Глава 23: Все только начинается
Ссылка на предыдущую главу
Утро в Кривом Логе прокралось тихо, как вор в ночи, принеся с собой мягкий свет, что пробивался сквозь низкие серые облака. Сквозь щели в деревянных стенах таверны "Кривой Клык" тянуло холодом, а слабые лучи солнца падали на грубый дощатый пол, выхватывая из полумрака пятна пролитого эля и крошки хлеба. Диана сидела у окна, её пальцы крепко сжимали кинжал — тот самый, что подарил ей в детстве кузнец Роберт, с простой деревянной рукоятью, на которой было вырезано солнце, теперь чуть стёртое от времени. Лезвие поблёскивало в тусклом свете, отражая её напряжённый взгляд. Плащ, потрёпанный и разорванный после схватки прошлой ночью, лежал рядом на скамье, его тёмная ткань всё ещё хранила следы грязи, пота и чужой крови — напоминание о том, как близко она была к краю. Её дыхание было ровным, но внутри всё дрожало — сердце билось неровно, как барабан перед боем, а мысли кружились вокруг отца, где-то там, в Моргенхейме, в тенях, что поглотили тот город, как рассказывал ей стражник Дмитрий перед её побегом из Вальдхейма.
Она смотрела в мутное стекло, за которым медленно оживала деревня. Мужчины в грубых рубахах, с сутулыми спинами, тащили вязанки хвороста, их шаги оставляли следы в сырой земле. Женщины в выцветших платках, закутанные до подбородка, несли корзины с картошкой, их лица были серыми от усталости, а взгляды — пустыми, как будто надежда давно покинула эти края. Где-то вдали лаяла собака, её голос тонул в шорохе ветра, что гнал по улице сухие листья. Диана чувствовала себя чужой здесь — её одежда, хоть и изодранная, была слишком тонкой для этой грязи, её осанка — слишком прямой для этих сгорбленных фигур. Она не могла остаться, не могла спрятаться среди этих теней. Её путь лежал дальше, к отцу, к тому, что она знала в глубине души: он жив, он ждёт её, даже если весь мир скажет обратное.
Напротив неё сидел Святослав, её неожиданный спаситель — высокий, широкоплечий, с лицом, высеченным из камня, что видел слишком много бурь. Его тёмно-русые волосы, тронутые сединой на висках, были стянуты в короткий хвост, а густая борода, аккуратно подстриженная, обрамляла суровые черты, покрытые мелкими шрамами — следами старых битв. Серые глаза, холодные, как грозовое небо, смотрели на неё с лёгкой настороженностью, но в их глубине мелькало что-то мягкое — тень жалости, что он скрывал за грубой маской воина. Его потёртый кожаный доспех, исцарапанный и пропитанный запахом дороги, шуршал при каждом движении, а меч с широким лезвием лежал рядом на столе, его рукоять, обмотанная потемневшей кожей, казалась продолжением его руки. Прошлой ночью он ворвался в таверну, как буря, и разбил троих громил, что чуть не сломали её — их кровь всё ещё пятнала пол у стойки, их стоны эхом звучали в её ушах. Теперь он был её единственным якорем в этом хаосе, но она не знала, как далеко сможет его увести.
Диана отложила кинжал, её пальцы дрожали от усталости и напряжения, но она выпрямилась, её голос был твёрд, как сталь, что она выковала в себе за эти дни:
— Святослав, я должна идти дальше. Есть человек, которого я ищу — он мне дороже всего. Он ушёл в Моргенхейм, и я не верю, что он погиб. Он сильный, он не сдаётся. Мне сказали, что он там, в ловушке теней, и я должна его найти. Пойдём со мной — одна я не справлюсь.
Святослав нахмурился, его рука легла на рукоять меча, пальцы сжались, как будто он искал в нём ответ. Он откинулся на спинку стула, его взгляд стал тяжёлым, как горный валун, и он заговорил, его голос был хриплым, низким, как шорох камней под ногами:
— Моргенхейм? Ты не знаешь, о чём говоришь, девочка. Это не просто место на карте — это могила, куда уходят живые и не возвращаются. Я был там однажды, видел, как туман глотает людей, слышал, как их крики тонут в нём, оставляя только тишину. Там нет дорог, нет света — только тени, что шепчут, зовут, тянут вниз. Никто не выживает там — ни воины, ни герои, ни безумцы, что ищут судьбу. Тот, кого ты ищешь… если он там, он потерян. Идти туда — значит шагнуть в пасть зверя, что не отпустит.
Диана сжала кулаки, её ногти впились в ладони, оставляя красные следы, её глаза вспыхнули, как огонь в ночи, что не гаснет под дождём. Она наклонилась к нему через стол, её голос стал громче, в нём звенела боль, что рвалась наружу:
— Потерян? Нет, я не приму этого! Он жив, я знаю — я чувствую его здесь, — она прижала руку к груди, её пальцы дрожали, — каждой своей частью. Он не из тех, кто сдаётся, не из тех, кто уходит тихо. Если он в ловушке, я вытащу его — даже если придётся пробивать эти тени голыми руками. Ты не понимаешь, Святослав, он — мой дом, моя опора. Без него у меня ничего нет. Я не могу сидеть здесь, в этой дыре, жуя чёрствый хлеб, пока он там, один, против всего этого мрака. Ты спас меня вчера, видел, что я не ломаюсь. Пойдём со мной — я не прошу ради себя, я прошу ради него.
Святослав смотрел на неё, его серые глаза потемнели, как небо, что закрывают тучи, его пальцы сжали рукоять меча сильнее, дерево скрипнуло под его хваткой. Он покачал головой, его борода дрогнула, а голос стал тише, но жёстче, как сталь, что не гнётся:
— Ты смелая, спору нет. Я видел, как ты держала этот кинжал, как билась с теми пьяными ублюдками, пока я не пришёл. Но Моргенхейм — это не драка в таверне, не бой с людьми, которых можно зарубить. Это проклятье, что не рубится мечом, не сгорает в огне. Я был там — видел, как мои товарищи исчезали в тумане, их голоса звали меня, пока не стихли навсегда. Там нет победы, только конец. Ты молода, у тебя глаза горят, как у девчонки, что ещё не знает, что такое потеря. Останься здесь, найди другую жизнь. Тот, кого ты ищешь, — он не стоит твоей смерти.
Диана опустила взгляд, её пальцы сжали край стола, дерево было холодным и шершавым под её кожей. Она закусила губу, её голос стал мягче, как шёпот ветра в листве, но в нём дрожала тоска, что она не могла скрыть:
— Ты ошибаешься, Святослав. Он стоит всего — каждой капли крови, каждого шага. Ты говоришь о потере, но ты не знаешь, что это — потерять того, кто был твоей тенью, твоим щитом. Он учил меня держать этот кинжал, учил стоять, когда ноги подкашиваются, учил жить, когда всё рушится. Я вижу его лицо каждую ночь — его глаза, его голос, что звал меня, когда я падала. Если я останусь здесь, если я поверну назад, я не смогу смотреть на себя в воде, не смогу дышать, зная, что бросила его. Ты воин — ты знаешь, что такое долг, что такое обещание, которое нельзя нарушить. Я не прошу тебя ради славы или золота — я прошу ради человека, что не оставил бы меня, будь я на его месте.
Святослав молчал, его взгляд скользил по её лицу — по высоким скулам, по светлым волосам, что выбивались из-под капюшона, по голубым глазам, что блестели от слёз, которые она не дала пролиться. Он видел её боль, её решимость, и что-то в нём дрогнуло — память о тех, кого он потерял, о тех, кого не успел спасти, о криках, что затихали в тумане его прошлого. Он вздохнул, его грудь поднялась, как кузнечные мехи, и он наклонился к ней, его голос стал мягче, как шорох листвы после дождя:
— Ты упрямая, как горная коза, что лезет на скалы, где нет пути. Я вижу, что ты не отступишь — твои глаза говорят это громче слов. Я знаю Моргенхейм, знаю, что нас ждёт, и всё равно говорю тебе: это смерть. Но… — он сделал паузу, его рука отпустила меч, пальцы легли на стол, — я не оставлю тебя идти туда одной. Не ради твоего человека, а ради тебя. Ты напомнила мне кое-кого — девчонку, что я не смог вытащить из тьмы много лет назад. Её глаза были как твои — полные огня, что не гаснет. Я пойду с тобой, но знай: это не бой, это пропасть. Если мы идём, мы идём до конца.
Диана подняла взгляд, её лицо осветилось слабой улыбкой, что пробилась сквозь тень страха, её голос стал теплее, как луч солнца, что греет холодный камень:
— Спасибо, Святослав. Ты не знаешь, что это значит для меня. Мы найдём его — я верю в это. И я обещаю, что не буду обузой. Я умею держать кинжал, умею скакать, умею молчать, когда надо. Мы сделаем это вместе.
Святослав кивнул, его суровое лицо смягчилось, уголки губ дрогнули в тени улыбки:
— Вместе, значит вместе. Собирайся, девочка. Если твой человек жив, он, должно быть, чертовски крепкий — как ты.
Они поднялись, их движения были быстрыми, но точными — каждый знал, что время не ждёт. Святослав проверил свой меч, его лезвие сверкнуло в тусклом свете, как осколок льда, и накинул плащ, чья серая ткань пахла дымом костров и долгой дорогой. Диана вышла к конюшне, где ждал Ворон — её чёрный жеребец фыркал, его грива блестела, как смоль, копыта нетерпеливо били землю. Она погладила его по шее, её пальцы утонули в тёплой шерсти, и прошептала: "Мы найдём его, мой мальчик." Поправив седло, она затянула подпругу, её руки дрожали от нетерпения, но движения были уверенны. Они выехали из Кривого Лога на север, к Моргенхейму, где тьма ждала их, как пасть, что раскрывается в ночи, её шёпот уже звучал в ветре, что гнал их вперёд.
***
Тем временем отец Андрей покинул Вальдхейм под покровом ночи, как велел ему Всеволод. Его серый жеребец шагал тихо, копыта мягко стучали по тропе, что вилась вдоль реки, её воды блестели в лунном свете, как серебряная лента. Ряса священника, серая от пыли и пятен крови, шуршала на ветру, а символ Люминора, висящий на шее, излучал слабый золотой свет — тёплый, как маяк в ночи, что указывал ему путь. Он начал поиски Дианы, держа в голове слова Дмитрия: "Она ускакала на Вороне на север, к лесам." Его первая цель была Туманный Бор — деревушка в трёх часах пути от Вальдхейма, приютившаяся среди полей, где пшеница уже пожухла под осенним холодом. Дома из бревен и соломы теснились вокруг колодца, их крыши были покрыты мхом, а окна закрыты ставнями, что скрипели на ветру.
Андрей подъехал к колодцу, где старуха в сером платке, чьи руки были сухи, как ветки, тянула ведро, её спина сгорбилась под тяжестью воды. Он спешился, его голос был мягок, как молитва, что успокаивает душу:
— Мир тебе, добрая женщина. Я ищу девушку — молодую, с голубыми глазами, на чёрном коне. Она могла пройти здесь день назад. Видели ли вы её?
Старуха подняла взгляд, её глаза, мутные от возраста, сузились, голос был хриплым, как шорох листвы на ветру:
— Никого такого не было, святой отец. Только ветер да тени бродят здесь. Уходи — не тревожь нас, мы и так боимся ночей.
Андрей кивнул, его сердце сжалось от тревоги, но он не сдался. Он поблагодарил её, осенил знаком Люминора и двинулся дальше, к Камышовому Логу — деревне у реки, где дома стояли на берегу, а рыбаки чинили сети, их пальцы были узловаты от работы. Он подъехал к берегу, где мужчина с бородой, седой, как иней, смолил лодку, его руки пахли смолой и рыбой.
— Мир тебе, добрый человек, — сказал Андрей, его голос был тёпл, как свет очага. — Я ищу девушку на чёрном коне, с голубыми глазами. Она могла быть здесь недавно. Не видел ли ты её?
Рыбак поднял голову, его взгляд был острым, как крючок, что цепляет рыбу, он покачал головой:
— Никто не проходил, отец. Только вода течёт да птицы кричат. Спроси у мельника — он ближе к дороге, может, что видел.
Андрей поблагодарил его и направился к мельнице — низкому строению с покосившейся крышей, где скрипело колесо, крутясь от течения реки. Мельник, толстый, с красным лицом, месил тесто у порога, его руки были белы от муки.
— Мир тебе, — начал Андрей, его голос стал чуть громче, чтобы перекрыть скрип колеса. — Я ищу девушку — молодую, на чёрном коне. Она могла ехать через ваши края. Не встречал ли ты её?
Мельник вытер руки о фартук, его маленькие глазки прищурились, он буркнул:
— Была тут одна, вчера к вечеру. Чёрный конь, плащ тёмный, лицо закрыто. Не говорила ничего — дала монету за хлеб и ушла. Скакала на север, к лесам. Странная была — глаза её горели, как будто кто-то гнался за ней.
Андрей сжал символ Люминора, его сердце забилось быстрее — это была она, он знал это. Он кивнул мельнику, его голос стал твёрже:
— Спасибо, добрый человек. Свет Люминора хранит тебя.
Он вернулся к коню, его мысли кружились, как листья на ветру — она была здесь, она жива, она идёт на север. Он решил двигаться к Кривому Логу, следующей деревне на пути, где тропа вела к лесам. Его поиски только начинались, но каждый шаг приближал его к ней — он чувствовал это, как священник чувствует зов своего бога.
***
Когда солнце поднялось над Кривым Логом, деревня ожила — рыбаки ушли к реке, их сети блестели на солнце, женщины развели очаги, дым поднимался к небу тонкими струями. Диана и Святослав давно покинули её пределы, их следы затерялись на тропе к Моргенхейму, оставив за собой лишь шёпот ветра да пустую конюшню, где ещё пахло сеном и лошадиным теплом. Тишина, что окутала деревню, казалась обманчивой, как затишье перед бурей, и к полудню эта буря пришла.
На окраине Кривого Лога появились четверо — тёмные силуэты в потёртых плащах, их шаги гремели по сырой земле, как молот по наковальне. Это были следопыты Совикуса — Рагнар, Кейра, Бьорн и Сигрид, посланные найти Диану и доставить её живой в Вальдхейм. Рагнар, высокий и худой, как высохшее дерево, с кинжалом на поясе, шёл впереди, его острые глаза обшаривали деревню, как ястреб, что высматривает добычу. Кейра, с короткими чёрными волосами, держала арбалет, её пальцы лежали на тетиве, готовые выпустить стрелу в любой миг. Бьорн, широкоплечий и молчаливый, сжимал топор, чьё лезвие было покрыто зазубринами, его шрамы блестели под солнцем, как отметины зверя. Сигрид, седой и хитрый, шагал последним, его взгляд резал воздух, как нож, что ищет слабое место в броне.
Они остановились у таверны "Кривой Клык", её покосившаяся вывеска с облупившимся волком скрипела на ветру. Рагнар толкнул дверь сапогом, дерево затрещало, и четвёрка вошла внутрь, их тени легли на пол, как предвестие смерти. Внутри было душно — запах прогорклого эля, старого жира и дыма от очага висел в воздухе, смешиваясь с шёпотом нескольких посетителей, что сидели за столами. Хозяин, толстый мужчина с сальными волосами и красным лицом, вытирал кружку грязной тряпкой за стойкой, его маленькие глазки блестели жадностью, но, увидев пришельцев, он замер, его руки задрожали, тряпка выпала на пол.
— Где она? — рявкнул Рагнар, его голос был хриплым, как шорох гравия под колесом телеги. Он шагнул к стойке, его кинжал сверкнул в тусклом свете ламп, что чадили над головой.
Хозяин побледнел, его жирные щёки затряслись, он отступил, упёршись спиной в полку с глиняными кувшинами:
— Я… я не знаю, о ком вы…
Бьорн не дал ему договорить. Его топор с грохотом врезался в стойку, дерево раскололось, как сухая ветка, осколки полетели в воздух, а кувшины рухнули на пол, разлетаясь вдребезги с жалобным звоном. Посетители — двое крестьян и старый охотник — вскочили, их стулья опрокинулись, но Кейра направила арбалет в их сторону, её голос был холоден, как лёд на реке зимой:
— Сидеть. Или следующая стрела — в горло.
Они замерли, их лица побелели, как мел, руки задрожали над столами. Сигрид прошёл к очагу, его седые волосы блестели в свете углей, он схватил горящее полено и швырнул его в угол, где стояли бочки с элем. Пламя лизнуло дерево, чёрный дым пополз вверх, а посетители закричали, бросаясь к выходу. Рагнар рванулся к хозяину, его худые пальцы сомкнулись на горле толстяка, как клещи, что сжимают железо, он прижал его к стене, полки затряслись, ещё пара кружек разбилась о пол.
— Говори, жирный, или таверна сгорит с тобой внутри, — прорычал он, его лицо было так близко, что хозяин чувствовал его горячее дыхание, пропитанное запахом дороги и стали.
Бьорн, не дожидаясь ответа, пнул стол, тот перевернулся с грохотом, ломая скамьи, его топор снова взлетел, расколов ещё одну балку над стойкой. Щепки посыпались на пол, как снег, дым от горящих бочек густел, наполняя таверну едким запахом гари. Хозяин захрипел, его глаза вылезли из орбит, слёзы текли по щекам, смешиваясь с потом:
— Стойте! Я… я скажу! Она была здесь… вчера… молодая, с голубыми глазами, на чёрном коне… её пытались взять трое… пьяные ублюдки… хотели ограбить, изнасиловать…
Рагнар ослабил хватку, но не отпустил, его глаза сузились, как у хищника, что почуял след:
— Кто эти трое? Что дальше?
Хозяин кашлянул, его голос дрожал, как лист на ветру перед бурей:
— Они… напали на неё… прямо здесь… один схватил её за волосы, другой рвал одежду… третий держал за грудь… она кричала, билась, кинжал у неё был… но потом пришёл он… здоровый, с мечом… избил их до полусмерти… кровь текла рекой… она ушла с ним утром… на север… к лесам… клянусь, это всё!
Сигрид кивнул, его тон был сух, как песок в пустыне:
— Север — это Моргенхейм. Они идут туда.
Кейра опустила арбалет, её губы дрогнули в лёгкой усмешке, она шагнула к хозяину:
— Где эти трое? Они нам пригодятся.
Хозяин, всё ещё хрипя, указал трясущейся рукой на дверь:
— В деревне… у реки… прячутся… после вчерашнего… боятся…
Рагнар отпустил его, толстяк рухнул на колени, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Следопыты вышли, их плащи развевались на ветру, что нёс запах гари от таверны, где огонь уже лизал стены, треща, как хищник, что рвёт добычу. Они двинулись к реке, где камыши шептались под ветром, а вода блестела, как сталь под солнцем. Там, у старого сарая, прятались трое — те самые громилы, что напали на Диану. Кривоносый, с плечом, перевязанным грязной тряпкой, сидел у стены, его лицо было искажено болью и страхом. Толстяк с жирными волосами, чей живот всё ещё ныли от удара Дианы, теребил нож, его маленькие глазки бегали, как у крысы. Быкообразный, с разбитой челюстью и синяками на шее, лежал на земле, его дыхание было тяжёлым, как у зверя, что зализывает раны.
Рагнар подошёл первым, его кинжал сверкнул в руке, он присел перед кривоносым, его голос был холоден, как лёд:
— Ты знаешь её. Девку с кинжалом. Где она?
Кривоносый вздрогнул, его губа треснула, кровь капнула на подбородок:
— Она… ушла… с каким-то громилой… утром… на север… он избил нас… чуть не убил…
Сигрид шагнул ближе, его седые волосы шевельнулись на ветру, он кивнул Бьорну:
— Они её знают. Пригодятся.
Бьорн схватил толстяка за шиворот, рванув его вверх, как мешок с зерном, его топор сверкнул у горла, голос был низким, как рокот земли:
— Хотите жить? Идёте с нами. Найдём её — будете свободны. Или сгниёте здесь.
Толстяк закивал, его жирные щёки затряслись, он прохрипел:
— Да… да… мы найдём её… только не убивайте…
Кейра посмотрела на быкообразного, её арбалет нацелен на его грудь, она усмехнулась:
— Вставай, туша. Твои руки ещё могут держать нож.
Быкообразный поднялся, его глаза были мутны от боли, но он кивнул, его голос был глух, как удар о дерево:
— Я помню её… найду…
Рагнар выпрямился, его тонкие губы растянулись в кривой улыбке, он махнул рукой:
— Тогда идём. Она наша добыча, а вы — псы, что возьмут след.
Трое громил присоединились к следопытам, их шаги были неровны, тела ныли от побоев Святослава, но страх перед топором Бьорна и взглядом Сигрида гнал их вперёд. Теперь их было семеро — тёмная стая, что двинулась по тропе на север, к Моргенхейму. Их тени сливались с деревьями, их дыхание смешивалось с ветром, а когти, незримые, но неотвратимые, уже тянулись к Диане, что скакала впереди, не ведая, что охота началась. Судьба Альтгарда висела на тонкой нити, и война, что разгорелась с огня Эрденвальда, была лишь первым аккордом в мелодии хаоса, что звучала всё громче.
Глава 24: Сон в тенях леса
Ночь опустилась на лес, как тяжёлый чёрный плащ, укрыв его густым мраком, пронизанным лишь редкими серебряными нитями лунного света, что пробивались сквозь кроны старых дубов. Священник Андрей остановился на привал у подножия холма, где корни деревьев выступали из земли, как узловатые пальцы, цепляющиеся за жизнь. Его серый жеребец, усталый после долгого пути, фыркал, перебирая копытами мягкий мох, а пар от его дыхания поднимался в холодном воздухе, растворяясь в темноте. Андрей развёл костёр — слабый, трескучий, его языки пламени лизали сухие ветки, отбрасывая дрожащие тени на стволы деревьев. Лес молчал, лишь изредка шуршали листья под порывами ветра да ухала сова вдалеке, её голос звучал как предвестие чего-то зловещего.
Андрей присел у огня, его ряса, серая от пыли и пятен крови, шуршала, когда он подтянул колени к груди. Символ Люминора, деревянный диск с вырезанным солнцем, висел на его шее, тёплый от прикосновения пальцев, что сжимали его в поисках утешения. Он искал Диану уже третий день, следуя её пути на север через деревни — Туманный Бор, Камышовый Лог, — но каждый след обрывался, как нить, что теряется в клубке. Усталость грызла его кости, глаза ныли от бессонницы, а сердце сжималось от тревоги за девушку, что стала его миссией по воле Всеволода. Он бросил ещё ветку в костёр, искры взлетели вверх, как крошечные звёзды, и закрыл глаза, шепча молитву: "Люминор, свет мой, направь меня. Дай знак, что я иду верным путём."
Сон настиг его незаметно, как тень, что крадётся за спиной. Костёр потускнел в его сознании, лес растворился в дымке, и перед глазами Андрея развернулась картина — не мирная, не утешающая, а яростная, как буря, что ломает горы. Он оказался на поле битвы, где небо пылало багровым огнём, а земля дрожала под ударами невидимых сил. В центре стоял Люминор, бог Света, его золотые волосы развевались, как солнечные лучи, а белые одежды сияли, несмотря на грязь и кровь, что пятнали их края. В руках он сжимал меч — "Солнечный Разлом", клинок, выкованный из чистого света, чьё лезвие пылало, как сердце звезды, испуская волны жара, что сжигали тьму вокруг.
Напротив него возвышался Арт, бог Смерти, чья фигура была воплощением мрака — высокий, с кожей, чёрной, как обсидиан, и глазами, что горели багровым пламенем, как раскалённые угли в бездне. Его длинные волосы, цвета ночи, струились, как тени, а доспехи из костей и железа звенели при каждом движении. В руках он держал Ловец Душ — меч, чьё лезвие было соткано из мрака и душ, что он поглотил, его кромка мерцала зловещим светом, отражая крики тех, кого он унёс. Два бога столкнулись, их мечи встретились с оглушительным звоном, что расколол небо, и битва началась.
Люминор двигался, как солнечный шторм, его меч рассекал воздух, оставляя за собой вспышки света, что ослепляли и жгли. Он поднял руку, и из сферы на его жезле вырвался луч — чистый, раскалённый, как дыхание солнца, что ударил в Арта, заставив того отступить, его доспехи задымились, а земля под ним треснула. Арт взревел, его голос был как гром в бездне, и взмахнул Ловцом Душ — тьма вырвалась из клинка, как чёрная волна, полная вопящих теней, что бросились на Люминора, цепляясь за его свет, пытаясь погасить его. Светлый бог встретил их ударом Солнечного Разлома, разрубая тени, как паутину, их крики растворялись в воздухе, но Арт не сдавался.
Они бились беспощадно, их силы сталкивались, как стихии, что не знают пощады. Арт призвал бурю мрака — чёрные облака сгустились над полем, из них хлынули копья тьмы, что пронзали землю, оставляя дымящиеся воронки. Люминор ответил сиянием — его меч взлетел вверх, и из него вырвался столп света, что разорвал облака, испепеляя копья в воздухе. Земля горела под их ногами, трескалась, как сухая кожа, а воздух дрожал от мощи их ударов. Арт рубанул Ловцом Душ, его клинок оставил багровый след, что рассёк доспехи Люминора, из раны хлынул свет, как кровь, но бог Света не дрогнул. Он шагнул вперёд, Солнечный Разлом вспыхнул ярче, и удар пришёлся в грудь Арта, отбросив его назад — тьма вокруг бога Смерти задрожала, его багровые глаза сузились от боли.
Люминор наступал, его свет становился сильнее, как полдень, что не знает теней. Он поднял жезл, и сфера на его вершине засияла, как второе солнце, лучи пронзили Арта, пригвоздив его к земле. Бог Смерти упал на колени, Ловец Душ выпал из его рук, его тьма начала таять под напором света. Люминор занёс меч для последнего удара, его голос прогремел, как раскат грома:
— Твой мрак кончится здесь, Арт. Свет восторжествует.
Но в этот миг поле битвы содрогнулось — из теней, что клубились на горизонте, выступили фигуры, их присутствие было как буря, что разрывает небо. Это были тёмные боги, пришедшие на помощь Арту: Моргас, Заркун, Тенебрис и Некрос, их силуэты дрожали, как кошмары, что оживают в ночи.
Моргас, Бог Хаоса, шагнул первым, его грузная фигура в доспехах из цепей звенела, как кузница, а глаза пылали первобытной яростью. Он взмахнул массивным мечом, и волна хаоса — вихрь из огня и обломков — ударила в Люминора, заставив его отступить, свет его доспехов дрогнул под напором. За ним выступил Заркун, Бог Зависти, его крылья из чёрного огня трещали, как горящие ветви, а кожа блестела, как уголь. Он вытянул руку, и ядовитый дым зависти вырвался из его пальцев, обвивая Люминора, пытаясь задушить его свет сомнениями и гневом.
Тенебрис, Богиня Тьмы, появилась из мрака, её длинные чёрные волосы струились, как ночь, а глаза сияли, как звёзды в безлунной пустоте. Она шепнула, и тени ожили, превращаясь в когтистые силуэты, что вцепились в ноги Люминора, сковывая его движения, их холод пробирал до костей. Наконец, Некрос, Бог Разложения, вышел вперёд, его бледная фигура в рваном плаще казалась скелетом, обтянутым кожей, а под его ногами земля гнила, испуская зловонный туман. Он поднял костлявую руку, и волна разложения — чёрный ветер, полный стонов — ударила в грудь Люминора, его свет начал тускнеть, как пламя под дождём.
Люминор пошатнулся, его меч дрогнул, тёмные боги окружили его, их силы слились в единый поток мрака. Арт поднялся, его рука снова сжала Ловец Душ, и он нанёс удар — клинок вонзился в грудь Люминора, его лезвие засияло, поглощая свет, что тек из раны. Бог Света рухнул на колени, Солнечный Разлом выпал из его рук, угасая, как догорающий факел. Свет в поле начал меркнуть, багровый огонь Арта и тьма богов заполняли всё вокруг. Андрей, застывший в этом сне, чувствовал, как холод сжимает его сердце, как отчаяние душит его. Люминор поднял взгляд, его глаза, уже тускнеющие, нашли священника в этом кошмаре. Его голос, слабый, но ясный, проник в сознание Андрея, как луч солнца сквозь бурю:
— Это не должно свершиться, сын мой. Моргас и его братья жаждут Арта, но свет ещё жив. Найди Диану, направь её, будь её светом во тьме. Она — ключ, что спасёт нас. Не дай Хаосу победить.
Свет Люминора погас, его фигура растворилась в мраке, Арт и тёмные боги исчезли, оставив лишь пустоту, что сдавила грудь Андрея. Он вскрикнул, его глаза распахнулись, и лес снова окружил его — костёр трещал, ветер шептал в ветвях, а луна холодно смотрела сверху. Он схватился за символ Люминора, его пальцы дрожали, пот стекал по лицу, смешиваясь с влагой ночного воздуха. Сон был не просто видением — это было предупреждение, зов, что эхом звучал в его душе.
Андрей поднялся, его дыхание было тяжёлым, как у человека, что вырвался из-под воды. Он бросил взгляд на север, где лес сгущался, скрывая тропу к Кривому Логу — следующей деревне на его пути, о которой он слышал от мельника в Камышовом Логе. "Диана," — прошептал он, его голос дрожал, но в нём крепла решимость. Сон показал ему, что её судьба — не просто поиск потерянной девушки, а битва за свет, что ещё можно спасти. Он затушил костёр, сапогом раскидав угли, и оседлал жеребца, чья грива блестела в лунном свете. "Люминор, дай мне силы," — молился он, сжимая символ, и направил коня в ночь, его шаги гулко звучали в тишине леса. Кривой Лог ждал его, и там он найдёт ответы.
К утру, когда первые лучи солнца пробились сквозь облака, окрашивая небо в серо-золотые тона, Андрей достиг Кривого Лога. Деревня встретила его запахом дыма и сырости — низкие дома из потемневшего дерева теснились вдоль грязной тропы, их крыши, покрытые мхом и соломой, казались уставшими от времени. Жители — угрюмые мужчины в грубых рубахах и женщины в выцветших платках — бросали на него настороженные взгляды, их движения были медленными, как у людей, что живут в тени страха. Он спешился у колодца, где старуха с морщинистым лицом, закутанная в серый платок, тянула ведро, её руки дрожали от возраста.
— Мир тебе, добрая женщина, — начал Андрей, его голос был мягок, но твёрд, как молитва, что звучит в бурю. — Я ищу девушку — молодую, с голубыми глазами, на чёрном коне. Она могла быть здесь недавно. Что ты знаешь?
Старуха подняла взгляд, её глаза, мутные, как речная вода, сузились:
— Была тут одна, вчера. Конь чёрный, плащ тёмный. В таверне её видели, но там беда случилась — пьяные звери на неё набросились. А потом ещё хуже стало — чужаки пришли, всё разнесли. Спроси у толстяка, он расскажет.