— Но мы другие, мы же... — Света отступила в проём кухни, её плечо прижалось к косяку, поза — вызов, но в глазах — надлом.
— Да «мы» можем быть хоть кем, автоматная очередь разницы не видит! Всё, разговор окончен. — Жёсткой, отработанной скороговоркой, как мантру отсечения, произнесла Настя, набрасывая своё чёрное кожаное болеро, где фиолетовые неоновые нити пульсировали в такт её учащённому сердцебиению. Она подошла, положила руки на плечи сестры, пытаясь пробить стену её юношеского максимализма. Неоновая подошва её высоких сапог немного вспыхивала при каждом шаге, — Ты и так нам помогаешь. — Слова стали мягче, но в них проступала стальная жила приказа. — Продолжай закрывать дыры в системе безопасности. Ты же наш лучший технарь.
— Я могу больше... Я могу научиться и быть как ты... — попыталась вставить Света, но её мысль была грубо обрублена быстрым, сухим поцелуем в щёку. Быстрый, сухой поцелуй в щёку. Жест, призванный заглушить протест.
— Можешь, я знаю. Ты можешь куда больше. — Уголки губ Насти дрогнули в подобии улыбки. — Потому ты и не должна быть мной.
Дверь захлопнулась за ней с громким звуком. И тут же, на секунду, приоткрылась снова, образовав щель в которую пролез последний шёпот.
— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.
— Да-да-да, а чего я хочу — плевать... — прошипела Светлана, как только дверь снова закрылась.
Её сжатый кулак со всей силы обрушился на стену. И на миг — всего на миг — её глаза поглотила абсолютная, бездонная, вбирающая в себя весь свет тьма, как предвестник той самой силы, которую она так отчаянно хотела выпустить наружу.
С выдохом её гнев сменился холодным, методичным принятием.
— Ладно, не может же она вечно спорить. — вновь прошептала Света в пустоту, и направилась к себе в комнату.
Убранство было словно манифестом беспорядка, подросткового бунта и техногенного отчуждения. Горы одежды, неубранная годами постель, разобранный дрон на столе у окна, которого Света ласково звала «Кеша» в попытках превратить устройство наблюдения в домашнюю зверюшку. И на стене — выведенное неоновой краской слово «Демоны», словно жаргонное название отряда её сестры «Прометей» было её талисманом и надеждой. Ярко-оранжевый корпус терминала возле деталей дрона мерцал, как единственный живой организм в этом хаосе, заливая комнату тёплым свечением и перебивая неоновые рекламные вывески государственных корпораций, что через пламенные идеи сулили личный статус и доступ к дефициту.
Она рухнула в кресло, на спинке которого весело оранжевое худи с длинными рукавами и капюшоном, что Света любила натягивать на голову при каждом выходе на улицу. Пальцы уже порхали по клавиатуре, разблокируя систему. Пароль был введён рефлекторно, без участия сознания.
— Дыры латать — так дыры латать. — Шёпот слился с гулом кулеров. — Может, я ещё и чего интересного в этих дырах отыщу...
Экран ожил, заливая её лицо сиянием данных. В её ярко-голубые глаза, отражающие экран, сузились. Взгляд стал острым, как скальпель.
Морозный октябрьский воздух Москвы впивался в кожу словно сотня стальных игл, атакующих открытые участки тела. Анастасия вышла из подъезда, и первое, что встретило её — это не свет утра, а колючий холод, щипавший нос и щёки с отточенной жестокостью.
«Да что с этой девчонкой не так?» — мысль прошила чёрной молнией сознание девушки, пока её пальцы, движимые мышечной памятью, прочертили на полупрозрачном экране карманного ЭВМ чёткий, отработанный маршрут, — «Сама же видела, в какие мясорубки превращаются наши операции. Видела пустые стулья в столовой, рыдающих на похоронах жён, мужей, детей... И ничему не научилась. Ни-че-му.»
«Автомобиль: Москвич-5555 "Стрекоза". Государственный регистрационный номер: 8704НС. Время ожидания: ~15 минут» — высветилось на экране кислотно-зелёным шрифтом. Девушка швырнула свою «Звезду-М» в карман болеро с таким видом, будто хоронила очередную проблему. Пальцы холода пробрались под одежду, заставив мышцы спины судорожно сжаться. Рефлекторно, почти с агрессией, она ударила костяшками пальцев по термобраслету на запястье. Тело обдало волной искусственного тепла, словно изнутри ввели дозу жидкого солнца. Как бы Настя ни презирала свою работу в «Сфере», отрицать плюсы было глупо: доступ к прототипам, которые превращали ежедневную рутину вроде ожидания такси в нечто сносное.
Хотя «презирала» не то слово... Ей нравилось помогать как людям здесь, так и мутантам за границей СОЗ. Единственное, что её пугало и заставляло ненавидеть саму себя — цена, измерявшаяся жизнями солдат, выполнявших её приказы. Приказы, которые она имела право отдавать благодаря должности, доставшейся от деда. И которую она чуть не потеряла из-за отца.
Пальцы нащупали в другом кармане спасительную, чуть помятую пачку "Беломора". Потёртая стальная зажигалка — наследство Льва Игатова — ответила скупым чирком кремния. Первая затяжка обожгла легкие, став едким бальзамом для израненных нервов. Она откинулась на холодную бетонную стену, позволив векам сомкнуться, и выдохнула сизый дым, пытаясь вместе с ним выплюнуть и ком тревоги, застрявший в горле. Даже сквозь сомкнутые веки её глаза прожигал неон, не давая отвлечься от навязчивых мыслей.
«ПОМОЖЕМ ИНТЕГРАЦИИ НОВЫХ НАРОДОВ ВМЕСТЕ!» — гласила гигантская голограмма, самая ярка среди бесконечного рекламного неона, плывущая в сером, подёрнутом смогом небе между вершинами сталинских высоток. Под ней парила троица иконок: девушка-воркша с фигурой тяжелоатлета и багровой, будто обожжённой кожей, приземистый греблин цвета болотной тины и долговязый лиец цвета полированной меди и неестественно-фиалковыми глазами. Два мутанта, некогда бывших людьми. Продукт Энергетического Выброса на Кольском. И пришелец из другого мира, если верить легендам лийцев.
«Почти 80 лет, как помогают...» — горькая усмешка вырвалась вместе с клубом дыма. Её взгляд проводил бесшумный аэромобиль патрульной службы, скользнувший над рекламным щитом, — «Вот бы их и правда интегрировали, а не использовали как пушечное мясо, сражающихся за корпоративный капитал в странах третьего мира с подачи НАТОвцев. Хотя... Они сами на это подписываются.»
Выброс произошёл в 1991, в день когда Советский союз должен был прекратить своё существование. Одиннадцать долгих лет потребовалось, чтобы человечество осознало масштаб проблемы, а не пыталось лишь извлечь выгоду из катастрофы неудачного исследования Эдуарда Белова, друга её дедушки.
Первый поток, хлынувший из Санитарно-Охранной Зоны в 2002-м, был самым кровавым уроком. Люди тогда не горели желанием принимать «гостей», особенно после провала миротворческой миссии ООН «Белый Хлад», что едва не похоронила хрупкий альянс между ССГ и Древом Красноокой — первой коммуной разумных мутантов, которую собрала загадочная Карина. Женщина с кожей белее снега, нестареющей, пугающей красотой, бросавшей вызов самому времени. И глазами, теми самыми глазами цвета артериальной крови, что Настя видела в первый и последний раз ещё ребёнком, когда отец их познакомил.
Раздумья прервал скрип шин. К тротуару, пыхтя, подкатила «Стрекоза» цвета утренней слякоти. Из окна высунулось лицо водителя, испещрённое морщинами как карта былых маршрутов.
—Доброе утро, девушка! Вы такси заказывали? — голос у него был сиплый, но добродушный, голос из почти что забытого прошлого.
Настя выдавила улыбку, профессиональную и безжизненную.
—Доброе. Да. — Она скользнула на заднее сиденье, наблюдая, как он тыкает толстыми пальцами во встроенный в бортовую панель потёртый сенсорный экран, отмечая посадку.
— Ого, «Сфера»! — старик присвистнул, снимая машину с ручника. — Давненько таких заказов не было! Работаете там? И как у нас дела, страна в безопасности?
— Можете спать спокойно, — голос Анастасии звучал ровно, отработанной скороговоркой, от которой в горле вставал привкус желчи. — Никаких проблем в СОЗ не наблюдается.
— Это хорошо. А то, помнится, когда я был мелким ещё...
Настя слушала его воспоминания вполуха, кивая в такт покачиваниям машины. Её лицо было маской вежливого внимания, но внутри, словно на заблокированной частоте, эхом звучала её же собственная, словно в пустом бункере, отработанная ложь.
«Никаких проблем в СОЗ не наблюдается».
Окраина Петрозаводска, близ КПрП СОЗ №16
Острые каблуки Татьяны Вихровой высекали из бетонного пола призрачные искры. Они отбивали чёткий, неумолимый ритм, заглушаемый лишь гудящей тишиной общежития на окраине Петрозаводска. Воздух был спёртым и холодным, пахнущим пылью, поражённой плесенью и тоской. Тусклые лампы дневного света, встроенные в потолок, мигали аритмичным, нервным светом, отбрасывая на облезшие стены прыгающие тени. Всё вокруг тонуло в больнично-зелёном свете.
«439», «440», «441», «442»...
Её внутренний монолог был таким же размеренным и безжалостным, как и её шаги. Взгляд холодных синих глаз скользил по пронумерованным дверям, подсвеченным дешёвыми неоновыми трубками, чье угасающее свечение напоминало фосфоресцирующий трупный свет.
Когда-то это пятиэтажное типовое здание должно было стать домом для «интегрируемых рас» — мутантов, порождённых Выбросом. Теперь это был перевалочный пункт для отбросов и контрабандистов, охотников за удачей в Санитарно-Охранной Зоне. Незаконный промысел высоко ценился на чёрных рынках прозападных корпоративных держав. Мутировавшая флора СОЗ могла стать как лекарством, так и орудием устранения в бесконечной войне за капитал.
Конечно и в СССР корпорации пытались отжать как можно власти у правительства. Особенно после того, как им удалось подмять под себя часть госаппарата, по типу энергетики. Но ЦК, пока что, удавалось не давать разгуляться их жадность внутри Союзных Республик на полную, и перенаправлять её для ослабления конкурентов на рынках остального мира.
Татьяна остановилась. Резкость её движений сменилась внезапной, абсолютной статикой. Из-под балахона, напоминающего стилизованное кимоно, донёсся тихий звон кунай на её поясе, когда она повернулась к двери.
Девушка не стала стучать. Резким движением она толкнула дверь, и та с скрипом отворилась, впуская её.
Комната была погружена в полумрак, освещённый лишь одинокой лампой под потолком, от которой на стены падала жёлтая, уставшая тень. На краю односпальной кровати, справа, сидел мужчина. Его торс был обнажён, открывая ландшафт изуродованной плоти — левая половина тела представляла собой паутину багровых рубцов и обожжённой кожи. Его пальцы, будто автономные механизмы, с отточенной, методичной точностью ввинчивали в затворную раму калиброванную пружину. Старый «Макаров» его отца, модифицированный под современный электромагнитный патрон. Гравировка на его корпусе стёрта до блеска в местах частого касания. Он лежал в разобранном виде, как ритуальный труп.
— А тебя, я смотрю, вопросы конспирации вообще не волнуют, — её голос прозвучал резко, разрезая гнетущую тишину.
— Твои шаги я отличу от чьих угодно, — холодно ответил Николай, — А уж чужак точно не успеет даже руку поднять.
Татьяна фыркнула, стянув с себя балахон и бросив его на свою кровать напротив. Под ним оказался плотный, облегающий тело костюм из чёрного как смоль нановолокна, инкрустированный кристаллами Сребро, мерцавшими тусклым зеленым светом.
— Чужак эту дверь вынесет с косяком, а за ней последуют и твои мозги. Прямо вот на эту стену. Впрочем... — она усмехнулась, переводя взгляд на сводного по отцовской линии брата, — Никаких несовместимых с жизнью травм тебе нанесено не будет.
— У тебя получилось? — проигнорировав её язвительность, Николай поднял на сестру взгляд. Его левый глаз был покрыт бельмом катаракты, мертвенно-белым на фоне обугленной кожи. Когда-то чёрный, как уголь, он теперь был слепым и безжизненным.
Таня скривила губы в гримасе, уселась на кровать и, порывшись в кармане балахона, извлекла оттуда несколько миниатюрных накопителей, завёрнутых в шуршащий чёрный пакет. С грацией хищницы, чьё каждое движение таит угрозу, она швырнула свёрток на кровать к брату.
— Всё, что смогла выцарапать из серверов «Сферы». Но, как я и предупреждала, мы опоздали. У них появился новый технарь. Латает дыры быстрее, чем я их нахожу. Интересно, откуда они его выкопали... В базах инфы на него — ноль, словно за ним кто-то подчищает.
— Главное, чтобы там была зацепка по Ковалевским, — не отрываясь от сборки пистолета, пробормотал Николай.
— Да когда ты уже перестанешь на них зацикливаться? — взорвалась Таня, вскакивая с кровати. — Отец провалил операцию, это его одержимость всё похерила! Из-за него Олю найти не могут уже столько...
Николай резко поднял на неё голову, его единственный живой глаз сузился.
— Да, «Прометей» всё ещё ищет её, — бросила она, отвечая на его немой вопрос.
— Найдём? — Таня с силой пнула ножку кровати, отчего та проскрежетала по полу, и девушка принялась ходить кругами по комнате. — Госкорпорация не может найти человека, а мы найдём? Как? Пешочком прошерстим весь Союз? — голос Тани сорвался на крик, и горло тут же сжалось спазмом, заставив её сглотнуть ком ярости. — Без Оли это просто цифровой мусор! — выкрикнула Таня. — Ты же видел архив бабки Ковалевской! Это не шифр, это... генетический пазл. И все кусочки разбросаны по её кровной линии. Угадай, кто последний в этой цепи? Или мне подсказать? Ты действительно думаешь, «Прометей» не расшифровал бы уже данные? Зачем вообще они изображают бурную видимость её поисков? Ах, да, я и забыла… — Таня остановилась напротив брата. — Они же Демоны. Сидят и потирают лапки, тратя кучу ресурсов, "лишь бы насолить чете Вихровых, лишь бы их обмануть"! Да они бы давно уже пустили разработки Ковалевской в дело!
— Заткнись. — его голос не повысился, но в нём зазвенела сталь, перерубающая любые возражения. — Я прекрасно знаю, на что способны эти ублюдки из «Прометея». И я каждый день напоминаю себе об этом, глядя в зеркало. Они всегда бьют в спину. — Он уставился на сестру, но взгляд его единственного живого глаза был пустым и остекленевшим, будто он сквозь неё, на тот самый огонь что жёг его изнутри.
— Да. Бьют в спину тех, кто пытается их кинуть. Ты же сам знаешь, что Настя...
— Она могла нас хотя бы предупредить! Мы — не наш отец! — прошипел он, и в его единственном живом глазу вспыхнула ярость, яркая и беспощадная. — Но вместо этого она отсиживалась в своей «Сфере», как трусливая шавка.
Татьяна лишь махнула рукой и откинулась на скрипучую койку, закрыв глаза. Этот спор был старым и бесплодным. Она смотрела на его искажённое яростью лицо и не видела в нём мальчика из той утопии, что пыталась построить их бабка. Всё это сгорело в том же огне, что оставило шрамы на его коже. Она с силой сжала веки, пытаясь выдавить образ подруги и наставника, вечно чем-то занятой Ольги Ковалевской, и её место заняла Настя — такая же обожжённая как и её брат, только... Изнутри.
Коля видел лишь один путь — узкий и выжженный, как шрам на его коже. А Таня? Таня не видела в Насте предателя, лишь ещё одну обожжённую душу в этой вечной войне. Но спорить с братом было всё равно, что водить лезвием по его рубцам. Бесполезно. Больно. И не ему одному.
