В дискуссиях о войне снова и снова проявляется один и тот же барьер: стоит назвать сторону конфликта «врагом» — и это автоматически трактуется как разжигание ненависти. Это не игра терминов, а системная особенность, заложенная в самом русском языке.
Русские словари определяют «вражду» через ненависть и неприязнь. Чистое, формальное противостояние — конфликт интересов, война как статус — в этой системе координат просто не существует. Любое противоборство автоматически окрашивается в эмоции.
Любая попытка задать нейтральный вопрос вроде
Термины «враг» и «вражда» в русском автоматически поднимают эмоциональный слой, даже если говорящий имеет в виду лишь положение сторон в объективном конфликте.
Как описывает конфликт другой язык
На этом фоне английский язык выглядят куда более инструментальным:
hostility (статус противоборства, военные действия, враждебный акт)
Эта системы позволяют отделить анализ от эмоций.
Можно холодно констатировать: «Между нами hostility», — не подразумевая личной ненависти.
Цена смешения
В быту эта путаница — досадное недоразумение. В политике и на войне — фатальная ошибка.
Мы оказываемся в ситуации абсурда:
Одна сторона, признавая ненависть, яростно отрицает вражду:
«Мы никому не враги!»
Другая, констатируя вражду, вынуждена оправдываться:
«Я же не ненавижу, я просто констатирую конфликт!»
Война превращается в игру с размытыми правилами, где нельзя назвать вещи своими именами. Стороны воюют, но не решаются признать вражду. Винят противника в «ненависти», не отдавая себе отчёта, что собственная риторика — её прямое следствие.
Выход есть
Решение — не в реформе языка, а в дисциплине мышления. Нужно научиться мысленно ставить скобки.
Вражда — это констатация противостояния.
Ненависть — это эмоция или выбор.
Пока не проведена между ними черта, любой разговор о мире будет увязать во взаимных обвинениях в «ненависти» вместо того, чтобы искать выход из самого состояния вражды. Разделение этих понятий — это первый шаг к тому, чтобы начать говорить о войне трезво, а не истерично.
