О национальной гордости великороссов
Был у меня в детстве приятель – черноволосый мальчуган с огромными чёрными глазами. Мама – Тарифа звала его Геня, пацаны – Генкой. Ему было едва за восемь. Я на пару лет старше. Наши семьи совместно занимали просторную ДОСовскую «трёшку» на Барановском полигоне у южной окраины Уссурийска.
Место это было известно тем, что здесь, во время зачётных стрельб комсостава, летом 1932 года, один из стрелков, послав все пули "в молоко", посетовал на свой револьвер. Тогда председатель Реввоенсовета Климент Ворошилов, семью выстрелами, из его же «Нагана» выбил 59 очков. Возвращая оружие командиру, Ворошилов сказал: «Нет плохого оружия, есть плохие стрелки». Эта история попала в армейскую газету, получила известность и привела к зарождению движения – «Ворошиловский стрелок». Вскоре после этого Никольск-Уссурийский, хотя и ненадолго, был переименован в Ворошилов.
В наше с Генкой время распадок перегородила дорожная насыпь и старое стрельбище превратилось в озерцо, кишащее рыбой. Над водой оставался только мишенный вал, из которого мы пригоршнями добывали тупоносые револьверные пули. Вполне может быть, что кому-то из нас, на ладонь, и попала одна из тех семи – ворошиловских. Но, возможно, все они и до сего дня, остаются там, в толще рыжей глины.
Отец у Гены, окончил военную кафедру «Азербайджанского института нефти и химии» и был призван из запаса лейтенантом. Отслужив «двухгодичку», он, не раздумывая, остался в своём трубопроводном батальоне. В городке трубопроводчиков называли трубачами, а развед-дивизион, в котором служил мой отец называли по двум первым цифрам номера части – «двадцаткой».
Как-то, ближе к лету, соседи засобирались в отпуск – погостить в селе у деда и бабки. Но, чтобы не случилось такого конфуза, какие бывают с приезжими городскими, было решено загодя подготовить Гену к первой встрече с родственниками.
Наши матери частенько собирались поболтать в моей комнате. Там-то и родилась мысль о том, что лучше всего начать с простого, – научить Гену традиционному приветствию – «салям». Однако, «как лучше», не получилось…
Гена уперся сразу:
– Что они пристали ко мне с этим «салямом»?
– У них и спроси – посоветовал Игорёха, причмокивая «барбариской».
И Гена конечно спросил.
Когда он получал свой ответ, я, как раз, только-только, заправил плёнку в магнитофон и пальцем подматывал её конец на пустую бобину. Вот в этот момент, в стену моей комнаты и шарахнула Генкина дверь. Да так, что где-то под обоями обильно посыпалась штукатурка. В принципе это ещё не было поводом прерывать моё занятие, но, услышав возню, топот босых пяток, возгласы:
– Геня, Геня! – я всё же вышел из комнаты.
– Я русский! Я русский! Русский, русский, русский!.. – вырывался из полумрака прихожей надрывно хрипящий Генкин голос. Он вертелся и вырывался, но мать крепко держала его за плечи.
Наткнувшись на мой, видимо недоумённый, взгляд. Гена истошно заголосил:
– Они говорят, что я азей, азей!
– Азербайджанец? – переспросил я.
Генка отчаянно сверкнул глазами.
– Ну и что? – искренне недоумевая спросил я и добавил – Ты же наш, – Советский!?
– Ну, да, – я же не передатель… – немного помолчав согласился Генка, слегка искажая слово «предатель».
– Тёть Тарифа! Можно мы пойдём с Геной, погуляем? – на улице ещё светло…
Она едва заметно кивнула в ответ и легонько подтолкнула Гену в плечо. Через пару секунд мы уже громыхали сандалиями по прохладному лестничному проёму. А со двора доносился многоголосый визг, смех и звонкие удары резинового мячика…
