— Бросай свою работу и беги домой! Беда пришла в город. Все мужики собираются, идём в центр. Наверное, тоже туда направляйся, когда закроешь свою шарабань, не дождусь тебя, времени нет. У меня телефон разрывается, а к тебе не дозвониться и молчишь, как рыба. Ты там? Заснул, что ли?
Я выдохнул. Спокойствие, только спокойствие.
— Папа, я рад, что ты записался в какие-то активисты, город спасаешь или чем вы там занимаетесь в свободное от работы время, но дело в том, что я совсем не в курсе происходящего. Не мог бы ты хотя бы намекнуть, что происходит и с кем?
Теперь его очередь молчать в трубку. Я терпеливо ждал. Он вернулся и уже не таким нервным, как минуту назад. Не знаю, что там прокрутил в голове, но пауза его отрезвила.
— И правда не сказал. Слушай, сына, прости. Совсем забегался, весь на нервах. Я такие вещи всегда близко к сердцу принимаю.
— Какие вещи, папа? В конце-то концов ты мне скажешь, что происходит?
— Дети пропали. Много детей. Сейчас считают. Больше десяти точно.
Такого поворота я не ожидал. Думал, митинг какой собирают — против незаконной застройки или повышения тарифов. Может, опять завод прикрыть решили, чтобы атмосферу не загрязнял. Но такое событие объясняло нервы отца и его дрожащий голос.
Власть, как всегда, бездействовала. Да и когда людям нравятся действия власти? Решили то ли помочь полиции, то ли всё самим сделать. Кинули клич в чатах и на форумах, позвонили тем, кто не сидел в этих ваших интернетах. Начальники отпускали подчинённых, открывались ворота предприятий, и те, кто мог уйти, не мешая производству, были отпущены. По крайней мере, так отец изобразил. Но я думаю, если поделить число на десяток, то здесь и будет правда. Не восемьсот человек соберётся у мэрии под часовой башней, а восемьдесят. И не десять малышей пропало, а парочка. Что, конечно, не уменьшает горе родителей.
Короче, панике поддаваться рано, тем более массовому психозу. Я-то не поддамся, но вот граждане... Здесь у меня есть сомнения.
— Думаю, за час ничего не изменится, досижу смену и подойду. Где ты говоришь, народ собирается?
— У мэрии, под башней. Там скоординируемся и пойдём на кладбище.
Я похолодел. Реально, будто на спину хлестнули водой из шланга, так что шею свело.
— Все уверены, что этот придурок кладбищенский их похитил. Ну ты не знаешь, сторож там живёт. Его уже не раз ловили рядом с детишками и даже били. А теперь детей нет.
Я встал, прошёлся к двери, не выпуская трубку, и закрылся изнутри. Девочек на улице уже не было, никто не приближался. А я почему-то не хотел, чтобы меня отвлекали именно сейчас, и фиг с той работой.
— Слушай, пап. Вы там остыньте. Не накручивайте себя, а то ведь поспешные решения к беде приведут.
— Уже беда на дворе! Ты что, не слышишь меня?
— Вот о чём я и говорю. Ты уже нервничаешь. А когда вас сотня соберётся...
— Пофиг, хоть десять. Так-то самосуд у нас запрещён. И расправы над невиновными людьми.
— Невиновными? — зашипел он. Я вернулся и, спрятавшись за полками, выключил свет. Пусть не лезут сюда, не мешают думать.
— Как это называется... Кажется, презумпция невиновности, папа. Так-то за руку его никто не ловил. Да и дети ещё неясно где. Так что я бы на вашем месте...
— Вот приходи под башню и там всё расскажешь, если сможешь в глаза матерям смотреть.
— Ага, — сказал я, — обязательно.
— А если не придёшь, так и не надо. Каждый живёт так, как ему совесть позволяет, сын. И без тебя справимся, но я хотел бы, чтобы ты был рядом, когда мы поймаем кладбищенского ублюдка.
— Таак, — сказал я, но папа уже отключился, и фраза осталась незавершённой, — Беда.
Ни хрена себе, думал я, присаживаясь у тарелочки. И что мы будем со всем этим делать? Не стоило ходить к нему и запугивать? Не стоило бить? Неужели это мы спровоцировали? Неужели тот перепуганный и обоссанный Федька встал, отряхнулся, подумал и без палева выкрал десяток детей, так что никто не заметил?
Неужели это я виноват? И что будет, когда об этом узнают люди? Когда узнает отец?
Стоп. Не о том думаешь. Не о себе надо думать — дети пропали. А ты взрослый, живой, и о себе как-нибудь позаботишься.
Спокойнее, давай думать. Мог ли он это сделать? Наверное, да. Он явно нездоров психически, а что у него там в голове — знают только психиатры. Но если подумать, похож ли он на Зло с большой буквы? Чисто психологически. Может ли он организовать похищение детей и остаться незамеченным? Нет. Точно нет. Не он это.
Я ударил кулаком о стол так, что тарелка подпрыгнула, и еле успел подхватить яблоко, стремящееся уйти вниз, как бомба с самолёта. У меня ведь есть волшебный дрон, а я только ною: «он, не он». В рифму получилось.
Извини, директор, но клиентов всё равно не видно. Не помню, обещал ли я тебе не использовать тарелочку на работе, но сегодня — последний раз. Точно обещаю. Стопроцентная гарантия.
Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку, и покажи мне Федю Крюкова.
Запрещённое изделие включило картинку, не успел я даже открыть рот для зевка — усталость сказывалась.
Федя сидел на корточках у кладбищенской калитки и методично лупил по ней молотком, изредка останавливаясь и рассматривая результат. У его ног ящик с инструментами, а на разложенной тряпке лежали ещё какие-то железяки.
Я висел над его головой, как местное солнышко, и боялся заговорить. Как бы у парня кукушка окончательно не поехала, когда увидит мою очаровательную рожицу а-ля кладбищенское привидение. Нужно было позвонить.
— Чем занимаешься? Может, подать инструмент надо? А ну да, я же не смогу. Прости, без обид.
Он напрягся, и я отметил, как сжал молоток, но не обернулся. Правильно.
— Ты только не пугайся, хорошо? Я у тебя за спиной. Если хорошо приглядеться, то увидишь.
«Дрожат губы» — это чисто выражение из дамских романов, так я думал раньше. Только вот доводилось видеть такое прежде, вот и сейчас, когда Крюков оборачивался: медленно, неохотно, у него тоже дрожали губы.
— Спокойнее, Федя. Спокойнее. Главное — не убегай, всё нормально. Нет у нас времени в догонялки играть. Нужно тебе пару вопросиков задать.
Он почти безошибочно вычислил моё местоположение, сфокусировался, икнул, кивнул и замер.
— Вот так, — негромко бубнил я, чтобы не спугнуть. Бегать за ним времени и правда не было. — Вопрос. Очень важный и решающий для тебя многое. Отвечай не задумываясь и смотри мне в глаза, если ты их видишь. Готов?
Он кивнул. Я кинул вопрос, как мяч в волейболе.
— Нет, — ответил он и вздрогнул, когда дошёл смысл. — Что? Детки пропали?
— Да. Не отворачивайся! Ты их похитил?
— Может, знаешь, кто это сделал?
— Дети? Где дети? Они живы?
— Что с детками? Что с ними? Солнышко, скажи что с ними. Федя поможет. Никто не должен обижать деток.
— Кто обижал деток? Рассказывай!
Я рявкнул грозно, и его защита дрогнула, только мне это не помогло.
— Спаси деток! — заверещал Федя и вдруг, стоя на коленях, протянул руки в мою сторону. — Спаси деток, солнышко! Помоги им, а Федя поможет тебе! Федя всё отдаст, чтобы друзей спасти. Пашка, Лёшка, Андрюшка из десятого дома, Оксанка и Георгий из восьмого, Ростик, Вова, Жанна из двадцать четвёртого...
Он продолжал перечислять имена, обливаясь слезами и больше не реагируя на мои окрики. Если его увидят в таком состоянии неутешные родители, то быть ему заживо похороненным как минимум. Это если повезёт.
— Яблочко, покажи мне вагончик этого психопата, сначала снаружи, а потом и внутри.
Дважды повторять не пришлось. Мой дрон рванул в сторону, оставив дрожащего на коленях парня позади, и взмыл чуть выше.
Серый вагончик у входа на кладбище выглядел безобидно. На крыше антенна, провода тянутся к ближайшему столбу. Вокруг жилища сторожа — немного заросшей травы, но от лишних глаз за деревянным заборчиком скрыт небольшой огородик. Мелькнула мысль: не закопал ли он там детей, как это делают маньяки? Но слишком мало места, и ровными рядками проросшие стебли картофеля эту догадку уничтожали в корне.
— Давай внутрь, — и мы оказались там, где я уже был и не хотел вспоминать, выкинул из головы что мы сделали. Теперь здесь было аккуратно, всё убрано, сложено, постель заправлена, никаких конфет на столе, и главное — нет детей. Это ничего не доказывает, но пока никаких доказательств, что сторож связан с похищениями, тоже нет. Как он всё проворачивает с его-то умом?
— Давай назад. В смысле, покажи мне Фёдора Крюкова.
Он, паникуя, звал солнышко и крутил головой, когда я явился к нему опять, как ангел перед верующим.
— Солнышко, — начал он ныть снова, — спаси Ларису из тринадцатого, Абрамчика из...
— Стоп, — остановил его я, — без паники. А то я сам уже того. Дай подумать, не плачь.
Думалось с трудом. Кофеин выветрился, будто его и не было. Мозги начали размякать, а рот открывался для зевоты всё чаще. Требовалась подзарядка.
Я отложил тарелку, предварительно остановив бег яблока, сверился со временем и пошёл ставить чайник. Как хорошо, что "выдач" почти не осталось.
Пока кофеин остывал в чашке, я порылся в местных чатиках. Пропавшими детьми гудел весь городской интернет. Обвиняли правительство, инопланетян, подозрительных приезжих, рабочих со стройки, международных торговцев детьми и взбесившихся особенных. Но одну линию гнули через все чаты, будто нарочно — педофил с кладбища. Тот, кто подбирался к детям уже давно. Тот, кого прогоняли, а он всегда возвращался. Мерзкий шизик, которого в детстве о спинку кровати не добили, а в психушке недолечили.
Очень страшные и неприятные вещи писали, и это пробирало до ненависти в жилах, минуя мозг, задевая эмоции. И народ в сети склонялся к тому, что детей выкрал кладбищенский педофил, а полиция будет три дня бездействовать.
Людей можно было понять, но разгорающийся массовый психоз — нет.
Я бросил кофе остывать и вернулся к артефакту.
— Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне отца.
Мой ближайший и единственный родственник уже вышагивал где-то в районе центра или типа того. Вид у него был недовольный, но очень решительный. Рядом шагал дядька Гарри — друг его, кучерявый брюнет преклонного возраста. За полвека причесываться не научился, а всё туда же — приключений ищет. Вообще их четверо, просто ещё двоих я не знаю. Одного только в лицо — это с папиной работы, а второго вообще впервые вижу.
— Ваши-то придут? — выкрикнул тот, что с работы. — Поддержат стариков? Мой бы сын подъехал, но он в командировке, не смог... А ваши что? Не та уже молодёжь. Бабки, бабки, и ничего им больше не нужно. Я не прав?
Отец что-то буркнул в ответ, но я не услышал, потому что начал подниматься вверх над улицей. Со всех сторон сходился народ, по улицам шагали и молодые, и старые. По двое, по трое и в одиночку, но текли они все в одну сторону — к центру, к зданию мэрии, туда, где возвышалась сохранившаяся ещё с восемнадцатого века башня с часами на верхушке. Очень многие народные протесты, бунты, восстания нашего округа начинались именно там. И как их не назови — ни к чему хорошему они не приводили. У бедного дурачка (когда я успел его оправдать?) оставалось всё меньше и меньше времени.
Если они погрузятся в машины или автобусы, то будут у ворот кладбища через двадцать минут. Если пойдут колонной — через час-полтора. Автобусы у них есть.
— А что это за морок над нами летит? Вон там, выше горизонта.
Задумавшись, я не сразу обратил внимание на выкрик отца, а когда понял, было уже поздно. Десятки глаз щурились там внизу, пытаясь разглядеть, куда показывает старик.
— Это нечистые закон неиспользования нарушают! Обнаглели совсем! Есть у кого ружьё? Я бы вальнул. А что там за рожа внутри, или мне кажется?
Я дернулся к яблоку и прервал сеанс связи. Последняя фраза от дядьки Гарри прозвучала. И последнее, что я увидел и сумел впечатать в мозг, как ожог, — это внимательные, прищуренные глаза отца. Но было ли в них узнавание? Понял ли он, кто болтается посреди миража, как отрубленная голова раба? Насколько хорошо он видит после стольких ночных смен, прожитых лет и выпитого алкоголя?
Узнал ли меня батя и что подумал, если да? Но сейчас нет времени на эмоции, вперед к яблочку, пока кофеин действует.
Таак. Я потер руки. Кто-то прижав ладони к стеклу пытался заглянуть внутрь. Как не вовремя. Видно же закрыто.
Нет ребята, так деток не спасешь. Сделав вид, что не заметил страждущего клиента я забрал артефакт и скрылся за полками у стола для отдыха, предварительно выключив свет.
Надо бы переместиться домой и там уже в спокойной обстановке что-то решать. Но пока я добегу может много чего плохого случиться, да и не надежно там. Здесь посижу, если директор не заметит сверхурочную работу. Нужно действовать решительней.
Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Федора Крюкова.
Где-то в глубине своей паскудной лицемерной душонки я надеялся, что паренек бросился в бега. Что он виновник всего происходящего и спешит перепрятать следы преступления или спрятаться вместе с детьми в своем вонючем убежище где-то на заброшенном заводе, а мне останется только проследить за ним и сообщить полиции где находятся пропавшие детки. У меня даже визитка есть . Дома где-то на полке валяется, под лампой.
Но это был не он. Федя сидел в своем вагончике, у кровати, прямо на полу. Обнял руками свои же ножки и рыдал перечисляя детские имена.
"Афанасий, Лерка, Жорик, Юлечка, Дашуля. Где же вы где?"
Дверь он забаррикадировал. Сунул швабру поперек, так чтобы нельзя было открыть. Навалил матрасов, стул подставил. Ну такое. Разъяренные горожане вынесут за две минуты. Что интересно никакого оружия при себе Федя не держал - хотя бы кухонный нож или спичечный коробок в кулаке. Абсолютно беззащитное существо. Нет, не похож на убийцу. На психа да, но на хладнокровного убийцу детей точно нет. Я поверил в его невиновность, но вот люди не успеют познакомиться поближе и подумать. Раздавят как таракана и жалеть не будут. Нужно парня выручать.
Я остановил бег яблочка и прислушался. Кто-то стучал в дверь. Вот же настойчивые клиенты. Ну не могу я сейчас на вас переключиться, уже не могу. Тем более пятнадцать минут до закрытия нужно было раньше приходить. Нет меня.
Стуки продолжались, но я отключился от них, сосредоточившись на процессе запуска яблока на орбиту.
Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Касьяна Не Знаю как его Фамилия.
Фрукт продолжал свой бег, но картинка не проявлялась. Я повторил еще раз и опять никакого эффекта. То ли неправильно запрос сформулировал, то ли Касьян как-то закрылся от моего Яблочного Глаза. Неудача.
В дверь постучали еще раз, но уже неуверенно. Сейчас бы выйти, да по шее накостылять.
Кручу-верчу, посмотреть хочу. Катись, наливное яблочко, по серебряному блюдечку и покажи мне Яцека, маленького зубастого оборотня.
***
Авторство моё. Ошибки тоже.
Приближаемся к финалу первого тома.
