april140468

Его зрение было устроено необычным образом. Сетчатка глаза имела нестандартное строение, которое позволяло видеть в темноте. Родители ничего не знали об этой особенности, а сам мальчик не подозревал, что может быть по-другому, пока однажды за ночным чтением его не застала мать. Вначале родители не поверили в удивительные возможности сына и даже провели эксперимент, заставив Андрея читать в темноте вслух. Когда сомнения рассеялись, мальчика отвели к знакомому офтальмологу. Врач заинтересовался случаем и стал проводить опыты, каждый раз придумывая новые задания, которые Андрей должен был выполнять в кромешной темноте. При этом офтальмолог называл его «удивительным мальчиком» и непонятным словом «феномен». Слово «феномен» Андрею не нравилось. Что оно означает, было ему неведомо, но лучший друг Яшка, который был на два года старше и уже изучал в школе иностранный язык, сказал, что слово это английское, переводится как парикмахер.

— При чём тут парикмахер? — не поверил Андрей.

— А я откуда знаю. Мэн — по-английски мужчина, значит феномен — это мужчина с феном. Чо непонятного?

Вскоре врач показал его коллегам, перед которыми опять пришлось повторять всё то, что он уже не раз проделывал. Врачи ахали, восхищённо покачивали головами и старались придумать ещё более заковыристые задания, с которыми Андрей легко справлялся. «Удивительный мальчик» мог не только читать и писать в темноте, он рисовал цветные картинки с образца, складывал пазлы, прекрасно ориентировался в пространстве, в общем, делал всё то, что обычные люди могут только при наличии хорошего освещения.

О «чудо-мальчике» и его сверхспособности стали писать в газетах и журналах. Феномен получил название «Темновая адаптация». Оказалось, что темновая адаптация давно изучается на западе. На основе проведённых исследований разрабатывались методики по развитию таких способностей у обычных людей. Тема оказалась интересной не только медицинскому сообществу, очень быстро статьи из профильных и научно-популярных перекочевали и в другие печатные издания.

В одночасье Андрей Воронец стал знаменитостью. Неожиданно обрушившаяся на него слава вскружила голову. Им восхищались, ему завидовали, с ним хотели дружить. Он стал лидером и уверовал в свою исключительность, ведь чтобы добиться результата, хоть отдалённо похожего на тот, что демонстрировал он, обычному человеку приходилось ежедневно тренироваться. Андрей тщательно собирал все журналы и газеты, где упоминалось о нём. Он почти наизусть знал всё, что там написано.

Постепенно шум вокруг сверхспособности мальчика сошёл на нет. О нём забыли, но зёрна тщеславия и гордыни уже дали всходы. Мириться с забвением Андрей не собирался. Только теперь, чтобы сохранить за собой титул сверхчеловека, надо было постараться. И Андрей старался изо всех сил. Отличник, спортсмен, красавец — все эти качества работали на его имидж. Окружающие восхищались им, родители гордились и всячески поощряли. Чтобы стимулировать успехи сына — установили расценки. За хорошие отметки, победы на соревнованиях и другие достижения отец выплачивал сыну премиальные. Андрей настолько привык к таким товарно-денежным отношениям, что стал требовать оплаты за самые обычные вещи. Сходить в магазин, пропылесосить ковёр, вымыть посуду — всему была своя цена.

Удерживать лидерство, всегда имея в кармане наличные, было несложно. Кучка «вассалов», которые за дармовое мороженое, а позже за сигареты и пиво, готовы были не только превозносить, но и беспрекословно подчиняться, хоть и вызывала презрение, но подпитывала его эго.

Всё закончилось, когда на свет появилась Оля. Маленький кричащий конвертик, который принесли в дом, ничего кроме раздражения у Андрея не вызвал. В центре внимания теперь был не он, а этот пухлый розовощёкий пупс, вокруг которого весь день носились родители. Вместе с их вниманием закончились и вознаграждения. Маленький ребёнок требовал больших расходов. Семейного дохода, который стал меньше на одну зарплату, на всё не хватало. Поощрения стали редкими.

Девочка росла, но положение дел не менялось. Любовь родителей почти полностью принадлежала ей. Этого Андрей не мог простить сестре. Она лишила его того, что он по праву заслуживал. Отобрала не только родительское внимание и заботу, не только единоправное владение всеми благами, начиная от отдельной комнаты и заканчивая свободным временем, но и заставила усомниться в собственной исключительности. Андрей не понимал, за что её так любят, ведь в ней не было ничего особенного. Обычная сопливая девчонка, вечно хихикающая и всюду бегающая следом за ним. Маленькая Оля любила брата и не упускала случая залезть к нему на коленки, обнять за шею своими маленькими пухлыми ручонками и чмокнуть в щёку. Андрей уворачивался, как мог, отталкивая сестру и брезгливо утирая обслюнявленное лицо. Девочка не обижалась, только хихикала в ответ.

Последнее денежное вознаграждение Андрей получил за поступление в военную академию. Отец протянул конверт и, пожимая руку, твёрдо сказал:

— Теперь сам, сынок.

- Тебе хоть есть куда цветы принести, - Рита шмыгает носом. - А мне только и остаётся, что оплакивать в тряпочку свой выкидыш. Я даже не знаю, мальчик это был или девочка.

- Может и лучше... - Лола вытаскивает из торбы бутылку с водой, заливает углубление у ствола ёлочки. - Что толку, что я знаю? Разве мне от этого легче? Твой выкидыш - ничто в сравнении с тем, что пережила я. Ведь оно вот... было... В руках моих лежало. Губами грудь хватало.

- А на мне грех. Оказывается, выкидыш по церковным законам - грех! А я разве виновата? Я его хотела! В чём моя вина?

- Наверное, в том, что не уберегла. Я вот тоже... Не послушала тебя. Вот и родила раньше времени. Кило восемьсот. Разве такое жизнеспособно? Червячок. - Лола всунула бутылку в торбу. - Пойдём. Какой толк оплакивать?

- Как же. - Рита вздохнула, взяла Лолу под руку, прижалась, и они двинулись вдвоём по тропинке, словно сиамские близнецы, сросшиеся горем. Общим и для каждой своим, отдельным. - Не могу не думать об этом.

- Тут думать мало, анализировать надо. Бессмысленно в нашем положении оплакивать случившееся, надо причины искать. И чтоб не повторить ошибки, надо отрегулировать сон, порядок жизни, обстоятельства.

- Ну, с тобой понятно, надорвалась, потому и недоношенным родила. А я? У меня с обстоятельствами получше было.

- Ты сама по себе неженка, тебя из тепличных условий выдернули, привезли и оставили. Принцесса на чемодане.

- Ну хватит, - Рита слегка толкнула Лолу в бок. - Я уже другая. Я привыкла. Закалилась.

- Значит, со вторым легче будет. А я вот рисковать больше не стану. Через месяц поеду к маме.

- Через месяц? Это что ж ты Ваньку на полгода одного оставишь?

- Ничего, проживёт как-нибудь.

- Ты же говорила: нельзя оставлять.

- Выбирать не приходится.

- Не боишься, что загуляет?

Лола расстроено посмотрела вслед уходящему от остановки автобусу. Теперь минут сорок ждать.

- Когда ему гулять? Неделю дома, две недели командировка. На выходные, если не наряд, то либо рыбалка, либо охота. Я его и не вижу совсем. Вообще чудо, что забеременела при таком графике. Другого опасаюсь...

Не расплетая рук, они вошли под козырёк остановки. Так и сели на лавку сплетённые. Лола громыхнула сумку рядом с собой.

- Чего? - Рита почувствовала неприятный холодок, пробежавший под водолазкой.

- К бутылке пристрастился. Боюсь, без меня сопьётся окончательно.

- Ааа... - выдохнула Рита, отчего-то почувствовав облегчение. - А я не поеду никуда. Тут рожать буду. Лучше на сохранение лягу, мне ведь гинеколог предлагал, а я не послушала. Теперь соглашусь. Выношу и рожу!

Лола улыбнулась.

- Это что же получается, наши дети вместе в садик пойдут?

- И в школу. Вот увидишь!

Вета положила учебник и тетрадку на край выступа, прижала освободившейся рукой разлетающийся подол юбки к ногам и села.

Химия — не самый легкий предмет, давалась ей с трудом, а экзамен — это не лабораторная работа, тут либо знаешь, либо нет. Шпоры левой рукой не попишешь. Чтобы лучше запомнить материал, Вета стала вырисовывать в тетрадке бензольное кольцо. Кольцо получалось кривым.

— Скопление пи-электронов притягивает электрофилы, — оправдывала себе под нос Вета косой «леворукий» шестигранник. — Для ароматических углеводородов… — Конец фразы утонул в грохоте артиллерийской канонады. Стрельба из мощных тяжелых орудий раздавалась из-за дома, и с металлическим скрежетом и стремительным ускорением надвигалась прямо на нее.

— Спасайся, кто может!

Из-за угла вылетела огромная тележка. Она неслась по склону дороги, не встречая сопротивления и грозя снести любого, кто попадется на ее пути. На железном днище «самоката», расставив ноги буквой «Л», словно капитан на носу корабля, стоял Колька Водолазкин. Вцепившись крепкими пальцами в ручку, он летел на всех парах, не ведая страха разбиться. Рыжие патлы залихватски трепались за плечами, а покрытое веснушками и ранним загаром лицо, раскрасневшись, превратилось в огромную свеклу. Сравнение со свеклой в голове Веты родилось неслучайно. Именно для перевозки свеклы, моркови и картошки предназначались припаркованные возле металлической будки овощного магазина тележки. Стояли они без присмотра, и было довольно странно, что до сих пор никто не додумался на них прокатиться. Ведь 500 метров от автобусной остановки до ворот детского сада хорошо асфальтированной с тридцатиградусным уклоном дороги — отличный автодром.

Колька старше Веты на три года. В местной компании молодежи, водиться с которой ей запрещала мама, он был самым взрослым. Но чаще Вета видела его одного, прогуливающегося с собакой по аллее вдоль лесополосы. До сего момента особого интереса Колька у нее не вызывал. Как и все остальные из местной компании.

Доехав до конца дороги, Колька лихо соскочил с тележки, развернул ее, и стал толкать наверх. Проходя мимо, взбрыкнул рыжей челкой и искоса посмотрел на Вету.

Она опустила голову ниже, стараясь спрятать глаза за длинной густой челкой. «Заколи, а то ослепнешь», — ругалась мать, не принимая современную моду, и не понимая, что с заколкой Вета выглядит, как «Дунька с трудоднями». Хорошо, что мама на работе. Нос почти коснулся тетради.

— Для ароматических углеводородов… Ароматических водородов… водоворотов… воротов… — Мысли спутывались в бензольное кольцо.

— Ах, какая прелесть! — Лидия прокрутила «Фуэте» и, приподнявшись на цыпочки, чмокнула Агату в щеку. — Ну, иди, садись, вон там, рядом с Машей.

Кто из гостей Маша — понять было нетрудно. За круглым столом сидели четыре человека, женщин, если можно так сказать, из них было две. Дебелая рыхлая дама с большими цыганскими «подковами» в ушах. Именно страсть к цыганским украшениям выдавала в ней сестру Лидии. И совсем еще юное создание в ажурном белом платье и огромным бантом на голове. Агата Тихоновна сначала решила, что это дочь сестры и так, как свободное место было только рядом с девочкой, то уверенно направилась в ее сторону. Однако приблизившись, Агата Тихоновна озадачено замерла. При более близком рассмотрении Маша оказалась огромной, почти в человеческий рост куклой.

Заметив растерянность гостьи, сидевший по другую сторону от куклы сын Лидии, Андрон, произнес:

— Знакомьтесь, это Маша!

Оцепенев, Агата Тихоновна смотрела на куклу.

— Маша, это Агата Тихоновна, наша соседка, — как ни в чем не бывало продолжил Андрон.

— Да садись ужо, — толкнула в спину Лидия и расхохоталась. — Ты шо, кукол никогда не видела?

Агата присела на край стула и почувствовала, как ее прошиб холодный пот. На тарелке перед куклой лежал горкой салат «Мимоза» и кусок мяса «по-французски». В бокале возле тарелки краснел клюквенный морс.

— Угощайся, ну шо ты? — Моськина плюхнулась рядом и налила в пустой бокал домашней самогонки. — Штрафную!

— Не, не, я не пью, — опомнилась Агата, отодвигая бокал.

— Да шо ты как чужая, давай, скажи тост. — Лидия сгребла ложкой салат из хрустальной ладьи и шлепнула его на тарелку гостье так, что полоски тертой моркови разлетелись в разные стороны.

— За именинницу! — Выдавила из себя Агата.

— Ну шо ты на сухую, давай хоть морсика. — Именинница потянулась за бокалом, что стоял напротив куклы.

— Это Машенькин, — Андрон зло оттолкнул руку матери.

— Нет, нет, не надо, я не хочу морс, — испуганно отодвинулась от куклы Агата, — я лучше самогонки, — и, схватив бокал, залпом опрокинула его.

— А что со мной? — Где-то в недрах внутренностей затряслись поджилки. Это было противно. Как говорили в детстве: «сыкотно». Она всегда тщательно следила за всем, что могло хоть как-то выдать её. Ещё там, в гостинице, полностью смывала размазанную по лицу косметику и рисовала «лицо» по новой. Губы красила позже, в зеркале лифта. У них был ряд договорённостей. Как в песне: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино…». Одна из договорённостей — не пользоваться парфюмерией, чтобы не оставлять никаких запахов на теле и одежде. После их первого спонтанного секса ему пришлось отправиться в парикмахерскую, чтобы избавиться от зависшего в волосах запаха её духов. Потому флакон «Marry me» всегда лежал у неё в сумочке для этой, открытой жизни. В тайной был лишь запах любви. Цветочно-пряный, немного терпкий и горьковато-сладкий.

— Ты похудела.

— Разве?

— Я раньше не замечал.

— Может ты просто перестал обращать на меня внимание, — постаралась отвлечь кокетством, и вымучено улыбнулась.

— Свитер на тебе висит.

— Ну, это же оверсайз.

— Оверсайз, он и раньше был, но так не висел. Сама посмотри.

Лена подошла к зеркалу, и поджилки затряслись с утроенной силой. Она перепутала. Вернее он. Когда натягивал в темноте её свитер. Разница в размерах у них небольшая, только рост. Выходит, сейчас на ней его свитер, а её…

— Вот гадство… это он после стирки так растянулся. Вот тебе и «Sara». Вот тебе и фирма.

— Снимай скорей свою фирму, я хочу оценить тебя в натуре. — Она не успела возразить, Вадим жестом фокусника стянул с неё свитер. — Мм… Какая аппетитная. Только вот это лишнее, — щелчок застёжки и бюстгальтер полетел в сторону. Стал стягивать с неё юбку. — И это тоже.

— Нет, не сейчас, — она оттолкнула его, подобрала с пола свитер, надела.

— Что такое?

— Я не хочу. — Она думала о том, что надо поскорей закрыться в ванной и отправить сообщение, пока…

— Раньше ты по-другому реагировала. — Его обиженный взгляд мозолил ей плечи. — Кстати, у Макса точно такой же свитер.

Йеллоустоун! Помпеи! Фудзияма! Она выскользнула из свитера и кошкой бросилась на него.

Она долго не могла уснуть, пытаясь убедить себя в излишней подозрительности. Слабый, но удушливый аромат дешёвеньких духов «Люсьен А», исходивший от спящего рядом супруга, раздражал. Такими же духами пахла уборщица, которая мыла полы в их подъезде. Будь Мария в обычном положении, она скорей всего и не почувствовала бы никакого запаха, но беременность обострила нюх настолько, что она легко различила и сладкий запах духов, и терпкий аромат геля, которым пытался отмыть пропахшее тело муж. Всю ночь она мучилась догадками, так и не уснув, а когда прозвенел будильник, и Юра заёрзал под одеялом, Маша, не выдержав, спросила:

— Почему от тебя пахнет женскими духами?

— Разве? — растерялся спросонья Юра. — Это всё секретарша, вечно выльет на себя флакон духов, провоняет всё вокруг. Въелось, наверное.

С тех пор прошло полгода, со своей лучшей подругой Маша больше не встречалась, мысли были заняты другим, в животе рос и набирал силы их с Юркой сынок. То, что это сын, показало ультразвуковое исследование.

Воодушевлённая Мария несла домой радостную новость, когда на пути ей повстречалась красавица подруга. Взгляд чёрных глаз оценивающе пробежал по фигуре беременной и, вспыхнув холодным блеском, пригвоздил Машу к месту.

— Привет! — растеряно пролепетала Маша.

— Привет! — улыбаясь, ответила Наталья.

Они секунду смотрели в глаза друг другу, как будто играли в «гляделки», но ни одна из них, так и не нашла слов для разговора.

— Ну, я пошла! — с усмешкой бросила Наталья, и грациозной походкой удалилась, оставляя за собой сладкий шлейф дешёвых духов «Люсьен А».

Дома Маша достала из кладовки огромный чемодан, сложила в него все вещи мужа и поставила чемодан на входе так, что вернувшийся с работы Юра всё понял без слов. Она даже не вышла из комнаты. Потом проревела всю ночь, жалея и себя, и сына, и навсегда утерянную веру в людей.

Не обмануться

А в чём винить себя обыкновенному человеку, который воспитан в человеколюбии и уважении к другим, если с ним поступают бессовестно? В том, что не подонок? В чём винить себя, если какая-то мразь элементарно обманывает или крадёт у тебя не важно что — деньги, эмоциональную стабильность, физическое здоровье, веру, счастье наконец? А если это не мразь, а близкий тебе человек, лучшая подруга, например.

Наташа Завьялова выросла красивой, очень красивой девушкой. Чёрные с поволокой глаза казались бездонными. Смотреть в них было страшно, ты словно проваливался в чёрную дыру, и дыра эта поглощала тебя всего без остатка, расщепляя на атомы и распыляя частички в вечности.

Маша Твердохлебова в противоположность подруге была серой мышкой, ни чем ни примечательная, да ещё набравшая с возрастом лишние десять килограммов. Тем обидней и непонятней было, как умудрилась эта скромница подцепить себе такого кавалера.

Юра Бондаренко был необыкновенно хорош собой. Высокий, статный, чернобровый. Сколько красавиц сходило по нему с ума, а он выбрал неприметную Машу. И влюбился так, что уже через месяц ухаживаний сделал ей предложение. Влюблённая Маша излучала счастье, и чем сильнее светилось её лицо, тем мрачнее становилось лицо подруги. Привыкшая, что мужчины легко падают к её ногам, Наташа не могла смириться с такой, по её мнению, несправедливостью. Юра не сводил глаз с Маши, а на неё не обращал никакого внимания. Ей совсем не нужен был этот красавец, ей вообще никто не был нужен. Она никого никогда не любила, просто не умела.

Гости пели и плясали, дружно кричали «Горько!», желали молодожёнам совета, да любви, и только Наташа не сводила глаз с жениха. Чёрные зрачки сверлили опьянённого счастьем Юру, который нежно прижимал к себе невесту, не замечая никого вокруг.

Настало время поздравлений. Тамада пригласил жениха с невестой в центр зала и предоставил слово родителям. За ними цепочкой выстроились многочисленные родственники, сослуживцы родителей и друзья, которые ожидали своей очереди с огромными безвкусными открытками в руках и маленькими конвертиками с купюрами. Каждому хотелось зачитать нескладные стихи собственного сочинения, каждому хотелось сверкнуть гранями своего поэтического дара и оправдать тем самым незначительность вложенной в конверт суммы. Наташа пристроилась в конец цепочки.

Стихи доморощенных поэтов растянули процедуру поздравления на полчаса. Наконец очередь дошла и до Наташи.

— Поздравляю! — Девушка ткнула букет гладиолусов в руки подруге, пристально посмотрела в глаза жениху, смело обвила рукой его шею и резко впилась поцелуем в губы.