Великая Блудница ( Part III Final)
Ccылка на первую часть - https://pikabu.ru/story/velikaya_bludnitsa__part_i_6353968
Ссылка на вторую часть - https://pikabu.ru/story/velikaya_bludnitsa__part_ii_6354016
Придя в себя после падения, мы двинулись к циклопическому мосту, растянутому между двумя огромными башнями, выполненными в псевдоготическом стиле. Впрочем, отдельные детали разглядеть не удалось бы, подойди мы даже вплотную - все было заткано белой, колышущейся на ветру паутиной, а на самом верху продолжал свою бесконечную работу...
- Не смотри! - одернул я куртизанку, которая, судя по расширяющимся осьминожьим зрачкам уже успела краем глаза заметить гротескную тушу Ткущего Мост, хаотично шевелящего неисчислимыми лапами. Капра потупилась, опустила голову и прошептала "Спасибо!"
Осторожно, стараясь не задевать сигнальные нити, мы шли по узкой улочке, меж домов которой гулял стылый морской ветер.
Наша компания уже приблизилась к набережной, когда за спиной раздалось хищное шипение. Обреченно поворачиваясь, я уже знал, что увижу. Но зрелище, представшее мне, оказалось еще ужаснее - сосредоточившись на том, чтобы не попасть в лапы к паукам Лэнга, я совершенно не заметил, как Рабаль отстал.
Мой верный телохранитель боролся с капканом из сигнальных нитей, в который угодил ушибленной после падения ногой. Недостаточно ловкий для движения по суше, он вынужден был аккуратно, по дюйму вытягивать конечность из переплетения паутины, чтобы не потревожить местных обитателей. Теперь, когда я его видел, то мог различить тихое жалобное кваканье, от которого натужно раздувались его жабры. Услышь я его мгновением раньше - рванулся бы на помощь, не раздумывая, но за спиной Рабаля уже плыл по воздуху безжалостный страж спокойствия чистокровных. Его хватательные щупальца обманчиво безмятежно покачивались под серым, давно пустующим брюхом, пока три других сосредоточенно отталкивались от воздуха и стен зданий, двигая тварь вперед. Скованный ужасом неизбежного, я мог лишь наблюдать, скрипя зубами.
Рабаль резко обернулся и замер, глядя прямо на серый сжавшийся желудок явно голодной твари в локте от его лица. Совершенно машинально я рванулся было вперед, но обмяк в железной хватке Капры, удержавшей меня за воротник пальто.
- Не надо, Папа. Ему уже не помочь.
Это понимал и мой телохранитель. Отбросив в сторону зажатый в руке гарпун, он решился на отчаянный жест. Бледно-зеленая рука вскинулась вверх и осталась поднятой, дрожа от напряжения, другую же он вытянул параллельно земле и застыл в такой позе. Бедный, глупый Рабаль, никогда не видевший ничего, кроме подводных глубин и Рыбного рынка. Он вспомнил универсальный жест, принятый между представителями разных родов для распознавания разумной жизни - показать своим телом прямой угол, основу всех математических изысканий. Несчастный, невежественный Рабаль, откуда ему было знать, что звездные вампиры неразумны?
Хватательные щупальца впились в тело, запустив в кровеносную систему бедняги тонкие усики. На наших глазах серый желудок окрасился в темно-багровый, а тело моего верного слуги сотрясалось, теряя жидкость, но оставалось в том же положении - одна рука вверх, другая вбок — в отчаянной попытке воззвать к разуму существа, ведомого одним лишь голодом.
- Идемте, Папа! Пожалуйста! Идемте! Иначе все это было зря!
С болью в сердце я оторвал взгляд от медленно усыхающей фигурки в руках космического кровососа. Рабаля и правда не спасти. Нельзя, чтобы его смерть прошла даром. Найдя в себе силы для последнего рывка, мы, уже не обращая внимания на сигнальные нити, побежали к мосту - пауки не посмеют вылезти, пока тварь на охоте.
Опутанный паутиной мост поражал воображение. Нити Ткущего искажали пространство таким образом, что весь его род смог разместиться на двух башнях, а часть его детей - видимо, самых нелюбимых - висели в коконах над водой.
- Она сказала, крайний в первой арке, так?
- Да, Папа, - ответила моя подопечная, указав антрацитовым ногтем на неаккуратное, покрытое черной слизью гнездо. Я охнул от досады - хоть это и было нижнее гнездо среди прочих, но от земли его отделяло не меньше тридцати футов.
- Я смогу допрыгнуть до той ниши, но выше - никак... - нерешительно протянула Капра.
- Есть другой способ, - отмахнулся я, лихорадочно припоминая то, чему меня научила моя прапрабабка, пока не отправилась танцевать среди слуг Бога-Идиота. Я стукнул тростью по каменной кладке моста. Из навершия выпрыгнул толстый кусок мела.
- Так, если предположить, что расстояние составляет тридцать два фута, округляем для ясности, - бормотал я себе под нос, рисуя схемы прямо на мокрой брусчатке.
- Что это...
- Не отвлекай! - рявкнул я на куртизанку. Обычно я на девочек не кричу, но сейчас было важно сохранять полную концентрацию, - Итак, угол наклона гнезда приблизительно сорок градусов… Нехорошо, с прямым углом было бы легче. Соответственно, берем этот отрезок, умножаем… Дискриминант в минусе, здесь мы угол наоборот выпрямляем… Так, элемент перехода, приравниваем расстояние к нулю… Готово!
Даже немного вспотев от натуги, я с гордостью указал на вычерченную мной схему, вписанную концентрически в несколько сдвинутых относительно друг друга окружностей.
- Так что это все-таки, Папа Мейсон?- наконец озвучила свой вопрос Капра.
- Точка перехода. Ты же знаешь, что магия суть - математика. Мне удалось расшифровать часть записей Проложивших Путь, оставшихся от Кеции… Скорее, шагай внутрь, пока кальций не отсырел.
Мы синхронно ступили в центр схемы, и мир вокруг расцвел невероятными красками и цветами, для которых не было имени. Формы арки моста, булыжников под нашим ногами и коконов дрогнули, исказились и потекли. Я почувствовал, как кровь сначала прилила к голове, потом кувыркнулся желудок, а после формы вновь стали твердыми, и мы вывалились в липкую массу жилища аристократа. Мой вестибулярный аппарат оказался покрепче, а вот бедную Капру выгнуло дугой, и из ее отрытой пасти полилась желтая жижа.
- Первый раз всегда так, - я похлопал куртизанку по спине, шерсть на которой была жесткой, колючей, совсем не такой, как на животе и между бедер.
- Почему? - прохрипела она, пытаясь совладать с желудком.
- Что „почему“?
- Почему мы не сделали так сразу… Зачем нужно было терять Рабаля? Торговать мной? - Капра говорила сдавленно, отрывисто, все еще пытаясь откашляться от жгучей жижи, наполнявшей ей рот.
- Эй, я не собирался тебя продавать! Знай старуха, что ты не можешь забеременеть - тебя бы все равно не купили, - с глубоким чувством оскорбленного достоинства объяснял я, - Это во-первых. А во-вторых, чтобы попасть сюда из "Заведения" пришлось бы рисовать схему размером с целый Рыболовного Квартал! Я же тебе не чистокровный!
Она кивнула, удовлетворенная объяснением. На самом деле, я немного слукавил - мне бы просто никогда не хватило знаний и умений на подобные расчеты. Все-таки, мозг грязнокровки слишком слаб для Высшей математики. Подобные вещи могла проворачивать Кеция Мейсон, но потому ее и чтят, как одну из Проложивших Путь.
Хибара аристократа не впечатляла убранством. Старая, полуразложившаяся паутина зияла дырами, в которые легко было провалиться. С потолка свисали несколько высушенных трупиков грязнокровок. Я внимательно осмотрел каждого, но ни один не походил на беременную женщину.
- Похоже, Малышки Евы здесь нет, - с облегчением в голосе проговорила Капра.
- Да. Но это не значит, что он не похитил ее для кого-то еще, - задумчиво проговорил я, распутывая один из особенно туго свернутых коконов.
- И что теперь?
- Спрячемся и дождемся хозяев.
Наконец, взрезав рапирой толстый слой паутины, мне удалось раскрыть этот сосуд. В нос тут же ударила невыносимая вонь. Особенно плохо было Капре - тошнить ей было нечем, и теперь она просто выгибалась над полом, высунув широкий розовый язык.
- Это...?
- Да. Сюда он сбрасывает свои нечистоты, все верно, - ответил я, вороша клинком синевато-бурую гущу,- Земная пища для них слишком непривычная. Поэтому половину они частенько отрыгивают.
- И зачем ты это откопал? - от омерзения моя детка совсем позабыла о манерах.
- Здесь, моя дорогая, мы и дождемся прихода похитителя.
Еще один приступ тошноты был мне ответом.
***
Надушенный платок пришлось отдать Капре, иначе она своими рвотными позывами нарушила бы всю конспирацию. К счастью, долго сидеть в отходах не пришлось. Всего лишь через пятнадцать минут, если верить моим до неприличия заляпанным часам, где-то поблизости раздался настороженный стрекот и недовольное шипение. Хозяин вернулся и явно заметил следы присутствия чужаков. Раздраженно шурша мембранами на щедро усыпанной глазами морде, он повернулся к кокону спиной, и я понял — пора!
Вскочив на ноги, я, почти вслепую из-за дряни, залепившей глаза, уткнул рапиру куда-то в переплетение крыльев на спине твари. Разумеется, металл не мог причинить ей значительного вреда, но я не устоял перед красотой театрального жеста.
- Мы, сэр, пришли за моей собственностью, которую, как мне видится, вы изволили у меня умыкнуть! - злорадно провозгласил я, - Где Малышка Ева, уродец?
Я ожидал этого. Ожидал, что он резко развернется, бросившись ко мне, растопырив в стороны покрытые черной шерстью паучьи лапы, широко раскрыв свои влажные от яда педипальпы. Поэтому я уже распахивал заранее расстегнутую сорочку — не хотелось рвать дорогую ткань.
Аристократ быстро среагировал, отпрыгнув к противоположной стенке со всей силы, так что крылья надломились, прорвав в нескольких местах паутину, но спасти его это не могло. Черные чешуйки, капельки слизи, мелкие усики и волоски отрывались от его плоти и улетали прямо ко мне в живот, на котором расположился единственный мой родовой признак — наследие Кеции Мейсон и ее нечестивого любовника, который теперь освещал планету бездонным горнилом своей глотки, пожирая звезды и планеты. Миниатюрная копия этой пасти зияла и у меня в животе, а сейчас жадно поглощала плоть этого опустившегося аристократа, любителя грязнокровок, пока тот пытался выпрямить все конечности в жесте, взывающем к разуму. Я прикрыл живот рукой, и пытка прекратилась.
- Это была лишь демонстрация силы. Я знаю, что ты меня понимаешь. Вздумаешь фокусничать - уничтожу раньше, чем успеешь позвать на помощь, - мои слова гремели, словно падающие листы железа, - А теперь скажи, где моя Малышка?
Кажется, аристократ разразился длинной тирадой, шевеля хелицерами и потрескивая усиками. Проклятие! Ну, конечно, он не мог ответить — даже выучи он хоть одно слово на языках грязнокровок, его речевой аппарат все равно бы не справился. Что же делать? В отчаянии я оглянулся на Капру, и в глаза мне уткнулся обычно пугающий взгляд ее горизонтальных зрачков. На этот раз он не вызвал привычного ощущения жути - в этом взгляде сквозила влюбленность.
- Я могла бы поговорить с ним, Папа, - кротко сказала она, и я осознал, что эта идея пришла ей в голову еще тогда, в "Заведении Мадам Кеции", когда девушка попросилась со мной.
- Нет! Нет, Капра, об этом не может идти и речи! Я не доверю этому ублюдку даже твою задницу, а твой разум тем более! - качал я головой, внутренне уже соглашаясь на любую жертву, лишь бы вернуть Еву.
- Все хорошо, Папа Мейсон. Мне ничего не угрожает. Он слишком боится и не посмеет причинить вреда, - увещевала меня дщерь черных лесов, а чистокровный, будто поняв, что мы обсуждаем, уже вытянул тонкую розовую трубку в нашу сторону.
- Если ты с ней что-нибудь сделаешь - уничтожу, - злобно прошипел я омерзительной твари, копошащейся у стены.
Влажный жгутик нырнул на страшной скорости прямо в горизонтальный зрачок моей девочки. Рогатая голова легонько дрогнула, и Капра застыла, поглощенная разумом аристократа.
- Он говорит, что ничего не знает, Папа Мейсон, - бесцветным голосом проблеяла она.
- Бред! Он лжет!
- Нет. Он показал свои воспоминания. Евы в них нет.
- Тогда почему он так хотел с ней возлечь? Что в ней особенного?
Многочисленные конечности твари возбужденно заскрежетали.
- Он говорит, что слухи ходят уже давно. Слухи о чистокровной людского рода, что вышла из подземных глубин, - чужеродно, точно из глубины колодца отвечала куртизанка, - Что в ее чреве копошится зверь, чье рождение ознаменует конец эры Великих. Он хотел это предотвратить - наполнить дитя своей кровью, чтобы исказить его суть...
- Что он несет? - переспросил я, невольно вспоминая пророчество Вспухшей Дамы.
- Это правда. Я слышу слова Черного Человека, нашептавшего будущее… Непорочно зачатый, звереныш чистой крови погасит горнило, - тело Капры начало странно подергиваться, - Грядет темный мессия, он вернет Старый Хаос, изгонит Великих, станет патриархом нового рода и изничтожит благословенные тени. Никто больше не будет платить кровью, а лишь презренным металлом… Темные Хозяева уйдут, уступив место новому тирану! О, черная Матерь, Извечная Козлица с тысячей младых! Иа! Иа! Бойся старой крови! Плаинх мланвах икхрааа...
Теперь сотрясалось все тело Капры. Я понял что происходит, но было слишком поздно. Я рубанул рапирой по влажному мостику, соединяющему головы моей девочки и аристократа. Тот отвалился с омерзительным писком и забился в угол. Капра упала навзничь, но ее глазные яблоки продолжали бесконечно вращаться, а рот извергал странные, непроизносимые слова, не имевшие смысла:
- Абрхыгрх! Снящий не проснется! Планумх млаванх кгрххра! Ткущий не закончит мост над Бездной! Аы-ы-ы-ых!
Тело куртизанки выгибалось и содрогалось от ужасных картин, заполнявших ее сознание. По лицу моему сами собой текли слезы - злокозненный аристократ не вынес унижения от грязнокровок и отомстил, поглотив ее разум, наполнив ее мысли картинами иных миров и непредставимых созданий, которые окончательно уничтожили личность моей ласковой, бесконечно доброй и преданной Капры.
Застонав, я осел на пол и уставился на лишившееся управления тело - копыта елозили по полу, когти скребли грудь, где между шестью соблазнительными округлостями скрывалось безумно колотящееся сердце. Сдерживая рыдания, я схватился за ее серые рога, которые я так любил ласкать раньше, подтянул голову Капры к себе и сильным резким движением положил конец ее страданиям. Влажный хруст шейных позвонков похоронным набатом отозвался у меня в ушах. Полный ярости, я повернулся к недовольно стрекочущему уродцу.
- Зачем? Зачем, тварь? - закричал я, разрывая рубашку на груди. Сколько чистокровный не тянул руки вверх и вбок, призывая разумное существо к контакту - я его не пощадил. Пасть Слабоумного Бога, чья жалкая, но смертоносная копия располагалась у меня на животе, поглотила его полностью, всосав и расколовшийся на части хитин, и тонкие струйки ихора, и бесконечные глаза, которые до последнего сверлили меня со смесью ненависти и мольбы. Все было кончено.
***
Возвращался я в Рыболовный Квартал один. Некому было утешить меня в моем горе. Совершенно автоматически я поливал тени в углах заработанной в борделе кровью, тайно желая, чтобы им этого оказалось мало, и те пожрали меня целиком. Звездный вампир был слишком сыт и ленив, чтобы преследовать меня.
Рыболовный Квартал не затихал ни на минуту - казалось, я никуда и не уходил. Все так же шныряли меж прилавков мальчишки, все так же неразборчиво квакали друг на друга торговцы, все так же светила глотка-горнило Слепого Бога-Идиота в багровых небесах.
А вот с моим заведением что-то было не так. Сначала я даже не понял, что. В глаза бросилась открытая нараспашку дверь и удивительно пустой закоулок, обычно кишащий уличными девками. Сборщики податей сыто дремали в тенях, не предпринимая попыток взять с меня плату за проход. Что произошло, я понял лишь когда обнаружил в канаве испепеленную массу, когда-то бывшую плотью Шоуи . Я ткнул тростью в самую гущу серого жирного пепла, уже понимая, что привычного "Текели-ли" в ответ не услышу.
Зайдя внутрь, я пожалел, что не позволил аристократу вскипятить мне мозги вместо Капры. Возможно, хоть так я бы смог пережить это зрелище.
Все мои девочки были мертвы. Словно сломанные куклы, они валялись на багровом ковре, который маскировал истекающие из них жизненные соки. Вскрытая вдоль всей длины Йита, свернувшаяся безжизненным клубком. Плоская, потерявшая форму Релея, лежащая на краю дивана, словно выловленный рыбаками кальмар. Пришпиленная острым куском железа к стене как раздавленное насекомое скрючилась Мерипода. И повсюду жирными пепельными пятнами стекала плоть несчастной Шоуи. Налетчики не пощадили никого.
Мне хватило достоинства подняться в собственный кабинет, чтобы уже там кататься по полу и вопрошать Вседержителя, почему я не прикончил Вспухшую Даму, пока была такая возможность? Чертов эгоист! Рванулся за своей расфуфыренной игрушкой на чужую территорию, поссорился с самой мстительной тварью во всем квартале, оставил девочек без защиты и… все напрасно?
Шкатулка лежала там же, где я ее оставил. Поливая останки Дженкина слезами и кровью, я взывал к своим предкам с мольбами и угрозами. Желтый скелетик быстро оброс плотью, а после и шерстью. Маленькое тельце заворочалось в луже бледной крови аристократа, хлестнул по бархату шкатулки лысый хвост.
- Дженкин? - позвал я.
- И чего ты разнюнился, мямля? - миниатюрное неприятное лицо с торчащими зубами быстренько огляделось и вперилось темными злыми глазками в мои, - Что тут за бардак?
- Некто осквернил дом Мейсонов и уничтожил все, что мне дорого! - горько ответил я, размазывая слезы по лицу, - Помоги!
- Никогда не думал, что буду наблюдать такое жалкое зрелище: смотрите все, внук Кеции Мейсон, самой наложницы Султана Демонов распустил сопли! - издевательски скрипел голос Дженкина, - Лучше бы я оставался мертвым! О, Нахав, зачем ты меня с ним оставила?
- «Дом неправильных углов»? Где это? - взяв себя в руки, строго спросил я.
- Ты идиот? - грубо и даже как-то раздосадованно спросила маленькая косматая тварь.
- Ответь, что такое "дом неправильных углов"? - с нажимом произнес я.
- Точно идиот! Ты в нем находишься! Неужели ты даже не притронулся к записям Нахав? Так и не нашел ее тайник?
- Я обыскал весь дом. В подвале ничего не было, - недоуменно ответил я.
- А ты точно Мейсон? У них в роду вроде умственно-отсталых не было! - насмехалось существо.
- Точно! И ты обязан служить мне, крысеныш! - разозлился я.
- Ага. Припоминаю что-то такое. Я смотрю, талант к геометрии по наследству не передаётся, да?
- Просто скажи прямо - что такое "дом неправильных углов"! - выкрикнул я.
- Идиот! - Дженкин спрыгнул со стола и побежал в один из углов моего кабинета, тот самый, о который я частенько бился головой. Поднеся ведьмовские глаза поближе, я увидел, что тот и правда какой-то неправильный. Слишком тупой, словно за ним скрывался кусок чердака. Но я-то точно знал, что никакого чердака не было - мой кабинет находился в мансарде, и надо мной была лишь крыша.
Тем временем, крысоподобное создание, ловко цепляясь за обрывки обоев, с легкостью добралось до странно тупого угла, усеченного неравнобедренным треугольником.
- Проход здесь, позор рода Мейсонов. Тебе нужно лишь слегка подправить угол, и он откроется, - проскрипел Дженкин из темноты.
Не осознавая полностью, что творю, я осторожно взрезал ножом для писем кусок бордовых обоев, усекавших угол. Три плоскости стен и потолка, наконец, сошлись воедино и вдруг раскрылись, подобно цветку, погружая меня в такой знакомый тошнотворный мир непроизносимых цветов и неназываемых форм.
В себя я пришел уже на дощатом полу чердака, которого здесь никак быть не могло. Не было здесь и ведьмовских глаз - вместо них помещение освещала глотка Вечно Жующего, багровые лучи из которой проникали в комнату через огромное панорамное окно. Подняв голову, я увидел ее.
Куртизанка возлежала, раздвинув ноги, на старом жертвенном алтаре прапрабабки - моем наследстве. Белые, будто фарфоровые, бедра были широко разведены, пеньюар задран, обнажая темные набухшие соски, а влажное лоно широко раскрыто, словно голодная пульсирующая пасть в окружении темных жестких волос. Слева от алтаря стояла темная фигура в фиолетовой мантии с полотенцем и хирургическими ножницами в руках.
- Нашел все-таки, - произнесла Малышка Ева, недовольно надув губки.
Я попытался встать с пола, но невыносимая резь скрутила живот, и я вновь свалился в мусор и пыль. Сверху мне на плечо наступил тяжелый тупоносый ботинок. Из-за спины шагнули ещё двое - лица скрывали капюшоны, а на груди болтались странные амулеты с распятой в кругу фигурой.
- Я даже рада, что тебе удастся узреть рождение первого в этом мире человека, - кокетливо произнесла Ева и тут же застонала. Откуда-то из тьмы возникла рука в черной перчатке и стерла выступивший на лбу куртизанки пот.
- Человека? Какая глупость! Они вымерли столетия назад! - хрипло возразил я и тут же получил каблуком в скулу. Незаметно для остальных я начал убирать ткань сорочки с живота. Сейчас они пожалеют...
- Не старайся. Здесь это не сработает - посмотри на стены!
Подняв взгляд, я увидел бесконечные переплетения символов, составлявших собой какую-то математическую формулу. От их вида меня замутило.
- Как раз против таких грязнокровок, как ты-ы-ы! - Ева сорвалась на крик и тяжело задышала. Я видел, как напрягаются мышцы на ее бедрах, как боль искажает миловидные прежде черты. Пасть меж ее ног раскрылась шире, и из нее показалось что-то круглое и влажное.
- Головка пошла, - отчиталлась одна из теней в балахоне.
- Зачем? Зачем все это? - спрашивал я, не зная, какого ответа жду.
- Зачем что? - отвечала Малышка, перемежая свои слова стонами, - Зачем мы прятались годами в бункерах? Зачем меня клонировали из замороженного генетического материала? Ваши мерзкие щупальца добрались и туда. Плоть и разум моих братьев и сестер были осквернены. Лишь мне удалось остаться чистой!
- Чистой от чего?
- Чистой от вашей космической скверны! Первый человеческий ребенок, рожденный в вашем мире - это первая печать на клетке твоих богохульных повелителей! - с торжеством выплевывала слова моя куколка с искаженным болью лицом, которое уже не казалось красивым.
- Но почему здесь? Почему в моем заведении? - отчаянно возопил я, ощущая не меньшую боль в животе, чем Ева - словно я сам приносил ребенка в мир. Запоздало я понял, что это корчились в агонии мои родовые признаки, истребляемые искаженной, неправильной математикой Старого Мира.
Малышка завизжала на пределе легких, после чего нашла в себе силы ответить:
- Твой бордель - самое безопасное место в городе, даже ведьмы сюда не суются. Шершавая и соленая дрянь во рту пару раз в неделю - не самая большая плата за спокойствие, пока зреет священное дитя.
- Но от кого …- мне не удалось договорить - новый приступ боли скрутил внутренности.
- Это все наши далекие предки. Они предвидели катастрофу и заморозили генетический материал. Ребенок зачат непорочно, - Ева неожиданно рассмеялась, попеременно охая от боли, - Я практически новая Мария!
Божество в небе грохотало. Я проваливался в беспамятство от бесконечной боли, разрывавшей теперь не только мой живот, но и все тело, словно сам окружающий мир становился враждебен.
Вскоре раздался крик. И он принадлежал не Еве. С трудом разлепив глаза, я смог увидеть, как той на руки передают что-то лиловое.
- Скажи, ты любила меня? Хоть немного? - спросил я, в отчаянии теряя остатки рассудка.
- Тебя я ненавидела больше всех! - отвечала Ева, затыкая младенцу рот темным соском.
Мир рушился на глазах. Высоко в небесах сжималось, усыхало и слабело такое бесконечное раньше и такое жалкое теперь тело нашего бога. Посередине его прожигал адски яркий, горящий оранжевый глаз, разгоняя тени по комнате, обдавая лицо странно теплыми лучами. Я чувствовал, как мои родовые признаки растекаются под животом склизкой лужей, выпуская наружу кишки, но не мог оторвать взгляд от омерзительно прекрасной картины - как Ева торжествующе смотрит на меня, прижимая к груди ребенка.
Неожиданно перед глазами возникает темно-багровое пятно. Оно растекается мрачной кляксой на испачканном слизью белом пеньюаре девушки. Кровь течет по рукам Малышки Евы, скатываясь по округлому животу на бедра и застывая рубиновыми капельками на волосах между ног. Ева опускает голову и визжит в ужасе, словно взглянула в глаза своим самым чудовищным кошмарам, а из-под ее локтя выныривает комочек бурой шерсти. Не в силах произнести ни слова, девушка горестно воздевает руки с младенцем кверху, и мне удается различить окровавленную дыру с рваными краями в шее маленького человечка.
Где-то на периферии зрения, прямо на полу возникает маленькое лицо в обрамлении темной гривы. Изо рта насмешливо торчат острые крысиные зубки, а лицо перепачкано кровью.
- Не за что! - бросает, убегая прочь, Бурый Дженкин.
***
FIN
Автор — German Shenderov
Artwork by Gido
#ВселеннаяКошмаров@vselennaya_koshmarov
Топ-8 проклятых книг, которые придумал Говард Лавкрафт и его последователи
В «Мифах Ктулху» особою роль занимают книги. Устрашающие гримуары, проклятые труды безумных магов, ветхие колдовские фолианты стали неотъемлемой частью произведений Говарда Филлипса Лавкрафта, его друзей, а затем и последователей.
Хоррор-журнала Darker представляет топ-8 проклятых книг, которые играют важную роль в произведениях Лавкрафта и других хоррор-писателей, работающих в жанре лавкрафтовских ужасов.
8. Откровения Глааки
Открывает топ относительно неизвестные «Откровения Глааки». Эту книгу придумал английский автор Рэмси Кемпбелл, один из талантливейших писателей ужасов современности. Он периодически дополнял «Мифы Ктулху» собственными сочинениями. Глааки – один из Древних, могущественных существ-богов, которые населяют сеттинг Лавкрафта. Как и проклятый фолиант, Глааки является плодом фантазии Кемпбелла. По сюжету тех рассказов, где упоминается «Откровения Глааки» — это даже не просто книга, а целая серия из 12 томов, которую написали последователи культа бога Глааки.
7. Хтаат Аквадинген
На седьмом месте расположилась выдуманная книга еще одного яркого «ученика» Говарда Лавкрафта – Брайана Ламли. Как рассказывал сам Ламли, его карьера писателя началась благодаря выдуманным кусочкам текста из проклятых книг. Много лет назад он послал цитаты-обрывки, будто бы взятые из древнего магического фолианта, издателю и писателю Августу Дерлету. Тот пришел в восторг и посоветовал написать что-то в духе «Мифов Ктулху». Вот так и появилась «Хтаат Аквадинген», которая также представляет собой якобы многотомный труд.
Зловещая книга становится основой для ранних рассказов и повестей Брайана Ламли. В этом опасном труде есть раздел, полностью посвященный древнему, которого придумал английский писатель – Йиб-Тстлу. В рассказе «Ужас в Оукдине» автор приводит крупные выдержки из «Хтаат Аквадинген». Несомненно, Брайан Ламли написал эти отрывки персонально для данного произведения, опубликованного в 1977 году. Цитаты пригодились для создания зловещей атмосферы и усиления саспенса. Но впервые он упоминал «Хтаат Аквадинген» еще раньше, в рассказе «Кипрские раковины» 1968 года.
6. Пнакотические рукописи
На шестом месте - «Пнакотические рукописи», которые придумал сам Говард Лавкрафт и множество раз упоминал их в собственных произведениях. Данный труд хранился в библиотеке города Пнакотус, который населяли представители Великой расы Йит, жившие на Земле 150 миллионов лет назад. «Пнакотические рукописи» примечательны тем, что это первая из вымышленных тайных книг в произведениях Лавкрафта, которая упоминается чаще многих других, уступая по популярности лишь проклятому «Некрономикону». По сюжету содержание опасной книги охватывает многие зловещие факты и интересности. При этом Лавкрафт традиционно ограничился смутными описаниями «Пнакотических рукописей», просто ссылаясь на этот источник знаний для пущей убедительности. Зато разгулялись последователи.
5. Книга Эйбона
Открывает пятерку топа «Книга Эйбона». Это изобретение поэта, художника и писателя Кларка Эштона Смита, одного из ближайших соратников по перу Говарда Филлипса Лавкрафта. Опять же, она не столь популярна, как «Некрономикон», «Сокровенные Культы» или «Тайны Червя», но при этом свой вклад в жанр внесла – в ней фигурирует важный для сеттинга представитель Древних, ленивый бог-жаба Цатоггуа. Написанная гиперборейским магом Эйбоном, книга впервые упоминается в рассказе Смита «Уббо-Сатла». Чародей Эйбон, кроме того, был последователем культа Цатоггуа и прославился тем, что бежал от преследования на планету Цикранош, он же Сатурн. А его примечательная книженция осталась потомкам, вот так вот!
4. Сокровенные культы
На четвертом почетном месте - «Сокровенные культы», придуманная создателем Конана-варвара Робертом Ирвином Говардом. Это вымышленная книга за авторством барона Фридриха Вильгельма фон Юнцта примечательна тем, что для неё довольно тщательно проработана предыстория: есть содержание проклятого фолианта, подробности об изданиях, биография автора. Книга частенько упоминается и у Лавкрафта, и у Говарда, и у более поздних авторов – например, у Августа Дерлета и Лина Картера.
По сюжету «Сокровенные культы» фон Юнцта представляет собой исследование зловещих тайных культов Древних, среди которых упоминаются боги Голгор, Гатаноа, Цатоггуа, Шаб-Ниггурат.
3. Тайны Червя
Открывает тройку лидеров «Тайны Червя» – богомерзкая книга, созданная писателем Робертом Блохом. Автор создал не только ужасный гримуар, но и его автора – Людвига Принна. Позднее появилось, выдуманное Лавкрафтом, латинское название книги – De Vermis Mysteriis. Звучит впечатляюще и зловеще!
Страшный труд впервые упоминается в произведениях Блоха «Тайна в гробнице» и «Звездный бродяга». Там же мы подробнее узнаем и о чернокнижнике, путешественнике и маге Людвиге Принне.
«Тайны Червя» быстро приживаются в «Мифах Ктулху». Кроме Блоха и Лавкрафта книгу упоминают Дерлет, Кэмпбелл, Ламли, Каттнер, Кинг и другие авторы. Все это позволяет получить «Тайнам Червя» «бронзу» в сегодняшнем нашем топе.
2. Король в желтом
Ну а «серебро» у легендарной пьесы – «Короля в желтом». Предвосхитив эпоху создания симулякров в виде проклятых книг, ее создатель – писатель Роберт Чемберс, также прочно вошел в историю «Мифов Ктулху».
В классическом понимании проклятые книги обычно представляют собой магические гримуары, но художественная пьеса несет опасность не меньшую, чем другие тексты, описанные в нашем топе – ведь прочитавший ее сходит с ума. Первые французские тиражи пьесы уничтожались, она находилась под запретом, но всегда были желающие ее прочесть. Естественно, для них это была роковая ошибка.
В рассказе Чемберса «Желтый знак», который высоко оценил Лавкрафт, главные герои прочитали «Короля в желтом» и предсказуемо пострадали. Пьеса повествует об утраченной Каркозе и её циклопических башнях, озере Хали; о солнцах и лунах, чёрных звёздах Гиад в этом странном мире. Известно, что действующих лиц в пьесе немного, и первый акт ничем не примечателен. Однако после прочтения второго акта людей охватывает безумие.
1. Некрономикон
Предсказуемо первое место занял легендарный «Некрономикон».
Согласно мифоистории, в 730 году безумный арабский поэт Абдул Аль-Хазред написал книгу «Аль-Азиф». Название означало звуки ночных насекомых, которые арабы принимали за голоса духов пустынь. В книге были тайные знания, полученные арабом за годы странствий по Египту, Вавилону, Аравии и другим, более мистическим, местам. Спустя два века «Аль-Азиф» была переведена на греческий язык под названием «Некрономикон».
Жаркие споры, обсуждения, комментарии вокруг «Некрономикона» не утихают десятилетиями. Ее создатель Говард Филлипс Лавкрафт в письмах множество раз утверждал, что эта книга — плод его воображения:
Я долгое время ссылался на определённые выдержки из Некрономикона — действительно считая неплохим развлечением придание правдоподобия этой искусственной мифологии путём обширного цитирования. Тем не менее, пожалуй, стоит написать мистеру О’Нейлу и разуверить его относительно белого пятна в его мифологической эрудиции! — К Роберту И. Говарду (14 августа 1930)
Что касается «Некрономикона» — трижды использованные за последний месяц намеки на него вызвали невероятное количество запросов относительно истинности и возможности получения работ Альхазреда, Эйбона и фон Юнтца. В каждом случае я искренне сознавался в подделке.
Теперь коснемся «ужасных и запретных книг» — я вынужден сказать, что большинство из них абсолютно вымышлено. Нет и никогда не было никакого Абдула Альхазреда и Некрономикона, поскольку я придумал эти имена сам. — К Виллису Коноверу (29 июля 1936)
Хотя Лавкрафт признавался в создании мистификации в письмах, в творчестве он продолжал поддерживать легенду. В 1927 году он написал эссе «История Некрономикона», которое опубликовали лишь в 1938 году. Уверен, что это псевдодокументальное произведение сыграло свою роль в развитии мифа вокруг подлинности «Некрономикона».
В наше время продолжаются появляться разные версии этой книги. В сети имеется не один экземпляр «Некрономикона», каждый претендует на подлинность. Уверен, Говарда Лавкрафта позабавил бы тот факт, что его творение стало так популярно спустя годы.
Однако мифический «Некрономикон» пережил автора. Название не только выдержало проверку временем, но и вдохнуло жизнь во многие новые труды. Авторы, писавшие на стезе «Мифов Ктулху», вслед за Лавкрафтом, переняли данный литературный прием, начиная плодить свои проклятые книги, постоянно обмениваясь перекрестными ссылками в творчестве. Конечно, Лавкрафт писал не только о «Некрономиконе», упоминая и другие вымышленные труды. Как свои, так и коллег по цеху — Говарда, Смита, Блоха. Но лишь «Некрономикон» стал настоящей литературной легендой.
Источник: darkermagazine.ru
Другие подборки:
Цветок. Третья глава
Ринат прикинул, с какой стороны дерева растёт больше ветвей.
– Так-то всё равно, где ветвей больше, – задумался он. – Ствол направленно валят. Я если с этой стороны подрублю, а потом добавлю с другой – так оно и долбанётся во-он туда. На заброшенный участок. Наверное.
– Да, лучше на заброшенный, чем на мой, – согласился Кирилл.
– Ветви длиннющие! Охренеть. По метров двадцать, – сказал Иван. – Кажись, ветвями только поперёк участка ляжет, а то и на дорогу вылезет! Как нехрен делать!
– Ну, ля, а некуда больше. Тот участок капитально заброшен, а вот остальные… Хозяева потом еще предъявят.
– Хозяева совсем без дач останутся, если мы эту срань не свалим. На завтра утром от их домов только куча черного песка останется! – хохотнул Иван.
– Конечно… Ля, ну и ссыково же! – передёрнуло Рината. – Соточка высоты. Как долбанётся! Бежать только успевай. Отпружинит ведь при ударе, когда серединой в овраг упрётся. Вот стопудос! Так что вы подальше…
У самого основания ствола из под слоя чёрного песка торчали белые косточки. Ринат приметил их и разгрёб ногой. Это был кошачий скелет, разорванный пополам. Сразу вспомнились слова старушки о пропавшей кошке. Сам ствол имел очень странную текстуру – такую я не видел никогда. Тысячи крохотных дырочек, размером с пульку для игрушечного пистолета, усеивали кору всего дерева. Отверстия для дыхания? Я поднёс руку к дырочкам, но движения воздуха не ощутил. Быть может, там и живёт червь? Вся паутина с округи крепилась к стволу на уровне примерно одного метра к своеобразной «юбочке», какая бывает у грибов. Паутину мы уже разорвали. Теперь чёртово дерево не будет пожирать всё вокруг.
– А потом сожжём это дерево. И похрену на пожарных! – сказал Иван.
Ринат ещё раз прикинул, где ему подпилить, куда рухнет дерево, вздохнул и завёл бензопилу. Металлические зубья вонзились в ствол, через секунду руки и ноги Рината забрызгало зелёными опилками и древесным соком. Еще через несколько мгновений Ринат прикрикнул, остановился, сбросил бензопилу на землю и принялся материться, отряхиваться.
– Что случилось?
– Жжёт, блять! Охренеть, как жжёт, твою мать! – Ринат принялся стряхивать с себя опилки, но влажная масса лишь размазалась по локтям и ногам.
– Дерьмо!
Иван ухватил матерящегося Рината и потянул его в сторону своего участка.
– В баню давай! У меня там вода есть. Давай быстрей!
Ринат медлить не стал и живо метнулся наверх. Перед тем, как отправиться следом за ними, я почувствовал странный едкий запах – он исходил от свежего надреза на дереве.
Опилки и ядовитые соки удалось быстро смыть, но кожа сильно раскраснелась. Химические ожоги.
– Ну и херовина! – говорил Иван. – Даже спилить нельзя!
– Я спилю её, – возразил Ринат. – Закончу начатое.
– И херли ты будешь делать? Искупаешься в яде? – спросил Иван.
– У меня есть полиэтиленовый дождевик... А на руки я надену толстые перчатки прорезиненные. Короче, укутаюсь и срублю.
– Ты себя нормально чувствуешь? – спросил Кирилл.
– Нормально. Жжётся, но я потерплю…
– Главное, чтобы это не было смертельно ядовитым, – сказал Иван. – А то может в больницу? Пока не поздно.
– В больницу потом, – ответил Ринат. – Сейчас срублю это дерево и сразу в больницу.
– Заебательский боевой настрой, Ринат... Именно вот это мне в тебе и нравится!
Мы сопроводили Рината до его домика – на всякий случай. Опасались, что тому может резко поплохеть. Ринат облачился в плотную куртку, поменял шорты на штаны, а поверх всего накинул желтый полиэтиленовый плащ.
– А морду? – спросил Иван.
– Сейчас будет, – ответил Ринат, на секунду скрылся в гараже и вышел со сварочной маской в руках.
–Ну ты даёшь, космонавт! – засмеялся Иван.
По пути к оврагу мы встретили Александра – он только что оклемался и делал обход преобразившейся местности. Иван отпустил по поводу вчерашнего несколько матерных шутеек, Александр махнул рукой и поинтересовался, куда путь держим. Мы обо всём ему рассказали, и тогда он из любопытства поплёлся следом за нами.
Снова спустились в овраг. Ринат приблизился к дереву в своем костюме, а остальные держались поодаль – на случай, если дерево выкинет новый сюрприз.
Загудела бензопила. Вновь на Рината брызнули ядовитые соки и зелёные опилки. Но костюм выручал.
Вот Ринат сделал надрез со стороны заброшенного участка. Затем встал с другой и прикрикнул нам:
– Если дерево повалится на вас, то бегите не от него, а поперёк! А то получится, как в мультике!
И снова принялся пилить. Едкий запах стал резче. Лезвие бензопилы прошло почти насквозь. Осталась пара сантиметров. Через мгновение дерево слегка наклонилось. И начало заваливаться. Стометровая громадина медленно и лениво кренилась, набирала скорость. Ринат даже успел отбежать в нашу сторону и оглянуться назад, на это действительно пугающее зрелище. Не каждый день увидишь, как нечто подобное обрушивается.
Одна из ветвей на скорости ткнулась в землю и немного изменила траекторию падения, но сразу с жутким треском надломилась, не выдержав нагрузки.
Примерно своей серединой ствол бахнулся в край оврага, нижняя часть дерева подскочила на несколько метров, а верхушка со свистом продолжила движение, в конце концов, словно хлыст, ударив в землю далеко за оврагом – совсем немного не дотянувшись до заброшенного домика. После этого верхушка снова поднялась в воздух – нижняя часть дерева всё-таки перевесила. Ствол ещё пару раз качнулся, как весы, из стороны в сторону, но затем нижняя часть упёрлась в землю. И поверженное дерево замерло.
– Удачно ёбнулось! – радостно воскликнул Иван. – А вы ссали!
– Осталось сжечь, – сказал я. – За канистрой только схожу.
– Не сгорит, – помотал головой Ринат. – В дереве слишком много соков. Надо подождать, пока подсохнет.
– И че, оставим эту бандурину здесь валяться? – спросил Иван. – А если в этих дырках и живет червь?
– Отыщем червя. Он должен паутину плести где-то.
– Это МЫ отыщем. А ты в больницу чеши! – сказал Иван. – Уже вечер, пока ещё врачи по домам не разъехались!
– Сейчас погляжу на те бутоны в концах ветвей – и поеду, – ответил Ринат. – Интересно всё, что же это такое.
– Ну ты! Может, помираешь уже, а охота тебе лишних приключений на задницу!– махнул рукой Иван. – Пошли. Быстрей.
Только две ветви торчали кверху. Своей высотой они могли сойти за целое дерево. Мы же двинулись к ближайшей ветви, поваленной на землю, и столпились около большого тёмного мешка неопределённой формы. Этот нарост был размером с человека – немного не дотягивал до двух метров.
– Здесь, походу, семена. На плод тянет, – предположил Александр.
– Какое деревце – такие и яблочки, да? – хохотнул Иван. – Никто не хочет схавать?
– Если тут семена, то надо их сжечь. Не хватало только второй такой же штуки, – сказал Кирилл и посмотрел на мешки с других ветвей. – Раз, два, три, четыре… Семь штук! Минимум семь таких же деревьев?
– Вовремя мы всё-таки срубили, – кивнул Ринат.
– Такое же дерево есть в лесу, – напомнил я. – Сколько мешков на нем было – не присмотрелся.
– Вот дерьмо… – протянул Иван.
– Видел его два дня назад – оно было таким же высоким, как и это сейчас, – продолжил я. – Страшно представить, какое оно по размерам сегодня.
– Страшней представить, сколько оно может дать семян… Интересно, сколько семян в таком вот мешке? – спросил Ринат.
– Надеюсь, что мы не охренеем, – сказал Александр. – Разрежь аккуратно. Посмотрим, чё там.
Ринат было схватился за бензопилу, но потом передумал.
– Есть у кого с собой нож? Он не забрызгает, если аккуратно разрезать, а в плодах ведь обычно воды больше, чем в самом дереве.
– Держи, – Кирилл полез в карман и вытащил нож.
Ринат надвинул на лицо сварочную маску и нагнулся над мешковидным наростом.
– Ты у нас сегодня камикадзе, – усмехнулся Иван.
– Чего уж терять, я и так соком облит.
– Сказал так, будто собрался помирать…
– А вдруг там червь? – предположил Кирилл.
– Тогда будьте наготове с лопатами. Уж от червяка-то я отобьюсь ножиком, – ответил Ринат и слегка поцарапал мешочек – пробный надрез. Ничего не произошло. Затем он уже более уверенно погрузил лезвие под кожицу нароста – по самую рукоять – и потянул на себя. Из разреза вдруг вылетело нечто чёрное. Ринат резко отскочил и замахнулся ножом на отходе, не успев разглядеть, что же это такое. Лезвие лишь прошло сквозь черноту.
Это было чёрное облако.
–Улей, мать твою?! – воскликнул Иван. Все тут же отпрянули назад. Чернота полностью вышла из надреза и тут же набросилось на Рината. Татарин не успел отскочить и принялся отмахиваться руками. Но облачко почти сразу потеряло к нему интерес и повернуло в нашу сторону.
– Врассыпную! – крикнул Иван и бросился в сторону своей пасеки. Все автоматически кинулись следом, ничего не соображая от испуга. Я подумал только лишь, что никакие это не осы – чёрное облако больше похоже на густой дым, да и летело оно без жужжания…
Неслись мы без оглядки по крутому склону к верху, Иван матерился и говорил нам бежать в разные стороны, но все надеялись укрыться у него в домике – он ближе всего. Затем я услышал позади себя пронзительный крик и только тогда посмотрел назад.
Кирилл упал в песок и чёрное облако поглотило его собой. Из под чёрных клубов сначала доносились панические крики, а затем кашель и хрипение. В тот момент мимо пробегал Ринат, он остановился в пяти метрах от черноты и с растерянным видом наблюдал, не понимая, как бы помочь бедняге. Мы тоже остановились.
Через несколько мгновений чернота стала прозрачнее, уже можно было увидеть бьющегося в сумасшедшем кашле Кирилла, облако некой пыли или дыма стремительно уменьшалось. А затем и вовсе исчезло. Все стояли на месте, как приколоченные.
– И куда оно делось? – первым спросил Александр.
– Ты что, не видел? Эта хрень въелась в него. Смотри, он весь в этой пыли, – сказал Иван. Кожа Кирилла действительно была покрыта черноватыми вкраплениями. Особо много этих вкраплений оказалось под самым носом, а когда рот Кирилла раскрывался во время кашля, то всё в нём было чёрно…
Тут Кирилла начало рвать через кашель. Так обильно, что он стал задыхаться.
– Его в больницу надо везти! – крикнул Ринат.
– Парни, помогите мне его дотащить до машины! – сказал я и побежал к Кириллу. Остальные двинулись следом.
– Я думал – пчёлы или шершни, а это какая-то пыль, – сказал Иван, когда мы оказались совсем близко. Отсюда можно было увидеть, как эти черноватые вкрапления медленно исчезали с кожи – будто впитывались внутрь. Кирилла рвало. В самой рвоте вкраплений не было.
– Ты как, Кирилл? – спросил Ринат. Тот если и услышал – ничего ответить не смог.
– Охрененно, блять! – воскликнул Иван. – Лучше не бывает!
– А это облако не вылетит обратно? – спросил Александр. – И так же на нас не нападёт?
– Хороший вопрос, – сказал Иван. – Давай, хватай его под руку!
Мы вчетвером подхватили Кирилла и понесли в сторону пасеки.
– До моей машины будет ближе, – сказал Иван. – Так что туда его!
Тем временем черноватые вкрапления полностью рассосались под кожей. Кирилл уже выплеснул из себя всё, что только находилось в желудке. Кашель прекратился и сменился на тяжёлый хрип. Взгляд у бедолаги был потерянный.
– Что это за дерьмо? – спросил Александр. – Живое облако пыли. Насекомые?
– Я не видел никаких насекомых, – сказал Ринат. – Это была просто пыль... Разве есть насекомые меньше, чем мошки?
– Эта штука и на тебя ведь напала, – пробормотал Иван сквозь одышку. – Ты вообще как? Даже не закашлялся…
– Кто его знает… Пыль меня даже не коснулась…Может потому, что я был укутан в плотную одежду?
– Может быть… Сейчас всё может быть… Сначала дерево, потом червь… Теперь и облако… – сказал Иван. – Библейский конец света прямо-таки…
– А не про это ли облако ты мне недавно рассказывал? – спросил я у Ивана.
– Очень на то похоже…
– Хреново… Ну и хреново мне… – прохрипел Кирилл, когда мы донесли его до машины. Поставили его на ноги, и хоть он был в сознании и даже стал что-то бормотать, но на ногах держаться не мог. Мы запихнули его на заднее сидение.
– Что ты чувствуешь? Тебе больно? – спросил Александр.
– Голова кругом… И жарко… И вены горят… – нашёл в себе силы для ответа Кирилл.
– Короче, – сказал Иван. – Мы с Ринатом едем в больницу. Нас там хватит. А вы постарайтесь сжечь оставшиеся коконы. Или наросты. Что это вообще такое?
– А если пыль выйдет из Кирилла и на вас нападёт? – спросил Александр. – Тогда надо созваниваться периодически...
– Да, каждые минут десять надо бы созваниваться, – кивнул Иван. – Только аккуратней с наростами. Сами всё видели.
– Это понятное дело…
– Хорошо полейте бензином, чтоб эта хрень не успела вырваться. Просто… Если не сейчас, то будет опасно, когда пыль выйдет оттуда сама.
– А выйдет ли она?
– Выйдет. Я же видел ещё одно облако. Значит, они иногда выходят сами. Например, из того дерева далеко в лесу…
– Надо быть осторожней, ля. Кто знает, сколько ещё таких туч пол лесу гуляет? – сказал Ринат.
– Сраный кошмар, – сказал Иван. – Удачи вам, парни.
***
Машина умчалась по грунтовой дороге. До заката оставалось немного времени, и мы с Александром работали в спешке. Было боязно находиться близко с оврагом – в теории, чёрная пыль могла выйти из мешочков когда угодно, а как отбиться от неё – кроме быстрого бега ничего лучше не придумали.
Мы притащили две канистры на дно оврага – одна от меня, а другая от Александра. И щедро полили один из мешков. Ушло целых пол канистры – опасались недолить, но так же опасались потратить чрезмерно много бензина – у нас его было не очень много. В случае чего договорились бежать к автомобилю, который я припарковал около пасеки.
Кинули спичку. Потухла, не долетев. Чиркнули вторую. Ярко вспыхнуло, загудело пламя. Мы сразу отбежали в сторону и принялись наблюдать за полыхающими языками. Ничего не вылетело за пределы огня. Когда всё потухло – мы осторожно поковыряли палкой в золе, но ничего любопытного не нашли. Облачко живой пыли сгорело вместе с мешком.
На остальные мешки лить решили так же, не уменьшая количество – по половине канистры. Рисковать не стали. Коконы вспыхивали один за другим, а мы так и не увидели никаких чёрных туч. Они ведь никак не давали знать, что сгорают, никаких криков агонии – уж лучше бы эта пыль умела и кричать, подумалось мне. А так стоишь, смотришь на пламя и не понимаешь, то ли всё идёт слишком гладко, то ли просто бензин переводим зазря. Мы ведь всего один кокон вскрыли, может не во всех из них есть пыль? Проверять и вскрывать второй такой же кокон не хотелось...
Периодически мы созванивались с Иваном. Тот говорил, что всё нормально, если вообще можно так выражаться в подобных ситуациях. Врачи ничего сказать не могли насчёт Кирилла – они ведь и обычные болячки лечат скверно, а тут какая-то дрянь, то ли забугорная, то ли вовсе внеземная. Скорее всего, оставят его на ночь в больнице, пронаблюдают за состоянием, хоть Кириллу к тому моменту уже полегчало – даже на ноги подняться может, но мутит до сих пор. И жажда мучает сильная. А вот Ринату помощь оказали достойную – как лечить химические ожоги в больнице, слава Богу, знали.
Вечерело. Чистое небо делалось оранжевым. Канистры опустели. Иван и Ринат обещали заехать по пути обратно на заправку за бензином, а мы с Александром, чтобы не терять времени, занялись прочёсыванием местности – выискивали червя. Странного треска не было слышно весь день. Червь затих. Мы прошлись по местам с ещё свежей паутиной, где её раньше не висело, но ничего там не обнаружили. Некоторые дома были хорошо подпорчены нитями, но процесс разрушения остановился. Нет дерева – нет разрушений. Один из электрических столбов паутина разрушить успела, и он свалился, оборвав линию и обесточив весь посёлок.
– Прекрасно, – сказал Александр. – Теперь еще и без электричества… Надо позвонить электрикам.
Червь спрятался. Хоть копытце озера было не таким уж и большим – найти его на этой территории оказалось задачей непростой. Потому мы решили вернуться на дно оврага, к пню – тварь определенно должна вернуться туда. И что за странный симбиоз между деревом и червём? Неужели это единый организм?
Когда стемнело, и в небе зажглась первая звезда – вернулись Иван и Ринат. Они привезли еще три канистры. Мы тут же направились дожигать оставшиеся мешки.
– В больнице с водителем скорой поговорил, – сказал Иван, выплёскивая бензин на кокон. – В селе ходят слухи о громадных деревьях. У водилы есть знакомый – любитель по лесу шастать. Так тот насчитал этих странных деревьев штук пять по лесу. Блять. Да и водила сам видел одно такое – сразу за селом растёт, чуть с другой стороны. Недавно выросло совсем. Всё в паутине, говорит.
– А жертвы есть? – спросил я.
– Нет, наверное. Дерево то не в самом селе растёт, а подальше. Мы его сами видели. Его вообще со всех краёв деревни видно, если присмотреться. Люди туда ходить повадились. Я сказал водителю, чтобы тот кому мог – передал, что туда лучше не соваться. А то, мол, есть у нас уже двое пострадавших. Даже трое.
– По-моему дела наши хреновы, да? – сказал Александр. Зажжённая спичка проделала дугу в воздухе, пламя взметнулось кверху и осветило чёрную поляну.
– Надо срубить и то дерево. И другие – что в лесах, – сказал Ринат.
– Надо. Только знаешь, сколько мы денег потратим на один лишь бензин? У дерева за селом – девять коконов. Девять! А сколько на остальных? Может ещё больше? – сказал Иван. – Подсчитай, сколько денег уйдёт только на то дерево. Я, лично, на мели.
– Можем скинуться, – предложил я.
– Сейчас поедем? – спросил Ринат.
– Не получится, – ответил Иван. – Там линии электропередач рядом проходят. Если поломаем их – будет наш косяк. Пусть службу вызывают, это же их дела.
– Но это будет ближайшее – утром. А то и к обеду. А если пыль выйдет из коконов? Рядом с селом. Девять штук сразу, – сказал Ринат.
– Да, плохо дело… – пробормотал Иван. – Но мы ведь не знаем, так ли опасна пыль. Вон Кириллу уже полегчало.
– Не думается мне, что всё так просто закончится. Дурное у меня предчувствие.
– У меня тоже дурное… – кивнул Иван.
– В деревне моя семья, – сказал Александр. – Дерево нужно срубить, ребят.
– …Хорошо… – согласился Иван. – Лучше нам срубить его сейчас. Закончим с этим и отправимся туда.
Догорали последние коконы. Ринат полил остатками бензина и пень.
– На всякий случай, – сказал он. – Прижгём, чтобы уж точно не выросло заново.
– Прям-таки Геракл… – посмеялся Иван.
– В смысле?
– Тот тоже чудовищу головы срубленные прижигал, чтобы новые не вырастали.
– А-а…
Горящий пень шипел, испуская тошнотворный запах – ядовитые соки испарялись. Мы отошли чуть в сторону, чтобы не дышать этой гадостью. Заря на горизонте почти померкла. По небу плыла половинка Луны. Совсем тихо, даже листва не шелестит. Потому что нет больше здоровых деревьев поблизости, да и насекомые, вроде кузнечиков, пропали. Только пень шипит.
– Ладно, парни, пошли, – сказал Иван, когда весь бензин выгорел. – Этой ночью, похоже, сна нам не видать.
Величайшие произведения Эдгара Аллана По и их экранизации
Американского писателя Эдгара По по праву считают самым выдающимся гением своей эпохи XIX века. Он создавал свои шедевры не только в романтическом стиле, но и был также основоположником детективного жанра. Об этом нам повествуют его произведения "Убийство на улице Морг", "Тайна Мари Ложе" и цикл нескольких рассказов - исповеди от лица убийцы - "Бочонок Амонтильядо", "Сердце-обличитель", "Вильям Уилсон", "Чёрный кот".
Также Эдгар Аллан По - один из триады Мастеров Ужасов (два других - Стивен Кинг и Говард Филлипс Лавкрафт, соответственно). Известно, что при жизни По был депрессивным и мрачным человеком с невероятным талантом и интеллектом, чьи жизненные обстоятельства привели к эмоциональной нестабильности и расстройствам психики. Некоторые персонажи его рассказов страдали от психологических проблем и заводили читателя в тупик. То и дело поднимались в произведениях мистические и тяжёлые темы - странная болезнь, смерть прекрасной женщины, воскрешение из мёртвых, суицид, убийство...
Так, в “Падении дома Ашеров/Эшеров" действие разворачивается в старом, жутком, темном, таинственном доме с таким же не менее встревоженным хозяином. В начале рассказа, когда главный герой прибывает в дом Ашера, мы видим, что он здравомыслящий, рациональный человек. Однако, его реальность постепенно начинает меняться... Эдгар По оставляет своих читателей с вопросом о том, действительно ли кто-то из персонажей вменяем, и можно ли вообще доверять Рассказчику?
Некоторые критики утверждают, что у По была одержимость красивыми умирающими женщинами, которая могла быть вызвана переживаниями, связанными со смертью реальных людей - его матери, мачехи и молодой жены, кузины Вирджинии. Поэт любил писать о смерти, а мертвые красивые женщины, поражённые странным недугом - повторяющаяся тема в его рассказах - "Лигейя”, "Морелла", "Береника" и "Элеонора" , а также поэмы "Аннабель Ли”, "Ворон", "Ленор" и "Спящая".
Но так ли мы привыкли воспринимать эти произведения?!
В данной статье я постараюсь проанализировать оригиналы некоторых известных произведений и рассказать про их экранизации. Не говоря уже о том, что по их мотивам создавались компьютерные игры вроде "Dark Tales Edgar Allan Poe's" ("Тёмные истории Эдгара По"), связанные с поиском предметов (о них будет отдельная статья), мультфильмы вроде альманаха "Extraordinary Tales" ("Необычные сказки"), мультсериалы вроде "Lenore, The Cute Little Dead Girl" ("Ленор - маленькая мёртвая девочка"), а также множество пародий и аллюзий на бедного "Ворона" - причём как в литературе - от писателя Джеймса Рассела Лоуэлла, современника По, до Эдмунда Клерихью Бентли, так и в кинематографе - от серии "Весёлых Мелодий" под названием "No Parking Hare", где Багз Банни читает данное стихотворение в книге комиксов, до полного воссоздания сцены в "Симпсонах", "Tiny Toon Adventures" и даже "Пинки и Брейне" с Элмайрой Дафф в главной роли.
1. Итак, начнем обзор, пожалуй, с вышеупомянутого "Падения дома Ашеров". Это произведение показывает способность Эдгара По создавать эмоциональный тон в своем творчестве, особенно подчеркивая чувства страха, надвигающейся гибели и вины.Эти эмоции сосредоточены на Родерике Ашере, который, как и многие персонажи по, страдает от неназванной болезни. Подобно рассказчику в "Сердце-обличителе ", эта болезнь воспламеняет его гиперактивные чувства.
Болезнь проявляется физически, но основана на психическом или даже моральном состоянии Родерика. Предполагается, что он болен, потому что он ожидает этого, основываясь на истории болезни своей семьи. Также он хоронит свою сестру Мэдилейн практически заживо, потому что создал в воспалённом уме свое собственное самоисполняющееся пророчество.
По словам Терри У. Томпсон, Родерик тщательно планирует похороны Мадлен, чтобы помешать "воскресителям" украсть труп его любимой сестры для вскрытия, изучения или экспериментов - это отсылка к вполне реальным событиям 18-19 веков, когда врачи и медицинские школы действительно нуждались в мёртвом теле.
Дом Ашеров, сам по себе вдвойне относящийся как к фактической структуре, так и к семье, играет значительную роль в этой истории. Это - первый "персонаж", который рассказчик представляет читателю, представленный гуманизированным описанием: его окна дважды описываются как "глазообразные" в первом абзаце. Трещина, которая развивается в его боку, символизирует распад семьи Ашеров, и дом "умирает" вместе с главными героями, кроме самого Рассказчика.
Эта связь была подчеркнута в стихотворении Родерика "Дворец с привидениями", которое, по-видимому, является прямым отсылом к дому, предвещающему гибель. Сюжет этой повести побудил многих критиков анализировать ее как описание человеческой психики, сравнивая, например, дом с бессознательным, а его центральную трещину с раздвоением личности. Предполагаемые кровосмесительные отношения между Родериком и Мэдилейн никогда прямо не заявляются, но, по-видимому, подразумеваются привязанностью, особой незримой связью между близнецами.
Опиум упоминается в произведении дважды. Мрачное ощущение, вызванное унылым пейзажем вокруг особняка Ашеров, рассказчик сравнивает с болезнью, вызванной симптомами абстиненции у опиатного наркомана. Рассказчик также описывает внешность Родерика Ашера как "неисправимого едока опиума". Сам рассказ во времена жизни писателя был подвергнут критике за то, что он слишком шаблонен и не оригинален. Эдгара По упрекали в том, что он попросту перетаскивает из одного своего произведения в другое такие темы, как неясная болезнь, суицид, безумие и воскрешение.
Данное произведение экранизировалось, как минимум, 9 раз. Последний фильм под названием "The Bloodhound" (в русском дубляже - "Ищущий") был снят в 2020 году. Сюжет фильма гласит о том, что наследник богатой семьи Жан-Поль приглашает своего друга детства Фрэнсиса, с которым они не виделись много лет погостить немного в своём загородном доме, где они живут с сестрой-близнецом.
Здесь Фрэнсис узнаёт, что они оба страдают загадочной болезнью, главный симптом которой - беспросветная депрессия. Однако, пытаясь помочь и развеселить их, Фрэнсис незаметно для себя также погружается в пучину необъяснимого ужаса и мрака. Имена персонажей Эдгара По полностью поменяли, а главный упор сделали на детективную составляющую, а не на переживания героев.
Также произведение было впервые экранизировано в 1928 году аж в двух странах одновременно - во Франции и США. Во французской версии безымянный рассказчик, друг Родерика Ашера, получает имя Аллан, а сам Родерик предстаёт не больным меланхоличным стариком, а художником, который пишет портрет своей жены Мэдилейн (в оригинале она была его сестрой-близнецом), и тот забирает жизнь девушки. Это напоминает нам сюжет "Портрета Дориана Грея" и другого произведения По - "В смерти – жизнь" (Life in Death)...
Причём начало фильма явно взято из предыстории "Дракулы" Брэма Стокера - когда Аллан на постоялом дворе просит отвезти его к Ашеру, то у присутствующих возникает беспокойство только от одного его имени, никто не хочет браться за это дело. Но после многочисленных просьб один из них соглашается, но отказывается приближаться к поместью, едва только увидев его. Американский же фильм в этом плане передаёт дух рассказа более достоверно.
В 1960 году свою версию истории нам представил режиссёр Роджер Уильям Корман. Главную роль Родерика Ашера исполнил величайший актёр тех лет - Винсент Прайс - младший (о нём Вы ещё услышите неоднократно).
Безымянный Рассказчик из первоисточника Эдгара По в данной версии превратился в жителя Бостона Филиппа Уинтропа, а Мэдилейн - в его невесту, в оригинале относившуюся с равнодушием к приезду друга брата.Также вольно были переданы события книги. Оказалось, что одна из женщин рода Ашеров некогда утопилась в озере, а родня Родерика — сплошь преступники, умалишённые и маньяки. Сам же дом был некогда перевезён из Англии. Родерик считает, что родовое зло сконцентрировалось в его сестре Мадлен.
В 1988 году была снята очередная вольная интерпретация сюжета Эдгара По. Теперь визитёров в дом Ашеров не один, а двое - Райан и его девушка Молли. Родерик Ашер теперь является дядей Райана, а сестру Мэдилейн, страдающую каталепсией в оригинале произведения, заменили на лишённого рассудка брата Родерика - Вальтера.
2. "Морелла". Пожалуй, одно из самых моих любимых произведений Эдгара По. По сюжету книги также неназванный по имени Рассказчик женится на некой Морелле, женщине с большими научными познаниями, которая занимается исследованиями реальных немецких философов Фихте и Шеллинга, занимающимися вопросом идентичности личности после смерти. Причём сам Рассказчик признаётся читателям, что привёл эту даму к алтарю отнюдь не из искренних чувств любви, а в порыве некой необъяснимой страсти: "моя душа с нашей первой встречи горела огнем, которого она никогда прежде не знала; но пламя то зажёг не Эрос (вероятно, здесь имеется в виду божество Любви в греческой мифологии, сын богини Афродиты, прим.ред.), и горьким и мучительным для моего духа было постепенное убеждение, что я никоим образом не мог определить их необычный смысл или регулировать их смутную интенсивность.
И все же мы встретились; и судьба связала нас у алтаря; и я никогда не говорил ни о страсти, ни думал о любви. Она, однако, избегала общества и, привязавшись ко мне одному, делала меня счастливым. Это счастье удивляться; — это счастье мечтать". С первых же дней их "знакомства" Морелла проводит время в постели, читает и обучает своего мужа тёмному искусству, именно ей доступны "запретные страницы мистицизма", а своё образование женщина получила в городе Пресбурге (ныне Братислава), известном месте сосредоточения черной магии. Понимая ее физическое ухудшение и из-за странных увлечений женщины, ее муж, Рассказчик этой истории, пугается и искренне желает своей жене смерти и вечного мира.
В конце концов, Морелла умирает при родах, провозглашая своё проклятие: «Я умираю, но во мне - залог той любви ... которую ты испытывал ко мне, Морелле. И когда мой дух отлетит, ребенок будет жить.Но твои дни будут днями печали — той печали, которая является самой длительной из человеческих чувств, как кипарис -самое долговечное и нетленное из всех деревьев. Ибо часы твоего счастья прошли, и радость не собирается дважды в жизни, как розы Пестума дважды в год. Тогда ты больше не будешь играть со временем, подобно Анакреонту но, не зная о мирте и виноградной лозе, ты будешь носить с собой свой саван на земле, как это делают мусульмане в Мекке». И в этот самый момент она рожает дочь.
Хочу обратить Ваше внимание и на предполагаемую дату смерти героини - так, по словам Рассказчика её кончина случилась именно в октябре, а сама Морелла описывает её как "день из всех дней, когда нужно либо жить, либо умереть. Это прекрасный день для сынов земли и жизни — ах, еще более прекрасный для дочерей неба и смерти!”. Есть основания предполагать, что это тонкий намёк автора на Хэллоуин - праздник, неразрывно связанный со смертью и потусторонним миром.
С того самого дня пророчество Мореллы, если его можно так назвать, сбывается с несказанной точностью. Рассказчик, при жизни люто ненавидевший свою жену за её увлечения колдовством, боготворит девочку, любуется ей до поры до времени, держит её взаперти и никому не показывает. Но потом он начинает замечать странную перемену в ребёнке - девочка неестественно быстро растёт, в свои пять - девять лет рассуждает, как зрелая женщина... Но самое главное - она, подобно Танюшке из сказа Бажова про малахитовую шкатулку, невероятно похожа на свою покойную мать!!
По этой причине Рассказчик постепенно сходит с ума - он даже отказывается дать ребенку имя, а свои отцовские чувства выражает словами: "Дитя моё" и "любовь моя". К десятому дню рождения девочки ("Так прошли две лутры ее жизни") её внешнее сходство с Мореллой становится все более явственным, чем очень пугает главного героя. Ее отец во что бы то ни стало решает крестить дочь, чтобы избавиться от всякого зла, но это событие только возвращает душу умершей матери в ее тело. На церемонии Священник спрашивает имя дочери, на что отец девочки против своей воли отвечает «Морелла». Тут же дочь кричит: «Я здесь!» и умирает. Сам Рассказчик, смеясь горьким смехом, несет ее тело в семейный склеп и не находит следов первой Мореллы, своей жены, куда кладет вторую.
И тут в финале этой истории персонаж признаётся, что "годы могут пройти, но память об этой эпохе — никогда! И в самом деле, я не ведал более цветов и виноградных лоз, но болиголов/цикута и кипарис осеняли меня днем и ночью. И я не вел счет времени или месту, и звезды моей судьбы исчезли с небес, и поэтому земля потемнела, и ее фигуры проходили мимо меня, как мелькающие тени, и среди них всех я видел только Мореллу".
Решение рассказчика назвать свою дочь Морелла подразумевает его подсознательное желание ее смерти, так же как и ее матери Исследователь Аллен Тейт предположил, что возрождение Мореллы может быть ее превращением в вампира, чтобы отомстить рассказчику. В своём рассказе Эдгар По исследует идею того, что происходит с личностью человека после смерти, предполагая, что если личность пережила смерть, она может существовать вне человеческого тела и возвращаться в новое, согласно теории идентичности Фридриха Йозефа Вильгельма Шеллинга, о которой писатель упоминает в своем рассказе.
Существует целый ряд возможных источников для наименования рассказа и главной героини - "Morella". Согласно первой версии, это - имя почтенной матери Джулианы Морель (1595-1653), которая была десятой музой поэта Лопе де Вега. Вторая теория гласит, что "Морелла" - это название чёрного паслена, ядовитого сорняка, из которого получают препарат белладонна. Он как раз и произрастает в столице Венгрии - Пресбурге (ныне Братислава.
По мотивам этого рассказа вышло аж две вольных экранизаций - в фильме уже упомянутого мной Роджера Колмана "Tales of Terror" ("Истории Ужаса") 1962 года, состоящем из трилогии культовых произведений, переделанных на новый лад. К двум другим произведениям относятся "Случай с мистером Вольдемаром" и "Чёрный Кот", соответственно.
Здесь неназванный по имени Рассказчик превратился в затворника и пьяницу, некоего мистера Локка (его роль исполнил Винсент Прайс-младший), который держит труп своей жены Мореллы непогребённым в спальне (!) собственного дома, а в ее смерти винит собственную дочь (!) Ленору ( в оригинале у девушки не было имени, и она не была белокурой красавицей, а точным подобием умершей. Здесь вопрос идентичности личности отбросили за ненадобностью и явно смешали сюжет со стихотворением "Ворон").
Лишь смертельная болезнь девушки заставляет холодного и мрачного мужчину смягчиться. Однажды ночью дух Мореллы поднимается и вселяется в Ленору, убивая девушку в отместку за ее смерть. Затем тело Мореллы воскрешается, становясь таким же целым и прекрасным, как и при жизни и душит испуганного мистера Локка.
Тот кидает канделябр на пол, и в покрытом паутиной доме возникает пожар, и фильм заканчивается гибелью всех героев. Но всё-таки остается непонятным, почему Морелла настолько ненавидела собственного ребёнка и мужа, что после смерти пошла на такие крайние меры?!
Второй фильм 1990 года - "The Haunting of Morella" ("Призрак Мореллы"/"Возвращение Сатаны") повествует о какой-то ведьме с наклонностями лесбиянки, тоже с фамилией Локк, которая умерла в колониальной Америке, оставив своего мужа и малолетнюю дочь (которую в этой экранизации также звали почему-то Ленорой).
Семнадцать лет спустя её дочь выросла и должна унаследовать деньги, созданные семьей ее матери. Теперь, когда все готово, мать хочет вернуться к жизни, завладев телом своей дочери. И, подобно графу Дракуле и Лигейе из фильма "Гробница", Морелла убивает людей и проводит ритуал с помощью своей сообщницы - гувернантки Леноры. Безымянный Рассказчик в данной интерпретации предстаёт страдающим глубокой депрессией параноиком и носит имя Гидеон.
Вот синопсис того фильма:
"Европа, XVII век. Юная Морелла Локк признана виновной в колдовстве, богохульстве и убийстве. Ее распинают на кресте и выжигают ей глаза. Среди толпы, наблюдающей казнь, муж Мореллы и ее маленькая дочь Леонора. Перед смертью дух Мореллы вселяется в тело дочери.Прошло 18 лет, и маленькая Леонора превратилась в красавицу. Она очень похожа на свою мать, и мятежный дух Мореллы возвращается, сея везде смерть и кошмар..."
Съемки фильма начались 13 сентября 1989 года в Лос-Анджелесе. Он был спорадически выпущен на Среднем Западе Соединенных Штатов в феврале 1990 года, где он плохо работал в прокате. А вот третья экранизация на английском языке была слишком близка к первоисточнику, правда и здесь есть некоторые изменения - Рассказчик любит одинаково и мать, и дочь, читающих одну и ту же Книгу Мёртвых:
Совершенно был убран в финале эпизод с крещением девочки - она просто спускается по лестнице и падает в обморок, после чего умирает, как и мать при родах. И Морелла перед смертью не проклинает главного героя, а говорит: "Я тебя не оставлю!". А прикосновение призрака Мореллы к плечу рассказчика в финале напоминает нам произведение "Элеонора", героиня которого хоть и умерла, а дала о себе знать призрачным поцелуем и шелестом ветра.
3. "Чёрный кот". В оригинале произведения повествование, как и в рассказе "Сердце-обличитель", ведётся от лица неназванного по имени Рассказчика, который обладает сомнительным здравомыслием. В самом начале говорится, что читатель был бы "действительно сумасшедшим", если бы ожидал, что поверит рассказу. Степень, до которой рассказчик утверждает, что любил своих животных, предполагает психическую неустойчивость в форме наличия “слишком много хорошего”.
Его пристрастие к животным заменяет “ничтожную дружбу и тончайшую верность простого человека". Поскольку жена рассказчика разделяет его любовь к животным, он, вероятно, думает о ней как о другом домашнем животном, видя, что он не доверяет и не любит людей.
Кроме того, его неспособность понять свою чрезмерную любовь к животным предвещает его неспособность объяснить свои мотивы для своих собственных действий. Также в этом произведении осуждается употребление алкоголя, который разрушает личность рассказчика до такой степени, что он убивает своего черного кота. Сначала он выкалывает ему глаз, а затем вешает на дереве.
При этом Эдгар По мастерски описывает чувства персонажа. Сначала рассказчик искренне раскаивается и сожалеет о своей жестокости. Но вскоре это чувство уступает место раздражению: "И тогда, как бы для того, чтобы окончательно и бесповоротно ниспровергнуть меня, пришел дух порочности".А затем начинается череда сверхъестественных событий - после убийства кота происходит пожар, а затем одноглазый призрак животного с веревкой на шее начинает преследовать своего хозяина и доводит его до исступления.
Его безумие доходит до того, что Рассказчик, как Раскольников у Достоевского, зарубает топором свою жену и замуровывает тело в подвале дома. В последний день расследования рассказчик провожает полицейских в подвал. Они по-прежнему не находят ничего существенного. Затем, полностью уверенный в своей безопасности, рассказчик комментирует прочность здания и стучит по стене, которую он построил вокруг тела своей жены. Громкий, нечеловеческий вопль наполняет комнату. Встревоженная полиция сносит стену и находит труп жены.
На гниющей голове трупа, к величайшему ужасу рассказчика, сидит визжащий черный кот, его первая жертва. Перепуганный рассказчик тут же оказывается совершенно разбит этим напоминанием о своем преступлении, которое, как он полагал, не должно было быть раскрыто, и появлением кота. Как он выразился: "Я замуровал чудовище в гробнице!".
Казалось бы, это история о спятившем живодёре, который слишком много пил, но не все так просто. Почему был выбран образ именно черного кота? В мифологии чёрный кот вызывает различные суеверия, в том числе идею, озвученную женой рассказчика, что все они являются переодетыми ведьмами, ассоциируется со злом. Даже кличка коту - Плутон - была дана не случайно - это аналог греческого бога подземного мира - Гадеса/Аида.
Хотя Плутон является нейтральным персонажем в начале истории, он становится антагонистичным в глазах рассказчика, как только Рассказчик становится алкоголиком. Алкоголь толкает его в припадки невоздержанности и насилия, до такой степени, что все его злит – в частности, Плутон, который всегда рядом с ним, становится злой ведьмой, которая преследует его, даже избегая его присутствия.
Когда рассказчик вырезает глаз Плутона из глазницы, это можно рассматривать как символ частичной слепоты, вызванной самим собой, к его собственному видению моральной добродетели. Пожар, уничтоживший дом Рассказчика, символизирует его "почти полное моральное разложение. Единственное, что остается-это оттиск Плутона на стене, который представляет собой его непростительный и неисправимый грех.
Самая, пожалуй, известная экранизация произведения - в вышеупомянутой трилогии фильма "Tales of Terror" ("Истории Ужаса") 1962 года. Здесь историю убийства жены и кота объединили с другим произведением Эдгара По - "Бочонок Амонтильядо", где роль Фортунато сыграл Винсент Прайс. Слияние этих двух историй воедино хотя бы дает мотив для убийства: у Фортунато был роман с женой рассказчика, названного в данной версии Монтрезором.
Также были и два одноимённых фильма 1934 и 1941 года с Белой Лугоши в главной роли. Но ни один из них не имеет никакого сходства с оригинальной историей, кроме самого присутствия черного кота. Также Чёрный Кот являлся персонажем фильма "Гробница Лигейи", снятому по мотивам рассказа Эдгара По.
4. "Лигейя". В оригинале данного произведения безымянный Рассказчик с любовью и обожанием описывает внешний облик и эрудицию своей умершей жены Лигейи, обращаясь к образцам из Античности. Из биографии девушки нам ничего неизвестно, кроме того, что они повстречались где-то на берегу Рейна (то ли в Австрии, то ли в Германии).
Лигейя поражает мужа своими огромными знаниями физических и математических наук, а также ее знанием классических языков. Она начинает показывать мужу свое знание метафизической и "запретной" мудрости. После неопределенного промежутка времени Лигейя заболевает странной болезнью, внутренне борется с человеческой смертностью и в конечном итоге умирает. Но перед своей смертью она властным мановением подзывает к себе и просит мужа прочитать стихотворение "Червь-завоеватель" - поэма о человеческой смертности и неизбежности смерти.
Примечательно, что в оригинале произведения, напечатанного в журнале Гретхэма в 1843 году, присутствует слово "evermore", которое позже превратилось в "nevermore" в знаменитом стихотворении По "Ворон" в 1845 году. В стихотворении, по-видимому, подразумевается, что человеческая жизнь - это безумная глупость, заканчивающаяся ужасной смертью, Вселенная управляется темными силами, которые человек не может понять, и единственные сверхъестественные силы, которые могут помочь, - это бессильные зрители, которые могут только подтвердить трагедию сцены.
Героиня Лигейя не просто бредит в лихорадке перед смертью, а сокрушается о том, что смерть - это конец всему, говорит о страхе, олицетворенном в "кроваво-красном существе". Включение стихотворения автором, видимо, является иронией на нравы общества середины 19 века, когда было принято подчеркивать святость смерти и красоту умирания.
Отходя ко смертному одру, Лигейя по сюжету цитирует Джозефа Гленвилла, строки которого являются также эпиграфом к рассказу: "Ни ангелам, ни смерти не предаёт себя всецело человек, как через бессилие слабой воли своей". Убитый горем Рассказчик после бесцельных блужданий покупает и перестраивает аббатство где-то в Англии. Там он вскоре вступает в брак без любви с "белокурой и голубоглазой Леди Ровеной Тревеньон из Тремейна". После нескольких дней медового месяца Рассказчик не просто не испытывает к ней любви, а люто ненавидит "исполненной отвращения ненавистью, свойственной более демонам, нежели человеку".
Сам же персонаж пристрастился к опиуму, подобно Родерику Ашеру и то и дело предавался сладостным воспоминаниям об умершей супруге, постепенно сходя с ума. На втором месяце брака Ровена начинает страдать от обострения тревоги и лихорадки. Однажды вечером, когда она уже готова упасть в обморок, рассказчик наливает ей бокал вина.
Одурманенный опиумом, он видит (или думает, что видит), как капли "блестящей жидкости рубинового цвета" падают в кубок девушки. Ее состояние быстро ухудшается, и через несколько дней она умирает, а ее тело заворачивают для погребения. Пока Рассказчик бодрствует всю ночь, он замечает, как на щеках Ровены на мгновение появляется румянец. Она неоднократно проявляет признаки оживления, прежде чем снова впасть в явную смерть. По мере того, как он пытается реанимировать, пробуждения становятся все более сильными, но рецидивы более окончательными.
Когда наступает рассвет, и рассказчик сидит, эмоционально истощенный ночной борьбой, закутанное тело снова оживает, встает и выходит на середину комнаты.Измученный Рассказчик в ужасе дотрагивается до фигуры, покрытой саваном, повязки на ее голове спадают, открывая массу черных, как вороново крыло волос и темные глаза: Ровена превращается в леди Лигейю, хотя позже сам автор опровергает идею реинкарнации неупокоенного духа.
Героини рассказа - Лигейя и Ровена - служат эстетическими противоположностями: Лигейя черноволосая из города Рейна, в то время как Ровена (предположительно названная в честь персонажа "Айвенго" Вальтера Скотта)- англосаксонская блондинка. Это противопоставление героинь, предположительно, подразумевает контраст между немецким и английским романтизмом.
Именно то, что Эдгар По пытался изобразить в сцене метаморфозы, было обсуждено, отчасти подпитываемое одним из личных писем писателя, в котором он отрицает, что Лигейя была возрождена в теле Ровены (заявление, которое он позже опровергает). Учитывая, что если Ровена действительно превратилась в мертвую Лигейю, то об этом свидетельствуют только слова Рассказчика, оставляющие место для сомнений в ее достоверности. Рассказчик уже зарекомендовал себя как опиумный наркоман, что делает его ненадежным.
Так, в начале повествования он описывает красоту Лигейи как "сияние опиумного сна". Он также говорит нам, что "в волнении моих опиумных снов я громко звал ее по имени, во время ночной тишины... как будто... Я мог бы вернуть ее на тот путь, который она покинула... на земле".Это может быть истолковано исследователями творчества Эдгара По как доказательство того, что возвращение Лигейи было не более чем вызванной наркотиками галлюцинацией. Поэтому было ли это действительно возвращение с того света неупокоенной души возлюбленной рассказчика или лишь плод его больных фантазий, до сих пор остаётся загадкой.
У этой истории было две экранизации. Самая известная из них - "Гробница Лигейи" 1964 года. Безымянный Рассказчик назван доктором Вэрденом Феллом (его роль опять же сыграл Винсент Прайс-младший), учёным - египтологом, а события книги переданы слишком уж вольно. Также присутствует Чёрный Кот из иного произведения Эдгара По. Из начитанной и мудрой девушки Лигейя здесь превращена в ведьму, увлекающуюся оккультизмом, которая перед смертью наложила на своего мужа гипнотическое заклятие (тело её, подобно мистеру Локку, Вэрден держит непогребенным в спальне своего дома).
Ровена Тремейон стала упрямой дурочкой, которая буквально навязала себя главному герою и чуть ли не насильно заставила его жениться на ней, осквернила могилу Лигейи в самом начале повествования, упав с лошади, ворвалась в дом без спроса... Заканчивается все, как и в фильме "История Ужасов", гибелью почти всех персонажей в огне, кроме Ровены и её бывшего возлюбленного. Фильм "Гробница Лигейи" стал восьмой и последней из цикла экранизаций Эдгара По режиссера Роджера Кормана.
Второй фильм под названием "Гробница" был снят в 2009 году. Он также вольно повествует о событиях книги Эдгара По. Рассказчик в данной версии получил имя Джонатана Меррика, а Лигейя превращена в вампира, которому нужно украсть души других людей, чтобы выжить. В своем стремлении к бессмертию она сделает все, чтобы не допустить смерти. Джонатан, преследуемый ее красотой, расстается со своей подругой Ровеной. Лигейя и Меррик снимают дом на берегу Чёрного моря, и он попадает в темный и безнадежный мир.
Третий же фильм, в отличие от экранизации Роджера Кормана, в точности почти передает дух рассказа. Но есть некоторые отличия от оригинальной версии - так, в книге леди Ровена Тремейон - белокурая, а Лигейя - черноволосая и черноокая, а в фильме - наоборот. В финале книги неупокоенный дух возлюбленной безымянного рассказчика воплощается в теле Ровены, а в фильме - героиня Ровена остаётся в живых...
И если в оригинальной версии рассказчик не просто не питал любви к Ровене, а, согласно описанию, "ненавидел её исполненной отвращения ненавистью, свойственной демонам" через несколько дней после собственной женитьбы, то здесь герой буквально идет на поводу у Ровены, стараясь забыть прежнюю возлюбленную, сжигает её вещи, перестраивает дом на новый лад, тогда как в оригинале у По он буквально зациклился на Лигейе и пристрастился к опиуму на почве нервного расстройства после смерти возлюбленной. И да, если в фильме Лигейя показана как археолог, то о её деятельности в оригинальной версии мы абсолютно ничего не знаем...
"Летающие полипы"
рисовал для артбука (который не издался) по вселенной Г.Ф. Лавкрафта
портфолио artstation
Говард Лавкрафт. Аудиокниги
Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого.
Говард Филлипс Лавкрафт «Сверхъестественный ужас в литературе»
Аудиокниги автора: http://knigachet.ru/authors/govard-lavkraft
Жизнь Лавкрафта — хикки, расиста и гения (о жизни и книгах писателя)
Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого.
Говард Филлипс Лавкрафт «Сверхъестественный ужас в литературе»
В каком-то смысле Говард Лавкрафт удачливее многих других авторов. Речь не об успехах в книгоиздании: при жизни Лавкрафта лишь один его роман ушёл в печать, а рассказы выходили в свет в дешёвых журналах, где публиковали кого ни попадя. И не о яркой, насыщенной жизни: вряд ли кого впечатлит переезд из одного дома в другой на расстоянии в несколько десятков метров…
Лавкрафту удалось нечто большее. Человек, который всю жизнь изумлялся любым тайнам (чаще воображаемым, чем реальным), превратил свою биографию и творчество в «феномен Лавкрафта», вызывающий если не изумление, то недоумение.
Перед нами очень противоречивая личность. Домосед, с упоением писавший о смертельно опасных путешествиях и ужасающих неведомых пространствах. Дремучий, махровый ксенофоб на словах — не придерживавшийся этих принципов в реальной жизни. Почти неизвестный при жизни — и неожиданно ставший популярным после смерти…
Давайте присмотримся к классику хоррора повнимательней.
Библиотека и телескоп
Он был высоким, худощавым и светловолосым юношей с серьёзными глазами, немного сутулился, одевался с лёгкой небрежностью и производил впечатление не очень привлекательного, неловкого, но безобидного молодого человека.
Говард Филлипс Лавкрафт «Случай Чарльза Декстера Варда»
Юный Лавкрафт, одетый по тогдашней детской моде, — и мальчиков, и девочек лет до пяти наряжали одинаково
20 августа 1890 года в городе Провиденс, штат Род-Айленд, родился единственный и по тогдашним меркам поздний ребёнок коммивояжёра-ювелира Винфилда Скотта Лавкрафта и его жены Сары Сьюзан Филлипс.
Винфилд и Сара происходили из старых американских семей, обосновавшихся в Новом Свете с 1630 года. Быть потомком первопоселенцев считалось почётно. Это «аристократическое» происхождение, похоже, и сформировало нетолерантные взгляды писателя.
Все они оказались людьми смешанной крови, чрезвычайно низкого умственного развития, да ещё и с психическими отклонениями.
Типичное для Лавкрафта описание служителей мрачных культов
В большом фамильном доме номер 454 по Энджелл-стрит жили и сёстры его матери, Лиллиан Делора и Энни Эмелин, и дед Уиппл Ван Бюрен Филлипс — бизнесмен, изобретатель и книгочей (собравший, кстати, самую большую библиотеку в Провиденсе). Помощь родственников оказалась очень кстати через три года, когда Винфилда Скотта пришлось срочно госпитализировать в психиатрическую лечебницу Провиденса Butler Hospital в состоянии острого психоза. Как ни пытались врачи улучшить состояние Лавкрафта-старшего, дела шли всё хуже, и в 1898 году, в возрасте всего сорока пяти лет, отец Говарда умер от нервного истощения.
Уиппл Ван Бюрен, дед Говарда, любил рассказывать внуку страшные истории
Конечно, в окружении четырёх любящих взрослых Говард не остался без внимания. Особенно часто с внуком занимался Ван Бюрен. Благо, мальчик рос вундеркиндом: запоем читал классиков и арабские сказки, с шести лет стал писать стихи и рассказы. К готической прозе юный Лавкрафт тоже приобщился с детства: таких книг хватало в домашней библиотеке, да и дед — человек явно творческий, но, к сожалению, не записавший свои сочинения, — часто рассказывал внуку мрачные, таинственные и захватывающие истории.
Первым литературно значимым рассказом Говарда стал «Зверь в пещере», написанный в в 1905 году. Увы, к завидному интеллекту прилагалось чрезвычайно слабое здоровье. Мальчик болел беспрестанно, и если до восьми лет ещё мог ходить в школу, пусть и с большими пропусками, то после этого захворал на целый год и был отчислен.
Говарду девять лет. Его отец уже умер в психушке. Ему снятся кошмары про плато Лэнг
Впрочем, нельзя сказать, что он потерял время, — благодаря деду Говард увлёкся историей, химией и особенно астрономией и даже начал выпускать журналы The Scientific Gazette и The Rhode Island Journal of Astronomy, посвящённые своим научным исследованиям.
Сначала статьи Лавкрафта были весьма детскими, но вскоре его заметили и серьёзные издания. Уже в 1906 году его статью по астрономии опубликовал The Providence Sunday Journal. Далее Говард стал постоянным ведущим астрономической колонки в The Pawtuxet Valley Gleaner. А затем его научными статьями заинтересовались и другие издания: The Providence Tribune, The Providence Evening News, The Asheville (N.C.) Gazette-News.
Другой проблемой Говарда были сны. Кошмары, галлюцинации, вроде мерзких крылатых тварей, уносивших мальчика на плато Лэнг, или всплывавшего из толщи зловонных вод Дагона, — всё это выматывало и без того некрепкий организм. Раз за разом Лавкрафт просыпался в панике с бешено бьющимся сердцем и не мог пошевелиться — его охватывал ночной паралич.
Ночной паралич — состояние, при котором человек просыпается раньше, чем оказывается способным пошевелиться, или же засыпает позже, чем мышцы полностью расслабляются. Часто сопровождается иррациональным ужасом, удушьем, дезориентацией в пространстве, фантастическими видениями.
Изменения произошли во время сна. Я не могу припомнить в деталях, как всё случилось, поскольку сон мой, будучи беспокойным и насыщенным различными видениями, оказался тем не менее довольно продолжительным. Проснувшись же, я обнаружил, что меня наполовину засосало в слизистую гладь отвратительной чёрной трясины, которая однообразными волнистостями простиралась вокруг меня настолько далеко, насколько хватало взора.
Говард Филлипс Лавкрафт «Дагон»
В 1904 году на семью обрушилось новое несчастье — умер дед Ван Бюрен. Финансовые дела пришли в полное расстройство, и Говарду с матерью пришлось перебраться в небольшую квартирку на той же улице — Энджелл-стрит 598.
Немало персонажей Лавкрафта были похожи на него
Потеря деда и родного дома, где он чувствовал себя хоть как-то защищённым от пугающего мира, — больно ударила по Лавкрафту. Он начал подумывать о самоубийстве. Впрочем, смог взять себя в руки и даже пойти в новую школу — Hope High School. Говарду неожиданно повезло — и с одноклассниками, и особенно с учителями, поощрявшими его научные интересы. Но слабое здоровье всё-таки подвело, и в 1908 году после сильнейшего нервного срыва Лавкрафт бросил школу, так и не получив диплома о среднем образовании. Этой детали своей биографии Говард стыдился: порой замалчивал её, порой откровенно врал.
Не сложилось с образованием и дальше — попытка поступить в Brown University провалилась. Казалось, будущее не сулит ничего хорошего. Так что Лавкрафт стал затворником и пять лет почти не выходил из дома.
Спасение для хикки
Описывая следующий период жизни Лавкрафта, трудно удержаться от мысли, что события происходят в начале XX века, а не столетием позже. Представим себе эту картину. Восемнадцатилетний юноша, все интересы которого — астрономия да литература, живёт с мамой в небольшой квартирке, почти ни с кем не общается и только читает, читает… Чего не хватает для полноты образа? Активной переписки в Фейсбуке или Вконтакте, флеймогонных постов, порождающих километровые ленты комментов, с массовыми зафрендами-отфрендами, руганью и лайками? Ну, почему же, и это было!
Номер The Argosy с рассказом Джексона
Место Фейсбука занимал палп-журнал для подростков The Argosy, где в 1913 году вышел попавший на глаза Лавкрафту рассказ Фредерика Джексона. Чем ему настолько не понравилась заурядная любовная история (уж их-то по тем временам в палп-журналах было предостаточно), сказать трудно, но Говард написал в редакцию крайне эмоциональное письмо, в котором раздраконил творение Джексона в пух и прах.
Поклонники Джексона встали на дыбы, и на страницах журнала завязалась долгая яростная переписка, в которую втянулось множество людей. В том числе и Эдвард Даас, возглавлявший тогда United Amateur Press Association (UAPA), — организацию молодых американских авторов, которые сами издавали свои журналы и писали в них.
Присмотревшись к Лавкрафту, Даас предложил ему войти в UAPA. Тот согласился и стал издавать журнал The Conservative (суммарно за 1915–1923 годы вышло 13 его выпусков), где публиковал свои стихи, статьи и эссе. Главное же — он, почувствовав востребованность, наконец-то смог выйти из дома и зажить куда более полнокровной жизнью в окружении людей, а не только книг.
С книгами, впрочем, всё тоже было в порядке. Лавкрафт снова начал писать рассказы: в 1917 году в свет вышли «Склеп» и «Дагон», потом — «Воспоминание о докторе Сэмюэле Джонсоне», «Полярис», «За стеной сна», «Перевоплощение Хуана Ромеро»… Мучившие его в детстве кошмары Лавкрафт переплавлял в фантастические истории — благо недостатка в материале не было.
Бульварное чтиво
Палп-журналы (от слова pulp — целлюлозная масса из вторсырья и выработанная из неё дешёвая бумага), при всём пренебрежении к ним интеллектуалов, выполняли важную функцию. Они давали возможность почитать литературу — пусть и не лучшую — тем, кто не мог за неё дорого платить. Рабочим и служащим на грошовой зарплате, которым хотелось отдохнуть после работы. Детям и подросткам, у которых денег было и того меньше, а пища для воображения требовалась. Или просто людям, которым предстояло далеко ехать или долго ждать.
Палп-журнал Weird Tales, где печатались Лавкрафт и его друзья. В этом номере вышел рассказ Роберта Говарда о Конане «Королева чёрного побережья»
Первым американским палп-журналом стал The Argosy («Купеческое судно»): он начал выходить 2 декабря 1882 года и продержался аж до 1978-го. Сперва он назывался Golden Argosy, был ориентирован на детей, выходил раз в неделю и стоил пять центов, но вскоре стало ясно, что такая политика не окупается. С 1894 года журнал стал ежемесячным и десятицентовым и начал публиковать детективы, мистику, вестерны, готику, истории про путешественников, пиратов, золотоискателей… То, что надо, чтобы отвлечься и развлечься.
За The Argosy потянулись The Popular Magazine, Adventure, All-Story, Blue Book, Top-Notch, Short Story, Cavalier… В начале XX века счёт журналов шёл на десятки — и они меняли (и формировали) массовую культуру.
Общение с людьми — писательские конференции, встречи с коллегами и читателями, обильная переписка — помогло Лавкрафту перенести ещё один удар. В 1919 году, после долгих лет депрессии, резко ухудшилось состояние его матери. Сару Лавкрафт госпитализировали в тот же Butler Hospital, где безуспешно лечили её мужа. Состояние её было, впрочем, получше — она хотя бы могла писать письма, и продолжала поддерживать отношения с сыном до самой смерти в 1921 году.
Тётки Лавкрафта не одобряли его романа — потому им стало известно о свадьбе Говарда и Сони лишь постфактум
Сложно сказать, что случилось бы с Лавкрафтом — смерть матери он переживал тяжело, — не будь у него отдушины в виде писательских мероприятий, где его ждали. Через пару недель он уже поехал в Бостон на конференцию журналистов-любителей — и там познакомился с Соней Хафт Грин. Успешная владелица шляпного магазина, self-made woman, овдовевшая пять лет назад после неудачного брака, она была ещё и палп-писателем, издателем-любителем и спонсором нескольких фэнзинов. Общие интересы сблизили Говарда и Соню, и 3 марта 1924 года они поженились.
Соня Грин — урождённая Шафиркина, дочь Симона и Рахиль Шафиркиных из города Ичня Черниговской губернии — по происхождению своему вроде бы не попадала в категорию «правильных», «своих», столь важную для Лавкрафта — по крайней мере, если судить по его произведениям. Но, когда схлёстываются теории и реальная жизнь, чаще всего, теории проигрывают. Знакомство с умной и очаровательной дамой заставило Говарда позабыть о своих воззрениях… правда, лишь на время.
Свои не-свои
Как правило, когда речь идёт о ксенофобии, можно чётко её определить. Например, вот этот человек — антисемит. Или белый расист. Или чёрный…
С Лавкрафтом не так. Его ксенофобия не сковывала себя рамками — чего уж мелочиться? Индейцы, эскимосы, негры, египтяне, индусы — все, вот буквально все они с помощью своих кошмарных ритуалов собираются уничтожить цивилизацию, человечество и Землю!
В настольной игре «Ужас Аркхэма» можно взять в союзники местного ксендза Иваницкого
Впрочем, были один зарубежный народ, который не попал для писателя в категорию «чужих». Это… поляки! Бурная история и экономические проблемы Польши в XIX веке привели к массовой эмиграции за рубеж. Много представителей польской диаспоры было и в Новой Англии. Привычные с детства поляки трепетную душу Говарда Филлипса не смущали. Из чего можно сделать не особо оригинальный вывод «больше знаешь — меньше боишься».
Туда и обратно
Джилмен поселился в древнем Аркхэме, где, казалось, остановилось время и люди живут одними легендами. Здесь повсюду в немом соперничестве вздымаются к небу островерхие крыши; под ними, на пыльных чердаках, в колониальные времена скрывались от преследований Королевской стражи аркхэмские ведьмы.
Говард Филлипс Лавкрафт «Сны в ведьмином доме»
Сперва брак Говарда и Сони был успешен. Молодожёны переехали в Нью-Йорк, где Лавкрафт вошёл в Калем-клуб, группу литераторов и интеллектуалов. Он стал печататься в палп-журнале Weird Tales: редактор Эдвин Бёрд публиковал многие рассказы Лавкрафта, невзирая на критику части читателей. Наконец, Соня занялась здоровьем Говарда — и муж, ранее болезненно худой, благодаря кулинарным талантам супруги поправился.
Дальше дела пошли хуже. Соня уехала в Кливленд, пытаясь улучшить дела своей фирмы, — но банк, где она держала сбережения, разорился, и фирма обанкротилась. Вдобавок она ещё и заболела — так что финансово обеспечивать семью, по идее, должен был Говард. А у него не было привычки к систематической работе, да и профессиональных навыков не хватало.
Лавкрафт мог отвергать даже выгодные предложения работы, если они были связаны с неудобством для него. Так, ему предложили работу редактора в Weird Tales — но для этого надо было переехать в Чикаго. «Только представьте, в какую трагедию вылился бы этот переезд для старой развалины вроде меня», — скорбно ответил 34-летний Говард.
Пока больная Соня ездила по Штатам, пытаясь заработать, Лавкрафт обретался в Нью-Йорке, с каждым днём всё более недовольный этим городом. Он жил на деньги, что ухитрялась пересылать ему жена, и был вынужден переехать в квартиру на Клинтон-стрит в Бруклине, где было много эмигрантов, принадлежавших к разным народам и расам, — это бесило Говарда и приводило его в ужас. Именно там он начал писать «Зов Ктулху» — знаменитый рассказ о жестоком божестве, которому поклоняются отвратительные сектанты и которое насылает смертельные кошмары на людей (да и просто жрёт их).
Ктулху в исполнении художника Danilo Neira (Creative Commons)
Лавкрафт оценивал рассказ о Ктулху как средний, а редактор Weird Tales (им к тому времени стал Фернсворт Райт) поначалу и вовсе отверг его — и опубликовал только когда один из друзей Лавкрафта солгал, что Говард отошлёт произведение в другой журнал. Зато «Зов Ктулху» очень любил автор «Конана» Роберт Говард:
Шедевр, который, я уверен, будет жить в качестве одного из высших достижений литературы… Лавкрафт занимает уникальное положение в литературном мире; он захватил, во всех отношениях, миры за пределами нашего ничтожного кругозора.
Надо признать: хотя бы в рамках жанра ужасов Говард оказался прав. Лавкрафт соединил готический ужас и научную фантастику и создал мир, полный немыслимых чудищ. И это далеко не только Ктулху.
Долго такой жизни Лавкрафт не выдержал — и вернулся в родной Провиденс. Брак его, по сути, тихо распался, но до официального развода так и не дошло. С Соней он больше не виделся *. А Провиденс — вместе с соседним Салемом — стал прототипом Аркхэма, самого известного города из творчества Лавкрафта.
После долгих злоключений Соня Грин уехала в Калифорнию, там в очередной раз вышла замуж — за доктора Дэвиса из Лос-Анджелеса (причём Лавкрафт ещё был жив, что вообще-то делало новый брак недействительным), потом опять овдовела. Написала мемуары «Частная жизнь Лавкрафта» — уже как Соня Дэвис. Прожила долгую и успешную жизнь — и умерла в возрасте 89 лет.
Следующие несколько лет стали самыми плодотворными для Лавкрафта. Он много путешествовал (в основном по Новой Англии, но не только — ещё ездил в Квебек, Филадельфию, Чарльстон, Сент-Августин), набирался впечатлений — и, конечно, писал.
Его работы этого времени называют «старшими текстами Лавкрафта»: к ним относятся романы «Хребты безумия», «Тень над Иннсмутом» и «Случай Чарльза Декстера Варда», рассказы и повести «Цвет из иных миров», «Ужас Данвича», «Серебряный ключ», «Тень из безвременья», «Шепчущий во тьме». Тогда же из-под его пера вышло много статей на самые разные темы: от политики до архитектуры, от экономики до философии. Лавкрафт продолжал обширную переписку и со старыми друзьями, вроде Роберта Блоха, и с молодыми авторами, такими, как Август Дерлет и Фриц Лейбер.
Рождественская открытка, подписанная Лавкрафтом. Ну, как подписанная…
По оценке его биографа Лайона Спрэг де Кампа, Лавкрафт за всю жизнь написал около 100 тысяч писем (из которых сохранилась лишь пятая часть). Если это так, он поставил абсолютный рекорд среди всех людей, когда-либо живших на Земле. Другие биографы считают, что данные де Кампа завышены и Лавкрафт написал около 30 тысяч писем. Но даже это число помещает его на втором месте — после Вольтера.
Увы финансовые дела писателя становились всё хуже. Публиковался он мало и редко, наследство, на которое он жил, закончилось. Лавкрафту пришлось переехать в небольшой дом к одной из своих тёток. Проблемы со здоровьем, вызванные голоданием (так он пытался сэкономить деньги на бумагу и конверты для переписки), усугубились депрессией, в которую Лавкрафт впал после самоубийства его близкого друга Роберта Говарда.
В начале 1937 года врачи диагностировали у него рак кишечника — уже развившийся до состояния, с которым медицина ничего поделать не могла. 15 марта 1937 года Лавкрафта не стало.
Могильная плита Лавкрафта, поставленная благодаря его поклонникам
Сперва отдельного надгробия у Лавкрафта не было — его имя и фамилия были написаны на родительском памятнике. Но, когда его произведения стали популярны, поклонникам показалось этого мало. Они собрали деньги и в 1977 году установили отдельное надгробие для любимого писателя.
На нём, кроме имени и двух дат, написана фраза I am Providence (это не самоэпитафия, а просто цитата из одного его письма). Такая игра слов означает одновременно и «Я Провиденс», и «Я провидение», «Я промысел божий». Изящно, пафосно и с налётом таинственности — как раз то, чего мы и ожидали бы от Лавкрафта.
Могильная плита Лавкрафта, поставленная благодаря его поклонникам
Жизнь после смерти
Обычно на смерти человека его биография и заканчивается. Будь это так с Лавкрафтом, вряд ли мы помнили бы палп-автора 1920–1930-х годов. Тысячи их. И прижизненно опубликованная книга («Тень над Иннсмутом» вышла в 1936 году в Пенсильвании) вряд ли изменила бы ситуацию.
Но когда до литературного наследства Лавкрафта добрались душеприказчики и биографы, расклад изменился кардинально. В первую очередь благодаря Августу Дерлету — среднего уровня фантасту, но гениальному рекламщику и книгоиздателю. Он создал в 1939 году издательство Arkham House специально для публикаций лавкрафтовских произведений — редчайший случай в этой отрасли.
Дерлет, горячий поклонник Лавкрафта, помогал изданию его произведений и при жизни. Но ему мешал сам Лавкрафт: отказывался предоставлять написанное, заявлял, что он-де как автор себя изжил, и так далее. Зато когда Дерлет был допущен к посмертным архивам без ограничений, всё завертелось — и до сих пор, хотя прошло уже восемьдесят лет, продолжает набирать обороты.
Опубликовано было, кажется, вообще всё, что написал Лавкрафт и что сохранилось, включая неоконченные произведения, тома писем и межавторские проекты. В этом участвовало не только Arkham House — подтянулись и другие издательства.
По Лавкрафту снято несколько десятков фильмов, начиная с «Заколдованного замка» 1963 года — он же положил начало моде на кроссоверы «Лавкрафт плюс кто-то», в данном случае плюс Эдгар По. Создано порядка пятидесяти компьютерных игр и чуть меньше тридцати — настольных, записан целый ряд рок-опер. А уж количество отдельных песен, фан-арта и фанфиков по Лавкрафту учёту просто не поддаётся. И нет никаких признаков того, что в ближайшее время мы позабудем Ктулху, Аркхэм и плато Лэнг.
Так почему Лавкрафт?
Почему же Лавкрафт, не особо известный при жизни, стал так популярен после смерти? Рискнём предложить вариант ответа — хотя и довольно неприятный для нас. Если коротко — Лавкрафт опередил своё время. Обычно так говорят о научных или других гениальных прозрениях, но тут смысл в другом. Вспомним стандартную схему лавкрафтовских произведений: жили нормально, но сунулись куда не надо или открыли что не надо — и из-за этого в мир ломится чужое зло, такое страшное, что даже и не описать. Мораль: а нечего было соваться и открывать. Знания умножают не только скорбь, но и прямо-таки хтонический ужас.
Мы живём на тихом островке невежества посреди тёмного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далёкие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своём направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день, и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья.
Говард Филлипс Лавкрафт «Зов Ктулху»
Ктулху в президенты! (в данном случае Польши)
Для людей конца XX — начала XXI века такой вид хоррора стал настоящим подарком. Потому что — ну, посмотрим на себя честно. Мы запираемся от жизни в домике виртуальной реальности и дистанционного общения. Мы напрягаемся, когда рядом с нами чужие — люди, которые отличаются от нас внешностью, одеждой или религией. Наши деньги тратятся на то, чтобы отгородиться от остального человечества, а не на исследования космоса, — но мы и не возражаем. Мы с энтузиазмом распространяем страшилки про ГМО, пьём фуфломицины и заряженную воду. А вспомните конец света по календарю майя — сколько представителей просвещённого человечества верило в это «тайное знаньице», которое прекрасно бы смотрелось под одной обложкой с рассказами про Йог-сотота, Дагона и Ньярлатотепа!
Всё это выглядит жалко. А чтобы облагородить страх перед очередной синтезированной плесенью или овечкой Долли, нужен пафос, чем больше, тем лучше. Вот уж что Лавкрафт нам отсыпал щедрой рукой! «Чудовищные божества, способные уничтожить мироздание, и их внушающие трепет и отвращение культы» — это ведь звучит намного лучше, чем «я боюсь Васю и генномодифицированную кукурузу». Не так стыдно.
Написать комментарий
Спасибо, Говард. Вы стали хорошим зеркалом для нас. Ну а что отражение могло бы быть и получше — это правда. И с этим как-то разбираться уже нам самим.
Источник: fanfanews.livejournal.com