Сколько еще должно произойти несчастных случаев на недостроенных и заброшенных объектах в Томске, чтобы там обеспечили безопасность?
Недостроенное здание на Иркутском тракте, 91 в Томске три десятилетия служило опасным местом для игр и развлечений детей и подростков. Ребята регулярно получали травмы, там совершались кражи, разбои, изнасилования. Народный фронт добился исправления ситуации. Недавно здание огородили, окна и входы заколотили досками, установки круглосуточную охрану, убрали вокруг железные гаражи.
Но в Томске еще остаются опасные недостроенные и заброшенные здания, где собираются подростки. Самый проблемный объект – Алтайская, 136. Строение никак не огорожено, оно привлекает ребят, которые подвергают свою жизнь и здоровье опасности.
Еще одна заброшка находится в самом центре города – Роза Люксембург, 49. Там собираются наркоманы, бомжи, делают закладки наркотиков, случаются пожары, совершаются преступления, организуются свалки мусора. Люди жалуются на опасное соседство. Подробнее - в наших следующих публикациях.
#СтримНФ
Поездка до руин западного обхода (03.06.2023)
Первая попытка добраться до заветного моста была предпринята после дождя, что логично не закончилась удачно, во первых даже имея трек маршрута немного заблудились, а во вторых уже выехав на правильный путь увидели что дорога абсолютно сырая и грязная.
И спустя пару солнечных дней с отличной погодой решили повторить данный путь. Грунтовые дороги должны уже высохнуть.
Выдвинулись вечером и до того места где развернулись в первый раз доехали без проблем.
Выехали в поле после лесопилки и свернули не туда. Доехав до ЖД дороги, развернулись, сверились с маршрутом и дальше поехали по полю. Так как маршрут незнакомый и ориентироваться по снимкам со спутника тяжеловато - проехали поворот, пришлось снова вовзращаться. Но уже дальше все пошло легче, нашли тропинку и умчались в нужном направлении.
Пару раз пришлось тащиться через лужи с велосипедами, отбиваться от комаров и тонуть в песках уже у самого подъезда к мосту.
С такими небольшими приключениями встретили нас руины моста. Тут мы пофоткались, поползали, посидели на теплом бетоне свесив ноги с высоты
В целом маршрут интересный, главное взять с собой средства от комаров, и трек маршрута если ехать грунтовыми тропами (на первую поездку)
Обратно решили ехать через Ганино, потому что снова кормить в лесу комаров уже не было желания
Подъезжая к городу решили ещё прокатиться и заехать перекусить. Итого весь маршрут занял почти 22км.
Отличная вечерняя прогулка с посещением нового места
Конкурс для мемоделов: с вас мем — с нас приз
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689
Недостроенное
Пойдём в катакомбы
Пряника Соне подарили на шестнадцатый день рождения.
На самом деле Пряник был не пряником, а коржиком, то есть корги – порода такая. Клянусь, я в жизни не видел более нелепой собаки. Когда Соня возвращалась со школы, с ним случались припадки от счастья. Если ему кидали мячик, Пряник нёсся за ним, запинаясь за собственные лапы, и в конце концов кувыркался через голову. Соня смеялась, как ненормальная, и спрашивала его: «Пряня, ты дурак?», а он улыбался, по-дебильному высунув язык.
Этого пса обожал весь двор.
А теперь давайте хором зададим вопрос, который вертится у всех на языке. Три-четыре: «Если вы знали, что он такой неуклюжий, то зачем потащили его на катакомбы?!».
Да потому что дурак тогда был не один только Пряник. Вы что, серьёзно ждёте от тупых подростков рациональных решений? Тогда нам казалось, что, совсем как в песне, «смерть – это то, что бывает с другими». Нам в голову не приходило, что на этих катакомбах можем убиться мы сами, а вы про какую-то собаку. Смешно, честное слово.
Без понятия, откуда мы вообще взяли это словечко – «катакомбы». Многовато чести для недостроенного дома на окраине. Денег хватило на фундамент, подвалы и зачатки первого этажа, потом что-то пошло не так, и это всё много лет стояло заброшенным, зарастало бурьяном и расцветало синяками граффити. В подвалах валялись шприцы пополам с битым стеклом и до слёз воняло ссаниной, но, лазая туда в детстве, мы чувствовали себя исследователями пещер, а то и древних гробниц. В окру́ге хватало детских площадок, но все ведь знают, какой выбор сделает кот, если предложить ему уютный домик и грязный рваный пакет?
Детьми мы обожали играть в недострое в прятки, но ещё больше любили придумывать про катакомбы всякую жуть. Мы населяли её то бомжами-каннибалами, то призраками рабочих, погибших при строительстве – мол, якобы поэтому его и закрыли. Если по телику накануне шли ужастики, то количество смачных деталей вообще зашкаливало.
Моя любимая страшилка, например, о девочке, у которой мама работала допоздна, поэтому и девочка могла гулять сколько угодно. Посмотрит на своё окно – оно тёмное, значит, мамы дома нет, можно дальше играть. Но как-то раз стало уже совсем поздно и темно, а мама всё не возвращалась и окно не зажигала. Девочке стало не по себе. Тут к тому же пошёл дождь, и девочка решила спрятаться в катакомбах. Забежала в подвал, и тут ей на лоб что-то капнуло. Неужели крыша протекает? Девочка смотрит, а капли не прозрачные, а КРАСНЫЕ. Поднимает голову, А ТАМ НА ПОТОЛКЕ ПРИБИТ ТРУП ЕЁ МАМЫ!!!
Самый кайф был рассказывать все эти байки как раз в подвале, под вечер, выключив фонари. А если ещё незаметно затаиться в соседней подвальной комнате и на самом интересном месте начать, громко хрустя осколками, ходить по битым бутылкам…
Потом, когда мы подросли, оказалось, что катакомбы – идеальное место, чтобы пробовать курить и целоваться без вездесущего надзора взрослых. В старшей школе мы всё ещё зависали там почти каждый день. Девчонки пили свой клюквенный «гараж», парни – что угодно, на что хватало карманных денег. Соня приходила с Пряником, а я… Я приходил вслед за Соней.
Я был в неё влюблён. Причём не так, чтобы мечтать её где-то зажать в углу и делать всякое, а как-то, ну… чисто. Нет, честно, как в книжках. Просто понял в один прекрасный день, что, когда не вижу её, в животе ноет тоска, и не хочется ни есть, ни спать, ничего. Мне даже не обидно было, когда она щебетала о том, что я её «самый-самый лучший друг». Друг так друг, лишь бы быть с ней рядом. Выгуливать вместе бестолкового пса, слушать любые глупости, о которых она болтает, любоваться, как закидывает голову, когда хохочет над очередной Пряниковой придурью.
В тот день, когда случилась беда, мы были почти что счастливы.
Мы только-только перешли в одиннадцатый класс, на дворе стоял сентябрь, и невыносимая тяжесть будущего ещё не навалилась на нас всем весом. Лето не успело выветриться из головы, ласковое солнце задорно звало ловить последние погожие деньки, и мы с ребятами со двора дурачились на катакомбах. Просто бегали друг за другом по первому этажу, прятались за углами, чтобы выскочить и крикнуть «бу!!», несмешно шутили и ржали как кони. Была суббота, самый беззаботный выходной, и, хоть я тогда не думал прямо такими словами, мне казалось, что впереди вся жизнь, и в ней обязательно всё будет хорошо.
А потом Соня достала из кармана обожаемый Пряником кислотно-зелёный мячик. Размахнулась…
- Пряня, апорт!
Мячик полетел вдаль, Пряник, звонко тявкая, рванул за ним. Ни он, ни мы не заметили щель между плитами пола, пока не стало слишком поздно.
Я даже не сразу понял, что произошло. Он просто исчез. Бежал, бежал и пропал.
Доля секунды растянулась на вечность, а потом её обрубил визг из подвала. Я до сих пор слышу его по ночам.
Не помню, как мы всей толпой бежали вниз. Зато никогда не забуду Пряника. Смешного, глупого, бесконечно милого пса, насаженного на арматуру, как долбаный шашлык на шампур. Тут, внизу, сломались какие-то бетонные штуки, и торчащие из них ржавые штыри насквозь прошили пушистое белое пузико, которое я столько раз чесал, когда Пряник падал на спину, прося его погладить.
Дальше всё было как во сне, только очень страшном. Соня кричала, как будто бы где-то очень далеко; меня рвало гречкой, съеденной на завтрак. Голову как будто ватой набили, и сквозь неё прорывалась только одна мысль: что делать? Ветеринарных скорых в нашем городке не водилось, и единственным ответом оставалось дикое – добить. Чтобы хотя бы не мучился. Чтобы не было этих кровавых пузырей из пасти, и помутневших от боли глаз, и судорожно дёргающихся лап, как будто малыш пытается убежать от смерти.
И эти визги. Захлёбывающиеся, слабые, полные – я не знаю, чего. Но, клянусь, слушая их, я подумал, что лучше бы умер сам.
Когда мы наконец догадались бежать к Сониному папе, Пряник уже едва поскуливал, почти неслышно. А когда мы вернулись с подмогой…
Короче, Пряника не было.
Не в смысле, что он уже умер. А в смысле, что не было его. Лужа крови и липкая арматура остались на месте, а пёсель исчез.
Мы так и не узнали, кто его забрал. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Сняться с прутьев сам он бы не сумел.
Конечно, после этого нам запретили ходить на катакомбы навсегда. Да мне, если честно, и самому расхотелось. Ни одна выдуманная страшилка из детства не смогла бы заставить меня обходить недострой десятой дорогой, а вот у Пряника получилось.
Соня неделю не появлялась в школе. Она не отвечала на мои сообщения, так что я сам, ногами ходил в соседний подъезд стучать в её дверь. Открывала обычно Сонина мама, и по её лицу всё было понятно без слов.
А потом, ночью со следующей пятницы на субботу, Соня написала мне первой.
Она написала: «Пойдём со мной в катакомбы».
Я так удивился, что ляпнул в ответ: «Тебе прошлого раза не хватило?». Знаю, знаю, это было нечестно, и я наверняка сделал Соне больно. Но, чёрт побери, последнее, чего я хотел – это возвращаться с ней в то прокля́тое место.
Соня молчала минут десять, и я успел решить, что она обиделась навсегда. Потом она набрала: «Я слышу Пряника».
Тут словарный запас изменил мне совсем, и я просто отправил ей кучу знаков вопроса.
Ответ пришёл сразу. «Он там скулит. Я слышу. Честно, я не придумала, я точно знаю, что это он. Он плачет».
Я долго думал и наконец осторожно набрал: «Сонь, может, тебе за помощью обратиться?».
Я написал это совершенно серьёзно, не чтобы подколоть. Мне стало за неё страшно. Ладно, я всё понимаю, стресс после трагедии и все дела, но слышать голоса – это уже никуда не годится.
Телефон пиликнул новым сообщением. «Я всё равно пойду, с тобой или без. Не бросай меня. Мне страшно».
И я почему-то понял, что это не уловка. Она не берёт меня на слабо. Если я откажусь, Соня реально возьмёт и пойдёт одна. И я себе этого не прощу.
Я не успел ответить, когда она прислала ещё одно сообщение. «Пожалуйста, Коть».
Вот это «Котя» купило меня с потрохами. Я вообще-то Костя, Котей меня с ухмылками и ржачем кличут друзья, но я вдруг понял, что отправлюсь не то что на катакомбы, но хоть на край света, лишь бы услышать, как Соня называет меня так вслух.
Мы дождались, пока родители уснут, тихонько выскользнули из квартир и встретились во дворе. Половина фонарей, как всегда, не горела. В катакомбах будет и того темней, так что я предусмотрительно стянул у папы фонарик.
Соня очень похудела за эту неделю. Глаза запали, и неверный ночной свет превращал её лицо чуть ли не в голый череп.
- Ну что, идём? – преувеличенно бодро спросил я, хотя больше всего на свете мне хотелось завернуть Соню в свою куртку и утащить пить чай с валерьянкой. Она лишь кивнула, сжав губы, и я снова понял, что она пойдёт в катакомбы, несмотря ни на что. Даже если я запру её в каком-нибудь чулане, она дождётся, пока я усну, и сбежит.
Всё, что я мог – это пойти с ней вместе.
Мы спустились в подвал там, где делали это в последний раз. Луч фонарика выхватил из темноты бурые лужи засохшей крови и арматуру, ощерившую хищные зубы. Я прислушался: ночная тишина состояла из гула машин на трассе и шума ветра в деревьях. Больше ничего.
- Где он? – спросил я у Сони, почему-то шёпотом. Та не ответила, просто пошла вперёд.
Что мне оставалось, кроме как следовать за ней?
Не знаю, что именно планировалось в том подвале, но он был поделён на комнаты и коридоры. Я шёл за Соней, как утёнок за мамой, из одного пустого дверного проёма в другой, теряя им счёт – и заодно представление о том, где мы. Мне стало ясно, что мы ходим кругами, потому что за время, что мы тут бродим, подвал должен был кончиться раза три. Я открыл было рот, чтобы сказать что-то вроде: «Убедилась? Никого тут нет. Пойдём домой», но тут за стеной захрустело стекло.
Мы замерли на полушаге.
- Ты слышала?! – выдохнул я.
Соня подняла голову, и я увидел, как горят её глаза.
- Он там! – сказала она и побежала.
Будь у меня хоть капелька ума, я бы тоже бросился бежать – назад, наружу. Правда, сейчас, постфактум, я вспоминаю странную вещь: за последние пятнадцать минут блужданий мы не видели ни одной лестницы наверх, а это нонсенс, потому что сам дом не такой уж и большой, и найти выход из подвала обычно не составляет труда…
Тогда я об этом не думал. Я просто рванул за Соней.
В тот момент я уже плюнул вообще на всё. Не смотрел под ноги, забыв, что можно сломать их, споткнувшись о мусор и обломки, а то и вовсе найти какие-нибудь железки и повторить судьбу Сониного пса. Не светил вперёд – луч фонарика у меня в руке бестолково прыгал по стенам, высвечивая пятна плесени и нецензурные каракули. Я чуть не потерял Соню, а потом врезался ей в спину, когда она встала как вкопанная. Врезался всерьёз, чуть не сломав нос о её затылок, а она даже не пошевелилась, и я отступил на шаг, повёл фонариком перед собой и понял, почему.
Луч света блеснул в чёрных глазах Пряника.
Они висели под потолком.
Я невольно скользнул фонариком ниже, ниже, но Пряник всё не кончался.
Это была… огромная куча падали. Замороженный на месте, так, что двигались только глаза, я различал в ней полуразложившихся кошек, собак со следами протекторов шин, выпотрошенных грязных птиц. Вся эта мешанина лап, хвостов, свалявшейся шерсти, белых глаз, торчащих переломанных костей как-то держалась вместе, колыхалась, раздуваясь и опадая… И тогда я понял, что это не просто куча. Это туша.
Она заполняла собой всю комнату от пола до потолка, вся какая-то протухше-жидкая и в то же время безвыходно настоящая. Груда падали шевельнулась, подтягивая себя поближе к нам, мне в нос ударил запах гнили, и я с ясностью приговорённого понял, что это не призрак. Оно материальное, здесь, перед нами, и бежать нам некуда. Мозг опустел, будто палуба тонущего корабля, и я почему-то почти воочию увидел, как неведомая, невидимая сила посылает во внешний мир свой зов, и к ней начинают сползаться трупы животных. Отравленные крысы из подвалов, мыши с хребтами, перебитыми мышеловкой, расплющенные машинами голуби. Котята, которых когда-то утопили в ближайшей речке, и от них остались только скелетики с ошмётками меха… Как это всё слепляется вместе, становясь чем-то бо́льшим.
Тварь наклонилась к Соне. Голова Пряника там, наверху, безвольно свесилась набок. Изо рта вывалился сизый язык.
Соня всхлипнула и протянула к Прянику руки.
На мгновение я почти поверил, что сейчас пёс, как раньше, лизнёт её в щёку.
А потом гнилая масса плоти чавкнула, накатывая на Соню, как волна, пасть Пряника раскрылась так, как никогда не раскроется у живой собаки, и заглотила Сонину голову.
Соня ещё успела дёрнуться, молотя по твари кулаками, но её руки тут же утонули в прогорклом мясе. Я прыгнул вперёд, роняя фонарь. Схватил её за капюшон толстовки, слишком поздно понимая, что мне не сдюжить, и всё, чего я добился – это того, что меня засасывает вместе с ней. Моя кисть погрузилась в холодную мерзкую плоть, я рванулся на чистой силе смертельного ужаса и почувствовал, что свободен.
Только через несколько секунд до меня дошло, что моя рука осталась там. Внутри.
На самом деле, я даже не почувствовал боли. Больно мне стало уже потом, в больнице, после ампутации – сначала до локтя, потом по плечо. По официальной версии, мне отхватили кисть тупым грязным оружием, и случилось заражение.
Смешно. Они все думают, что это сделала Соня. Ведь её так и не нашли.
Я почти не помню ночи в катакомбах. Как меня спасали, не помню совсем. Мама с папой рассказали, что хватились меня наутро и догадались глянуть мои переписки – благо, у меня на компьютере нет пароля. Кстати, тот факт, что Соня первой написала и предложила куда-то пойти, вроде как убедил всех, что это не я выманил её на заброшку ночью, чтобы изнасиловать и убить. Я слышал, её родители теперь сами пациенты психиатрии – ещё бы, после новости о том, что их дочь поехала кукухой, попыталась убить одноклассника, а потом сбежала.
Говорят, они до сих пишут ей вконтакте – мол, любят, не бросят, всё простят. Надеются, что она вернётся.
Пока я валялся в больнице, у меня было полно времени для размышлений. Не знаю, наверное, это глупо, но единственное объяснение, которое приходит мне на ум – о том, что наши детские страшилки не исчезали в никуда. Мы придумывали про катакомбы страшные байки, и сила нашего страха и нашей фантазии копилась в недостроенных стенах, не находя выхода. А потом… Потом Пряник случайно стал жертвоприношением, которое дало этой силе форму. Звучит как сюжет второсортного ужастика, но я думал об этом так долго, что уже почти в это верю.
Не знаю, жива ли та тварь и где она сейчас. Когда меня выписали, родители уже купили нам квартиру в другом месте, и там вовсю шёл ремонт, с которым меня не просили помогать. У того, чтобы быть калекой, есть свои плюсы, ха-ха. Насчёт армии, кстати, теперь тоже беспокоиться не придётся.
Если я вообще знаю хоть что-то, то только что больше никогда не смогу спать без света. И закрывать глаза дольше, чем на секунду. Да и моргать, если честно, теперь удовольствие такое себе.
Потому что в темноте я оказываюсь один на один с тем единственным, что осталось со мной от той ночи.
В темноте мне некуда спрятаться от памяти о том, как я рыдал, скорчившись в вечности кромешной тьмы, и что-то огромное, невидимое во мраке, лизало кровь, бьющую из моей культи, дюжиной холодных мёртвых языков.
Несбывшиеся надежды
Легендарный тоннель под Хлебной площадью глубокого залегания
На краю Хлебной площади есть небольшой участок территории, огороженный высоким бетонным забором, за которым возвышается некое строение, напоминающее будку охранников на автостоянке. ТПХ - Тоннель под Хлебной площадью. Так в народе называют недостроенный подземный объект глубокого залегания.
Никому из непосвящённых и в голову не может прийти, что под этой будкой расположена шахта 27 метров глубиной и шесть метров в диаметре, на дне которой начинается горизонтальный тоннель круглого сечения диаметром 2.8 м, уходящий в кромешную тьму в направлении автозаправочной станции. Тоннель по колено заполнен холодной водой, капающей с потолка и стекающей со стен, под водой лежат рельсы, а на них стоят наполненные землёй вагонетки, которые когда-то исправно поднимались наверх для освобождения от содержимого, но почему-то были брошены в середине процесса.
Протяжённость тоннеля на глаз определить затруднительно – как известно, под землёй чувство пространства и времени искажается, но оценить её можно в 100-200 м. Стены облицованы железобетонными тюбингами и местами покрыты слизью. В одном месте на стене имеется странное образование из слизи и плесени, по форме напоминающее сплюснутую розу. Неизвестная ли это форма жизни или просто причудливый нарост? Дотрагиваться до него что-то не захотелось, хватило покачивающихся на поверхности воды полуразложившихся крыс, свалившихся по неосторожности в шахту.
Бурильной машиной, которая выгрызала перед собой грунт, шнеком передавала его назад, на транспортёрную ленту. С которой тот падал в вагонетки, вагонетки увозили его к подъёмной шахте, а щит продвигался вперёд, отталкиваясь гидравлическими домкратами от уже уложенных тюбингов.
По свидетельству очевидца строительство было прекращено в середине 90-х годов; сейчас металл покрылся ржавчиной, осклиз, хотя некоторые рабочие узлы машины сохранились вполне прилично.
Кабель электропитания щита, проложенный некогда вдоль одной из стен, естественно, безжалостным образом вырезан. Металлические лестничные клетки и пролёты ещё в терпимом состоянии, но начинают прогрессивно ржаветь, как это бывает в полузатопленных подземельях из-за почти 100-процентной влажности, и со временем их ждёт участь тех, что вели когда-то в бункер Берии. Кстати, описываемая шахта и шахта, ведущая в упомянутый бункер, внешне чем-то схожи, наверное, диаметром и конструкцией лестниц.
В конце тоннеля на потолке имеются нефтяные разводы, говорящие о том, что в грунтовые воды попадают горюче-смазочные материалы с расположенной поблизости (метрах в трёхстах) АЗС.
По поводу назначения объекта. Пока есть два предположения. Первое: однажды “появилось мнение”, что эксплуатация коммуникаций, уложенных в тоннели, окажется дешевле, чем зарытых обычным способом в землю, и началось строительство. Второе: возможно, он предназначался для пропуска каких-то вод, так как конструкция его в точности аналогична тоннелю, пересекающему проспект Карла Маркса, также по колено заполненному водой, но только проточной, а невдалеке от обследованной части последнего был слышен сильный шум потока.
Проходческий щит в 2018 году залило бетоном, через щели железобетонных колец, при строительстве автодороги и подъездных путей Фрунзенского моста.
Спасибо за внимание!
Заброшенная шахта и подземная ГЭС
Неподалёку от полуживого городка Ткварчели - бывшего шахтёрского поселения советских времён, расположены заброшенные шахты каменноугольного рудника им. Сталина. Все штольни подземных выработок давно находятся в аварийном состоянии и не рекомендуются для посещения. Несмотря на возможную опасность стать жертвой обрушений или загазованности, штольня №8 притягивает к себе посетителей многие годы. Дело в том, что в конце одной из сбоек центральной штольни в 5 - 7 километрах от входного портала была не достроена подземная гидроэлектростанция - уникальное сооружение для угледобывающих предприятий страны. Строительство почти завершили в конце 60-х годов, но что-то пошло не так, и объект заморозили. Нам удалось посетить ГЭС и отснять материл о неудавшемся проекте.
Поначалу движения бесконечность штольни, пронзающей Кавказскую гору, и смыкающийся за спиной мрак несколько напрягает. Особенно, когда понимаешь, какое чудовищное горное давление испытывает старая бетонная обделка стен, местами протекающая, а далее и вообще обрушившаяся кровля образует завалы коренной породы. Но всё по порядку: до портала подземелья надо перейти ветхий мост, после которого будет промежуточный тоннель с диспетчерской над въездом. Совершенно случайно к нам прибился бродячий пёс, который стал нашим спутником на весь диггерский поход.
Диспетчерская в разрушенном состоянии, попасть на этажи невозможно, а когда- то всё выглядело, как настоящий образец флагмана социалистической индустрии в горнодобывающей отрасли, алели кумачом транспаранты, о взятых на себя предприятием высоких обязательствах к юбилею или очередному партийному съезду. Ну типа:" Перевыполним план пятилетки" и т. п.
Миновав этот короткий тоннель, выполненный непривычной тюбинговой (как в метро) обделкой стен и кровли, а не обычной, - набранной из фигурных, для жёсткости, бетонных изделий, путника встречает портал самой штольни, уходящей в тело горы. Сколько предстоит пройти, разные источники дают расстояния (5 -7 км), по времени ушло порядка шести часов.
В подземелье тепло и сыро, а главное - воздух не только достаточно свежий, но имеется ощутимая тяга на поверхность, что даёт надежду на отсутствие опасных газов. Хотя в принудительно не вентилируемых выработках ситуация может меняться очень непредсказуемо. Тем более, надо учитывать, что такой газ как метан всегда присутствует в угольных месторождениях.
Полусгнившие шпалы давно лишились рельсов узкоколейки, по которой на вагонетках откатывали породу, как и закреплённые на стенах кронштейны медных кабелей проводки, здесь явно хорошо попилили металл. Наш случайный напарник - пёс тоскливо смотрит на превращающийся в точку дневной свет входа, но продолжает преданно сопровождать людей в мрачную неизвестность. Ну вот, пропадает последний лучик дневного света, и нас окутывает тьма. Многочисленные летучие мыши порхают в свете пробивающих сырую мглу фонарей.
По пути начинают встречаться боковые штреки, но времени изучить, куда они идут, просто нет. Хотя в некоторые мы, конечно заходим. К сожалению, найти план штольни №8 в Сети не удалось, поэтому сложно судить собственно о плане и профиле горных выработок, непонятно даже сколько горизонтов имеется здесь, хотя отсутствие рудоспусков не свидетельствует об этажности. С другой стороны, мы прошли, на самом деле, ничтожный отрезок, и шахтные поля представляются очень большими, когда изучаешь попытки предшественников-диггеров углубиться в недра, но так и не достигших забоев.
Типичный боковой штрек выполнен без бетонной обделки, но иногда всё-таки установлены двутавровые балки для крепи кровли. Воздух здесь, как правило стоячий - мёртвый. В таких штреках и сбойках, учитывая наличие гниющих многие годы древесных остатков, возможны высокие концентрации СО и возникновение бескислородной среды, что смертельно опасно. Вообще загазованность в заброшенных шахтах в разы опаснее обвалов, её не увидеть и не почувствовать. Разве что ориентироваться по наличию в ходах летучих мышей, которым тоже нужен кислород.
Чем больше увеличивалось расстояние от входа, тем чаще стали попадаться рельсы и другой металл, те же вагонетки. В боковых ответвлениях пол порой сплошь покрыт плесенью. Много деревянных гнилых крепей, и нет вентиляции. Деревянные материалы при гниении обильно выделяют углекислый газ. Обитателей подземелий - летучих мышей тоже становится всё меньше.
Продвигаясь дальше к намеченной цели, отмечаем, что потоки воды на полу становятся глубже, но какая же она чистая и очень теплая. Ну вот впереди и первый обвал. За многие десятилетия кровля штольни не выдержала горного давления и просачивающейся воды. Приходят в голову невеселые мысли, - что будет, если более серьёзное обрушение породы отрежет путь назад к свету. Перспектива быть заживо замурованными заставляет прибавить шаг. Спасение местным МЧС в аварийном случае весьма туманно.
Однообразность бесконечного подземного коридора нарушается стрелочным переводом. Штрек, уходящий вправо мы не исследуем, возможно там десятки километров мрачных разветвлённых лабиринтов. Хорошо, что мы знаем маршрут, - пока только вперёд.
Второй обвал значительно масштабней и оставляет только узкий проход. Судя по роликам, многие доходили только сюда, и это место становилось для сталкеров своеобразным Рубиконом. Возможно, просто потому, что обрушение запруживало водяной поток, и далее становится глубже и менее удобно идти.
По пути обследуем ещё две неожиданные достопримечательности: тяговую подстанцию для шахтных электровозов, а также ПТО (пункт-технического обслуживания) для них. В смотровой канаве, предназначенной для ремонта, кристально чистая вода.
Всё когда- то заканчивается, вот и мы подошли к нашей развилке, хотя поняли это случайно. Неизменна прямая штольня бесстрастно уходила в чёрную мглу... К ГЭС надо сворачивать (это было известно), но когда? На развилке всё- же что- то изменилось: вначале просто заглянули за поворот, но он был не первый на пути. Возможно, изменение воздушного потока насторожило. Надо сказать, ветер всё время дул нам навстречу и вдруг пропал. Поток шел из штрека, а в прямой штольне воздух стоял и висел плохо просвечиваемый туман. Ещё не вполне понимая что цель - подземная ГЭС рядом, пошли в ответвление.
За открытыми воротами нас встретил огромный машинный зал, по размерам сравнимый с односводчатой станцией метро, только выше и короче. Высоко под потолком застыл грузоподъёмный мостовой кран, изрядно ржавый. Шиферная отделка стен кое-где висела, но, в основном, рухнула, обнажив бетон. Видимо, краном должны были монтироваться турбины.
Место для установки турбины в полу машинного зала. По проекту их должно быть две, под первым этажом располагается такое же по объёму помещение. Как видно, охотники за металлом вряд ли сюда наведались, ну разве что за цветным, и то в давно ушедшие времена.
Вид на машинный зал и кран с 0 отметки, с первого этажа. Из машинного зала ведет длинный узкий одетый в бетонную рубашку подземный ход. Идти по нему некомфортно из-за сильного холодного и сырого ветра, который и создаёт вентиляцию штольни до самого входного портала. В конце этот ход упирается в вертикальный ствол, в который потоком льётся вода. Все конструкции шахтного ствола, выходящего на поверхность, - такие как людские ходки, обрушены. По утверждениям местных жителей, высота ствола до поверхности около 800 метров, но где он выходит, - сказать сложно.
Чем заканчивается центральная штольня, пока загадка. Возможно, просто разветвлённой системой штреков, приводящих в забой. В Сети есть ролики сталкера, который пытался пройти по другому штреку до конца, но всё кончилось многочисленными обвалами и обводнением. Мы так же сняли видео из этого приключения, там несколько подробнее показано это необычное место. Свою дозу адреналина мы получили, стоит ли это делать другим, - вопрос открытый.
Прощальный взгляд с мостового крана, овальная арка - выход. Спасибо за внимание!