. 9] И он не то чтобы был не прав.

Источники:
1 - Валерий Максим. “Facta et dicta memorabilia” Книга 7.
2 - перевод статьи Jasmin Lukkari “Противники моральной и военной силы Римской республики” с сайта: https://simposium.ru/ru/book/export/html/15015 (оригинал статьи: https://helda.helsinki.fi/server/api/core/bitstreams/62b9ce27-0bab-4946-a7c0-3aa35d2a506c/content)
3 - Ryan Hoback “A Psychological Scar: Collective Trauma and Memory in Republican Rome, 390-55 BCE”
4 - Кембриджская история древнего мира. Том 6.
5 - Antti Lampinen “Narratives of Impiety and Epiphany – Delphic galatomachy and Roman traditions of the Gallic Sack”
6 - Шмелев Л.М. “Миграция галлов в Италию в IV в. до н.э. и ее влияние на эволюцию римской внешней политики”
7 - Bernt Kerremans “Metus Gallicus, tumultus Cimbricus? The possible promulgation of a tumultus in the Cimbrian War (105-101 BCE)”
8 - Ralph Moore “Blame it on the Barbarians: Ethnic Categorisation and Jingoism in the Cultural Memory of the Sack of Rome c.390BCE”
9 - В. О. Никишин “О последних пароксизмах в антикельтской паранойи в Риме”
10 - Veit Rosenberger “The Gallic Disaster”
11 - Tommaso Gnoli Metus Gallicus: “metus” come spinta al cambiamento”
12 - https://oxfordre.com/classics/display/10.1093/acrefore/9780199381135.001.0001/acrefore-9780199381135-e-6603?d=%2F10.1093%2Facrefore%2F9780199381135.001.0001%2Facrefore-9780199381135-e-6603&p=emailA89t5VWL8g7Ts
13 - В. О. Никишин “METUS GALLICUS: ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ПРЕОДОЛЕНИЕ”
14 - Simon Lentzsch “Geese and Gauls – the Capitol in the Social Memory of the Gallic Disaster”
15 - Andrzej Gillmeister “The Sibylline Books and the Gauls”
16 - Creer Tyler “ETHNOGRAPHY ENCOUNTERED:
THE IMPLICATIONS OF THE ETHNOGRAPHIC FRAMEWORK OF CAESAR'S GALLIC WAR”
17 - Susan P. Mattern “Rome and the Enemy Imperial Strategy in the Principate”

Пост с навигацией по Коту
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!

Также читайте на других ресурсах:
Телеграм
ВК
Дзен

End.

Больше интересного контента о философии и не только в ТГ-канале Гераклитовы слёзы