Мы позавтракали на камнях как и вчера. Каша была как раз такой консистенции, которая подходила Луне; ей не приходилось слишком много жевать, и поэтому она могла есть относительно безболезненно. Хлеб доставлял больше проблем, поэтому она предложила его мне. Я скромно приняла его, и хотя мне было неловко за то, что я ем её еду, оставлять что-то недоеденным было бы ещё большим преступлением.

Я не хотела пялиться, но было трудно не смотреть. Её лицо выглядело удивительно хорошо, если учесть все обстоятельства. Некоторые синяки уже начали исчезать, а рана на лбу едва была заметна. Я видела, как её лицо заживает, словно оно становилось лучше с каждой минутой, но это казалось невозможным. Наверное, раны выглядели хуже при тусклом свете масляной лампы… или, может быть, всё было не так плохо, как я думала.

После обеда Луна сказала, что хочет показать мне кое-что. Мы обошли холм, на котором находился комплекс зданий старейшин. Я следовала за ней по каменистому склону. Мы остановились у большого камня, который глубоко врезался в землю. Он был удивительно плоским, как будто его специально стесали, что делало его идеальным местом для посиделок. Луна села и прислонилась к стене, закрыв глаза, чтобы солнце грело каждую частичку её тела. Я сделала то же самое.

Что-то в расположении этого камня относительно всего остального делало это место тихим и уютным, а еще тут было достаточно высоко, чтобы никто снизу не мог нас увидеть — да и сверху тоже — если только нас не искали бы специально. Мы были только вдвоём, не только телом, но и духом, и, даже не замечая этого, мы взялись за руки. Какое-то время мы просто молчали, слова были не нужны. Солнце грело, я слышала тихое дыхание Луны, переплетающееся с еле слышными отголосками пения птиц из окружающего леса. Я могла бы остаться здесь навечно, и мне хотелось сказать это Луне, но я не осмеливалась.

Тишину разорвал пронзительный металлический голос, доносящийся сверху. Он вырвал меня из мечтаний — о Луне — и заставил меня похолодеть.

«Ритуал начнётся через два дня. Истинная Любовь наконец-то принесёт свои плоды, братья мои, сёстры, наши дети! Пожалуйста, сделайте все необходимые приготовления. Да благословит нас Один Истинный Бог!»

— Два дня? — спросила я у Луны, мои приятные мысли мгновенно рассеялись. Она смотрела в пустоту, погружённая в размышления. Я заметила, что отпустила её руку, и теперь ощущалась холодная и неправильная пустота. Когда я отпустила? Или это она сама сделала?

После паузы она наконец посмотрела на меня и сказала:

— Да, похоже, так и есть.

Когда Джон говорил со мной о ритуале раньше, я думала, что это может быть через месяцы, даже годы. Два дня — едва ли достаточное время, чтобы продумать действия; я планировала собственный побег два года. Почему Луна не сказала мне об этом? Но ответ был очевиден: Луна просто не имела представления о том, что такое ритуал.

Я огляделась, чтобы убедиться, что никто не слышит нас. Прижалась ближе к Луне, пока наши локти не соприкоснулись. Она казалась холодной и отстраненной.

— После этого, после ритуала, всё закончится. Убежать больше не получится, — сказала я.

— Почему? — спросила она, недоумевая.

Она всё ещё находилась под влиянием россказней старейшин. Она, может, и видела несостыковки, но не знала всей правды. Я глубоко вздохнула и начала объяснять всё о ритуале, что такое К’алут, как я сбежала, красные глаза Джейкоба — моего ровесника, — как меня нашли наблюдатели и как все в моём доме в конечном итоге погибли. Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы рассказать ей всё это, и уверена, что мой поток слов едва ли был связным, не говоря уже о хронологическом порядке, но я помню, как у меня пересыхало во рту во время рассказа. Когда я произнесла это все вслух, оно начало казаться таким безумным, что я не удивилась бы, если бы она поверила намекам Джона о моем сумасшествии. Чёрт, до ритуала я бы тоже в такое не поверила.

Луна молчала. Я чувствовала, что она обдумывает всё сказанное и меня в том числе. Я была готова уйти с камня и освободить её от моего безумия. Все ощущалось как какая-то жуткая и поглощающая все и вся болезнь, от которой нет лекарства.

— Итак, день ритуала — лучшее время, чтобы это сделать? Как ты все провернула?..

Огромное облегчение накрыло меня. Я не потеряла её. Она всё ещё была на моей стороне.

— Да, в день ритуала проще всего, — ответила я.

— Я не могу уйти без мамы. Я не могу позволить, чтобы с ней это случилось, — она повернулась ко мне. Обычное суровое, монотонное выражение лица Луны полностью исчезло, уступив место широко открытым, испуганным глазам. — Ты должна это понять, Элиссон.

Я кивнула, но знала, что существует явная вероятность того, что всё пойдёт не по плану. Её мама была в руках старейшины Джона, и я сомневалась, что она вообще захочет уйти, если представится такая возможность. Мне было достаточно трудно сбежать одной, не говоря уже о том, чтобы вытащить троих.

— Должны ли мы сказать ей сейчас? О побеге? — спросила я. Мне казалось, что именно она должна решить это.

Луна задумалась, а затем сказала:

— Я понимаю. Она не… она часть всего этого. Так что, может быть, пока не стоит ей говорить. Но когда мы пойдем, мы возьмём её с собой, ладно? Мы заставим её, если потребуется. И она меня послушает. Должна.

— Ладно, пойдет. Но сначала нам нужен план.

— Верно.

— Эм, у меня его нет. То есть, он был, но потом, знаешь…

— Да…

Мы некоторое время сидели в тишине, затем Луна сказала:

— Думаю, у меня есть идея.

— Выкладывай.

— Хорошо. Итак, ты сказала, что во время ритуала все находятся на главном поле, в центре комплекса, верно?

— Да, и что с того?

Она понизила голос.

— Ну, есть одно место, через которое мы могли бы пройти, прямо у главных ворот. Там есть нора, которая проходит под забором, и я думаю, что она достаточно большая, чтобы пролезть через нее. Раньше её заделывали, но когда идёт дождь, она всегда появляется снова. В конце концов, ее просто перестали закапывать, так что она там уже как минимум год. В любом случае, это рядом с воротами, которые всегда охраняют несколько мужчин, так что никто не сможет пройти незаметно. Но если все мужчины будут на поле…

— Тогда они не будут охранять, и мы сможем пройти!

Луна улыбнулась.

— Ты думаешь, это сработает? — спросила она. У меня сложилось впечатление, что она считает меня экспертом, что, я полагаю, было совершенно незаслуженным титулом.

— Это, вероятно, наш лучший шанс, — сказала я. — Но они всё равно будут следить за тем местом с помощью видеокамер, так что нам нужно делать все быстро. И, конечно, есть ещё твой папа…

— Я могу позаботиться о нём.

— Но тогда его просто заменят.

— Верно... Но я знаю, что старейшины не будут пачкать руки, и они будут заняты проведением ритуала. Сомневаюсь, что они приведут нового наблюдателя, чтобы заменить его — все были так напуганы, когда тебя привели извне, понимаешь? Самый разумный шаг для них — просто попросить одного из других пап прийти и сделать это, когда он закончит со своей семьёй.

Я обдумала это, и хотя я не была уверена, что Джон не воспользуется шансом, чтобы лично расправиться с её мамой, идея Луны казалась наиболее правдоподобной.

— Хорошо, предположим, что всё пойдёт по плану, — сказала я, — а что если наблюдатели будут в окружающем лесу, просто дожидаясь, когда я — мы — сбежим?

— Наверное, нам просто придётся надеяться, что у них есть что-то более важное, чем это.

— Да, например, расстрелять другой сектор или…

Мои слова прервал крик, доносящийся издалека. Мы встали, чтобы определить источник звука, и я увидела, как на главном поле одного мужчину тащат в центр. Мы с Луной поспешили к ритуальной поляне.

Когда мы добрались туда, уже собралась толпа. Мы протиснулись между людьми, чтобы лучше видеть происходящее.

Трое мужчин держали другого, не давая ему вырваться. Он всё ещё кричал, но его лицо было прижато к земле, что заглушало звук, а с каждым вдохом песок и земля забивались ему в нос и рот. Я услышала скрип вдалеке и увидела, как двое мужчин катят что-то большое к нам. Когда они подошли ближе, я увидела, что это “что-то” было сделано из прочного тёмного дерева, с тремя смежными отверстиями, вырезанными на верхней части, одно из которых было больше остальных.

Устройство открыли, откинув верхнюю часть. Они положили руки и голову мужчины на полукруглые прорези, затем вернули устройство в закрытое состояние, заперев человека внутри. Он слегка наклонился вперёд, и его руки с головой казались оторванными от остального тела. Он попытался пнуть деревянную конструкцию, но она не сдвинулась с места. Мужчины стояли вокруг, и с холма спустился Джон вместе с двумя другими старейшинами, которых я никогда раньше не видела, одетые в похожие чёрные сутаны, как и у старейшины Джона.

Запертый мужчина кричал о помощи, но как только другие мужчины увидели, что старейшины приближаются, один из них ударил пленника в лицо. Человек замолчал, край его губы начал кровоточить. Кажется, она лопнула от удара.

Когда старейшины подошли ближе, толпа сделала несколько шагов назад. Луна схватила меня за руку, и мы последовали за другими, стараясь слиться с толпой как можно лучше.

Старейшина Джон вышел вперёд и посмотрел на мужчину, а затем повернулся к толпе.

— Этот человек задумал нечто плохое, ужасное против всех нас, — произнёс он с безумной силой в голосе. Он не звучал как хрупкий старик — он звучал как тиран.

— Истинная Любовь запрещает злодеяния против своих братьев и сестер. Этот человек замышлял побег своего ребёнка, что, следовательно, приведёт нас всех к гибели. Я уверен, вы все понимаете, что это неправильно. Для одного из нас уйти —  значит приблизить всех к опасностям внешнего мира. Это не то, что хочет от нас Один Истинный Бог. Это не признак здравомыслящего человека нашей общины.

Толпа молчала. Я не была уверена, верили ли они в то, что говорит Джон, или просто боялись встать и что-то сказать. Сколько из них думали так, как мы с Луной? Сложно сказать.

— Насколько неблагодарным он должен быть, чтобы думать побег? — продолжал старейшина Джон. — После того приюта, который мы предоставили ему, его жене и сыну? Еда, которую они едят, вода, которую они пьют, и общество, которым мы их благословили?

— И что мы можем сделать, как не указать ему на неповиновение? — сказал он, его голос теперь стал низким и обращённым больше к пленнику, чем к толпе.

Как будто по сигналу, один из мужчин вышел с ручной пилой. Джон кивнул ему и сделал несколько шагов назад, чтобы вернуться к старейшинам. Взгляд Джона переместился на меня, как будто он каким-то образом знал, что я всё это время была в толпе. Он улыбнулся так же, как когда Фред вытащил Луну из-под кровати. Холодная ярость пробежала по моему позвоночнику. В его присутствии я балансировала на грани страха и гнева, и теперь эта грань сломалась, и я оказалась на стороне раздирающей мою душу ярости. Единственное, о чём я могла думать, было: «Я ненавижу тебя», — слова били в голове набатом.

Мужчина с пилой подошёл к запертому в устройстве, и начал двигать зазубренное лезвие по его голой руке. Пленник захлебнулся в какофонии криков, но он был в ловушке, не в силах двигать ничем, кроме ног и ступней — мощное толстое дерево не позволяло ему сдвинуться. Он пинался и метался, его рука сжималась в кулак, пока пила углублялась в плоть с каждым движением. И хотя вокруг были люди — а люди ли? — он был совершенно один.

Оба мужчины быстро покрылись кровью, а звук движений пилы стал тише — по крайней мере, до тех пор, пока она не наткнулась на кость.

Пленник едва мог сжать кулак, а его лицо было забрызгано кровью, которая стекала вниз вместе с его слезами. Кость оказалось трудно резать, и каждое движение происходило с резким, жестоким рывком, будто два камня терлись друг о друга. Луна сжала мою руку так сильно, что мне стало больно, но мне было всё равно. Боль казалась лучше; это позволяло мне хоть как-то стать частью экзекуции мужчины, сопереживать через страдание.

Кость вскоре поддалась, и рука была разрезана пополам, удерживаемая лишь кожей, мышцами и сухожилиями. Она болталась, как сломанная ветка, держащаяся за остатки коры. Не потребовалось много времени, чтобы дорезать остатки плоти, и рука упала, повиснув на наручнике, прикреплённом к другой руке. Мужчина дергался от боли, его ноги бессмысленно дергались и сучили по пыли и грязи. Земля под ним была красной и влажной, песок слипался от крови.

Другой мужчина подошёл и вылил что-то из пластиковой бутылки на обрубок, а затем начал перевязывать культю бинтами.

Мы смотрели, как “наказанный” дергается ещё некоторое время, пока его силы не иссякли совсем. Он больше не мог бороться, да и за что, собственно, было бороться?

Старейшина Джон стоял с гордой осанкой, его аура была наполнена злым высокомерием. Затем он развернулся и начал подниматься обратно на холм с другими старейшинами, сигнализируя, что шоу окончено. Толпа начала расходиться, и именно мне пришлось схватить Луну на этот раз, таща её прочь от этого кровавого зрелища.

Утром мужчины на поле уже не было, остались лишь багровые следы на земле.

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевел Хаосит-затейник специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Подписи на бумагах о разводе ещё толком не высохли, но на этом этапе уж лучше он, чем я. С тем, что дом достался ей, а мне даже не дали шанса побороться за своё, я как-то справлюсь. Я наделал ошибок — таких, о которых стыдно вспоминать. Из-за них я и ехал сюда, к нашему бывшему дому, после пары лишних рюмок. Пусть вся земля остаётся ей, как хочет.

Но, чёрт возьми, она украла трость дедушки. Он вырастил меня после смерти родителей, всегда заботился и всегда ходил с этой тростью. Когда она выставила меня за дверь, трость осталась в доме, затерялась среди всего, что она решила объявить своим. Между адвокатами, угрозами и всей этой дрянью она как будто оказалась заперта в этих стенах.

Так что сегодня я решил вломиться и забрать её назад. Я знал нашу «сигнализацию», точнее — знал, что мы её так и не поставили. Она хвасталась, что я струшу и не рискну, иначе она разрушит мою жизнь ещё сильнее. Ну-ну. Мою колымагу я оставил в миле отсюда, укрыл на просёлке. В лесу шёл по тропе, чтобы не светиться на открытом месте. Телефон не брал. Тёмная, закрывающая лицо одежда, собранная по секонд-хендам, перчатки, всё оплачено наличными. Друг обещал прикрыть алиби. Я войду, разобью немного хлама, прихвачу украшения, чтобы выглядело так, будто трость схватили по случаю.

Вид Треевого пикапа рядом с её машиной лишь на миг меня притормозил. Значит, будут заняты. Я мог пережить, что она отскакала к первому попавшемуся мужику — минут на несколько.

Я вышел из леса к дому, шагая так, будто я тут свой, поглядывая по сторонам — вдруг всё-таки поставила камеры. О домашних питомцах можно было не думать: по крайней мере кот остался мне. Скоро я уже стоял у входной двери, проверил тайник — искусственный камень рядом — пусто. Ну и ладно. И тут заметил, что дверь неплотно прикрыта. Быстро она, значит, вразнос пошла, да?

Я услышал в голове, как дед ворчит: дверь всегда надо закрывать и запирать. Он жил в деревне недалеко отсюда. «Хоть в деревне, хоть в городе — запирайся как следует, — говорил он. — В этих холмах, в лесу, водится всякое, чего в дом пускать нельзя».

«Например что, дед?» — спрашивал я.

«То, что постарше меня будет, — говорил он. — Помнишь, мы шли по тропе, и я показал тебе согнутое дерево?» Дерево, которое специально так вырастили: какой-то древний указатель тропы ещё со времён, когда тут жили индейцы. «Людей, что их растили, уже нет, а те, кто ходил за ними, остались и до сих пор по этим отметкам бегают. То, что сейчас в это не верят — не значит, что всё исчезло». Он постукивал тростью. «Вот зачем она мне всегда со мной. Подарок от приятеля, с которым я, бывало, покуривал. Пока она при мне — ни один тёмный дух ко мне не сунется». Он держал её на расстоянии вытянутой руки каждый день своей жизни — пока однажды утром не проснулся.

Прошло много лет после этого. Честно говоря, теперь мне казалось, что эти тёмные духи кружат и вокруг меня. Если эта вещь вернёт мне часть его — я должен её забрать. Я оттолкнул эти мысли, осторожно толкнул дверь и проскользнул внутрь, прежде чем скрип петель успел выдать меня, после чего вернул её в прежнее приоткрытое положение.

Дом был двухэтажный, достаточно большой, хотя не особняк. Просторные кладовые соединяли комнаты и коридоры — можно было шнырять и прятаться, пока я искал, куда она спрятала трость. Но прежде чем начать, меня заставило вздрогнуть нечто впереди.

Кухня была за прихожей. Раздвижная дверь во двор — вдребезги, на полу россыпь стекла.

Кто-то опередил меня.

Я сглотнул и пожалел, что не взял нож, решив, что лучше выглядеть без оружия на случай, если меня поймают. Вид этого стеклянного поля и холодный ветер из чёрной дыры на месте двери быстро протрезвили. Единственное, что удержало от бегства, — мысль о трости, возможно уже в лапах какого-нибудь «метамфетаминщика», который прервал варку где-то в лесу, чтобы вломиться сюда.

К чёрту совпадения. Хватай трость — и вон. Но как моя бывшая и Трей этого не услышали? В доме ужасная акустика, но они, должно быть, были очень поглощены друг другом. Я стал рыскать по кладовкам на первом этаже максимально тихо, прислушиваясь к каждому шороху и шагу — вдруг выйдет кто-то из нынешних жильцов или этот неизвестный бродяга. Ничего. Ни находок, ни звуков. Может, они уснули, а чужак уже ушёл, прихватив серебро — сбыть в ломбард?

Я выругался сквозь зубы. На первом этаже её нет. Придётся рискнуть подняться наверх и потревожить голубков. Я убеждал себя, что там никого, кроме них, не найду.

Подойдя к лестнице на второй этаж, я уловил смрад, от которого свело желудок. Этот ни с чем не спутаемый металлический запах усиливался с каждым моим осторожным шагом, с каждым скрипом и стоном ступени. Сначала меня толкала наверх надежда, а потом я просто не мог отвести глаз, когда вышел на площадку.

По всему коридору тянулся кровавый след — от одной спальни к другой. Мебель вдоль стен разбита в щепки, картины сбиты, красные отпечатки ладоней повсюду, словно ребёнок решил попрактиковаться в пальчиковой живописи. Спальня справа казалась пустой, а вот хозяйская слева...

Господи, хозяйская слева.

Тела на кровати. Одежда сорвана. Всё с них сорвано. Я едва узнал женщину, рядом с которой засыпал каждую ночь. Вспомнился дядя, который приезжал к нам поохотиться. Он разделал оленя прямо на участке и сказал, что мне стоит посмотреть. Тогда я ещё интересовался охотой.

С тех пор прошло много времени. Даже с такого расстояния меня выворачивало, и я изо всех сил сдерживал рвоту. Я застыл, как лягушка перед змеёй.

Когда всё же оторвал взгляд от кровати, увидел то, что стояло рядом, глядя в зеркало. Я не мог разобрать, что это такое. Если это вообще человек. Оно стояло на двух ногах и, казалось, было в кожаных ботинках и рваной одежде, всё залито кровью. С его плеч до пояса свисали бледные ленты — как пряди волос; оно сутулилось и смотрело на своё отражение, будто позировало самому себе. Меняло стойку, упиралось грязной ладонью в зеркало, откидывало некоторые из свисающих с черепа полос за спину. Оно не издавало ни звука, кроме еле слышных касаний шагов. Повернулось к кровати, схватило что-то и обмотало вокруг шеи, как шарф, — по цвету то же, что и те ленты.

Меня вывернуло, когда я увидел лицо, глядевшее на меня. Сорванное с черепа, которому предназначалось, едва узнаваемое, если бы не родинка чуть ниже левой глазницы.

Чудовище застыло, воздух в доме умер. Моё сердце чуть не остановилось, когда его голова чуть повернулась — оно посмотрело на меня через зеркало.

Пара огромных, налитых кровью глаз встретилась с моими.

Глубокое, хриплое рычание вылезло из его пасти, и оно оттолкнулось от зеркала, разбив его, развернулось и бросилось на меня, полосы человеческой кожи, пришитые к его голому черепу, развевались при беге. Я метнулся по коридору, влетел в другую спальню, захлопнул дверь и запер. Через пару секунд оно врезалось в дверь, с рваным, кашляющим криком ударило кулаком по дереву, и всё полотно дрогнуло от силы ударов.

Я отступил, повернулся к шкафу и распахнул его, стараясь не поскользнуться в луже крови, растекавшейся от окна; в ней лежал разбитый телефон. Не знаю, кому он принадлежал — ей или Трею, — но один из них пытался выбраться и, видно, совсем потерял голову, мучаясь с замком окна. Даже если бы открыл — вниз был крутой обрыв, и это существо ничуть не смутилось бы, прыгнуло следом. Оно всё ещё таранит дверь, я из последних сил держу её, слыша, как древесина начинает трещать.

Я ввалился в шкаф и захлопнул дверцы, пробираясь за стену коробок в поисках потайной двери в соседнюю кладовку. Оно сильное, но дом знаю я. Пока оно примеряло мою бывшую, как шарф, оно ведь не услышало меня на первом этаже? Или было слишком увлечено?

Когда дверь разлетелась внутрь и тварь ворвалась в комнату, расшвыривая мебель и опрокидывая всё подряд, я уже полз в соседнюю кладовку и закрывал за собой дверцу. Даже громя всё вокруг, переворачивая кровать и ломая мебель, она ступала как-то странно тихо, почти изящно. Хрипло взревев, она добралась до шкафа. Я проскользнул в смежную комнату и захлопнул дверь как раз в тот момент, когда оно сорвало дверцу с направляющих и отшвырнуло её, ярясь перед стеной коробок.

Драгоценные секунды. Дверь в коридор распахнута. Я вылетел и помчался к хозяйской спальне. Если пойду к лестнице, половицы заскрипят, и оно будет на мне за секунды: двигалось оно не так, как человек. Чем бы его ни накачало, я слышал достаточно историй о коктейлях наркотиков, превращающих людей в сверхчеловеческих зомби, чтобы понимать: шансов, если догонит, у меня нет — особенно когда машина в миле отсюда.

Не хотелось и думать, что это один из тех тёмных духов, о которых дед говорил много лет назад.

Меня снова подступила тошнота, когда я вошёл в комнату и направился к окнам. В отличие от спальни в конце коридора, одно из этих окон выходило к водосточной трубе — по ней можно было спуститься без риска сломать ногу; и замок тут был сломан, значит, окно откроется без звука. Я медленно поднял раму, ежесекундно оглядываясь, слыша, как в соседней кладовке летят коробки и всё крошится в клочья, а хриплые крики чудовища становятся всё яростнее и животнее.

И тут взгляд зацепился за угол. Возле окровавленной тумбочки, спрятанная как бита, которую я когда-то советовал держать у кровати на случай проникновения, лежала трость. Навершие выполнено в виде медведя, прикреплённого к деревянному древку. Я вспомнил, как она погромыхивала — старьё, хлипкая штука, которую дед ценил как настоящую третью ногу. Его личный оберег против всего, что подбрасывает жизнь.

Как бы всё ни обернулось, я нашёл его трость. По крайней мере, она её не выкинула. Забытая в углу — но дед оказался рядом, когда он мне был нужен.

Я схватил трость, почувствовал в ладони истёртую холодную голову медведя. Сжал её, прислушиваясь, как тварь вырывается из кладовки в смежную комнату и продолжает рвать её в клочья.

И вдруг тишину разрезал скрип входной двери — тот самый, который мог бы заменить любую сигнализацию. Кто-то открыл её так, как открывает человек, который не раз тренировался прокрадываться в дом ночью.

— Полиция, — сказал голос. Неожиданно мой главный ночной страх превратился в спасение. Пусть меня заберут — лишь бы выбраться из этого кошмара. — Здесь кто-нибудь есть? Мы получили экстренный вызов, но связь оборвалась, и подробностей недостаточно.

Из средней спальни раздался рваный крик, и тварь вылетела в коридор, оттолкнувшись от стены и приземлившись на четвереньки. Теперь она была ближе, и пока всё внимание у неё было на несчастном копе внизу, я рассмотрел больше. Я не ошибся насчёт полос, пришитых к лысому черепу: а ещё на её рваной одежде я увидел лица и части лиц — всё сшито грубой ниткой. И всё же эта лоскутная кожа была как будто одного оттенка, будто брюки и рубаха каким-то невозможным образом были сделаны из одного человека.

И среди всего этого пустое лицо моей бывшей смотрело на меня со спины существа, а остальное было обмотано вокруг его шеи. Пока я боролся с тошнотой, в глаза встали слёзы.

— Какого ж… — у копа сорвалось, когда он увидел кошмар, убивший двоих жильцов дома. Чудовище метнулось вниз по лестнице. Я вернулся к окну, в спину ударили выстрелы, разорвавшие мёртвую тьму. Потом крики офицера смешались с хрипами нападавшего. Глухой удар — он рухнул, и вопль оборвался. Новые выстрелы — напарник открыл огонь по монстру, стоящему теперь в холле. Я ухватился за водосточную трубу.

Она сложилась у меня в руках: секция оторвалась от стены и с лязгом грохнулась вниз, утонув в канонаде выстрелов, пока второй полицейский опустошал магазин в это чудовище. Земля казалась ужасно далёкой: склон уходил от дома в лес.

Похоже, второй держался дольше: всё ещё кричал, всё ещё отбивался. Я рванул из комнаты и помчался вниз, пока тварь отвлечена. В холле лежал мёртвый коп: горло разодрано, руки прижаты к ране — тщетная попытка остановить кровь. Но перешагивать через него не требовалось. Я мог выбраться через разбитую кухонную дверь, нырнуть в лес и затеряться. Дед показывал мне здесь тропы. Я знал их, как дороги, по которым раньше ездил. Это чудовище — не гончая, след не возьмёт.

Но оно было быстрее меня. Когда я добежал до нижней ступени, оно уже возвышалось над вторым мёртвым офицером, и в темноте, за окнами, его огромные глаза светились, как у совы. На миг время застыло: мы снова встретились взглядом.

Потом оно взревело и рвануло ко мне, длинными руками словно швыряя себя обратно в дом.

Я отпрыгнул в гостиную, примыкающую к холлу, и тварь влетела следом, остановившись ладонью в сантиметрах от стены, оттолкнулась и развернулась ко мне. Так близко мы ещё не были. Смрад крови, покрывавшей её с ног до головы, выжёг из воздуха все прочие запахи. На лохмотьях пялились на меня чужие лица; слишком знакомый «шарф» всё ещё туго охватывал её шею. Челюсть отвисла, вся морда залита красным. Она тоже была содрана? Или настолько перемазана, изодрана своими же судорогами и бурей, что не разобрать?

Я видел хотя бы одну пулевую рану в плече, но ей будто было всё равно. Она была на несколько дюймов выше меня, исхудавшая, жилистая, как человек, которого находят в подворотне плохого района. Огромные ладони с длинными пальцами заканчивались сломанными ногтями, чёрными от грязи. На поясе висел ремень, под ним — набор каменных ножей и орудий, все в крови. Оно быстро, по-собачьи, пыхтело, подходя ближе, собираясь в комок перед броском.

Когда оно метнулось, моя рука с дедовской тростью сама вытянулась вперёд.

Дерево разлетелось, меня отбросило назад, но пальцы всё так же сжимали медвежью голову навершия. Тварь взревела и отпрянула. Я дёрнул руку обратно, и мы разошлись, пошатываясь.

Деревянное древко валялось вокруг — щепки торчали из плеча чудовища, где я его ткнул, вокруг более глубокой раны, добавившейся к пулевой. А медвежья голова вдруг оказалась насажена на длинный тонкий клинок, почти без режущей кромки, но с острым, блестящим от крови остриём.

Не зря дед всегда чувствовал себя в безопасности с этой тростью.

Оно снова рвануло, хрипло вопя, но я отмахнулся — и оно попятилось. Я понятия не имел, что делаю, но раны, похоже, начинали сказываться: по тому, как оно берегло проколотое плечо. Оно носилось вокруг меня, а я, крутясь, пытался не упустить его из вида. Загоняло меня в угол. Оно метнулось, но в этот раз я шагнул навстречу — и выставил дедов клинок вперёд.

Его рваные хрипы сменились пронзительным визгом — оно насадилось на лезвие.

Мы столкнулись и рухнули вместе, переплетясь, меня заляпало его кровью поверх моего чёрного костюма. Оно царапнуло меня, сломанные ногти разодрали ткань; другой рукой оно попыталось вытащить один из каменных ножей, но я сумел оттолкнуть его и перевалить набок. Я вскочил, отступая, а оно всё ещё тащилось ко мне на боку, но с тростью-шпагой, намертво застрявшей у него в груди, смысла не было.

Когда его удары стали редкими, я подошёл, перевернул его на спину и выдернул клинок, чувствуя в ладони медвежью голову, и вонзил в один из его глаз. Наконец оно стихло. Лицо моей бывшей соскользнуло со спины и теперь лежало на окровавленном ковре, глядя в потолок.

Я взял с дивана плед и накрыл её.

Из дома я вышел как во сне, обойдя пустую патрульную машину с мигающими огнями, миновав брошенные машины моей бывшей и Трея, и ушёл в лес. Добравшись до первого ручья, разделся и отмыл с себя каждую каплю крови в ледяной ночи. Брести к машине в таком виде было мучением, но после всего произошедшего я почти приветствовал возможность умереть от переохлаждения.

Вернувшись в салон, я ещё несколько минут просто сидел, давая себе разрыдаться. Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов я собрался, вытащил из багажника запасную одежду, дрожащими пальцами завёл мотор и поехал домой.

Ту одежду, в которой был той ночью, я сжёг. Друг подтвердил моё алиби, когда копы пришли к нему с вопросами. Учитывая, что в гостиной растянулась тварь, сшитая из кожи нескольких пропавших людей, меня не слишком допрашивали о случившемся. Как-то я удержался и не сорвался на допросе.

С тех пор, куда бы я ни шёл, трость со мной. Я сделал для неё новое древко, чтобы скрыть, чем она является на самом деле. Я сознательно не копаюсь в том, кто или что это было, и больше ничего подобного со мной не случалось.

Но если вдруг случится, я почувствую в ладони медвежью голову — и буду знать, что в безопасности. Точно так же, как был в безопасности дед каждый свой день в тех же самых лесах.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Жена передала её мне. Она получила такую же. Мы открыли их и нашли внутри по небольшой книге. Одну и ту же книгу. Мы ничего такого не заказывали, но посылки были адресованы каждому из нас по отдельности, так что это не может быть ошибкой.

Книга называется «Не читай это». Название — жирные красные буквы на чёрной обложке. На обороте — ничего. Ни автора, ни каких-либо данных. На ощупь она будто кожаная и дорогая. Наверное, стоит немало.

К счастью, инструкцию они написали прямо в названии, так что я просто запихнул её в ящик стола.

Ещё кто-нибудь получал такое?

Сегодня на работе многие слегли с какой-то болезнью, в том числе мой друг Джон. Уже сезон гриппа? Мы с ребятами зашли выпить после смены, и один из них упомянул книгу.

Он получил такую же, как и мы. Поразительно, но оказалось, что все остальные тоже её получили. Это быстро стало главной темой вечера.

Похоже на какой-то массовый розыгрыш или странную рекламную акцию. Не знаю, зачем кому-то делать это в нашем районе: денег здесь немного.

Странно.

Но я на это не куплюсь. Может быть, позже продам её онлайн.

Сегодня утром я, как и все, посмотрел новости. Оказывается, книга, о которой я тут пишу, — какая-то угроза национальной безопасности, во что с трудом верится.

Нам говорят не читать её «ни при каких обстоятельствах». Почему? К счастью, я к ней даже не прикасался, но, по слухам, она связана с серией исчезновений.

Шеф велит всем сегодня остаться дома: нас слишком мало. Это как-то связано? Я не могу дозвониться до друга Джона. Он не берёт трубку.

Что происходит?

Жена тоже не может выйти на работу, так что мы провели день, пытаясь понять, что творится.

Вы видели видео, которое сейчас раскидали везде? То самое, где женщина читает книгу.

Она открыла книгу и почти сразу начала паниковать, словно уже собиралась вскочить. Потом успокоилась, некоторое время пристально смотрела в книгу и вернулась к чтению. Видео ускорили, пока она не приблизилась к концу — там она снова запаниковала.

Когда она перевернула на последнюю страницу, она закричала. Я вздрогнул от того, как громко она закричала. Это выглядело почти постановочно, но ужас на её лице был до чёрта тревожным. Сразу после этого она исчезает, что тоже кажется подделкой.

Когда я вздрогнул, жена надо мной посмеялась. Похоже, ей такое нравится, а мне было совсем не смешно. Она шутила над моей реакцией и пыталась заставить меня посмеяться над «плохой актёрской игрой», но я никак не мог отделаться от выражения на лице той женщины.

Жена спросила, не стоит ли просто прочитать книгу и покончить с этим. Я сказал, что это абсолютно ужасная идея, по крайней мере, пока мы не узнаем больше. Я совсем не хочу рисковать.

Кто-нибудь здесь вообще читал книгу? После этого видео мне становится не по себе.

Теперь всё серьёзно, и мне нужна помощь.

Я проснулся прошлой ночью от оглушительного крика. Жены в постели не было, и я побежал по дому её искать.

Её нет. Я не знаю, куда она положила свою книгу, так что не знаю, читала ли она её.

Я обзваниваю всех, вдруг она куда-то ушла. Её машина всё ещё здесь.

Если вы знаете, где она, пожалуйста, немедленно напишите мне.

Прошла неделя с тех пор, как я в последний раз видел жену. Я теряю надежду. Думаю, она всё-таки прочитала книгу.

Улицы почти пустые. Ничто больше не похоже на норму. Большинство моей семьи не отвечает на звонки, и меня до сих пор не позвали обратно на работу. Да я бы и не пошёл, конечно.

Смотреть новости — как наблюдать за наступлением судного дня в реальном времени. Все в панике.

Я просто хочу найти жену.

Это не похоже на реальность.

Если у вас есть какая-то информация о том, где моя жена, пожалуйста, напишите мне.

Я сижу перед компьютером уже бог знает сколько времени. Я больше не могу смотреть новости. Я вообще почти ни на что себя заставить не могу. Не знаю, зачем я вообще пишу эти обновления.

Я думаю только о книге. Я умру, если её прочитаю? Я найду жену?

Я не могу заставить себя достать её из ящика.

Жена скоро вернётся. Я ещё не могу сдаться.

Пожалуйста, напишите мне, если вы её видели.

Это безнадёжно. Что бы там ни было внутри, что бы ни случилось, я должен прочитать книгу. Открываю ящик.

Снова держу её в руках. «Не читай это» бросается в глаза красным на маленькой, абсолютно чёрной обложке. Сердце колотится. Она покрыта какой-то странной кожей. Такое ощущение, будто я трогаю холодную человеческую кожу.

Я открываю её.

Сегодня я получил по почте странную посылку. На ней не было обратного адреса и не было марки.

У меня трясутся руки. Я начинаю быстро листать страницы. Это невозможно.

Это мой собственный текст. Это всё, что я написал с самого начала. Каждое предложение — точь-в-точь. Возможно, даже эти слова — если бы у меня хватило смелости дочитать до последних страниц.

Ещё более пугает то, что это мой почерк. Я печатал это онлайн, так как же это может быть моим почерком?

Слишком много. Я не могу заставить себя читать дальше прямо сейчас. Я закрыл книгу и положил её на стол. Может, когда успокоюсь, попробую дойти до конца.

Я всё думаю о книге. О том, чего я не знаю, и о вопросах, на которые отчаянно нужны ответы.

Люди доходят до конца: начинают истерически кричать, исчезают. Почему? Что с ними на самом деле происходит?

А если человек не умеет читать? Что будет в книге? Картинки? А если он слепой?

Кто это написал? Какова цель этих книг?

Откуда она взялась? Как вообще можно доставить столько книг одновременно? Как это сделать, чтобы никто не заметил?

Почему моя жена? Почему я?

Почему? Почему? Почему?

Я молюсь, чтобы ответы были на последних страницах. Я выдержу один миг ужаса, если это значит, что я смогу снова увидеть жену. Я не могу жить в неведении.

Сейчас или никогда. Я снова беру книгу.

Я не знаю, что произойдёт. Я почти парализован от страха, хотя так близок к ответам. Мне едва удаётся печатать это: пальцы дрожат над клавишами.

В книге было всё вплоть до последней записи. Эти слова — единственные, которых нет на страницах.

Есть ещё три предложения почти в самом конце, которые я никогда не печатал и не писал. И они написаны моим почерком.

Три предложения на предпоследней странице. Ничего больше на ней нет.

Я читаю последнюю страницу.

Я, наконец, понимаю.

Не читай это.

Я зашёл слишком далеко, чтобы остановиться. Я обязан узнать правду, какой бы она ни была. Я не могу так дальше.

Мне нужно найти жену.

Я переворачиваю страницу.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

— Есть тут кто? — произнёс я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Тишина будто ответила мне своей пустотой. Но это была не та пустота, когда никого нет. Это была пустота, которая наблюдает.

Я встал, прошёлся по офису — по тем же рядам столов, что видел тысячи раз. Свет ламп был стабильным, но почему-то казался холоднее, чем обычно. На стеклянной перегородке я увидел своё отражение… но на долю секунды позади меня мелькнуло ещё одно. Неясное. Размытое. Будто чей-то силуэт стоял чуть позади, чуть сбоку.

Я моргнул — и отражение было снова обычным.

Вернувшись на своё место, я почувствовал, что воздух теперь будто сжат вокруг меня. Как если бы кто-то стоял вплотную, только не касался — ждал. Я попытался не обращать внимания, но монитор внезапно замигал. Экран потемнел, а потом вспыхнул, и на нём появились белые буквы:

“НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ.”

Я оцепенел.

Экран снова моргнул и вернулся в нормальный режим — почта, таблицы, всё как было. Но руки у меня дрожали.

Я не оборачивался.

Хотел — но что-то внутри кричало: "не делай этого".

Несколько секунд я сидел, не двигаясь. Потом всё-таки повернул голову.

И никого.

Но не потому, что там было пусто.

Потому что я почувствовал, что кто-то только что стоял там, буквально секунду назад. И отступил, когда я решился обернуться.

Я заставил себя сходить на кухню и включить свет. Он загорелся не сразу — будто лампы сопротивлялись. Я открыл бутылку воды, пытаясь восстановить дыхание. Но когда я повернулся обратно к офису, в темнеющем помещении, между рядами столов, я увидел тень. Стоящую неподвижно.

И что хуже — она стояла в том же месте, где я только что сидел.

Я замер. Моргнул. Тени не было.

Вернувшись на своё место, я старался не смотреть в отражение монитора, но оно притягивало взгляд. И в какой-то момент, когда экран чуть потемнел, я увидел позади себя силуэт.

На этот раз чётче.

Он медленно наклонился ближе к моему отражению, хотя я сам не чувствовал движения воздуха.

У меня пересохло в горле.

Я обернулся рывком.

Пусто.

Но звук — тихий, почти болезненный, как будто кто-то втянул воздух сквозь зубы — раздался прямо над правым плечом.

Я сорвался и включил весь свет в офисе. Стало ярко, почти стерильно. Но ощущение не пропало. Оно просто спряталось глубже. До утра я сидел, дрожа от каждого шороха, и не выключал ни одной лампы.

Когда смена закончилась, я вышел на улицу. На секунду оглянулся на окна офиса. И в одном из них, где я работал, я видел движение. Не людей — смена ещё не началась.

Просто… силуэт.

Он стоял у моего стола, как будто смотрел, ушёл ли я.

И я понял, что ночью меня наблюдали не глаза.

А само здание.

— О, я настоящая, — её улыбка напоминала трещину на фарфоровой маске. — Настоящая ошибка мироздания.

— Я пришёл понять! — в его голосе зазвучали ноты отчаяния. — Почему в наших архивах нет отчёта о казни?

— С чем? — она сделала шаг вперёд. — С раскаянием? С той глупостью, что вы, смертные, называете любовью?

— Со страхом! — выдохнул он. — Он боялся тебя до самого конца.

Кейтрин замерла.

— Страх — единственный дар, что способны принести Торнфилды, — прошептала она.

— До встречи в следующей жизни, Рэй Торнфилд, — её слова прозвучали как далёкий колокольный звон.

Он резко шагнул вперёд.

— А если я стану последним... — голос его дрогнул, — ...последним Торнфилдом, кто попытается разорвать этот круг?

Кейтрин остановилась на краю света.

— Наивный мальчик. Круги не разрывают. В них либо вращаешься, либо выпадаешь в небытие.

— Я найду способ!

— Ищи. Но помни: иногда единственный способ выиграть в этой игре — отказаться в ней участвовать.

Тьма поглотила её очертания. Рэй остался один, слушая, как в тишине рождается новая мелодия — горькая и прекрасная, как эхо несбывшихся возможностей. Лунный свет продолжал литься сквозь разбитый купол, но теперь он освещал лишь пустоту — ту самую, что поселилась в его груди на смену надежде.

/с помощью ии/