Она охнула, перекрестила меня сухими пальцами и вдруг сунула в руки старую, но чистую твидовую кепку.

— На, прикрой свои волосы, слишком уж они... яркие. Словно сигнальный флаг.

Я с благодарностью принял подарок. Она была права — каштановые, с рыжиной волосы действительно были плохой маскировкой в сером мире теней.

Вернувшись к бару, я вновь ощутил витающий в воздухе липкий, сладковатый шлейф «сладкой» дряни. Однако само заведение, на удивление, оказалось вполне приличным. Ни запаха мочи, ни оглушающей музыки. Аромат недорогого, но качественного табака приятно щекотал ноздри, смешиваясь с запахом жареного мяса.

Я прошёл к стойке, заказал порцию рёбрышек и газировки, стараясь говорить низким, спокойным голосом. Бармен — пожилой человек с умными, всё понимающими глазами — предложил чего-нибудь покрепче.

— Спасибо, но нет, — отказался я, делая вид, что смотрю на часы. — Иду устраиваться на работу, нужно быть с ясной головой.

Я чувствовал — «щенки» где-то близко. Но не в основном зале. Их ядовитый след вёл куда-то за стену, вглубь. Я спросил, где туалет. Бармен кивнул на узкую, невзрачную дверь в глубине зала. Именно оттуда и исходил самый сильный, концентрированный шлейф.

Ребрышкам предстояло подождать минут десять. Идеальное окно. Я сдвинул кепку ниже, притенив лицо, и зашёл в туалет. Сразу отошёл к писсуару, изображая озабоченность делами. Двое находились в дальней кабинке. Доносился приглушённый торопливый шепоток и шорох фольги — делили дозу.

Я дождался, когда они выйдут, и в тот момент, когда они поравнялись со мной, сделал вид, будто поскользнулся на мокром полу, и врезался в них плечом.

— Эй, свинья, смотри куда прешь... — начал возмущаться первый, его голос был тонким и раздраженным.

Я не дал ему договорить. Короткий, хлёсткий удар снизу в подбородок отсёк его слова. Второй даже рта раскрыть не успел — мой локоть, движимый инстинктом, врезался ему в висок с глухим, костяным щелчком. Оба рухнули на липкий, прохладный кафельный пол, словно мешки с крупой. Тихо, без лишнего шума. Если бы не мои чувства, предугадавшие их движение за секунду до начала, и не возросшая, почти звериная скорость, всё могло закончиться куда хуже.

Быстро, на автомате, обыскал карманы. Нашёл приличный запас — граммов пятьдесят той самой радужной, переливающейся пыльцы в маленьких пакетиках и штук тридцать синих, мертвенно блестящих таблеток. И, что важнее, пачку наличных, довольно толстую. Всё забрал, сунув во внутренний карман куртки.

Руки слегка тряслись от выброса адреналина, но разум оставался холоден и ясен. Дело еще не было закончено. Подперев дверь тяжёлым металлическим мусорным ведром, я стянул с пленников модные куртки, связал рукава и закрепил им руки за спиной. Затем перевернул их на грязный, заплёванный пол, прижался коленом к сопротивляющимся лицам, заставляя уткнуться в холодный кафель, и привел в чувство резкими, звонкими пощёчинами.

Когда они застонали, приходя в себя, я наклонился так низко, что моё лицо оказалось в сантиметрах от их ушей, и заговорил хриплым, грубым голосом, копируя уличный говор Нижнего Города:

— Ну что, барские детки, есть ещё? Где остальное-то припрятали? Хочу ещё. Главное — где берёте? Шёпотом скажите на ухо, быстро. А то так и будете здесь гнить, и никто ваших чистых косточек не найдёт.

— Ты не знаешь, с кем связался! — захрипел один из них, пытаясь вырваться; его голос был полон панической ярости. — Нас найдут! И тебя найдут, и сдерут с тебя кожу!

Я сильнее вдавил его лицо в липкий, холодный кафель, чувствуя, как хрящ носа уступает под давлением.
— А я вас прирежу прямо сейчас, как поросят, если не скажете, где достать ещё. Быстро, сукины дети!

— Ладно, ладно! — запищал второй, его голос сорвался на истеричный плач. — Отдай нам «Сияние»! «Осколки» забирай, от них и так одни отходняки и потом голова раскалывается!

«Сияние»? Значит, это нечто покруче «Пыльцы пикси», элитное.
Я приподнял первого за волосы, ощущая пальцами шелковистую структуру, и с размаху ударил его лицом об кафель. Хруст был приглушённым, но влажным и мерзким. Парень взвыл высоким, пронзительным визгом, и из его разбитого носа хлынула алая, горячая кровь, растекаясь по плитке.
— АДРЕС! — прошипел я прямо ему в ухо, звериным инстинктом осознавая, что надо бить, пока они шокированы и не очухались.

— В клубе! — захлебнулся второй, заливаясь слезами и соплями, его тело билось в конвульсиях страха. — «Грех Неона»! В Изумрудном квартале! Спросишь Крокодила! Только отпусти, пожалуйста, мы ничего не скажем!

В этот момент ручка двери дрогнула, и дверь подалась на сантиметр, упершись в мусорное ведро. Кто-то пытался войти. Оставлять свидетелей нельзя. Второй эльф, заметив просвет, раскрыл рот, чтобы закричать. Коротким, точным ударом костяшек в висок я вырубил его. Затем добил первого, оглушив тем же способом. Быстро, почти не задумываясь, оторвал по рукаву от их дорогих тонких шелковых рубашек с характерным хрустом, свернул тряпки в плотные комки и затолкал им в рты, заглушая даже стоны. Оба бесчувственных тела затащил в дальнюю кабинку, заблокировав её изнутри защёлкой, после чего перелез через тонкую перегородку, едва не зацепившись сверху.

Сердце колотилось как бешеное, выпрыгивая из груди. Подошёл к двери, отодвинув мусорное ведро с глухим скрежетом, и распахнул её с возмущённым, натянутым видом.

— Эй, ты там каши что ли мало ел? Сам дверь открыть не мог? Думал, я тут навечно засел? — бросил я в сторону смутившегося, пьяного посетителя и прошёл к стойке, стараясь идти ровно.

Бармен уже выставил мои рёбрышки на тарелке и стакан газировки. Я, стараясь держать голову низко, чтобы тень от кепки скрывала лицо, пробормотал:
— Заверните, пожалуйста. С собой. И перелейте в бумажный стакан.

Достал из пачки наличных первую попавшуюся купюру. Она оказалась крупной, хрустящей. Расплатился и достал вторую такую же, сунул её бармену в руку.
— Это чтобы ты меня не запомнил. Чтобы здесь сегодня ничего не видел и не слышал. Хочешь ещё? Молчи.

Он молча кивнул, его глаза были пустыми, как у рыбы, но пальцы сжали купюру. Я схватил пакет с едой и бумажный стаканчик и почти выбежал на улицу, чувствуя, как спина горит под воображаемыми взглядами.

Адреналин ещё долго не отпускал, окрашивая мир в кислотные, резкие тона. Казалось, что из каждой тени, из-за каждого угла на меня смотрят, что вот-вот из темноты протянется рука и схватит за плечо. И не просто отнимут деньги и наркотики, а предъявят счёт за сломанные носы и унижения, который я никогда не смогу оплатить. Чёрт, так оно и будет. Но главное — я получил имя. Какой-то Крокодил. И клуб «Грех Неона». Дорога в ад была вымощена конкретными указателями.

Только спустя полчаса бесцельного блуждания по тёмным улицам, когда мясо в пакете окончательно остыло и отдавало жиром, я немного успокоился. Аппетита не было ни капли, во рту стоял горький привкус страха и насилия, но я шёл к Микки. Домой с такой суммой и таким «уловом» возвращаться было нельзя. Хотя на оплату квартиры теперь бы хватило на многие месяцы вперёд...

Микки открыл не сразу. Я почувствовал его нежелание подходить к двери, его настороженность, исходящую сквозь дерево. Но когда он всё-таки открыл, я просто ввалился внутрь его крошечной квартирки и жарко, сдавленно выдохнул:
— Микки, чёрт... Ты даже представить себе не можешь, что я сейчас сделал... — И начал беспорядочно выпаливать, как забрал наркотики и деньги, как выбил у них имя и название клуба.

Микки выслушал, его глаза постепенно расширялись от нарастающего ужаса и невероятного удивления.
— Тихо, тихо, академик, успокойся, дыши, — сказал он, хватая меня за плечо и усаживая на шаткий стул.

Я сунул ему в руки пакет с едой.

— Угощайся. Наш ужин. — Сделал большой глоток из стакана, сладкая жидкость обожгла горло, и начал жадно, почти не жуя, есть остывшее, жилистое мясо, запивая газировкой. Микки медленно, с опаской последовал моему примеру.

— Теперь надо думать головами, а не кулаками, — сказал он, пережевывая. — Ты уверен, что тебя не запомнили? Никто не видел?

— Надеюсь, нет. Но бармена я купил. Кстати… — Я достал из внутреннего кармана толстую, пахнущую чужим потом пачку купюр и положил на стол с глухим стуком. — Вот. Делим пополам. Как партнёры.

Мы смотрели на эти деньги — кровные, грязные, опасные. Они пахли страхом, болью и возможностью хоть на время забыть о бедности. Это был поворотный момент. И мы оба это понимали, стоя по разные стороны стола, заваленного крошащимися рёбрышками и деньгами, пахнущими чужим страхом.

Мы молча разделили деньги поровну, пересчитывая хрустящие купюры. Я сразу отложил из своей доли на оплату квартиры и отдельно для бармена — «на лапу» на всякий случай, чтобы язык его не развязался. Микки хотел добавить из своих, но я резко, почти грубо отказался:
— Даже не думай о таких глупостях. Ты своё уже отработал, прикрывая меня все эти годы. Это твоё.

Потом мы уставились на солидный запас наркоты, разложенный на столе, словно на странный, смертоносный клад.

— Что с этим делать? — спросил я, ощущая тяжесть этих маленьких пакетиков. — Вещественные доказательства? Или просто смыть в унитаз, чтобы никто больше не травился?

Продавать этот яд не рассматривалось даже на секунду — ни мной, ни им. Это была бы черта, за которую мы не смогли бы переступить, даже опустившись на самое дно.

Деньги решили положить каждому на свой банковский счёт. Хранить такую сумму наличностью под матрасом было смертельно опасно — обыски могли нагрянуть в любой момент к кому угодно из нас, и тогда вопросы возникли бы уже не к нашей профессиональной репутации.

Микки спросил, почему я сегодня не дома, а болтаюсь у него.
— Поругались? — уточнил он, его умные глазки-бусинки смотрели на меня с пониманием.
— Типа того, — коротко бросил я, отворачиваясь. — Именно эти ушастики тогда- нам жизнь подпортили. Теперь счёт закрыт… Хотя вышло своеобразно, конечно. Пусть носами своими помнят, Микки.

Гремлин удовлетворённо кивнул, и в его глазах читались не только радость, но и глубокая, невысказанная благодарность. От него исходила настолько мощная тёплая волна признательности, что я понял — он привык всё держать в себе, годами проглатывая обиды, и этот жест, эта месть за него, значил для него очень многое.

— Ладно, — вздохнул я, вставая. — Скоро Элис вернется с репетиции. Мне ещё в банк зайти да за квартиру заплатить. В тот бар загляну через пару дней, не раньше. Пусть страсти улягутся.

Микки с этим согласился, проводив меня до двери взглядом, полным незнакомой прежде братской теплоты.

Счёт в банке прилично пополнился. Сумма была действительно солидной — хватило бы на несколько лет безбедной жизни, если бы не обязательства. Я оплатил квартиру на три месяца вперёд и, чувствуя странную, гнетущую смесь облегчения и вины за источник этих денег, пошёл домой, сжимая в кармане квитанцию.

Я снова опоздал. Но на этот раз Элис вернулась раньше. Зайдя в квартиру с пышным букетом дорогих цветов и коробкой изысканных конфет, я сразу почувствовал что-то неладное. Из гостиной веяло не привычным волнением или обидой, а холодным, чуждым чувством — не эмоцией, а решением. Тяжёлым и бесповоротным. А рядом с Элис стоял ещё кто-то, чьё присутствие ощущалось как ледяной сквозняк. Раньше я старался не замечать этого, отмахивался, но теперь оно чувствовалось с пугающей, кристальной ясностью.

Я прошёл в гостиную. Элис сидела на диване, скрестив руки, а рядом с ней, выпрямившись, как королева, — её мать, миссис Уайлд. Я вежливо поздоровался, и мой голос прозвучал неестественно громко в тишине комнаты. Элис молчала, уставившись в узор на ковре. Миссис Уайлд ответила ледяной, отточенной, безупречной вежливостью, от которой кровь стыла в жилах.

— Присаживайтесь, Зейн. Нам нужно кое-что обсудить.

Я поставил цветы в вазу, где они выглядели чужеродно и ярко, конфеты положил на столик, как неуместное подношение, и сел напротив них, чувствуя себя словно на офицерском суде чести.

— В чём дело? Что случилось? — спросил я, уже зная ответ.

Элис попыталась что-то сказать, её губы дрогнули, но мать мягко, но неумолимо положила руку ей на запястье, прервав:
— Мы слышали о ваших… последних проблемах в Управлении, Зейн. И о затруднениях с заработком. Элис волновалась, поэтому я здесь.

— Я только что оплатил жильё на три месяца вперёд! — поспешил я заявить, вынимая квитанцию и чувствуя себя ребёнком, тычащим пальцем в своё творение. — Вот, смотрите!

Миссис Уайлд посмотрела на бумажку со снисходительной, почти жалостной улыбкой.

— Всего лишь на три? Милый мальчик, Элис привыкла к другому уровню жизни. Она хочет собственный дом с садом, а не чужую съёмную квартиру, пахнущую чужими обедами. Она хочет стабильности, а не жизнь в долг, ожидая, когда её мужу… восстановят доверие.

— Я только начал работать! — голос мой дрогнул от обиды и бессилия. — Каждый офицер по выслуге лет получает хорошее казённое жильё! А потом мы купим дом! Я обещаю! Я сделаю всё для неё!

Они выслушали меня с одинаковыми, вежливыми, непроницаемыми масками на красивых лицах. Затем миссис Уайлд плавно поднялась, взяла за руку и дочь.

— Мы искренне рады вашим будущим успехам, Зейн. Как только вы действительно встанете на ноги… Когда всё это останется позади… Конечно, мы продолжим этот разговор.

Они вышли из гостиной. Я остался сидеть один, глядя на яркие, бесполезные цветы, которые уже казались траурными, и на дорогие конфеты, которые теперь никто не станет есть. Холодная, бездонная пустота в груди говорила мне громче любых слов, что этот «разговор» уже закончен. И он завершился безоговорочной капитуляцией. Не на поле боя с бандитами, а здесь, в уютной гостиной, проигранный безупречными манерами и холодным расчётом.

Даже тех денег, что теперь лежали на счету, не хватило бы и на первый взнос за приличный дом в том квартале, где выросла Элис. А ждать казённой квартиры по выслуге лет… Я мог бы дождаться седых волос и сгорбленной спины, да и то без всяких гарантий. Система любила обманывать наивных.

Едва дверь захлопнулась, я уловил характерный звук — лёгкое, но совершенно бесповоротное звяканье ключей, брошенных Элис на маленький столик возле входа. По мраморным ступеням подъезда застучали колёсики её дорогой кожаной сумки — видно, успела собрать самое необходимое. Проверять, что она оставила, а что забрала, не было ни сил, ни желания. Пустота была полной, гулкой и тяжёлой, словно свинцовый колокол, накрывший меня с головой.

Я просидел в темнеющей гостиной до тех пор, пока отдельные тени не слились в одну сплошную, серую, безликую массу. Хотелось забыться, провалиться в небытие. Или, наоборот, остро, до боли ощутить что-нибудь — пусть даже физическую боль или смертельную опасность. Мысль вернуться в тот бар, который уже мог стать засадой, из разряда безумных и самоубийственных плавно перешла в разряд заманчивых и почти логичных.

Я встал, кости ныли после долгого сидения. Взял заранее отложенные деньги для бармена, прихватив немного наличности себе, и вышел из квартиры, даже не взглянув на дверь, переставшую быть моим домом. Поймал первое попавшееся такси — старый, видавший виды паровой экипаж, скрипящий на ходу. За рулём сидел угрюмый однорукий водитель с единственным глазом. Вторая рука у него была сложным механическим протезом, из суставов которого иногда со свистом вырывался горячий пар, пахнущий машинным маслом. Молча кивнув, услышав название бара, он резко тронулся с места, словно участвовал в гонке.

Солнце почти село, окрашивая дымный город в грязно-багровые, угасающие тона, давно уже слившиеся для моего зрения в однородную серость. Я вышел у «Смятой покрышки», постоял несколько минут в глубокой тени арок, сканируя окрестности обострившимися чувствами. Искал затаённую злость, ледяную западню, пристальное наблюдение. Но ничего. Лишь привычная равнодушная вечерняя суета обитателей этой границы. Похоже, они действительно решили, что грабитель эльфийских детёнышей вряд ли окажется достаточно безумным, чтобы вернуться сюда вечером того же дня.

Или они просто недооценили глубину моего отчаяния. Ту пропасть, в которую я смотрел и которая теперь смотрела в ответ.

Сделав глубокий вдох, наполненный запахами перегара и жареного жира, я толкнул тяжёлую дверь и вошёл внутрь, в гулкий полумрак, пахнущий табаком и чужими тайнами.

Читать далее

Впереди полицейских погоней командовал мужчина в строгом костюме и с растрепанным от погони галстуком, повязанным на манер жителей Бардо.

Девушка обернулась, чтобы оценить расстояние до погони и в этот момент мужчина с сигарой сделал ей подножку, отчего та потеряла равновесие и буквально покатилась по платформе. В следующую минуту на ней уже застегивали наручники…

— Не знаю, как Вас благодарить, мистер…, — обратился командовавший погоней, к мужчине.

— Брайс. Милтон Брайс.

— Инспектор Франсуа Сатье, — протянул тот руку, — Я десять лет гонялся за этой воровкой, так что просто обязан угостить Вас стаканчиком виски.

— Я не пью, инспектор, но рад, что смог помочь Скотленд Ярду, — ответил Брайс.

— Ваш поезд? — спросил Сатье. На что ему в ответ мужчина кивнул. — Далеко едете?

— До самого конца, в Петроград. Слышал оттуда билет в Новый Свет дешевле. Говорят, для отставных Егерей там много работы, — ответил Брайс, заметив, что его сигара успела потухнуть и ища взглядом урну, чтобы её выкинуть.

— Желаю удачи, — улыбнулся инспектор, протягивая визитку, — Если вернетесь в Гедеон, мое приглашение в силе.

Брайс кивнул, коснувшись полей шляпы двумя пальцами.

— Поезд отправляется через одну минуту, — разнёсся крик над платформой.

— Куда её доставить, инспектор? — спросил подошедший полицейский.

— В Управление Скотленд-Ярда, — распорядился тот.

Брайс тем временем, подхватил чехол с новенькой винтовкой, закидывая его за спину, и заторопился к своему вагону, доставая на ходу посадочный талон.

Инспектор задумчиво провожал отставного егеря взглядом. Мужчина показался ему смутно знакомым, как будто бы они уже где-то встречались, но он не мог вспомнить, где… Дежа-вю, как говорили на его родине.

— Идем, — полицейский ткнул дубинкой девушку, указывая ей направление.

— В зад себя ткни, тебе понравится, — огрызнулась та.

— Мисс Эйк, за оскорбление полицейского Вам накинут еще 3 месяца заключения, не усугубляйте, — переключил на неё внимание инспектор.

— Шагай давай, — буркнул полицейский, сдержавшись при инспекторе, от более крепких выражений.

Раздался гудок локомотива и проводники стали закрывать двери вагонов, а остающиеся жители и зеваки отхлынули от края платформы. Через минуту поезд тронулся и начал двигаться.

Процессия полицейских с задержанной шли к выходу из вокзала. Некоторые провожающие все еще махали шляпами и платками вслед уходящему поезду, другие же уже спешили к выходу по своим делам.

Не прошло и десяти минут, как вечерний вокзал опустел. Это был последний на сегодня поезд, и станционным рабочим оставалось лишь убраться и закрыть вокзал.

— Вокзал закрывается, — прокричал вечерний смотритель, обходя платформы и высматривая нищих, которые норовили, где-нибудь спрятаться, чтобы провести ночь под крышей, — Всем покинуть здание. Вокзал закрывается, — повторил он и осекся. На одной из стен, сделанная яркой краской, виднелась надпись «Долой Короля, свободу народу» …

— Джон, неси краску, быстрей, — разволновался смотритель, — Опять бунтовщики пакостят!

Хорошо, что полиция или Скотленд Ярд не заметили, подумал он. А то еще, арестовали бы его, да казнили бы как смутьяна, по королевскому указу, за попустительство и недосмотр на служебном месте.

— Опять? — прибежал помощник, с ведром краски и кистью.

— Да. Чертовы революционеры… — сплюнул смотритель, — Нас из-за них, чего доброго, повесят, когда-нибудь.

— Большая надпись, а краски мало осталось, — заметил Джон.

— А ты розыскными плакатами заклей, а как краски докупим, закрасим, — придумал смотритель.

— Сейчас сделаю…

Через пол часа уже никто бы и не догадался об антигосударственных надписях на стене, где красовались большие плакаты с портретом одного из самых разыскиваемых в мире преступнике – Боримире. «Живым или мертвым. Награда 100000 золотом» гласила надпись под портретом.

***

Сатье проснулся с тяжёлой головой, едва вспоминая, когда последний раз высыпался. «Приснится же...» — подумал он. Рядом тихо похрапывал Брайс, его силуэт едва угадывался в предрассветных сумерках. Сон из головы не шел… Что это было? Обещание мира, которого больше нет? Обещание исполнения желаний, которым не суждено сбыться? Или напоминанием о том, ради чего они еще продолжают цепляться за жизнь?

За окном занимался рассвет. Сатье не нужно было выглядывать в окно, чтобы знать: толпы мертвецов бродят повсюду, алчные до человеческой плоти. Он почти привык к этой мрачной картине нового мира, но каждое утро всё равно не хотел возвращаться в неё из сна.

Аннотация (ненавижу писать аннотации):
Империи Лиенмоу и Далу враждуют давно, но когда умирает старый император Лиенмоу, его брат, продавшийся Далу, травит собственного племянника - наследника трона. Верные молодому императору советники ищут способ спасти мальчишку, который по их мнению изменит лик государства. Но чтобы вылечить императора и остановить эпидемию в столице, им нужен человек с особыми способностями. На поиски такого отправляют группу опытных воинов. Но вот незадача, будущий спаситель целого государства простой пивовар.

Вторая книга "Орден Юналии" (Фэнтези, Эпическое фэнтези, Приключения).

Есть у меня серия книг одиночек, события которых происходят в одном мире, но с разными героями. Вот это одна из них. Первая была "Из рода Хранителей магии".

Аннотация:
Карраабин в упадке, император прочёсывает подвластные земли с навязчивой идеей уничтожить всех бастардов, маги воюют с осколками ривенских сепаратистов, а некроманты мечтают поглотить новые территории Карраабин. И среди всего этого хаоса рождаются дружба и искренняя любовь.
Юханджиа и Аин с детства враждуют, но всё меняется, когда орден «Мэркуэрон» отправляет их на ответственное задание. Убит уважаемый маг, и след ведёт к сепаратистам. Открывшаяся правда заставит молодых людей взглянуть иначе не только на историю империи, но и на отношения между ними.

Вот, собственно, всё, что я хотела вам сказать.
Об успехах (и неудачах) прошедшего года расскажу позже.

Ожидание затягивалось, что накаляло и без того мрачную обстановку. Мозг генерировал множество омерзительных идей. Паника то и дело поднимала голову. Но наконец к зданию подлетела легковая пассажирская вертушка, из которой к окну протянулся гидравлический переход-лестница, и по нему из салона воздушного судна в комнату перешёл гражданин. Он опёрся ладонью о подоконник и легко спрыгнул на пол, оказавшись возле Лехпахи.

– Наконец-то вы прилетели! Я уже не знала, что и думать, – вполголоса произнесла Сура и улыбнулась. – Здравствуй, Сцай. А где Кейник?

– Уже тут! – вслед за Сцаем в кабинет перебрался мужчина в шапке лётчика с натянутыми на лоб гогглами; вокруг его шеи был обмотан неизменный зелёный шарф.

Мужчина ласково посмотрел на девушку, после чего они крепко обнялись.

– Кейник, я так переживала за тебя. Так переживала! Мы не виделись столько лет! – не сдержала слёз Сура.

– Дети мои, у нас нет времени на слёзы, – произнесла миниатюрная седовласая женщина в коричневом плаще с замысловатой тростью в руках. – Кейник, срочно открой этот сейф в углу.

Спустя десять лет после начала переворота мадам Шторнец оставалась верна себе. Была всё той же деятельной натурой, стремившейся подчинить себе всё и вся. Её слова были не просьбой, но приказом.

Казалось, время над ней не властно, и всё, о чём она способна думать – политические интриги, а судьбы отдельно взятых граждан совершенно её не трогают. Но это было не так. С Сурой их связывало слишком многое. Когда-то эта девчонка должна была стать синквоиром, и, чудо, ее перехватила Кфа́сар Шторнец, по напутствии своей подруги, углядевшей недюжинный потенциал. Это было первое преступление мадам Шторнец во время кризиса, когда контрактники заявили о себе во всю мощь.

– Сура, ну что ты стоишь? – произнесла мадам. - Не хочешь меня обнять?

– Мадам Шторнец!

Её присутствие рядом вселяло надежду. Глядя на женщину, некогда заменившую ей родных, Сура чувствовала себя увереннее.

– Как ты изменилась, моя девочка. Из просто красивой девушки превратилась в настоящую ослепительную женщину, – с гордостью посмотрела пожилая женщина на Суру. – Я теперь с тростью хожу. Года берут свое. Но на приключения я еще готова пойти.

Она мило улыбнулась, стараясь казаться беззаботной.

Сорок шесть лет, да каждый день может быть последним. Какая же я старая! Но я должна! Я должна довести дело до конца. Я еще могу что-то исправить. Дай мне еще годик прожить, еще семьсот тридцать дней. Смогу и точка. Технократия... Главное вернуть технократию.

– Уважаемые биомеханизмы, у нас мало времени, – напомнил Сцай, нарушив стройный поток рассуждений.

Официально утверждалось, что эмоции механоидам не присущи, однако Сцай проявлял их, пусть и в своеобразной форме. Всех граждан он называл «биомеханизмы». Может, шутил. А, может, нет.

Впрочем, так зачастую называли граждан и многие другие механоиды, подчёркивая своё отличие. Называли без малейшей тени и превосходства, и подобострастия, просто утверждая свою особенность, свою непохожесть. Эту непохожесть за многие годы со времён создания первых механоидов особо утверждать уже и не нужно было – с этим все давно смирились. Но так сложилось. Вошло в привычку, а привычка, как известно, вторая натура.

– Я почти разблокировал замок сейфа. Тут очень сложный код, – сообщил Кейник.

Некогда любознательный подросток превратился в отличного пилота и талантливого инженера. Вокруг глаз его уже залегли неглубокие морщины. Неизменным оставалась преданность Кейника партии и его любовь к зелёному шарфу.

Несмотря на возраст, он по-прежнему был холост и наотрез отказывался заводить семью. Не было тех благ, пособий, что давало бы ему уверенность при правлении Контрпартии, что давало бы ему твердую почву под ногами.

– Ты уверен, что никто ничего не заметит? – встревожилась Сура. – Мне с господином Сарпаком ещё работать, и если...

– Конечно уверен! Всё будет шито-крыто, – весело ответил Кейник, стараясь продемонстрировать юношеский задор, присущий ему десять лет назад.

– Знаю, именно поэтому, внук, я тебя и учила всем премудростям твоего отца, – ответила мадам Шторнец.

Партия контрактников созвала очередное заседание.

Огромный янтарный зал вмещал в себя представителей всех подконтрольных префект, министров и чиновников разного ранга. Трибуны на четверть пустовали. Еще пять лет назад они были заполнены до отказа. Контракты, получившие в то время широкое распространение, стали невероятной наживкой для бедных. Но, когда начали беднеть богатые, начался кризис. Противостоять ему никто не мог. Выживали самые хитрые, жестокие, жадные и беспринципные.

– Уважаемые однопартийцы! Во-первых, прошу принять во внимание тот факт, что изгнанные технократы создали объединение гражданских оппозиционеров во главе с мадам Кфа́сар Шторнец. Они угрожают действующей партийной системе гражданской войной. В обществе сложилось мнение, что правящая Контрпартия не справляется со своими обязанностями, что не является правдой, – начал свою речь заместитель главы партии Лаз Гольдер.

– Я не согласен! – перебил выступление господин Сарпак. – И не согласен именно с тем, что в общественном мнении всё – как выразился уважаемый заместитель, – является неправдой! Сейчас объясню – почему. Дело в том, что коррупция очень серьёзно превысила показатели пятилетней давности. Напомню, она возросла на сорок процентов. Немыслимые цифры. И вы об этом знаете. Жители маленьких префект голодают. Им ничего не остаётся, кроме как бежать в более крупные префекты, власти которых ещё в состоянии прокормить население или наладить промышленность, чтобы граждане жили хоть в каком-то достатке. Да и в крупных префектах далеко не всё в порядке. В первую очередь страдает простой народ. И это в наше-то время? Вы об этом молчите, хотя прекрасно знаете о существовании целого вороха проблем. И у меня вопрос к однопартийцам, представляющим промышленность. Что происходит с отраслью? Почему снизилась заработная плата? Почему её не выплачивают рабочим месяцами? Что не так? Ответьте, господин Слэм До Бэр, – обратился к министру Промышленности Сарпак.

– Я боюсь, что вы попали под гипноз так называемого «общественного мнения», господин Сарпак, что недопустимо для партийного деятеля вашего ранга. А вы? Что именно вы сделали, чтобы улучшить ситуацию? Кроме того, Господин Сарпак, вы приходитесь сыном мадам Шторнец, и доверие к вам – как к родственнику главной технократки – подорвано давно, а ваш сын Кейник – под подозрением в антиправительственной деятельности. Ну и в заключение: ваши слова о несостоятельности нашей промышленности являются полным абсурдом, – попытался «выдержать удар» Слэм До Бэр, после чего в зале стал нарастать гул.

– Не валите с больной головы на здоровую! – эмоционально парировал Сарпак. – Я – на минуточку, если вы забыли! – глава Комитета по работе с государственными деятелями и коррупцией. В мои обязанности не входят вопросы промышленности, тем более – улучшение там ситуации. Именно чиновники, неспособные обеспечить нормальную работу своей отрасли, являются объектом для тщательного рассмотрения их деятельности в моём Комитете. Боюсь, господин Слэм До Бэр, вам в очень скором времени придётся отчитаться за свою работу, и, думаю, что выводы моего Комитета для вас будут весьма неутешительны. А ещё, пользуясь случаем, обращаюсь к вам, господин Фарт О Фрай, как к Верховному прокуратору! Считайте моё сегодняшнее выступление сигналом к проверке деятельности министерства Промышленности, и на коррупционную составляющую – тоже. Соответствующее уведомление вы получите от моего Комитета завтра же. У меня есть на это причины.

Слова Сарпака не остались незамеченными. В политических кругах сладкая ложь всегда ценилась в разы выше. Этот случай не был исключением. Правду не любил никто. Лицо Слэм До Бэра от ярости посерело, приобретая тот же оттенок, что и его пепельные реденькие волосы. Он, активно размахивая своими тонкими ручками и ещё больше походя на какую-то уродливую тощую птицу, закричал, выплёвывая слова:

– Предатель! Его Шторнец! Кейник! Тебя самого надо! Я этого так не оставлю!

Заседание грозило перейти в банальную склоку, и Лаз Гольдер вмешался. Ему было очень важно – вернее, не столько ему, сколько господину Теовилю – провести решение, ради которого, собственно, и планировалось сегодняшнее заседание Контрпартии.

– Просьба прекратить эти беспорядки! – попросил заместитель главы Партии контрактников. – Сейчас на повестке дня у нас стоит совершенно другой вопрос. Сегодня военным советом префекты Дальтия было предложено узаконить применение оружия гвардейцами в случае агрессивного поведения технократов и любых оппозиционеров. Это не блажь и не прихоть. Всё это делается в целях предотвращения гражданской войны. Голосуем!

– Они – либо все глупцы, либо – все коррумпированы, – пробормотал Сарпак, проголосовав «против».

Он знал, что такие методы правления приведут к непоправимым последствиям. Политики, дорвавшиеся до власти, на долгое время установят на территории страны диктаторский режим.

Технократы всегда выбирали того, кто умнее всех.

Контрактники выбирают тех, кто наиболее выгоден.

Сарпак смотрел со своей трибуны на однопартийцев. Тех, кто должен был смотреть с ним в одном направлении, быть единомышленником и продвигать идеи, приводящие к расцвету общества. Однако, с его глаз давно спала пелена, и он больше не питал иллюзий. Его коллеги давно перестали быть его единомышленниками. С течением времени они превратились в массу зажравшихся морд, проживающих в роскошных апартаментах и дрожащих от страха при мысли, что могут потерять свои богатства. Мысль о жизни в окружении маргиналов приводила чиновников в ярость, а неконтролируемая ярость порождала испуг и взяточничество.

– Большинство однопартийцев проголосовали «за», – подвёл итоги заместитель Лаз Гольдер.

Сарпак с презрением посмотрел на присутствующих, но уловил только ответный взгляд Слэм До Бэра, который ехидно ему улыбнулся, почесывая свой одряхлевший подбородок.

Заседание подошло к концу. Контрактники выходили из зала заседаний, как вдруг, возле одного из выходов образовалось встречное движение – какие-то люди в форме внутренней охраны пытались проникнуть внутрь, расталкивая выходящих чиновников.

Кфа́сар Сарпак, ненадолго задержавшийся в зале, чтобы обговорить условия расследования своего запроса в отношении министерства Промышленности с Фарт О Фраем, заметил этот небольшой переполох. «Шестое чувство» попыталось ему что-то подсказать, но голос этого – очень полезного в некоторых случаях – «подсказчика» тут же забил своими разглагольствованиями Верховный прокуратор.

Господин Фарт О Фрай, как и все толстые люди, очень любил поговорить. На самом деле слово «толстый» к этому гражданину не подходило совершенно! Он был не просто толстым – он был чудовищно огромен. Настолько, что не мог ходить самостоятельно и передвигался при помощи специальной подставки на колёсиках. Его широченная шея сливалась с головой, и лоснилась от пота, который выделялся, даже при самых простых движениях туловища. Эта отвратительная гора мяса и жира, одетая в какую-то непонятного цвета мантию, похожую на дешёвый бархатный халат, что-то втолковывала парламентарию насчёт ответственности при принятии решений и взвешенности при их исполнении.

Сарпак уже был не рад, что занял разговором этого чиновника – которого, ко всему прочему, он совершенно не уважал из-за трусости, глупости и готовности подставить любого ради своей выгоды и безопасности. Но оборвать разговор было, по меньшей мере, невежливо, а тот вцепился в руку сенатора своей потной ладонью и продолжал вещать ничего не значащие слова и фразы.

– Господин Сарпак, простите, что я прерываю ваш разговор с уважаемым Верховным прокуратором, но датчики на пульте охраны показывают, что сейф в вашем кабинете открыт, и открыт – не вашим личным кодом, – произнёс откуда-то сбоку крепкий молодой мужчина в простой форме внутренней охраны тёмно-синего цвета, но с большими золотыми шариками на погонах.

Из-за болтовни Фарт О Фрая парламентарий совершенно не заметил подошедшего к ним генерала Вояджана – министр Правопорядка Контрпартии.

– На каком ещё пульте охраны?! Какой сейф?! – спросил Сарпак, а потом, сообразив, стал возмущаться. – Так что же, генерал, вы становили в моём кабинете какие-то датчики, не поставив меня в известность?! Может, вы мой кабинет ещё и прослушиваете? А может, там ещё и видеонаблюдение имеется?! Что вы себе позволяете? Я что, преступник?

Генерал как-то очень наивно посмотрел на Верховного прокуратора, но тут же собрался и очень самоуверенно ответил:

– Но как же! Было такое распоряжение из прокуратуры.

– Только в интересах дела! Господин Теовиль приказал! – нервно перебирая пальцами, забормотал скороговоркой Фарт О Фрай.

– А как же постановление Парламента? Не припоминаю, чтобы такое решение утверждалось на официальном уровне! – не унимался Сарпак.

– Но ваш кабинет – это служебное помещение... Мы подумали... – мялся Верховный прокуратор, а потом опять невпопад добавил своим неприятным высоким голоском. – Только в интересах дела.

– Господин Сарпак! – перебил всех Вояджан. – Пока мы тут законность выясняем – преступник может скрыться с документами из вашего сейфа. Со мной охрана, пойдём и проверим.

– Хорошо, идём, – смирился Кфа́сар.

Больше он не произнёс ни слова, но мысли бежали лихорадочным потоком. Множество вопросов. Ни одного ответа.

Что за ерунда?! В кабинете же оставалась Сура. Да и подозрительно... Какого чёрта выяснять про якобы вскрытый сейф явился целый министр? Хватило бы и начальника охраны здания Парламента.

Оппозиционеры-технократы искали доклад о местонахождении Верлиона – бывшем правителе времен Партии мира и процветания.

Охота за ним не прекращалась с тех времен, когда он вынужденно покинул свой пост, но Шторнец заинтересовала другая папка, которую она быстро спрятала в свою сумочку. Она не могла поверить, что ее родной сын причастен к тому, что ей удалось выкрасть.

– О, мой друг Верлион, как мне тебя сейчас не хватает, –тихо произнесла мадам Шторнец.

Знала: никто не обратит внимание, что она совершила кражу. Как знала и то, что в очередной раз, технократы пропустят мимо ушей слова сожаления об отсутствии Верлиона.

Гораздо громче произнесла она совсем другое:

– Дорогой внук, сбрей с лица щетину.

– Мадам, я полагаю, что сейчас не время рассуждать об этом, – разумно заметил Кейник и тут же спросил. – Вы ничего не слышите? По-моему, загудел лифт.

– Неужели Сарпак возвращается? Почему так рано? – насторожилась Сура.

– Видимо, заседание закончилось быстрее, чем мы планировали, – предположил Кейник. – Всё, уходим. У нас осталось не более минуты.

– Сура, нам нужно уходить. Не сдавайся, моя девочка, – с волнением проговорила мадам Шторнец.

– Как бы мне хотелось уйти с вами. Но я всё понимаю – нужно оставаться здесь ради нашего общего дела. Рада была вас повидать. Я буду скучать. Уже скучаю, – произнесла Сура, провожая взглядом своих родных и близких.

– Сестрёнка, скоро всё закончится. Обещаю! – махнул на прощание Кейник.

Мадам Шторнец и Сцай с Кейником быстро перешли по гидравлической лестнице в поджидавшую их вертушку. Резко сорвавшись с места, летательный аппарат быстро затерялся между высоток префекты Дальтии, в столичном городе - Миженски.

Что-то пошло не так. Сура это понимала. Сердце колотилось, словно бешеное. Страхи вновь атаковали с удвоенной силой, но внешне Сура оставалась спокойной и непоколебимой. В глазах её не было ни ужаса, ни раскаяния, ни сожаления – полный штиль.

Наведя порядок в сейфе, она как ни в чём ни бывало села диван, и, сложив руки на коленях, стала ожидать своего начальника.

– Сура, ты здесь? – задал вопрос Сарпак, переступив порог кабинета.

– Да, мой господин. Как и просили, я вас дождалась, - произнесла растерянно.

– В кабинет в моё отсутствие заходил кто-нибудь? – раскурив трубку, Кфа́сар подошёл к сейфу, подёргал круглую ручку и обратился к генералу, который с двумя охранниками стоял у входной двери. – Видите? Всё в порядке, сейф закрыт.

– А вы никуда не отлучались? Может, здесь кто-то был, пока вы выходили? – спросил генерал Вояджан.

– Я тут была одна и никуда не выходила. Клянусь! – ответила Сура с дрожью в голосе.

– Уверены? – ехидно поинтересовался генерал и, не став дожидаться ответа, приказал одному из охранников. – Сержант, включите прослушку на воспроизведение!

– Слушаюсь, – с этими словами один из охранников вытащил из нагрудного кармана небольшую чёрную коробочку, нажал несколько кнопок на ней, и в кабинете зазвучали голоса.

Напускная уверенность стекла с лица Суры, словно дешёвые краски, щедро политые водой. Накрывало осознанием неизбежности, пониманием, что отрицать всё бесполезно. Вот они доказательства её вины. Всего за мгновение она умудрилась состариться лет на десять. Но за свои поступки она не испытывала никакого стыда. Будучи гордой девушкой, она расправила плечи, и с достоинством ожидала своего наказания.

– Господин Сарпак, тут были ваша мать и сын. Был ещё и кто-то третий – по имени Сцай – но его личность пока не установлена. И они копались в вашем сейфе, – с какой-то ленивой усмешкой произнёс генерал. – Как видно из общего разговора, ваша помощница – госпожа Лехпаха Сура – является их сообщницей.

Прошла ровно секунда, после чего господин Сарпак осознал сказанное и принялся громить всё, что попадалось ему на глаза.

Предательство – то, чего он опасался.

Предательство – то, с чем ему довелось столкнуться.

Он ценил Суру, доверял ей, как себе. Возможно, он не перестал ей доверять даже в эту секунду зная, куда катиться его страна, в прошлом Великая и могущественная - Префектория. Возможно, он бы сам переметнулся обратно. Всё чаще и чаще посещали его подобные мысли. Глядя, в какую пропасть катится его страна, Сарпак неизменно приходил к выводу, что насильственная смена власти не принесла желанных перемен. Всё светлое, что было прежде, уничтожили новые порядки. Все начинания ныне правящей партии были губительны для Префектории. Чем дольше Сарпак наблюдал, тем сильнее убеждался в том, что всегда в душе был технократом. И именно их идеи находили живой отклик в его сердце.

– Господин! Господин! Вставьте новый кислородный блок, от нервов у вас снова повышается температура, – забеспокоился откуда-то взявшийся Вермонд.

– Какие же вы идиоты! Зачем надо было... – ни к кому конкретно не обращаясь, выдохнул парламентарий, а потом повернулся к своей помощнице. – Сура, я тебе верил, а ты меня подставила! Убила во мне все доверие ко всем! Слышишь? Ко всем!

В голосе его промелькнуло сожаление.

Если бы не Вояджан и его «миньоны», он бы попытался сам разобраться с ситуацией. Но не сейчас. Сейчас Сарпак вышел на тропу войны с однопартийцами. Мужчина запутался. Все призрачные идеалы, за которыми он гнался всё это время, разрушились. Рассыпались, подобно песку.

Осознание накрыло его с головой. Тяжёлое. Гнетущее. С нотами обречённости.

Кфа́сар остался один.

– Вы знаете, что я борюсь за правду и не сомневаюсь: однажды вы присоединитесь к нам, господин Сарпак, – гордо произнесла она.

Чиновник постоял несколько мгновений молча, посасывая потухшую трубку, а потом вдруг рявкнул на весь кабинет:

– Всем выйти вон!!! На минуту всем выйти из кабинета!

Удивительно, но оторопевшие охранники вместе с генералом Вояджаном без пререканий вышли из помещения и даже прикрыли за собой дверь. Сарпак вытащил золотую прямоугольную фигуру. В центре красовался Пальхорикон, он надавил на силуэт зверя. На несколько секунд помещение заполнил звук высокочастотных волн - почти двадцать тысяч герц.

Сура зажала уши ладонями - слишком невыносимым был этот звук для нормального гражданина. Сарпак из-за бесконечных модификаций тела на ультразвук внимания не обратил. По комнате друг за другом раздались хлопки. Искры из нескольких углов падали вниз, а дым от подслушивающих устройств быстро рассеялся в воздухе.

Расправившись с микрофонами, Кфа́сар Сарпак продолжил:

– Ты ничего не знаешь. Ничего не видела. Поняла меня? – быстро, почти шёпотом проговорил Сарпак, обращаясь к Суре. – С сейфом – тебя заставили угрозами. Ни в чём не признавайся! С записью я разберусь.

– Я ничего не скажу, – так же быстро ответила Сура.

– Деточка моя, я помню тебя с пелёнок. Как бы они тебя не пытали – молчи! Тебя однозначно отправят в На Ха Ли Кавоир. Я не с вами, но и не с контрактниками. У меня есть власть, которой у вас нет. Я отправлю за тобой помощь. Вытащу тебя из тюрьмы, – добавить больше он ничего не успел.

В открывшейся двери показались охранники и генерал Вояджан, громко приказавший:

– Арестовать предательницу! Немедленно!

Взгляд переметнулся в сторону Суры. Глядя на неё, генерал добавил.

– Лехпаха Сура, вы арестованы за предательство правящей партии и преступную связь с лидерами оппозиции.

Когда все вышли, в кабинете остались только Сарпак и Вермонд.

Раскат грома нарушил тишину - за окном разразилась гроза. Небо затянули тучи. Темно, мрачно, серо. Зигзаги молний яркими вспышками очерчивали контуры стоящих вокруг небоскрёбов, а шум падающей с неба воды перекрыл все звуки, ранее доносящиеся с улицы.

– Да... Погодка под стать настроению, – устало произнёс Сарпак и спросил у механоида. – Что же делать?

Помощник, помедлив несколько секунд, ответил:

– Вам, хозяин, только что и нужно – понять: с чего начинать. Что делать – вы уже, мне кажется, решили.

Слова Вермонда так зацепили Сарпака за душу, что он в раздумье произнёс:

– Знаешь, Вермонд, иногда я начинаю верить, что это ты – обычный гражданин, а я – всего лишь механоид.