Книжная лига

Как я и сказала, судьба союзников императора Феодосия в битве на реке Фригид в основном сложилась не лучшим образом. Во всяком случае некоторых из них. Вестгот по происхождению Стилихон был удостоен Феодосием небывалых почестей, даже женился на его племяннице Серене, а их дочери, Мария и Ферманция, поочередно были жёнами первого западноримского императора Гонория (395-423). Стилихон, несмотря на всю его противоречивость как исторической фигуры, очень многое сделал для защиты Римской империи и её производных от варваров, включая вторгшегося с огромной армией в Италию Радагайса и короля вестготов Алариха, который сначала служил Феодосию, а потом рассорился с ним и стал кошмарить земли бывших союзников. Пока жив был Стилихон, ему это удавалось так себе. Стилихон после службы Феодосию продолжал служить его сыну Аркадию, первому императору Восточной Римской империи, а потом должен был продолжить служить уже сыну Аркадия – Феодосию II (правил в 408-450), но что-то пошло не так.

Историю эту рассказывают так, что какая-то муха укусила Стилихона, и тот будто бы замутил заговор против нового владыки, да ещё будто бы пытался привлечь к этому давнего знакомого – Алариха. В итоге заговор был раскрыт (если таковой вообще существовал), Стилихон был обвинен в измене и пытался спастись в церкви, но его оттуда выманили и убили, а после устроили погромы домов выходцев из «варварских племен». Аларих, как бы то ни было, ничуть не огорчился и в 410-м году шустро устроил такой поход на Рим, какой ещё долго забыть не могли – его вестготы разорили и разграбили город. Кроме того, в плен попала сама Галла Плацидия, сестра Гонория и Феодосия.

Жизнь у этой женщины сложилась едва ли счастливо, но весьма своеобразно. Аларих не долго наслаждался триумфом, т.к. внезапно заболел и в том же 410-м отправился к праотцам. После него осталась лишь дочь, Пелагия, и потому его место занял шурин – Атаульф (410-415), став вторым вестготским королем. Правил он недолго, но в каком-то смысле ярко, потому что начал с того, что женился на Галле Плацидии. Кто ещё из вестготских королей мог похвастаться женитьбой на дочери и сестре римского императора? Только вот сын этой четы умер ещё в детстве, самого Атаульфа убили члены враждебного клана, а власть захватил некий Сигерик. Когда уже его убил родич Алариха Валия, став новым королем, вестготы ничего лучше не придумали, кроме как вернуть Галлу Плацидию на родину, где вскоре Гонорий выдал её замуж за военачальника Флавия Констанция. В этом браке родились двое детей – будущий император Валентиниан III (425-455) и дочь Юста Грата Гонория. Оба судьбу имели примечательную, но едва ли в хорошем смысле слова.

Ещё не старый Гонорий умер от тяжелой болезни в августе 423-го, не оставив после себя ни детей, ни зятя Констанция, который умер в 421-м году, а только маленьких племянников, чем воспользовался его секретарь Иоанн (423-425) и сам уселся на трон. Если вам кажется, что вам это что-то напоминает, то так оно и есть…И закончилось схожим образом. Ну или закончилось бы, если не Флавий Аэций (ок. 390/391-454), сын уже знакомого нам по битве на реке Фригид Флавия Гауденция. Оба, к слову, по какой-то причине предпочли поддержать Иоанна, и для Гауденция это закончилось хреново: в 425-м году он погиб во время восстания в Галлии. А вот для Аэция его история взлётов и падений только начиналась.

Около 405-го года Аларих потребовал гарантии безопасности от Феодосия II, и вестготы при заключении мира взяли в заложники молодых знатных римлян, в том числе юного Флавия Аэция, который провёл среди варваров долгие годы, даже ухитрился жениться на дочери гота Карпилия, и от неё родился его старший сын, тоже Карпилий.

В 408-м году Аэция, похоже, вернули родителям и римскому императору, но только за тем, чтоб передать его в почетные заложники уже королю гуннов, которые к тому моменту, распугав германцев и славян далеко за Рейном, Эльбой и Дунаем, и позахватывав их земли, стали разбивать свои шатры у самых границ Восточной Римской империи. До 409/412-го года ими правил вождь Ульдин, а потом его сыновья Октар, Руа и Оэбарс. Их брат, Мундзук (ок. 390-434), отец Аттилы и Бледы, тоже имел влияние, но до правителя, похоже, так и не дорос.

Вот в такой вот компании Аэций провёл немало времени, прежде чем вернулся на родину. А там вот это вот всё, с узурпацией. А потом ещё Галла Плацидия побежала к родичам в Константинополь и стала просить о помощи, которую ей и дали. Поняв, чем запахло, Иоанн отправил Аэция к его старым друзьям-гуннам тоже просить о военной поддержке, но тот, разумеется, не успел. Путь-то дальний. А вернулся аккурат тогда, когда Галла Плацидия, регент при восстановленном в правах малолетнем императоре Валентиниане, ещё смаковала воспоминания о казни узурпатора. И, разумеется, ждала бы Аэция та же судьба, если б не его группа поддержки. Так что компромисс был найден, вина прощена, гунны отправлены домой, а Аэций подрядился в военачальники и хранители законного императора. Но на самом деле все всё поняли, и никто ничего не забыл. И вот с этого-то и началось многолетнее противостояние Галлы Плации и её сына с «последним из римлян» (одним из)) – Флавием Аэцием, которое закончилось так, как оно закончилось. Об этом, и обо всём, что этому предшествовало и сформировало эту цепочку причин и следствий написано в романах двух польских писателей, второй из которых

«Аэций – последний римлянин» Т. Парницкого

Время действия: IV-V века н.э., ок. 394-454гг. н.э.

Место действия: Восточная Римская империя (современные Болгария, Венгрия) и Западная Римская империя (современные Италия, Франция, Нидерланды и Словения, Испания, Алжир).

Интересное из истории создания:

На фоне всего ранее изложенного, в том числе про Еске-Хоинского и его роман, особенными красками играет история Теодора Парницкого, который родился в семье поляка Бронислава Парницкого и его жены Августины, в девичестве Пекарской, происходившей из польских евреев и до брака жившей в Киеве. Примечательно, что Бронислав учился в Берлине, а потом, получив степень доктора, перевёз семью в Москву, а позже, из-за Первой мировой войны, в Уфу.

Сам Теодор учился в кадетском корпусе сначала в Омске, а потом во Владивостоке, куда корпус перебрался. Жизнь, правда, среди кадетов не клеилась, будто бы из-за царившего в их среде антисемитизма, и Парницкий, в конце концов, сбежал в Харбин, где попал в польскую общину, поступил в школу им. Г. Сенкевича и выучил польский. Спустя время туда к нему приехал и отец, но в Маньчжурии прожил недолго, т.к. вскоре умер. Теодор, которого в тех краях ничего не держало, уже будучи подростком, решил вернуться в Польшу и стать писателем.

Мечте не сразу, но суждено было сбыться. Т. Парницкий по пути в Польшу попал во Львов, учился в Львовском университете, а потом сам там преподавал китайский язык и русскую литературу. И в 1931-м году, наконец-то, исполнил своё желание, издав свой первый роман – «Три минуты четвертого» (Trzy minuty po trzeciej), потом дело пошло на лад и в 1934-м вышел второй роман «Граф Джулиан» и «Истории» (1934-1939). И вот четвертым стал изданный в 1936 (или видела дату – 1937) – «Аэций – последний римлянин» («Aecjusz Ostatni Rzymianin»). Именно этот роман стал одним из двух самых известных произведений автора и принес ему славу в Польше. Он получил стипендию, которую потратил на путешествие по Болгарии, Турции и Греции, где посвятил себя изучению византийского наследия. У книги есть продолжение – «Смерть Аэция», но я его нигде найти не смогла. Расскажу о том, что найти удалось.

О чём:

В год завершения истории «Последних римлян» где-то в Дуросторуме на нижнем Дунае, в Восточной Римской империи, маленькому Флавию Аэцию его красавица-мать и истинная римлянка из хорошей семьи с упоением рассказывала о том, как его герой-отец, император Феодосий и христиане разгромили проклятых язычников. А спустя n лет сами они попали сначала в Константинополь, а потом и в Рим. Короткое знакомство со Стилихоном и его трагическая гибель, похоже, навели Аэция на первые мысли о том, какое грязное и опасное дело – политические интриги, а вскоре, когда Аларих потребовал заложников, волей-неволей вовлекся в политические дрязги и сам Флавий Аэций, и больше уже, до самой смерти, из политической трясины не выбрался. Время, опыт и наблюдения, сначала в среде вестготов, потом гуннов, а после и римлян круто переменило его, и притом не в лучшую сторону, превратив воспитанного и жадного до впечатлений римского юношу в грозного, беспринципного мужчину-варвара. Только, похоже, наступили для Рима времена, когда только такой и может его спасти… Или нет?

Отрывки:

«…Четвертый день царят вестготы в Вечном городе — и ничего не произошло. Ни один гений — покровитель Рима не сошел с небес с огненным мечом отмщения, ни одна молния божия не поразила дерзкой головы Алариха Балта. Море не захлестнуло в ярости тинистой гавани Рима Остии, не обрушилось потопом на оскверненный город, даже Тибр не потек вспять и не вышел из берегов, чтобы в чудотворно разлившихся вспененных водах своих утопить пришельцев-святотатцев. Так же, как прежде, беззаботно качались на ветру устремленные в небо вершины стройных кипарисов, так же весело журчала вода в фонтанах — одни только люди четвертый день смотрели на все это полными ужаса и страха, безумными глазами, не в силах уверовать, что все это творится на самом деле, а не в кошмарном сне.

Да и может ли такое статься?.. Можно ли в такое поверить?.. Рим… непобедимый, несокрушимый, бессмертный Рим — urbs aeterna, гнездо волчьего племени, столица и владычица orbis terrarum — стал беззащитной добычей варваров?!. Верно, и впрямь близится час страшного суда… остается ждать последнего знамения… ждать призыва! Слышите?.. Уж не глас ли это архангельских труб?.. Замирают сердца, холодный пот струится по лбу, и не в одну душу вливается покой и облегчение: воистину лучше уж свету вовсе перестать существовать после позора Рима…

Аэций, однако, знает, что трубы, голос которых доносится от Милиарийских ворот, — это королевские вестготские трубы, а не архангельские. Двухлетнее пребывание в лагере Алариха раскрыло ему все особенности жизни варваров, тайники их души и нравов, способы правления и борьбы, но прежде всего заставило его так выучить готский язык, что златоволосый стражник, которому молодой заложник отдал свой пилеол, не может поверить, что это настоящий римлянин, а не гот на имперской службе. И его одного из всех вверенных его попечению заложников и пленников он дарит почти дружеским доверием, делясь с ним своими тревогами. Ведь это же счастливейшие дни его жизни, а радость и гордость просто распирают его сердце при мысли, что это его народ… его король первым вошел в стены столицы мира. Ну, а вдруг это все-таки святотатство?.. А вдруг разгневанный бог, владыка мира, отвратит свой лик от набожного племени готов и нашлет на них беды и мор?.. Ведь каждый самый ничтожный прислужник в войске короля Алариха знает, что Рим — это город, особенно угодный небу… Это правда, хоть и странным кажется, но сущая правда: ведь никогда, никогда нога завоевателя не переступала границ города, никогда ни один неприятель не дерзнул вторгнуться в Рим — разве это не явное, хотя и странное и непонятное покровительство божие?.. Пожалуй, наоборот, даже не бог, а злые духи опекают этот город, — а ведь это еще хуже!.. Златоволосый воин бледнеет и дрожащей ладонью крестится — и как он раньше об этом не подумал?.. Ведь теперь все разъяренные демоны, или, как их там называют, эоны, будут нещадно мстить всему готскому народу за то, что тот первым осмелился вторгнуться в охраняемый ими город?..

Аэций не отвечает. Он думает о том, чего никогда в голову не придет готскому воину… чему он никогда не поверит, если даже ему и скажут. О том, что не в первый раз нога завоевателя переступает границы города… не первый это неприятель, что дерзко и безнаказанно осмелился вторгнуться в Рим. Ровно восемьсот лет назад другой варвар, также с севера, столь же победно вошел в волчье логово. Глубокая, почти трагическая складка прорезает вдруг лоб юноши: да, все вроде бы так же, а на самом деле совсем иначе. Аэций знает об этом. Он знает, что на Римском форуме не уселись спокойно в курульных креслах седобородые сенаторы, кутаясь в белоснежные тоги, с белыми тростями в руках. Он знает, что ни один Манлий не бдит на Капитолии и ни один Камилл не подоспеет в последний момент отрезать врага, не перетянет чашу весов и не противопоставит бессмертному возгласу Бренна : «Vae victis!» "[9] " , столь же бессмертное: «Золото у нас для друзей, для врагов — железо!» Ничего, ничего из всего этого не повторится чудесным образом сегодня, спустя восемь веков… ничего, кроме: «Vae victis!»

Два года назад лишил король готов Рим золота, серебра, пурпура и сынов лучших родов. Год назад пурпурной мантией и диадемой украсил первого с краю сенатора, на котором остановился его взгляд, и сказал: «Римляне, вот ваш император! Я так хочу!» А сегодня лишает остатков того, что осталось от имущества, чести и величия, и, кроме того, лишает жизни… той самой жизни, о которой сказал некогда, что она ему ни к чему…

Правда, лишает не всех. Аэций слышит, как один из его товарищей по неволе и долгим скитаниям с готами, заложник, старый священник в опрятной коричневой пенуле, устремив к небу влажные, как на египетских изображениях, глубоко разрезанные глаза, громко призывает благословение господне на главу набожного и человеколюбивого короля Алариха. Хоть и еретик, но разве не истинно набожен и человеколюбив?.. Разве не даровал жизнь и здоровье всем, кто укрылся в христианских храмах?.. Осанна!

Тихим шепотом вторят громким молениям священника другие заложники, у каждого в городе есть кто-то близкий, дорогой. И вот, подняв к небу глаза — черные, карие, зеленые, серые, — все молятся Христу: пусть сделает так, чтобы эти их близкие и дорогие сумели, успели, сообразили укрыться в церкви…

С позавчерашнего дня со взгорья за Саларийскими воротами виднеется черный людской муравейник, роем облепивший белизну базилик… О святой Юстин! Какой ужас там творится!.. Сколько разорвано, задушено, затоптано, раздавлено! Сотвори же, милосердый господи Христе, пусть моя жена, моя мать, мой ребенок, старый отец мой, верный друг, брат, брат отца протиснется через обезумевшие от тревоги толпы, не даст себя растоптать, задушить, раздавить… пусть проникнет в церковь… дальше… дальше… как можно ближе к алтарю… ближе к священнику!.. Сотвори это, боже!

Вдруг громкий смех заглушает шепот молитвы. Молодой ритор в грязном, порванном сагуме, с растрепанными волосами и всклокоченной бородой вскидывает стиснутые кулаки высоко над головами молящихся и, время от времени прерывая свою речь резким взрывом смеха, кричит высоким, тонким голосом:

— Осанна! Осанна! Слава Христу! Пусть благословение божие почиет на главе набожного и человеколюбивого короля Алариха! И разве воистину не набожный?.. Не человеколюбивый?.. Посчитайте только, дорогие друзья, сколько жителей в Риме и сколько в городе христианских храмов? Посчитать не трудно. Скольким же квиритам — римским гражданам даровал набожный и человеколюбивый король жизнь и здоровье?.. Скольким? Скольким? Скольким? Я тебя спрашиваю, служитель Христа!

Молитвенный шепот замер на побледневших вдруг губах. Взгляды всех обратились к старому священнику. А он простер десницу и, грозно потрясая ею в сторону города, воскликнул будто в приступе вдохновения:

— Скольким?.. А хотя бы и ни одному!.. Давно уже пришла пора… Пробил наконец твой час, проклятый город, капище греха, разврата и гордыни… Горе тебе, Вавилон!.. Горе тебе, Содом! Слава господу! Праведен гнев господен!.. Мало еще вестготов… мало меча и огня!.. Молний… серы с небес… огненного дождя молим у тебя, господи!..

Тяжело дыша, он умолк. Громче, тревожнее ударили сердца всех. Даже ритор перестал смеяться. Голос его из тоненького, высокого, почти безумного, стал спокойным, низким, напевным, когда он заговорил медленно, мелодично и скорбно, как будто скандировал Овидиевы «Скорби».

— Пока наши прекрасные белые боги правили миром и городом с вершин Олимпа, с высоты алтарей, по рукописям поэтов, ни один недруг не осмеливался переступить священных границ Рима, ни один наглец не дерзал посягать на величие головы и сердца мира. Но вот отвергли наших богов, воздвигли на алтарь крест и назаретянина — и что творится?.. Вы говорите, что Христос — это наивысшая доброта… что он всеведущий и всемогущий… Пусть же он спасет Рим! Изгонит варваров! Пусть избавит своих приверженцев от позора, страдания и смерти… Пусть…Его заглушил крик священника, резкий, пронзительный:

— Пусть уничтожает… пусть сжигает… пусть губит… Горе тебе, сердце и голова идолопоклонства! Горе тебе, логово волчицы, как она, свирепое, похотливое и распутное!..

И вновь отозвались трубы. Все громче, все ближе… Все пространство от древней стены Сервия и Коллинских ворот покрыло вдруг бесчисленное количество тяжело нагруженных повозок. Повозки, полные золота, серебра, красивых сосудов, искусной утвари забили выезд на Саларийскую и Номентанскую дороги.

Радостью и скорбью одновременно наполнились сердца заложников. Вестготы покидали ограбленный, обесчещенный Рим, безнаказанно унося на подошвах священный прах улиц и площадей Вечного города. А вместе с ними в дальнейшие, казалось, нескончаемые скитания должны были отправиться заложники. У многих на глазах блеснула слеза, и не узнать — слеза облегчения или скорби.

Еще громче ударили в небо трубы. От храма Фортуны сворачивал на Саларийскую дорогу королевский поезд. Аэций издали узнал белого коня и статную фигуру дерзновеннейшего из дерзких — Алариха Балта. В нескольких шагах перед королевским конем шла, еле волоча ноги, молодая женщина, смертельно бледная, но горделивая и спокойная. Губы ее были крепко сжаты, глаза устремлены на гладко тесанный камень улицы. Аэций сразу понял все. Вот так же четыре века назад входила в город Туснельда в триумфальном шествии Германика. Только у Туснельды были голубые глаза, а у этой — черные, чуть выпуклые и несколько округлые, у Галлы Плацидии, дочери императора Феодосия Августа, выходящей из города в триумфе варвара. Рядом с Аэцием раздалось громкое рыдание. Он обернулся: ритор и священник плакали, припав друг к другу головами.

Аэций не плакал…»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Когда я подбирала книги под этот период, наткнулась и на эту, и мне в память врезалось её начало. И я решила, что во что бы то ни стало её прочитаю. Парницкий – настоящий мастер в плане зарисовок момента, картины у него получаются яркие, выразительные, многослойные и запоминающиеся, как в хорошем смысле, так и в плохом. Но тут же скрывался и минус – первая половина написана так, будто вся состоит из этих нарубленных как краковская колбаса моментов, причем к ним не дается никаких пояснений, поэтому далеко не всегда можно вообще понять, какого хрена произошло. К счастью, я знала исторический материал и кое-как сориентировалась. Потом этот эффект смазывается, но поначалу мне это мешало.

Не могу не отметить, что исторически Парницкий тоже был точен далеко не всегда. Так жена Бонифация, Пелагия, и вправду была арианкой. Только вот автор то ли не знал, то ли намеренно исказил факты, и арианство Пелагии объяснялось проще простого – это та самая дочь Алариха, о которой я упомянула в историческом экскурсе. А вестготы так и оставались арианами. И вовсе она не была римлянкой, поэтому остальное, что там Парницкий из этого вывел, тоже было бредом. Впрочем, некоторые вещи он привёл довольно-таки точно. Подробнее не скажу, чтоб не наспойлерить.

Но вообще главных претензий у меня к этому романа две. Во-первых…Аэций) Блин, ну такой отъявленной мрази, какой его изобразил Парницкий, очень трудно сопереживать, серьёзно. То есть я вроде намек поняла (был нормальный, но потом пожил с варварами, а с волками жить – по-волчьи выть и всё такое), но это прям капец. Весь роман кого-нибудь насилуют, убивают или даже насилуют, а потом убивают (наоборот не было, но я бы не удивилась, хотя…). И зачастую в этих историях замешан был именно Аэций. Парницкий вроде бы без конца трубил устами своих персонажей, что это великий полководец и спаситель Рима, но я читала и видела скорее великого интригана, который был плохо образован, глуповат даже, но при этом жесток, расчетлив, циничен, эгоцентричен, горделив и тщеславен, и именно вот все эти вещи двигали им, а не преданность родине и Риму.

И я вроде бы уловила мысль, что, когда атакуют варвары, то надо уметь думать как варвар, но не настолько же. Он переходил в этом границы (иногда вообще казалось, что у него психопатические сдвиги в психике), и, самое главное, его незнание римской культуры и безразличие к ней заметно обесценивало его усилия для её сохранения. Ведь не всё ли равно, какой державой будет править твой сынок? Для него Рим – только символ могущества, а всё остальное он отбросил за ненадобностью. Да и воякой он оказался не идеальным: проиграл Бонифацию, допустил провал Литория. Короче, этот Аэций меня бесил ничуть не меньше Фабриция из «Последних римлян», и я болела скорее за Галлу Плацидию и её сына, и только то, что я не увижу долгожданный конец этого противостояния, заставляло меня жалеть о том, что я не нашла роман «Смерть Аэция».

Вторая претензия, конечно, куда менее существенная и даже немножко смешная) Но я не могу не сказать: когда мужчины пытаются писать о женской сексуальности, сексуальном опыте и переживаниях, нередко получается такая муть, что без кринжухи не прочитаешь) Вот и тут, когда Парницкий изображал Аэция ещё и эдаким половым гигантом, от которого у баб крышу сносит, он явно перегнул. Местами у меня это вызывало нервное хихиканье, местами испанский стыд, а местами отвращение, и хотелось крикнуть «Не верю!». Ржачнее всего с Пелагией было, которой могучий твёрдый… богатырь переключил какую-то кнопку, отчего она плюнула на все свои прежние принципы и заморочки, лишь бы её…аэм…посещать по ночам не перестали. И всё это ещё с кринжовыми описаниями. Как будто они с Ишковым и Ильяховым по одним учебникам учились, что-то типа «Как описывать женские оргазмы и их последствия». Я вообще не знаю, зачем ему понадобилось на этом делать акценты, да ещё и так. Видимо, чтоб полный набор могучего Конана-варвара был)

Кстати, реального Аэция современники описывали совсем не так, как Парницкий, который вывел его скорее избирательным, неуравновешенным и лицемерным в добавок к тому, о чем я выше написала, а не щедрым и справедливым. Григорий Турский со ссылкой на Рената Профутура Фригерида (жил ок. 450г.) описывал Аэция как «прославленного в искусстве заключать мир», и добавлял, что «в нём не было ни капли жадности, ни малейшей алчности, от природы был добрым, не позволял дурным советчикам уводить себя от намеченного решения; терпеливо сносил обиды, был трудолюбив»; Прокопий Кесарийский писал о нём: «Он был одарен таким величием духа и такими выдающимися качествами, что, если бы кто назвал его «последним из римлян», он бы не ошибся. Ибо римская мудрость сокрыта в нем». На сохранившемся диптихе, где, как полагают, изображен Аэций, это тоже человек, который реально выглядит как истинный римлянин, а не бородатый варвар.

При этом и историки того периода признают, что не всегда Аэций поступал благородно и красиво. Тем не менее я убеждена, что даже чудака на букву «м» можно расписать сильным и притягательным, не прибегая к тем приёмам, к каким прибег Парницкий, особенно, когда расписываешь героя в широком смысле слова, да ещё с таким эпитетом как «последний из римлян». А написать его таковым, что наблюдаешь за ним с отвращением и ждешь, пока его прихлопнут наконец – это своего рода антиталант. Впрочем, это, прежде всего, моё мнение, и моё восприятие. Кто-то наверняка со мной не согласится. В целом я могу сказать, что мне книга не понравилась, но читать её было увлекательно, шла она бодро, недурно написана, и кое-какие интересные мысли там мелькают. Поэтому отговаривать её читать я точно не буду, но о возможных минусах предупредила.

Наиболее полный список постов о I-м веке н.э. тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 64. «Трилогия об Иосифе Флавии»

А о II-м веке н.э. тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 68. «Марий Эпикуреец»

А о III-м веке (или рубеже веков) тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 69. «Троецарствие»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 69.2. «Предание о людях ва» и «Записки о поисках духов»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 70. «В дни Каракаллы»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 71. «Семейные фавориты»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 72. «Зенобия из рода Клеопатры»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 73. «Серебряная ветвь»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 74. «Шахнаме»

О веке IV-м:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 75. «Елена»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 76.1 «Таис»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 69.1. «Записки о поисках духов»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 76. «Юлиан»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 77. «Самвэл» и «Шахнаме»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 78. «Орёл в снегу» и «Пак с Холмов»

О рубеже IV-V веков:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 79. «Записки о буддийских странах»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 81. «Гипатия»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 82. «Семь красавиц» и «Шахнаме»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 78.1. «Последние римляне»

Если пост понравился и был полезен, ставьте лайк, пишите коммы, жмите на "жду новый пост" или даже закиньте денежку на счёт. Всё это очень поможет и мне, и моему проекту.