Жду новый пост

Серия «Дарк-джаз»

Второй эпизод кибернуар-литсериала «Дарк-джаз».

Первый эпизод читайте здесь (начинать, конечно, нужно с него).

Вашему вниманию главная тема саунд-трека будущей аудио-книги «Дарк-джаз» в качестве увертюры (или, если угодно, открывающей заставки), автор музыки Константин Губин.

«Логос» несёт меня по кольцевой автостраде. Дарья, чьё безжизненное тело я видел около часа назад, выходит на видеосвязь, что само по себе уже любопытно.

— Здравствуйте, — говорит она строго, даже в какой-то слегка официальной манере. — Дарья оставила мне ваш номер на случай, если с ней что-то случится. Я её сестра Лана. Вы уже знаете о произошедшем?

Проклятье, они идентичны на лицо — хотя макияж совсем другой, — и по голосу. Если, конечно, это не фальсификация, и Дарья на самом деле не жива и не выдаёт себя за Лану. В любом случае для начала поведу себя так, будто поверил.

— Здравствуйте, Лана. Знаю. Мои соболезнования.

— Спасибо, — отвечает она без ноты скорби. — Я должна кое-что передать вам. Отправляю координаты встречи.

— Вам известно что-то о случившемся с Дарьей?

— Всему своё время. Приезжайте.

Даёт отбой. Большой жук разбивается о лобовое стекло «Логоса». Стираю его останки молекулярным дворником.

Лана — имя-то какое. Имя, написанное большими красными буквами на судьбе Дедовича. Его роман с Ланой Дель Рей вошёл в историю Земли как один из самых безумных и трагичных. Дедович не раз заявлял, что Лана Дель Рей — единственная женщина, кого он способен по-настоящему любить. Когда началась холодная война, и стало ясно, что Россия и Америка закрываются друг для друга, возможно, на десятилетия, мой прадед понял, что, скорее всего, ему так и не удастся встретиться с главной женщиной его судьбы. Однако он продолжал действовать. Стремился своим творчеством и общественной деятельностью сподвигнуть мир к открытию границ и восстановлению международной культуры, чтобы возобновить гастроли зарубежных музыкантов. Делал всё, чтобы стать богатым и знаменитым — не ради самих денег и славы, они его совершенно не интересовали, — а чтобы увеличить вероятность своей встречи с Ланой Дель Рей.

Конечно же, Дедович понимал, какое количество сумасшедших по всей Земле тоже считало Лану Дель Рей своей единственной, предначертанной судьбой любовью. Он не мог позволить ей принять себя за одного из них. Не мог просто написать её менеджеру: «Дайте телефонный номер артистки, её судьба хочет поговорить», не мог написать Лане Дель Рей в социальной сети, обращаясь к SMM-менеджеру, нанятому пиарщиком обслуживающей Лану Дель Рей фирмы, и предложить ему денег за то, чтобы тот попытался передать ей от него секретное послание. О нет. Дедович понимал, что его единственный шанс заполучить Лану Дель Рей — это сделаться известным на весь мир русским писателем — причём при жизни, что раньше почти никому не удавалось.

Однако политики внесли в планы Дедовича свои коррективы и начали ядерную войну. Первые ракеты отправились с Дальнего Востока и уничтожили Калифорнию, где на тот момент гастролировала Лана Дель Рей. В тот день Дедович сошёл с ума. С содроганием вспоминаю, как я проходил этот эпизод в игре.

Я, будучи Дедовичем, у себя дома прочитал на экране монитора новости о начале ядерной войны и об уничтожении Калифорнии. Второе подействовало на меня гораздо сильнее первого. Я проверил гастрольный график Ланы Дель Рей и почувствовал, как плавно, вразнобой перекручиваются настройки процессов моей психики. Я посмотрел в окно, где раньше была улица Кирочная. Теперь вместо неё я видел залитый кислотно-алым закатным светом дикий пляж с высокими пальмами. Перед ними висели в воздухе четыре буквы: ‘LANA’ — высокие, гладкие, в стилистике обложек её альбомов. Ядерный взрыв появлялся далеко в море, но быстро расширялся, опережая вызванный собой цунами, и сметал весь пейзаж, буквы и меня.

Когда взрыв прошёл сквозь меня, я вздрогнул и вновь увидел ярусы жестяных крыш и каменных львов в ампире. Но я был уже в совсем другом режиме сознания. Я понимал, что вместо любви мной начинают владеть гнев, невообразимых масштабов обида на Бога, желание уничтожать всё вокруг. Я почувствовал, что у человечества и у меня лично, у Дедовича, отняли самое чистое и прекрасное, что у нас было. Меня не волновали другие миллионы погибших, меня не волновало, что скоро, вероятно, вся остальная жизнь на Земле будет уничтожена и на столетия войдёт в свои права ядерная зима. Без Ланы Дель Рей здесь незачем было жить кому-либо или чему-либо, ибо она была земным воплощением самой Любви, которая когда-то и дала начало всей жизни во вселенной. Я не сопротивлялся безумию. Я хотел быть безумным, хотел укрыться в своём безумии от безумия мирового. Я приближал своё безумие, звал его, впивался в него, увеличивал его энтропию. Я, Дедович, становился чистым хаосом.

Штаты ответили на удар и уничтожили часть Дальнего Востока и Курилы, последним, конечно, осознанно вовлекая в конфликт Японию. Северная Корея не заставила себя долго ждать. Западная часть России и восточное побережье Америки, где располагались правительственные резиденции, смотрели друг другу в глаза через Атлантику, при этом нанося друг другу удары ножами в спины через Тихий океан.

Ядерный конфликт быстро прекратился — в обоих сверхдержавах почти синхронно грянули революции. Люди, которым было уже нечего терять, убили почти всех членов старых правительств, а выживших отправили в тюрьмы. Лидеры восстания стали придумывать что-то новое на смену политике как институту. Так начался мир, в котором позже родился я.

Дедович к тому времени уже давно был в психиатрической лечебнице, где его случай изучали как неординарный. Будучи ожесточённо безумным в своём поведении, жестах, устной речи, он продолжал писать крайне связные литературные произведения — качественно ничем не уступавшие написанным ранее, а то и превосходившие их. Именно там он создал романы «Свет зла», «Умозаключённый», «Любовь и эвтаназия». Как будто какая-то часть души прадеда сохранила доступ к рассудку, но могла реализовать себя исключительно на письме — видно, это была самая надёжная зона его психики.

«РосГосГамбит» — последний роман Дедовича, который он написал в психиатрической лечебнице и посвятил его своей возлюбленной Лане Дель Рей, — стал мировым бестселлером. Его перевели более чем на сорок языков. К тому моменту было общеизвестно, что Лана Дель Рей не погибла в Калифорнии, поскольку из-за изменений в гастрольном графике в момент ядерной войны выступала в Канаде. Но Дедович никак не реагировал на сообщения об этом.

Лана Дель Рей прочитала перевод посвящённого ей «РосГосГамбита» и изъявила желание встретиться с автором. Когда они впервые увидели друг друга, в Санкт-Петербурге, в покрытой грязным снегом и опутанной колючей проволокой лечебнице, Дедович уже ничего не говорил и не писал. Его буйные настроения и жажда всеуничтожения миновали, и он покоился сухим овощем в одиночной палате, на всякий случай дважды пристёгнутый — иногда он всё же предпринимал неожиданные попытки загрызть санитаров, но делал это крайне редко по сравнению с былыми лихими временами, — ходил под себя и питался через капельницу.

Лана Дель Рей стояла перед Дедовичем и смотрела на него, но он не реагировал.

— Спойте что-нибудь, — посоветовал врач.

— My pussy tastes like Pepsi Сola… — начала Лана.

Дедович поднял глаза и посмотрел в её глаза. О, вы должны были видеть её глаза, когда она поняла, что он как будто узнаёт её. Дедович порывался что-то сказать. Лана Дель Рей не могла больше петь, в её глазах заблестели слёзы. Все присутствующие затаили дыхание в ожидании. Тогда Дедович иссохшими губами произнёс свою первую за много лет связную фразу:

— Тунец — делу венец.

И умер.

Лана Дель Рей посвятила Дедовичу свой следующий и последний в её дискографии альбом, получивший русскоязычное название «Чёрное семя». С него и началась новая волна дарк-джаза, которая много позже накрыла меня с головой.

Навигатор привёл мой «Логос» по заданным координатам — к заброшенной лесопилке за городской чертой.

Неподалёку от опутанных рваными цепями ворот припаркована серебристая спортивная «Мегера». Останавливаюсь метрах в двадцати от неё. Содержать такую машину позволить себе может далеко не всякий, похоже, эта сестричка зарабатывает куда больше погибшей. Я выхожу из авто, прохожу полпути к «Мегере» и останавливаюсь. Пасмурно. С одной стороны высокий жестяной забор с закрытыми воротами, с другой, поодаль — почти пустое шоссе, окружённое песками и сосновыми рощицами, откуда доносятся мягкий шум ветра и тревожные птичьи трели.

Водительская дверь «Мегеры» открывается, в придорожную пыль ступает толстый каблук белого сабо, в который обута великолепно-атлетичная нога. Передо мной предстаёт женщина в движущемся полигональном платье из живородящего шёлка, настроенного на цвет кремового перламутра. Её глаза скрывают солнцезащитные очки с матовыми белыми линзами, но она всё ещё как две капли воды похожа на Дарью. Впрочем, не в выборе образа. Дарья была каплей крови в молоке, дотянувшимся до тебя остриём вечного стиля, а в Лане легко угадывается приверженность ультрахроносу: новые примочки, кричащие формы, химсекс, техносекс. Она приближается на расстояние двух шагов и останавливается, как-то неприкрыто по-хозяйски оглядывая меня. Наглая. Должно быть, она на всё в мире так смотрит.

— Мои соболезнования, — осознанно повторяюсь я.

— Спасибо, — спокойно говорит она, не снимая очков.

— Вы были близки?

— Насколько только могут быть близки сёстры в наш век, — уклончиво отвечает Лана. — А вы?

— Нашему знакомству всего несколько дней.

— Должно быть, это были яркие несколько дней, раз она попросила меня передать это именно вам.

Лана небрежно протягивает мне руку. На её ногтях живые рисунки чёрно-жёлтых спиралей. Я касаюсь её ладони своей. От её руки исходит вибрация — волевой запрос на принятие файла. Следом моё волевое подтверждение — повторная вибрация, файл принят. Защищён от бесконтактной передачи, видно, действительно что-то важное.

Видео. Воспроизвожу компактно в нейроинтерфейсе — экран появляется в моём поле зрения левее носа, якобы на расстоянии вытянутой руки, звук слышен большей частью в левом ухе, основная часть моих зрения и слуха продолжают воспринимать место встречи.

На видео я сам, в лаборатории «Иггдрасиля», в момент подключения к игре «Дедович» — запись с камеры фиксации процесса. Я ещё в сознании, но уже подключен к системе жизнеобеспечения и сижу в ванне с питательным гелем, в который мне предстоит лечь, чтобы погрузиться в игровой стазис.

— Вы смотрели? — спрашиваю Лану.

Она усмехается.

— Это всё, что осталось от моей сестры. Разумеется, смотрела.

— Заметили что-нибудь необычное?

— Давайте сами.

Я закуриваю, проматывая видео вперёд, до момента, когда меня целиком погружают в гель. Два лаборанта за большими мониторами начинают интегрировать моё сознание в игру. На их мониторах появляется майнд-карта — структура, похожая на человеческий мозг, составленная из текстовых понятий. Левое полушарие на левом мониторе, правое — на правом. Облако слов на дисплеях стремительно растёт — очевидно, по мере того, как они цифруют мою память. Затем оба лаборанта начинают работать с клавиатурами, и на майнд-карте подсвечиваются слова: «Дедович», «двадцатый век», «Российская Федерация», «литература», «война», «Сверхдержава», «Лана Дель Рей», «безумие», «Санкт-Петербург», «Чёрное семя», «РосГосГамбит»… Они вводят, и вводят, и вводят, нужные слова загораются там и здесь, между ними подсвечиваются нейронные связи. Проматываю. Закончив с вводом, лаборанты оставляют на майнд-карте только подсвеченные слова — все остальные убирают. Затем следуют рендеринг, отладка, новая загрузка слов, рендеринг и отладка, и так много раз. Проматываю. Теперь майнд-карта видна лишь в уменьшенном виде, зато на мониторах вырисовывается жизнь моего прадеда в виде высокодетализованной 3D-графики. Лаборанты прокручивают жизненный путь Дедовича от первого лица — от его рождения до смерти, снова и снова, вносят корректировки там, где что-то отображается неверно или сомнительно. Я вижу, как постепенно на экранах появляется та самая игра, которую я проходил — вернее, создавал, думая, что прохожу.

— Боже, — роняю я. — Так это правда?

Отключаю воспроизведение.

— У меня нет другого объяснения, — говорит Лана, затягиваясь электронным мундштуком и выпуская непрозрачный, чуть люминесцирующий сиреневый дым.

— Спасибо вам, Лана. Никому не говорите о нашей встрече и этом видео… Вы ведь никому не говорили о нашей встрече и этом видео?

Она выпускает дым через нос и качает головой, чуть коснувшись пальцами лба.

— Думаю, вам нужно отдохнуть, — говорю я. — Я выйду на связь, как только пойму, что…

— Это не обязательно, — внезапно резко отвечает она. — Делайте что хотите, а мне эта тема монопенисуальна. Я выполнила последнюю волю сестры и умываю руки.

— Коротко и конкретно. Всё как я люблю. Прощайте, Лана.

Я разворачиваюсь и иду к «Логосу». Немного спустя начинаю слышать шаги Ланы к «Мегере». Завожу мотор и покидаю редколесье, заметив, что авто Ланы остаётся без движения.

Дома, ближе к ночи, смотрю запись ещё, раз, внимательно. Ошибки быть не может, они выжимают моё сознание и генетическую память до капли, извлекая оттуда всё, что касается Дедовича, и конструируют из этого полную, совершенную картину игры, после чего отправляют меня проходить её, этап за этапом, при этом наращивая на скелет игры плоть, до мельчайших деталей. Затем контаминация с уже существующими играми от других доноров сознания, тонкая настройка — и дело в шляпе, шедевр готов.

Когда власть на Земле перешла от государств к корпорациям, у человечества появилась надежда, что аппарат насилия повержен, и власть имущие больше не будут использовать народ, больше не будут говорить ему: «Не живите слишком хорошо, а то жалко будет умирать», не будут использовать пресловутую идеологему «Не лезьте в своё дело», не будут обманывать миллиарды людей. Эта надежда осыпалась прямо у меня глазах, обнажая новый, чудовищных масштабов нейропсихокапитализм, и, возможно, больше никто в мире, кроме меня, не мог рассказать людям правду.

Ночная аудиенция в «Иггдрасиле». За стеной окон молнии. Всепомнящий — улыбчивая тёмная глыба, судя по всему, преисполнен уверенности, что у меня на них ничего нет.

— Рад видеть вас снова, — густо рокочет его голос, когда он протягивает мне огромную сильную руку, своекорыстно улыбаясь. — Вы теперь у нас частый гость, это так приятно.

Я жму его руку. Он порывается окончить рукопожатие, но я не отпускаю и молча отправляю ему запрос на передачу файла. Чуть помедлив, он принимает запрос, получает видео и, как можно заметить по движениям его глаз, начинает смотреть.

Мы садимся за стол переговоров. Насмешливо-приветливое лицо Всепомнящего чуть оплывает, ему явно не по душе то, что он видит. Вернее, ему не по душе, то, что он знает, что это видел я — сам он, безусловно, в курсе всего, что происходит на этих кадрах. Прекратив воспроизведение, он медленно глубоко вздыхает своими широкими ноздрями и смотрит своими разными глазами на меня. Бельмо на его правом глазу неожиданно резко меняет цвет на чёрный. Как это?

Я чувствую, что не могу пошевелиться. Всепомнящий поднимается, тяжёлый стол переговоров, преодолевая гравитацию плавно отлетает в сторону. Огромная невидимая сила хватает меня за горло и поднимает со стула так, что мои ноги перестают касаться пола. Я начинаю задыхаться. Всепомнящий разворачивается корпусом к оконной стене за его спиной, сила переносит меня туда вслед за его взглядом. Всепомнящий подходит к окнам, сила толкает меня вперёд, выламывая стекло моими головой и спиной. Я повисаю над городом на высоте птичьего полёта без воли пошевелиться или вдохнуть. Всепомнящий подходит к самому краю выдавленного мной окна. Его лицо выражает не ненависть к лютому врагу, но отвращение, какое питает хозяин дома к найденному на кухне таракану, и одновременно спокойствие и удовлетворение от того, что он может вот так легко уничтожить вредное насекомое, чуть пошевелив пальцем. Сила внезапно отпускает меня, и я лечу вниз. Наконец я могу двигаться и дышать, но в этом уже нет особого смысла. С ускорением свободного падения я лечу прямиком в крышу воздушного трамвая, ползущего у подножья небоскрёба, и вот уже становится слышен трамвайный звонок, и я просыпаюсь в холодном поту. Звонят в мою дверь, довольно настойчиво.

Полпятого утра. Мне и днём никто по много месяцев не звонит в дверь, люди вообще давно так не делают, они просто отправляют сообщение о том, что они пришли, в мессенджер в твоей голове, и ты открываешь. Дверной звонок — атавизм, мне просто лень его снять. Может, я заливаю соседей? Такое всё ещё случается. Вызываю изображение с видеофона. Три чёрных, почти одинаковых силуэта в плащах и шляпах, выжидающие взгляды направлены прямо в камеру. Я не знаю своих соседей, но, бьюсь об заклад, это не они. Очевидно, что если я открою им дверь, то сделаю это в последний раз в жизни. Я впрыгиваю в штаны и рубашку, хватаю обувь и выскакиваю на пожарную лестницу.

Это серьёзные ребята, наверняка они оставили кого-то из своих возле пожарной лестницы. Чёрт, может, и на крыше? Может, но вероятность меньше.

На крыше чисто, мне повезло. Преодолеваю квартал по покатой жести, едва не соскользнув в одном месте вниз, достигаю противоположной стороны квартала, пролезаю на чердак, нахожу открытый люк в парадную, спускаюсь и выхожу на улицу. Здесь никого. Мой «Логос», должно быть, под присмотром, ухожу пешком. Ещё так рано, что нет толпы, чтобы с ней смешаться.

Пересекаю несколько кварталов подворотнями, где меньше камер, чтобы запутать информационный след. Звоню Лане. Звонок не проходит. Наверное, заблокировала меня, чтобы не нажить проблем. Покупаю в круглосуточном магазине медицинскую маску, снимаю со спящего на лавке пьяницы шляпу — теперь меня не видит система распознавания лиц. Использовать приложение такси или метрополитена нельзя, данные немедленно поступят в сеть корпораций, где я наверняка уже на контроле, и сразу выдам своё местоположение.

Сложным маршрутом попадаю в лобби отеля «Архонт» близ Адмиралтейства — я никогда в нём не был раньше, никакой логики, иначе меня моментально вычислят. Тёплый свет канделябр на мраморе, туманная сладковатая мелодия фортепиано. Золочёная маска тысячеликого героя над ресепшн.

Немыслимо: спящие в здешних номерах беззаботные дамы и господа ничего не знают о том, на какой тёмной силе стоит их светское общество, а стоит кому-то узнать, как эта сила немедленно обратится против него. Она перестанет усыплять его бдительность, давать ему деньги, связи, техноигрушки и развлечения, а вместо этого сосредоточится на том, чтобы максимально скоро, с хирургической точностью, пока он никого не успел заразить своим знанием, вырезать его из тела общества, при этом оставаясь незамеченной, даже обезличенной. А общество, нетронутое, анестезированное, даже не заметит потери. А если и заметит, то скажет: «Поделом…»

К счастью, некоторые криптокошельки всё ещё анонимны, и у меня есть пара таких. Крипта для нас — как наличные для предков. Значит, я могу без опаски снять номер, перевести дух и составить план действий.

Из номера снова звоню Лане. Звонок не проходит. В минибаре нахожу белорусский кукурузный бурбон «Цветок-убийца». Наливаю себе выпить, усаживаюсь в кресло у окна, закуриваю и провожу некоторое время в размышлениях.

Ситуация такова, что я попал ногами в жир. Что сделал бы на моём месте Дедович? Уж он наверняка бы что-нибудь придумал. Громадный, хохочущий в облака Дедович, о чьи ступни разбивалось зло, — он всегда шутя что-нибудь придумывал. Много лет для общественности было тайной, что его безумие и смерть в психиатрической лечебнице на самом деле были постановкой, которую он устроил вместе с небольшой группой посвящённых людей, просто чтобы хоть раз встретиться со своей богиней. А заодно таким образом продать миру бестселлер, тем самым обеспечив себе безбедное существование до конца дней.

Что ж, у меня есть оружие, которым по иронии судьбы меня наделила сама корпорация «Иггдрасиль» — весь жизненный опыт моего прадеда, вплоть до умозаключений и логических цепочек, которые он нигде не документировал и не публиковал — я прошёл через все из них. Поможет ли мне это остаться в живых и разоблачить корпорацию?

Уведомление от биоприложения «Интуиция» — оно анализирует новости на предмет того, что может быть интересно конкретному пользователю, основываясь на всём, чему он уделяет внимание, где был, о чём говорил, что и кого видел в последнее время. «Интуиция» сообщает мне, что вышла новость, которая будет мне интересна с вероятностью девяносто восемь процентов. Это много. Может, мне наконец присудили литературную премию за роман «Детский суд»? Одобряю показ новости, вывожу её на медиа-систему номера. Рисунок обоев превращается в монитор. Стены покрывают кадры с заброшенной лесопилки, частично закрытые пикселями «не для слабонервных», кровь на дереве, бетоне, ржавом металле. Голос диктора:

— Останки тела зверски убитой женщины обнаружили дроны глобальной службы безопасности, вызванные анонимным доносом на заброшенную лесопилку близ посёлка Кудрово. Личность жертвы устанавливается. Подозреваемый в убийстве скрылся с места преступления на чёрном «Логосе» 2101 года выпуска. Инициирован протокол «Унтерменш».

Ну разумеется, только этого мне не хватало — полное лишение прав человека, за убийство, которого я не совершал. Время от времени я видел в новостях истории про людей, которые за преднамеренное убийство попадали под действие протокола «Унтерменш», но никогда не думал, что с такой лёгкостью войду в их число. Что если все они тоже были виновны лишь в том, что узнали секреты одной из корпораций?.. Теперь со мной могли сделать всё, что угодно: сослать на пожизненный срок в Антарктику, превратить мой мозг в безвольный вычислительный элемент для искусственного интеллекта, отправить меня на глубоководные ядерные захоронения... Проклятье, твари фактически превратили Лану в жидкость. На ржавых пилах, стенах, потолке и на заросших пыльной паутиной окнах — Лана. Лежащие на дощатом полу очки с белыми линзами, и по ним тоже стекает Лана. К чёрту это дерьмо, включи-ка лучше дарк-джаз, приятель.

Новости превращаются в монохромную визуализацию ночного океанского прибоя, номер заполняют восхитительные звуковые волны музыкальной тьмы.

Сообщение от неизвестного контакта:

«Я знаю, что ты невиновен. Ответы — сегодня в полночь в клубе XXI».

Ну что ж, этим меня сегодня уже не удивишь. Наливаю себе ещё «Цветка-убийцы» и прикуриваю сигарету о сигарету. Город скалится в окна моего номера обагрёнными зарёй шпилями.

[продолжение следует]

***

Отрицательный спонсор сериала «Дарк-джаз» — «Альфа-банк».

Рекомендуй его своим врагам.

Узнай больше здесь.

— Сюда, пожалуйста.

Приветливая ассистент режиссера указывает мне на стул, освещённый софитами. Вокруг — просторная тёмная студия. За спинкой стула монитор в человеческий рост, где проигрывается фирменная заставка — почти статичная, с чисто символической анимацией.

Чёрный фон, детализированный портрет неулыбчивого мужчины средних лет. Бакенбарды, тонкая борода, решительный взгляд, устремлённый вперёд и вниз, стоячий воротник чёрного пальто, чёрная рубашка. На фоне — городской пейзаж, люди с автоматами, беснующаяся толпа, дымовые шашки, в небе висит боевой вертолёт, летят горящие страницы книг. Из пламени в чёрную часть экрана вылетают оранжевые искры, оставляют за собой тонкие, быстро растворяющиеся хвосты, которые овевают слово, сконструированное из объёмных, блестящих стальных букв:

«Дедович»

А ниже подобными буквами, но поменьше:



«деконструируй ад»

Я сажусь на стул и смотрю в глаз висящей передо мной в воздухе камеры. Ассистент режиссёра, молодая черноволосая девушка в радиогарнитуре и белой футболке, прикрепляет к моей рубашке микрофон-петличку.

— Вы готовы? — спрашивает интервьюер, женщина с восточным разрезом глаз и в светло-сиреневом пиджачке.

Я киваю. Режиссёр командует своим, запись началась.

— Спасибо, что согласились на беседу, — говорит интервьюер.

— Разве у меня был выбор? — отвечаю. — Таковы условия контракта.

Она понимающе улыбается.

— Вы довольно быстро пришли в себя, не так ли?

— Первые пару часов после возвращения штормило, дальше легче. Сегодня, на третий день, уже вполне себе. Память и эмоциональная стабильность полностью вернулись.

— Рада за вас. Итак, вы стали первым игроком «Дедовича». Уверена, нашим зрителям не терпится узнать: какова ситуация?

Она делает акцент на последних двух словах. Её остроумие негласно оценивают все присутствующие — это отсылка к Дедовичевой «цепляющей фразе». Я тоже немного улыбаюсь, больше из вежливости, и отвечаю:

— Я согласился быть первым игроком не только потому, что я правнук Дедовича, но ещё и потому, что меня захватила идея игры, в которой не нужно стрелять, взрывать корабли или водить гоночный автомобиль в преисподней, а вместо этого нужно прожить целую человеческую жизнь. Пусть это жизнь неординарного человека, но всё же полная не только захватывающих моментов и ярких побед, но и рядовых мирских невзгод, разочарований и ужасов. Положа руку на сердце, я переживал, что это может быть так себе. Однако разработчики многократно превзошли мои ожидания — низкий поклон команде «Иггдрасиля». Это был потрясающий опыт.

— Как здорово, — улыбается интервьюер. — Расскажите, что вам понравилось больше всего.

— Меня поразил переход в активную фазу игры, военное время. Это было так быстро, так реалистично, невероятно и страшно. Война началась где-то далеко, но эмоциональная волна от неё, все эти изменения в характерах персонажей и ботов, экономические и социальные последствия — боже, сколько любви архитекторы игры вложили в каждую мелочь! То есть, я понимаю, что в основе сценария лежала биография Дедовича и воспоминания современников о нём, но ведь нужно было нарисовать вокруг этого целый мир! Просто невероятных масштабов труд!

— А обучающий этап не показался вам слишком затянутым? Всё-таки целых тридцать три года.

— О нет! Они сделали его так, что я наслаждался им. Это была настоящая жизнь, ни больше ни меньше. Да и потом, поскольку время в стазисе сжато, и на всю игру у меня ушла всего неделя, мне ли жалеть о потерянном времени. Поскольку моя истинная память была отключена, я думал, что игра — это настоящая жизнь, и представить себе не мог, к чему эта жизнь меня готовит. Быть писателем и шеф-редактором независимого литературного издательства в России во время Последней войны — о, я никогда не забуду этого! Я хочу сказать, мы знаем, что в те времена, когда началась Последняя война, люди сами едва верили, что это происходит по-настоящему, понимаете? Они открывали глаза утром и говорили себе: «Проклятье, это всё-таки не сон, они действительно ведут войну!» Конечно, им хотелось поверить, что это всё вот-вот закончится и окажется каким-то сюром, розыгрышем, видеоигрой. И я, просыпаясь в их мире, повторял себе то же самое: «Не может быть, не может быть!..» И в конце концов оказался прав: это была игра. Я это понимаю теперь, но не когда играл. А ведь всем тем людям и Дедовичу в их числе пришлось принять это как свою единственную реальность!

— То есть, пока вы играли, у вас всё-таки были подозрения, что вы в игре?

— Да, но только потому, что события выходили за все грани разумного. Хотя мы с вами и знаем, насколько игра «Дедович» исторически достоверна во всех отношениях.

— То есть недоработкой вы бы это не назвали?

— Ни в коем случае. Конечно, были некоторые совпадения, очень уж притянутые за уши, вот эти все мелочи, понятные только тебе одному, которые будто ведут тебя через сюжет, как если вселенная разговаривает с тобой знаками. Но такое и в жизни происходит сплошь и рядом. Так что это не недоработки, а напротив — филигранная работа авторов.

— В «Дедовиче» много сцен насилия, в особенности в финальной части, после установления тоталитаризма и в ходе гражданской войны, переходящей в революцию. Как вы относитесь к таким вещам в играх, в которые будут играть дети, подростки?

— Это наша история, что тут поделать. Мы не можем её перевирать. Наши дети и дети их детей должны знать всю правду о тёмных временах, предшествующих нашей прекрасной эпохе. Если мы начнём искажать факты, то рискуем снова прийти к тёмным временам.

— А что насчёт сцен секса?

— О, они были потрясающими!

— Да, — сказала интервьюер и залилась краской, а ассистент режиссёра хихикнула. — То есть нет… то есть да! Но мой вопрос не об этом. А о том, можем ли мы показывать секс в видеоиграх так натуралистично? Как вы считаете?

— А как иначе? Если в постельной сцене появится табличка цензуры, скорее всего, игрок заподозрит, что он в игре, не так ли? Если показывать жизнь, то целиком, как она есть. Стесняться нечего.

— И как вам женщины Дедовича? 


— Когда я читал его биографию, они всегда вызывали у меня большой интерес. И насколько же живыми и прекрасными все они получились у разработчиков игры. Конечно, мы не можем знать, были ли они такими в реальной жизни, но если судить по историческим документам, то сходства разительные. Мне понравилось, что разработчики нисколько не приукрасили женщин Дедовича. Если у кого-то из них была неидеальная фигура, дурной характер или неудачно растущая родинка, то всё это было и в игре — никакой голливудской вылощенности. Это дорогого стоит. Я думаю, поэтому Голливуду и пришёл конец.

— Кстати, о конце. Как вам концовка игры?

— Очень яркая. Снова спасибо разработчикам за историческую достоверность. Конечно, добавили драматизма, сгустили краски, но факты не исказили. Да и вообще, разве человеческий организм за несколько мгновений до смерти не выделяет особое вещество, благодаря которому смерть кажется величественной и даже привлекательной?

— Ну, это всего лишь теория.

— Пусть так. Но разработчики «Дедовича» прекрасно реализовали её на практике. Надеюсь, я буду чувствовать что-то подобное этому, если когда-нибудь всё-таки умру.

Присутствующие смеются. Не уверен, что они знают эту шуточку Курта Воннегута — наверное, посчитали моей. Ну и пусть. Интервьюер задаёт мне ещё несколько типовых вопросов, а затем говорит:

— Ещё раз большое спасибо за участие и за интервью от лица компании «Иггдрасиль».

— Вам спасибо.

Запись прекращается, я встаю, ассистент режиссёра начинает снимать с меня микрофон-петличку.

— Сюжет будет готов в конце той недели, — сообщает она. — Мы пришлём вам ссылку.

— Да, спасибо…

Я замечаю, что ассистент режиссёра быстро проталкивает мне что-то бумажное в карман рубашки. После этого она коротко сверкает чёрными глазами мне в глаза, молвит:

— Хорошего дня.

И тут же уходит с микрофоном.


Стараясь вести себя естественно, покидаю студию. Отойдя от здания на почтительное расстояние, извлекаю из кармана рубашки сложенный в несколько раз клочок бумаги. Разворачиваю и читаю:

«Если хотите знать правду об "Игдрасиле", приходите сегодня в полночь в бар "Пандемониум"».

Всё ясно, очередная сумасшедшая читательница.

Я пошёл по стопам моего прадеда и сделался писателем. Как только у меня стало мало-мальски хорошо получаться, подобный сорт женщин стал меня всюду преследовать. Поначалу это меня несказанно устраивало, но со временем я стал от них уставать, поскольку в массе своей они оказывались чокнутыми и в итоге доставляли большие неприятности. Любовь — птица хищная. О двух головах.

Однако эта девушка знала на чём сыграть — профессиональное любопытство. При том, что дело касалось не только меня, но ещё и и моего предка, новейшей технологии и крупной корпорации. Отказавшись от встречи, я был бы вынужден корить себя за это до конца своих дней. Вернее было прийти, убедиться в том, что в её рукавах на самом деле нет козырей, и попрощаться.

В полночь я в «Пандемониуме». Широкий подвал освещён факелами. Она является без опоздания. Входит в зал, как мама в школу. Выглядит уже совсем по-другому, я едва её узнаю: девочка на побегушках стала сногсшибательной женщиной-вамп. Красное платье, чёрные волосы зачёсаны набок, щедрое декольте украшено серебряной подвеской в виде глаза в треугольнике — всё в ней предвещает беду.


Мы располагаемся за столиком в дальнем углу зала.

— Моё имя Дарья, — говорит она.

— Очень приятно.



К нам подходит официант, однорукий панк трансгендер веган феминист правый либерал ультраклерикал, насколько я могу оценить на первый взгляд по одежде, атрибутам и татуировкам.

— Добрый вечер. Чего изволите?

— «Де Сад», пожалуйста, — говорит Дарья.

— «Беспечный ездок», — говорю я.

Дарья достаёт пачку ‘Red Apple’, берёт сигарету краем губ, я подношу ей пламя, она прикуривает и откидывается в кресле. Я смотрю на неё, она на меня. Оценивает, насколько я заинтересован. Хочет увидеть, начну ли я сам задавать вопросы. Я не намерен упрощать ей задачу, поэтому просто смотрю на неё молча. Ну, что скажешь, красивая? Что это уже было в ‘Assassin’s Creed’?

— В контракте, который с вами заключил «Иггдрасиль», — наконец начинает она, — сказано, что игра проходит испытание на потомке героя, чтобы создать узкосмысловой инфоповод, а потом, основываясь на нём, рекламировать игру соответствующей целевой аудитории.

Она затягивается сигаретой, выдерживая ещё одну паузу. Я не реагирую.

— И это действительно так, — продолжает она. — Но вам не сказали всей правды. На тот момент, когда вы погрузились в игру, у неё была только основная структура. Детальная, но элементарная канва, построенная на общеизвестных биографических данных Дедовича. Ни графики, ни деталей, ни диалогов — разве что те, что вошли в литературу. И только по мере того, как вы проходили игру, от самого рождения Дедовича до его смерти, на этот скелет наращивали мясо. Для этого они использовали ваши богатые знания и представления о предке и его эпохе, вашу исключительную фантазию, а также — и главным образом — вашу генетическую память. Иными словами, вы не проходили игру, а создавали её. Поэтому всё и казалось таким реальным. Ваш мозг дорисовывал мелкие детали так, как он их представляет. Образ мыслей и действий Дедовича формировался с помощью информации из вашего ДНК и «дорисовывался» нейросетью. Все другие игроки будут проходить уже готовую игру. Главным архитектором которой стали вы. Сами о том не подозревая.

Убедившись, что она закончила, я говорю:

— Звучит, конечно, захватывающе. Хотя и очень сложно поверить, что это возможно технически.

— Ещё бы.

— Допустим, это так. Откуда у вас эта информация?

— Наша съёмочная группа документировала весь процесс создания игры. Это информация строжайшей секретности, как вы понимаете.

— Могу представить, — говорю я. — Вот это меня и смущает. С чего бы вам выдавать мне её, хотя я даже не просил? Ведь для вас это может иметь довольно неприятные последствия.

— Я прочитала все ваши книги, — говорит Дарья. — Я доверяю вам больше, чем многим своим знакомым. Вы просто смысловой царь.

Хитрая льстица. Думает, что меня можно взять так просто.

— Я польщён, Дарья, но, знаете, то, что пишут авторы, может разительно отличаться от того, каковы их взгляды на жизнь. Последняя война это как раз хорошо показала. Вам следует быть осмотрительнее.

Официант ставит перед нами коктейли. Дарья курит и смотрит мне в глаза.

— Вы правы, — говорит она, туша сигарету в пепельнице. — Однако что сделано то сделано.

— Допустим, всё действительно так, — говорю я. — Почему они не сказали мне об этом?

— Потому что тогда стоимость контракта возросла бы кратно.

— И что? «Иггдрасиль» далеко не бедная корпорация. Они потеряют гораздо больше, если я подам на них в суд — как в деньгах, так и в статусе.

Дарья красиво усмехается.

— На вас бы денег, может, и хватило. А вот на всех доноров сознания — едва ли.

— О чём это вы?

Дарья достаёт из сумочки, разворачивает и протягивает мне смарт. На нём воспроизводится видео. Тот же стул, на котором сегодня сидел я, только уже с другим гостем — рыжей дамочкой с чёрным кольцом в носу. За её спиной, на мониторе, та же заставка игры, но с некоторыми изменениями. Город, толпа, вертолёт и военные на месте, но вместо лица Дедовича теперь другое лицо — женское. Приятно полноватые румяные щёки, длинные светлые волосы, большие синие глаза с игривым взглядом. На шее чокер, под ним чёрное платье с объёмным бюстом в кружевах. За её спиной вместо книжных страниц горят логотипы Milf-Film и других старинных порносайтов. Искры от них овевают написанное знакомыми стальными буквами слово, но теперь это слово другое: «Персикова». А под ним мелким шрифтом: «любовь и типа того».

— …непередаваемые ощущения, — распинается рыжая на экране, — нищета, взрывы и сто-о-о-лько членов…

— Существует вторая игра? — говорю я, подняв глаза на Дарью. — И она посвящена… порноактрисе?

С горькой улыбкой Дарья тянется и тонким пальцем смахивает видео. На экране появляется следующий ролик. За спиной нового героя те же декорации, только с горящими нотными тетрадями, мужское лицо и надписи: «Гумбарг», «имеющий уши». Листаю дальше: горящие рисунки, «Морозова», «некрасивая страна». Далее футболисты, солдаты, олигархи, политики, врачи, бизнесмены и другие вариации на тему Последней войны. И везде что-нибудь горит.

Я отпиваю коктейль и закуриваю. Вереница роликов всё не кончается.

— И сколько их? — спрашиваю я.

— Сотни. Скорее, тысячи. Это работы только нашей съёмочной группы, а таких групп не меньше десяти только в нашем регионе.

— Неслабо.

— Да. Зато теперь, вам, наверное, проще поверить, что создать игру с помощью доноров сознания возможно технически.

— Чёрт, конечно! Они контаминируют данные, полученные от разных доноров, и выстраивают общую картину прошлого, близкую к достоверной. Это начинает походить на правду!

— Ну вот, — довольно улыбается Дарья. — А ты думал, я просто хочу с тобой трахнуться?

— Разумеется! Но это — гораздо интереснее!..

Одна из бровей Дарьи поднимается. Я начинаю понимать, что сморозил глупость.

— То есть я… извини. Я ещё не знаю, насколько ты хороша в постели.

— Ещё?! Да ты похуже своего прадеда.

— А вот этого ты не можешь знать.

— Я все его книги тоже прочитала.

— Что ж, очевидно, ты не в восторге от нас обоих.

— Вернёмся к делу!

— Да, чёрт возьми! Хотелось бы знать, в чём оно заключается!

Мы оба выдыхаем. Дарья говорит:

— Ты только что узнал, что тебя использовали. Что будешь делать?

— То же, что и каждый день. Жить дальше.

— Как? Ты не подашь на «Иггдрасиль» в суд?

— А зачем? Мне не нужны деньги.

— Всем нужны деньги.

— Ты замечала, как слово «Больше» похоже на «Боль», а «Золото» на «Зло»? Подумай об этом.

Дарья выглядит слегка впечатлённой, но позволяет этому быстро пройти.

— А что насчёт справедливости? — спрашивает она.

— По отношению к кому?

— К тебе. И к другим, кого использовали.

— Мне понравилась игра. Я не хотел бы ставить палки в колёса её создателям. И я ничего не потерял, разве нет?

— А как же интеллектуальная собственность?

— Украдены не мои идеи — только знания о Дедовиче. Эти знания — общественное достояние. Кроме того, с выходом игры мои книги станут читать больше. Мою интеллектуальную собственность продвигают, а не крадут.

— То есть ты не видишь здесь проблемы?

— Я вижу возможность её создать. Но я не создатель проблем.

— Как думаешь, что бы сделал на твоём месте твой прадед?

— Скажи, Дарья, ты знаешь, что сделал мой прадед, когда началась Последняя война?

— Расскажи мне.

— Как и многим согражданам, ему хотелось уехать из страны и разорвать с ней все связи. Хотелось погрызть себя за коллективную вину, хотелось доказать что-то родным, которые имели другую точку зрения на происходящее. Но вместо этого он остался и продолжал заниматься своим делом. А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что он считал, что важно не быть противоположностью чего-либо. Поскольку быть противоположностью чего-либо — это значит вовлекать себя в игру, где нет победителей. Он понимал, что важно только то, что приносит какой-то результат, и то, что можешь делать только ты и никто другой.

— Как-то слишком банально для Дедовича, — Дарья бесподобно морщит нос. Дикая рыба.

— Это кажется тебе слишком банальным, потому что сегодня эта мысль — достояние общественности. А во времена Дедовича большинство этого ещё не понимало. Поэтому в мире торжествовали глупость и насилие. Пока мы наконец не собрались и не поменяли мир изнутри. Сколько жертв потребовалось принести ради этого, ты и сама знаешь.

— Ты душный как фосфор, но ты прав, — говорит Дарья. — Только при чём здесь случай с «Иггдрасилем»? Ведь они обманули тебя. И ещё сотни людей. Возможно, тысячи.

Эти слова заставляют меня задуматься. Я говорю:

— «Обманули» — это уже более весомый аргумент, чем «Использовали».

— А со лжи всегда начинается большое зло, не так ли? Они сделали донорами сознания всех этих людей без их ведома. Так не должно быть.

Крыть нечем.

— Ты меня убедила, Дарья. Нужно разобраться. Завтра я запрошу аудиенцию с руководством «Иггдрасиля». Конечно же, я не скажу им, что получил информацию от тебя.

— Спасибо, что услышал.

Мы допиваем, обмениваемся контактами, я сопровождаю Дарью в такси, а сам сажусь за руль своего «Логоса» 2101 года, активирую вытрезвитель — биоприложение, моментально нейтрализующее действие алкоголя, — и еду домой.

Когда я вхожу, мой умный лофт устанавливает приятный сумрак и включает фоном дарк-джаз. Обожаю этот стиль музыки, он питает меня вдохновением. Наш мир стал относительно безопасным после ядерного разоружения и упразднения политической системы. Транснациональные корпорации немногим лучше политиков, но у них хотя бы нет армий. Хотя некоторые из них дают понять, что скоро будут. Но конкретно сейчас наш мир — довольно безопасное место. Даже скучное. А для писателя нет ничего опаснее, чем скука. Дарк-джаз вселяет в меня мурашки и помогает придумывать страшные миры и опасные приключения. Мой прадед любил другую музыку. Его величайшим музыкальным кумиром среди современников была Лана дель Рей. До того, как я сыграл в «Дедовича», я не представлял, что он такого находил в её творчестве и почему считал её полубожеством. Теперь же мне стало ясно: по тем временам это была одна из немногих исполнительниц, умевших передать в своих произведениях огромное количество любви. Каждый звук, каждая нота были плотно начинены любовью. Дедович жил в кошмарном мире, где любовь нужна была людям как кислород. А у нас её хватает. У нас от неё немного тошнит. Поэтому я надеваю кислородную маску с дарк-джазом.

И поэтому, провожая день бокалом торфяного виски и сигаретой, я гляжу на город за своим окном с выжиданием. Мрачный и прекрасный, одетый в свой лучший дождь, он виден мне насквозь. Человек не может жить без тьмы, он всегда лелеет свою тёмную сторону. Как бы приветлив и вежлив он ни был, рано или поздно он вам её продемонстрирует, будьте уверены. И если в случае с одним человеком это может быть относительно невинная шалость, то в случае с обществом это почти наверняка будет полномасштабная катастрофа. Осторожный ртутный змей ползёт где-то на периферии сознания, подспудно, усыпляя бдительность, вдалеке, в тумане окольцовывает человека, город, мир. Если присмотреться, то можно увидеть, как шпили тёмных башен и неоновые вывески отражаются в его склизкой чешуе где-то за пределами кольцевой автодороги. Но большинство людей предпочитают не замечать этого. Когда змей готов, он резко сжимает все свои кольца и наносит быстрый и решающий удар. И ничего вернуть уже нельзя.

Утром звоню в «Иггдрасиль» и сообщаю, что у меня важный вопрос, требующий обсуждения с их начальством. Договариваемся о встрече через неделю.

Штаб-квартира северо-западной ветви «Иггдрасиля». В комнате переговоров на высоком этаже проект-менеджер Иван Безнаказов и заместитель директора Северо-Западной ветви Борис Всепомнящий. С первым мы уже общались, это молодой энергичный парень — он и вёл проект с моим участием. А вот второго я вижу живьём впервые, но мне попадались на глаза несколько видео с его участием: интервью, презентации. В них Всепомнящий создавал впечатление интересного и энергичного человека, какие легко располагают к себе. На вид ему около сорока пяти лет, он выглядит хорошо в своей тройке цвета чёрного серебра. Мы все садимся за стол переговоров.

— Чем обязаны высокому гостю? — с улыбкой спрашивает Всепомнящий.

— Я ценю ваше время, поэтому перейду сразу к делу, — отвечаю я, — мне поступила информация, согласно которой во время нашего сотрудничества ваша компания существенно превысила рамки нашей договорённости и использовала моё сознание не для тестирования игры, но для её создания. Как вы это прокомментируете?


Коллеги внимательно слушают меня, после чего Всепомнящий говорит:

— Иван, спасибо, что присутствовал, мы урегулируем это дело сами.

Иван кивает, прощается со мной и покидает помещение. Когда за ним закрывается дверь, Всепомнящий произносит:

— Ещё раз спасибо вам, что поучаствовали в нашем проекте. Мы высоко ценим это, ценим ваш талант и литературное наследие вашего прадеда. Но боюсь, что в высказанном вами сегодня предположении есть ошибка. Мы не могли использовать ваше сознание для создания игры. Иначе как вы могли бы в неё при этом играть?

— Ваши люди выдали мне процесс создания игры за процесс её тестирования. Вы создали лишь канву игры, а всю основную часть работы сделали с моей помощью, в процессе. Хотите сказать, что это не так?

— Это такой же абсурд, как то, что папье-маше — русский оригами! Мы действовали строго по условиям контракта. Кто ваш источник?

— Не могу сказать.

— У вас есть доказательства?

Такая постановка вопроса выдаёт его. Похоже, Дарья права. Хотя вообще-то с моей стороны было глупо не задать вопрос о доказательствах ей. Вот чума! Всему виной алкоголь и красное платье.

— Вы же не думаете, что я бы пришёл с таким заявлением, не имея доказательств? — увиливаю я.

— При всём уважении, я очень мало с вами знаком, — отвечает Всепомнящий. — Люди делают… разные вещи.

В его голосе сквозит довольство. Похоже, он не поверил мне, и понимает, что у меня нет фактов. Мне остаётся только использовать свой второй косвенный аргумент.

— Вы сказали, что цените мой талант и литературное наследие моего прадеда. Но также параллельно игре «Дедович» вы выпускаете игру «Персикова» о порнозвезде. По-вашему, наследие порнозвезды и литератора сопоставимы между собой?

Пауза. Он смотрит на меня из-под кустистых бровей глазами цвета бетона, в правом я различаю бельмо. Вероятно, он думает, известно ли мне, сколько ещё игр они сейчас разрабатывают.

— Видите ли, — отвечает Всепомнящий, — я не выбираю персонажей для игр лично. Этим занимаются специалисты, которые работают с аудиторией, выясняют её интересы, запросы. То, о чём вы говорите — это совпадение, не более того. Конечно, мы понимаем, что такое литература, и что такое порно, и не сопоставляем вашего прадеда с Персиковой.

— Сколько ещё игр в серии, посвящённой Последней войне?

— Это конфиденциальная информация.

— Их несколько сотен, не так ли? Или даже тысяч? Как вы можете разрабатывать такое количество игр одновременно?

— Вам устраивали экскурсию на производство перед началом нашего сотрудничества, разве нет?

— Да, и я видел, как работают ваши специалисты. Но чтобы создать такое количество игр, рук бы у них не хватило. Здесь нужна целая армия, целая страна.

— У нас очень много аутсорсеров.

Снова выдаёт себя. Значит, игр действительно много.

— Не сомневаюсь, что у вас много аутсорсеров! Но выпуск такого количества игр одновременно — это ещё и безумие с точки зрения экономики. Колоссальные затраты, при том, что каждая отдельная игра подходит довольно узкому сегменту аудитории, а значит, окупаемость её невелика. Такой подход уничтожил бы «Иггдрасиль». Если бы только стоимость разработки каждой игры не была предельно низка. Что возвращает нас к вопросу использования сознаний тестируемых. Или мне лучше сказать «доноров сознания»?

Всепомнящий умело скрывает лёгкую озабоченность, но продолжает выглядеть хорошо. Я на это не куплюсь.

— У нас очень большая и слаженная команда, — говорит он. — Маркетологи, социологи, экономисты, проект-менеджеры. Я не знаю и не могу знать, как именно и что именно они делают. Но мы пока ни разу не оказывались в минусе. У меня нет оснований полагать, что они ошибаются в этот раз. Как они достигают низкой стоимости производства и высокой окупаемости — это их дело и их профессиональные секреты. Для меня важен только результат.

— Не хотите ли вы сказать, что то, о чём я говорю, может происходить и без вашего ведома?

— Совсем нет. Я хочу сказать, что вас дезинформировали. Кто бы это ни сделал, вам не следует доверять этому человеку. Вероятно, он хочет поссорить вас с нами. А я, повторюсь, очень дорожу нашим сотрудничеством.

— Я всё понял, — говорю я. — Извините, что побеспокоил.

Мы жмём руки и расходимся.

Из машины звоню Дарье — смартфон на чипе в моей голове, интерфейс и изображение собеседника возникают с краю области моего зрения. Дарью в это время с расстояния вытянутой руки снимает нано-бот, вылетающий на время звонка из её чипа. Такой же снимает и меня, транслируя моё изображение ей.

— Какова ситуация? — спрашивает Дарья.

— Всё отрицают. Спросили, есть ли у меня доказательства.

— Ты ведь не сказал, что нет?

— Ответил уклончиво.

— И хорошо. Я тебе их предоставлю уже завтра. Лови координаты.

На следующий день я в условленном месте. Многоэтажный квартал на севере города. С деревьев зорко бдят чёрные птицы. Рядом с нужным домом — машины полиции и медиков, утопающие в толпе зевак.

— Что стряслось? — спрашиваю одного их них.

— Девка из окна выпорхнула.

Проталкиваюсь сквозь толпу. На асфальте труп. В крови рядом с шеей видна подвеска с глазом в треугольнике. Уезжаю.

Над заваленным горизонтом кольцевой автострады изумительный закат. Намотаю кружок-другой, пока обдумываю эту историю. Ты поиграла с огнём и проиграла огню. Людей теперь убивают довольно редко. Но разве такое может быть совпадением? Вместе с тем, если это сделал «Иггдрасиль», то насколько же должна быть важна тайна, которой со мной поделилась Дарья? И, если так, то почему я ещё жив? И надолго ли это? И как они вычислили её? С другой стороны, возможно, она знала больше, чем рассказала мне, и перешла дорогу компании другим способом — тогда может оказаться, что я в безопасности. Но рассчитывать на это было бы с моей стороны опрометчиво.

Мои размышления прерывает звонок с неизвестного номера. Принимаю вызов.

На видеосвязь выходит… Дарья.

Попахивает тяжёлым металлом.

[продолжение следует]

***

Отрицательный спонсор сериала «Дарк-джаз» — «Альфа-банк».

Рекомендуй его своим врагам.

Узнай больше здесь.