«Оборотни в погонах» — нередкое явление в новейшей истории России. Как известно, история имеет свойство повторяться; недаром ее называют «учительницей жизни». У нынешних российских «оборотней» были далекие предшественники — «ябедники», история которых насчитывает не одно столетие…
Дела лихие
В XV веке русский народ сбросил ненавистные оковы ордынского ига. Государь всея Руси Иван III, взявшись за устроение державы, подчинял, разрозненные прежде земли, единому государственному порядку. В 1497 году был издан общерусский Судебник. Уходила в прошлое удельно-вечевая старина — единая страна училась жить по единым законам…
Судебник сурово карал тех, кто творил «лихие дела»: «А доведут на кого татбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество или иное какое лихое дело, и будет ведомый лихой, и боярину того велети казнити смертною казнью…»
.
«Татба» (воровоство), «разбой», «душегубство» (убийство) — злодеяния вполне понятные. А вот что такое «ябедничество» и почему стоит оно в одном ряду с тяжкими преступлениями?
Варяжское наследие
Во времена Русской Правды и позднее «ябетниками» называли особых судебных чиновников. Вероятно, их деятельность была связана с обвинением. По новгородским берестяным грамотам известно, что они занимались также арестом имущества и вызовом в суд.
Новгородская же летопись сообщает, что при «ябетниках» состояли «биричи» (глашатаи).
Интересно происхождение самого слова ябетник. По-видимому — это оcлавяненное германское слово, обозначающее должностное лицо (Aembed (готск.) — должность, Embede (датск.) — должность, Ambtman (нем) — служитель). Кажущееся родным и каким-то простонародным, современное слово «ябеда» оказывается, — наследие норманского или варяжского влияния на заре нашей государственности.
Итак, «ябетники» изначально были служителями Фемиды. И вдруг «ябедничество» становится «лихим делом». Каким же образом произошла такая метаморфоза?
Правда и кривда
Неизбежные спутники правосудия — лжедоносительство, клевета, оговор появились, по-видимому, с зарождением самого института суда. Уже древний славянский «Закон судный людем» запрещал тайное доносительство, провозглашая: «Во всяку пьрю и клевету и шьпты достоить князю и судии не послушати их бес свидетель мног».
Во многих законодательствах средневековой Европы ложный донос карался по принципу талиона, то есть клеветник подвергался тому наказанию, под которое он хотел подвести оговареваемого. Так, в общегерманском своде законов «Каролина», утвержденном рейхстагом в 1532 году говорится: «Свидетели, коих уличат в том, что они путем ложных и злостных свидетельских показаний подвергли или хотели подвести невиновного под уголовное наказание должны быть подвергнуты тому наказанию, которое они хотели навлечь своими показаниями на невиновного».
На Руси с лжедоносителями также не церемонились. В одной из древнейших новгородских берестяных грамот XI веке рассказывается, что «смерды побили клеветника».
И поднялись ябедники…
Урок, преподанный «смердами» «клеветнику», быть может, и возымел тогда свое действие. Как бы то не было, но в XV веке ябедничество превратилось в преступный промысел. Об этом свидетельствуют опять же новгородские источники. Летопись Новгородской республики под 1445 годом сообщает: «А в то же время не было в Новгороде правды и правого суда, и поднялись ябедники, составили отряды … и начали грабить по селам, и по волостям, и по городу, и посылали проклятья все люди на старейшин наших, и на град наш, ибо не было у нас милости и суда правого».
Скорбно-эмоциональное повествование летописца рисует картину кризиса правоохранительной системы. «Ябедники» выступают не как простые клеветники, а скорее, как разбойники. Налицо признаки преступной организации: на промысел «ябедники» выходили целыми «бригадами».
Летописную историю наполняет живым содержанием берестяная грамота, относящаяся примерно к тому же времени. Это — письмо крестьян к своим владельцам: «Господину Андреану Михаиловичу, господину Никите Михаиловичу, госпоже нашей Настасье Михаиловой жене, челом бьют крестьяне из Избощ. Здесь господа появляются судебные чиновники в Городне. А чиновники эти лживые. И здесь господа являются рукописания лживые. А переписывают ваше имущество неправильно. А дьяк подложный и рукописания лживые творятся…».
Итак, наложение печатей, использование подложных документов совершается ради вымогательства. И здесь «ябетники» выехали на промысел целым коллективом, взяв с собой «дьяка».
Известный исследователь Древнего Новгорода академик Валентин Лаврентьевич Янин, комментируя данное берестяное послание, пишет: «приставы опечатывают имущество, предъявляя рукописания, то есть какие-то официальные грамоты, на которых они основывались в своих действиях. Но эти рукописания лживые, подложные, подложные и сами приставы. Они организовались в жульническую артель, захватили с собой печати и грабят».
Не только в Новгороде, но и в других русских землях в то время «ябедники» выступают и как лжесвидетели в суде, и как подстрекатели к мятежам — «кромольники», и как вымогатели — предшественники «рэкетиров».
Так, в Смоленске, входившем тогда в состав Великого княжества Литовского, ябедники объявились в 1505 году. В документе того времени в частности говорится: «Во-первых, что касается ябедников, которые ложно обвиняют людей и бьют и грабят, вымогая денежные штрафы…». Смоленские «ябедники» действовали под стать их новгородским коллегам.
Таким образом, «ябедничество» становится, по сути, разновидностью разбоя. Вполне понятно, почему в Судебнике 1497 года это преступление стоит в ряду с другими «лихими делами» и карается смертью. «Лихие люди» на юридическом языке того времени — это преступники-рецидивисты, систематически, занимающиеся преступным промыслом. Само же понятие «лихо» означало на Руси беду в широком смысле, разорение, крупный материальный ущерб. Примечательно, что замена «т» на «д» в слове «ябетник» произошла, по мнению филологов, под влиянием слова «беда». «Ябедничество» было именно корыстным преступлением, что подтверждается поговоркой, записанной Владимиром Ивановичем Далем уже в XIX веке: «Лучше нищий праведный, чем богач ябедный».
Славянские корни
Русский ябедник имеет ближайшего славянcкого родственника известного под именем «сок»; в современном чешском языке «сок» — «противник», «враг», «клеветник», польском — «клеветник». Как видим, в западнославянских языках — это слово близко по значению русскому — «ябеда».
В современном болгарском языке глагол «сочити» означает «показывать», «указывать», сербо-хорватском — «разыскивать и изобличать преступника», в белорусском — «сачыць» — «следить», «выслеживать», в русском языке, по Словарю Даля, — «искать», «следить», «сочевая собака» — «ищейка», «гончая».
Должностное лицо «сок» было известно в Великом княжестве Литовском, куда входили земли современных Украины и Белоруссии, а также у чехов и балканских славян.
Чем же занимались «соки»?
Известный русский историк права XIX века Федор Иванович Леонтович писал: «по старочешскому праву сок относился к числу низших урядников, специально занимавшихся так называемым сочением, то есть отысканием и выдачею воров и покражи, а также показанием следов вора». «Соки» следили за преступлениями, доносили о них и являлись на суд в качестве обвинителей. В 70 — х годах XX столетия к подобной же точке зрения пришел польский историк права Юлиус Бардах, который на основе анализа обширного сравнительно-исторического материала пришел к выводу, что сок специальное лицо в практике процесса, занимавшееся разысканием пропавшего имущества или преступника и одновременно, выступавшее в качестве особо важного свидетеля в суде.
За свою деятельность «соки» и иже с ними получали мзду. Так в южнославянском Статуте острова Корчула XIII века специалист, занимавшийся раскрытием преступных сообществ, в частности пиратских шаек получал вознаграждение — половину денежного штрафа или имущества преступника или сообщества. По хорваткому Винодольскому Закону 1288 года, «пристав» разыскивал и ловил скот, угнанный в «татбе» за плату.
У южных славян, в частности у черногорцев, институт соков практически в неизменном виде существовал и в XIX веке, был он известен и обычному праву албанцев того же столетия, у которых подобные должностные лица были и явными, и тайными, работали как за вознаграждение — сродни частным детективам, так и на общественных началах. Положения обычного албанского права гласили: «Всякий разговор следователей с дознавателем происходит тайно», «Следователи дают клятву, что не выдадут дознавателя до самой его смерти, если только он сам не захочет раскрыться».
Сходные отношения просматриваются и в обычном праве (адатах) народов Северного Кавказа, где выдача преступников производилась также за денежное вознаграждение. Одна из норм определяла: «доказчик принимает присягу и бывает тайный и явный».
И шерифы, и ворожеи
С Балкан и Кавказа перенесемся на туманный Альбион. Шерифы, издревле охранявшие покой и мир в старой доброй Англии при ближайшем рассмотрении обнаруживают сходство со славянскими «соками».
Шерифы избирались населением графства и приносили присягу.
Изначально они занимались лишь поиском воров и украденного, однако с течением времени их компетенция расширяется. К ним можно было обратиться с требованием правосудия, они назначали срок слушания дела в суде, следили за соблюдением судебного порядка, объявляли королевские указы и следили за их выполнением, организовывали население для преследования воров и поиска похищенного, осуществляли контроль за деятельностью купцов, свидетельство купли — продажи. Как видим и у славян, и у англосаксов данные лица изначально занимались лишь поиском воров и украденного. Чем объяснить такое сходство?
Думается, что истоки институтов «соков» и шерифов можно отнести к тому времени, когда для противодействия преступности существовали еще первобытные, примитивные механизмы как-то: месть, саморасправа, вооруженный отпор. Воровство же, как преступление тайное, в силу своей специфики вызвало появление особых специалистов, занимавшихся поиском похищенного и выявлением воров. Постепенно, по мере складывания представления о правонарушении, их функции расширялись.
Интересный «юридический» обычай записал известный этнограф XIX столетия Михаил Забылин: «Если в доме случилась пропажа и признаков никаких не было, кроме одного подозрения, то вызывали ворожею или колдуна, и эти обличители присматривались к животу подозреваемого. Как это производилось неизвестно, но, во всяком случае, нужно предполагать, что от этой ворожбы возникла пословица: плохо лежит — брюхо болит».
Можно полагать, что из подобных первобытных «правоохранительных» механизмов и развились институты шерифов, «соков», «ябетников»; постепенно они были поставлены блюсти государственные интересы.
Если же говорить о шерифах, то подобно своим славянским собратьям они порой злоупотребляли своим служебным положением о чем свидетельствует, в частности, английский I Вестиминистерский Статут 1275 года одна из статей которого гласит: «Постановлено также, чтобы отныне ни шериф, ни кто-нибудь другой ничего не требовал бы, никого не подвергал аресту и не налагал бы штрафов (на деревню) за побег вора или другого тяжкого уголовного преступника, пока этот побег не будет установлен разъездными судьями. И тот, кто поступит иначе, должен будет возместить тому или тем, кто уплатил штраф, столько, сколько он получил или взял с него и столько же — королю».
«Доносчику первый кнут»
Эта русская пословица коренится в законодательных нормах старой России. По знаменитому Соборному Уложению 1649 года: «А которые всяких чинов люди учнут за собою сказывать государево дело или слово, а после того они же учнут говорить, что за ними государева дела или слова нет, а сказывали они за собою государево дело или слово, избывая от кого побои, или пьяным обычаем, и их за то бить кнутом, и бив кнутом, отдать тому, чей он человек».
Отнюдь не поощрялось и доносительство детей на родителей: «А будет которой сын или дочь учнут бити челом о суде на отца или на матерь и им на отца и на матерь ни в чем суда не давати, да их же за такое челобитье бить кнутом, и отдать их отцу и матери».
Впрочем, бывало благодаря царской милости (особенно в отношении сильных мира сего) кнутобойцы отдыхали. Так царь Алексей Михайлович направил известному в те времена забияке — стольнику Михаилу Плещееву такой нелицеприятный указ: «За то, что оклеветал Ивана Хованского, оскорблял Федора Одоевского, ложь и запирание бояре приговорили, бив кнутом, сослать тебя в Сибирь, а поместья твои и вотчины роздать в роздачу». Но вскоре царь несколько смягчил свой приговор: «Для нынешнего торжественного праздника Воскресения Христова тебя пожаловал, кнутьем бить, и в Сибирь ссылать, а поместий и вотчин отымать не велел потому, что за твое лукавое и безмерное ябедничество и бездушство скоро Бог тебе воздаяние воздаст, и сокрушит и заградит уста твои, глаголющие неправду». После чего наказание еще более смягчилось: «И вместо битья указал государь написать тебя по Московскому списку вечным клятвопреступником, и ябедником, и бездушником, и клеветником».
По этому поводу можно вспомнить исторический анекдот. Как-то раз, за обедом у императрицы, зашел разговор о ябедниках. Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы, один Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это, спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям? «Боюсь — мор будет», — отвечал Разумовский.
Последышами старых русских «ябедников» можно назвать не только нынешних «оборотней» всех мастей. Ушлые карьеристы, чьи потуги направлены на продвижение по служебной лестнице посредством поклепов и злопыхательства, видимо, так же чужды урокам истории.
Источник
https://author.today/work/121027
Произведения автора
https://author.today/u/sergo7205/works
