Развивая свою аналогию, автор говорит во вступлении, что паразиту лучше всего живётся, когда он поддерживает жизнь и процветание носителя. Действуя слишком эгоистично, паразит сам оказывается в опасности. Потому в процессе естественного отбора характерно сохранение позитивных форм симбиоза, когда каждый выигрывает от сожительства. Но применительно к современной ситуации в мировой экономике можно заметить, что в процессе роста накоплений финансовый сектор склоняется к близорукой и разрушительной деятельности. Сегодняшняя финансовая аристократия редко оставляет экономике достаточно капитала для воспроизводства. В природе часто случается, что паразит убивает носителя, используя его тело для питания потомства. Автор находит аналогию этому в современных событиях, когда целые страны (Греция, Ирландия) приносятся в жертву финансовым кровососам. Более того, когда перекормленные финансовые хищники сами начинают страдать от ожирения, счёт на лечение выставляется всему обществу, потому как эти спруты настолько разрослись и въелись в экономику, что их коллапс способен угробить всё современное общество (too big to fail).
Начинает Майкл с исторического экскурса. Ну, как-бы экскурса: к сожалению, повествование в большой степени бессистемно, с многочисленными повторами. Конечно,основные мысли запоминаются крепко, но в целом в голову это плохо заходит. Автор с ходу говорит нам, что FIRE стали присваивать себе назаработанную ренту, которой раньше пользовались феодалы. В процессе демократизации земля и недвижимость попадает в руки простой публики, которая уже платит не феодалам, но финансовым магнатам. Далее, приватизация инфраструктуры, прессинг производящих компаний в угоду краткосрочным финансовым показателям и подчинение действий правительств и центробанков интересам кредиторов цементируют роль FIRE как основного получателя ренты (то есть незаработанного дохода), получаемой когда-то аристократией. Места графов, баронов и королей заняли сегодняшние финансовые магнаты. По мере истощения должников мировые кредиторы отчуждают их имущество, становясь ещё богаче, снижая процентные ставки всем остальным, ещё не обанкротившимся. Но времена наступают такие, что даже и под ноль процентов долги не могут быть выплачены, и пытаясь давить в прежнем направлении, хозяева жизни сталкивают мировую экономику в депрессию.
Ещё Адам Смит выступал за конфискацию дохода, получаемого из наследственных привилегий, путём налогообложения. Сегодняшние неолибералы, выступая за свободную экономику, имеют прежде всего в виду свободу от вмешательства государства, которое может перераспределить доходы. Майкл предлагает возродить классическое различение между заработанным доходом и экономической рентой. В процессе развития экономической мысли были сформулированы теории стоимости, которые каждая со своей точки зрения обосновывают "заработанность" того или иного дохода. Уже Фома Аквинский в обоснование доктрины справедливой цены писал, что банкиры и торговцы должны зарабатывать достаточно для прокорма своих фамилий, подобно другим профессиям, не забывая и о благотворительности, и об уплате налогов. Прошли столетия, прежде чем эту доктрину раздвинули и на земельную аристократию. За всё это время мир стал свидетелем грабительского изымания ресурсов из экономики правящими элитами. Майкл приводит в пример Испанию шестнадцатого века, когда знать задавила налогами экономику страны, разбазаривая доходы на предметы роскоши и разорительные войны. В 1690 году английский философ Джон Локк, провозгласив, что каждый человек имеет право на плоды своего труда, провёл первую границу между заработанным и незаработанным. А как насчёт дохода с земли? Подавляющее большинство землевладельцев-аристократов получили свои владения не трудом, а довольно хищным образом (Майкл упоминает российских олигархов, получивших своё имущество в результате грабительской приватизации). Локк же в своё время считал доходы земельной аристократии вполне себе заработанным, в отличие от французских физиократов, считавших, что на землевладельца работает солнце, и потому часть своего дохода он получает явно не трудом своих рук. Джон Стюарт Милль в своих трудах открыта не соглашался с Локком, говоря, что помещики богатеют "во сне". Трудовая теория собственности, построенная в девятнадцатом веке, раздвинула рамки приложения экономической ренты (незаработанного дохода) с феодальных доходов на промышленных монополистов и банкиров. Рикардо и Мальтус в процессе полемики о свободе торговли пытались переложить это бремя налогообложения с коммерсантов на земельную аристократию и наоборот. Каждый подчёркивал полезность бенефициаров своей теории по сравнению с паразитизмом тех, кого предлагалось давить налогами. В конце концов логика Рикардо, определяющая экономическую ренту через разницу между ценой и себестоимостью, а также провозглащающая вредность торговых барьеров, победила. Но и у него было слепое пятно: обвиняя аристократов, он молчал о доходах банкиров, из круга которых происходил он сам. Таким образом, развитие экономической мысли определённым образом представляет собой борьбу всевозможных выгодополучателей за свои интересы, избегающих представления своих доходов незаслуженными.
В своих рассуждениях автор отказывается признавать деньги и кредит фактором производства, говоря о том, что они являются главным образом инструментом порабощения. Современное господство FIRE базируется на логике сложного процента, который своим ростом превосходит возможности экономик, что приводит к концентрации доходов и собственности в руках банкиров. Майкл приводит много примеров зрелищного роста процентного дохода. Одна лишь притча о зёрнышках на шахматной доске чего стоит. Увы, все эти зрелищные примеры роста процентного дохода ограничиваются процентными ставками, начиная как минимум с четырёх процентов. Если процент невелик, то и рост получается небыстрый. Главная проблема - не сложный процент, а высокая процентная ставка, превышающая рост экономики. Поразительно, но автор этого не замечает.
Банки собирают свою дань не только процентом, но и отчуждаемым имуществом в случае несостоятельности должника. По мере усиления задолженности рост экономики всё более заглушается обременительными долговыми выплатами. Ухудшение ситуации компенсируется готовностью кредиторов выдать новые и новые кредиты, чтобы поддержать рост доходов, становящийся неустойчивым, формируя таким образом финансовую пирамиду. Как результат обыватель должен банкам всё больший процент своего имущества. В конце концов пузырь лопается, и собственность должников целиком переходит кредиторам. Представление банкира о том, что экономика должна генерировать стабильный рост, однако, основано скорее на абстрактной математике, чем на бизнес-циклах, и потому оно препятствует развитию.
Как я уже писал выше, Майкл называет доходы FIRE "незаработанными". А незаработанное подлежит хотя бы частичной конфискации. Чтобы этого не происходило, финансовые воротилы на всех углах трубят о себе как офигенно продуктивных тружениках мирового хозяйства. Себе в помощь они берут видных экономистов, готовых обосновать это. Автор называет таких учёных, как Джон Кларк, утверждавшего, что нет незаработанных доходов. Если посмотреть на современный монетаризм, то в нём сделки с имуществом и платежи финансовому сектору исключены из рассмотрения. Похожим образом переток собственности в карманы банкирам не находят отражение в американской национальной статистике NIPA. В подсчёте ВВП вклад финансового сектора проходит под графой "услуги", и "он не учитывает риск". А вот если сделать поправку на этот риск (во как! весьма сомнительный приёмчик, как по мне), то вклад этот окажется "статистическим миражом". И всё это, по словам автора, делается, чтобы замаскировать то, как доходы честных обывателей и компаний высасываются жадными банками. Эти жадины не возвращают деньги в инвестиции или на потребление, а используют их для приобретения всё новой собственности.
В недавней истории мирового хозяйства Майкл видит борьбу двух тенденций: индустриализации финансов и финансизации экономики. За этими путанными словами кроется вопрос, чьи интересы должны стоять во главе: банков, промышленности или государства. Зная конечный результат этой борьбы, автор перечисляет видных политиков, стоявших на страже интересов банкиров, начиная с римских пап, выдвинутых семейством Медичи и заканчивая Голдман Сакс, поставляющих кадры для министерских должностей ведущих мировых держав. Статус-кво не сложился просто так: были попытки поставить финансы на службу экономики, т.е. индустриализировать их. Начало было положено утопическим социалистом Сен-Симоном, идея которого касательно замены долгового финансирования долевым участием банков нашла применение в середине девятнадцатого века с основанием Креди Мобилье: акционерного банка, пользовавшегося поддержкой государства и бывшего серьёзным конкурентом Ротшильдов. Этот банк занимался в основном не прямыми ссудами, а вложениями в акции и ценные бумаги промышленных компаний. Дальнейшее развитие идеи Сен-Симона получили у Маркса, который верил, что примитивное ростовщичество уступит дорогу продуктивному промышленному банковскому делу (увы, пока слабовато на этот счёт). В конце девятнадцатого века немецкая модель развития стала свидетелем того, как банки охотно участвовали в капитале бурно развивающихся компаний. Подобный образ действия описывали в своих трудах немец Науманн, англичанин Фоксвелл и американец Веблен. Двадцатый век стал свидетелем борьбы этой модели с англо-саксонской, фокусированной на краткосрочной прибыли. Грубо говоря: в то время, как англосаксы выжимают всё из компании в дивиденды, немцы оставляют кое-что для развития. Замечу, что эта борьба и сейчас не сошла ещё на нет, обретя в современном виде черты противостояния концепций shareholder и stakeholder value, т.е. приоритета биржевой стоимости и ценности заинтересованных сторон. После поражения в Первой мировой Германии не удалось распространить свой подход на весь мир (хотя есть страны, которые и сейчас работают сходным образом). Сейчас планирование осуществляется не столько в правительственных кабинетах, сколько из финансовых центров Уолл-Стрит, Лондонского Сити, Франкфурта и им подобных. В таких условиях главным финансовыми инновациями случилось стать бросовым облигациям восьмидесятых, гнилым ипотекам и сложным финансовым дериватам двухтысячных.
В целом сумбурно у автора получается, но не без рационального зерна. Далеко не со всем я могу согласиться. Например, с полным отрицанием полезности финансового сектора. Если доход незаработан, то логическим следствием будет бесполезность кредита для мирового хозяйства. Тогда как практически вся мировая экономика на нём основана! Или с математикой сложного процента как основой закабаления мира банкирами, как я писал выше. Или с процентными выплатами по долгам, уменьшающими средства, остающиеся для инвестирования: ведь тот, кто платит проценты по кредиту, взял когда-то и сам кредит, то есть изыскал средства для инвестиций, а что не из своего кармана - так ведь банки не виноваты, что у него своих денег изначально не хватило.
Я не собираюсь выискивать все противоречия. Благодаря бесчисленным повторениям в книге предоставится возможность вернуться к упущенному в следующих частях. Я хочу сказать о том, что мне понравилось: фокус автора на паразитарном образе жизни хозяев мира. Несмотря на весь социальный прогресс, мы остались по прежнему под гнётом элиты - верхнего процента мирового населения, которая собирает свою дань, подобно тому, как это делали феодалы и короли сотни, тысячи лет назад. Просто механизм господства стал более изощрён. Кроме этого, Майкл хорошо показывает, что экономика в конце концов основывается на политических постулатах, а именно на вопросе о справедливости получаемого дохода. В исследованиях мейнстрима такого трудно найти, ведь за подобные рассуждения сильные мира сего не платят. Тот же Сен-Симон в своё время испытывал сильнейшую нужду и вынужден был полагаться на помощь соратников при написании своих книг, как это были и с Марксом. А Хадсон смог пробиться и донести неприятную для одного процента правду, не сидя ни у кого на шее. Это не может не радовать и не заряжать оптимизмом при взгляде в будущее. Да, оно будет непростым. Но, говоря словами классика:
Я знаю -
город
будет,
я знаю -
саду
цвесть,
когда
такие люди
в стране
в советской
есть!