«Кхххпль». Холодный вязкий гель змеевидной струйкой плюхнулся на живот. Врач перевернула пластиковую бутыль и прихлопнула отверстие крышкой. «Медиагель средней вязкости» — успела прочитать этикетку Лена до того, как врач отложила бутыль в сторону и, обмотав провод вокруг руки, вдавила в лужу геля датчик. От властного прикосновения Лена вздрогнула и напряглась.
— Расслабьтесь, — строго приказала доктор и, надавив сильнее, заюлила по животу прибором.
— А это не вредно? — на всякий случай спросила Лена, прекрасно зная ответ.
— Нет, — беззлобно ответила врач и уткнулась круглыми очками в монитор.
Вскинув глаза, Лена попыталась рассмотреть чёрно-белое изображение на мониторе. Там что-то плавало и булькало, подсвеченное конусообразной вспышкой. Картинка мельтешила и напоминала морское дно. Лена всматривалась в монитор, и фантазия рисовала знойное лето, солнце и волны южных морей. На какое-то мгновение ей даже почудился пропитанный солью и прокрашенный ультрамарином запах ветра. Белый, как облако, парусник носом резал воду, а на корме две тени с абсолютной ясностью махали ей рукой. Лена опустила глаза. Две тени. Двое мужчин в её жизни. Ей придётся распрощаться с обоими. Она так решила. Такова цена. Такова жертва.
Счастье материнства. Разве таким она его представляла? Разве такого хотела? Может ли самопожертвование приносить счастье? Должно ли?
Как же по-дурацки всё получилось. Раньше ей казалось, что она никогда не умрёт, потому что любит. Потом, что умрёт, потому что любит. Эта зависимость от любви… Потребность в ней… Камера останавливается. Вокруг тьма. И душа в этом невидимом человеческому глазу мире вынуждена остановиться. И дать проглотить себя.
Лена услышала лёгкий скрежет и открыла глаза. В этот момент боковым зрением, самым что ни на есть краешком глаза, она вдруг увидела насупившееся лицо докторши. Та щёлкала «мышкой», потом стучала по клавишам, снова давила датчиком, опять щёлкала. Что-то нервное было в её движениях. Нервное и недовольное. Лена почувствовала внутри волнительное трепыхание надвигающегося страха и беспокойный стучащийся в мозг сигнал: что-то не так.
Монитор стоял к ней боковой стенкой. Врач попросту его отвернула. Зачем? Почему? Чтобы лучше разглядеть? Или, чтобы скрыть то, что там было?
— Можете одеваться. — Докторша выключила прибор и, пересев к письменному столу, принялась заполнять бланк обследования. Она писала быстро и, как казалось, нервно.
— Что-то не так? — осторожно спросила Лена, застёгивая джинсы. Руки тряслись, и пуговица никак не хотела пролазить в отверстие петли.
Доктор размашисто расписалась на листе и стукнула небольшой круглой печатью.
— Всё скажет ваш врач. — Вложив лист, протянула карточку.
Лена попрощалась и вышла из кабинета.
Какой же узкий и бесконечно длинный коридор. И тёмный, словно тоннель. Она шла по нему до лестницы целую вечность.
Выйдя на площадку, остановилась, раскрыла карту и вытащила лист обследования. Пробежала глазами. Перевернула. В самом низу, над подписью и печатью, в графе «Заключение» удивительно отчётливо, совершенно не в стиле врачей, правильным, ровным, удобочитаемым почерком было написано… «Замершая беременность».
На столе чашка с кофе и какая-то булка или слойка на блюдце. Чуть в стороне недопитый бокал красного вина и почти нетронутая сырная нарезка. Так ужинают ведьмы. И работают, видимо, тоже так.
Обойдя столик и не спросив разрешения, Лена отодвинула стул и села напротив.
Кира тягуче, словно жвачку от стола, оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на Рязанцеву бесстрастным взглядом. Настолько бесстрастным, что Лена почувствовала себя неуютно и оттого начала разговор извиняющимся тоном.
— Мне нужно с вами поговорить. Вернее, кое-что узнать. — Ей стало противно от своего казавшегося заискивающим тона, но отступать было поздно. — Мне нужна не помощь, мне нужно разъяснение. Консультация. По вашей теме. Хотя… — Лена посмотрела на разложенные по столу бумаги. Они напоминали вырванные листы из конспекта по геометрии. Диаграммы, графики, фигуры, цифры, формулы. Рядом потрёпанная книжица. — Я могу ошибаться. Но мне кажется тантрические символы — это по вашей колдовской части.
Кира потянулась к бокалу, обхватила ножку длинными худыми пальцами с ярко-красным маникюром, поднесла к лицу. Багровая жидкость даже не дрогнула. Покрутила пальцами ножку.
— Это называется тантрическая магия. — Беззвучно отпила вино небольшим глотком, но бокал не опустила.
Лена вынула из сумочки фотографию и положила перед колдуньей.
— Можете сказать, что это за знак?
Кира медленно поставила бокал на то же место, откуда его взяла, но к фотографии не прикоснулась, лишь царственно опустила глаза. Всего на секунду. Длинные чёрные ресницы чуть заметно встрепенулись, и она снова подняла глаза. На этот раз чуть быстрее, чем обычно.
— Вы зря носите это в сумочке. — В её взгляде ничего не изменилось, но Лена поняла: колдунью что-то зацепило.
— Почему?
— Не зная, что скрывается за древним символом, не стоит держать его рядом с собой. Подобные знаки оказывают непосредственное влияние на подсознание человека.
— Даже через сумочку?
Губы Киры тронула полуулыбка, но взгляд остался таким же холодным и равнодушным.
— Сумочка — это личная, почти интимная вещь женщины. Вы же следователь и сами знаете, что по содержимому можно многое сказать о её хозяйке. Но дело не в этом. Сумочку вы носите с собой почти постоянно, а значит, знак всегда в зоне досягаемости вашего энергетического поля.
— А если знак, как на фото, наколот на тело?
— Тогда это клеймо. Тут не воздействие, тут принадлежность.
— Принадлежность?.. Чему?.. Или кому? И что он означает?
Медленно повернув голову, Кира выпустила длинную сизую струю. Она всё делала так, будто время служило ей, а не она подчинялась ему.
— Одержимость.
— Что?! — Лена почувствовала, как внутренности обдало горячей волной. — Одержимость?! Что это значит?
— Это значит полное подчинение воли чужой сущности. Тот, кто изображён на фото, не принадлежит себе. Внутри него сидят бесы, которые им управляют.
— Но как это происходит? На фото маленькая девочка. Разве она может быть одержимой?
— Запросто. Она избранная, она должна отработать карму рода, взяв на себя грехи всех своих предков.
— А как распознать настоящую одержимость? Как это проявляется?
— Есть определённые признаки. — Кира загасила сигарету в маленькой хрустальной пепельнице. — Одержимый человек перестаёт спать, рвёт на себе одежду. В моменты припадка залезает на стол, становится на четвереньки, лает, ест пауков. Вот только несколько характерных признаков, которые мне приходилось наблюдать. Бывает и похуже.
— Вы имели дело с одержимыми?
— Приходилось. Давно. Я тогда только начала увлекаться оккультизмом. Дело в том, что есть два пути избавления: первый — это экзорцизм, проводимый священником с разрешения Бога, но есть и другой способ…
— Какой?
— Наслать ведьму.
— То есть вам приходилось изгонять дьявола?
— Скорее беса. Но это очень затратная по энергии процедура. И очень рисковая. Я проводила её дважды, после второго раза сильно заболела. Поплатилась своим здоровьем. После долго восстанавливалась. С тех пор занялась чистой экстрасенсорикой и астрологией. — Кира поправила ворот синей блузки, снова взяла бокал и допила вино.
— Как происходит изгнание бесов, можете рассказать хотя бы в общих чертах или это коммерческая тайна?
— Я расскажу вам про обряд, но только в обмен на услугу.
— Какую?
— Вы скажете мне свою дату рождения и позволите заглянуть в ваше ближайшее будущее. Хотите узнать?
— Нет. Не хочу. Вся ваши предсказания построены на программировании поведения. Скажите, что я умру сегодня, так я и буду об этом весь день думать и ждать, пока не попаду под машину от невнимательности, вызванной погружённостью в мысли о собственной смерти.
Кира улыбнулась. На этот раз с долей искренней симпатии.
— Могу точно сказать, что вы не умрёте, хотя смерть рядом с вами.
— Ну и на этом спасибо. Так что насчёт обряда?
Кира подняла глаза к потолочному светильнику, и в этот момент освещение в ресторане мигнуло. Было ли это совпадением и где-то просто произошёл перепад напряжения или всё-таки за этим стояло что-то магическое, какой-то тайный знак, предупреждение, — Лена уже ни в чём не была уверена. Однако Кира приняла моргнувшее электричество благосклонно и продолжила:
— Один из способов узнать демона — это поднести крест к одержимому. Демон начинает злиться и сопротивляться, рычать, ругаться матом, часто блевать. Всё это, конечно, выплёскивается из человека, в которого он подселился. После этого читается заклинание, текст которого излагать не стану, содержание и есть коммерческая тайна.
Кира отодвинула бумаги, достала из-под них пачку сигарет и зажигалку. Все движения были изящны и отточены до совершенства. Всё, что она делала, выглядело красиво, притягивало взгляд и вызывало восхищение. Она зажала сигарету ровными белоснежными, словно фарфоровыми, зубами, щёлкнула серебристой зажигалкой и поднесла жёлтый огонёк к губам. Её угольно-чёрные глаза, в подсветке яркого пламени оказались коричневыми. Лена совершенно чётко разглядела тёмные непрозрачные пятна на внутренней оболочке. Той, что называется сетчаткой.
— Демон хитёр и коварен. Он может затаиться. Важно завершить процесс любой ценой, отправить демона обратно в Ад, иначе дьявол будет преследовать человека.
— И как тогда поступают?
— Одержимого мажут маслом, кладут в рот соль и говорят: «Дунь, плюнь, изыди».
Сквозь облачко дыма прорисовывались чуть приподнятые в полуулыбке уголки губ, и Лена так и не поняла — были ли последние слова Киры сказаны всерьёз, или это всего лишь лукавая насмешка над её дилетантским любопытством? В любом случае во всём сказанном, в каждой скупой эмоции не было чванливого пестования собственного эго. Что служило доказательством силы. Явственным и непреложным. Силы, от которой нельзя отмахнуться.
Лена встала, чтобы уйти.
— Спасибо. Прощайте.
Кира слегка кивнула. Свет потолочных светильников стал терять свою яркость, и в зале заиграла музыка. Сделав пару шагов, Лена остановилась, почувствовав спиной пронзительный взгляд ведьмы.
— Вы найдёте то, что хотели, — прозвучало поверх музыки. Лена обернулась. — И потеряете то, что найдёте.
Всё-таки классическое чёрное пальто действует так же, как и чёрное платье. Хочется подтянуться, втянуться, вытянуться. Даже когда сидишь в подъезде на подоконнике… Сама виновата, незачем ключи забывать… Так вот… В таком пальто даже в подъезде на подоконнике сидишь, не развалившись, как бесхозный бомж, а чуть касаясь пятой точкой выступа, и чувствуешь себя, как леди в театральной ложе. А хозяйственные сумки вокруг - букеты цветов.
Лена покосилась на пакеты с продуктами. Из одного торчал колючий хвостик ананаса. Не удержалась! М-да, фрукты, овощи, молОчка — это, конечно, хорошо и очень нужно сейчас для её здоровья, но нужно ли и можно ли ей в таком положении таскать тяжести? Конечно, можно было бы поручить это Вадиму, но… Она не могла. Это было бы… Было бы… подло? Нечестно? Бессовестно? Она не могла подобрать подходящее по смыслу определение. Она попала в переплёт, попасть в который никак не ожидала. Почему же она не просчитала такой вариант, когда писала записку Матронушке? Потому что не верила, что это возможно? Вот уж точно: бойтесь своих желаний, они могут исполниться. Как же так? То, чего она больше всего хотела, теперь привело её в ещё больший тупик, из которого она не может найти выход. Как ей быть? Она окончательно запуталась в своём любовном треугольнике, и вот когда она наконец решилась разрубить этот гордиев узел, всё ломает тест на беременность. Конечно, если бы знать, от кого она забеременела, то всё и решилось бы само собой. А так… Что ей делать? Жить дальше, как ни в чём не бывало? Рассказать о своём положении или молчать? Молчать глупо, рано или поздно это станет заметно, да и что решает молчание, только усугубляет проблему. Надо перебрать варианты и определиться со своей дальнейшей жизнью. С кем остаться и остаться ли вообще с кем-нибудь?
Вадим. Она его не любит. Она испытывает к нему очень тёплые и нежные чувства, больше схожие с материнскими. Она не планировала прожить с ним всю жизнь, последние месяцы откровенно обманывала, изменяя с его лучшим другом. Всё это время она хотела разорвать отношения, и останавливало её только одно: она не могла причинить ему боль. Вот и дотянула…
Макс. Она его любит. Она хотела бы прожить с ним всю жизнь, но не может. Макс женат и очень любит своего сынишку и никогда не причинит ему боль. Она и сама никогда на это не пойдёт. Не сможет сделать несчастными столько людей сразу.
Господи, почему в её жизни всё так сложно! Всё так не вовремя! И этот ребёнок!
Она испугалась! Зачем она так подумала? Зачем подумала про ребёнка, что он не вовремя? Это всё равно что признаться в том, что она его не хочет? Что, ещё не родившись, он доставляет ей проблемы? Стало страшно от извивающихся в сознании змеями мыслей. Она не хотела их, прогоняла, но они лезли, жалили и, сворачиваясь, укладывались в душе клубками.
Можно долго рассуждать о фатальности счастья и о силе предопределённости, растрачивать чувства и раздражать нервы. Истина, которую подсовывает уснувшая совесть, как всегда, очевидна и неприглядна. Мораль — это спящая собака. Стоит её разбудить, и огребёшь по полной. Если, конечно, ты не законченный подлец.
Звук японской мелодии в кармане пальто слился с грохотом раскрывшейся двери лифта. Лена вынула телефон, с дисплея на неё смотрело улыбающееся лицо Макса.
— Привет, любимая! Ты чего тут?
Лена подняла глаза. Перед ней стоял Вадим с тяжёлыми пакетами в руках. Из одного торчал колючий хвостик ананаса.
Он появился ночью. Собственно, как всё плохое. И, как всегда, неожиданно. Никаких причин для его появления не было. Больше того, она делала всё, чтобы он и ему подобные никогда больше не появлялись и не портили своим присутствием ей жизнь. И вот.
Она заметила не сразу. Проснувшись утром, вошла в ванную и… увидела его отражение в зеркале. Он красовался на самом видном месте и словно издевался над ней. Было ясно, что рассчитывать на то, что он исчезнет так же внезапно, как и появился, не приходится. Он стал частью её самой.
Говорят, если на носу выскочил прыщ, значит, кто-то в тебя влюбился. Это, конечно, радует, но…совсем не радует.
Надо рассмотреть его получше. В ванной комнате освещение так себе, три точечных светильника не давали нужного накала. Чтобы рассмотреть как следует ненавистный гнойник, Оля Кулёмова вышла из ванной и направилась в комнату. В круглом настольном зеркале прыщ казался крупнее и нагло выпирал белёсой вершиной. Ну почему? Почему именно сегодня? Сегодня у Лёшки Гаврилова день рождения, и она весь вчерашний вечер обдумывала, как подойдёт к нему самая первая, скажет: «поздравляю» и чмокнет в щёку. Сегодня можно, день рождения всё-таки.
Уроки начинаются в час, значит, на место ей надо прийти в половине первого. Нет, лучше в двенадцать. Она встанет за колонной и будет ждать. Главное, чтобы он пришёл до начала пересменки, иначе толпа первосменщиков всё испортит. Она переживала и немого трусила. Но все страхи мигом пропали, когда она увидела этот наглый прыщ на кончике носа. Оля представила, как подойдёт к Лёшке, и он увидит… Конечно же он увидит! Чтобы не увидеть такое, надо быть слепым. А уж какая последует реакция, и гадать нечего. Конечно, он заржёт и уж точно увернётся от поцелуя.
Надо что-то делать. Как-то избавиться от чёртова прыща.
Оля переставила зеркало на подоконник так, чтобы свет падал на лицо. Яркое солнце ослепляло. Оля сдавила прыщ пальцами, зажмурилась и нажала. Получилось. Вместо белого бугорка теперь на носу красовалась красная блямба. Чёрти что! Оля нервно отвернула от себя зеркало. Солнечный луч блеснул яркой полосой, а через секунду послышался оглушительный визг шин, затем глухой звук удара и скрежет металла.
Оля выглянула в окно и обомлела. Бетонный столб у автомобильной трассы, что проходила под их окнами, склонил свою голову над металлической гармошкой, которая ещё минуту назад была чёрным Ролс Ройсом.
Ещё минуту назад за рулём автомобиля сидел тучный мужчина Валентин Владиленович Орлицкий. Он спешил. В салоне из динамиков неслась некогда популярная песня «Музыка дождя» и переливчатый голосок Поли Луны просил «...увези меня». Валентин Владиленович был доволен собой. В очередной раз ему удалось выйти сухим из воды. И пусть пришлось бежать. Он знает, как всё начать сначала. Он умеет... Впереди его ждёт новая жизнь.
Воодушевлённый собственными мыслями, Орлицкий сильней нажал на газ. Хороший день, морозный, светлый. Машина летит как птица. Проносятся мимо серые домишки, с их серыми людишками. Орлицкий ухмыльнулся, мельком глянув сначала на своё лоснящееся от самодовольства и кожного жира лицо, затем так же быстро на дом у дороги. В одном из окон, яркий солнечный луч, преломившись в зеркале на подоконнике, сверкнул и копьём вонзился в глаза. Орлицкий зажмурился и выкрутил руль…
Час назад она была легче легчайшего ветра на уступе скалы. «Струящийся дух кицунэ» — прошептал он ей в ухо. Одновременное и полное слияние каждой клеточкой тела, крови, души. Сегодня она по-особому игривая и многохвостая, а он коварный и ласково милый.
Она провела подушечкой пальца по родимому пятнышку над левой грудью и, склонившись, прильнула губами. Кровавая красная метка — отметина о взятой лисой-оборотнем душе. Кицунэ.
— Кицунэ, горе тому, кто хоть на миг поверит тебе, — закинув голову, он закрыл глаза и запустил пальцы в рыжий всполох её волос. — Ты соблазняешь, отрицая соблазн. Тебе интересна игра, но ты всегда знаешь, что тебе нужно. И не важно, познает ли счастливчик неземное блаженство, или умрёт от истощения, отдав по капле жизненную энергию.
Пока он говорил, кончик её языка двигался по его груди, шее, подбородку. Подобравшись к губам, она впилась в них злым остервенелым поцелуем и, оторвавшись, завершила акт соблазнения резким укусом. Он вскрикнул, испытав необъяснимый восторг. Его крик слился с её стоном.
— Ого!
— Так-то! — Она перекинула ногу и съехала к нему под бок.
— Дух противоречия заставляет тебя отступать от своей природы. А ты дикая кицунэ!
— Ты задал тон, зачем ты назвал меня лисой-оборотнем? Да ещё японской.
— Потому что ты рыжая, и ещё ты съела мой мозг и выпила кровь, поймав в свои сети.
— Может и так, но в одном ты ошибся — я не знаю, что мне нужно.
— Знаешь… и я благодарен тебе… Спасибо.
Теперь спустя час, под мелькание автомобильных дворников, разгоняющих по стеклу снежную присыпку, неупокоенные противоречия продолжали будоражить. Здорово, если бы их можно было так же легко разметать по сторонам, как зимнюю порошу.
— Счастье — неуловимый момент или состояние?
— Вот это вопрос! — Макс притормозил, пропуская вперед настоятельно подмигивающую «поворотником» машину. Коричневая КИА, перестроившись, поблагодарила аварийными маячками. — Не буду мудрствовать лукаво, тут я согласен с Асадовым — всё зависит от человека. — Он повернул голову и серьёзно посмотрел на неё. — Почему такой вопрос? Опять противоречия?
— Просто думаю, если это состояние, то можно ли ввести себя в него искусственно?
— Конечно, именно так поступают наркоманы и алкоголики. И для них состояние очень быстро превращается в неуловимый момент. Отсюда и постоянная потребность в увеличении дозы.
— А секты? Как люди туда попадают? На какой крючок? Что их держит? Получается, опять же состояние счастья?
— Так и есть. Кстати, мнение, что в секты попадают лохи, люди, не блещущие умом — ошибочно. Как раз наоборот. Чаще всего жертвами становятся люди талантливые, образованные, уверенные, что их-то невозможно одурачить, что они точно никогда не потеряют контроль и не попадут под влияние и зависимость от кого-либо.
— Но почему тогда попадают? Каким образом достигается такое безоговорочное подчинение? Что это? Зомбирование?
— Контроль над сознанием. Люди часто не понимают, что это такое и как устроено. Это состояние, когда человек не способен к критическому мышлению, не включается момент анализа.
— А воздействие? Какое-нибудь?
— Ты о чём?
— Об органах чувств. Свет, звук, запах.
— И это конечно. Есть специальные методики. Их в девяностых часто использовали мошенники, строители так называемых финансовых пирамид.
— А гипноз?
— Гипноз? Так это и есть гипноз. Я слабо верю в некий дар внушения, скорее наработка тех же приёмов воздействия на состояние человека с помощью внешних факторов. Есть целые пособия по развитию подобных навыков. Можешь посмотреть в интернете, кажется, у Папюса что-то было.
Лена достала смартфон и углубилась в интернет. — Вот! — Повернула дисплей к Максу. Розовые в свете пламени свечи руки чародея нависали над стеклянным шаром, внизу крупными буквами — «ОККУЛЬТИЗМ». Ниже — «Магия и гипноз».
Макс кивнул и затормозил.
— Здесь? Во двор въезжать?
— Нет. Не надо. Светка наверняка в окне торчит. Добегу. К тому же во дворе мне не удастся поцеловать тебя на прощание.
— Это весомый аргумент.
Он выключил зажигание и взял в ладони её лицо.
— Я так тебя люблю, что моё критическое мышление объявляет саботаж. Это гипноз?
— Это мимолётное счастье.
Завершая свидание в японском стиле, он поцеловал её, едва касаясь губами. Очень скромно и нежно. Ей понравилось.
Тихая благодать. Снежинки в пчелином полёте медленно опускаются на головы пришедших поклониться мощам святой Матроны Московской. Здесь всегда очередь, в любой день, в любое время. Кроме ночи. Часть людей идет сразу к иконе, той, что на улице с другой стороны храма, там очередь меньше и движется быстрее.
Они стали в очередь подлиннее, в ту, что к мощам. Ещё на входе у женщины с оливковыми глазами купили жёлтые хризантемы.
— Матронушка любила жёлтые, — поведала женщина, протягивая букетик последних, доживших до заморозков, цветов. — Если идёте к мощам, то на выходе не забудьте подойти к матушке, она вам даст цветочек. Он был приложен к мощам, заберите его с собой и храните дома. Записочку с просьбой лучше написать заранее, кинете её в ящик, что находится рядом с серебряной гробницей.
Очередь из паломников огибала храм зигзагообразной спиралью.
— Вот это да! Ты уверен, что успеешь до самолёта? — окинув взглядом толпу, с сомнением в голосе спросил Сергеев. — Может лучше к иконе.
В ответ Генка растерянно посмотрел на Лену.
— Успеете, — раздалось сзади.
Лена обернулась и с интересом посмотрела на трёх тесно стоящих друг к другу женщин. Их руки были сцеплены в локтях. Две, стоящие по бокам, были невысокого роста и плотного телосложения. Та, что между ними, была выше и намного моложе. Троица показалась Лене забавной. Напоминала картину задержания.
— Очередь хоть и длинная, но движется быстро, — прибавила пожилая и плотнее прижала к груди руку, в кольце которой безвольно висела рука молодой.
Очередь действительно двигалась быстро, люди подходили к мощам, прикладывались губами, кланялись стоящему неподалёку батюшке и шли дальше на выход. Перетаптываясь небольшими шажочками, Лена с интересом рассматривала богатое убранство помещения, подпитываясь энергией окружающей красоты и радости. Ей не хватало этого. Жизнь, работа, внутренний и внешний раздрай измотали, измочалили душу. Натянутые тетивой нервы требовали упокоения, которого в обыденной, мирской жизни найти трудно.
Наконец подошла их очередь, Лена поднялась на ступеньку, наклонилась, прильнула губами к маленькому стеклянному окошечку раки. Следующим за ней поднялся Генка.
Не дожидаясь друзей, Лена прошла к выходу, где матушка раздавала бутоны цветов. Небольшое розовое соцветие легко уместился в специальный бумажный пакетик. Сзади подошли Генка и Вадим.
— Возьмите ещё стебельки, положите их под подушку, чтобы лучше спалось, — женщина протянула полусухие стебли цветка, и в этот момент сзади раздался звериный рык. Выронив от неожиданности стебли, Лена оглянулась. Голос исходил из той самой девушки, которая была заключена в цепкие руки державших её с двух сторон женщин. Они тащили её к раке, она отбивалась, вращала головой, дёргалась, пытаясь выдернуть руки. Клоака звуков, выбрасываемых из её гортани, приобрела цвет и размытые очертания. Лена могла поклясться, что она видит эти звуки. Они змеились чёрной дымкой и рассеивались в воздухе отвратительным зловонием.
— Свят, свят, свят… — Перекрестилась матушка и, заметив ужас в глазах Лены, пояснила. — Это одержимая.
— Дайте ей святой воды, — крикнул кто-то, и тут же несколько человек метнулись к святому роднику.
Лена прижалась к Вадиму, её потряхивало, но она продолжала смотреть. Когда поднесли воду, одержимая перестала рычать и плотно сжала губы. Видимо, это придало ей силы, она дёрнулась вперёд, потом резко назад, расправляя плечи. Обе, повисшие на её руках женщины, разлетелись в разные стороны. Она толкнула протянутый стаканчик так, что он взлетел высоко вверх, рассыпая брызги святой воды на стоящих позади мужчин. Те немедленно схватили и скрутили ей руки, подтолкнув к священнику.
Вырвался ещё более страшный вой и с новым потоком чёрного зловония понёсся в сторону раки. Священник обмакнул метёлочку в серебряное ведёрце и махнул ею на одержимую. В этот раз святая вода достигла цели, струйки воды попали на звериное лицо. Девушка попыталась повторить манёвр и сделала рывок вперёд, но мужчинам, хоть и с трудом, удалось её удержать. Её лицо, искажённое гримасой ужаса, потемнело, а изо рта прыснула блевота.
Лена отвернулась, уткнувшись лицом в болонь куртки Вадима.
— Что с тобой? — Он коснулся холодной рукой её щеки. — Тебе плохо?
— Да, — прошептала Лена. — Я не могу больше. Мне надо на воздух.
— Пойдём скорей.
Они вышли из церкви и двинулись к воротам. Из маленьких окошек, что лишь наполовину были видны из-под земли, словно голос Ада, раздавался нечеловеческий рёв. В этом бурлении звуков Лена отчётливо различила выкрики странных непонятных слов, от которых спина покрылась мириадом крошечных мурашек. Голос Ада вспарывал мозг, гудел в ушах, мешал думать и не давал успокоиться.
Только дома, проводив Генку в аэропорт, она вынет пакетик с бутоном, засыплет лепестки в заварочный чайник, зальёт кипятком и, дождавшись, когда из него вырвется наружу благоухание, нальёт нежно-розовый напиток в чашку. Розовый чай наконец успокоит душу и вернёт умиротворение.
Это что, закон жизни такой? Как горный хребет. Взбираешься на него, ломая ногти, срывая кожу на руках и ногах, сбиваясь дыханием и теряя силы, а, когда ты почти дополз до вершины, откуда-то сверху срывается камень или ледяная глыба и падает тебе на голову. Скатываясь вниз, ты только и успеваешь понять, что весь пройденный тобою путь - коту под хвост.
Борис заглянул в пачку, слегка помяв её перед этим. Последняя. Бросить, что ли? Как раз и повод подходящий. С деньгами совсем швах. Ну, тогда хоть выкурить с наслаждением. С долгими глубокими затяжками, медленно выпуская тонкую струйку, смакуя во рту горьковатый дымок.
Он щёлкнул зажигалкой, прикурил и вышел на балкон.
Когда не ладятся дела, то даже хороший, солнечный, тёплый и безветренный день раздражает. Потому что входит с тобой в диссонанс. А был бы дождь, ветер и ещё какая-нибудь хмурь, то это вроде как соучастие, солидарность с твоим настроением. Да и бабки бы не сидели, как курицы на насесте, и не бесили бы своим внешним и внутренним спокойствием.
Из-за угла с повизгиванием вырулила белая иномарка и, сделав по двору вираж, остановилась напротив подъезда. Из приоткрытого окна машины доносилась усиленная децибелами суперпопулярная в этом году песня «Музыка дождя».
- О! Валерик принцессу свою привёз! - прокряхтела, отличавшаяся особым саркастическим взглядом на вещи, баба Фаня. - Звязда!
- Свадьба у них в субботу, - сообщила осведомлённая во всём баба Нюра, поглаживая развалившегося на коленях дворового кота Русю. Нюра была уверена, что кот лечит её. Именно так она объясняла тот факт, что он всегда и неизменно выбирает только её измученные застарелым артритом колени. Объясняла, и верила, и даже находила подтверждающие догадку улучшения. - Готовятся, наверное.
- Молодец, Валерик, сумел деваху увести из-под носа ихних певунов, - похвалила, причмокивая из чашки кефир, баба Ира.
- От уж достижение, в этих ихних бомондах мужиков-то и нет совсем, только что одно название. - Баба Фаня недовольно покосилась на отхлёбывающую кефир соседку. - Ты бы ложку-то из чашки вынула, не ровен час глаз себе проткнёшь. Ложка-то тебе зачем?
- Так сахар размешиваю.
- А дома выпить не могла? Сюда свой кефир притащила.
- Тебе-то что? Что ты к моему кефиру привязалась? Знаешь же, что у меня проблемы с кишечником. Только кефиром и спасаюсь.
- Ты же говорила у тебя диабет? – нахмурила жёлтое лицо баба Фаня.
- Ну и диабет тоже.
- Так чего же ты сахар в кефир добавляешь, если у тебя диабет?
- Так кисло без сахара, – обескуражено посмотрела на соседку баба Ира.
Музыка резко умолкла, оглушая тишиной. Из автомобиля вышел высокий молодой человек с длинными, собранными в хвост волосами. Как по команде, старушки натянули приветственные улыбки на расчерченные морщинами лица.
«Ни дать ни взять ковбой», - услышал Борис восхищённый шёпот бабы Нюры и подивился простоте и точности сравнения.
Тем временем Валерик обошёл автомобиль и раскрыл дверцу с пассажирской стороны. Из машины выскочили и опустились на дорожку красные лакированные туфельки на высоких двенадцатисантиметровых шпильках.
- Мда... Настоящий кавалер. Галантный! - с трудом выговорила баба Нюра труднопроизносимое для вставной челюсти слово.
В подтверждение сказанного Валерик протянул пассажирке руку, и та, возложив маленькую ладошку на его запястье, грациозно выбралась из машины. Миниатюрная брюнетка с кукольным лицом, короткой стрижкой и тонкой фигуркой приковывала к себе взгляды. Короткая чёрная юбка и люминесцентно-красная блузка выгодно обтягивали юное девичье тело. Даже увалень кот, дремавший на коленях бабы Нюры, приоткрыв одно веко, рассматривал в хитрый прищур неожиданно нагрянувшую красотку.
Девушка посмотрела на старух мягким доброжелательным взглядом и улыбнулась.
- Здрасти, - нежный, бархатистый голосок дрогнул на последнем слоге, и неожиданно по лицу девушки пробежала судорога. Даже с высоты второго этажа Борису было видно, как расширились ярко-синие, слово сапфиры, глаза, а тело задёргалось, будто по нему прошёл разряд тока. В поисках поддержки девушка вцепилась в руку кавалера с такой силой, что нежно-розовые пальчики вмиг стали синими. Странные конвульсии напугали Валерика, тараща на суженую круглые рыбьи глаза, он выдернул руку и отскочил на шаг назад. Оставшись без поддержки, девушка рухнула на дорожку. Её руки при этом так и оставались согнутыми, словно закостенели в локтях, она запрокинула голову и приподняла спину, изогнувшись в мостик. Красные туфельки чечёткой отбивали бетонное покрытие.
Первым опомнился Руся, он истошно взвыл, и, вздёрнув хвост пистолетом, унёсся в неизвестном направлении.
Из губ девушки вырвался гулкий, похожий на мычание стон, а вместе с ним вспенилась и потекла по щеке кровавая слюна.
Вслед за котом очнулась баба Нюра.
- Падучая! - взвизгнула старуха и, забыв про артрит, кинулась к девушке.
- О-хо-хо! - проскрипела баба Фаня, тяжело отрывая зад от огромной красной фланелевой клубнички, нашитой на войлок сидушки. - Надо ей в рот что-нибудь всунуть. - Фаня оглянулась, выхватила ложку из чашки бабы Иры и, тяжело передвигая отёкшие ноги, пошлёпала к бухнувшейся на колени бабе Нюре. - Разожми ей зубы и всунь ложку, только осторожней, а то она в припадке может пальцы тебе откусить.
- Стойте! - крикнул с балкона Борис, - не суйте ничего. Я сейчас. - Пульнув в палисадник недокуренную сигарету, он перелез через кованое ограждение балкона. Держась за трубу, перебрался на козырёк подъезда, а оттуда соскочил на крыльцо. Пробегая мимо лавки, он молниеносным движением схватил войлочную сидушку и в несколько шагов добежал до бьющейся в конвульсиях девушки.
- Отойдите, вы загораживаете воздух! - Борис растолкал старух и присел рядом с девушкой. Её тело продолжало беспорядочно дёргаться, а лицо с растёкшейся по щеке кровавой пеной посинело. Он скрутил сидушку в рулон и просунул под шею девушке, повернув при этом ей голову на бок, чтобы она случайно не захлебнулась собственной слюной.
- Может ей таблетку какую дать? - предложила подоспевшая с кружкой баба Ира.
- У меня нитроглицерин есть, - баба Нюра полезла в карман и загремела таблетками пластикового контейнера.
- Не надо ничего! Сейчас пройдёт, – успокоил старух Борис.
Секунд через двадцать конвульсии действительно прекратились.
- Слава Богу! Слава Богу! – закрестились старухи.
Сапфировые глаза прояснились и благодарно уставились на спасителя.
- А Валерка?.. Куда Валерка делся? – заквохтала, оглядевшись, баба Нюра.
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Узкий зал, малиновые кресла, люди. Странные. Счастливые. Лица, одухотворённые до экстаза, до высшей степени безумия. Так ему показалось. Громкая, очень громкая музыка. Она оглушает. Мощный, неистовый драйв. Им пропитан каждый метр зала, даже воздух, немного удушливый, искрит эмоциональным напряжением. Чрезмерно восторженным.
— Проходи вон туда! — Орлицкий подталкивает его вперёд. Сам следует за ним.
Музыка резко стихает. Теперь из динамиков льётся тихая, расслабляющая мелодия.
Седой человек в сером костюме говорит вкрадчиво и проникновенно. Короткая чёлка открывает низкий морщинистый лоб. Глаза смотрят ласково и безмятежно.
— Пусть все горы понизятся… — голос седого человека мягкий, приятный, — пусть все долины наполнятся, — говорит, словно елей в уши вливает, — пусть все кривизны исправятся, — прибавляет громкости, — пусть саван укроет нашу землю, — почти кричит.
Застывший в одном на всех вдохе зал ждёт кульминации. Короткое, громовое «ау» встряхивает зал, и он взрывается восторженными аплодисментами.
— Ты на пути к успеху, — кричит на ухо Орлицкий одновременно с разрывающим микрофон седовласым тренером.
— Да! — оглушает хор голосов. Все хлопают, выплёскивая напряжение. Эти аплодисменты не похожи на театральные, хотя всё действо очень напоминает срежиссированный мини-спектакль. Они хлопают в одном определённом ритме, который заводит и затягивает. И вот уже и он хлопает вместе со всеми, и раскачивается в такт, и выкрикивает вместе со всеми «да», и верит, что он нашёл свой путь к успеху, что осталось сделать всего ничего…
— … Две с половиной тысячи баксов.
— Чего?! — наваждение вмиг улетучилось. — Откуда?! Ты говорил, что поможешь мне, что есть надёжный источник…
— Ну да! Это и есть источник! Ты вкладываешь две с половиной баксов, приводишь десять друзей, которые также вкладывают, и через месяц получаешь огромную сумму. Это же математика.
— Ну да, математика… Только откуда мне их взять, если у меня их нет?
— Давай, я тебя подвезу. — Орлицкий распахнул дверцу белого Мерседеса. — Ты думаешь, как я машину купил? А вот так…
Пока ехали, Орлицкий продолжал агитировать, рисуя радужные перспективы и не менее радужные возможности. Он изредка отрывал взгляд от дороги и поглядывал на своего старого знакомого.
— Надо тебе ещё раз сходить, чтоб ты понял…
— Да понял я…
— Не до конца, мы опоздали, надо с самого начала… Когда увидишь всё на схемах, тогда уверуешь. Сейчас такое время… Деньги вот они, под ногами валяются. Бери, если хочешь, бери, сколько хочешь, главное, захотеть. Я понимаю, ты пока сомневаешься, но вот тебе пример — я. Мне хоть ты веришь? — тарабанил Орлицкий, выкручивая одной рукой руль. Другая вальяжно возлежала на рамке бокового окна, острым локтем выпирая наружу. Весь его вид демонстрировал успешность. «А у меня всё схвачено, за всё заплачено», — очень кстати неслось из динамика. Прохладный воздух врывался в салон, освежая затуманенную голову Бориса.
— Это же пирамида…
— Ну и что? Тот, кто раньше в неё вступит, тот и в выигрыше. А мы в начале, понимаешь? Чем больше людей втянется, тем больше мы заработаем. Надо только найти деньги и других привести.
— Так нет у меня ни денег, ни друзей. Откуда им взяться.
Автомобиль завернул во двор пятиэтажного дома. Унылая серая хрущёвка приветствовала обоймой вечных бабок на лавке у подъезда.
— Значит, надо найти, одолжить у кого-нибудь. — Орлицкий пригнулся, рассматривая сквозь профиль Бориса старушечий междусобойчик.
— Ага, хорошо бы, только нет у меня таких богатых знакомых, разве что ты. Может одолжишь?
— Не, у меня весь капитал в деле. Деньги, знаешь ли, должны работать, а не в чулках храниться. — Орлицкий перестал сверлить глазами бабок и откинулся на спинку сиденья. — Может, у соседей займёшь?
— У этих? — Борис кивнул в сторону старух. — Смешно.
— Почему нет? Знаю я этих старух. Наверняка припрятано на чёрный день.
— Гробовые, что ли, у них отбирать? Так ведь не дадут, костьми лягут раньше времени, но не дадут. Да и сколько мне нужно старушек уговорить, чтоб такую сумму набрать?
— Тогда остаётся одно. — Орлицкий замолчал, выдерживая театральную паузу.
— Ну…
— Продать квартиру.
— Ну молодец! И где я жить буду?
— Снимешь пока… Вон, хоть у одной из этих старух. — Орлицкий довольно улыбался. — Ну как? Хороший я тебе вариант придумал? Говорю же, всегда есть выход… Всегда. Главное действовать. Ладно, завтра пораньше заеду. Тренинг в пять. Значит, я в четыре. Не забудь.
Он чувствовал себя разбитым, еле поднялся на свой второй этаж, долго ковырял ключом замок, тяжело ступая, доплёлся до кровати и упал лицом в подушку. В голове сквозь пелену серого тумана канонадой грохотали судорожные людские овации. «Ты на пути к успеху!» — продолжало резонировать в голове. «Действуй!», «Иди!», «Найди!» — сверлило мозг. Он встал. Полез в карман. Вынул оставшиеся от зарплаты две бумажки — на бутылку хватает. Только на бутылку, а потом… Плевать. Сейчас ему надо выпить. Чтоб рассеять этот дурман. Не выпить, а нажраться, так будет надёжнее. Если взять самогон у бабы Иры — то, чтобы нажраться, ему точно хватит. У неё забористый. На кефире. Поможет.
