«Английское посольство… сделалось очагом пропаганды. Либералы — князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и так далее — постоянно его посещали. Именно в английском посольстве было решено отказаться от легальных путей и вступить на путь революции».

Дестабилизировать ситуацию и вызвать народные волнения для оппозиции, имевшей информационные и хозяйственные рычаги влияния через прессу, Земгор и ВПК, не составило особого труда. В прессе и Госдуме развернулась активная критика правительства. В феврале в столице начались перебои в снабжении хлебом, которые спровоцировали беспорядки.

...
Оживление либеральной оппозиции произошло в конце 1916 года после обострения отношений крупных предпринимателей с государством, когда руководство страны отказалось размещать солидные военные заказы на предприятиях частных монополий. К такому шагу власть вынудили неуемные запросы заводчиков. ... Частники по сравнению с госпредприятиями более чем в два раза завысили цены на свою продукцию.
...
Оппозиция получила поддержку у руководства армией. В ходе февральских беспорядков за отречение царя высказался высший генералитет — командующие фронтами (генералы Н. В. Рузский, А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, К. В. Сахаров, великий князь Николай Николаевич), начштаба Ставки генерал М. В. Алексеев, командующий Балтийским флотом вице — адмирал А. И. Непенин. Так Николай Второй столкнулся с переворотом в тылу, поддержанным руководством основных силовых структур — армии и флота.
...
Эти деятели были тесно связаны не только с российским, но и с западным капиталом. Например, первым клиентом открытого в Петрограде 2 января 1917 года отделения американского «Нейшнл Сити–банка» стал заговорщик, банкир и сахарозаводчик М. И. Терещенко (будущий министр финансов, а затем иностранных дел Временного правительства). Он получил огромный по тем временам кредит в 100 тысяч долларов. По мнению исследователя русско–американских финансовых отношений С. Л. Ткаченко, этот кредит был уникален — без указания цели, обеспечения и условий погашения. Нелишне напомнить, что при Временном правительстве США были основными кредиторами и поставщиками России.

Подробнее на сайте Российского Исторического Музея.

Продолжу публиковать отрывки из книги. Все та же глава.

Сквозь всю историю Демократической Кампучии и антикоммунистической пропаганды о Кампучии проходит история о «геноциде», о якобы имевших место массовых убийствах и репрессиях, имевших цель уничтожить определенные группы населения. Причем цифры этих незаконных убийств и репрессий даются совершенно разные: от вопиющих 3 миллионов, до «приемлемых» 1,5 миллиона или даже до «маленьких» 150 тысяч. В любом случае цифра получается безумной для страны с населением около 8 миллионов человек.

Цель подобных рассказов — дискредитация коммунизма. Очевидная причина, однако, когда эти истории только появлялись, причины были и другие. Впервые истории о геноциде появились в западной прессе и несли цель не только дискредитировать коммунизм, но и оправдать агрессию США. Рассказывая о «геноциде», буржуазные пропагандисты как бы призывали забыть о кровавой войне в Индокитае и особенно о массовых бомбардировках Камбоджи, разрушивших страну и унесших жизни сотен тысяч людей. К 1978 году истерия в западной прессе по поводу «преступлений» красных кхмеров накалилась до предела. Ряд проамериканских правительств пытались поставить в ООН вопрос о «нарушении прав человека» в Кампучии, а парламент Канады принял официальное заявление с осуждением «геноцида красных кхмеров». Американские правящие круги всерьез обсуждали возможность очередного вторжения в Кампучию. В 1978 году президент США Картер назвал Демократическую Кампучию «наихудшим нарушителем прав человека в мире», а через несколько месяцев 80 американских сенаторов во главе с Джорджем Макговерном и Клиффордом Кейзом выступили с предложением интервенции нескольких стран в Кампучию с целью прекращения «очевидного геноцида».

Другой заинтересованной стороной были СССР и Вьетнам. Точно также для оправдания интервенции они взяли на вооружение постулат о «геноциде», причем невообразимо раздув его. Если западная пропаганда говорила о 1,2 миллиона убитых и число крайне редко поднималось до самой высокой планки в 2 миллиона, то советские пропагандисты не стеснялись писать о 3 миллионах «жертв геноцида». Когда в 1979 году вьетнамские марионетки, правительство «Народной Республики Кампучия», требовали представительства в ООН вместо красных кхмеров, они давили именно на аргумент о «кровожадности» и «геноцидальности» режима.

Первые истории о «геноциде» появились во французском журнале «La Croix» под конец 1975 года. Описывал их священник Франсуа Поншо, ставший впоследствии одним из главных «разоблачителей и осудителей» красных кхмеров. Что характерно, опирался он на рассказы беженцев в Таиланде, а они в массе своей были совсем не простыми людьми: «беспристрастные наблюдатели подметили в рассказах беженцев красноречивую закономерность. О зверствах «красных кхмером» говорили богатые беженцы, которые в ходе кампучийской революции лишились денег, имущества, домов, машин и приличного социального статуса. К тому же их отправили жить и работать в деревню» (О.Самородний, «Камбоджа — империя на костях?»). Сам Поншо в 1977 году издаст книгу «Камбоджа: год нулевой», в которой, опираясь на многочисленные рассказы беженцев, рисует ужасную картину происходящего в Кампучии. Примечательно, что, говоря о себе, Поншо написал, что он «не видел трупов ни в Пномпене, ни за его пределами». Что касается рассказов беженцев, то они были крайне противоречивы друг-другу, и их мы еще рассмотрим отдельно.

В книге Поншо впервые заявил, что после 1975 года «примерно» умер 1 миллион человек. А столь «точную» информацию он брал у самого надежного источника, естественно: «предположения Поншо о примерно 1 миллионе «мирных» (т.е. послеосвободительных) смертей в основном опираются, как он снова признал в частном порядке, на следующие источники: Посольства США и Франции в Юго-Восточной Азии, а также «американские службы ухода в Бангкоке».» (Малкольм Колдуэлл, «Кампучия: страх и фантазия», новый век №5, июль 1978 год). В общем, подобные источники не выдерживают критики.

Интересна история и с беженцами, поскольку небогатые беженцы рассказывали совершенно иное: «один рабочий из Пномпеня находил условия работы в коммунах «не особенно суровыми, а порции еды обычно достаточными, а временами даже слишком большими». Он полагал, что у «красных кхмеров» хорошая теория, поскольку они стремились очистить общество от иностранного влияния и восстановить гордость за кхмерскую историю». А в Таиланд этот рабочий убежал потому, что ему не нравилось работать на рисовых чеках» («Камбоджа — империя на костях?»). Еще очень примечателен случай, когда вьетнамец (уже не стыкуется с рассказами про шовинизм в Кампучии по отношению к вьетнамцам) в 1976 году прошел через всю Кампучию до Таиланда и заявил там: «Я не могу этому поверить. Пройдя через всю страну, я не видел ни одного убийства или массового истребления людей. Никто никогда не говорил мне в Кампучии об этом». Но со временем некоторые кампучийские беженцы из простых людей также стали подтверждать в Таиланде «зверства красных кхмеров». Произошло это во время серьезных инцидентов на кампучийско-тайской границе, спровоцированных «свободными кхмерами». В Таиланде начала работать организация, фабрикующая истории о «зверствах»: «Миф о геноциде в значительной степени сфабрикован организацией, работающей за пределами Бангкока (Таиланд). Ее возглавляет Ин Там, один из ближайших советников Лон Нола. Он платил беженцам по 50 долларов каждому за страшные истории, которые они рассказывали иностранцам, посещавшим лагеря беженцев. Эти измышления попали в несколько американских газет» («О Камбодже: но, тем не менее», The New York Times, 21 ноября 1978 год). Но все-таки большинство беженцев-бедняков защищали Кампучию за границей, создавая общества кампучийских патриотов.