В 1882 году в Москве проводилась однодневная перепись населения. Из-за ограничения во времени в статистике возможны неточности, но все же она примечательна. Было установлено, что население города составило 753500 человек. Только 26% горожан родились в Белокаменной, а остальные были «понаехавшими». 63% Живущих в Москве людей зарабатывали различными промыслами или торговлей. Перепись насчитала 28500 ткачей, еще 20000 людей занимались обработкой металлов, 15000 работали в деревообрабатывающей промышленности, 41000 трудились в сфере торговли, 18900 – в трактирах и ресторанах, 9200 – в пекарнях и кондитерских, 10000 – на стройках, 35000 занимались перевозками, 90000 числились домашней прислугой, а полторы тысячи женщин официально занимались проституцией. 49% опрошенных людей были приписаны к крестьянскому сословию. При этом 94,6% считали русский язык родным или, как минимум, свободно им владели. Среди иных наречий самым популярным было «иудейское», на втором польское. При этом многие приезжие, не имевшие своей жилплощади, жили в самых спартанских условиях. 526000 опрошенных в 1882 году в Москве все-таки имели свое жилье (при этом под своим имелось в виду жилье как в единоличном владении, так и в собственности всей семьи, и не уточнялось, какое именно). 35000 Фабричных рабочих ночевали в мастерских прямо на фабриках, еще 22000 ночевали в других местах. Среди ремесленных рабочих на рабочем же месте жили 18000 человек. 2000 жителей Москвы ночевали в «присутственных местах» и при различных учреждениях. В гостиницах и на постоялых дворах жили 20000 человек. На 17548 артельных рабочих приходилось всего 951 съемная квартира. Всероссийская перепись 1897 года установила, что в Москве проживало уже больше миллиона человек. То есть количество жителей за 15 лет увеличилось на четверть. Прирост населения происходил во многом за счет постоянного притока людей из других губерний.
Александр Брюллов "Сенная площадь. Петербург" (1822)
В Петербурге количество приезжих было
сопоставимым. Согласно переписи 1897 года в столице родился лишь 31% его жителей. Но
существовали заметные отличия. Основанный в 1703 году, Петербург долгое время
был относительно небольшим административным центром, привлекательным в первую
очередь для тех, кто хотел сделать карьеру чиновника или офицера, реже - учиться.
Сельский люд ехал сюда неохотно. Более того, если не брать чиновников и
придворных, значительная часть жителей была принудительно свезена для
строительных работ с других губерний, а также в качестве прислуги господ,
пожелавших жить в столице.
По мере роста и развития города число желающих
приехать в Петербург стало больше, но тенденция сохранялась еще долго. «Понаехавшие»
воспринимали столицу как место работы и обзаводиться собственными домами или
квартирами не спешили. Львиная доля жилья была в аренде (часто и в субаренде),
а счастливых собственников было меньше. Среди приезжих было больше иностранцев,
соответственно, для большего числа людей русский язык не был родным. Больше
было сезонных рабочих. Активнее росло население с отменой крепостного права. В
1861 году в Петербурге было около полумиллиона жителей. К концу 19 века в столице
проживало 1,2 млн человек. Перепись 1900 года насчитала уже полтора миллиона.
Петербург уступал лишь Лондону, Парижу и Константинополю. При этом 718410
жителей числились крестьянами, прибывшими из 53 губерний. Чаще всего ехали из
Ярославской, Псковской, Тверской, Новгородской и Витебской губерний.
А.К.Беггров "Утром на Невском проспекте" (1880)
Количество «понаехавших» в крупных городах резко
выросло во второй половине 19 века. Для этого было две очевидные причины:
отмена крепостного права и развитие железных дорог. Еще в первой половине 19
века для огромной части населения возможность покинуть родные места
определялась волей барина, хотя и позже некоторые ограничения для крестьян
сохранялись. Чтобы уехать, требовалось разжиться соответствующими документами.
Надо заметить, что паспорт в дореволюционной России изначально был в первую очередь проездным документом, дающим право перемещаться по стране. У человека, не
покидавшего родные края, его могло и не быть вовсе. Получали паспорт обычно
перед отъездом у местных властей. У дворян он мог быть бессрочным, остальным
требовалось его регулярно продлевать. Долгое время ради этого даже приходилось
регулярно приезжать на малую родину, но со временем процедуру упростили, и
иногда можно было заказать новое разрешение, послав соответствующий запрос.
В городах полиция регулярно устраивала облавы на беспаспортных.
Крепостным крестьянам разрешительный документ выписывал барин. После отмены
крепостного права – местные власти, и это давало пищу для злоупотреблений и
даже открытого вымогательства. Д. И.
Подшивалов в книге «Воспоминания кавалергарда» описывал, как после смерти отца
и разорения семьи три года пытался получить паспорт у старосты. «Денег ни
гроша, помощи ни откуда, и ни к чему не подготовленный, имея 17 лет, задача
ведения хозяйства казалась для меня неразрешимой. Тем не менее? крепостная
зависимость общины удерживала меня дома, т. е. попросту староста не давал мне
паспорта прежде чем я не внесу за год вперед податей и недоимку... Общество, в
лице старосты, в виду круговой поруки, было озабочено тем, чтобы я не затягивал
податей и по возможности выплачивал недоимок… Наконец, не выдержал и за год до
солдатчины я решил покинуть деревню и идти в Москву... Я продал лошадь, сбрую и
кое-какую хозяйственную утварь и, набрав рублей 20, внес их старосте в уплату
податей и взамен получил полугодовой паспорт. Мать скрепя сердце согласилась на
мое решение покинуть ее одну в деревне... Наконец, первый раз в жизни — я в
Москве, в этом таинственном тогда для меня городе. Таинственным городом он мне
показался потому, что в него стремилась масса моих земляков и большая часть
этой массы там погибала,—нравственно, конечно, — после чего они доброй и не
доброй волей возвращались на родину; но были и такие счастливцы, которые
делались там “именитыми” купцами и возбуждали зависть у своих бывших
односельчан».
Приехав на новое место, человек должен обязательно сообщить о
месте своего пребывания в полицию. Если он остановился в гостинице или постоялом
дворе, за него это могли сделать сотрудники заведения. Если на съемной квартире
– квартирные хозяева или дворник. Человека с просроченными документами или без
них вовсе могли арестовать и этапировать домой. Случалось, что промотавшие деньги граждане, не
имея возможности заплатить за дорогу, сами являлись в полицию, чтобы поехать
домой хоть и без комфорта, зато за госсчет. Про неудачливых покорителей столицы
появилась даже поговорка: «Питер бока вытер».В Вологодской губернии про
неудачливого земляка говорили, что он «напитерился».
Л. И. Саламаткин "На заработки" (1870-е)
Другой важный вопрос – где именно работать. Некоторые люди пытались найти работу уже на месте, но большинство старалось по возможности подобрать место заранее через земляков. Часть семей отправляла своих отпрысков «в люди» еще в 10-12 лет, например, «мальчиками» в лавочки или учениками мастеров. В книге «Москва и москвичи» В. А. Гиляровский приводит рассказ банщика: «Вот я еще в силах работать, а как отдам все силы Москве — так уеду к себе на родину. Там мы ведь почти все москвичи… Так, Ярославская давала половых, Владимирская — плотников, Калужская — булочников. Банщиков давали три губернии, но в каждой по одному-двум уездам, и не подряд, а гнездами. На Москву немного гнезд давал Коломенский уезд: коломенцы больше работают в Петербурге. Испокон века Москву насыщали банщиками уезды: Зарайский — Рязанский, Тульский — Каширский и Веневский. Так из поколения в поколение шли в Москву мужчины и женщины. Вот и я привезен был десятилетним мальчиком, как привозили и дедов, и отцов, и детей наших!.. Когда еще не было железных дорог, ребятишек привозили в Москву с попутчиками, на лошадях. Какой-нибудь родственник, живущий в Москве, также с попутчиком приезжал на побывку в деревню, одетый в чуйку, картуз с лаковым козырьком, сапоги с калошами, и на жилете — часы с шейной цепочкой. Все его деревенские родные и знакомые восхищались, завидовали, слушая его рассказы о хорошей службе, о житье в Москве. Отец, имеющий сына десяти — двенадцати лет, упрашивал довезти его до Москвы к родственникам, в бани. Снаряжают мальчонку чуть грамотного, дают ему две пары лаптей, казинетовую поддевку, две перемены домотканого белья и выхлопатывают паспорт, в котором приходилось прибавлять года, что стоило денег. В Москве мальчика доставляли к родственникам и землякам, служившим в какой-нибудь бане. Здесь его сперва стригут, моют, придают ему городской вид. Учение начинается с “географии”. Первым делом показывают, где кабак и как в него проникать через задний ход, потом — где трактир, куда бегать за кипятком, где булочная. И вот будущий москвич вступает в свои права и обязанности. Работа мальчиков кроме разгона и посылок сливалась с работой взрослых, но у них была и своя, специальная. В два “небанных” дня недели — понедельник и вторник — мальчики мыли бутылки и помогали разливать квас, которым торговали в банях, а в “банные” дни готовили веники, которых выходило, особенно по субботам и накануне больших праздников, в некоторых банях по три тысячи штук. Веники эти привозили возами из глухих деревень, особенно много из-под Гжели, связанные лыком попарно. Работа мальчиков состояла в том, чтобы развязывать веники. В банях мальчики работали при раздевальнях, помогали и цирюльникам, а также обучались стричь ногти и срезать мозоли. На их обязанности было также готовить мочалки… В два “небанных дня” работы было еще больше по разному домашнему хозяйству, и вдобавок хозяин посылал на уборку двора своего дома, вывозку мусора, чистку снега с крыши… С пяти часов утра до двенадцати ночи голый и босой человек, только в одном коротеньком фартучке от пупа до колена, работает беспрерывно всеми мускулами своего тела, при переменной температуре от 14 до 60 градусов по Реомюру, да еще притом все время мокрый. За это время он успевал просыхать только на полчаса в полдень, когда накидывал на себя для обеда верхнее платье и надевал опорки на ноги. Это парильщик. Он не получал ни хозяйских харчей и никакого жалованья. Парильщики жили подачками от мывшихся за свой каторжный труд в пару, жаре и мокроте».
Девочек отправляли на заработки в города реже. Чаще всего в качестве прислуги, иногда работниц в швейные мастерские. Случались и неожиданные предложения. В 1870-х мировой суд в Москве разбирал спор между крестьянкой и музыкантом. Крестьянка договорилась, что отправит 13-летнюю дочь учиться к некому господину, судя по фамилии немцу, учиться музыке, а та в качестве оплаты за обучение должна была выступать с его музыкальным коллективом. Однако мать выяснила, что на деле данный прохиндей отправляет учениц играть на арфе в трактиры, в том числе в позднее время. По небезосновательному мнению матери, работа в подобных местах могла быть опасной для нравственности ее юной дочери. Немец же указывал на нарушение контракта и требовал девочку вернуть. Суд встал на сторону матери.
И. П. Богданов "Новичок" (1893)
Некоторые трудились в столице сезонно, например,
приезжали в холодное время после завершения сельскохозяйственных работ. Они
часто вливались в артели. Иногда члены артели согласовывали время своего
пребывания, чтобы оптимизировать работу. Например, летом многие горожане сами
уезжали в родные края, в гости, позже на дачи. В результате у дворников
становилось меньше работы, поэтому часть из них по договоренности с товарищами
могла на время вернуться в родную деревню, а остальные дворники брали на себя часть их обязанностей.
С одной стороны засилье подобных артелей помогало организовывать труд и решать
некоторые проблемы. С другой – из-за этого человеку со стороны сложно было
найти себе хорошее место. Были сформированы землячества по принципу примерно такому же,
как сейчас этнические диаспоры.
М. А Балунин "Дворник и сезонник" (начало 20 века)
Самыми колоритными считались выходцы из
Ярославской губернии, в том числе потому, что в этой губернии изначально было
много тех, кто занимался «отходничеством». Ярославцы часто занимались торговлей
и трудились в трактирах. При этом уроженцы Ростовского уезда этой губернии
чаще занимались разведением и продажей зелени, Даниловского работали
каменщиками, Пошехонского – портными, Любимоского – в общепите. Из книги «Брюхо
Петербурга» А. А. Бахтиарова (1886): «”Ярославцы-красавцы”
— народ по преимуществу правильного, красивого типа, что установило за ними
прозвище “белотелое”. Малоземельность и скудость почвы давно приучили ярославца
к отхожим промыслам, которые он и обратил в постоянный источник своего
благосостояния. Вращаясь между людьми всех классов, и по преимуществу в
столицах и больших городах, ярославец выработал себе особую манеру обращения:
вежливую, вкрадчивую, что называется «себе на уме». Жизнь в городах и служба в
трактирах и торговых заведениях познакомила ярославца с роскошью и щегольством:
и мужчины, и женщины любят щеголять нарядами и вообще по одежде и обстановке
казаться более горожанами, чем поселянами. Вследствие постоянной отлучки из
дому ярославец отстает от семейной жизни. Разлученные на продолжительное время
от своих мужей, женщины не могут похвастаться безупречной нравственностью. А
возвращающиеся на побывку трактирноцивилизованные половые склонны к
распространению идеи о свободной любви. Оттого на Руси за ярославцами
укоренилось обидное прозвище “кукушкиных детей”. Впрочем, все сказанное об
ярославце относится только к уездам, где господствует “отход на сторону”…
Разбогатевший в Петербурге ярославец, если не переселяется окончательно со всею
своею семьею в город, нередко по возвращении на родину строит обширные хоромы,
в пять, семь окон, обшитые снаружи тесом и выкрашенные масляной краской, с
мезонинами и галереями, оштукатуренные внутри или оклеенные обоями. В большей
части таких домов красуются громоздкие апраксинские киоты для образов с
золотыми рамами и белыми стеклами; перед каждым киотом непременно лампада.
Многие домохозяева держат по два, даже по три самовара, имеют стенные часы с
довольно правильным ходом. При всем том тягостное впечатление производят
нередко встречаемые дома, которые, бывает, построены слишком на широкую ногу,
единственно из тщеславия, в самых уединенных деревнях, в лесных трущобах и
совершенно почти на безлюдье: торчат, иногда вслед за постройкой, совершенно
опустелые, заколоченные и гниющие...
Отлучки на сторонние промыслы ослабляют
земледелие, вредят нравственности и препятствуют размножению населения… Из
Костромской губернии отправляется в Петербург гораздо более народа, чем в
Москву, хотя последняя и ближе к Костроме. Кроме уходящих ежегодно в Петербург
есть крестьяне, остающиеся в столице по нескольку лет; наконец, значительная
часть плотников, столяров и маляров, уроженцев Костромской губернии, находится
в Петербурге постоянно, приезжая на родину один раз в три-четыре года лишь на
побывку, причем “питерщики” живут как гости и не принимают никакого участия в
домашних делах. К этим “питерщикам” родные и знакомые посылают в столицу в
обучение мальчиков. Живя долгое время в столице, “питерщики” отбиваются от
деревни, культивируются при городе и, скопив капиталец, окончательно
закрепляются в Петербурге. Средний заработок большей части плотников за весь
рабочий период, на харчах от подрядчика, колеблется от 60 до 100 рублей.
Малярный промысел считается наиболее выгодным и дает иногда до 150 рублей.
Однако далеко не весь заработок приносится домой, так как жизнь в городах при
множестве соблазнов ведет часто к разгулу. Ушедшие из-под “власти земли”
отходчики легко увлекаются приманками городской жизни. А отсутствие разумных
развлечений в праздничные дни создало тот дикий разгул и сидение в трактирах,
которые составляют отличительную черту всех больших городов. В верном расчете
на этот разгул, по всем главным путям движения отхожих рабочих давно уже
созданы вертепы, чтобы вырвать из рук отходчика последние остатки тяжелым
трудом добытого на стороне заработка. Количество отходчиков в некоторых пунктах
Костромской губернии так велико, что во многих волостях все полевые работы
выполняются исключительно женщинами, так как взрослое мужское население все
поголовно уходит на заработки… Занесенный в столицу и пробывший там от 3 до 5
лет в ученье какому-нибудь ремеслу, скромный деревенский мальчик возвращается в
деревню, нахватавшись показной цивилизациии и вкусив ее плодов. Сделавшись
мастером какого-нибудь ремесла, молодой костромич каждый год приезжает осенью
домой, посещает деревенские вечеринки и высматривает себе невесту. Любопытно,
что браки совершаются преимущественно зимою. Так как отходчики возвращаются
домой только к зиме, в отхожих уездах из 100 браков приходится на зиму 86%;
тогда как для всей России процент зимних браков — 38%. Подобное распределение
браков обусловливает резкое преобладание летних рождений, совпадающих с
разгаром тяжелых полевых работ. Вот одна из причин вредного влияния отхожих
промыслов на естественный рост населения».
В. Е. Маковский "Художник, продающий старые вещи татарину" (1865)
Особняком
держались татары. Обычно они селились вместе группами по 10-12 человек. Они часто занимались скупкой и перепродажей подержанной одеждой
и иными неновыми товарами. За колоритную одежду их называли халатами или халатчиками. Также
во многих ресторанах татар нанимали в качестве официантов. Считалось, что они
как мусульмане морально устойчивы к алкоголю, который там лился рекой. Львиная доля аптекарей были немцами, в гостиницах трудилось много
поляков.Большая часть столичных трубочистов были финнами. Финны же были
основными продавцами молочной продукции. «Чухонка» с бидонами на тележке –
типичная картина в столице ранним утром. Приезжали они из окрестных деревень. Из-за
большого количества городов-спутников и деревень вокруг Москвы и Петербурга
иногда могут быть разночтения в том, считать ли выходцами из них местными или
приезжими. К концу 19 века многие сельские жители стали сдавать дома дачникам,
а сами уезжали на заработки. Иногда это было выгоднее, чем пахать и сеять.
К. Е. Маковский "Селедочница" (1867)
Развитие железных дорог упростило перемещение людей, поэтому процесс только ускорялся. Кто-то покидал родные края насовсем, но многие возвращались. Они везли с собой новые нравы и новые запросы, меняя жизнь на малой родине. Об этом хорошо сказал народоволец С. Я. Елпатьевский: «Многие окрестные крестьяне стали тоже ездить в Москву. Они также привозили оттуда самовары и поддевки тонкого сукна, и сапоги с подбором, и манишки, и московские песни, московские нравы и московскую речь. Вместо старинного “цово” стали как-то особенно нежно выговаривать “чиво”, и певучее “аканье” начало вытеснять грубое крутогорское “о”. Падкие на моды, деревенские девки скоро выучились “акать” и говорить “чиво”, скоро запели московские песни, стали снимать сарафаны и шить себе шерстяные платья… Все было совершенно также, как за сто лет перед тем, когда знатные русские люди стали ездить в Париж и привозить французские слова и парики, французские нравы и французскую болезнь (прим. сифилис). И, как Екатерининских времен молодые кавалеры-модники, побывавшие в Париже, крутогорские ферликуры (прим. ловеласы) жадно подбирали по московским трактирам модные словечки и удивляли деревенских девок замысловатыми оборотами речи и пахучими остротами… Побывавшие в Москве привозили новый воздух, новые потребности, новые вкусы, - запросили чаю, хорошей одежи. Им стало тесно в старинных дедовских семьях. И старики стали поговаривать, что парни набаловались и стали перечить старшим… Нарождался человек. Без барина, из однообразной серой массы мирян смутно поднимала голову человеческая личность, и из воли семьи обособлялась единичная воля. Он не всегда был приятен, этот новый деревенский человек, как не все было приятно в той внешней культуре, которую он нес с собой в деревню, но это был человек, почувствовавший свое я, начинавший думать, добивавшийся своих “правов”».
Надо заметить, что, пусть и в меньших масштабах, сходная ситуация была и
в других крупных городах. Согласно переписи 1897 года в десятку самых густонаселенных городов также вошли Варшава (683700 жителей), Одесса (403800), польский Лодзь (314000), Рига (283000), Киев (247000), Харьков (174000), Тифлис (160600), Вильна (159600). Но основная часть 126-миллионного населения жили в сельской местности.
Российский фотограф шотландского происхождения Вильям Каррик (1827 - 1878) создал уникальную серию "Русские типы". Большая часть серии снята в студии Каррика в 1860-х.
Галантерейщик
****************
Два официанта
*****************
Ломовой извозчик (перевозил грузы)
*********************
Каменщик с кирпичами
**************************
продавец корзинок
*********************
продавец баранок
********************
Источники
А. А. Бахтиаров «Брюхо Петербурга» (1886)
Гиляровский В. А. «Москва и москвичи» (1926)
Гнилорыбов П. «Москва в эпоху реформ» (2017)
Подшивалов Д.И. «Воспоминания кавалергарда»
Синдаловский Н. А. «Легенды Санкт-Петербурга» (2007)
В конце этого поста ссылки на другие рассказы о дореволюционном быте