Сейлор-мент. Часть 2. Глава 10.2

– Вот это и есть тот самый главный и неуловимый неизвестный свидетель, – сказала я Филатову, когда мы с Груневской вошли к нему в кабинет.
Сергей стоял у стеллажа с книгами и что-то искал. Он повернулся на мой голос, оглядел Ирину с ног до головы,  удивленно вскинул брови и спросил:
– Точно? Так это же девушка.
Потом его взгляд еще раз скользнул по ботинкам свидетельницы. Он усмехнулся и довольно хмыкнул:
– Хм… мда…
Я разделась, повесила куртку на крючок и предложила Груневской снять пуховик.
– Ирина, ты здесь долго пробудешь, не меньше трех часов, – сразу предупредили мы ее.
Филатов выключил настенное радио, закрыл дверь на замок, чтобы нам никто не мешал, и принялся заполнять протокол. Груневская Ирина Петровна. Тысяча девятьсот девяносто седьмого года рождения. Записав ее личные данные, он приступил к допросу.
–  Расскажите, как все происходило, – попросил Филатов спокойно и почти ласково. На допросах он всегда играет роль доброго следователя. – И давайте, Ирина, начнем с самого начала. С утра вы пришли в техникум, так?
– Так…
Выслушав объяснения о том, как прошел ее обычный учебный день, мы, наконец, добрались до самого важного. Филатов писал медленно, и Груневская делала паузу после каждой фразы.
– Я хотела попросить Дмитрия Валерьевича поставить мне зачет по инженерной графике. Он в прошлом году соглашался, вот и решила еще разок попробовать. Занятия уже закончились, и я пошла в его учебный класс. Дверь была открыта, но Муравского там не оказалось. Мне тяжело ходить по этажам, потому я упорно ждала его у кабинета. Случайно услышала шум. Он шел из комнаты с методическими пособиями. Я подошла и тихонечко приоткрыла дверь… и там это... – Ирина замолчала и, плотно сжав губы, многозначительно посмотрела на Сергея.
– Что это? – не понял он.
– Неужели вам нужно объяснять, что такое «ЭТО»? – поразилась Груневская и поправила очки, пытаясь внимательно рассмотреть человека, не знающего значения данного слова.
– Не надо объяснять, но мы не заполняем протокол такими словами. Подробнее давайте, – вздохнул Филатов и, глядя на меня, покачал головой.
– Муравский стоял спиной к дверям и кто-то еще там был… ну он это делал… ЭТО! – раздраженная его непонятливостью, трясла ладошкой Груневская.
– Сергей, напиши своими словами, – попросила я.
– Вы точно именно ЭТО видели? – спросил Сергей, налегая на значимое слово.
– Да, без сомнения.
– Ладно, напишу – совершал…  а потом?
– Я прикрыла дверь и стала ждать, когда они закончат, – продолжила Груневская.
– Почему ты не вмешалась?! Почему не закричала и не позвала никого на помощь?! – недоуменно воскликнула я.
– Я думала, так и надо. Я в техникуме насмотрелась на это, меня нисколько не удивило.
Филатов ошарашено уставился на Ирину, часто захлопал ресницами, потом медленно перевел глаза на меня.
– Где именно и когда вы на ЭТО насмотрелись?! – я была не меньше шокирована, чем Сергей. Что за жуткие дела творятся в этом учебном заведении?
– У нас есть актовый зал, он давно не работает. Ремонт все сделать не могут. Я много раз замечала, как иногда девчонки с парнями туда за сцену бегают вместо уроков. Разбрасывают там пустые пакетики...
– Хм… ну и молодежь пошла… – облегченно хмыкнул Филатов. –  Мы в ваши годы себя скромнее вели… А дальше?
– Потом послышался плач, спустя несколько секунд дверь распахнулась и из кабинета выскочила девушка. Тогда я еще не знала ее фамилию, только то, что она с четвертого курса. Налетела на меня и выбила из рук зачетку, развернулась и помчалась в другую сторону. Через мгновение выбежал Муравский и столкнулся со мной. Чуть не упал, так как я в тот момент наклонилась, чтобы книжку поднять. У него было красное лицо, и он сердито выпалил: «Что тебе надо?». Я попросила: «Дмитрий Валерьевич, пожалуйста, поставьте мне зачет последний раз». Муравский выхватил книжку, ручку и расписался. Ничего при этом не спросил у меня. Что-то пробормотал непонятное и пошел в кабинет химии. Я хотела уйти, но глянула на страничку – росписи почти не видно. Ручка плохо писала. Достала из сумки другую и поплелась за ним. Заглянула в «химичку», а там никого. Тут услышала, как вода журчит в лаборантской комнате. Я открыла дверь, а он там над железной раковиной споласкивает… это… свое хозяйство…ну… мужское достоинство…
– Тоже мне… достоинство… – усмехнулась я.
– А мне как писать? – покосился Филатов на меня.
– Как положено, так и пиши. Продолжай, Ирина.
– Да погодите, я не успеваю! – оборвал Сергей.
Груневская подождала, когда Филатов закончит, потом продолжила: 
– Муравский меня увидел, вздрогнул и заорал: «Пошла вон отсюда»! Я закрыла дверь, но осталась ждать в коридоре. Хотела, чтобы он нормально расписался, а то скажет потом, что зачета нет. Дмитрий Валерьевич через некоторое время вышел, а я стояла напротив дверей, и он еще больше разозлился: «Чего тебе надо?! Зачем ты меня преследуешь?!». Я настояла поставить четкую роспись. Он так черканул на листочке, что чуть страницу стержнем не порвал. И ушел куда-то, а вот куда именно я не видела.
– А где ваша зачетка? – махнул подбородком Филатов.
Я вытащила книжицу из своей куртки и подала ему.
– Ага… вижу… вот вторая проглядывает… нервничал значит… – внимательно рассматривал Филатов подпись. – Это все?
– Нет, не все. Я из техникума ушла, а на углу меня Дмитрий Валерьевич догнал. Он уже улыбался и извинился за свое хамство. Поинтересовался, не хотела бы я без всяких проблем у него зачеты получать и экзамены не сдавать. Я не поняла сначала, с чего такая щедрость, наверное, он испугался, что я сплетни начну распускать. А я никогда не сплетничаю - не с кем мне делиться. Я продолжала спокойно идти и молчала, обдумывая ответ. Муравский, видя, что я никак не реагирую, сразу заволновался. И давай мне предлагать – и красный диплом, и на хорошую работу поможет устроиться. Только для этого нужно всего лишь одно – если меня кто-то спросит про этот день, я ничего и никого не видела.
– И ты прельстилась на сладкие посулы, – догадалась я. – Неужели у тебя не возникло ни малейшего подозрения? Ведь не за красивые глаза такие большие подарки полагаются.
– Возникло, конечно, но я согласилась.
– Почему? – удивился Филатов. – Фактически он предложил вам вступить с ним в сговор. Это очень серьезное преступление. Срок – до пяти лет. Вы это понимаете?
По лицу Груневской пробежала серая тень, она опустила глаза и тут же подняла, смотря с вызовом.
– Мне плевать на всех, я ненавижу людей. Кроме матери я никого не люблю. И на Трофимчук наплевать, она мне никто, – Груневская повернулась ко мне: – Вы же своими глазами видели, как они все ко мне относятся. А я не виновата, что родилась с сахарным диабетом. У меня плохая наследственность. Я если и доживу до тридцати, то это уже будет хорошо. Муравский пообещал мне решить проблемы с работой. Одно дело получить специальность, другое дело устроиться. Кто захочет взять к себе больную девушку с третьей группой инвалидности? Это для меня был подарок, ради которого можно пойти на все, лишь бы оставшуюся жизнь прожить по-человечески! Вы спросите у этой Трофимчук: «Знаешь ли ты Груневскую?». Она сразу скажет: «Это Груня-груша, Груня-дылда». Сомневаетесь? Попробуйте. Вам сразу станет ясно, почему мне она по барабану.
«Спрошу», – мысленно пообещала я.
Груневская выплеснув все, что накопилось на душе, покраснела, и у нее затряслись губы. Сергей спохватился и кинулся со стаканом к раковине. Пока она пила мелкими глотками воду, я задумчиво повернулась лицом к окну. Я не испытывала никаких неприязненных чувств к Ирине и нисколько не осуждала за такой поступок. Трудно требовать от человека участия, если он сам ни от кого его не видит. На память пришла наша классная руководительница Антонина Ивановна с ее речью: «Дети! Если вас кто-то оскорбил, не обращайте внимания и будьте всегда выше своего обидчика. Простите его сразу, и тогда он поймет, что поступил неправильно. Ему станет стыдно, он сам искренне попросит у вас прощения». Боже, какой бред она несла. Подростковая жестокость интернациональна, бытует везде, в любой стране, и единого рецепта борьбы с ней до сих пор не существует. Но локально успешно бороться можно. Я помогу Груневской. Любой негодяй прекрасно осознает – те над кем он издевается, имеют право на защиту. Вот с тех парней, что кидали снежки, и начнем...
– Ирина, он звонил вам после того, как его отстранили от занятий? – донесся словно издалека до меня голос Филатова, и я сразу встрепенулась.
– Пару раз с разных телефонов. Узнавал, как идут дела в техникуме, где вы ходите, у кого спрашиваете.
– Вот гад! – не сдержалась я. – Насмехается. Сереж, надо разобраться. По идее он не должен пользоваться средствами связи.
– Разберемся, – пообещал Филатов.
Груневская отрицательно покрутила головой.
– Он не насмехался, совсем наоборот. Я ему сообщила, что вы парня какого-то ищете. Он не на шутку испугался: «Следователь и меня расспрашивал о каком-то парне. Вот не пойму, а почему они тобой не заинтересовались, неужели кто-нибудь еще в тот день на этаже находился?». Я ответила: «Да, действительно кто-то неподалеку проходил». Он минут пять молчал и вздыхал в трубку. Второй раз позвонил, я ему сказала, что парня вы, похоже, так и не нашли. Он, кажется, успокоился.
– Твоя сестренка всех напрочь запутала, – укоризненно произнес Сергей, а Груневская при слове «сестренка» бросила на меня удивленный взгляд.
Я виновато пожала плечами и развела руками.
Филатов на всякий случай отобрал у Груневской сотовый и еще долго записывал всякие подробности, чтобы не пропустить важные мелочи, даже бегал в соседний кабинет за методикой расследования. Только в седьмом часу вечера я отвезла главную свидетельницу домой.
– Плакал мой красный диплом, – грустно сказала она, вылезая из машины.
– Ты бы его в любом случае не получила, Ирина. Я бы на все пошла, лишь бы он там не работал, –  уверила я в ответ.
– Полная жо… – всхлипнула она. С силой захлопнула дверь и, медленно переваливаясь, направилась в свой подъезд.
– Ира, подожди! – крикнула я и выскочила из машины.
Я подошла к ней и подала маленькую визитку с номером своего сотового телефона.
– Закончишь технарь, придешь ко мне в пятый опорный или позвонишь. Я попробую помочь тебе. Пойми только одно – на несчастьях других себе счастье не построишь.
– Хорошо, спасибо, – ответила она и положила бумажку в карман.
Уезжая, я заметила в зеркале заднего вида, что она печально смотрит мне вслед. Интересно, о чем она думала в тот момент? О том, что мы отняли у нее мечту?

Я вернулась назад в ГУВД. Прежде чем подняться к Филатову, отчиталась перед начальником отдела участковых Колпиным. Хотела сделать это побыстрее, но он меня остановил.
– Касаткина, не торопитесь.
– Что-то не так?
– Вы сегодня за целый день только в Борисовку съездили? Ни хрена не работаете. А в этом месяце у вас недобор по мелким хулиганам. Так что, прежде чем отправиться домой на отдых, давайте-ка с Даниловым пробегитесь по району и принесите мне четыре протокола.
– А можно завтра?
– Нет! Сегодня! До часу ночи я буду ждать вас с результатами. Иначе за март премии никому не видать! – рассердился он.
– Я сегодня главную свидетельницу, наконец, отыскала по факту изнасилования студентки. Она уже дала все интересующие нас показания. Так что материалы скоро отправятся в суд.
Колпин заметно смягчился.
– Ну так это замечательная новость! Показатели раскрываемости по тяжким преступлениям нам тоже нужны. А рапорт где?
– Хотела завтра составить, но если срочно, то могу сейчас.
– Не кормите меня завтраками. Сейчас!
Я тут же при нем настрочила краткий отчет о проделанных мероприятиях в техникуме. Колпин, получив лист, пробежался глазами и недоуменно спросил:
– А старший сержант Самойлова что тут делает? Я не слышал, чтобы ее к нам переводили.
– Она в свободное время нам с Меркушевой помогала.
– Знаешь, ни к чему упоминать тут частных детективов. Убирайте ее к чертям и переделывайте рапорт  заново.
– Я ничего не буду переписывать! Полицейский он всегда полицейский. В отпуске, после работы, да хоть на больничной койке – он всегда на службе, – мгновенно встала на дыбы я.
Колпин удивленно несколько секунд смотрел мне прямо в глаза. Я знала, он терпеть не может, когда с ним спорят. Но я всего лишь озвучила известную истину. Он улыбнулся и сказал:
– Вот чем вы мне нравитесь –  за словом никогда в карман не полезете. Далеко пойдете.
Колпин аккуратно положил мой рапорт в свою папку и приказал:
– Завтра тогда постараетесь и будьте любезны шесть протоколов мне вечером на стол.
Для красноречивости Колпин даже хлопнул ладошкой по столешнице.
– Говорили же четыре! – возмутилась я.
– Вы наверно не расслышали. Вас там сколько участковых в опорном? Трое? Вот с каждого по два. Касаткина, не зарывайтесь, как положено отвечать командиру?!
– Есть явиться завтра с шестью протоколами!
– Вот так! Можете быть свободной.
«Зануда и солдафон», – обругала я его про себя беззлобно. Я давно привыкла к служебным порядкам, и находиться в подчиненном положении мне уже не так в тягость, как в начале службы. Если вас будут уверять, что никакого плана в полиции не существует – не верьте. Он всегда был и будет. Как еще отчитываться перед общественностью за наш труд? В принципе шесть протоколов это немного, если хулиганов не найдем, вполне подойдут курильщики, дымящие на остановках и возле подъездов. Неожиданно вспомнила, что забыла выполнить задание – выяснить, кто избил Потапова. Вот черт, придется завтра ранним утром ехать к нему.

Я поднялась на два этажа выше – опять к Филатову. Материалы дела проверит Следственный комитет, потому сейчас нужно все привести в порядок и подшить, как положено. Сергей наметил назавтра провести очную ставку Груневской и Муравского. Будет ли преподаватель отпираться до конца или сознается? Хотелось бы знать… Раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул майор Мельников.
– Ха-х… женскому батальону «палочек» не хватает? Сидите допоздна – хотите раскрытие заработать? – издал он смешок, завидев меня вместе с Филатовым.
«Палок», то есть отметок о моем участии в раскрытии преступлений, мне действительно не хватало, за что я регулярно получала «по шее» от начальства, но вот почему я здесь объяснять каждому пошляку не хотелось.
– Да, боремся с душегубами, ворами и мошенниками, – ответил за меня в шутку Сергей.
Мельников весело хихикнул, подмигнул мне как заправский бабник и ушел. Хоть он и Караваев как два сапога пара, но к Мельникову я питаю самые неприязненные чувства.  В каждом коллективе существуют свои интриганы, которые ради забавы любят сталкивать всех лбами. После инцидента с Балаковым мне донесли его нелестные слова: «Касаткина в больнице? Знаю такую. Еще сопля зеленая, а уже ведет себя так, будто ей больше других надо. За что боролась, на то и напоролась».
В начале одиннадцатого вечера позвонила Лена.
– Ты почему не едешь? Обещала всегда быть рядом, – сказала она обиженно. – Я же говорила тебе – мне страшно одной добираться поздним вечером.
– Жди и никуда не уходи, собираюсь и мчусь, я еще в отделе.
Я накинула куртку, посмотрела на Сергея и у меня непроизвольно скатилась слеза.
– Ты чего, Лиль? – удивленно вскинул бровь Филатов.
– Многодневное напряжение спало, и я чувствую себя куклой из кукольного театра, которой руку вынули, – пожаловалась я.
– Вымоталась, значит. Может коньячку в стаканчик плеснуть тебе? – посочувствовал он и потянулся к сейфу.– Отмякнешь.
– Не хочу. Мне еще ехать надо.
– А как ты свидетеля вычислила?  Кто-то навел? – поинтересовался он.
– Нет, я сама нашла. Знаешь, бывает такое: решаешь уравнение, но ничего не получается. Думаешь, пишешь… хорошо, если тебе на все действия только школьной доски не хватило. А могло бы и всей жизни. И все из-за того, что изначально задано неверное условие, у которого нет правильного решения.
– Лиль, давай проще, я в математике дуб дубом.
– Проще? Кончились мальчики, остались кто?
– Девочки?
– Да, девочки. Покамест, Сергей, я поехала, а то меня ждут.
– Стой, а если бы снег растаял, и на Груневской оказалась бы другая обувь? Что тогда?
Я не нашлась, что ответить. Пожала плечами, прощально махнула рукой и со всех ног побежала к  лестнице. Перед Леной уже жутко неудобно.
Все-таки зерно истины в гипотезе Николая Дубовицкого есть. Сколько раз я встречала Груневскую в технаре на переменах? Да раз десять точно, и ни разу не задумалась, что она именно та, кого мы ищем. И подсказку вчера получила – слова Вовы: «Это не заяц, а зайчиха...». А вот как научиться понимать это? Может, случайное совпадение? Да кто знает…

Моя подопечная стояла на крыльце техникума и прыгала от холода словно синица, пытаясь согреться. Днем оттепель, а к ночи все равно холодает.
– Б-р-р-р, я почти сорок минут жду. То внутрь зайду, то обратно вылезу, все тебя выглядываю. Нас сегодня на двадцать минут раньше отпустили, –  бормотала она, стуча зубами, и, усевшись в машину, сразу протянула ладошки к печке.
– Прошу прощения, задержалась, – устало произнесла я.
– Раз приехала, значит неактуально. Я не злюсь. Вижу, ты какая-то сегодня не такая… а поняла – ты же в форме.
– Может быть. Честно говоря, я натурально как выжатый лимон. Скажу тебе новость – не было никакого парня у дверей четырнадцатого февраля. Это – сверхточно и сомнению не подлежит, – произнесла я, ожидая, какой эффект произведут мои слова.
Лена повернулась ко мне с широко раскрытыми от потрясения глазами и стала хватать воздух ртом.
– Как так? Ты что думаешь, я обманула всех? – вымолвила она с трудом. – Или он мне вправду примерещился?
– Не мальчик это, а девочка. Ирина Груневская. Ты ведь ее знаешь?
– Груневская?! О, мамочки! Конечно, знаю, это…
«Груня-дылда, Груня-дура» – но этого не прозвучало.
– …несчастная девушка с механического факультета, над ней постоянно мальчишки издевались, особенно с первого  курса. А я как-то и не подумала, что это она могла там стоять.
Я мысленно произнесла в адрес несчастной и ненавидящей всех Груневской: «Ты не права, Ирина. В мире есть еще много людей, способных на сочувствие». На меня что-то нахлынуло, и я притянула Лену в объятья и крепко прижала к себе.
– Это, можно сказать, почти победа! Главная свидетельница у нас в руках! – радовалась я.
– Интересно, а как ты нашла? – продолжала удивляться Лена.
– По ботинкам… что-то в голове сработало… Я так счастлива. Наверное, скоро все закончится. Груневская дала показания. Материалы дела проверят и оформят в суд. Пару-тройку месяцев на всякие досудебные разбирательства и ты полностью свободна. Сможешь спокойно вернуться домой.
– А что она вам сообщила? – с напряжением в голосе сказала Лена.
– Сейчас не важно. Смотаемся на полчасика в какое-нибудь кафе? У меня сегодня особый праздничный настрой, – предложила я.
– Нет, туда я не хочу, – ответила она и резко отодвинулась от меня. – Валентина Семеновна очень просила, чтобы мы нигде не задерживались. Поехали!
– Как скажешь, – вздохнула я и включила коробку передач. – Она  тебе часто докучает?
– В большую перемену. Тебе ведь все время некогда, минутки для матери не найдешь, а ей хочется тогда со мной поговорить. Когда я дома, она и с работы звонит.
– Я бы с ума сошла. Иной раз такая кутерьма стоит вокруг, а она спрашивает в неподходящий момент – что варить: щи или харчо? Не достала еще? – улыбнулась я.
– Нет, спросит – все ли у меня нормально, хорошо ли себя чувствую, пожелает удачи и кладет трубку. У тебя хорошая мама.
Задним ходом я вывела машину со двора и, выкрутив руль, тронулась вперед к выезду на шоссе. Вынырнула на проспект и помчалась по прямой дороге. Удачно попала в режим «зеленой улицы» светофоров и летела, не останавливаясь на перекрестках. Лена, не поворачиваясь ко мне, поинтересовалась:
– Лиль, можно кое-что узнать? Я в техникум собиралась, а Валентина Семеновна как-то необычно посмотрела на меня и сказала: «Когда-то и у моей Лилечки был такой же звонкий голосочек». Я ей: «А что произошло? Почему сейчас другой?». Она так горестно махнула рукой и ушла на кухню. О чем это она?
– Так я в полицию пошла, а не брали туда с высоким голосом, там нужен мощный, командный. Я обратилась в клинику и мне сделали операцию. Видела у меня под подбородком тонкие белые полосы? – попыталась я отшутиться с серьезным видом.
Как ни странно, но Лена поверила мне.
– Ради работы? Я бы не пошла на такие жертвы… с другой стороны, многие сейчас делают себе всякие операции: губы, задницы… Хотя, зачем я обсуждаю, разве это мое дело? Не мне судить.
– Как учеба сегодня? – спросила я, стараясь быстрее сменить неприятную тему.
– Нормально, что там может быть интересного? – ответила она немного раздраженно и отвернулась к окну.
– Лен, у меня есть подозрение, что тебя что-то мучает. Ты дерганая и холодная какая-то.
– Да, но мы поговорим об этом позже, когда ты форму снимешь. Я не смогу тебе сейчас всего объяснить. Скажу одно. Ты утром старый блокнот оставила на тумбочке. Извини за любопытство, я пошарилась в нем и на предпоследней странице нашла запись: «Лена Мишина, 3-й детский дом. Улица Ярославская». Я сразу поняла, кто это. Та самая маленькая девочка, про которую ты мне рассказывала. Моя тезка оказывается.
– Да закрутилась и забыла сказать тебе, что нашла адрес Венерочки. Голова другим забита. Почти все время твоим делом занималась. Теперь можно будет съездить к ней.
– Я решила не тянуть резину, взяла деньги, что ты мне оставляла, и поехала проведать ее. Не стала заморачиваться с подарком. Набрала большой пакет конфет и шоколадок, нашла ее группу и отдала воспитательнице. Пусть все ребятишки радуются. Саму девочку я не видела и у воспитательницы ничего не спрашивала.
– Почему?! – страшно расстроилась я. – Думала, ты расскажешь, как ей там живется. Ну почему ты не подошла к Венерочке?!
– Хочешь знать, почему? – голос Лены стал непривычно злым, при этом она нервно крутила головой, глядя то в мою сторону, то в боковое стекло.
Линия ее маленького рта изогнулась в незнакомой мне гримасе. Я никак не могла сообразить, что сейчас происходит, только чуть кивнула головой в ответ.
– Да потому что ты дите! Глупое-преглупое дите в погонах! Даже не представляешь, что ты натворила! – неожиданно в сердцах выпалила она и посмотрела на меня тем взглядом, каким смотрят на людей, совершивших преступление в отношении близкого человека.
Я окончательно растерялась и резко затормозила. Автомобиль сразу занесло. Шлепнувшись боковинами колес о бордюр, он остановился.
– Что я натворила?! – перепугалась я.
– Завтра же с утра отвези меня с вещами домой! Не надо было мне уезжать из дома. Ты сделала еще хуже!
– Леночка, объясни, я ничего не понимаю! – чуть не взмолилась я.
Меня начала бить нервная дрожь, словно произошло что-то непоправимо ужасное. Почему она так смотрела на меня? Навалилась паника: во что же это я вляпалась?

– Зачем спасать из полыньи тонущую бездомную собаку, если ты не знаешь, куда ее потом девать? – спросила Лена.
– Возможно, и вправду я неимоверно глупа, но до меня не доходит, – произнесла я жалобно.
– Я поверила тебе, когда ты у меня дома плела про какую-то программу защиты потерпевших. А ты просто забрала меня и ввела в свою семью. Нельзя так делать. Нельзя! Ты и Валентина Семеновна меня жалели. Вы относились ко мне по-доброму. Словно я тебе родная младшая сестра, а она мне мать. У меня такого в семье никогда не было, и я прожила все эти дни у вас в условиях нормальных человеческих отношений. Да, именно нормальных. А то, что вы там с мамой иногда ругаетесь, это пустяк, в ваших ссорах нет ненависти. Я к вам стала привязываться, но рано или поздно придется расставаться. Ты помчишься ловить очередного Муравского, а на мое место приведешь другую несчастную девушку. А я вернусь домой с такой болью, что… – тут  Лена не смогла договорить, вытащила платок и стала вытирать катившиеся из глаз слезы.
Вот тебе на… В моей груди появился жесткий комок, и я не смогла ничего ответить. Вытерев слезы, Лена продолжила:
– А по поводу Венерочки… Тебе жаль маленькую девочку, но боишься с ней увидеться. Потому что, после того как уйдешь от нее, она может побежать за тобой, и тогда ты никогда больше не сможешь спать спокойно. Поэтому и я не стала с ней встречаться. Надеюсь, ты меня поняла? Отвези меня лучше прямо сейчас домой, пока не зашло слишком далеко. И все закончим…
В салоне повисла тишина, только еле слышный звук моторчика печки нарушал наше молчание. Меня до глубины души потрясло то, что я сейчас услышала. Я и в самом деле не думала, что такое возможно. Мне казалось, если бы я случайно попала в другую семью, то всегда стремилась бы назад… в родной дом...  к маме… Когда я предложила Лене переехать к себе, мне и в голову не приходило, что у нее к нам может возникнуть чувство привязанности. В этот миг я вспомнила,  как она смотрела на меня счастливым взглядом, когда я назвала ее сестренкой. Ей всю жизнь действительно не хватало родной души рядом, и она поверила, что такой могу быть я…
Мимо нас слишком близко пронесся лихач и в окно громко хлопнулись комья снежной каши. Я вышла из оцепенения, открыла дверь и подошла к машине с другой стороны. Вытащила поникшую Лену из салона, распахнула свою куртку и крепко обняла ее.
– Я тебя поняла, прости, Лен. Ты сказала правду – я действительно глупое дите. Когда я к тебе ехала в первый день, у меня было только одно искреннее желание – помочь. Я даже не представляла, что такое может случиться. Я к тебе тоже привыкла, и ты останешься с нами, будем продолжать программу до бесконечности. Мы взрослые люди и сами все решим. А про Венерочку и собаку ты хорошо сказала… прости…
Ленины ладошки скользнули за мою спину, и мы прижались друг к другу еще крепче. Теплая волна необъяснимого чувства заполнила меня до макушки, и стало жарко. Лена, я не сомневалась, ощущала то же самое. Не знаю, сколько бы мы времени так стояли, но нам помешали.
– Смотрите, смотрите – бабы обжимаются… ага, одна-то мент… прикольная картинка… – услышала я за спиной и повернулась.
На тротуаре в свете фонаря стояли трое подростков лет пятнадцати-шестнадцати и, бесстыже ухмыляясь, пялились нас.
– Не бабы, а женщины. И что тут такого? – сказала я.
– А зачем вы обнимаетесь? Нам просто интересно. Вы случайно не розовенькие? – захихикали они.
– Это женская дружба, болваны! – высунулась из-за меня Лена.
– Тогда все понятно! – захохотали  они на всю улицу и пошли дальше.

Из моего кармана раздалась мелодия. Это моя мама начала беспокоиться. Высказала нам сразу обоим насчет эгоизма и бессердечности. К тому же ей надоело по двадцать раз разогревать ужин. Мы уселись в машину и уехали домой.

Сейлор-мент. Часть 2. Глава 12. Окончание

Сейлор-мент. Часть 2. Глава 10.1

Я отошла от двери также на цыпочках и направилась к лестнице. У меня, в отличие от Ольги Николаевны, настроение наоборот поднялось до небес и захотелось с кем-нибудь поделиться. Я вытащила мобильник и набрала быстрый вызов Лены.
– Что делаешь? – спросила я.
– С продуктами из супермаркета к тебе домой иду. Маме твоей помочь захотелось.
– Молодец. А мне комплимент шикарнейший подарили, оказывается я – «гюрза в погонах». Звучит прямо как оперативный псевдоним! Я таю от удовольствия! –  захлебываясь от восторга, принялась я расписывать подслушанный разговор.
– Чему тут радоваться? – удивилась она.
– Ты не понимаешь! Я терпеть не могу банальные – девушка-красавица и тому подобные...
– Лиль, ты приедешь на обед? Мне бы так хотелось пообедать вместе, а ты вся в работу ушла, – перебила меня Лена.
– Скорей всего – да, мне переодеться надо, но сначала в автосервис нужно заскочить, машинку чуть повредила. Без бампера осталась.
– Как так? В аварию попала?
– Если бы. По дурости своей в снегу застряла.
– Тогда ничего страшного. Я жду, если что.
– Пока, – закончила я разговор и от счастья подбросила телефон к потолку. «Гюрза в погонах» – это так здорово!

Скоро преподаватели политехнического техникума нажалуются моей маме. Они ведь иногда пересекаются по линии работы, особенно если ведут одинаковые предметы. И дома опять заиграет заезженная пластинка: «Никакого уважения к старшим…». Я терпеливо объясню, что полицейская служба очень непростая, и не всегда после встречи с нами у людей остаются положительные впечатления.

Что теперь делать дальше? Данилов не звонит, значит, на участке все спокойно. По рации меня тоже не запрашивают. Сначала выполню сегодняшнее задание: заскочу к побитому Потапову в больницу. Если он не вспомнит или не скажет, кто его так отделал, придется написать рапорт со стандартной формулировкой: «Лица, совершившие правонарушение, не установлены». Пострадавшие от дружков по пьянке обычно стараются не распространяться. От Потапова заеду к Юлькиному брату и договорюсь на воскресенье отремонтировать бампер. Новый покупать дорого, а я не раз слышала, что деталь можно аккуратно склеить и заново покрасить. А на сегодня хватит заниматься делом Муравского. «Непруха», как говорят в народе. Если Лена откажется от очной ставки, то завтра соберемся с девчонками в штабе, устроим мозговой штурм и решим какие еще шаги можно предпринять. Вся надежда на Марию, ведь она почти десять лет в полиции. Не сказать что много, но все-таки…

Спустившись на первый этаж, я заметила, как к выходу направляется тот молодой человек, с которым я вместе подпирала стену у дверей директора. Решила повременить несколько секунд – не желала лишний раз с ним встречаться. Тут меня осенило! Еще не успела мысль оформиться и принять законченные очертания, как я уже звонила нашему криминалисту Диме Колесову.
– Дима! Привет! Срочное дело!
– Говори, я весь внимание.
– Помнишь, мы ездили в политехнический техникум?
– Помню.
– Я тут подумала: свидетель, которого мы ищем, возможно, ожидал преподавателя, прислонившись к стене. Могли же где-то какие-нибудь следы остаться?
– Могли. Если хорошо обтер свитером стену, то существует вероятность доказать, что он посещает этот техникум. Только сколько студентов протирают стенки на переменах? Не считала? Но ты молодец, в правильном направлении рассуждаешь, а еще лучше, если то место на стене, к которому он прикоснулся, оказалось помечено радиоактивными изотопами. В таком случае найти его – раз плюнуть.
– Ты насмехаешься, Дима? – рассердилась я.
– Да брось… не обижайся, мозгуй и распутывай дальше. Будут вопросы – звони, всегда рад помочь.

Из дверей центрального входа вышла группа учащихся, а я спустилась по ступенькам вслед за ними. Студенты вели себя шумно, толкались и весело кричали что-то друг другу. Я быстро обогнала эту ватагу парней и девчонок и направилась к своему автомобилю. Попутно размышляла, как еще можно отыскать свидетеля. Что есть в условии? Серый свитер, черные брюки и коричневые ботинки. Ни черта не нашли. Остается запах. Лена ведь говорила – очень странный. Только слово «странный» ничего не объясняет. От дешевого одеколона до миазмов из канализации. А вдруг у него какое-нибудь заболевание? Если так, то нужно завтра с утра съездить в медицинский кабинет и попросить составить список всех учеников, страдающих хроническими болезнями, связанными с обменом веществ. А что потом? Как узнать правду от них? А если наоборот – парень абсолютно здоров, но проживает в частном доме, а там скотину держат и потому так пахнет? Блин, одни догадки. Придется с Марией и Юлей обсудить эти вопросы.

Я открыла дверь, кинула служебную папку на заднее сиденье и услышала за спиной: «Груня - дура! Груня - толстая груша!». Я разозлилась, но еще больше разъярилась, когда увидела, как три парня начали бросать снежки в спину полноватой высокой девушке в синем пуховике. Та шла по тропинке и не поворачивалась, а мальчишки использовали ее как мишень и безжалостно лупили снежными снарядами по спине, по голове. Судя по далеко разлетавшимся брызгам снега от попаданий, кидали они со всей силы. Девушка шла и словно ничего не чувствовала, а может просто стойко терпела. Двигалась она не быстро, переваливаясь, словно гусыня. Я не смогла спокойно смотреть, как мальчишки издеваются над ней, захлопнула дверь и помчалась выручать ее.
В какой-то момент несчастная не выдержала и повернулась, снежок тут же с размаху влетел ей в лицо. Сумка выпала из рук, она схватилась за глаз и от резкого движения головы с нее слетела шапочка. Парни, завидев несущуюся на них полицейскую, тараканами рассыпались в разные стороны. Поймать никого не удалось. Я подбежала к студентке,  взяла ее за руку и отодвинула от лица, чтобы посмотреть все ли в порядке.
– Глаз цел? Дай взгляну.
Ей повезло. Снежок попал ниже – в скулу, но синяк, скорее всего, чуть позже проявится.
– Козлы поганые! – плаксиво ругалась она, растирая ушибленное место. – Хорошо, что очки сняла, как чувствовала. Уроды конченые!
Я достала свой носовой платок и предложила им воспользоваться.
– Конечно, уроды! Вот платочек приложи к больному месту и слегка массируй, но не растирай. Фамилии этих козлов знаешь? 
– Кузовлев, Семенов и Игнатьев. Все из моей группы.
– Разберусь с ними, обещаю, – я быстро вписала фамилии в свой блокнот.
Девушка вращательными движениями принялась массировать кожу под глазом, а я наклонилась и подняла упавшую вязаную шапочку из кроличьей шерсти. «Это зайчиха, а не заяц», – не к месту припомнился Круглов. Второй рукой я взяла сумку, и взгляд тут же зацепился за коричневые зимние ботинки девушки. «Очень похожие на те, что Лиля носит…» – прозвучал в голове голос Лены, и следом раздался какой-то щелчок. Модель обуви в точности как моя: такая же многослойная подошва, строчка по краям для прочности, но размер больше. И мешковатые брюки из черного драпа… Меня словно током тряхнуло от внезапной догадки. Стоп! А, может, парня и вовсе не было? Я быстрым движением схватила ее за пуховик, молниеносно расстегнула замок и, приблизившись вплотную, потянула носом. Так и есть – легкий сладковатый душок, напоминающий запах какого-то растворителя.
– Что вы делаете?! Зачем вы меня обнюхиваете?! – ошеломленно отпрянула назад девушка.
Я ничего не ответила, дернула «молнию» на сумке и стала в ней рыться. Помада, сотовый, тетради, жевательная резинка… да где же зачетка? Книжечка лежала между конспектов аккуратно завернутая в полиэтиленовый пакетик. Я раскрыла ее и дрожащими от возбуждения пальцами пролистала страницы. Груневская Ирина, третий курс. Вот! Зачет по инженерной графике и дата – 14 февраля! Размашистая подпись Муравского занимала аж две строчки.
Я сунула синюю книжицу к себе в карман и потребовала:
– Идем за мной.
– Куда? – непонимающе склонив голову, спросила она.
– Идем, я приказываю, а то зачетку тебе не отдам! – повторила я еще требовательнее.

Груневская повиновалась, и мы двинулись в техникум. Она шла чуть позади и с явной неохотой, а я, стараясь поторопить ее, без конца прибавляла скорость. Мы стали подниматься по лестнице, и уже на первом пролете девушка остановилась, тяжело дыша. Она не была слишком полной, как тучные американки, которых нам любят показывать по телевизору. Возможно, ее одышка связана либо сердцем, либо с чем-то другим.
– Ты догадалась,  куда я тебя веду? – задала  я наводящий вопрос.
– Нет, я не знаю, куда вы меня ведете, – ответила она спокойно, как ни в чем не бывало.
– Мы с тобой поговорим прямо на том месте, где ты стояла после уроков четырнадцатого февраля. Мне очень хочется послушать, как ты зачет у Муравского получила. А потом сравним твои показания и его.
Муравский еще на самом первом допросе категорически отверг слова Трофимчук о том, что кто-то из студентов приходил к нему получать зачет. Интересно, а что скажет она? На некрасивом круглом лице Груневской появилось выражение беспокойства. Это не укрылось от моих глаз. Если два человека заранее договариваются, как им одинаково врать, то они словно складывают карточный домик и достаточно поймать лгунов на неточностях, как вся искусно созданная ложь сразу рушится. Я уже на девяносто девять целых девять десятых процентов была уверена, что именно Ирина в тот день стояла у дверей методического кабинета. Лена находилась в шоке, когда выбегала из кабинета и не разглядывала лицо внимательно. А ботинки, похожие на мужские, сбили ее с толку. Оставалась лишь одна маленькая капелька сомнения, и чтобы вывести Груневскую на чистую воду, придется разговаривать с ней максимально жестко. Хоть мне ее очень жалко…
– Ты можешь соврать, но я все равно узнаю правду, и тогда тебе придется отправиться в колонию за недонесение о тяжком преступлении. Я очень постараюсь, чтоб тебе впаяли реальный срок. А жизнь в колонии не сахар: снежки мальчишек тебе цветочками покажутся. Придется тебе там этим козлам трусы семейные шить.
Груневская опустила голову и молчала. По-видимому, она понимала – в этой ситуации любое слово может обернуться против нее. Но и чем больше она молчала, тем сильнее во мне зрела уверенность, что я права.
– Ира, тебе что-то мешает признаться? Смотри, я ведь могу тебя не пожалеть. Ладно, поднимаемся на третий этаж. Если и там не расскажешь, поедешь со мной в отдел, посидишь один денечек в КПЗ с уголовницами и наркоманками. Поверь мне, как только за тобой закроется дверь камеры, увидишь мир с другой и далеко не лучшей стороны. Будешь дальше в молчанку играть, отправим в «пресс-хату». Слышала такое слово? Стоит ли это того, кого ты покрываешь? – запугивала я, как могла, но если честно, никогда бы  не поместила ее ни в камеру, ни тем более в «пресс-хату».
Груневская сделала шаг, остановилась и произнесла со страдальческим лицом:
– Я не хочу в «пресс-хату» и мне нельзя в колонию, у меня мать больная. Да и я сама. В тот момент я вовсе не знала, что в том кабинете произошло тяжкое преступление, пока вы здесь не появились.
«Ну вот и все… быстро сломалась…» – я облегченно с силой выпустила воздух из легких.
– Ирина, ты же не глупая, как я полагаю. Почему не подошла к любой из нас? Ты мимо меня по коридору не раз проходила, я хорошо тебя запомнила.
– Меня Дмитрий Валерьевич очень просил никому и ничего не рассказывать.
– И ты его покрывала за этот паршивый зачет? – поразилась я.
– Нет, не за это…
– А за что?
Груневская как-то загадочно взглянула на меня и не ответила.
– Ирина, спускаемся и поехали в отдел. Моя машина стоит недалеко от техникума.
– Зачем в отдел?! Я скажу вам всю правду, – перепугалась она.
– Правду расскажешь следователю, до самой последней мелочи. Если хоть что-то скроешь, я тебе ничем не помогу, и домой ты уже не вернешься, – сказала я твердо и подумала: «Вот и выясним с Филатовым – за сколько же он купил эту бедную девушку?».

Сейлор-мент. Часть 2. Глава 11

Бревно надо?

Все началось с того, что ребята с делянки привезли огромное по моим меркам бревно, которое вызвало у меня неподдельный интерес. Ребята долго не думая продали мне это "БРЕВЕНЩЕТСВО" - думал я, пока не побывал в Калининграде где увидел заготовки еще больших размеров. Ну что на месте не стоим, ставим бревно - строим леса.

В отличие от малых форм до 1.5 м., возле которых можно "скакакать как сайгак" с большими заготовками это не получится и леса - это единственный выход, но будьте акуратны! Упасть с лесов с бензопилой чревато последствиями. Но и бревно надо выставить так, что бы оно не упало в процессе изготовления.

Спустя 4 часа

Спустя пару часов я уже вывел ему морду, ну и красавец же получился! Погода в этот день тоже радовала и позволяла работать с удовольствием. На крайнем фото Вы можете видеть еще одну заготовку (бревна продают по 6 метров - я его распилил пополам).

Еще один день

За следующие полдня я уже придал мишке форму и набил в черновую шкуру. Шикарный мишка, шикарная погода, шикарный настрой!

Еще полдня и вот уже почти готовый мишка во всей красе!

Предчистовая обработка, шкура набита, лапы вырезаны, остались мелочи. Он шикарен как ни крути! В общем и целом размер заготовки имеет значение!

Баста

Ну вот и работа! 4 дня с покраской, 2.6 метра высотой. Вот как то так, а иногда получается, что 1.5 метра режешь неделю...

Удачи в вашем творческом пути и помните: безопасность — залог вашего счастья и здоровья!

Оригинал: https://dzen.ru/woodcarving

Бывший нападающий «Кьево» Федерико Коссато кардинально изменил свою жизнь — теперь он путешествует по миру в доме на колесах, открывая для себя истинную радость жизни.

Итальянец, выступавший за «Кьево» с 1997 по 2008 год, с 249 матчами и 49 голами на счету, продал свой дом и отправился в путь со своим кокер-спаниелем Бонни. Он устал от фальшивого мира, где всё подчинено внешности, правилам и ожиданиям. «Я больше не хочу жить по шаблонам», — говорит он.

Друзья и родственники не поняли его выбора, но Коссато чувствует, что истинное счастье не в материальных благах. «Всё это бесполезно», — уверен он. В путешествиях он встретил людей, живущих в домах на колесах с минимумом денег, но при этом счастливых. «Они, как и я, заново открывают для себя истинную ценность жизни», — говорит он.

Погружаясь в природу, он чувствует себя ребёнком, восхищённым миром. «Это как вернуться в детство, когда жизнь кажется лёгкой и радостной», — объясняет он.

В отличие от социальных сетей, создающих иллюзию, природа возвращает нас к настоящей жизни. «Истинное богатство — в простоте», — говорит Коссато. Он призывает людей остановиться, посмотреть вокруг с любопытством ребёнка и научиться ценить мелочи.

Ну, вот и всё. Сижу на кухне, пью кофе, который уже остыл, и думаю: как же так вышло? Мы ведь любили друг друга, правда? Или это только мне так казалось? Мы познакомились на вечеринке у друзей. Таня, моя Таня. Она тогда смеялась над моей шуткой, которую я, кстати, украл из какого-то стендапа. Но ей было смешно, и мне сразу захотелось, чтобы она смеялась так всегда. Потом были свидания, цветы, прогулки под луной и всё такое. Через год мы поженились. Я был уверен, что это навсегда. Первые годы были как в сказке. Ну, знаешь, работа, дом, ужины вместе, поездки на море. Потом начались мелкие ссоры. То я носки не туда положил, то она забыла купить молоко. Мелочи, казалось бы. Но эти мелочи начали копиться, как снежный ком. Потом появился Макс, наш сын. Это было счастье, но и стресс одновременно. Таня стала больше внимания уделять ему, а я... Я, видимо, начал отдаляться. Работа, друзья, футбол по выходным — я думал, что это нормально. А она, видимо, думала иначе. Однажды вечером, после очередной ссоры из-за того, что я забыл вынести мусор, Таня сказала: "Я устала. Давай разведёмся." Я сначала не поверил. Думал, это просто эмоции. Но она сказала это так спокойно, так уверенно, что я понял — всё серьёзно. Мы попробовали спасти отношения. Ходили к психологу, пытались говорить, но... Видимо, когда поезд ушёл, его уже не догнать. Мы стали чужими людьми, которые просто живут под одной крышей. И вот сегодня я подписал бумаги. Развод. Таня забрала Макса и уехала к маме. Я остался в этой пустой квартире, где каждый уголок напоминает о ней. О нас. Сижу, смотрю в окно и думаю: а что, если бы я тогда вынес мусор? Или если бы мы больше разговаривали, а не молчали, обижаясь друг на друга? Может, всё могло быть иначе? Но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения. Теперь у меня новая жизнь. Одинокая, но новая. Надо как-то начинать всё с нуля.