Серия «Вдовий полог»

- Ну как ты? - Лада пододвигает табуретку, подсаживается поближе. - Отошла хоть?

Сочувствует.

- Да так...

Её злит сочувствие подруги, у которой всё в ажуре. Злит чужое счастье. Так злит, что нервное моргание не прекращается. Одни они с Филькой остались. Одни одинёшеньки, без каких-либо средств к существованию. Свекровь не то, что помогать, даже знать их отказывается. В смерти сына винит. Ну конечно! Кто виноват? Невестка! Так её дома нет. Зато плащ на вешалке... Эх! И ладно бы в упрёк ставила, что Иды рядом не оказалось в момент, когда Витюша кровью истекал. Так нет ведь, оказывается, вина её уже в том, что голову сыну её задурила. Что ноги раньше времени раздвинула, а потом беременностью своей шантажировала. Заставила жениться и свадьбу сыграть с покойником за перегородкой. Вот и забрал дед с собой Витюшу. Жертву себе забрал.

Совсем из ума свекровь выжила. Какие-то страсти всё рассказывает. Про привидения, кресты именные. В маразм впала, хоть вроде не старая ещё. Всего-то сорок пять ей, а с головой уже не дружит. Видать смерть сына подкосила. Такое бывает. Но ладно она невестку знать не хочет, но внук-то причём? Внук-то её родной. Но и от внука Муза Львовна отказалась. Надо ещё проверить, говорит, от Витеньки ли ребёночек. Тест на ДНК сдать. И что это ей в голову пришло? Телевизора насмотрелась или кто про их отношения с Сёмой рассказал? Как бы там ни было, но никаких тестов над ребёнком проводить Ида не позволит. Обойдётся без её помощи.

Хотя туго, конечно. Ведь и от тётки помощь прекратилась. Попёрли тётку из заведующих, в конторе теперь работает канцелярской крысой, бумажки перебирает. А что от бумажек проку?

Вот и пришлось работу искать. А куда она без образования. Только что уборщицей. В уборщицы и пошла. Школьные туалеты мыть. Только какая зарплата у уборщицы. Копеечная. И даже пенсия по смерти мужа положение не улучшает. Приходится крутиться. По полям ездить, подбирать остатки урожая после уборки. Где капусту, где морковку, где лук, да картошку. Наберет в мешок и домой тащит. Тяжёлый мешок, а её жизнь ещё тяжелей.

- Хорошо в родительском доме, а всё равно сюда тянет, в своё гнёздышко, - щебечет Лада, почти всё лето проведшая с сыном на юге у родителей. - Витаминов наелись столько, что на всю зиму теперь хватит, да ещё с собой в виде варений привезли. Димка сумки еле до дома доволок. Ворчал, зачем банки возим, что таскать ему - спину рвать. Но когда сели чай пить, я баночку сливового повидла открыла, да на булку намазала... Сначала сливочное масло, потом повидло, а сверху ещё и грецким орехом выложила, ммм... Сразу тёщу добрым словом вспомнил, не зря, выходит, надрывался... - Лада закатила красивые глазки и рассмеялась счастливым смехом.

- Ты бы мужа надолго-то не оставляла... - Веки Иды нервно заморгали, зрачки замельтешили.

Смех оборвался, Лада уставилась на Иду.

- А что?

- А то. Пока ты у родителей... Димка твой... - Ида замолчала, спицы в руках заискрились металлическим блеском.

- Ну что Димка? Что? Говори?

- Не хочется мне, Лада, но... Как ты сказала про мужиков? Живчики? Я, конечно, свечку не держала, но не всегда твой живчик домой ночевать приходил.

- Так он же в командировки...

- Угу. Только чего он из командировки в повседневной одежде возвращался?

- Мало ли... - пухлые розовые губки сжались в морщинистый бантик, а ажурный лифчик заколыхался тяжёлым дыханием.

- Ну-ну, - Ида опустила вспыхнувшие злорадным удовольствием глаза. Застучала спицами.

Лада бросила невидящий взгляд в окно, повернулась и вышла из кухни. Гулкий хлопок двери в комнату Иванихиных растянул губы Иды в торжествующую улыбку. Она вынула из полотна спицы и дёрнула за нитку.

Вдовий полог

Когда они приблизились к стеклянной, разделяющей коридор на сектора перегородке, из внутреннего отделения выкатилась металлическая тележка. Два одинаковых, похожих на инопланетян санитара, упакованных в герметичные белые костюмы, резко развернули каталку, и рука того, кто на ней лежал, безжизненно и как-то обречённо вывалилась и повисла. Лада сразу определила, что рука женская, хотя на ней не было маникюра, а сморщенная временем кожа была усеяна пигментными пятнами. Пока тележка приближалась, Лада всматривалась в руку, словно пыталась понять, жив тот, кто там, или нет. Каталка наезжала, дребезжала, грохотала, и, когда поравнялась с ней, Лада, вытянув шею, заглянула на тележку.

— Ида… — прохрипела Лада осипшим голосом.

«Идка, Идка, Идка», — сливаясь с грохотом, неслось вслед удаляющимся санитарам до тех пор, пока кресло не скрылось за стеклянной дверью.

У гинеколога

- Так чего она на людей кидается? Может она бешеная! - Ида прищурилась на псину. - Точно бешеная, у неё взгляд мутный. Её надо на коротком поводке держать.

- Сама ты бешеная! - Похбюро вынул из кармана кожаный ремешок и, приподняв колтун, пристегнул ремешок к ошейнику. – Здесь, между прочим, место для выгула собак, а детская площадка вон там, во дворе. Туда и иди со своим отпрыском. Похбюро присел, чтобы выпустить болонку и посмотрел на Елисея. - О! – Прищурился. - Восьмилитровый! Как пить дать. Лёнька! Вылитый! - Поднял глаза на Иду.

Ида резко развернула коляску и покатила во двор.

Никуда от людских глаз не денешься. И что за напасть такая. Думала, кажется. Сама себя пыталась обмануть, но с каждым днем Елисей всё больше на Лёньку походил. И тест ДНК не нужен. Хорошо хоть Кирилл Анатольевич - человек со стороны, Лёньку никогда в глаза не видел, и повода усомниться у него нет, если только кто из местных не ляпнет. Но никто ж не знает. Вот только Гламорган! Да та после инсульта совсем без мозгов стала. И Альцгеймер вовремя накрыл. Так, что Маринку она не боится, а вот про Похбюро забыла совсем, да и не попадался он на глаза всё это время. А тут…

В коленке хрустнуло и заныло тупой пульсирующей болью. Хромая и морщась, Ида подкатила коляску к лавочке. Села, растирая больной сустав. Вот так дела, сесть села, а сможет ли теперь подняться - вопрос.

Ида с завистью посмотрела на широкий зад согнувшейся над клумбой женщины. Женщина то приседала, то вставала, то нагибалась, занятая уходом за небольшим кустиком, торчащим из выкрашенной в белый цвет шины. Побеги куста напоминали плющ и обещали в скором времени увить стену дома густым ковром листьев. Ида подумала, что она так бы уже не смогла, и хорошо, что её домашняя растительность не требует подобной гимнастики, и вообще все заботы по уходу за цветами в их доме взял на себя Кирилл Анатольевич, а ей забот и без того хватает. Правда любимец её с момента перехода в руки другого хозяина и пересадки в нормальный горшок больше звездочек не выбрасывал. Замер. Видать обиделся, решил, что Ида его предала.

Женщина разогнулась, стянула с руки резиновую перчатку и повернулась.

- Ида?! - Лицо Лады на мгновение осветилось радостью, но тут же погасло.

Они не виделись очень давно. С момента, когда Ида выпросила у Лады деньги в долг. Произошло это сразу после той пьяной случки с Восьмилитровым. Лада сначала отказала, но измученный вид Иды вызвал у неё сочувствие, и она отдала деньги, которые они с мужем выручили от продажи книг. Тогда в их жизни был тяжёлый период, пришлось продать самое дорогое, чтобы хоть как-то свести концы с концами. И она отдала, под честное слово, хотя уже знала, что должна Ида многим, и так же многим обещала в скором времени отдать, и не отдавала.

Ида деньги взяла, поблагодарила и исчезла. Жизнь у неё постепенно наладилась. Появился Кирилл Анатольевич, человек не нищий, не халявщик какой-нибудь, и хоть поселился у Иды, но на шее не сидел. Не с пустыми руками пришёл, машина своя имелась, да и с головой оказался, организовал свой бизнес, так что деньги вскоре появились. Но долг Ида подруге так и не вернула, как и всем остальным. «Перебьются, перетопчутся». Ей нужнее, ей хуже, чем им. Они выкрутятся, а она может пойти на дно. Она уже на дне.

Лада Иду не искала, а Ида обходила дом бывшей подруги стороной. Если бы не Похбюро со своей плешивой собачонкой...

- Лада?! Не узнала тебя. Богатой будешь. - Она бы встала и ушла, но боль в колене заставляла сидеть и подыскивать слова для разговора «ни о чём».

- Да уж! - Лада бросила перчатки в ведро и подошла. Посмотрела на малыша, улыбнулась. - Слышала, что ты родила, не поверила сначала.

- Отчего не поверила? Я ж вроде бесплодием не страдала.

- Да я не об этом. Мало кто рискует в нашем возрасте...

- Мало кому Бог даёт. Ты вот так и не смогла второго родить, - «ущипнула» Ида, зная, как болезненна эта тема для Лады.

- Да, - Лада отвела взгляд от малыша. - Видимо, тебе нужнее.

- Будет кому в старости стакан воды подать. На старших уж и не надеюсь.

- А почему замуж не идёшь? - Лада присела рядом. - Говорят, мужчина с тобой живёт. И хороший мужчина. Извини, если я не в своё дело лезу. Но я действительно рада, что у тебя всё наладилось, только ты же всегда замуж стремилась, так чтоб официально всё было. Помню твои рассуждения на этот счёт. Чтоб всё, как у людей, чтоб законный муж, законный отец. Я знаю, насколько для тебя важно, чтоб у ребёнка был законный отец.

- Да что ты заладила «законный отец, законный отец»... Надо будет, поженимся. Долго, что ли? - Ида резко встала. Коляска скрипнула в унисон с коленями и покатилась, подталкиваемая Идой в сторону дома.

Хлопок двери и возня в прихожей заставили Кирилла Анатольевича оторваться от бумаг и поспешить навстречу вернувшимся с прогулки Иде и Елисею.

- Ты чего так долго? Я уже волноваться начал. - Крепкие руки аккуратно вынули малыша из ремней коляски и взметнулись к потолку. Елисей зашёлся в визгливом восторге.

- Хватит! - вскрикнула Ида, сбрасывая с ног сандалии. - Сколько раз говорить... Не делай так. Уронишь.

- Не уроню. - Кирилл Анатольевич опустил малыша и, обхватив одной рукой, прижал Иду к себе. - Ты чего такая злая?

- Ничего. - Ида оттолкнула руку и, хромая, пошла на кухню. - Надоело всё!

Схватила с плиты чайник, сняла крышку, заглянула.

- Ну что ты скажешь, только откипятила лимонкой, опять полно налёта. Пьём всякую гадость, никому дела нет. А потом - откуда камни в почках?!

- Да что случилось?! - Кирилл Анатольевич сел на табуретку, усадил малыша на колени и внимательно посмотрел на разъярённое лицо Иды. - Причём тут камни? У тебя что, проблемы со здоровьем?

- Если бы только со здоровьем... - Ида прислонилась к подоконнику. - Если бы только со здоровьем!

- Любую проблему можно решить, надо найти хорошего врача...

- Да сколько уж этих врачей было. Видать, так и мучиться мне с коленкой до конца жизни. Хорошую память мамашка моя о себе оставила.

- А мать причем?

- Так ведь она не доглядела. Не до меня ей было, я сама себе предоставлена была. Вот с крыши сарая прыгнула в стог сена и... До сих пор помню этот хруст в колене. Малая была совсем, лет пять всего, мамане ничего не сказала, коленка поболела неделю и вроде перестала… - Ида подошла к раковине, сунула чайник под кран, крутанула вентиль. Мощная струя, шипя и плюясь, вырвалась наружу, обдав грудь Иды серебристыми брызгами. - Вот зараза!

- Разве мать виновата?

- А как же? Недогляд это! Недогляд! За детьми смотреть надо. Вот этот недогляд мне теперь и аукается. - Ида поставила чайник на плиту и, морщась, присела на табурет.

- У меня есть знакомый гомеопат...

- Гомеопат! Слово-то какое! И что? Что гомеопат твой мне новые колени сделает? Шарлатаны! Шар-ла-та-ны, - выкрикнула по слогам.

- Не пойму, что ты завелась так. Какая муха тебя там, на улице, укусила.

- Такая... муха. И не укусила, а ужалила, и вообще, надоели все. Зуб на меня точат. Неймётся им, что вот я такая - смогла из дерьма вылезти, да ещё и мужика завела, и родить в сорок умудрилась, и всё у меня наладилось. Глаза им мой ребёнок колит, вот и тычут все.

- Чем тычут-то?

- Да чем, чем… Что незаконнорожденный. Что с мужиком не живу, а сожительствую, - жужжали сморщенные в злобе губы.

Повисшая пауза заполнилась кряхтением закипающего чайника и сопением маленького Елисея.

- Правильно они тебе говорят. - Кирилл Анатольевич приподнял малыша, поставил на пол, подошёл к плите и выключил чайник. - Нам надо пожениться. Я не понимаю твоего упрямства. Уж сыну год исполнился, а я всё, как и не родной ему. Давай распишемся, людям рты закроем, и ты спокойней будешь.

- Людям рты закроешь... - Ида поморщилась, вспомнив лукавый взгляд Похбюро. – Ты, правда, хочешь на мне жениться?

- Ну, конечно. Я же тебе сразу сказал.

- Ну хорошо, - Ида вздохнула. - Давай поженимся.

- Вот и славно. Да, сынок? - обрадовался Кирилл Анатольевич, подбрасывая Елисея к потолку. Мальчик заливисто захохотал.

Этот хохот... Этот хохот... Она помнила. Так смеялся пьяный Восьмилитровый, когда стягивал с неё блузку вместе с лифчиком и жадно мял оголившуюся грудь. Смеялся захлёбываясь, так же заливисто, по-детски дурашливо.

- Нет! - вскрикнула Ида.

- Что нет?

- Не могу я... Не могу... Обманывать... Это не твой ребёнок, Кирилл. Не твой. - Она опустила голову на сложенные руки и пробубнила в стол: - Не могу я выйти за тебя.

- Можешь! - Раздалось над ней. - И выйдешь!

Она подняла голову.

- Я знаю, что Елисей не от меня. Сразу знал. Я бесплоден. Этот приговор врачи мне вынесли давно. Но это не имеет значения. Елисей мой сын. Потому что я люблю его. И он любит меня. И тебя я тоже люблю.

Жизнь за дверью

- Давалка поломалась, - хохотнула Маринка, обнажив жёлтые зубы. - Деньги есть?

- Нет, - честно призналась Ида, - в долг дай.

- Ишь ты, в долг. С чегой-та я тебе в долг должна давать? Народ сказывает - ты долгов не возвращаешь. Брать берёшь, а отдать забываешь.

- Враньё! Наговаривают.

- Как же! Ивановна говорила, что вещи ты у неё взяла на продажу и не вернула. Ни вещей, ни денег, а?

- Не помню я такого.

- Вот, вот. Ивановна так и сказала, что ты сразу в беспамятство впадаешь, как она тебя к стенке прижмёт.

- У Ивановны с головой не в порядке, она, когда Чернобыль взорвался, на улице под дождем гуляла. Сама рассказывала. Вот теперь и проблемы.

- Не дам! - Маринка дёрнула дверь, но Ида успела просунуть в щель ногу.

- Маринка, налей хоть стакан. Забыться хочу, хоть на час, не могу больше. А то повешусь. На тебя грех ляжет.

- От же ты зараза! - Маринка оттолкнула дверь. - Ладно, заходи, у меня тут компания, отмечаем Лёнькин отъезд в Уэльс, присоединяйся, нальём.

- Чего? - не поняла Ида, но шагнула в прихожую.

- Это мы так шутим. Лёнька Восьмилитровый на север собрался. - Маринка приблизила своё булыжно-подобное лицо к уху Иды и зашептала. - Выгнала его мадам его. Та ещё штучка-дрючка оказалась. А ему деваться некуда, он же погорелец , ну вот, завтра уезжает типа на заработки, хотя чё он умеет, кроме как картошку выращивать. Но мы, люди сочувствующие, его типа поддерживаем, вселяем, так сказать, надежду на будущее. На успех. Давай и ты поддержи. - Гламорган подтолкнула Иду в направлении кухни. Из раскрытой двери сизым облаком сигаретного дыма выплывала обкуренная Лёнькина надежда на будущее. Отвратительный запах сивухи и чесночной колбасы вызывал тошноту. Но это как раз то, что ей сейчас нужно. Эта блевотная смесь совпадала каждой молекулой, каждым атомом с её состоянием.

- Опачики! – Лёнька, шатаясь, привстал и развёл треморные руки. - Иди ко мне, лапуль, - схватил Иду костлявыми пальцами и потянул к себе. Ида, не сопротивляясь, плюхнулась рядом на продавленный диван. Рука Лёньки тут же легла на её плечо. - Ну-ка, Похбюро, плесни моей королеве, - скомандовал Восьмилитровый и протиснул руку в разъехавшийся на груди халат Иды. Сухие подушечки пальцев процарапали кожу.

Угрюмый старик с помятым лицом по кличке Похбюро столкнул с колен плешивую болонку и вцепился в бутыль с затёртой этикеткой, на которой с трудом, но ещё можно было прочесть: «Смирнофф». Болонка взвизгнула и потрусила в угол, где валялся кусок мешковины.

- Куда? - харкнул Похбюро.

Маринка схватила с буфета залапанный пальцами стакан, поставила перед Идой.

- Сюда.

Мутная жидкость весело забулькала.

- Ну что? - Восьмилитровый прижал к себе Иду. - Выпьешь за меня?

Ида взяла стакан. На поверхности самогонки плавали едва заметные ворсинки. Ида покосилась на плешивую болонку, пару секунд колебалась, но потом разом опрокинула стакан. Огненная вода обожгла внутренности и ударила волной в голову. Всё поплыло, закружилось и стало... смешным.

Смех вызывали и лобызания Восьмилитрового, и чавканье Гламорган, и харканье Похбюро, и попискивание болонки.

Особенно смешили разговоры. Она ничего не понимала. Просто хихикала.

- А может, я никуда и не поеду, - причмокивал Лёнька, тыкаясь носом в разрез Идиного халата.

- Это рациональное мышление мешает тебе принять единственно-правильное решение, - корчил умную морду Похбюро.

- Кому ты там нужен? - кривила физиономию Гламорган.

Все что-то говорили, спорили, доказывали. Ида хохотала. Пила и хохотала. Отгрызала колбасу и хохотала.

Очнулась она под утро на том же продавленном диване, голая, но прикрытая халатом. Тело ныло, голова кружилась. Она с трудом поднялась и успела сделать три шага, как зловонная жижа с кусками непереваренной колбасы брызнула из неё фонтаном через рот и нос на голову плешивой болонки.

- Наис, наис, - приговаривала цыганка, заглядывая в кружку с водой. – Гата, - выдохнула в отражение, присосалась губами к кромке чашки и жадно забулькала глоткой.

Удовлетворив жажду, цыганка завертела головой, бубня под нос непонятные слова.

Ида смотрела на гостью замершим взглядом.

- Сыр ту дживэса? - спросила цыганка и продолжила на русском: - Можешь ничего не говорить. Я сама всё тебе скажу. Жизнь твоя через пень-колоду. Грех на тебе. Был грех. Через грех мужа лишилась. И на нём грех. Зато и смерть на него. А на тебе вдовий полог. Дыкхав. Был грех. Снят.

По каменному лицу Иды потекли слёзы.

Цыганка заглянула в пустую кружку.

- Мэ дыкхав. Вижу. Муж молодой. Хороший. Дэй сы, - затараторила скороговоркой, перемежая русские слова цыганскими. - На холясов на него. На холясов. - Протянула кружку. - Мэ дыкхав. Всё вижу. Мать тебя бросила, спасти хотела. Отдала и забыла. А теперь болеет. Сильно будет болеть, помрёт скоро. Помрёт. Доля её женская тебе перейдёт. Тяжёлая доля. Вдовья. Помочь могу тебе, красавица. Ту ман шунэса? Слышишь меня? Полыян?

Ида вздрогнула, затряслась, запричитала.

- Да, да, всё так, всё так... Помоги, помоги.

- Помогу, помогу, милая, дава тукэ миро лаф. Откуп нужен.

- Откуп? Какой откуп?

- От нечистой силы. Что-то дорогое, чтоб откупиться.

- Дорогое? Но что?

- Золото. Есть золото?

- Да. Цепочка золотая, тётка подарила… Подойдёт?

- Да, да, очень хорошо.

Ида выбежала из кухни и через минуту вернулась с цепочкой, отдала цыганке.

- Мало. Не откупишься. Ещё нужно. Чтоб наверняка. Чтоб не мучила тебя сила нечистая.

Ида сняла с ушей серьги.

- Хватит?

- Ой, не знаю, не знаю. - Цыганка взяла Иду за руку. - Это что у тебя?

После смерти Витюши Ида переодела обручальное кольцо с правой руки на левую, а когда выходила замуж второй раз, кольцо вернулось на прежнее место. Не покупать же новое.

- Одно кольцо?

- Да.

- Ай-я-яй! Нельзя так делать. Навлекаешь беду на живого.

Ида стянула с пальца кольцо и отдала цыганке.

- А теперь? Хватит, чтоб откупиться?

- Не могу точно сказать... Может, и хватит, а может, и нет. У них там тоже всё по настроению.

- Что же делать? У меня больше нет золота?

- Можно деньгами добавить.

- Деньгами? - Ида схватила с подоконника кошелёк, открыла, вынула сотку, вложила обратно, закрыла, протянула цыганке. - Вот, возьмите всё.

- Ладно, должно хватить. - Цыганка сдёрнула с головы косынку и накрыла руку с зажатым в ладонь выкупом. Зашептала на своём тарабарском, дунула, плюнула, скомандовала: - Открой форточку.

Ветер усиливался. Лада натянула платок на голову. Ещё минут десять, и домой, пока совсем не замёрзла. Не хватало ещё заболеть. Подняла глаза и увидела в окне Иду. Опершись о подоконник, Ида подтянулась и открыла форточку. «Жарко ей», - позавидовала Лада и опустила глаза в коляску.

Лада поглядывала на маленькие часики, поторапливая время. Время сопротивлялось, тянулось медленнее обыкновенного, издевалось над ней вместе с ветром, который дул в лицо песком.

Громко хлопнула входная дверь. Из подъезда в лёгком домашнем халате и шлёпанцах на босу ногу вылетела Ида. Взлохмаченная, трясущаяся, с заплаканным лицом кинулась к Ладе, как клещами вцепилась в неё пальцами и, захлёбываясь истерикой, нечленораздельно замычала.

- Ида! Что случилось? Что с тобой? - Лада стянула с головы платок, накинула подруге на плечи, усадила рядом.

- У-у-у, - что-то выдавливала из себя Ида, но слова застревали в гортани сжатым воздухом. Её колотило, словно она сидела не на лавке, а на электрическом стуле.

-Уа, - заорал Мартин. Плач сына, как пощёчина, вернул её к жизни. Успокоившись, она наконец начала рассказывать.

- Я всё, всё ей отдала. Сначала золото и деньги.

- Зачем?

- Она их заговорила и выбросила в форточку на ветер.

- Я не видела, чтоб из форточки что-то вылетало, - покачала головой Лада.

- Она сказала: так надо, чтоб откупиться - надо избавиться от всего материального.

- И ты поверила?

- Как же не поверить, когда она мне всё рассказала и про Витюшу, и про мать мою. Откуда она знает?

- Господи, Ида, она же к чокнутой Маркиной ходит, вот та ей всё про тебя и рассказала. Эх ты!

- Ты не понимаешь, я как загипнотизированная стояла, она говорит-говорит, а я и рта раскрыть не успевала, слово не могла вставить. Стою оцепеневшая, слушаю, плачу, а она на все мои болевые точки давит.

- Вот так они и работают. А ты думала.

- Боже, что я наделала. Я же ей в благодарность ещё и все продукты из холодильника отдала и спортивный костюм Яна, который ему на день рождения подарить собиралась, совершенно новенький костюм, фирменный, он даже о нём не знает.

Лада покачала головой.

- Это плохо. Кто их, этих ромалов, знает. Наговорит чего-нибудь ещё, наколдует. Я слышала, они на вещи заговоры делают.

- Божечки мои! - Ида закрыла лицо руками и завыла.

- Да не скули ты! - Лада хмуро посмотрела на дверь подъезда. - Слушай, она ведь из подъезда не выходила. Я бы заметила.

Ида замерла и перестала рыдать.

- Она к Маркиной пошла. Стопудово. Значит ещё там.

- Я не пойду... Я боюсь... - покачала головой Ида.

- Я тоже.

- Что же делать?

- Я знаю. У Димки пугач есть.

- Какой ещё пугач?

- Пистолет такой, ненастоящий. Он с виду как настоящий, но стреляет пробкой. Им убить нельзя, но пульнуть с грохотом и шумом... Напугать можно. Димка сейчас в гараже, и пугач там. Я за ним сбегаю, а ты с детьми домой иди. Глядишь, успеем твоё добро отбить.

Пока Лада бегала в гараж, стал накрапывать дождик, он усиливался с каждой минутой, и домой с Димкой они прибежали мокрые и растрёпанные. Ида поджидала их у двери, заслышав шаги, выбежала на лестницу и пристроилась за спиной Дмитрия.

Маркина долго не открывала. Грузная фигура тянула к земле, согнутые колени не разгибались, отчего самопровозглашённая ведунья передвигалась не быстрее старой галапагосской черепахи. Ида нервно моргала, кусая губы, Лада стояла «руки в боки», а Дмитрий держал перед собой пугач и хмурил брови.

- Кто ещё? - проскрипела Маркина. Грузная фигура не позволяла приподняться, чтобы заглянуть в глазок.

- Открывай! - гаркнул басом Дмитрий. - Милиция!

- Ой! - испуганно взвизгнула Маркина и защёлкала замком. - А шо таке случилося? – В дверном проёме тройной подбородок ведуньи подрагивал разнокалиберными папилломами.

- Где она?

- Да кто?

- Кон дый? - из кухни вышла цыганка. - Со ту камэс?

- Я пришёл вас арестовать! - пробасил Дмитрий и направил пистолет на цыганку.

- Ой! Ой! - взвизгнула Маркина.

- Миро дэвэл! - цыганка двинулась на грозную троицу. - За что?

- За вымогательство!

- Ой! Ой! - затряслись папилломы.

- Со ту пхэндян? - затрясла головой цыганка.

- А-ну говори по-русски! - затряс пистолетом Димка.

- Какое ещё вымогательство?

- Золото и деньги.

- Так она сама дала на откуп. Улетело оно, улетело. - Цыганка замахала руками.

- Она меня загипнотизировала! - вякнула из-за спины Лады Ида.

- Врёт, никуда оно не улетело, я бы увидела! - добавила Лада.

- А-ну возвращай! - Димка навёл ствол пистолета цыганке на живот.

- Ой! Ой! Отдай, Рада! Отдай! - захныкала Маркина.

В одно мгновение рука цыганки нырнула в карман передника.

- На! - швырнула откуп в ноги Дмитрию.

Ида бросилась подбирать кошелёк и золотые украшения.

- И костюм пусть отдаст, и продукты!

- Тэ-хас тро шэро! - Прошипела цыганка и пнула стоящую у стены торбу в сторону Иды. - Забирай!

- Вот так вот! - грозно пробасил Дмитрий, - и убирайся отсюда! И чтоб ноги твоей в нашем районе не было. А ещё появишься, пристрелю на месте. Поняла?

Цыганка стянула с вешалки чёрную кацавейку и пошла на выход. Проходя мимо Дмитрия прошипела:

- Хняв мэ прэ тутэ уче бэргатыр!

- Иди, иди! - погрозил пистолетом Дмитрий.

Цыганка спустилась на один пролёт лестницы, остановилась, выдернула из жгута волос металлический гребень и запустила им в сторону Иды!

- Тэ-хасёл тро шэро, лубны бибахталы!

Воздух, колючий и хмельной, остудил его пыл. Профессионалка. Надо отдать ей должное - умеет. Даже у него всклокотало желание. А ведь всегда было брезгливо. А тут не выдержал, сломался. Вот тебе и кремень. Слабак.

За спиной послышался хруст снега.

- Эй, постой!

Он обернулся. По узкой протоптанной между сугробами дорожке бежала Лима. Почти одной длины с юбкой полушубок развевался распахнутыми полами. Догнав Филю, Лима остановилась и заговорила скороговоркой:

- Еле догнала. Ты быстро ходишь. Фух, чуть сердце из груди не выскочило.

Филипп покосился на выглядывающую теннисными мячиками из выреза блузки грудь.

- Чего тебе надо? - спросил нарочито грубо.

- А тебе? - выдохнула седым облачком пара Лима. - Тебе что-нибудь надо?

- От тебя? - Филипп скорчил презрение. - От тебя мне ничего не надо.

- А что так? - Лима игриво сверкнула лисьими глазками, слегка повернув голову. - Говорят, ты девственник.

- И что?! - Презрение сменилось злостью. - Про тебя тоже много чего говорят.

- Правда?! И что говорят?

- Что на тебе пробы ставить негде.

- Это правда! - перебила Лима. - А про тебя правда?

- А твоё какое дело?

- Значит, правда.

- Да пошла ты! - Он хотел уйти, но стоял, позорно стоял, словно приклеенный клеем «Момент» с гарантией три года.

- Куда? Договаривай! - засмеялась Лима.

- Дура! - Он оттолкнул её, и она упала в сугроб. Лима не спешила вставать, она тихо позвала.

- Иди ко мне, малыш.

- Вставай, простудишься, - прохрипел Филипп и протянул ей руку.

Она приподнялась, села, перевалилась вперёд и так, стоя на коленях, потёрлась, как кошка, о тыльную сторону его ладони. Ему было противно. Противно от своей слабости. И всё-таки он сделал над собой усилие.

- Не надо. Холодно. Ты заболеешь.

Она схватила его за руку. Встала, прильнула.

- Не бойся. Со мной не замёрзнешь. Пойдём. - Потянула за собой к огромной трубе отопления, что пролегала вдоль забора ломаной прямой с ошмётками свисающего кое-где утеплителя.

- Кыш, - Лима согнала с насиженного места кота и прислонилась к горячему металлу. - Давай здесь.

Зимняя морозная ночь. Полнолуние. Снежный наст бесконечной россыпью миллиона бликов отражает Млечный путь. Над головой зависла луна в бархатно-морозном небе цвета индиго.

Ида остановилась, подняла голову. Морозно завтра будет. Уж неделю стужа держится. Пальтишко-то её, хоть и с лисьим воротником, да куцее. Юбка хоть и шерстяная, да задница всё равно мёрзнет. Чёртова зима.

Прижала край пальто к пояснице, потопала дальше.

Воздух зимний свеж до головокружения. Вдохнула. Сердце захолонулось гулким стуком. Стянуло грудь нехорошим. Раздышаться бы. Да нечем. Колюч воздух, иголист, расщерил студёные лапы. Чёртова зима.

Ида посмотрела на окна. Чего ходить? Чего выхаживать по морозу? Так и заболеть недалеко. Ида зашла на крыльцо и дёрнула подъездную дверь. В нос ударил приятный запах духов.

Кто это у них в подъезде дорогими духами стал пользоваться? Не Маркина же. За той только шлейф «Випросала» вечно тянется. А тут нежный, дурманящий цветочный запах, который тянулся вверх по лестнице. Ида с удовольствием вдыхала его, тяжело взбираясь на свой второй этаж, пока не увидела обладательницу изысканного амбре.

Лима стояла рядом с их дверью, привалившись спиной к стене. Обтянутая чёрным капроном коленка согнутой ноги нагло торчала из-под юбки, завораживая взгляд Иды. Острый каблучок ботинка упирался в штукатурку.

- Здрасти! - блеснули тлеющие бесовские угольки глаз.

- Стену проткнёшь! - Ида поднялась на площадку и остановилась. - Ремонт только летом сделали! - Шагнула к двери. - Чего ты тут выстаиваешь? Кого поджидаешь?

- А я вас жду! - Лима и не подумала убрать ногу.

- Меня?! - Ида полезла в карман за ключами. - От меня чего тебе надо?

- Разговор есть. Серьёзный.

- Разговор? О чём нам с тобой разговаривать? - Вставила ключ в замок. - Да ещё серьёзно.

- О Филиппе! - Ужом выползло из-под ухмылки.

- Чего?! - Ида толкнула дверь, но зайти не успела. - А ну пошла отсюда!

- Могу и пойти... Только сразу в милицию. Ваш сын меня изнасиловал.

- Что?! - Ида прильнула спиной к косяку и засмеялась. Ломано, грубо и совсем невесело. - Моему сыну шестнадцать, а тебе сколько?

- Семнадцать, и что?

- А то, дорогуша, что ты сама кого хочешь изнасилуешь. Тебя весь район знает. Кто ты, что ты и как. Так что иди отсюда подобру-поздорову, пока я тебя с лестницы не спустила.

- У меня доказательства есть!

- Какие такие доказательства?

- Вот! - Лима задрала юбку, повернулась, стянула с себя трусы и выставила зад. На выпуклой ягодице накренившимся полумесяцем вытянулся багровый отпечаток. - Ожог!

- Фу! - поморщилась Ида. - Тебя что, на сковородке жарили?

- На трубе! Сыночек ваш. Малолетний. - Лима натянула трусы и повернулась. - Следы от ожога и содержание спермы уже зафиксированы врачом на бумаге. Так что не отвертится.

Ида прикрыла дверь, прищурилась.

- Таааак! И чего ты от меня хочешь?

- Вы должны мне заплатить. За моральный и физический ущерб. Иначе ваш сын сядет в тюрьму.

- Ах ты, дрянь! - тихим голосом произнесла Ида. - Ущерб тебе нанесли моральный. Денег захотела с меня поиметь, тварь. Я тебе заплачу. За всё. За физический. И особенно за аморальный. Сполна. - Она схватила Лиму за воротник полушубка, рванула на себя и со всей силы оттолкнула к лестнице. Лима отлетела к перилам, на ходу подвернув ногу, упала на бетон. - Это тебе задаток. Остальное потом отдам.

Когда дверь за Идой закрылась, Лима приподнялась. Сквозь лопнувший чулок выглядывала разбитая в кровь коленка. Лима оглянулась на дверь и прошептала:

- Ты ещё об этом пожалеешь, морда картофельная...

Под аромат мандарина бледно-серый день плавно перешёл в грязно-серую ночь. Лима сгребла со столика рыжие кожурки, бросила в пакет из-под белья. Поезд, увозящий её в Питер, набирал скорость, качая боками и подрагивая на стыках спящими вагонами. Спать не хотелось. Хотелось другого. Шампанского и грома аплодисментов. И статуэтку типа «Оскара» за лучшую женскую роль первого плана. А что?! Она свою роль отыграла не хуже какой-нибудь Джулии Робертс. Где надо всплакнула, где надо скромно опустила глазки.

Она отомстила! Всем. И в первую очередь этой дуре с нервным тиком. С обвислой мордой. Так ей и надо, будет знать, как руки распускать. Прямиком в колонию Филичка отправился. Своей мамаше пусть спасибо скажет за её жадность и за язык её грязный.

Она довольна собой! Всё её нутро ликует. Умничка! Верно оценила и ситуацию, и свои силы. Давно в ней зрело желание. Сколько раз представляла, как все они на коленях вымаливают у неё прощение. Обязательно на коленях. Ей хотелось смотреть на них сверху вниз. Так, как они смотрели на неё. И ей это удалось. Никто, правда, прощения не просил. Да ей теперь и не надо. У неё теперь другая жизнь. Новая. С чистого листа. С чистого.