Энджи двадцать два года. Из них он уже девять лет рыбак, четыре года муж и два года отец.
Перед спуском лодки на воду он треплет заспанную двухлетнюю дочурку по голове и целует жену в нос — это самое большое проявление нежности, которое я здесь видела.
Он бойко разматывает сети и забрасывает их одним взмахом руки в нужные места — тесть, дон Чементо внимательно смотрит и всякий раз восхищённо хвалит:
— Хорошего парня я себе домой взял, хорошего!
Хороший парень усмехается в крошечное пушистое подобие усов, доволен.
Говорит Энджи мало, больше молчит и глядит в море, словно просвечивая его толщу глазами. А ещё, поёт. Здесь вообще не поют обычно, сколько я ни спрашивала — даже текстов песен не знают. Но вот, свершилось — молодой рыбак тянет сеть и напевает обрывки не связанных между собой фраз на разные мелодии, неузнаваемые, но весёлые.
Ругается на нашу новоназванную рубы — на пура рану. Такая колючая и прыткая оказалась, что прорвала сеть, свалилась на ногу и проколола два пальца, почти насквозь. Пришлось временно передать весло дону Чементо и побыть медсестрой, сделать пострадавшему перевязку из куска рубахи, чтоб хоть грязью не забились раны, пока на берег не выйдем..
Пока сидим на дне лодки и ждём нового рыбьего захода в сеть, Энджи свешивается за борт, гладит ладонью море и что-то бормочет под нос.
— Ты что, с морем разговариваешь?
— Нет, с мамой.
— А где она сейчас?
— Здесь, в море. Умерла. Мы мёртвых в море кладём спать.
Хватает за клюв особо обнаглевшего пеликана, пытавшегося выкрасть рыбину прямо из под рук рыбака. Втаскивает его в лодку, ругает, потом гладит, даёт погладить тестю, выпускает. Швыряет ему в след худенькую сардинку, кричит:
— Ешь, когда даю, бандит!
Вытирает руки о футболку с изображением Богоматери. Смотрит на меня, говорит:
— Это у меня специальная футболка, только на рыбалку её надеваю.
— Почему именно её?
— Жена купила, когда была в городе после рождения дочки. Подарила, чтобы я всегда был жив и не оставил их одних.
Выгребает рыбной ладонью остатки сладкого риса из ведёрышка, взглядывает на небо.
— Ну, что, отец? Последнюю вытаскиваем? Скоро солнце начнёт горячо печь, тебе опять плохо станет от жары. Давай, потащили.