На древней Руси некоторые считали, что союз с Дрочеглотом, что по некоторым приданием было не редкостью - может привести к рождению ведьм, демонов и уродливых человеческих отпрысков.

По приданиям, Дрочеглот приходил к детям, преимущественно пубертатного возраста, соблазняя их и заставляя заниматься онанизмом, а в лучшем случае заставляя испытать поллюцию во сне.

Другие археологические находки, найденные преимущественно в Подмосковных рощах, в закромах некоторых улица Северного Чертаново и Выхино-Жулебино говорят о том, что Дрочеглот приходил не только к детям, но и ко взрослым, которые имели пристрастие к алкогольным напиткам или наркотическим веществам.

Чтобы избежать внимания Дрочеглота и волосатых рук – вы должны либо найти себе женщину, либо передёрнуть ствол через левое плечо.

Дальше дело за вами, я предупредил.

Доброй ночи.

Холодный металл «Льюиса» буквально прилипал к коже. Комиссар чувствовал каждую неровность приклада, каждый шероховатый участок на рукояти. Его палец лежал на спуске, не нажимая, но готовый в любой момент...

- Может, ушла? - прошептал Яшка, и его голоса Григорий вздрогнул, едва не утопив гашетку.

Леха резко зашикал:

- Тихо, карась! Она здесь…

Чекист почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Ветер внезапно стих, и в этой внезапной тишине стало слышно, как где-то совсем близко хрустнул снег. Не шаг, нет - скорее, как будто что-то большое переминалось с ноги на ногу.

И тогда он увидел.

Сначала - лишь колебание воздуха над снегом. Марево, будто от жара. Потом - ветки кустарника зашевелились без всякого ветра. И наконец - снег начал проседать под невидимой тяжестью, образуя четкие следы. Они приближались зигзагами, то исчезая, то появляясь вновь.

- Попалась, гадина... - прошептал комиссар, и его палец нажал на спуск.

«Льюис» ожил, затрясшись в руках как разъяренный зверь. Оглушительный лай пулемета заполнил часовню, смешавшись с грохотом вылетающих гильз. Стрельба была яростной, почти слепой - Григорий вел огонь по следам, по воздуху над ними, по кустам позади.

Дым заполнил помещение, едкий запах пороха щипал ноздри. Яшка зажал уши ладонями, его рот был открыт в беззвучном крике. Варнак, прижавшись к стене, не сводил глаз с невидимого противника.

И тогда - крик.

Он разорвал ночь, пронзительный и нечеловеческий, будто сама земля застонала от боли. В нем слышалось и шипение раскаленного металла, и хрип умирающего зверя, и что-то еще - нечто совсем другое, не принадлежащее этому миру.

Осипов не прекращал огня, ведя очередь за очередью. Пули выкашивали кустарник, сдирали кору с деревьев, вздымали снежные фонтаны. Последний патрон диска ушел именно туда, откуда донесся тот жуткий вопль.

Когда стрельба прекратилась, в ушах еще стоял звон. Пустой диск с глухим стуком упал на каменный пол. Григорий тяжело дышал, его руки дрожали от отдачи, но в глазах горело холодное удовлетворение.

- Ну что, браток, - обернулся он к бандиту. - Еще веришь, что невидаль нельзя убить?

Леха медленно перевел взгляд с пулемета на брата. В его глазах читалось странное выражение - смесь надежды и нового страха.

- Видать, можно... - хрипло проговорил он. - Только вот... если ты ее ранил, но не добил... теперь она злее будет. Как раненый медведь.

Тишина после выстрелов длилась всего ничего. Затем часовню потряс мощный удар - будто в стену врезался бронепоезд. Каменная кладка затряслась, посыпалась штукатурка, застилая воздух белесой пылью.

- Матерь Божья... - вырвалось у налетчика, когда второй удар сотряс древние стены.

Комиссар инстинктивно пригнулся, продолжая держать бесполезный "Льюис" наготове. Его глаза, покрасневшие от порохового дыма, метались по помещению, выискивая слабые места. Варнак, волоча изуродованные ноги, отполз в угол, сжимая в руках «Кольт».

Третий удар прозвучал громче предыдущих. Оконный проем, где только что стоял пулемет, осыпался, и в образовавшийся пролом ворвался ледяной ветер. Но страшнее ветра было то, что они услышали - тяжелое, хриплое дыхание прямо за стенами. Оно обошло часовню кругом, останавливаясь у каждой бреши, будто вынюхивая добычу.

- Она выбирает место... - прошептал Леха, и в его голосе впервые зазвучал настоящий страх. - Как волк у загона...

Яшка вжался спиной в стену, его «Браунинг» дрожал в маленькой руке. Командир между тем быстро оценил обстановку: «Льюис» - пуст. «Винчестер» - пять патронов. «Маузер» - полный магазин. Двое нестроевых - один ранен, второй зелен как трава. И каменный мешок, который вот-вот станет ловушкой.

Четвертый удар пришелся в дверной косяк. Кладка обрушилась и в бреши показалось что-то... Нет, не показалось - воздух порогом странно колебался, будто над раскаленными камнями.

- Григорий Иванович... - тоненький голосок Шелестова дрожал, - а если она войдет?..

Осипов не ответил. Он уже стоял в центре помещения, «Винчестер» прикладом у плеча, ствол направлен в дверь. Его лицо в лунном свете, пробивавшемся через разрушенную кровлю, выглядело как лики статуй в Петергофе.

- Тогда будем стрелять, - спокойно сказал он. – Во все, что движется. Во все, что дышит. Пока не кончатся патроны…

Его голос оборвался, когда снаружи раздался новый звук - скрежет когтей по камню. Долгий, мучительный, будто кто-то точил нож о древние стены. Скребок приближался к оконному проему... ближе... ближе... Малой зажмурился. Григорий перехватил «Винчестер» покрепче. Варнак поднял «Кольт», хотя его руки тряслись от слабости…

Тишина навалилась внезапно, словно тяжелое одеяло. Даже ветер затих, будто затаив дыхание вместе с ними. Только в ушах еще звенело от недавней стрельбы, да на языке стоял горький привкус пороха.

- Ушло? - с надеждой спросил юноша.

- Затаилось, - поправил Варнак.

Комиссар с силой пнул валявшийся камень. Тот со звоном отскочил от стены, оставив на штукатурке свежий шрам.

- Твою мать! - его крик эхом разнесся по пустой часовне. - Тварь проклятая!

- Так что же нам делать-то, Григорий Иванович?

Налетчик, перебирая культяпками, неожиданно рассмеялся - хрипло, неестественно:

- Ждать рассвета, карась. На солнышке у нее силы нету, как у всякой нечисти...

- А ты почем знаешь, морда протокольная? - резко обернулся к нему чекист, но тут же пожалел о своей резкости. Брат ведь, хоть и бандит.

Леха стукнул кулаком по ящикам с золотом:

- А как, по-твоему, добро это сюда попало? Как рассвело - я и перетащил. На карачках, да... - его голос дрогнул, но тут же окреп: - Зато при деньгах!

Комиссар оскалился. Хоть и без ног, а золотишко не бросил! Настоящий Варнак - до последнего.

- Ладно, - он тряхнул головой, будто отгоняя дурные мысли. - Переждем до утра, уйдем. А потом? - его взгляд скользнул по разрушенным стенам. - Где мы новое укрытие сыщем?

Бандит лишь развел руками. В его потухших глазах читалось: «То, что будет утром – уже не мои проблемы».

- Яшка! - голос Осипова прозвучал резко, по-командирски.

Паренек вздрогнул, отрывая взгляд от разрушенного оконного проема:

- Да, Григорий Иванович?

- Лошади в лагере остались?

- Так точно. Гнедой Коржа да кобыла дяди Федора. На привязи у поваленной сосны, где на ночевку встали.

- Подь сюда, - Григорий сделал шаг к ящикам, поманив пальцем. Его сапоги хрустели осколками штукатурки на каменном полу.

Когда малец подошел, мужчина щелкнул замками и откинул крышку. В лунном свете золотые червонцы вспыхнули холодным блеском. Малой ахнул - никогда в жизни он не видел столько денег. Царские профили смотрели на Яшку с каждой монеты, будто упрекая за то, что их время прошло. И вдруг до парня дошло. Он понял, что Корж был приговорен в ту секунду, когда отряд покинул Пермь. Если б уголовник дожил до этого момента – он бы не устоял. Даже зная, что кара неминуема, он бы попытался украсть золото. Прирезал бы во сне каждого, как цыпленка, невзирая на возраст и заслуги. Сам Степан поплатился бы, конечно. Но потом. Как собака на солянке - сдохнет, но слизнет.

Комиссар провел рукой по аккуратно уложенным столбикам монет.

- Здесь двадцать тысяч. По десять в ящике...

- Чуть меньше, - поправил Варнак. - У меня были... расходы.

Осипов даже не взглянул на брата. Его глаза были прикованы к Яшке:

- Ты возьмешь эти ящики. Хоть волоком, хоть на спине, хоть зубами тащи - мне все равно. До лагеря, потом в Пермь. Прямиком в ГубЧК.

Парень заморгал, его худенькое горло сглотнуло.

- А как же...- голос сорвался на шепот.

- Она тебя не тронет, - перебил комиссар. - Ты ж у нас пока без греха. Как ангел во плоти.

- Да нет... я про вас, Григорий Иванович! - Шелестов вдруг покраснел. - Как же вы-то?

- Я тебя догоню. Может, не на Висельной тропе. Может, в Перми догоню. Но догоню обязательно.

- А дядя Варнак?

- Мне-то вообще все равно, где крышку накроют, - скривился Леха, потирая изуродованные ноги. - В лесу, в тюрьме - одна радость.

- Я вас не брошу! - вдруг закричал Яшка, и слезы брызнули из его глаз. - Не брошу и все!

Комиссар резко схватил парня за плечи, заставив встретиться взглядом.

- Я не приказываю бросать! Но пойми, боец! - его голос стал тише, но тверже. - Это золото - хлеб для питерских рабочих. Винтовки для товарищей в Германии. «Мировой пожар раздуем, на горе всем буржуям» - помнишь, как Безыменский писал?

Шелестов кивнул, вытирая лицо рукавом. Конечно, он не знал никакого Безыменского, и, не умея читать, ничего из его творений не читал. Но сейчас было не то время, чтобы спорить.

- Ты же хочешь, чтобы революция победила во всем мире? Чтобы не было больше богатых и бедных?

- Хочу! - выдохнул паренек, и в его глазах вспыхнул знакомый огонек.

- Ну вот! - Осипов похлопал его по плечу. - А я тебя догоню. Честное революционное.

Яшка вдруг рванулся вперед, как сорвавшаяся с цепи собачонка. Его кулачки застучали по груди командира - слабо, по-детски, но с отчаянной яростью.

- Врете! - голос парня сорвался на визг. - Вы все врете! Врете! Врете! Врете! Вы меня бросите! Бросите! Как Иван Захарович бросил! Как дядя Федор бросил!

Григорий даже не пытался уклониться. Стоял, приняв эти жалкие удары, чувствуя, как в груди что-то сжимается - то ли злость, то ли стыд.

- Ну-ну, карась, - неожиданно вмешался Варнак.. - Уймись ты. - Его голос, обычно грубый, с ехидными нотками, сейчас звучал почти по-отечески. - Разве ж ты не знаешь? Коммунисты друг дружку не обманывают. У них, - он язвительно щелкнул пальцами. – У них как в Евангелии: «Да будет слово ваше: да - да, нет - нет».

Парень замер, всхлипывая. Его худенькое тело еще дрожало от рыданий, но кулаки разжались.

- Правда? - он поднял на комиссара мокрые глаза.

Осипов молча кивнул. В горле стоял ком - врать в эти глаза было невозможно. Да и зачем? Скоро, очень скоро правда откроется сама. Утром. Когда Яшка уедет с золотом. Когда он с Варнаком останутся вдвоем против невидали.

- Ладно... - Малой вытер лицо рукавом, стараясь придать голосу твердость. - Только... только вы точно догоните?

- Точнее трехлинейки, - хрипло пошутил чекист и положил руку на взъерошенную голову, как когда-то делал с младшим братом. Задолго до революции. Задолго до того, как жизнь развела их по разные стороны баррикад.

Варнак фыркнул, поправляясь на своем месте у стены. Его пальцы нервно барабанили по «Кольту» - опытный налетчик чувствовал, что тишина снаружи слишком подозрительна.

Яшка, согнувшись под тяжестью ящиков, заковылял к опушке. Золото тянуло к земле, как грехи к душе. Каждый шаг давался с трудом - валенки вязли в снегу, оставляя глубокие борозды.

Григорий стоял в дверном проеме с «Винчестером», будто приросшим к плечу. Он вел стволом за мальцом, готовый в любой момент прикрыть его огнем.

Первые двадцать шагов прошли в напряженной тишине. Только хруст снега под ногами паренька да тяжелое дыхание Варнака за спиной. Пятьдесят шагов… сто шагов…

И вдруг...

Шелестов вскрикнул. Перед ним, в трех шагах, снег начал проседать сам по себе - будто невидимая стена выросла на пути. Малой рванул вправо - и тут же вправо сместились вмятины на снегу. Влево - та же история.

Чекист впился пальцем в спусковой крючок, но выстрелить не мог - боец был прямо на линии огня. Комиссар скрипнул зубами, чувствуя, как ярость подкатывает к горлу.

- Не двигайся! - крикнул он. - Стоять как вкопанный!

Яшка замер, дрожа, как осиновый лист. Его глаза, широкие от страха, были прикованы к пустому месту перед ним, где снег продолжал оседать под невидимой тяжестью.

Варнак за спиной брата хрипло выругался:

- Чертова бестия... играется с ним, как кот с мышью...

Чекист резко опустил «Винчестер». Пули бесполезны. Надо что-то другое...

Осипов внезапно рванул к двери, сбрасывая с плеча тулуп.

- Гриня! - охрип от неожиданности Варнак. - Ты куда, дурень?!

Лунный свет заливал поляну. Воздух звенел от мороза. Григорий сделал несколько резких шагов в сторону, противоположную той, куда ушел подчиненный.

- Ну что, гадина! - крикнул он, вскидывая «Винчестер». - Со мной сладу не было - с ребенком решила поиграть?

Снег перед ним вдруг вздыбился. Григорий не стал ждать - пять выстрелов слились в один оглушительный звон. Пули взметали снежную пыль, выписывая смертельные пассы.

Винтарь захлопал затвором - магазин пуст. Комиссар швырнул его в сторону, рука уже тянулась к «Маузеру».

Три выстрела. Четыре.

И тут воздух перед ним содрогнулся. Что-то огромное, невидимое, но отчетливо ощутимое рвануло вперед. Мужчина успел сделать последний выстрел почти в упор, когда страшный удар сбил его с ног. «Маузер» с лязгом отлетел в сторону, скрывшись в сугробе.

Чекист почувствовал, как что-то тяжелое и невидимое навалилось на грудь, придавливая к снегу. Холодный воздух вырвался из легких со стоном. Но пальцы правой руки уже привычным движением нащупали рукоять финки в сапоге.

Клинок блеснул в лунном свете. Осипов рубанул в пустоту перед собой - и вдруг лезвие встретило сопротивление. Раздался тот самый нечеловеческий вопль. Теплая липкая жидкость брызнула на лицо, пахнущая медью и гнилью.

- Попалась, гнида! - прохрипел комиссар, всаживая нож снова и снова.

Невидаль забилась, но не отпускала. Григорий почувствовал, как что-то острое впивается в ребра - клыки? Когти? Боль пронзила тело, но он продолжал бить, понимая, что это последний бой.

Вдруг...

- Командир! - раздался тонкий голос Яшки.

Комиссар мельком увидел парнишку в десяти шагах. Тот стоял, дрожащими руками целясь из «Браунинга», но не решаясь выстрелить, боясь задеть Осипова.

- Отдай сюда! - рявкнул мужчина, с трудом вырываясь из невидимых объятий.

Малой швырнул пистолет по снегу. Григорий рванулся вперед, схватывая оружие на лету. В тот же миг невидаль снова набросилась - теперь он чувствовал ее горячее зловонное дыхание прямо перед лицом.

Не целясь, на ощупь, чекист сунул ствол «Браунинга» в пустоту перед собой и нажал на спуск. Раз. Два. Три...

Последний выстрел прозвучал, когда ствол уже упирался во что-то невидимое, но твердое. Раздался оглушительный рев, от которого заложило уши. Давление на грудь внезапно ослабло.

Чекист откатился в сторону, хватая ртом морозный воздух. Перед ним на снегу появились вмятины - будто огромное невидимое тело билось в агонии.

Шелестов подбежал, его глаза были круглыми от ужаса.

- У... убили? - прошептал он.

- А ты сомневался во мне?

Комиссар с трудом поднялся на ноги, левая рука прижата к боку. Пальцы сквозь пропитанную кровью гимнастерку нащупали рваные края раны - скользкие, горячие.

- На, - протянул он бойцу «Браунинг», стараясь, чтобы голос не дрогнул. - Забирай золото и уходи.

Парень замер, уловив в тоне что-то неладное.

- А вы?..

- Догоню. - Осипов махнул рукой, тут же скривившись от боли. - Устал немного... отдохну тут.

Яшка стоял неподвижно, сжимая в руках пистолет. Его глаза, широко раскрытые, блестели в утреннем свете. Он все понял. И Григорий видел, что понял.

Без слов малец шагнул вперед и крепко обнял командира, впиваясь пальцами в его разодранную невидимыми когтями гимнастерку. Чекист почувствовал, как худенькое тело бойца дрожит, словно в лихорадке.

- Ладно, ладно... - комиссар похлопал его по спине, стараясь говорить бодро. - Хватит нюни распускать. Не люблю я долгих проводов.

Шелестов резко отстранился, вытер лицо рукавом и, не сказав больше ни слова, развернулся. Его шаги по снегу сначала были медленными, нерешительными, потом все быстрее, пока он не исчез между деревьями.

Осипов отнял руку от бока. Ладонь была черной от липкой крови. Она сочилась густо, странно пахла - не железом, а чем-то затхлым, болотным. Дело действительно было худо.

Часовня встретила его могильной тишиной. Варнак сидел, прислонившись к стене, голова безвольно склонилась на грудь. Золотой зуб еще блестел в улыбке, но глаза уже смотрели в никуда. Комиссар почему-то обрадовался - не придется брать грех на душу, становиться братоубийцей.

Он опустился рядом, достал последнюю папиросу. Руки дрожали, спичка дважды ломалась, прежде чем удалось закурить. Дым щипал легкие, но приносил облегчение.

И тут услышал. Сначала - одинокий скрежет когтей по камню. Потом - еще один. И еще. К часовне подходили сразу несколько тварей. Снег хрустел под невидимыми лапами со всех сторон.

- Да сколько же вас тут, гадин? - хрипло рассмеялся Григорий.

Он потянулся к «Кольту» брата. Оружие легко поддалось, будто ждало этого момента. Пальцы, скользкие от крови, передернули затвор, досылая патрон в патронник. Мужчина сделал последнюю затяжку, швырнул окурок в угол и поднялся на ноги. Колени дрожали, в глазах темнело, но он твердо стоял.

- Ну что, сыны собачьи, - прошептал он, выходя навстречу алеющему рассвету. - Устроим вам красные похороны...

Где-то вдали, уже далеко-далеко, звенели подковы по насту Висельной тропы - молодой боец вез золото в Пермь. А здесь, подле развалин старой часовни, что по эту сторону Камня, раздался первый выстрел.

Потом второй.

Потом тишина.

2025 г.

Больше моих книг можно найти тут: https://author.today/u/kka/works

Комиссар помял в руках папиросу, собираясь закурить, но замер, не успев поднести ее ко рту…

В этот момент бирюк исчез.

Не шагнул в сторону, не скрылся за деревом - просто растворился в воздухе, будто его и не было. Осипов резко моргнул, почувствовав, как по спине между лопаток медленно сползает ледяная капля пота. Он судорожно протер глаза - такого не бывает!

- Показалось, - попытался убедить себя чекист. - Или тень накрыла. Или…

Мысль прервал треск ломающихся веток. Вековая ель впереди вдруг качнулась, будто на нее налетел невидимый великан. С верхушки посыпался снег, осыпая землю серебряным дождем.

Кони окончательно потеряли рассудок от страха. Яшка, повисший на поводьях, болтался как мышонок в зубах деревенского кота. Его худенькие ноги отрывались от земли, когда взбешенный жеребец вставал на дыбы, сотрясая морозный воздух неистовым ржанием.

- Яшка! Лавр! - закричал Осипов, надрывая глотку. - Живо сюда!

- Идем, Григорий Иванович, - отозвался старый солдат. - Идем!

- Да бросайте этих чертовых коней!

Шелестов первым опомнился. Выпустив поводья, он рванул к часовне, поднимая фонтаны искристого снега. Его валенки глухо стучали по мерзлой земле, отбивая дробь революционного марша. Гущин замешкался. Старый солдат не мог бросить свой «Льюис» и, кряхтя, снимал пулемет с седла.

Сейчас Григорию показалось, что между деревьев мелькнуло что-то огромное и бесформенное. Тень скользила по снегу неестественно плавно, будто не касаясь земли, оставляя за собой лишь легкую рябь на снежной глади. Но когда он вгляделся, напрягая воспаленные от бессонницы глаза - перед ним была лишь пустота да колышущиеся ветви, будто дразнящие его своей естественностью.

Невидаль!

Пальцы комиссара сами собой полезли к груди, нащупывая под грубым сукном гимнастерки холодный металл крестика.

Гущин не успел сделать и шага, когда неведомая сила подхватила его с той же легкостью, с какой ураганный ветер срывает пыль с дороги. Старый солдат взмыл в воздух. Треух, свалившийся с головы, опал на снег, как осенний лист.

Пулеметчик пролетел саженей тридцать, его растрепанные седые волосы мелькнули в лунном свете - и с глухим хрустом, слышным даже из укрытия командира, тело ударилось о ствол вековой ели. Лавр Аристархович осел на корни, неестественно скрючившись, будто тряпичная кукла, надоевшая избалованному ребенку.

Паренек замер, словно врос в землю. Его лицо исказила гримаса первобытного ужаса - того, что сидит в каждом человеке с каменного века. Губы дрожали, но звука не издавали. Только глаза отражали лунный свет, как два крошечных зеркала.

- Беги! - рванул тишину хриплый крик Осипова.

Но Яшка стоял, вращая головой, как филин, пытаясь разглядеть того, кто… или что швырнуло Гущина.

- Винтарь, - хрипло бросил чекист, не отводя взгляда от темнеющей прогалины.

Его рука, вытянутая назад, тут же ощутила приятный вес - лакированное дерево цевья, холодный металл ствола. «Винчестер» брата словно сам лег в ладонь, будто желая отомстить за ноги хозяина.

Командир резким движением дернул скобу вниз-вверх. Звонки щелчок затвора прозвучал неожиданно громко в звенящей тишине. Приклад плотно уперся в плечо, палец нащупал спуск… и замер.

Куда целиться?

Перед ним расстилалась лишь пустота - серые, как волчья шкура, стволы елей, синеватый снег, колеблющиеся тени. Ни движения, ни звука. Только ветер шевелил ветви, да где-то в глубине леса ухала сова - одинокий страж ночи и безучастный свидетель.

Но комиссар больше не сомневался. Он знал - это невидаль. Она - существует! И она – здесь, рядом! Чекист чувствовал ее присутствие кожей - мурашки бежали по спине, волосы на затылке поднимались дыбом, словно перед грозой. Это не было суеверием или страхом. Это был древний звериный инстинкт, который не смогли вытравить из человека каменные мостовые, паровые машины и даже диковинный электрический ток. Инстинкт, который говорил, что хищник - рядом.

Чтобы поверить в невидаль не нужно было хотеть в нее верить. Оказалось достаточным лишь перестать не верить.

Где-то правее хрустнула ветка. Осипов резко повернулся, не целясь, выстрелил на звук. Грохот выстрела разорвал тишину, эхо покатилось между деревьями, теряясь в чаще.

- Покажись, тварь! - прорычал он, тут же дергая скобу.

Второй выстрел. Третий. Григорий стрелял методично, посылая пулю за пулей в темноту. Гильзы, падая на каменный пол, звенели, отсчитывая оставшиеся патроны. Дым пороха щипал ноздри, смешиваясь с запахом хвои и страха – резким, как нашатырь. Четвертый.

- Выходи! - крикнул он, вкладывая в голос всю ненависть.

Последняя пуля ушла в ночь. Наступила тишина - глухая, давящая непривычным звоном после грохота выстрелов.

- Патроны, - рявкнул командир через плечо, не отрывая взгляд от поляны. Его ладонь, дрожащая от напряжения, повисла в воздухе.

- Бесполезно, брат…

- Патроны! - само слово прозвучало, как орудийный залп.

Жестяная обойма с лязгом вошла в гнездо. Пять латунных цилиндров оин за другим исчезли в нутре винтовки. Разумом комиссар понимал, что стрелять в пустоту бесполезно, но руки сами делали свое дело. «Винчестер» ожил, выплевывая огонь в белесый сумрак.

- Перезаряди, - буркнул Осипов, протягивая винтовку брату. Его ладонь на мгновение задержалась на лакированной рукояти - уж больно доброе оружие сделали янки, с ним не хотелось расставаться.

Пока Варнак с трясущимися руками возился с патронами, чекист впился взглядом в лунную поляну. Каждый куст, каждая тень казались подозрительными. Снег искрился холодными самоцветами, обманчиво прекрасный. Где-то там, в этой красоте, пряталась смерть.

Внезапно сердце комиссара гулко ударило о ребра и замерло.

- Яшка, сынок... - голос его звучал неестественно спокойно. - Медленно иди сюда... Главное - не оборачивайся.

- А-ага... - выдавил из себя паренек.

Его голос дрожал, как гармонь в руках сельского пьяницы. Почуяв неладное, малец судорожно сжал «Браунинг». Первый шаг дался с трудом - ноги будто приросли к земле. Второй - уже увереннее.

Прямо за спиной Яшки, не далее чем в двух саженях, снег начал проседать. Словно невидимый великан топтался на месте. Следы появлялись сами собой - широкие, звериные, с когтями с палец длиной. Каждый отпечаток был размером с добрый лапоть, но форма... Ни медведь, ни волк не оставляли таких.

Чудище, казалось, не замечало Шелестова. Оно металось из стороны в сторону, как пес на привязи, оставляя на снегу причудливый узор. Временами следы вдруг обрывались, будто существо поднималось в воздух.

- Господи помилуй... - невольно вырвалось у Варнака. Его пальцы дрожали, вставляя последний патрон.

Григорий молча принял заряженный «Винчестер». Приклад уперся в плечо, ствол дрожал, выписывая в воздухе восьмерки. Он знал куда целиться - точно по следам. Но риск задеть Яшку...

Юнец сделал еще один шаг, и его глаза, полные ужаса, встретились с мушкой винтовки. В ту же секунду в детском лице промелькнуло понимание - ЭТО находится у него за спиной. Он неестественно вытянул шею, пытаясь заглянуть через плечо, не решаясь развернуться всем корпусом.

Когда же взгляд паренька скользнул по снегу и он увидел появляющиеся из ниоткуда звериные следы, из перекошенного рта вырвалось:

- Мама...

И тут Шелестов сорвался с места. Его ноги, казалось, даже не касались земли - так быстро он помчался к часовне. Валенки лишь мелькали в лунном свете, как спицы в колесе телеги, мчащейся во весь опор.

Следы невидали внезапно оборвались. Осипов, не отрывая взгляда от этого места, явственно услышал тяжелое, хриплое дыхание - точь-в-точь как у гончей, взявшей след. В морозном воздухе на мгновение показались два облачка пара - будто невидимое чудовище фыркнуло от ярости.

Не раздумывая ни секунды, комиссар поднял «Винчестер». Прицел взял на полтора аршина выше последнего следа – туда, где по его прикидкам должна быть грудь твари. Пять выстрелов грянули один за другим, оглушительно разнесясь по лесу, будто кузнец ударил пять раз по наковальне. Одна гильза, ударившись об откос, выпрыгнула наружу и утонула в снегу, оставив после себя черную дыру в белизне, как пулевое отверстие в простыне.

Не давая невидале ни секунды передышки, Григорий мгновенно перехватил "Маузер". Десять выстрелов - четких, как удары метронома - врезались в пустоту. Последняя пуля еще не долетела до цели, когда Яшка, добежав до часовни, ловко перекувырнулся через оконный проем, как заяц ныряет в спасительные кусты.

- Попали, Григорий Иванович? - взволнованно спросил Малой. Он приник к оконному косяку, высовываясь по пояс. Теперь в его голосе слышался не страх, а азарт охотника. - Попали?

- Ты б еще спросил, сколько раз... - сквозь зубы процедил командир, не отрывая взгляда от леса. Его пальцы механически перебирали патроны, заряжая «Маузер».

- Безгрешная душа! - неожиданно ахнул Варнак, хватанув кулаком по полу.

- Чего? - комиссар резко повернулся к брату, сдвинув брови в сердитой складке.

- Да ты ж слепой, Гришка! - Леха горько усмехнулся. - Эта тварь только до нас, до грешников, падка. А твой карась... - он кивнул в сторону Яшки. - У него ж еще молоко на губах не обсохло. Какие у него грехи? Воробья из рогатки подстрелил? В церковной кружке медяки тырил?

Чекист замер, патрон застыл на полпути к магазину. Мысль, столь очевидная, что ее не замечаешь, будто собственный нос. Он резко щелкнул затвором и убирал «Маузер» в кобуру.

Нужно оружие посерьезнее. Осипов представил на мгновение батарею трехдюймовок - как шарахнут шрапнелью по поляне, и от невидали мокрого места не останется, и от леса одни щепки.

- Гранаты у тебя еще есть? - спросил он, чиркая спичкой о портупею.

- У меня тут что, арсенал Главного управления? - фыркнул бандит, нервно потирая ладонью шею. - Одна была - и ту на вас, краснопузых, потратил.

Сигаретный дым щипал глаза, но Григорий не отводил взгляда от окна. Среди переплетения темных стволов что-то блеснуло тусклым металлом. Труба "Льюиса" торчала из сугроба, будто перископ субмарины, всплывшей в снежном море.

Не пушка, конечно, но на безрыбье и рак - щука.

- Яшка, - голос чекиста прозвучал тихо, но твердо, как удар штыка о лед. - Отдышался?

Паренек, прижавшийся спиной к холодной стене часовни, шумно втянул носом воздух. Его щеки пылали от бега, а глаза все еще были круглыми от страха.

- А-ага... - выдавил он, вытирая сопли тыльной стороной ладони.

- Пулемет видишь? - командир кивнул в сторону поляны, где в снегу лежал «Льюис» Гущина.

Яшка сощурился, привстал на цыпочки - будто это могло помочь разглядеть лучше. Его худенькая фигурка напряглась, как колодезная цепь.

- Ага... - он облизнул пересохшие губы. - Но я не пойду!

- Как это - не пойдешь? - грозно нахмурился комиссар. - Это - не просьба. Это приказ, боец! Настоящее боевое задание!

- А вдруг... вдруг она меня цапнет?

- Не боись, карась, не цапнет, - неожиданно вставил Варнак. - Ты ей, невкусный, как каша без масла. Разве что попробует маленько, да тут же выплюнет.

Григорий тем временем принял от брата перезаряженный «Винчестер». Металл был ледяным даже через грубые кожаные перчатки.

- К тому же... - он щелкнул затвором, и звук этот прозвучал как обещание. - К тому же я тебя прикрою. Только дыхание ее услышишь - бухайся в снег, как мешок. А я... - Осипов прищурил один глаз, прицеливаясь в пустоту за окном. - Я не подведу.

Яшка перевел взгляд с одного на другого. В его глазах читалась борьба - страх против желания доказать, что он не трус. Наконец, сглотнув ком в горле, паренек кивнул.

- Ладно... только... только цельтесь лучше, Григорий Иваныч...

- Как в тире на Сенной, - коротко бросил командир. - По команде. Раз... два...

На счет «три» малец рванул к выходу, его валенки гулко шлепали по каменному полу, будто хлопали в ладоши. В последний момент перед прыжком наружу он обернулся - и в его глазах Григорий прочитал немой вопрос: «А вдруг?..» Но было уже поздно сомневаться. И паренек, низко пригнувшись, бросился к пулемету через заснеженную поляну, где где-то рядом невидимо бродила смерть.

Яшка мчался, как подстреленный заяц, не разбирая дороги. Каждый шаг отдавался в висках гулким стуком - казалось, весь лес слышит, как бешено колотится его сердце.

Пулемет лежал в сугробе, словно ждал его. Лавр Аристархович так и не успел сделать из него ни единого выстрела. Малой налетел на «Льюис», схватил ледяную сталь руками - и в тот же миг услышал за спиной...

Тяжелое, мокрое сопение.

Прямо за ним.

Близко-близко.

Веки сами собой сомкнулись. «Бухайся в снег!» - вспомнилось наказ комиссара. Но тело не слушалось, окаменев от ужаса.

Теплый воздух коснулся его шеи. Что-то огромное и невидимое принюхивалось, обдавая его запахом прелых листьев и старой крови. Шелестов зажмурился крепче - вот-вот клыки вонзятся в загривок...

Но ничего не произошло. Только снег захрустел под тяжелыми шагами. Чудище, фыркнув, отвернулось - будто потеряло к нему всякий интерес. Как к пустому мешку или пню.

Не веря своему спасению, Яшка рванул обратно, волоча пулемет. «Льюис» оставлял за собой борозду, как плуг.

Из часовни грянул выстрел - Осипов прикрывал отход. Пуля просвистела над головой, но боец даже не пригнулся. Он бежал, задыхаясь, с одной мыслью: «Не трогает! И правда не трогает!»

Последние метры дались мальцу особенно тяжело. Ноги стали ватными, будто налитыми свинцом, в глазах заплясали черные пятна. Он влетел в дверной проем, споткнулся о порог и грохнулся на каменный пол, выпустив из ослабевших рук тяжелый «Льюис». Пулемет звякнул о плиты, подпрыгнув, как живой.

- Получилось... - выдохнул паренек, чувствуя, как по всему телу разливается предательская дрожь. Его кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. - Видали? Она... она меня...

- Видали, - резко перебил чекист, уже хватаясь за пулемет. Его наметанные пальцы быстро обследовали механизм - ствол не забит снегом, затвор двигается свободно. - Молодец, товарищ Шелестов. Теперь давай сумку...

- Какую еще сумку? - захлопал глазами Яшка, с трудом поднимаясь на дрожащих ногах.

- Ту, в которой Лавр запасные диски хранил, - сквозь зубы процедил комиссар, не отрывая взгляда от оконного проема.

- Да не было там никакой сумки... - растерянно пробормотал юноша.

- Молодец, товарищ Шелестов, - повторил командир, но теперь в его голосе не звучало и тени похвалы. Скорее - горькая ирония.

Впрочем, возможно, Малой и прав. Может, сумка осталась на сбежавшей лошади. А может, висела на самом Гущине, когда невидаль швырнула его на ель. В любом случае, в приемнике «Льюиса» был один целый диск, заполненный длинными английскими патронами - почти полсотни выстрелов. Не густо, но лучше, чем ничего.

- Я сейчас... - Яшка вскочил на ноги, отдышавшись.

- Отставить! - рявкнул Григорий так, что подчиненный вздрогнул.

Рисковать мальцом второй раз он не собирался. Одного чуда на вечер хватит.

Комиссар растоптал окурок каблуком, оставив на камне черный след. Затем ловко установил сошки пулемета на груду камней у оконного проема, прицелился в темнеющий лес.

- Покажись, погань, - прошептал он, прижимаясь щетинистой щекой к холодному дереву приклада. - Покажи свою морду, если она у тебя есть...

В его голосе появилась привычная сталь, хотя глаза оставались пустыми.

- Помогай, Яшка, - буркнул Лавр, с трудом поднимая тяжелый «Льюис». - Один не дотащу…

Малой кивнул и его худенькие ручонки вцепились в приклад. Оружие показалось ему невероятно тяжелым в сравнении с привычной трехлинейкой.

Остатки отряда двинулись вперед, пробираясь по схватившемуся за ночь снегу. Каждый шаг давался с трудом - ледяная корка проваливалась под ногами, острые края резали сапоги и валенки, как зубы неведомого зверя, пытавшегося проглотить чекистов. Холод пробирался под одежду, кусал щеки, заставлял слезиться глаза.

Внезапно лес расступился, открыв взору неожиданную картину. Среди заснеженных елей и обломков скал возвышалась полуразрушенная каменная часовня. Ее стены были покрыты мхом, отчего казались черными в ночи. Купол давно рассыпался, о том, что он вообще был, напоминал только покосившийся крест, словно склонившийся в мольбе. Окна зияли пустыми провалами, как глазницы черепа.

- Тут, - прошептал Осипов.

Словно подтверждая его догадку, раздался резкий хлопок запала и нечто, похожее на пузатый огурец, шлепнулось в снег в нескольких шагах от бойцов.

- Ложись! - завопил Григорий, бросаясь плашмя и увлекая за собой Яшку.

Мир взорвался огнем и грохотом. Черные комья мерзлой земли, перемешанные с жухлой травой и белыми хлопьями снега, взметнулись в воздух. Осколки со свистом пронеслись над головами - один, злобно урча, впился в ствол ближайшей ели, вырвав кусок коры и обнажив светлую древесину.

Запахло смолой и гарью.

- Вот же нехристи… - пробормотал Гущин, стряхивая с треуха щепки и землю.

- Все целы? - обернулся Осипов.

- Цел, - отозвался Шелестов, дрожащими пальцами вытирая грязь с лица.

- И я цел, - ответил Лавр, уже разворачивая похожий на фабричную трубу ствол «Льюиса» в сторону часовни. - Григорий Иванович, давая я этих сволочей гранатой…

- Отставить гранатой, - процедил комиссар сквозь зубы. Он приподнялся на локтях, и его голос, хриплый от напряжения, гулко разнесся по лесу: - Варнак! Сдавайся! Ты окружен!

Тишина.

Только ветер шевелил ветви, да где-то вдали капало с крыши часовни. И вдруг...

- Люди?! - раздался из руин удивленный и странно радостный окрик. - Люди! Сдаюсь! Сдаюсь, братцы!

Гущин и Осипов переглянулись. Сдаваться было совсем не в духе Лехи-Варнака - того самого кровожадного бандита, чья слава гремели от Волги до Урала.

- Так, Лавр, - медленно проговорил Осипов, его глаза, узкие как щели, не отрывались от черного прямоугольника двери часовни. - Ты - здесь. Если полезут - всех в штаб к Духонину...

- Есть! - оскалился пулеметчик. Старый солдат с характерным щелчком передернул затвор «Льюиса», укладываясь за валун так, чтобы прикрыть и себя, и подходы к часовне.

- А мы... Яшка!

- Я, Григорий Иванович! - паренек вздрогнул, но голос его звучал тверже, чем можно было ожидать.

- Берем в клещи. Ты заходишь слева, я - справа. Кого увидишь - вали, и не думай...

- В смысле - валить? - Малой захлопал глазами, его пальцы нервно теребили цевье трехлинейки.

Осипов резко развернулся, схватив парнишку за плечо. Его глаза в темноте горели холодным огнем.

- В смысле - маслину в бубен. Все понял?

- Ага! - Малой глотнул воздух и кивнул, слишком резко, слишком по-мальчишески.

- Тогда - вперед!

Комиссар махнул рукой, и они разошлись в разные стороны, как тени.

Григорий двигался, прижимаясь к стенам часовни. Камни, покрытые вековым лишайником, были шершавыми под пальцами. Каждый шаг давался с трудом - снег предательски хрустел под ногами, а ветер норовил сорвать с головы папаху. Он шел, пригнувшись, «Маузер» наготове, ухо ловило каждый звук из темноты. Где-то впереди шаркнула нога по каменному полу - или показалось?

Яшка тем временем крался слева, его худенькое тело дрожало от напряжения. Он то и дело оглядывался назад, на Гущина, будто ища поддержки. «Браунинг» в его руках казался игрушкой, но паренек сжимал его так крепко, что пальцы побелели. Вдруг - шорох! Яшка замер, сердце колотилось так, что, казалось, его слышно на весь лес. Из-за угла показалась тень... нет, всего лишь ветка…

Оба - и командир, и боец - сближались с противоположных сторон, как клещи, готовые сомкнуться на шляпке ржавого гвоздя, торчащего из подошвы Революции.

Григорий первым вошел в руины. Часовня дышала заброшенностью - из трещин в каменном полу пробивался бурьян, а в углах уже вздымались молодые деревца, словно природа пыталась забрать свое обратно. Воздух был спертым, пахнущим плесенью и... табаком. На этот едва уловимый запах комиссар и пошел, держа «Маузер» наготове.

Первые два помещения, освещенные призрачным лунным светом, просочившимся через прорехи в кровле, оказались пусты. Но вот в третьем…

У дальней стены, прислонившись к грубо отесанному камню, сидел человек в лисьем полушубке. Его ноги, одетые в изодранные ватные штаны, были вытянуты вперед. Левая заканчивалась почерневшей культей, правая ступня еще держалась на лоскутах кожи, но выглядела так, будто ее пропустили через мельничный жернов.

Пол был усеян пустыми консервными банками, окурками, обрывками бумаги. На двух деревянных ящиках, поставленных друг на друга, лежал американский «Винчестер» - чистый, ухоженный, явно любимый.

- Ля... - выдохнул раненый, и в этом звуке была и боль, и странное облегчение. - Брат!

Увидев чекиста, он даже не дрогнул. Не сделал попытки схватиться за винтовку или вытащить «Кольт» из новенькой коричневой кобуры с маркировкой «US». Просто улыбнулся - той самой улыбкой, что Григорий помнил с детства, когда они вдвоем таскали яблоки из сада дяди Игната.

- А я-то гадал... - хрипло проговорил Варнак, - что за Гришка Осипов в ГубЧК появился... Думал, однофамилец - и тезка в придачу. Никак не ждал, что родной брат к краснопузым переметнется!

Григорий ощутил, как по спине пробежали мурашки. Его пальцы сжали «Маузер» так, что костяшки побелели.

- А я, как про Леху-Варнака услышал - сразу смекнул. Ты это...

- Знал бы батька, что ты коммунистом родился - собственноручно удавил бы, - оскалился бандит, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что когда-то пугал всю округу.

- Коммунистами не рождаются, - резко парировал комиссар. - Коммунистами становятся.

Он сделал паузу, глядя на изуродованные ноги брата.

- Будто тебя не удавил бы, узнай он, что ты налетчиком станешь.

Варнак рассмеялся - громко, искренне, как в те времена, когда они вдвоем убегали от сельского старосты, теряя по пути украденные яблоки. В своем саду тоже росли и яблони, и груша. Но те, со двора дяди Игната, казались вкуснее и слаще.

- Тоже удавил бы!

Тишина повисла между ними, густая и тяжелая, как деготь. Где-то снаружи послышались осторожные шаги.

- Твои? - насторожился Осипов, вжимаясь в неровную каменную стену. Его ладонь крепко обняла рукоять «Маузера».

- Твои, - ответил Леха, слабо мотнув головой. - Моих... больше нет.

Не успел командир сделать шаг из тени, как в каморку ворвался Яшка. Корча свирепую гримасу, он направил «Браунинг» прямо в грудь Варнака. Но судьба сыграла злую шутку -нога зацепилась за корягу, и паренек растянулся на гнилом полу. Пистолет, звякнув, покатился к ногам бандита.

Шелестов замер. Но - что поразило даже Осипова - не завопил, не заплакал, не стал молить о пощаде. Просто зажмурился и напрягся, приготовившись к последнему выстрелу в своей жизни. Приготовился умереть молча, как подобает настоящему чекисту и настоящему коммунисту.

- Хорош у тебя боец, - усмехнулся налетчик.

В его голосе прозвучала не столько издевка, сколько нечто похожее на уважение.

Прошло несколько томительных мгновений. Выстрела не последовало. Когда Малой осмелился открыть глаза, перед ним оказался его же «Браунинг» - Леха держал его за ствол, протягивая обратно.

- На... - прохрипел бандит. Он не мог не узнать пистолет Юсупа, но не подал вида. - Не теряй больше, карась. В следующий раз могут не вернуть.

Яшка, все еще не веря своему спасению, осторожно взял оружие. И только тогда заметил стоящего в тени комиссара. Тот смотрел на него строго, неодобрительно качая головой.

Паренек перевел взгляд с Григория на Алексея... Сходство было очевидным - те же пронзительные глаза цвета уральской стали, та же характерная горбинка носа, даже манера сжимать губы.

- Да, - глухо подтвердил чекист. - Братья мы, братья.

В голове у юнца мелькнула страшная мысль - а вдруг комиссар, тот самый Осипов, которому он верил больше, чем себе, предал их всех? Рука с «Браунингом» дрогнула, ствол нерешительно пополз в сторону командира...

- Сдурел? - резко оборвал его Григорий, одним точным движением выбивая пистолет. - Иди, зови Гущина. Да коней сюда подведи.

- Ага... - растерянно пробормотал Малой, потирая онемевшие пальцы.

Подобрав оружие, он направился к выходу. Сначала шел медленно, оглядываясь через плечо, будто ожидая выстрела в спину. Потом шаг его ускорился, перешел в бег - не от страха, а от желания поскорее покинуть это странное место, где враги оказывались братьями.

А в часовне вновь воцарилась тяжелая тишина. Два брата смотрели друг на друга через годы разлуки, через баррикады гражданской войны, через пропасть сделанных выборов.

Осипов достал из кармана смятую пачку «Дуката», вытащил две папиросы. Одна за другой они вспыхнули в пламени спички, оранжевый свет на мгновение осветил его изможденное лицо. Одну он протянул брату.

Леха жадно затянулся, но сразу закашлялся - глухо, с хрипотой, будто в легких у него булькала вода.

- Небось, махорку куришь, - усмехнулся Григорий, подбирая «Винчестер». Он ловко провернул оружие в руках - тяжелое, сбалансированное, с массивной скобой. - Хорош винтарь!

- Да, - прохрипел Варнак, хлопая по кобуре. - Вот еще «Кольт». Новенький!

Чекист поднял бровь:

- Где взял?

Бандит оскалился, обнажив золотую фиксу:

- Так у вас, родимых, и взял! Два мешка муки отдал за него.

- Дорого, - поморщился комиссар, проводя пальцем по штамповке на стволе винтовки.

- Ты, брат, не поверишь, - Леха вдруг залился смехом, который тут же перешел в новый приступ кашля. - Я точно так же сказал! Но мне, за ради того, чтобы красную сволочь сподручней стрелять, никаких денег не жалко!

Он смеялся долго, истерично, пока слезы не потекли по его грязным щекам. Потом затих, вытер лицо рукавом и тяжело дышал.

- Давай уже, спрашивай, брат, - наконец проговорил он, пристально глядя на Осипова. - Я ж вижу, куда ты все время косишься...

Григорий кивнул на изувеченные ноги:

- Волки?

Лицо Варнака вдруг стало серьезным. Он потянулся за новой папиросой, но рука дрожала так, что пришлось закурить с третьей попытки.

- Не, брат. Не волки, - он затянулся, выпуская клубы дыма. - Невидаль.

В углу часовни что-то звякнуло. Оба брата невольно повернули головы, но там была только ворона, добравшаяся до остатка тушенки в жестянке.

- Брехня, - решительно заявил Осипов, но уже без прежней уверенности. - Нет никакой невидали!

- Ты это моим ногам скажи, - огрызнулся Леха, с ненавистью глядя на свои изуродованные конечности. - Или Юсупу с Алтыном, которые в петлю полезли. Или Фомке с Сашкой, которых она на моих глазах разодрала! Есть она - невидаль! Хотя... - он внезапно усмехнулся. - Я ж тоже поначалу думал, что никакой невидали нет.

Бандит запустил руку за пазуху, долго копался в потаенных карманах, пока не извлек кожаную флягу. Встряхнул ее возле уха - пусто. Огорченно швырнул в угол, где та глухо ударилась о камень, спугнув ворону.

- Кончилось? - спросил Григорий, хотя знал ответ.

- Как в комиссариате, - невесело усмехнулся Варнак. - На сухую придется... Слушай, братка, как дело было.

Он перевел дыхание, собираясь с мыслями. В часовне стало так тихо, что слышно было, как где-то скребется полевая мышь.

- Друзья мои...

- Подельники, - поправил чекист.

- Да называй как хочешь, - махнул рукой налетчик. - Решили, что двадцать тысяч на пятерых может плохо поделиться, - он стукнул кулаком по ящикам, и те отозвались звонким, почти музыкальным звуком. - Настояли на проводнике, если, мол, я решу их в горах кинуть. Да я ж не такой! Я - не урка какой-нибудь, я - грабитель идейный!

- Верю-верю, - кивнул комиссар, и в его голосе прозвучала странная смесь сарказма и усталости.

- Вызвался только мельник. Егором звать. Угрюмый, как грозовая туча! Хоть на ремни его режь - слова не вытянешь! - Леха закашлялся, вытирая пот со лба. - Поупрямился сперва, не без этого. Ну, Васька таких уговаривать умеет... умел.

Варнак замолчал, прислушиваясь к звукам снаружи. Где-то далеко завыл ветер.

- Пошли Висельной тропой, через Горелый лес. В первую же ночь Юсуп вздернулся. Я значения не придал - всякое бывает, замотался человек... зачем в душу лезть, коли душа покоя просит? Потом - Васька-Алтын. И именно в тот день, когда у него шнурок с крестиком порвался. Тут я уж насторожился. Два висельника кряду, да оба без крестов - не бывает такого!

Леха нервно затянулся, дым клубился вокруг его бледного лица.

- Фомка с Сашкой радовались - золото на троих лучше, чем на пятерых! А я чую - ведет нас мельник не туда. Уже Гнилое болото должно быть, а он нас круто на север забирает.

Грабитель прервал рассказ, потянувшись за новой папиросой. Григорий молча дал прикурить, и братья на мгновение замолчали, наблюдая, как табачный дым смешивается с холодным воздухом часовни.

- Тут я за «Кольт» схватился, - продолжил Леха, и его голос стал жестким. – «Говори, красная морда, куда ведешь, не то пулю между глаз пущу...»

- А дальше?.. - нетерпеливо потребовал командир, подавшись вперед.

Бандит закашлялся, вытирая пот со лба меховым рукавом. Когда он заговорил снова, голос дрожал, словно натянутая струна:

- Дальше... эх, братка, ты мне не поверишь! Стоял передо мной мельник этот, Егор... Стоял, как ты сейчас, в двух шагах. И вдруг - бац! - и нет его! Как сквозь землю провалился! Кони взбесились - Сашку с Фомкой с седел сбросили, сами в чащу кинулись. Мой жеребец на дыбы - ящики с золотом в снег посыпались. Слава тебе, Господи, что вы, красные, добрые ящики делаете, а то бы нам теперь по лесу на карачках ползать, каждый червонец собирать...

- Дальше…

Леха нервно облизал пересохшие губы. Глаза его бегали по сторонам, словно он снова видел тот страшный момент.

- Дальше... следы на снегу сами по себе появляться начали. Сперва к Сашке подошли... И тут... - голос Варнака сорвался на хрип. - На моих глазах его пополам разорвало! Как портки старые... Я - драпа! Куда глаза глядят!

Рассказчик замолчал, тяжело дыша. Пальцы его судорожно сжимали и разжимали край полушубка.

- Что стало с Фомкой - не знаю, не видел. Только визжал он, как порося режут. А я приметил часовню эту - и сюда. Чую - сопит за спиной кто-то. А я не поворачиваюсь - признаю, чуть под себя не наделал. Вдруг - хвать меня за ногу… повернулся - боль такая, хоть волком вой, а никого нет! Бахнул, куда придется, да давай деру. На порог уже - и тут она меня за вторую ногу цап… зубами, гадина! - он с силой отшвырнул окурок.

- Кто - она? - не понял Осипов. - Кто - зубами?

- Да невидаль же! - завопил Варнак, и в глазах его вспыхнул безумный блеск. - Разве ты не слышишь?! Человечьим языком тебе говорю! Невидаль проклятая!

- Как же ты так чудесно спасся, если невидаль тебя уже цапнула? - с сомнением покосился на брата Григорий. - Что ей помешало кончать тебя?

- А ты не понял? - оскалился Леха улыбкой сумасшедшего. - Место-то святое! - он хлопнул ладонью по стене. - Не может она сюда! И в голову не может пробраться к тем, кто крестик носит! Да я ж в вас гранатой не со зла… думал - она, невидаль вернулась!

Комиссар медленно опустился на ящик, чувствуя, как дрожь пробегает по спине.

- Послушай, брат... - начал он осторожно, - ты говоришь, вчера ночью Егора видел?

- Точно! Как тебя сейчас вижу! - уверенно кивнул Варнак.

Чекист перевел взгляд на свои дрожащие руки. Вчера ночью... Вчера ночью Егор неотлучно был с отрядом. Сердце Осипова сжалось от внезапного понимания - перед ним сидел безумец, окончательно потерявший связь с реальностью.

Наверно, так и сходят с ума. Моментально, внезапно…

Леха внезапно потянулся к нему, и Григорий увидел в его глазах ту самую мольбу, что бывает у раненых зверей, когда они понимают - конец близок.

- Брат... - голос Варнака стал тихим, хриплым, будто скрип колодезного ворота. - Я знаю... не жилец уже... Сам бы, да грех на душу брать не хочу... - он замолчал, глотая воздух, словно рыба, выброшенная на берег. - Не желал я тебе такой участи, но... прости, Гриня... Больше некому... все ж, ты мне брат, хоть и красный…

Комиссар почувствовал, как в горле застрял ком. Он понимал без лишних слов - о чем просит брат. И понимал другое: иного выхода нет. Еще когда вызывался добровольцем идти по следу банды, он знал, чем это может кончиться. Хотел лишь одного - увидеть последнюю родную душу в этом мире перед тем, как...

Но так даже лучше. Никто не будет пытать Леху, как это любят делать некоторые несознательные товарищи. Никто не станет глумиться над телом.

Чисто, быстро, по-братски...

Размышления прервало дикое, неестественное ржание. Не то испуганное, не то предсмертное. Лошади орали так, будто их резали.

Осипов резко поднялся, и деревянный ящик под ним жалобно скрипнул. Он шагнул к оконному проему, где когда-то были стекла, а теперь зияла черная дыра, обрамленная облупленной штукатуркой.

Снаружи, в лунном свете, метались тени. Яшка и Гущин, согнувшись, тащили за поводья взбесившихся коней. Животные вставали на дыбы, били копытами, закатывали белки глаз - казалось, они почуяли саму смерть...

- Способности. Открыть/закрыть дверь, толкнуть элемент интерьера, дать подсказки через окружение и даже сыграть простенькую мелодию на фортепиано - всё это базовый набор навыков, без которого призраку должно быть стыдно выходить на люди. Все их проявления показывают, что они обладают разумом, интеллектом. Призраки также способны контролировать свои силы, проявлять эмоции и поэтому их действия становятся всё более агрессивными и опасными постепенно. Классический зомби же идёт напролом, не заботясь о последствиях; формальное отсутствие интеллекта компенсируется числом.

- Расположение. Призрак связан с конкретным местом - домом, кладбищем, местом убийства; иногда он преследует одного человека, но свободно перемещаться не в силах. Зомби, напротив, скитаются, куда угодно, в бесконечном поиске пищи - у них нет "дома" и даже понятия о нём.

- Отношение к человеку. Для зомби любой человек - еда и способ продлить бессмысленное существование. Призрак способен испытывать широкий спектр чувств - от ненависти к убийце до желания защитить живых. Сам человек может рассматриваться и как объект интереса, и как раздражающий фактор, и как инструмент для достижения своих целей.

Оба они когда-то были людьми, но лишились чего-то принципиально важного. Призрак - это душа без тела; зомби - тело без души (личности, интеллекта, памяти). Но самое интересно, что объединив их, вы получите человека.

Однако формула «человек = тело + душа» - огромное упрощение. Измените каждое слагаемое или даже способ их сложения - и результат может измениться кардинально.

Душа и тело есть, но жизнь дана искусственно, а тело сшито из разрозненных кусков? Мы получаем другой классический образ в жанре ужаса - Франкенштейн.

А если тело неорганическое, частично или полностью состоит из металла и электроники? Перед нами робот или киборг.

Человек умер, его призрака не наблюдается, а тело вроде не собирается подниматься для поисков еды? Но при этом у человека осталось множество следов интернет-активности на основе которых создаётся его посмертная копия. И вот уже перед нами интернет-призрак ограниченный не домом, а доменом.

Изменяя комбинаторно слагаемые, регулируя их (как например уровень сознания) можно прийти к уже существующим существам, таким как Пиноккио, Голем и Полиграф Шариков, так и создавать новых, ранее несуществующих.