Весняна несла небольшой глиняный жбан. «Я тебе, кузнец, квасу принесла. Холодного, ядреного. С ним работа веселее пойдет, чем с твоими блинами, Милада».

Милада вспыхнула, но не успела ответить, как к ним присоединилась Забава. Она не несла ничего съестного. В руках у нее был добротный домотканый рушник, чистый и белый.

«Ни жратвой, ни питьем его не взять», — пробасила она, с вызовом глядя на обеих. — «Я тебе, Ратибор, вот, утереться принесла. А то ходишь весь в саже, как леший. Забота мужчине нужна, а не бабьи подношения».

Три девицы стояли у входа, каждая со своим даром, и сверлили друг друга взглядами. Ратибор вздохнул, понимая, что спокойно поработать ему не дадут. Он оперелся на рукоять молота, превратившись в молчаливого зрителя.

Но это были еще не все. По тропинке, прямой и гордой поступью, шла Горислава. В ее руках не было ничего. Ее руки были ее даром — точнее, те дары, что были обещаны ими.

«Слетелись, вороны», — холодно бросила она, останавливаясь напротив троицы. — «Одна с блинами, другая с квасом, третья с тряпкой. Решили милостыней его сердце купить?»

Забава уперла руки в бока. «А ты что принесла, княжна? Свою гордыню непомерную? Ратибор мужик, ему забота нужна, а не твои речи холодные!»

«Ратибору нужна жена, а не служанка, Забава», — парировала Горислава. — «Жена, которая ему ровня, которая дом его сделает первым в деревне, а не та, что будет ему пот вытирать, как конюху. Я предложила ему то, чего ни одна из вас предложить не может — будущее».

«Будущее?!» — фыркнула Весняна. — «Ты ему предложила хомут на шею! У тебя в голове только род, да хозяйство, да чтоб все как у людей. А ему, может, жить хочется! Весело жить, с огоньком! А с тобой помрешь от скуки на второй день!»

«Лучше умереть от скуки в сытости и почете, чем от голода, но с твоими "огоньками", Весняна», — не осталась в долгу Горислава.

«А может, ему ни почет твой не нужен, ни веселье твое?» — вдруг вступила Милада, к всеобщему удивлению. Ее щеки пылали. — «Может, ему просто... тепла хочется? И покоя? Чтобы его накормили и не требовали ничего взамен?»

Забава расхохоталась. «Тепла? Покоя? Ты его видела?! Это вулкан! Ему не покой нужен, а такая же, как он, горячая! Чтобы искры летели! Чтобы стены в избе дрожали!»

Перепалка разгоралась. Они стояли на поляне перед кузницей и, забыв про самого Ратибора, выкрикивали друг другу в лицо все, что думали о нем, о себе и о соперницах.

«Да что ты можешь ему дать, кроме своей постели?!» — кричала Горислава Забаве.

«Больше, чем ты со своим холодным сердцем! Хоть дети будут знать, что такое материнская любовь, а не только отцовский приказ!» — ревела в ответ Забава.

«Вы обе дуры! — шипела Весняна. — Мужика умом брать надо, хитростью! А у вас обеих ума — что у курицы!»

«Лучше быть без хитрости, чем со змеиным языком!» — плача, выкрикнула Милада.

Ратибор слушал все это, и тяжесть в его груди становилась все больше. Они не видели его. Они видели перед собой приз — сильного самца, лучшего мастера, завидного жениха. Они делили его шкуру, как охотники делят шкуру убитого медведя, споря, кому достанется лучший кусок.

В этот момент в проеме ворот, за спинами спорящих, появилась Любава. Она не несла ничего. Она просто подошла к большом ушату с водой, который всегда стоял у входа, зачерпнула ковш и молча протянула его Ратибору.

Их взгляды встретились на мгновение. Она не улыбалась. Она не заигрывала. В ее глазах было лишь тихое, глубокое понимание. Она не давала ему еду, напиток или полотенце. Она давала ему то, что ему было нужно в этот самый момент — простой воды, чтобы утолить жажду, и молчания.

Ратибор взял у нее ковш и выпил его до дна. Шум и крики снаружи словно отдалились, стали неважными.

Он вернул ей пустой ковш. «Спасибо», — сказал он тихо. И это простое слово прозвучало весомее, чем все громкие речи, что он слышал за это утро.

Потом он поднял с земли свой самый тяжелый молот и с такой силой ударил им по наковальне, что звон заставил всех четверых вздрогнуть и замолчать.

«Прочь!» — рявкнул он, не глядя на них. Голос его был подобен грому. — «Все прочь! У меня работа».

Это был первый раз, когда он не просто проигнорировал их, а прогнал. Девушки, ошеломленные, переглянулись. Их пыл моментально остыл. Не сговариваясь, они развернулись и пошли прочь, оставив свои нетронутые дары на земле.

Только Любава, прежде чем уйти, поставила ковш на место и еще раз наполнила его водой.

Глава 11: Уязвленная гордость

Всеслав гнал коня, не разбирая дороги. Ветви хлестали его по лицу, оставляя красные полосы, но он не чувствовал боли. В его ушах все еще звенели слова Гориславы, произнесенные на глазах у всей деревни: "Мой избранник — кузнец Ратибор".

Он остановил жеребца только в глухом лесу, у небольшого озера с темной, неподвижной водой. Конь тяжело дышал, роняя с губ белую пену. Всеслав соскочил на землю и с яростью ударил кулаком по стволу старой сосны. Кора впилась в костяшки, до крови царапая кожу.

Боль немного отрезвила его. Он смотрел на свое отражение в темной воде. Он видел там красивого, сильного парня из знатного рода. Наследника боярских угодий. Того, перед кем заискивали мужики и кому бросали томные взгляды девки на ярмарках. И этот человек сейчас был публично унижен. Отвергнут. И ради кого?

Ради кузнеца.

Слово "кузнец" жгло его нёбо, как раскаленный уголь. Не княжич, не дружинник, даже не заезжий купец. Простой деревенский смерд, который целыми днями стучит молотом, перепачканный сажей и потом. Сама мысль об этом была невыносимой, как пощечина.

Дело было не в Гориславе. Да, она была красива, горда, завидная невеста. Но таких он мог найти десятки. Дело было в самом факте отказа. В том, из-за кого ему отказали. Если бы она выбрала другого боярича, сына воеводы, это был бы вызов, поединок равных. Но кузнец... это было не просто поражение, это было унижение. Его сравнили с ремесленником и он проиграл.

"Ратибор", — прошептал он имя, и в этом шепоте была змеиная злоба. Он вспомнил все, что слышал об этом человеке. Силен, молчалив, все девки по нему сохнут. Теперь эти слухи обрели плоть и кровь. Этот Ратибор, сам того не зная, одним своим существованием украл у него, у Всеслава, то, что он уже считал своим. Он опозорил его. Он превратил его из завидного жениха в посмешище.

— Чем он лучше? — прорычал Всеслав, обращаясь к своему отражению. — Чем этот вымазанный сажей кабан лучше меня? Силой? Я с десяти лет учусь владеть мечом, пока он махал молотом! Родом? Он никто! Червь! Пыль под моими сапогами!

Он пинал землю, вымещая свою злость на сухих листьях и ветках. Он представил лицо Ратибора. Неясное, незнакомое, но уже ненавистное. Он представлял, как ломает ему руки, те самые руки, которыми он работает, как заставляет его ползать в пыли и молить о пощаде.

Ревность и злость смешались в его душе в гремучий коктейль. Это уже была не просто обида отвергнутого жениха. Это была задетая до глубины души гордость. Он, Всеслав, наследник Лютомира, не мог позволить какому-то выскочке стоять у себя на пути. Не мог позволить, чтобы его имя полоскали по деревням, смешивая с грязью.

Этот кузнец должен заплатить. Не за Гориславу. Нет, она теперь была лишь предлогом. Он должен заплатить за сам факт своего существования. За то, что посмел, пусть и невольно, бросить тень на славу боярского сына.

Всеслав поднял с земли окровавленную руку и посмотрел на нее.

— Ты заплатишь, Ратибор, — прошептал он в тишину леса. — Клянусь всеми богами, старыми и новыми, ты пожалеешь, что родился на свет. Ты поплатишься за мою честь.

Он чувствовал, как обида перерастает в холодную, расчетливую ненависть. Она не требовала немедленного выплеска. Она требовала плана. Требовала мести — такой, чтобы все вокруг поняли: никто не смеет переходить дорогу Всеславу, сыну боярина Лютомира. И никто никогда больше не посмеет сравнить его с простым кузнецом.

Он вскочил на коня и уже спокойно, размеренной рысью поехал обратно. Его ярость не утихла. Она просто ушла вглубь, превратившись в твердую, как сталь, решимость. Решимость уничтожить.

Глава 12: Разговор в корчме

Вечером того же дня Всеслав оказался в придорожной корчме на полпути к своей усадьбе. Это было шумное, прокуренное место, где смешивались запахи кислого пива, пота и жареного мяса. Здесь собирались заезжие купцы, вольные дружинники, сбежавшие от хозяев челядины — люд разношерстный и не слишком щепетильный. Именно такая аудитория и была нужна Всеславу.

Он сидел за самым большим столом в центре, широко расставив ноги в дорогих сафьяновых сапогах. Перед ним стояла большая глиняная кружка с крепким медом, но пил он мало. Ему нужен был не хмель, а слушатели. Его верный дружинник Драган, угрюмый мужчина со сломанным носом, сидел рядом и молча опрокидывал в себя кружку за кружкой.

Слух об унижении боярича уже докатился и сюда, перешептываниями и ухмылками. Всеслав делал вид, что не замечает, но именно этого он и добивался. Он дождался, пока один из наемников, бородатый варяг по имени Ульф, не выдержал и, подойдя к их столу, громыхнул:

«Слыхал я, боярич, не повезло тебе сегодня с невестой. Говорят, променяла тебя статная девка на парня с молотом. Крепкий, видать, парень, раз от такого жениха нос воротят!»

За соседними столами замолчали, ожидая реакции. Это был вызов. Всеслав медленно поднял глаза. На его лице не было и тени унижения — лишь ленивая, хищная усмешка.

«Ты прав, Ульф. Слыхал и ты. Крепкий. Спиной, видать, крепок, раз целый день у наковальни гнется. Да руками. Мазолистыми», — он нарочито медленно осмотрел свои холеные руки с чистыми ногтями. — «В деревне как бывает? У кого руки в саже, да спина шире — тот и первый парень. Они ж там дальше своего огорода не видят».

Он сделал глоток меда и обвел взглядом притихшую корчму.

«Но вы ведь не деревенщина, мужики. Вы мир видели. Вы знаете, что настоящая сила — не в спине, а вот тут», — он постучал пальцем по рукояти меча, висевшего у пояса. — «И вот тут», — он прикоснулся к виску.

«Этот... кузнец... — Всеслав произнес слово с откровенным презрением, — он силен, пока машет своим молотом. Он первый парень, пока стоит в своей деревне, окруженный визжащими от восторга бабами. Но выпусти его в чисто поле против человека с мечом — и что от него останется? Кусок мяса».

Дружинник Драган согласно хмыкнул, вытирая пену с усов.

Ульф почесал рыжую бороду. «Может, и так. Но девка-то выбрала его».

«Девка? — Всеслав расхохотался. — Девка — дура. У них ум, что у курицы. Увидела потную спину и потекла. Я бы мог, конечно, приехать туда с десятком своих людей, сжечь его кузню к чертям, а его самого выпороть на площади. Но это... слишком просто. Неинтересно».

Он наклонился вперед, понизив голос, и вся корчма невольно подалась к нему, чтобы лучше слышать.

«Я сделаю кое-что получше. Я преподам урок. И этому кузнецу, и этой девке, и всей их паршивой деревне. Я докажу им, в чем разница между грязным смердом и человеком благородной крови. Я не просто побью его. Я его унижу. Сломаю. Так, чтобы он сам приполз ко мне на коленях и умолял забрать эту девку, лишь бы я его больше не трогал».

Он откинулся на спинку лавки, довольный произведенным эффектом. Его слова звучали веско и самоуверенно. Никто больше не ухмылялся. В его голосе была сталь.

«И как же ты это сделаешь, боярич?» — с любопытством спросил кто-то из дальнего угла.

Всеслав улыбнулся своей самой обаятельной и самой жестокой улыбкой.

«Увидите. Точнее, услышите. Я вызову его на бой. По-честному. На поединок чести, как это у них, у деревенских, принято. Прямо там, у его наковальни. И когда он будет лежать в пыли у моих ног, я спрошу его, кто теперь первый парень. И тогда эта гордячка Горислава сама ко мне прибежит. Женщины любят силу. Настоящую силу, а не ту, что годна лишь махать молотком».

Он поднял свою кружку.

«Так что пейте, мужики! Пейте за здоровье деревенского кузнеца! Оно ему скоро очень понадобится. А я еду ставить эту деревенщину на место!»

Корчма одобрительно загудела. Сомнения сменились предвкушением хорошего зрелища. Никто не сомневался, что молодой, обученный бою боярич легко одолеет неуклюжего ремесленника. Унижение было забыто. Всеслав снова был в своей стихии — в центре внимания, окруженный восхищением и страхом. И он упивался этим чувством, предвкушая свою скорую и, как ему казалось, легкую победу.

Да, я в курсе, что:

писателей сейчас больше, чем читателей;

что книги ноунеймов никому ни в какое место не уперлись, даже самым близким;

что 99% авторов не зарабатывают, а тратят;

что писать надо так, как будто ты гений литературы, которому скоро кранты;

что продвигать надо так, как будто ты гениальный маркетолог, которого за провал обещают вывезти на Химкинское водохранилище.

Поэтому если писательство тебе не доставляет никакого удовольствия, а задумано ради денег, то триста раз подумай, потом отдохни и еще три раз подумай, надо ли тебе это.

Мне надо. Я от процесса получаю удовольствие. Пишу в основном по дороге на работу и домой, с часок по вечерам и немного в выходные с утра. По мне, отличное хобби, которое неплохо развивает когнитивные способности.

Теперь о результатах продвижения. Времени совсем не было, поэтому стартовые результаты такие:

раскидал посты по трем площадкам (Пикабу, Дзен, VC)

10 покупок (от души спасибо этим меценатам, 400 рублей в кассе, как выведу, куплю себе билет из Москвы в Петушки)

90 человек добавили в «отложенное».

Потом статистика Литрес прилегла, наверное, устала от такого наплыва моих читателей. Поэтому о результатах на этот раз все.

Один из комментаторов посоветовал попробовать публиковать главы романа на Пикабу, чтобы меня тут либо сожгли с потрохами, либо дали лучом надежды по рукам. Но главный косяк, который допустил: по неопытности выбрал исключительную лицензию на Литрес. В настройках сменил ее, но теперь ждать примерно до 8 ноября.

Если кому-то интересна теща книгоиздания для нищебродов (сначала опечатался именно так, поэтому там не «теща», а «тема»), постараюсь и дальше делиться опытом.

И в конце поста пусть будет пылиться мой доходяга, который мог повалить статистику на Литрес. Уродец этакий.

Люминор, бог света и глава пантеона, восседал на троне из белого пламени, оно горело не обжигая, и лучи струились, как реки, освещая зал. Его фигура была величественной, но не подавляющей — высокий, с длинными волосами, сияющими как расплавленное золото, и глазами, глубокими, как небеса в ясный день. Его белые одежды, сотканные из света, струились, как водопад, а в руках он держал жезл, чья вершина венчалась сферой, излучающей тепло и покой. Перед ним стояли двое — его брат и сестра, светлые боги, — они собрались в этот час, чтобы обсудить хаос, который разразился в мире смертных, угрожая равновесию, оставленному Эоном.

Аэлис, богиня жизни, стояла слева от Люминора, ее присутствие было мягким, как весенний ветер, пробуждающий землю. Ее длинные волосы цвета молодой травы спадали волнами до пола, а глаза, теплые и карие, излучали сострадание, и оно могло исцелить любую рану. Ее платье, сотканное из лепестков никогда не увядающих цветов, шевелилось как живое, а в воздухе вокруг нее кружились светлячки, рожденные от ее дыхания. Справа возвышался Валериус, бог мудрости, чья фигура была строгой и неподвижной, как древний дуб, который выстоял тысячи бурь. Его волосы, серебристые, как лунный свет, были заплетены в длинную косу, а глаза, серые и проницательные, видели сквозь века. Его мантия, темно-синяя, с золотыми звездами, казалась картой небес, а в руках он сжимал книгу — страницы ее шептались о тайнах мира.

Зал молчал, пока Люминор не поднял руку, его голос, глубокий и мелодичный, как звон хрусталя, разорвал тишину:

— Брат, сестра, мы собрались здесь, ибо тьма подняла голову. Моргенхейм пал под силой Некроса, город обратился в прах, а Вальдхейм, оплот моего света, осквернен тьмой. Темные боги — Моргас, Тенебрис, Некрос, Заркун — плетут свою паутину, их голоса зовут Арта из Ловца Душ. Диана, дочь Всеволода, стала их целью, и мы не можем ждать, пока их планы созреют.

Аэлис шагнула вперед, ее голос был мягким, но в нем была тревога:

— Их сила растет, как бурьян на забытых полях. Они осмелились осквернить твой храм, Люминор, убить твоих жрецов, чья кровь теперь взывает к нам с земли. Всеволод вернулся в Вальдхейм, ведомый судьбой, но его дочь, Диана, бежит от теней Совикуса, которые тянутся за ней. Она ищет отца, не ведая, что он уже в замке, что он жив, но слаб. Совикус превратил город в темницу, но она вырвалась — ее свет сияет, как факел во мраке.

Валериус кивнул, его взгляд был острым, как лезвие, отличающее правду от лжи. Он раскрыл книгу, ее страницы зашуршали, как листья на ветру, и заговорил. Голос его был сухим, но полным веса, и заставлял слушать:

— Ее свет — это дар, но и опасность. Я видел ее путь, видел, как она мчалась на Вороне прочь от Вальдхейма, не зная, куда ведет дорога, лишь бы найти отца. Я направил ее к Кривому Логу, к той таверне, где тьма чуть не поглотила ее. Трое зверей, чьи души давно прогнили, набросились на нее, готовые разорвать ее тело и сломить дух. Я привел туда Святослава, воина, чья рука тяжела, а сердце еще не остыло к свету. Он спас ее, разбив их кости, как сухие ветви. Это была моя воля, чтобы она осталась жива.

Аэлис улыбнулась, ее светлячки закружились быстрее, как звезды в танце:

— Ты поступил мудро, Валериус. Святослав — твой инструмент, его сила — наш щит. Но Диана не просто бежит — она борется. Она не была в Моргенхейме, как ее отец, но ее путь ведет к нему, хоть она и не знает, что король уже в столице. Ее сердце — это семя, оно может прорасти в бурю света.

Валериус закрыл книгу, его пальцы сжали кожаный переплет, и он продолжил, его голос стал холоднее, как сталь, выкованная в ночи:

— Ее жизнь — это угроза, Аэлис. Она — последний потомок Алекса, ключ к Ловцу Душ, который держит Арта в цепях. Темные боги знают это, Совикус знает это. Проще убить ее, чем защищать. Если она умрет и не оставит детей, ее кровь не прольется для их ритуала, и Арт останется взаперти навсегда — почти невозможно будет вытащить его без нее. Один удар, одна стрела в ее сердце — и тьма ослепнет, их замысел рухнет. Это жестоко, но мудро. Ценой одной жизни мы сохраним равновесие, которое Эон оставил нам.

Аэлис резко вскинула голову, ее глаза вспыхнули, как огонь в ночи, а светлячки вокруг затрепетали, словно от гнева, их сияние стало ярче.

— Ты предлагаешь убить невинную, Валериус? Диана — дитя, она ищет отца и бежит от тьмы, молилась нам в Кривом Логе, когда звери сжимали ее в своих лапах. Она не виновата, что ее кровь — ключ к Арту, что ее предок, Алекс, заточил его в мече с нашей помощью. Мы не можем отнять ее жизнь, как темные боги отнимают души, как Совикус уничтожает детей в своих темницах. Это не наш путь, не путь Эона! Мы — жизнь, свет, надежда, а не палачи, режущие нити судьбы ради удобства. Я не позволю этого!

Валериус посмотрел на нее, его серые глаза сузились, но он не отступил, его голос стал еще тверже:

— Твое сердце слепо, Аэлис. Ты видишь в ней дитя, а я вижу угрозу. Темные боги не остановятся — их следопыты уже рыщут по лесам, их когти близко к ее горлу. Если она попадет в их руки, Арт вырвется, и мир, что мы охраняем, обратится в прах. Ее жизнь — малая цена за спасение миллионов. Ты готова рискнуть всем ради одной души?

Люминор молчал, слушая их спор, его взгляд был глубок, как бездна, хранящая тайны мира. Наконец он поднял руку, и тишина опустилась на зал, мягкая, как снег, который покрывает поля. Его голос зазвучал, теплый, но непреклонный, как солнце, пробивающееся сквозь тучи:

— Довольно. Валериус, твоя мудрость видит далеко, но она холодна, как лед, сковывающий реки. Аэлис, твое сердце бьется за жизнь, и я слышу его ритм. Диана — не просто ключ, она — наша надежда. Я не позволю убить ее. Она бежит, не зная, что Всеволод вернулся в Вальдхейм, что он жив, но не избран мной. Она — единственная, чья судьба связана и с нами, и с тьмой. Я видел ее в Кривом Логе, слышал ее молитву, когда она звала меня, и я ответил, направив Святослава. Она — дитя света, и я не оставлю ее.

— Да девочка в опасности, но меч надежно сокрыт, — продолжил Люминор. — Им не попасть в храм: вход запечатан и может быть открыт лишь изнутри. Даже если темные боги найдут расположение Храма, доберутся до самого святилища, всех их сил не хватит, чтобы распахнуть те двери.

Валериус нахмурился, его пальцы сжали книгу сильнее, и он резко произнес:

— Тогда что ты предлагаешь, брат? Темные боги движутся, их сила растет. Совикус превратил Вальдхейм в их гнездо, его следопыты уже вышли на охоту за ней. Если мы не убьем Диану, они найдут ее, прольют ее кровь, и Арт вырвется из Ловца Душ. Что тогда? Твоя вера в нее — это риск, он может погубить все.

Люминор поднялся с трона, его фигура засветилась ярче, лучи его жезла пронзили зал, будто стрелы солнца разгоняли тьму. Его голос стал громче, но в нем не было гнева — только уверенность, которая звенела, как колокол, зовущий к бою:

— У меня есть план, Валериус. Но время его раскрыть еще не пришло. Диана — не просто ключ к Арту, она — оружие против тьмы. Ее сила, ее воля, ее кровь — это не только угроза, но и надежда. Я направлю ее, как направлял Святослава через тебя, как охранял ее путь от самого Вальдхейма. Она ищет отца, не зная, что он в замке, но ее дорога — это испытание, и оно сделает ее сильнее. Когда час пробьет, вы узнаете мой замысел, но пока — верьте мне. Мы не будем убивать, мы будем бороться. Тьма бросила нам вызов, и мы ответим — не ее жестокостью, а нашей надеждой и светом.

Аэлис улыбнулась, ее светлячки закружились быстрее, их сияние стало теплее, как лучи утреннего солнца:

— Я верю тебе, Люминор. Диана сильна — она выстояла в таверне, вырвалась из лап Совикуса. Ее душа — надежда этого мира, если мы дадим ей шанс. Мы должны защищать ее, а не жертвовать.

Валериус молчал, его взгляд был тяжел, как свинец, тонущий в глубинах, но он кивнул, его голос стал тише, но не потерял остроты:

— Пусть будет так. Но если твой план провалится, Люминор, тьма поглотит все, что мы охраняем. Я буду следить за ней, за каждым ее шагом. Если она попадет в руки Совикуса, если ее кровь прольется, я сделаю то, что сочту нужным — с твоим позволением или без.

Люминор посмотрел на Валериуса, его глаза сверкнули, как солнце, их свет был обжигающим, он словно напомнил богу мудрости о своей силе:

— Она не падет, Валериус. Ее свет не погаснет. Темные боги забыли: мы — не просто стражи, мы — сила, которую создал Эон. Они хотят освобождения Арта, но будут уничтожены. Я — первый после Создателя, — произнес он, и слова его повисли в воздухе, как напоминание о его силе. — Но я милостив и все же даю им шанс одуматься. Мы не будем убивать невинных, как они, но для всех, запятнавших себя тьмой, у нас нет пощады. Их гордыня станет петлей на их шее, и мы лишь дадим им достаточно веревки, чтобы они смогли сделать последний шаг. Их ошибки станут для них концом, и этот конец будет страшнее любой смерти.

Зал снова наполнился светом, он стал ярче, теплее, как будто тревога отступила под словами Люминора. Три светлых бога стояли вместе, их фигуры сияли в единстве, но в глубине их мыслей оставались тени сомнений. Темные боги двигались, их сила нависла над Вальдхеймом, их слуги искали Диану, а она скакала на Вороне к своей судьбе, не зная, что ее путь — это клубок, связывающий свет и тьму. Ловец Душ ждал, его древняя сила, заточённая Алексом в мече, пульсировала, и теперь судьба мира зависела от девушки, которая бежала от тьмы, не ведая, что свет следит за ней с небес.

Люминор вернулся на трон, его клинок мягко светился.

— И пусть дети света разнесут мою волю. Брат, сестра... Пусть малейшие твари, обитающие во тьме, станут вестниками для их господ. Скажите им: Создатель ушел, но его Первый все еще на троне. И если они не одумаются, я уничтожу их, закрою последний луч в их очах.

Затем он шепнул так тихо, что только сам услышал:

— Держись, Диана. Твой путь — это судьба нашего света.

***

Ночь в Кривом Логе была густой, как смола, и такой холодной, словно уже наступила зима. Туман стелился по мощёным улицам, глуша свет факелов, а ветер, завывая в щелях ставен, нашептывал о грядущей беде. Святослав лежал на жесткой кровати в своей комнате, но сон не шел. Его разум был натянут, как тетива лука, — образ Дианы, ее заплаканные глаза, синяки на бледной коже и разорванный плащ жгли сердце. Он перевернулся, глядя в темный потолок, где тени от слабого света луны танцевали, будто призраки его прошлого.

Усталость наконец одолела, и он провалился в тяжелый сон. Мир вокруг исчез, сменившись бескрайней пустотой, там воздух был вязким, а свет — холодным, как лунный металл. Перед ним опять возникла фигура, высокая и величественная, в белом плаще, с лицом, скрытым под капюшоном. Это был Валериус, бог мудрости, чей голос звучал, как рокот далекого грома, но был мягким, словно шелест листвы.

— Святослав, — произнес Валериус, и его слова эхом отдавались в пустоте. — Ты справился, спас ее, но время истекает. Тьма, более опасная, чем пьянчуги в таверне, идет за ней. Диана — ключ, и она не должна попасть в руки тьмы.

Святослав нахмурился, его рука сжалась, ища меч, которого не было рядом.

— Кто она? — спросил он, хотя в глубине души чувствовал правду. Ее осанка и взгляд выдавали в ней не простую беглянку.

— Она ключ… дочь короля Всеволода, — ответил Валериус, его голос стал тяжелее. — Эйрик отправил весть в Вальдхейм. Тьма уже в пути за ней. Если они захватят ее, зло выйдет наружу и тьма поглотит все.

Святослав стиснул зубы, его кровь закипела.

— Я не отдам им ее, — сказал он, его голос был тверд, как камень. — Я спасу ее.

Валериус наклонил голову, его глаза сверкнули холодным огнем.

— Если ты не сможешь защитить ее, — его голос стал острым, — ты должен убить ее. Она не должна попасть в руки Моргаса. Лучше одна смерть, чем уничтожение всего сущего и вечное рабство во тьме.

Святослав замер, слова бога резали его, как нож. Убить Диану? Мысль была невыносимой, но он знал, что Валериус говорит правду.

— Она не попадет к ним, — ответил он, его голос дрожал. — Клянусь.

Валериус кивнул, его фигура начала таять, как дым.

— Беги, Святослав. Бери ее и уходи из Кривого Лога этой ночью. Утром будет уже поздно.

Святослав резко проснулся, его сердце колотилось, пот стекал по вискам. Комната была темной, лишь слабый лунный свет пробивался сквозь щели ставен. Он сел, его дыхание было тяжелым, а слова Валериуса звенели в ушах. Времени не было. Он быстро натянул сапоги, накинул потертый кожаный доспех, проверил карманы — моток веревки, кремень. Меча не было, но он знал, где его искать.

Подойдя к двери, он прислушался. За ней раздавались шаги — тяжелые, размеренные. Стражник. Святослав постучал тихо, его голос был низким, с притворной тревогой.

— Эй, парень, — позвал он. — Открой, дело срочное. Кажется, у меня лихорадка началась. Не хочу тут подыхать.

Дверь скрипнула, и в проеме показался молодой стражник, его лицо было усталым, глаза — подозрительными. Он шагнул внутрь, держа руку на коротком мече.

— Лихорадка? — переспросил он щурясь. — Ты выглядишь здоровым.

Святослав сделал вид, что его шатает, прижав руку к груди.

— Дыхание тяжелое, жар, боль ужасная в груди, — прохрипел он, отступая к кровати. — Проверь, может, я заразный.

Стражник заколебался, но шагнул ближе, его рука потянулась к Святославу, чтобы проверить лоб. В этот момент Святослав молниеносно ударил — его кулак врезался в челюсть стражника с глухим хрустом. Парень рухнул, не издав звука. Святослав сорвал с его пояса кожаный ремень, быстро связал руки и ноги и затолкал в рот кусок ткани, оторванный от простыни. Убедившись, что тот не очнется, он затащил тело под кровать и выскользнул в коридор.

Коридоры резиденции были темными, освещенными редкими факелами, чей свет отражался от полированных деревянных стен. Святослав крался, прижимаясь к теням, каждый скрип половиц заставлял его замирать. Он знал, где держат Диану, — в западном крыле, в комнате для гостей. У ее двери стоял второй стражник, старше первого, с густой бородой и шрамом на щеке. Святослав притаился в нише, его глаза обшаривали коридор. Простой трюк с камнем был слишком рискованным — этот стражник выглядел опытнее. Святослав заметил глиняный кувшин с водой на столике у стены. Он бесшумно подкрался, взял кувшин и с силой швырнул его в дальний конец коридора, где тот разлетелся с оглушительным звоном, разбрызгивая воду по полу.

— Что за чертовщина? — рявкнул стражник, его меч выскользнул из ножен. Он шагнул к месту шума, его сапоги стучали по деревянному полу.

Святослав выскользнул из тени, как призрак, и одним движением обрушил кулак на висок стражника. Тот охнул, его колени подогнулись, и он осел на пол. Святослав быстро связал его веревкой, затолкнул кляп в рот и втащил тело в комнату Дианы, тихо прикрыв дверь.

Диана спала, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Ее лицо, бледное в лунном свете, было покрыто синяками и ссадинами, темные волосы разметались по подушке. Святослав осторожно коснулся ее плеча.

— Диана, — шепнул он. — Просыпайся. Нам нужно уходить.

Она вздрогнула, ее глаза распахнулись, полные тревоги. Увидев Святослава, она инстинктивно потянулась к кинжалу, но его там не было. Ее пальцы сжались в кулак, но она узнала Святослава и расслабилась.

— Что случилось? — прошептала она, ее голос был сонным.

— Нет времени, — ответил Святослав, помогая ей встать. — Тьма идет за тобой. Мы уходим. Сейчас.

Диана кивнула, ее движения были быстрыми, несмотря на усталость. Она натянула сапоги, плащ и одежду, выданную слугами Эйрика, и последовала за Святославом. Они крались по коридорам, прижимаясь к стенам, где тени были гуще. Святослав вел ее к комнате Рагнара — он знал: его меч и кинжал Дианы там. Дверь в покои начальника стражи оказалась приоткрыта, и Святослав проскользнул внутрь. Комната была скромной: стол, кровать, сундук. На стене висел его меч, а на столе лежал кинжал Дианы. Святослав взял оружие, передал кинжал Диане, и они двинулись к конюшням.

Конюшни пахли сеном и теплом лошадей. Ворон, черный статный жеребец Дианы, фыркнул, узнав хозяйку, его копыта нетерпеливо стучали по полу, устланному соломой. Серый мерин Святослава стоял рядом, его шкура блестела от чистки. Они быстро оседлали коней, стараясь не шуметь, и повели их к выходу. Но едва они ступили на мощёный двор, тень в дверях конюшни заставила их замереть.

— Святослав, — голос Рагнара был низким, с ноткой горечи. — Я знал, что ты что-то задумал.

Святослав шагнул вперед, заслоняя Диану. Его рука сжала рукоять меча.

— Рагнар, не начинай, — сказал он, его голос был спокойным. — Мы уходим. Не мешай нам.

Рагнар шагнул ближе, его кольчуга звякнула в тишине, глаза, темные и усталые, смотрели на старого друга с горечью и болью.

— Ты думаешь, я слепой? — бросил он. — Я знаю, кто она. Эйрик отправил весть в Вальдхейм. Если она не попадет к Совикусу, Кривой Лог сгорит. Ты это понимаешь?

— Я не позволю этому случиться, — ответил Святослав, его голос стал тверже. — Отойди, Рагнар. Ради нашей старой дружбы.

Рагнар покачал головой, его рука легла на меч.

— Ты заставляешь меня выбирать, Святослав. Долг или дружба. Я не могу предать Эйрика.

Диана шагнула вперед, ее голос дрожал.

— Рагнар, пожалуйста, — сказала она. — Никто не должен пострадать. Мы просто хотим уйти.

— Молчи, девчонка, — оборвал ее Рагнар, его глаза не отрывались от Святослава. — Это не твое дело.

Святослав стиснул зубы, его пальцы сжали рукоять меча.

— Последний раз прошу, Рагнар. Отойди.

Рагнар выхватил меч, лезвие сверкнуло в лунном свете. Святослав ответил тем же, и клинки скрестились с оглушительным звоном, искры брызнули в темноту. Диана отскочила назад, схватив Ворона за поводья. Битва была яростной. Рагнар наносил тяжелые, рубящие удары, его сила была подобна молоту, каждый взмах меча сотрясал воздух. Святослав был быстрее, его движения — точными, как у хищника. Он уклонялся, парировал, его клинок танцевал, отражая атаки. Рагнар зарычал, вкладывая всю свою мощь в удар, но Святослав увернулся, его меч полоснул по плечу противника, разорвав кольчугу. Кровь хлынула, но Рагнар не отступил.

— Ты предал меня! — прорычал Рагнар, его лицо исказилось от ярости. Он бросился вперед, его меч рассек воздух, целясь в грудь Святослава. Тот отбил удар, но сила толкнула его назад, его сапоги заскользили по мокрым булыжникам. Рагнар наступал, его клинок мелькал, как молния, но Святослав был быстрее, и клинок только оставлял царапины на доспехе Святослава. Один удар Рагнара задел его плечо, кровь потекла по руке, но Святослав стиснул зубы, не издав и звука.

— Я не хотел этого, — прохрипел он, парируя очередной удар. Он крутанулся, его меч вонзился в бок Рагнара, пробив кольчугу. Рагнар пошатнулся, но ответил ударом кулака, попав Святославу в челюсть. Тот отпрянул, вкус крови заполнил рот, но он не отступил. Их клинки снова скрестились, металл визжал, искры сыпались, как звезды. Рагнар был силен, но усталость и рана замедляли его. Святослав, собрав остатки сил, сделал ложный выпад, заставив Рагнара открыться, и вонзил меч в его грудь, прямо под сердце.

Рагнар замер, его меч выпал из рук, звякнув о землю. Он опустился на колени, кровь хлынула на булыжники, темная в лунном свете. Святослав опустился рядом, его лицо было мрачным, глаза блестели от слез.

— Прости, брат, — прошептал он, его голос дрожал. — Я не хотел.

Рагнар слабо улыбнулся, его рука сжала плечо Святослава.

— Ты всегда был… упрямым, — прохрипел он. — Уходите быстрее, пока Эйрик с отрядом не вернулся, ворота открыты. Береги ее… Святослав. И… прощай

Его глаза закрылись, дыхание оборвалось. Святослав поднялся, его лицо было каменным, но сердце разрывалось от боли. Диана подбежала, ее рука легла на его плечо.

— Нам нужно идти, — тихо сказала она дрожащим голосом.

Святослав кивнул, они вскочили на коней. Ворон рванулся вперед, его копыта выбивали искры из булыжников. Серый мерин Святослава мчался рядом. Но побег из Кривого Лога был далек от завершения. Туман сгустился, превращая улицы в лабиринт теней. Они мчались по узким переулкам, избегая главной площади, где факелы стражи могли выдать их. Вдалеке послышался звон колокола — тревога. Кто-то нашел стражников или заметил их побег.

— Быстрее! — крикнул Святослав, пришпорив мерина. Ворон фыркнул, его черная грива развевалась, как знамя. Они вылетели на окраину города, где дома редели, а дорога уходила в лес. Но у ворот их ждали — трое стражников, вооруженных копьями и мечами, перегородили путь. Их факелы горели, отбрасывая зловещие тени.

— Стойте! — крикнул один из них, поднимая копье. — Назовись!

Святослав не ответил. Он выхватил меч, направив мерина прямо на стражников. Ворон, почуяв ярость хозяйки, рванулся следом. Святослав рубанул первого стражника, его клинок рассек копье и вонзился в плечо. Мужчина вскрикнул, падая. Диана, сжимая кинжал, направила Ворона на второго — удар копыта пришелся в грудь, заставив стражника упасть и выронить оружие. Третий попытался ударить Святослава копьем, но тот увернулся, схватив древко и рванув стражника на себя. Удар ноги в лицо отправил его в грязь.

— За мной! — крикнул Святослав, и они прорвались через открытые ворота, оставив стражников позади. Лес сомкнулся вокруг них, его голые ветви тянулись, как когти. Туман глушил звуки, но топот копыт эхом разносился в ночи. Святослав вел Диану по тропе, едва различимой в темноте, его сердце колотилось от адреналина и боли за Рагнара. Они мчались, пока город не скрылся за холмами, а колокол не затих вдали.

Только тогда Святослав замедлил ход, дав коням передышку. Ворон тяжело дышал, его бока вздымались, пар вырывался из ноздрей. Диана, бледная, посмотрела на Святослава.

— Куда теперь? — тихо спросила она печальным голосом.

Святослав взглянул на север, где звезды едва пробивались сквозь тучи.

— Не знаю, но нам нужно где-то переждать и собраться с мыслями, — ответил он.

Они двинулись дальше, растворяясь в ночи, а за их спинами Кривой Лог тонул в тумане, скрывая смерть друга и тайну, которая могла изменить судьбу королевства.

Зоя — крестьянка, превратившая свой серп в оружие против нежити.

И Люба — актриса, продолжающая играть даже после того, как занавес жизни опустился.

Так и стояли они вшестером. Непреодолимой преградой для вторженцев в СССР и страшным забором для пытающихся из этого СССР сбежать.

Но этот вечер был особенным. С нашей стороны была попытка прорвать кардон одним интеллигентом, писателем-сатириком, критиковавшим Иосифа Зомбарионовича. За что он был через три минуты пойман и законсервирован по кусочкам в неприкосновенный запас наших героев. А вот с другой же стороны было тяжелее... Тысяча зомби-штурмовиков нацистов двигалась по направлению к разъезду. Их цель — распространение нового штамма зомби-вируса по всему Советскому Союзу. Они шли, скрипя костями и рыча от голода. Их предводитель, оберштурмбанфюрер Штрудель, мечтал о том дне, когда последний советский гражданин станет частью его армии.

Штрудель был особенным зомби — его форма была настолько выглажена, что даже после смерти он выглядел как с обложки модного журнала для нежити. Его сапоги скрипели так, что можно было подумать, будто он идёт по свежевыпавшему снегу, хотя на самом деле это просто его кости тёрлись друг о друга.

Первый удар пришёлся на закате. Немецкие зомби, завывая на своём мертвецком языке, ринулись в атаку. Дракулов поднял руку:

— За Родину! За Зомбарина! И за то, чтобы не превратиться в кашу! Хотя, постойте… Кажется, уже поздно.

Маша, Катя, Света, Зоя и Люба заняли позиции. Их оружие было разнообразно: от ржавых винтовок до кухонных ножей. Но главное — у них был дух. Дух, который, как известно, не протух, даже когда всё остальное уже давно сгнило.

Немецкие зомби накатывались волнами, словно морские приливы, только вместо воды — гниль и вонь. Дракулов, словно призрак войны, скользил между врагами, его клыки сверкали в тусклом свете рассвета.

— А ну-ка, кто тут у нас? — прошипел он, вцепляясь в горло очередного штурмовика. — Опять эти недобитки решили устроить зомби-апокалипсис? Ну-ну, посмотрим, как вы справитесь с настоящим упырём!

Маша, размахивая учебником по алгебре, кричала:

— Дважды два — четыре! А если не верите, получите по лбу!

Катя, перевязывая очерелного зомби, а точнее делая шибари, приговаривала:

— И почему у вас все раны такие грязные? Неужели нельзя было умереть в более чистом месте?

Света, размахивая серпом, пела:

— Мы — комсомольцы, зомби-молодцы! Нам не страшны ни пули, ни черви!

Зоя, превратившая свой участок обороны в настоящий ад для наступающих, рычала:

— Кто там ещё хочет попробовать мой серп? Давайте, подходите! Только потом не жалуйтесь, что у вас нет головы!

Катя, несмотря на свою нежить-природу, продолжала спасать раненых. Она перевязывала их… ну, почти перевязывала. Света использовала свой серп с такой эффективностью, что даже самурай позавидовал бы, её серп сверкал в лучах заходящего солнца. Вокруг неё валялись останки немецких зомби, а она продолжала петь свою любимую песню:

— Серп мой острый, серп мой верный,

Режет зомби, как консервы!

Кто тут хочет потанцевать?

Голову свою потерять!

Ночью стало ясно - силы неравны. Немецкие зомби превратились в океан, словно пытаясь утопить разъезд в тысячах тонн гнилой плоти. Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Люба, собрав последние силы, вышла вперёд и начала… петь. Её голос, хоть и немного скрипучий, проникал в самые глубины душ. Даже зомби-нацисты на мгновение замерли, забыв о своей миссии.

— Товарищи! — прокричала она, раскинув руки, словно примадонна на сцене Большого театра. — А ну-ка, все вместе! «Вставай, страна огромная!»

И знаете что? Они запели. Все пять зомби-девушек, Дракулов и даже несколько особо чувствительных немецких зомби, которые ещё помнили, как это — иметь душу.

Штрудель, увидев это безобразие, взвыл от ярости:

— Прекратить! Это не по уставу! У нас план по поеданию мозгов, а они тут концерты устраивают!

Но было поздно. Маша, размахивая учебником по геометрии, как булавой, кричала:

— Теорема Пифагора гласит: гипотенуза в квадрате равна сумме квадратов катетов! А я сейчас покажу, как применять эту теорему на практике!

Маша, словно терминатор в юбке, носилась по полю боя, раздавая удары учебником. Каждый её удар был точен, как решение квадратного уравнения. Немецкие зомби разлетались в разные стороны, а она продолжала:

— А теперь решим задачку: сколько будет зомби минус один удар учебником? Правильно! Ноль!

битва продолжалась 17 дней и 17 ночей.

Разъезд №47 остался стоять. Немногие выжившие зомби-штурмовики отступили. Дракулов и его отряд победили, но какой ценой?

Маша, Катя, Света, Зоя и Люба пали в бою и накормили наконец червей своими телами. Их история — это история о том, как даже в самые тёмные времена можно найти свет. О том, как важно защищать свою Родину, даже если ты уже не совсем живой.

И пусть их тела истлели, а души отправились в мир иной, их дух продолжает жить в сердцах тех, кто помнит о подвиге упыря Дракулова и его отважных зомби-девушек.

Конец.

P.S. Говорят, по ночам на разъезде №47 всё ещё можно услышать эхо боевых криков и смех героев, которые, возможно, не совсем ушли…