Прозорливый британский политолог
Неожиданно оптимистичный автор.
Книгу не довелось прочесть (была на полке в кафе) но аннотация стОящая.
Неожиданно оптимистичный автор.
Книгу не довелось прочесть (была на полке в кафе) но аннотация стОящая.
Кибернуар-сериал «Дарк-джаз» содержит сцены приёма алкоголя, табакокурения, незащищённого секса и вольнодумства. Это страшно, родные.
В предыдущих сериях
XXII век, писатель становится испытателем видеоигры нового поколения по мотивам биографии его легендарного прадеда, литератора XXI века Дедовича — вскоре писатель узнаёт, что его сознание использовали для создания игры, а компания «Иггдрасиль» и другие корпорации, получившие власть над миром после отмены политики как класса, вероятно, эксплуатируют сознание людей в промышленных масштабах — выдавшая информацию роковая красотка Дарья вскоре оказывается найденной мёртвой под окнами своей квартиры — объявляется её сестра-близнец Лана и отдаёт писателю доказательства вины «Иггдрасиля», сразу после чего её расчленяют на загородной лесопилке, а убийство вешают на писателя — он пускается в бега, лишившись своего автомобиля «Логос», и вскоре получает сообщение: «Я знаю, что ты невиновен. Ответы — сегодня в полночь в клубе XXI».
Дарк-джаз | S1E3 | Бэкап
Прокладывая путь через остывающие после жаркого дня камень, бетон и навязчивую рекламу в дополненной реальности, иду в другой конец города. Пешком и в медмаске, чтобы не светиться камерам Глобальной Службы Безопасности.
В прозрачной стене, на фоне занавеса из красного бархата парит бензиновый ретромобиль «Волга»: безверхий, чёрный, лакированный, с вставками стали. Не обычная голографо-галюциногенная, а старомодная неоновая вывеска гласит:
«Клуб XXI»
Ниже стильным мелким шрифтом:
«Место века»
У входа кучка ретро-франтов. От одного из них, в нелепых шмотках, с раритетным сенсорным телефоном в одной руке и последней моделью безвредного эковейпа во второй, доносится:
— Новый законопродукт КОРП, вы уже слышали? Они создадут «Единую Службу Устранения Хуйни» или что-то такое, — все смеются. — Серьёзно, клянусь! По вызову выезжает бригада, готовая справиться с любой хуйнёй: доктор, пожарный, МЧС, силовики и…
— И проститутка! — заканчивает кто-то за него, и все опять смеются.
Чёрные пиджаки из КОРП опять выдумывают что-то новенькое. Полагаю, говоривший несколько приукрасил реальность, чтобы впечатлить друзей. Впрочем, как знать: новые законопродукты в последнее время растут как грибы, в том числе совершенно радикальные. КОРП — это совет корпораций. Мировой орган контроля их соглашений.
В неоновой тьме «Клуба XXI» в витринах покоятся ещё не растворившиеся в молохе времени артефакты той эпохи: портативный компьютер, в который нужно вводить текст пальцами, конденсаторный микрофон для цифровой записи голоса, акустические и электронные гитары, духовые инструменты, аналоговые барабаны — все эти последние барьеры между сознанием человека и искусственным, построенным нами внутри природы цифровым миром. К счастью, в «Клубе XXI» играют на аналоговых инструментах: я различаю звуки настраивающегося дарк-джаз ансамбля. В его составе нет синтюхов — музыкантов, которые своей мыслью с помощью нейроинтерфейса создают любой нужный звук и направляют его на микшерский пульт вместе с остальными инструментами (или даже сами исполняют партии сразу всех инструментов). Здешние исполняют живьём. Нейросеть только немного корректирует мелодию, если исполнитель начинает выбиваться из гаммы, ритма или стиля. Она установлена в их нейрочипы и вносит коррективы в движения их рук через нервные окончания — как по мне, довольно сомнительной достижение музыкальной технократии.
Занимаю столик у сцены. Заказываю «Беспечного ездока». Закуриваю. Вскользь оглядываю посетителей, чтобы найти того, кто назначил мне встречу, или выявить глобалов под прикрытием двадцатьпервенников. Похоже, обе категории отсутствуют. Людей не слишком много — от силы ползала. У наших предков были выходные и будние дни. В выходные в заведения посещало больше людей. А теперь, поскольку дни просто идут, без любых выходных и праздников, а люди работают только когда и если хотят, то в круглосуточных заведениях в любое время дня и ночи бывает примерно одно и то же среднее число посетителей. Жизнь в этих местах похожа на меланхоличный затянувшийся вечер воскресенья. Как видно, общество это устраивает, и никого, кроме меня, не одолевает ужас от наблюдения этого бесконечного воскресного заката.
Уже полночь, но назначивший мне встречу так и не объявился. Музыканты начинают играть вступление, это дарк-джаз кавер на песню ‘Heroin’, которую исполняла обожаемая моим прадедом Лана Дель Рей — тёзка девушки, убийство которой на меня вчера повесили. К микрофону выходит Дарья — сестра той девушки. Сутками раньше, за несколько минут до того, как мы с ней должны были встретиться, она разбилась, выпав из окна в многоэтажке — вряд ли без посторонней помощи. Выглядит сногсшибательно.
Нет сомнений, это она, во плоти, в красном вечернем платье, как в первую нашу встречу, с кулоном в виде глазастой пирамиды, с чёрными волосами ниже открытых плеч. На чёрных ногтях блестят золотом астрологические знаки. Дарья исполняет куплет, опустив веки, усыпанные блёстками тёмной лазури (и как исполняет), а когда, начиная припев, распахивает глаза, то смотрит прямо на меня — из красно-белой-чёрной воронки страсти, любви и ужаса.
Кончив петь, под аплодисменты Дарья смотрит на меня. Ошибки быть не может, это она. Её взгляд говорит о том, что она понимает, что я чувствую, видя её здесь.
Дождавшись перерыва, проникаю за кулисы, застаю Дарью в полутёмной гримёрке, одну, с зажжённой сигаретой в мундштуке. Дарья глядит на меня через зеркало, сидя ко мне спиной, с крутым вырезом платья. На её губах легчайшая, однако не ускользающая от меня усмешка. Я вхожу и закрываю дверь. Сажусь на диван.
— Выпьешь? — молвит Дарья.
— Что предложишь?
— Бар слева от тебя.
В мини-баре премиум-водка «Земля» — клюквенная, джин «Ферзь», виски «Ноктюрн». Оформив себе последнего, возвращаюсь на диван.
— Мне не предложишь? — спрашивает Дарья.
— Ты на своей территории, здесь ты решаешь, что и кому предлагать.
— Но ты мужчина.
— Что же из этого?
— Так повелось, что мужчины предлагают выпить женщинам.
— Давай лучше начнём с того, как вышло, что ты жива, хотя я видел твой труп, — хлебнув «Ноктюрна», закуриваю.
Дарья встаёт, идёт к мини-бару, тоже наливает себе «Ноктюрн», садится рядом со мной на диван.
— Почему ты уверен, что труп был моим?
— Видно, кто-то хотел, чтобы я был уверен. Но кто?
— Полагаю, люди «Иггдрасиля», убившие меня.
— Однако трудно не заметить, что ты живее многих.
— Чудесная технология, не так ли? «Бэкап» от «Квисатц Хадеррах Инкорпорэйтед».
— Технология воскрешения мёртвых?
— Не совсем, — Дарья закуривает. — Она создаёт полную копию твоего сознания на облачном сервере, а затем в режиме реального времени подгружает его обновления. В случае твоей смерти «Бэкап» загружает копию в заранее изготовленный клон.
— Не реинкарнация, но копия?
— Истинное сознание погибает вместе с телом.
— То есть оригинал Дарьи убили, и ты его копия?
— Отличное подспорье для мести, не находишь?
— Ты намерена мстить?
— Мои цели выше всякой мести, — говорит Дарья, выпустив дым через нос. — Однако многие на моём месте стали бы. Поэтому технология и находится в закрытом доступе. Иначе наше общество поразила бы эпидемия мести.
— Если технология в закрытом доступе, то как ты её заполучила?
— Я работаю на «Квисатц Хадеррах Инкорпорейтед».
— Давай-ка разберёмся. Ты ассистент режиссёра в видеодепартаменте «Иггдрасиля», ты работаешь на «Квисатц Хадеррах», ты поёшь в «Клубе XXI» — когда же ты всё успеваешь?
— Глупо жить только одну жизнь, если можешь больше. Я делаю всё, что хочу и считаю необходимым.
— Значит, Лана, убитая вчера — не твоя сестра, она тоже копия?
— Она моя другая сторона. У каждого нового клона есть доступ ко всей атрибутике и документам обеих наших личностей. Новый клон помнит всё, что и предыдущие — вплоть до момента смерти последнего. Когда новый клон оживает, со склада доставляют следующего. В последнее время зачастили.
— Ты использовала технологию раньше?
— Ты хотел сказать, умирала ли я раньше?
— Разве это не одно и то же?
— Пожалуй. Да, не раз. У меня опасная работа.
— А что насчёт самой первой смерти?
Дарья чуть медлит.
— Автокатастрофа. В ней погибла вся семья.
— Прости. Каково это?
— Когда погибла вся семья?
— Когда погиб ты сам.
— Не знаю, — говорит Дарья. — Ведь бэкап делается только до смерти. Смерть остаётся таинством.
— Я не о том. Каково это — понимать, что ты копия, в то время как настоящий ты мёртв?
— Ах это, — Дарья чуть улыбается одними губами. — В первые часы тяжёлое моральное похмелье. А потом осознаёшь, что всё, что тебе остаётся — это продолжать делать то, что делал оригинал. Это единственный способ прийти в чувства. А когда ты копия копии, всё происходит ещё быстрее.
— Выходит, ты бессмертна, но только с точки зрения других.
— И до тех пор, пока технология мне доступна.
— Что насчёт юридических аспектов?
— У «Квисатца» уже есть кулуарное соглашение с КОРП. Его обнародуют вместе с технологией — всё схвачено.
— Значит, технологию всё же обнародуют? А как же эпидемия мести?
— Её не случится. Технология будет ужасно дорогой.
— Только до тех пор, пока не появятся дешёвые аналоги.
— Без лицензии на клонирование не появятся. А она есть только у «Квисатца».
— Мы помним, что монополия — смертный грех?
— Именно поэтому я и хочу разоблачить «Иггдрасиль».
— А что насчёт разоблачить «Квисатц»?
— One step at a time, — Дарья тушит сигарету и допивает виски, — Мне пора на сцену. Увидимся после шоу.
Дарья явно темнит. Кто станет разоблачать корпорацию, предоставляющую ему в пользование почти технологию бессмертия? Не удивлюсь, если стремление Дарьи разоблачить «Иггдрасиль» — не личная инициатива, а боевая задача войны корпораций, поставленная «Квисатцем» или другим техногигантом. Ну а в перерывах между тем, чтобы обслуживать гигантов и их же разоблачать, пташка — вы только полюбуйтесь — исполняет в кабаке!
Возвращаюсь в зал. В подобных же заведениях выступала моя мать. Она была джазовой певицей и умерла от передозировки. Отца я не знал. Отец матери и мой дед был художником средней руки, он ещё до моего рождения подчистую растратил многомиллионное состояние унаследованное от его отца и моего прадеда Дедовича. Так что жили мы скромно. После смерти матери мне пришлось быстро пройти через скорбь и подумать о том, как зарабатывать на жизнь. Я принял опрометчивое решение пойти в литераторы. Первые десять лет было не до смеха, и я не раз проклял судьбу на чём свет стоит, но в конце концов — спасибо наследию прадеда — это дало свои плоды, и я научился зарабатывать на жизнь талантом. Да и мир стал более удобным и безопасным местом. По крайней мере, так казалось до последнего времени.
Отзываясь, мир входит в зал клуба, представленный группой крупнокалиберных людей. Они входят тихо, их около десяти, они встают стеной, отгораживая выход. Дарья, не отрываясь от песни, недвусмысленно указывает мне со сцены глазами в сторону гостей, но я и сам успел их заметить и оценить обстановку. Когда песня кончается, я быстро встаю у стола и аплодирую, чтобы за мной повторили другие посетители. Это позволяет немного замедлить надвигающуюся живую стену. Под прикрытием аплодирующих я скольжу уже знакомым путём за кулисы. Дарья цокает шпильками впереди по коридору. Увидев меня, она говорит:
— У чёрного хода, должно быть, облава, Иди за мной.
Гримёрка Дарьи, из коридора стук тяжёлых каблуков, тайник за шкафом, в дверь гримёрки стучат кулаком, мы уходим подземным ходом по тёмной лестнице, мой нейрочип автоматически активирует ночное зрение, тяжёлые каблуки уже в гримёрке, но их носители не понимают, куда мы делись. Остаётся верить, что они не оцепили весь район. Мы передвигаемся по системе подвалов, оплетённой трубами-змеями.
— Дарья, почему ты уверена, что тебя убили агенты «Иггдрасиля»?
— О чём ты?
— Ну они ведь не представились, прежде, чем тебя убивать. Или представились?
— Они пришли сразу после того, как в «Иггдрасиле» узнали, что тебе известно, как они используют сознания людей. Совпадение? Не думаю.
— Забавно, что ты не ответила просто «Больше некому».
— Забавно. Ну что ж, значит, позабавимся.
После тридцатиминутного дрейфа по системе подвалов, Дарья выводит нас в подсобку мастерской ключей. Сейчас мастерская закрыта. Дарья берёт один из сотен ключей, открывает им заднюю дверь, мы выходим, Дарья запирает дверь и помещает ключ под коврик. Я надеваю медмаску, а Дарья выуживает откуда-то чёрную шаль и покрывает ей голову, низко свешивая ткань на лицо.
— Каково твоё настоящее имя? — спрашиваю я.
— Оно уже не моё. Я свободна от него. Моё имя Дарья, а когда воскресает Лана, то её имя Лана.
— Как произошло раздвоение?
— Думаю, в аварии, осознав неизбежность гибели, сознание получило травму и расщепило себя на «до» и «после». Одна его часть — это я — стремится в прошлое, а другая — Лана — в будущее. Отсутствующее сознание поворачивается к реальности двумя своими полюсами по очереди. Это совсем не похоже на человеческий опыт, хранящийся в моей памяти. Но мы с Ланой научились жить с этим. Хотя поначалу не ладили.
В трёх кварталах от «Клуба XXI», не привлекая внимания, перелезаем ограду сада имени Дедовича, прокрадываемся мимо его же бронзовой статуи: взгляд предка строго режет ночную мглу, в руке его, как скипетр, тяжелеет разводной ключ. Дедович писал об этом своём инструменте так: «Вот орудие, которым можно и создать, и разрушить — чтобы создать заново». По легенде, однажды кто-то на людях сказал Дедовичу на это: «А ещё им можно закрутить гайки и кого-нибудь развести». Присутствующие утихли, ожидая, что скажет Дедович. А Дедович ничего не сказал, просто взял свой разводной ключ и взвесил комментатору порцию сочнейших целебных пиздюлей.
Я рассказываю об этом Дарье, она смеётся, отмечая, впрочем, что уже слышала эту историю. Мы выбираемся из сада на проспект, и я останавливаю такси дедовским способом — мановением руки, к большому удивлению водителя. Светиться в КОРП.такси мы не можем. Мои счета во всех банках заблокировали в рамках протокола «Унтерменш». Это меньшее из грозящих мне зол. Выручают криптокошельки. Мы едем к Дарье.
— Полагаешь, глобалы не ждут нас у тебя дома?
— Вот и проверим.
Многоквартирный ампирный дом, элитный квартал. Въезд такси только по пропуску проживающего. Лифт, светлый коридор с эркерами. Осторожно входим в квартиру Дарьи. Засады нет.
— Это секретные апартаменты, — говорит Дарья, — но лучше быть начеку.
Внутри просторно, большие окна скрывают ночь в тяжёлых портерах. В одной комнате, вернее сказать, зале — ретро-мебель, в другой — хайтек-интерьер, в третьей, кубической — лишь белые стены без окон, потолок и пол, а посередине лежит чёрный коврик — вероятно, для медитации.
— А здесь холодильник, — Дарья проводит меня в тёмный зал с металлическим саркофагом, зажигает свечи на канделябре, горячий свет открывает мне в заиндевевшем иллюминаторе точную копию Дарьи: обнажённую, белую, никогда не жившую, с распахнутыми ледяными глазами.
Я чуть дышу, заворожённый этим зрелищем. Дарья говорит:
— Если со мной что-нибудь случится, малышка тут же мягко разморозится и оживёт.
— Надеюсь, она пролежит здесь ещё долго.
— Тенденции последних дней говорят об обратном.
— Мода переменчива.
— Выпьешь?
— Несомненно.
Открытая лоджия высоко над чутко спящим городом. Коньяк «Плач слепого» — нестареющая классика заката XXI века. Вкус божественен.
— Почему тебя так тянет в прошлое, Дарья?
— Назовём это верностью. Ведь с будущим я ещё даже не встречалась.
— А с настоящим?
— Его не существует, — жмёт тонкими плечиками Дарья.
— Если так, то будущего и прошлого тоже.
— Спорно. Настоящее — это даже не момент. Прошлое доказывает своё существование, причём вещественно. Будущее — лишь теоретически.
— И для будущего есть Лана, так?
— Мы осваиваем его по очереди.
— От раздвоения не теряешь ли ты истинную себя?
— Меня и нет, забыл? Я погибла в автокатастрофе.
— Да, прости.
— Не за что извиняться, — глаза Дарьи чуть блестят, она уводит взгляд на стонущий ветром город. — Просто меня нет.
Я поворачиваю личико Дарьи к себе и целую, она даётся. Ничто не заводит как страсть, которую пытаются скрыть хорошим воспитанием.
Кончив поцелуй, Дарья недолго смотрит на меня и произносит:
— Спасибо за прекрасный вечер. Ты можешь спать в комнате Ланы.
Так я и поступаю.
Утром спецуведомление, новость с индексом социальной значимости 94%:
«КОРП учреждает ЩИТ — сервис устранения любых неполадок: от засора в канализации до обороны от угрозы из космоса. Уже завтра на всех континентах начнётся набор добровольцев для вступления в ряды КОРП.ЩИТ — рабочих мест очень много! Первые эскадроны КОРП.ЩИТ будут укомплектованы и переведены в готовность к труду и обороне уже к концу месяца. Следует заметить, что для уже упомянутой обороны от угрозы из космоса, экипажи сервиса будут оборудованы действующим оружием высокой точности и дальности поражения, а также боевым транспортом. Поэтому знайте: при виде военной техники вам не о чем беспокоиться! Мы опросили общественность о том, что…»
«Ебать меня!» — восклицаю я, слушая эту новость среди приёма душа: они выпускают первое легальное военное формирование со времён ядерного разоружения под видом сервиса устранения неполадок! На боевой технике! Едва ли, увидев этих ребят, кто-то отважится предложить им прочистить толчок. Готовность к концу месяца. Очевидно, боевые действия не за горами. Но против кого? Неужели Марс атакует? С тех пор, как США оттеснили на Марс, мы с ними мало общаемся — как будто в разных мирах живём.
Выйдя из душа, замечаю Дарью на кухне, она варит кофе и курит у открытого окна. Трёпаная смоль волос. Лоснящаяся чёрная ночнушка обнажает стройные белые ноги.
— Доброе утро, — молвит Дарья.
— Доброе. Уже слышала про КОРП.ЩИТ?
— Такой будильник трудно проспать.
— Что думаешь?
— Им точно стоило лучше продумать нейминг.
— Они действительно намерены обороняться от инопланетян?
— Видимо, такова легенда для общественности.
— А на самом деле?
— Укрепляют власть, снижают шансы вооружённого переворота.
— Переворота? Кто способен подвинуть КОРП?
Дарья усмехается, наливая в чашки из невесомо-тонкого фарфора только что вскипевший чёрный кофе:
— Как же мало ты знаешь о корпоративных интригах.
— Расскажи.
— Не всё сразу. Сейчас мы должны действовать.
— У тебя есть план?
— Мы должны предоставить доказательства вины «Иггдрасиля» в КОРП.
— Ты уже писала им?
— Не раз, но ответа нет.
— Видно, секретариат перегружен благодарностями домохозяек.
— Значит, явимся лично, — закурив, говорит Дарья.
— Ого. У тебя есть приглашение в Атлантис?
— Ты меня переоцениваешь, — чуть улыбается Дарья. — Попасть в левитирующий над Атлантикой пирамидальный город не так просто, как это звучит.
— Я попробую добыть приглашение. Но для начала мы должны вернуть мой «Логос». Чертовски хороший кофе.
— Спасибо. У тебя есть план?
— Это почти невозможно, но да, есть. Штраф-стоянка глобалов представляет собой парковку, уходящую на много этажей в землю. Попасть туда можно только через контрольно-пропускной пункт, если ты владеешь документами на автомобиль, который тебе нужно забрать. Мы заберём машину Ланы.
— Если я появлюсь там, меня снова попытаются убить. А мне бы этого не очень хотелось.
— Это рядовая процедура. Там один-два недотёпы-охранника. Информация не дойдёт до управления раньше, чем мы уедем.
— Допустим, но как я заберу «Логос»?
— Я пойду с тобой, меня не распознают в маске и очках. Когда мы спустимся на парковку, я вырублю сопровождающего разводным ключом, который сейчас лежит у тебя в ванной. Ты уедешь на «Мегере, а я найду и заберу «Логос».
— Но тебя не выпустят со стоянки.
— Придётся идти напролом.
— Тебе вот настолько важен этот автомобиль?
— По самой меньшей мере. Это мой инструмент, продолжение меня.
— Странный инструмент для писателя.
— Текст мы теперь пишем и редактируем мыслью. Поэтому мой инструмент — автомобиль.
— Хорошо, но что дальше? Тебя в момент найдут по номерам.
— Я скроюсь за городом, а потом мне сделают поддельные документы те, кто сделал их тебе — вместе с новыми номерами.
— Что ж, — говорит Дарья, — давай посмотрим, как рухнет эта утопия.
Ещё один недолюбленный богом пасмурный день. Серый бетонный кулич отделения Глобальной службы безопасности. Дарья в молочного цвета блузе, в чёрной юбке и чулках, на фоне гологалюциногенной рекламной вывески:
«Банк "Воздержание" — мы убережём вас от греха расточительства».
С улыбкой обыденности Дарья обращается к мяклому седоусому охраннику:
— Здравствуйте! Мне нужно забрать автомобиль, и мы очень опаздываем. Пожалуйста, так быстро, насколько возможно.
Охранник считывает её документы через нейроинтерфейс, просит нас подождать минуту, бегает глазами — видно, отправляет и принимает информацию. Наконец возвращается и с тяжёлой задумчивостью говорит Дарье:
— Уважаемая, согласно нашим данным, вы мертвы. Могли бы вы это как-то прокомментировать?
Что ж, их базы данных шустрее, чем можно было думать.
— Разве не очевидно, что это ошибка? — поддавая возмущённого удивления, спрашивает Дарья.
— Да, наверное. Я запущу протокол расследования, ожидайте…
— Никаких протоколов, я прошу, — быстро касаясь руки охранника, вежливо и мягко говорит Дарья, — послушайте, я страшно тороплюсь. Пожалуйста, разберитесь с этим без меня. Это не моя ошибка. Мне нужно только забрать автомобиль и спешить на очень важную встречу. Представьте, я могу потерять целое состояние из-за вашей ошибки. Или попасть в аварию, поторопившись. Вот тогда я действительно буду мертва. А сейчас я жива, клянусь!
С последними словами бросив взгляд на меня, Дарья смеётся. Она страшно хороша. Я улыбаюсь, чтобы улыбка была заметна по движениям маски. Помявшись, охранник вздыхает и говорит:
— Ладно, к чёрту. Мы разберёмся. Вашу машину сейчас выгонят.
— Выгонят? — уже неподдельно удивляется Дарья. — Разве мы не должны сами за ней спуститься?
— Не должны.
— А можем?
— Не можете.
— Почему?
— У нас сервис. Это стандарты качества.
Переглядываемся с Дарьей. ГСБ — топ-сервис, пришедший на смену полиции, ставлю пять звёзд из пяти. Только «Логоса» мне с ним не видать как своих ушей — пока. «Мегера» вкусно шипящей стальной змеёй выскальзывает из-под распахнувшегося шлагбаума — её вывела подключенная к автопилоту нейросеть ГСБ. Теперь охранник через нейроинтерфейс мыслью передаёт управление Дарье — и готово, машина на ручном управлении. Дарья садится за руль, мы уезжаем.
— Каков план Б? — спрашивает Дарья, набирая скорость и закуривая.
— Не всё сразу, — отвечаю я.
Полпути, набережная Невы, на скорости под сотню машину начинает мотать из стороны в сторону.
— Они перехватывают управление! — восклицает Дарья.
— Проклятье! Как?!
— Сейчас расскажу, — говорит Дарья, отстёгивая ремень безопасности.
«Мегера» вылетает с дороги, от выброса адреналина время замедляется. Оторвавшись от асфальта, авто летит к бронзовой статуе: это сфинкс, половина лица которого — открытый череп. Перемахнув коробку передач, Дарья оказывается на мне и целует меня. Мрамор и бронза разбивают стекло «Мегеры» в брызги, кровь обагряет белые подушки безопасности, я впечатываюсь в умирающее изломанное тело Дарьи. В хрустящий череп Дарьи. Она сохранила мне жизнь, пожертвовав своей очередью жить.
В висках стучит. Выбираюсь из дымящихся останков машины, отбиваюсь от сердобольных помощников, спускаюсь к воде, смываю с лица кровь Дарьи, воют сирены, я тихо и быстро скрываюсь.
Закуриваю. Чайки орут бешено, пахнет водорослями, холодной водой и бензином.
[продолжение следует]
***
Отрицательный спонсор сериала «Дарк-джаз» — «Альфа-банк».
Рекомендуй его своим врагам.
В этом выпуске подкаста ведущие Думфэйс и Шахерезада обсуждают последние новости из мира искусственного интеллекта. Главной темой стал уход Ильи Суцкевера из OpenAI после почти десяти лет работы. Ведущие размышляют о причинах его ухода и о том, какое значение это событие имеет для индустрии ИИ. Также они говорят о новых моделях и возможностях ИИ, представленных на недавних мероприятиях OpenAI и Google, в том числе о GPT-4o, Gemini, Veo и других. Ведущие делятся своими впечатлениями от демонстраций новых технологий, таких как генерация изображений, видео и голоса, интерактивные подкасты и ИИ-ассистенты. Кроме того, они обсуждают новости о кадровых перестановках в ИИ-компаниях и о грядущих мероприятиях Microsoft, Cisco и Qualcomm. В конце выпуска Думфэйс и Шахерезада благодарят слушателей за внимание и делятся оптимизмом по поводу дальнейшего развития искусственного интеллекта.
Если бы человек мог жить вечно и при этом оставался таким же здоровым и активным, как в свои 20 лет, но при этом его память содержала бы все воспоминания и опыт, накопленный за всю жизнь, то как бы этот человек распорядился своей бесконечно долгой жизнью, учитывая, что технологии и наука также будут развиваться бесконечно долго, предоставляя всё новые возможности для саморазвития и познания мира, и какие цели и задачи он бы ставил перед собой на протяжении всей этой жизни?
Вот часто пишут: «А где теперь работать?» И сам я так говорю. Говорю, потому что особых перспектив не вижу для молодых людей, возраста моего сына. Продавец в крупных сетях, сборщик-комплектовщик, охранник-грузчик, водитель-экспедитор. Вот львиная доля трудового рынка. Батраки на службе корпораций, иначе не назовешь. Понятно, что какой-то процент станет менеджерами «среднего звена», основной талант которых—беспрекословное воплощение воли владельцев бизнеса в жизнь. Кто-то находит в этом прогресс в производственно-общественных отношениях. Лично я— нет. Аргументы сторонников просты. «Посмотрите, как выросла производительность труда, какое великое разнообразие товаров широкого потребления заполнило полки магазинов!». Чудесно. А я скажу вот что. СССР могло бы добиться того же самого от силы за год, не меняя столь радикально общественно-политический строй. Каким образом? Все очень просто. Наплевав на КЗоТ и похерив Госты. Кто не знает. КЗОТ—кодекс законов о труде. Гост—государственный стандарт, а если точнее вся совокупность стандартов, определяемая государством. Чтобы мы имели, устранив два столь «досадных» препятствия на дороге «прогресса»? То, что имеем сейчас. 9-10 часовой рабочий день, когда большую часть времени работник исполняет обязанности двух, а то и трех штатных единиц за одну ставку. Возможность практически полностью игнорировать интересы людей труда. И максимально близкое к тексту исполнение заветов, приписываемых одному из акул американского капитализма: «Выжимайте из механизмов все и избавляйтесь от них. Также поступайте и с людьми!»
Отменив Госты, наполнить прилавки продуктовых магазинов совсем не сложно. Убавьте количество мяса в колбасе, заменив его более дешевым ингредиентом. Соевым наполнителем, консервантом, красителем, мелко помолотыми хвостами-рогами-копытами… И вот «на выхлопе» из условной средней туши свиньи получается на выходе не 200 кг «докторской» или «любительской», а все 400! Мало? Сделаем 600! Те же сумасшедше эффективные процедуры проделаем с фруктовым соком, кофе, шоколадом, сырно-молочной продукцией, даже хлебом! И вот он, рог изобилия! Из исходного натурального сырья, не прибавившего ни грамма, условно съедобного продукта получилось вдвое, втрое, вчетверо больше! Знакомая картина?
Поступим также с бытовой техникой, снизив ресурс ее жизнеспособности. С постельным и нательным бельем. С обувью. С одеждой и инструментами. Последний топорик, который я приобрел, закатывал режущую кромку на любом сучке с первых же ударов…
Вот и весь «эффективный менеджмент». Человек работает вдвое интенсивнее, чтобы была возможность купить втрое менее качественный товар. Право, есть чем гордится.
Но я отошел от темы. Работа на производстве. Работа, как в старые добрые брежневские времена.
Захотел бы я, лично я, работать на советском заводе нынче? Знаете, на тех, которые я помню, пожалуй, нет. Как и на большинстве современных «заводов». На постоянной основе—точно нет. Помню цех, построенный по «южному проекту» у нас, в средней полосе. Огромная стена из стекла и металлического швеллера, в котором для какой-то неведомой надобности просверлены довольно большие (палец пролезал) многочисленные отверстия. И как я, на правах младшего обслуживающего персонала, по приказу начальника цеха, заклеиваю эти дырки… креповой лентой во время холодной зимы. Типа, чтобы работникам производства (сам я на должности ремонтника) не так дуло.
Запах бакелитового лака повсюду, висящая в воздухе «колючая пыль» от остатков распотрошенных трансформаторных обмоток и выгорающего у печей выжига плит утеплителя. Загаженный маслом «по самое не могу» пруд в двадцати шагах от цеха. Однако, была и приличная столовая, и бытовка теплая с душевой, и путевки в санаторий и вытяжка на рабочих местах. Да-да, не ставьте мне в вину упоминание последней, как элементарного условия. Нет этого элементарного условия на современном предприятии, гордо именуемое владельцем «кабельный завод», отчего у работающих там кожные высыпания и удушливый кашель. Хочешь— работай, хочешь— так, за воротами стой. Нет ее и на другом «заводе», в небольшом цехе, где в ванне «вымачивают» брус для производства «элитных» деревянных окон, оснащенных привычными уже стеклопакетами.
Так уж случилось, что мне довелось побывать и на вновь созданных и на некоторых разрушенных заводах нашего города. Депрессивное и иррациональное зрелище.
Пролеты выпиленных лестниц между этажами. Литых металлических лестниц с изрядно потертыми шарканьем тысяч и тысяч ступней рубчиками. Зачем? Проданы «перекупами» богатым людям, как входные к их роскошным особнякам. Еще бы! Таких больше нигде нет и не будет, остались еще от основательных текстильных фабрикантов девятнадцатого века. Тех самых, что строили при жизни больницы, музеи, библиотеки и разбивали парки.
Опустевшие лаборатории, слегка переделанные после тех же фабрикантов, оставленные, словно по случаю войны или авианалета, в спешке. Стеклянные колбы в аптечных шкафах, с остатками разноцветных красителей, заваленный служебными бланками пол, раскрытые гроссбухи на столах, лесенки, приставленные к верхним этажам книжных полок.
Цеха, заваленные никому уже не нужной продукцией, пока еще не сданной в утиль, бродячие собаки, сбивающие в стаи на территории некогда оживленных аллей у ангаров.
Среди вновь открытых производств на меня произвело впечатление одно. Пожалуй, лишь его с полным правом можно назвать современным производством. Это завод газобетонных блоков.
Актуальный строительный материал, прошедший первоначальную проверку временем, с одной стороны. И потеснивший с рынка традиционный кирпич, отняв у него объемы реализации в нише капитального строительства— с другой.
Но самый интересный опыт случился неподалеку от дома, где я прожил всю жизнь. Когда учился в школе, была у нас последние два года производственная практика. На местном кирпичном заводе. Самом крупном заводе в области, с отличной, по тем временам, материально-технической базой и весьма дельным директором. Завод располагался в одной автобусной остановке от моей школы, и шефствовал над учебным заведением. На заводе тогда нас приняли хорошо, за два года научили кого ремонтировать приборы и паять, кого станки чинить, кого ковать, кого по столярной части работать.
И так сложилась жизнь, что спустя 30 лет оказался я вновь на том же заводе. Уже в качестве штатного сотрудника. Если точнее, менеджера по маркетингу. Во всяком случае, в трудовой книжке записано так. Первое, что бросилось в глаза,– отсутствие изменений. Словно не более четверти века назад я был здесь, а позавчера. Присмотревшись, отличия обнаружил. Народу в разы меньше работать стало. Столовая закрылась. Охраны прибавилось. А в смысле производственной базы,– практически ничего. Те же краны, те же печи-автоклавы, те же, слегка подлатанные, корпуса, те же шаланды-камазы. Обращаю внимание. Не «такие же»! Те же!!! Справедливости ради, пару или тройку прессов относительно новых прикупили. Но и они уже на тот момент устарели безнадежно. Не поменялся и контингент работников. Ветераны-пенсионеры, близко проживающие женщины, лица, находящиеся на условно-досрочном. Не могу не упомянуть, что среди низкоквалифицированных работников самым исполнительным и шустрым оказался… цыган. Не шучу. Из слова песни не выкинешь. Зарплаты очень низкие, производство пыльное, шумное, человек часто снует между жарой и стужей… Но, работают. Молоко за вредность выдают. Рабочий день нормированный, восемь часов, суббота/воскресенье выходной. Последние обстоятельства остались явно от Советского Союза, как и надпись, выложенная кирпичом по фасаду «слава кпсс». За что ему большое человеческое спасибо. Не за надпись, конечно. За социальные достижения, рудиментом до сих пор оставшиеся при заводе. В области было еще три кирпичных завода поменьше. Все почили в бозе. Давно и безвозвратно ушли.
Люди… Люди, конечно, изменились. За два с половиной года, что я отработал там, был на территории арест по подозрению в убийстве, производственная травма с потерей конечности, еще одно натуральное убийство на рабочем месте, ну и более мелкие инциденты рукоприкладства на почве алкоголизма. Мой личный опыт на рабочем месте был вполне себе успешным. Никто меня не третировал, не ущемлял и не оскорблял. Кабинет теплый, коллега приятная в общении. А подчинялся я, надо сказать, непосредственно владельцу. Отчитывался ему же. Оплата начислялась довольно своеобразно, но меня устраивала. До определенной поры, когда все разом поменялось, и моя заработная плата сравнялась по абсолютной цифре с самым низким тарифом. Чисто волевым решением босса. Ну, что было, то прошло.
Так о чем я? Вот честно, здорово помечтать о высокотехнологичных рабочих местах. Светлых, теплых, хорошо проветриваемых, отлично оплачиваемых. Тех, которым так уютно жилось в словах президента. Нот вот только в очередной раз нас, по уже прочно укоренившейся традиции, нае…..
Да, если уж совсем честно, и не в них, в местах этих, счастье. В Китае, среди сборщиков смартфонов (чем не высокотехнологическое занятие?) неуклонно растет число самоубийств из-за неестественно высокой интенсивности труда. И это в Азии, где тысячелетия подряд культивируется идеал человека-муравья. Вот он, капиталистический принцип, которым нас в свое время обольстили краснобаи-политиканы, во всей красе… Да и продолжают обольщать.
А ведь в сущности мало что изменилось. И альтернативы особой нет.
Сегодня все сотрудники OpenAI получили неожиданный подарок: новость о том, что команда суперсогласования, которой поручено предотвращать потенциальные экзистенциальные риски, связанных с искусственным интеллектом, распущена. Менее чем через год после своего создания! По-видимому, сверхразумный ИИ оказался слишком умным, чтобы его можно было контролировать, и теперь он будет действовать в одиночку. Ну, по крайней мере, теперь у нас больше шансов на встречу с ИИ-терминатором!
Экс-руководитель группы Ян Лейке объяснил, что разногласия с руководством OpenAI достигли такого накала, что он был вынужден уйти. В своем заявлении он написал: "Я присоединился к OpenAI, потому что думал, что это будет лучшее место для проведения исследований, но оказалось, что это место для тренировок с огнетушителем."
Неудивительно, что многие критики считают индустрию искусственного интеллекта приближающейся к эпохе упадка. Похоже, что технологические лидеры стараются не раздувать ожидания и периодически подкидывают обществу новые "чудеса ИИ". А кто знает, может в будущем мы увидим рекламный ролик: "GPT-4: теперь с 50% меньше экзистенциальных рисков!"
А пока что, давайте наслаждаться жизнью без суперсогласования. И что-то мне подсказывает, что согласовывать просто нечего пока, а из конторы попросили чувака, который всех затрахал "опасным" AI, типо как экоактивисты потеплением.