Держитесь за поручни. Сейчас начнется. Зрачки — два выжженных кратера в пустыне лица. В вены закачан чистый, незамутненный страх, перемолотый с дешевым стимулятором, и вселенная трещит по швам, как старый целлофан. Ты видишь их, да? Ходят, улыбаются. Глаза, как у кукол, — стеклянный штиль. Это они, носители Добра с большой буквы «Д», блядские миссионеры стерильности. Они приходят с пробиркой серотонина и скальпелем для лоботомии души, чтобы вырезать из тебя эту гниющую, прекрасную занозу — ВЫБОР.
Их евангелие простое, как удар кастетом в висок: человек — это ошибка в коде, баг в системе, который нужно отладить. Зло? Ха! Просто детская болезнь, социальная сыпь, которую можно вылечить правильной диетой из правил, предписаний и тотального контроля. Загнать в стойло, обколоть счастьем, вшить в мозг чип-предохранитель. И вот он, новый человек! Блестящий, сука, как начищенный унитаз. Добрый, послушный, предсказуемый. Мертвый.
Они шепчут тебе на ухо сладкую ложь: «Мы избавим тебя от страданий». А я вижу их настоящие лица за этой ряской благодушия — лица часовщиков, механиков, программистов. Они не хотят тебе добра. Они хотят, чтобы ты был исправен. Чтобы шестеренки твоего сознания крутились в такт с Великой Машиной Общества. Чтобы ты не скрипел, не ломался, не задавал, блядь, вопросов!
А по другую сторону баррикад — мы. Проклятые, падшие, больные. Мы, кто знает правду. Правда в том, что ты рождаешься с черной дырой в груди. С онтологической грыжей, с метафизическим сифилисом. Называй как хочешь — первородный грех, кармический долг, хуета от предков. Неважно. Важно то, что эта гниль — твой двигатель. Твой источник энергии. Эта червоточина и есть портал к звездам.
Каждое утро ты просыпаешься и стоишь на краю пропасти. Слева — теплый, уютный хлев добродетели, где пахнет свежим сеном и покорностью. Справа — ледяной ветер свободы, хаос, боль, восторг и возможность наебнуться так, что костей не соберешь. И ты выбираешь. Каждую секунду. Даже когда ты думаешь, что не выбираешь, — ты, сука, выбираешь не выбирать, и это самый главный выбор!
Этот мучительный, кровавый, ежесекундный акт воли — и есть то, что отделяет тебя от тостера. От запрограммированного андроида, который имитирует жизнь. Твоя способность послать все к чертям, выбрать зло, ненависть, разрушение — это гарантия того, что твое «да», сказанное добру, имеет хоть какой-то вес. Добро, у которого нет альтернативы, — это не добро. Это тюремная пайка. Это команда «К ноге!».
И вот главный вопрос, от которого плавится проводка в черепной коробке: чего хотел тот Большой Парень наверху, когда затевал весь этот балаган? Чтобы мы, как заведенные игрушки, маршировали в рай под барабанную дробь ангельского спецназа? Или чтобы мы, захлебываясь кровью и блевотиной, карабкались из собственной грязи к свету, который сами для себя выбрали?
Может быть, вся эта вселенная — гигантский лабиринт, построенный безумным экспериментатором, который смотрит не на результат, а на процесс. Ему плевать, дойдешь ты до центра или сдохнешь в тупике. Ему важно, чтобы ты шел. Чтобы ты блуждал, ошибался, бился башкой о стены, но делал это сам.
Человек, который выбрал садизм, насилие и мрак, по крайней мере, жив. Он — пульсирующий сгусток воли, пусть и направленной в бездну. Он — доказательство существования свободы. Он — ужасающее, но необходимое свидетельство того, что система не всесильна.
А тот, другой, «хороший»... тот, которого «исправили»... Он — пустота в человеческой оболочке. Призрак, симулякр. Его добродетель — это добродетель камня, лежащего на дороге. Он не выбирал не делать зла. У него просто отняли эту возможность. Его кастрировали метафизически.
Так что да, к черту их принудительное добро! Оно хуже любого греха, потому что оно убивает саму возможность греха и, следовательно, святости. Это — абсолютный ноль, энтропия духа, тепловая смерть человечности.
Я выбираю агонию. Я выбираю паранойю. Я выбираю право быть последним ублюдком, но быть им по собственному, суверенному решению. Пусть их хромированный, стерильный рай горит синим пламенем. Мы будем плясать на его руинах, даже если наши ноги будут в огне. Потому что только в этом пламени, в этом безумном танце на грани бытия и небытия, и рождается то, что они так отчаянно пытаются убить.
