— Тогда давай задержимся. Дедушку похороним. И только потом, если не пропадёт желание, двинемся искать клад. Не знаю, как тебе, а мне после всего увиденного он уже не нужен. И грех на себя брать не хочу, оставив умирающего старика!
Денька, глотая слёзы, ответил убеждённо:
— Деда на своём посту почти полтора века продержался. А если понял, что его время вышло, значит, вместо него другой будет. И хоронить не нужно — земля сама возьмёт его тело.
— Чёрт знает что! Задурил ты мне голову с этим кладом. Давай так: раз уж у тебя такое мнение о твоём деде… или прапрапрадедушке, то пройдём маршрут через перевал, покопаем и той дорогой, что к дальним сёлам, назад к железной дороге вернёмся. Ты отправишься в свои Залари, а я поеду к матери и отцу в Бегет. Осенью встретимся в общаге для строителей. И всё. Будем работать, семьям помогать. Жить, короче, как все нормальные люди. Сказки про клад оставим для мечтателей без труда найти богатство.
— А может, мы его найдём, — заупрямился Денька.
— Шагай уж, веди, — велел Санька, ругая свою привычку доводить любое дело до конца.
Парни подошли к калитке и, не сговариваясь, стянули кепки и поклонились дому.
Денис торопливо зашагал по бывшей улице Малинового, Саша пошёл следом. Ему вспомнился сон, в котором мёртвый Дмитрий Шитиков указывал пальцем на него. А Денька говорил своим друзьям, что они ушли рано. Получалось, что сон-то был вещим. Но не верить же в такую ерунду, как сны! И про какой дедов пост дважды упомянул его друг? Спрашивать не хотелось, потому что каждое объяснение товарища оборачивалось новыми загадками.
Денька внезапно свернул в заросли высоких трав между двумя домами. Вскоре начался подъём в гору, покрытую лесом. Спустя час ходу, то есть примерно через пять километров, парни подошли к перевалу. Саша понял, что он неверно представлял себе перевал как просто удобное место для перехода через гору. Оказалось, что это низинка между двумя довольно обширными холмами. И вот тут-то парню стало плохо. Снова земля и небо перемешались перед глазами. Но в этот раз Саша устоял и уселся спиной к стволу громадной лиственницы. Он закрыл глаза и увидел лес как бы сверху, словно он птицей парил в небе. Заметил троих мужиков с ружьями, костерок, шалашик. И снова понёсся над кронами сосен, верхушками редких елей и лиственниц. А потом всё исчезло.
Денька снова сидел на корточках перед ним. Он сразу же спросил:
— В чьём облике был? Что видел?
Саша ответил слабым голосом:
— Мне почудилось, что я какая-то птица. Увидел троих вооружённых мужиков, костёр и шалаш. И ещё… мне показалось, что через этот перевал нам идти не следует. Опасно. А почему ты меня второй раз про облик спрашиваешь?
Денька, как говорится, повесил нос от обиды. Но всё же ответил:
— В наших краях говорят, что человек, который по духу к лесному колдуну близок, может в любого зверя превратиться. Ну или птицу. Это шаманкой называется, чем-то типа болезни, которая человека в шамана превращает. А наша семья по крови близка тому Константину, о котором я тебе говорил. Вот я и думал, что сам смогу в эту болезнь впасть. И клад найти. А таким почему-то оказался ты…
Саня вспомнил ещё раз сон и сказал:
— Ничего хорошего в этом нету. Голова так кружится, что землю и небо не различаешь. И слабость сильная…
— Выпей-ка чаю из фляжки. Я ещё в него сахарку сыпанул, — живо откликнулся Денька, а потом добавил: — Может, у тебя в родове кто-то шаманствовал?
Саня с наслаждением похлебал чаю и ответил:
— Ерунда. Мои дед с бабкой рабочего сословия, перебрались в Бегет, когда лесопитомник открыли. Там и упокоились. И отец с матерью ремонтный молодняк леса выращивают. Ладно, идём дальше, хотя чувствую: нам другая дорога нужна. Опасность нас ждёт.
Они не прошли и километра, как тишину снова разодрали винтовочные выстрелы. Ребята сбросили тюки и укрылись за ними. Пальба стала яростнее. Эхо выстрелов заметалось над перевалом. Саша увидел, как брызнули куски коры с дерева, которое стояло совсем недалеко, как повалились отстреленные ветки сосен. И снова незримая погоня прошла стороной.
Они хотели было подняться и идти дальше, но появилось стойкое ощущение чьего-то присутствия. Ребята и голов повернуть не успели, чтобы оглядеться, как на них накинули мешки, обмотали по туловище верёвками. Раздались голоса:
— Не вырвутся ли?.. Дедово ведь отродье…
И парней вслепую повели дальше, как телят на верёвке. Потом сильно толкнули так, что они врезались в дерево. Ещё и к стволу привязали за руки. Денька в опасности остался слабеньким Шитей, которого гнобили в училище, трясся и плакал, просил отпустить. А Саня словно закаменел. Пусть на его голове был плотный мешок, да не из реденьких волокон конопли, в который картошку ссыпают, а настоящий, фабричный, он всё равно видел, что с ними происходит, только как бы сверху. Трое мужиков с дробовиками развернули тюки из плащ-палаток и выпотрошили их поклажу, разбросали одежду и продукты. Фляжка с чаем и ложки очень заинтересовали одного из них, и мужик бросил их в свой рюкзак.
— Карта у них должна быть. Обыщите, — сказал этот любитель чужого серебра.
Двое обшарили одежду ребят.
— Да ничего у них нет. Попёрлись в тайгу наобум. Наподдавать покрепче да прогнать — что ещё с ними делать? — сказал кто-то из мужиков.
— Ещё чего. Здесь оставим привязанными. На потеху и пропитание зверю, — усмехнулся другой.
— Давайте лучше пристрелим из милости, чтобы не мучились, — добавил тот, который украл фляжку и ложки.
«Может, они нас просто запугивают? Для чего им наша смерть? Здесь хоть и глушь, но на трупы могут наткнуться охотники, туристы или те, кто в Малиновое временами заходит. Расследование начнётся… Нет, нас пугают», — решил Саня.
Мужики уселись чуть подальше покурить и обсудить, что делать с незадачливыми искателями шаманского золота. А Саша стал думать над тем, что ему довелось каким-то неведомым способом увидеть. Их схватили не призраки, поднявшиеся из таёжной земли на Исаакия. Это вполне живые современные люди, хорошо вооружённые. Понятно, что они из местных и тоже ищут клад. И соперники им вовсе не нужны.
Напавшие о чём-то договорились. Один из них подошёл к парням, развязал мешки, сдёрнул с них. Саня увидел коренастого человека в добротной одежде, в накомарнике под лёгкой курткой, хороших сапогах. Свой дробовик и рюкзак он оставил возле напарников. Их пока Саня разглядывать не стал, он пытался понять, что хочет сделать этот охотник. Может, пытать начнёт? Вон у него какой нож на ремне в чехле. Но мужчина пальцем поднял Денькин подбородок, усмехнулся при виде слёз и соплей товарища:
— Вот этот точно из Шитиковых. Я его три года назад видел в Малиновом, а до этого он каждое лето жил в избе Митяя полудохлого. Правнук, поди. Отродье бесово. У него точно должна быть дедова карта.
И тут Саша громко и спокойно сказал товарищу:
— Денька, отдай им карту.
— Я её в доме у деда на кухне оставил, — со всхлипами ответил друг. — Расстроился и забыл…
В этом был весь Шитя: в самые важные моменты думать только о своих чувствах, о себе родимом. Растяпа он и есть растяпа. Саше карта не нужна: всё, что он увидел вечером в избе деда, навсегда врезалось в память. Эх, Денька, Денька… Сейчас бы отдали мужикам карту и освободились…
— Не верю, — резко бросил другой мужчина, укравший серебро. — Обыщи их ещё!
Его лицо показалось Саше знакомым, причём увиденным совсем недавно. Точно, он похож на пожилого мужика, который их подвозил на телеге сутки назад! Наверное, его сын или брат.
К тому из напавших, который снял с них мешки, присоединился второй. Саша невольно отметил, что его оружие и котомка остались возле третьего мужчины. Жёсткие, безжалостные руки снова обшарили ребят.
— Дяденьки… отпустите, пожалуйста… мы с другом просто погулять вышли… — снова заныл Денька.
— Погулять с лопатами? — засмеялся первый мужчина. — Ну и что нам с этими гуляками делать?
— Да пристрелить на месте! — выкрикнул злобно третий, который всё сидел в стороне и, видимо, был главным или проводником.
Он действительно взял дробовик, подошёл к парнишкам и наставил на них оружие.
«А этот в самом деле пальнуть может», — подумал Саша. Уж слишком много ненависти было в его тёмных глазах, сверливших ребят.
Санькин чуб налип на потный лоб. Волосы лезли в глаза, мешали следить за действием этого чокнутого мужика, настолько оборзевшего, что он готов убить ради чёртовой карты, забытой Денькой в доме деда. Разве такое может случиться, чтобы сейчас, в советское время, вот так запросто кто-то мог расправиться с парнишками, только начавшими жить? Ну, полезли не в своё дело, возникли на пути этих кладоискателей, но зачем убивать-то? Стало жаль себя, родителей и братишек, которые могут и не узнать, где сгинул их старшенький… Но вместе с тем в Саше закипала сила, которая побуждала к сопротивлению. Он с Денькой этим мужикам не зайцы, которых запросто можно подстрелить.
— Граждане… отпустите малого, он к дому деда сбегает и карту вам притащит.
— Отпустите… а потом ветра в поле ищите. Или ждите полдня. А часики-то тикают. Исаакий на исходе, а в другое время то, что нам нужно, не взять, — возразил самый добродушный из лесных разбойников.
— Пусть один из вас сбегает, — упрямо сказал Санёк.
— Ну да… сейчас все побежим… в проклятое место, в дом, который не видно и в который никто не зайдёт, — загадочно ответил злыдень с дробовиком. — На хрен эту карту. Без неё обойдёмся.
Он подошёл к Деньке, обрезал ножом верёвку на его руках, сапогом расшвырял перед ним лесной перегной, выбил каблуком кустики травки до чистой от всего таёжной сероватой земли и велел:
— Черти давай, куда вы попёрлись. Да не вздумай лукавить, тотчас выстрелю.
И Денька занемевшим пальцем стал неловко чертить, объясняя:
— Вот здесь железка со станцией… вот дорога вдоль полей, мы там старика на телеге с дроблёнкой встретили… Вот сюда мы свернули, через тайгу пошли по тропе, она всем известна… а вот ручей, за ним Малиновое…
— Ты мне тут порожняк не гоняй, рисуй, куда вы направились! — рявкнул мужик с дробовиком.
Остальные присели на корточках возле привязанных к сосне ребят, закурили.
Санёк с Денькой расчихались от вонючего табака-самосада, и друг продолжил:
— Через перевал хотели пройти к горе. Её вершина заканчивается обрывом в Змеиный распадок. Вот на ней-то и есть то место, где мы с другом хотели покопать… — сказал он и поднял на бандита умоляющий взгляд.
— Да там копано-перекопано с давних времён. И экспедиция там рыла…
Санёк скривился: к табачному запаху примешался другой и даже перебил его. Так воняло от свалки около Бегета. Только сейчас ещё хуже. Он почуял, что сию минуту должно что-то произойти…
И точно! За кустами раздался рык. Саша глянул и оцепенел от ужаса: из кустов вышли медведи. В их глотках вибрировал рык, предвкушение охоты. Мужики обернулись к ним, но и двинуться с места почему-то не смогли: злыдень не наставил дробовик на медведей, а его товарищи не кинулись к своему оружию. Два мощных зверя, клочками теряющих шерсть, встали на задние лапы, вытянули шеи. И заревели так, что эхо заметалось в кронах сосен. Тот, что был поменьше, тяжело упал на передние лапы и приготовился к броску. Второй продолжил громоподобный рёв. Как ни испугался Саня, он заметил, что тёмно-коричневые клыки и часть резцов зверя обломаны. Для человека это вовсе не спасение: медведь и когтищами сможет задрать, и одним ударом лапы сломать шею.
Мужики с выпученными глазами и лицами, словно обсыпанными мукой, бросились бежать. Причём вороватый отшвырнул и дробовик, и рюкзак. Практически они бросили парнишек на съеденье зверям.
— Хоть развяжите, сволочи! — крикнул им вслед Саня, а потом вспомнил, что руки Деньки свободны, и заорал на него: — Чего встал?! Развяжи меня!
Оказалось, что быть растерзанными медведями друзьям вовсе не грозит: рёв зверей, шум ломаемых кустов раздавался с той стороны, куда бросились напавшие мужики.
— Что ж они делают-то?.. — не без облегчения прошептал Саня. — Нельзя от медведей бежать… Это же сигнал для зверя — догоняй добычу.
— Это всё морок. Нас спасли звери-оборотни, Санёк. Я этих мужиков в совхозе раньше видел. Они охотники и всё о медведях знают. Только против морока им не устоять.
— Шаманский, Санёк. Не угодны эти мужики Константину… Ну, тому, кто нас о ручье предупредил. А второй медведь, наверное, деда. Умер он уже… Земля его забрала… Но нам помог.
— Ты мне руки-то развяжешь или нет? — сердито спросил Саша. — Морок мороком, а дальше двигаться нужно. Посмотри, они рюкзаки и котомку бросили. Даже оружие. Дробовики разрядим, патроны разбросаем, приклады разобьём.
Денька вытащил из своей поклажи хитро запрятанный нож в кожаной обмотке, разрезал верёвки на руках друга. Санёк долго не мог шевельнуть вздувшимися, почерневшими пальцами. Пока был связанным, видимо, не осознавал, что делает, дёргал руки, пытаясь освободиться от пут, и ещё больше затягивал их. Денис в это время разрядил дробовики и далеко, в разные места, забросил патроны, а потом саданул прикладами о сосну.
Саня вытащил у вора из рюкзака фляжку с чаем и свои ложки и тоже забросил вещи бандитов в кусты. Они ведь шли налегке, не несли с собой ничего существенного, так как надеялись быстро перехватить ребят. Коршунов злорадно подумал: зато сейчас пусть побегают от призрачных медведей, принимая их за свою близкую смерть. Ох, если бы он знал, что это наказание для налётчиков обернётся новой бедой для них самих!
Ребята зашагали сквозь густолесье тайги, обходя буреломы. Два раза им встретились сопки, которых не было на Денькиной карте. Да и сам друг сделался непохожим на самого себя: то и дело останавливался, оглядывался с тревогой. Или вообще вдруг поворачивал обратно, в то место, которое они уже миновали. Наконец он признался:
— Чего? — переспросил товарищ, который не знал многих слов, которые говорили люди в этом краю.
— Заблудился, — пояснил Денька.
— Я уже понял, что заблудился. Но ты сейчас, Шитя, главный. От тебя зависит, выберемся ли мы из тайги. Так что думай давай. Да, и где же твои защитники: этот сказочный Константин и умерший дед? По идее, они должны нас спасти, — сказал Саша, едва сдерживая гнев.
Допустим, он сам тоже виноват: давно знал Дениса и тем не менее купился на его сказки о кладе. Потащился в тайгу с недалёким дружком, причём без надёжного проводника. И вообще действовал без рассудка, как десятилетний мальчишка — ну кто бы из нормальных людей не бросился прочь из тайги после первого же ночного видения?
Денька сбросил тюк, уселся на землю, натянул кепку поглубже и подпёр щеки кулаками. Он показался таким несчастным и жалким, что Сашин гнев быстро улетучился. Если он Шите друг, то должен помогать, а не осуждать. И Саня сказал:
— Давай уж место для ночлега присмотрим. Это в городе в нынешнюю пору только в двенадцать темнеет, а в тайге всё по-другому. Вчера и позавчера в десять часов в лесу уже голимый мрак стоял. Да не вешай носа: тем мужикам, что на нас напали, пришлось хуже. Прикинь, если они до сих пор с вытаращенными глазами по тайге носятся?
Шитя поднял на него мокрые глаза с надеждой: неужто друг простил ему промашку? И Саня первым улыбнулся своей шутке про мужиков. Они долго, как сказал Денька, блукали, то и дело натыкались на остроконечные скалы. Лес сменился стлаником, кусты исчезли, а вместо таёжного разнотравья появились пятна мха. Денька сказал:
— Это север, Деня. За тысячу километров от Заларей и Малинового. Два дня на поезде нужно ехать, если не три. А мы дошли за несколько часов. Какая-то нечистая сила нас сюда затащила. А давай-ка к ночлегу готовиться. Видишь углубление в скале? Придётся нам ночь коротать сидя. Сейчас главное — костёр развести. На севере ночи ещё холоднее и ветренее, чем в наших краях. Мне дядька из дальней родни рассказывал, с какими предосторожностями на северах люди устраиваются на ночлег. Собирай сухие ветки, да побольше. А я камни из этой каменной ниши повыброшу, очаг из них сложу неподалёку. Нам горячего поесть нужно и чая приготовить на всю ночь, — велел Санёк.
Он догадался, что с ними случился худший вариант из всех чудес, которых они уже навидались. И руководствоваться сейчас нужно не Денькиными сказками, а самим искать выход из всего, что может произойти. Поэтому он крикнул другу:
— Деня, постарайся среди кедрового стланика найти еловый, чтобы на нём было хотя бы чуть-чуть зелёных лап.
Денька остался недовольным заданием:
— А ты сначала принеси, потом расскажу.
Сане пришлось нелегко, но он вывернул камни и сложил их кругом на голой, безжизненной земле. В скальном углублении оказался довольно ровный «пол». Теперь бы его ельником выстелить… Развести костёр, поесть… И приготовиться ко всем сюрпризам, которые преподнесёт это колдовское место.
Денька чувствовал себя виноватым, поэтому старался изо всех сил. Он притащил целую гору сушняка и свалил перед очагом. Затем он приволок сразу несколько корявых до причудливости, согнутых непогодой и скудной почвой елей. Саня застучал топориком и, пока друг разводил костёр, из скрученных стволиков изготовил рогатки для костра, обрубил ветки, закинул их на место ночлега.
— Про ель-то расскажи, — потребовал Денька.
— А ты сам не догадался? Разве у вас в избах под гроб с покойником еловые ветки не кладут? На выносе перед ним на землю не бросают? Это, Деня, старый обычай. Ель на севере и у нас — особое дерево. Только оно и в нашем, и в загробном мире растёт. Оно нас от зла сохранит. И всех, кто из-под земли выйдет, сделает видимыми. Ель не только на Новый год ставят, друг. Она — сильнейший оберег, — сказал Саша. — Кстати, ты бутыль-то с водой не забыл?
— Бутыль я вообще не взял, — ответил Денька и улыбнулся, увидев сузившиеся от гнева глаза друга. — Я кое-что получше прихватил, кожаный мешок из шкуры козы. С такими охотники раньше в тайгу уходили на много дней. Вода, конечно, с запахом будет, зато её больше. И нести легче. На чай пойдёт.
Стланик, сгорая, дал много копоти, и тщательно отдраенный в городе котелок сразу почернел. Но вода из мешка, или бурдюка, или как там охотники называли кожаную посудину, очень быстро закипела. Денька достал из кармана какую-то зелень, бросил в котелок, а потом снял его с огня и высыпал целую пачку чая. В довершение щедро подбросил сахара.
— Что за трава-то? — спросил Саша.
— Да набрал по горсточки листьев лесной смородины, земляники и холодной лесной мяты, пока ещё по нашим местам брели, — ответил Денька.
— Это не холодная лесная мята, а котовник, — улыбнулся Саша. — У нас его не собирают, но для запаха сойдёт.
Парни поставили греться банки с консервами поближе к костру, нарезали бутербродов и только сейчас осознали, как проголодались. Сами не заметили, как почти всё проглотили. И тут Саша вспомнил советы дальнего родственника:
— Постой-ка! Отдай мне, что осталось от твоих бутеров. Мы землю забыли покормить.
— Да ну тебя! Буряты у нас капают водку возле их священных мест, ленточками деревья украшают. А бутер я и сам доем, — ответил беспечный Денька.
— Всё, что осталось, накрошишь на землю, — сурово велел Санёк, уверенный, что поступает правильно.
Занесло их чёрт знает куда, значит, нужно поступать, как всегда в этих краях было принято. У чужой земли свои законы, их нужно уважать. Остатками своей еды он щедро поделился с местом, где им придётся провести ночь, и снова на корточках присел к костру. Денька, пережёвывая остатки хлеба и плавленого сыра, бросил какие-то остатки и направился к другу.
Друг обернулся и со страху шлёпнулся на копчик. Позади него приготовилась к прыжку огромная, пегая и косматая от летней линьки рысь: припала к земле на передние лапы, напрягла задние. Её уши прижались к седой башке, глаза почему-то полыхнули красным светом.
В голове Сани за доли секунды пронеслись мысли: «Откуда здесь рысь, обитательница больших лесов? Почему она собирается атаковать человека? Этого просто не может быть: рыси нападают, только обороняясь, загнанные в угол». Но одновременно с мыслями Саня выхватил головню из костра и швырнул её в зверя. Удалось ли попасть в хищника, он не понял, потому что рысь вдруг рассыпалась искрами. Но Денька здорово перепугался и не перестал подвывать, хотя опасности он уже избежал. Друг повернул голову к Саше, чтобы поблагодарить и… снова неожиданно заорал:
— Санёк! Что с тобой, Санёк?!
— Со мной-то ничего. А вот ты чего блажишь, как олень во время гона?
Саша провёл рукой по щеке и ощутил… перья! Словно тронул курицу в родительском курятнике. Парнишка испугался и схватился за щёки двумя руками. К счастью, ощутил лишь реденькую юношескую щетину, которую неплохо было бы сбрить перед отъездом. Санёк снова спросил:
— Чего орал-то, Денька? Ты не забыл, что мы в чужих местах неведомо где? Лучше вести себя тихо, чтобы вернуться.
— Прости… Показалось, что у тебя голова, как у коршуна… Только глаза золотым огнём полыхали…
— Ты пожадничал землю покормить, вот и будет чудиться всякая чушь. В другой раз постарайся не орать. Вспомни, каким ты был спокойным, когда мы в лесу видели светящихся людей. Я понимаю, этот мир тебе чужой. Но всё равно не ори…
Не успел он договорить, как издалека донеслась протяжная песня на чужом языке. С каждой секундой она звучала отчётливее, будто кто-то, возможно, хозяин здешних мест, очень быстро приближался к ребятам. И вскоре возле круга света от костра остановился невысокий человек, одетый вовсе странно: в подобие халата, в куски кожи, в совершенно дикой обуви на завязках. На голове у него была меховая шапка с облезшими лисьими хвостами. Но заговорил с ними незнакомец на чистейшем русском языке:
— Когда ребятушки ссорятся, дело у них не спорится. Дело ладят миром. Покупаете или продаёте?
Саша поздоровался с незнакомцем, чувствуя, как Денька несколько раз толкнул его в спину. Коршунов так и не понял, чего от него хочет товарищ, но высказался по существу:
— Меняем этот мир на свой. Я понимаю, что здесь уже север, а мы живём на юго-западе. А вот как такое расстояние преодолели, не представляю.
Незнакомец присел на корточки, хитровато прищурил и без того узкие глаза:
— Нет того, чего нельзя было бы обменять. Золото, серебро есть?
Санёк уже было открыл рот сообщить, что у них есть фляжка и ложки, но Денька так ему врезал меж лопаток, что пришлось замолчать. Шитя оттолкнул друга и храбро вышел вперёд, подобрал консервную банку и со словами: «А железа не хочешь?» — швырнул в прохожего. Вот тут-то Санёк сам бы врезал товарищу за хамское отношение к чужаку! Банка долетела до незнакомца, стукнула его в грудь, упала на каменистую почву, несколько раз звякнула о булыжники. А сам прохожий исчез, будто его и не было! У Сани даже рот открылся от удивления. Рысь всё же была похожа на видение, или духа, или кого там ещё… А незнакомец казался вполне реальным жителем здешних мест.
Денька свирепо глядел на то место, где только что находился прохожий. С руки друга капала кровь — видимо, порезался о край жестянки. Санёк бросился к поклаже, запутался в вещах, но нашёл упаковку бинта и вату, подаренные ребятам доброй медсестрой в училище. Подбежал к другу и увидел, что Шитя вот-вот грохнется в обморок, таким белым стало его лицо. Словно даже засветилось в сумерках.
— Потерпи, Шитя, ранка совсем небольшая, сейчас перевяжу, — приговаривал он, врачуя друга. — Ты ж говорил, что с батей на охоту ходил. Да и скот твои родители держат. Что ж так крови-то боишься?
Денька ответил тихо-тихо:
— Я крови совсем не боюсь. Только нельзя мне было отворять свою. Теперь много плохого может случиться. Раз такое дело, сейчас ты всё узнаешь.
— Давно пора, — сказал Санёк и крепко затянул узел на бинте. — А то я скоро чокнусь от всех этих таёжных чудес. Мне уже клада не нужно, пусть я и не привык отступать от своих решений. Домой бы вернуться живым или хотя бы целым.
— Ты вернёшься, — уверенно сказал товарищ. — Ладно, пора к ночлегу готовиться, но ночь почему-то всё не наступает.
— Это же север, Денька. Здесь ночи такие, похожие на густые сумерки. Мне дядя рассказывал.
Ребята постелили в расщелину скалы одеяла, оделись так же, как в первую ночёвку в тайге, поставили поближе котелок и кружки и уселись, прижавшись друг к другу — слишком уж тесным и неглубоким было углубление.
— Ну, выкладывай всё, как на духу, без всяких тайн и секретов. Хочу знать про пост твоего деда, про светящиеся фигуры, про Константина, про лютость твоих земляков, про выстрелы, медведей-оборотней, — потребовал Саша.
— Помнишь, я говорил тебе про Белого шамана, отказавшегося от жертв Нижнему миру? Он умер, когда пала Российская империя. У него был враг, шаман, сын одного из нойонов-князей Урянхайского края, который сейчас называется Тувой. Под именем штабс-капитана Плужникова, Георгиевского кавалера, он руководил одной из самых кровавых банд, а потом переметнулся в ЧОН, часть особого назначения, и стал преследовать Константина, которому и после смерти покровительствовал Белый шаман.
— А почему шаманы враждовали? — прервал его Саша.
— Ну… кто ж их знает… Может, у них так было заведено: кто победил, тот забирает всё, что умел и чем владел побеждённый. Но дед говорил, что Белый шаман повёл себя как отступник, отказался проливать кровь. А Константина народ края любил. Кто-то — за помощь и защиту, кто-то — за то, что он не принял сторону ни старой, ни новой власти. А он многое умел: глаза отводить и морок напускать, скрытое в земле золото и серебро само к нему в руки текло. Оборотнем был знатным, но это любой шаман умеет. Его не могли поймать и победить в бою, даже Плужников. Тогда он догадался воевать с Константином медленным, но верным оружием, которое, подобно яду, может достать любого…
Саша чуть не подскочил от интереса:
— Предательство… Предательство, людская зависть, худая молва, замешанная на лжи, — вздохнул Денька. — Ты же знаешь, Сибирь всегда была разбойничьим краем. Каждое убийство и грабёж стали приписывать Константину и его людям. А потом сыскался и предатель. Только при помощи него Плужников добрался до места, где скрывался Константин. И убил. Но всё равно остался ни с чем: золото и серебро Константин раздал разным людям, даже свой дар им передал. Вот и по нашу пору на Исаакия поднимаются из земли враги и гоняются за народным героем.
Санёк всё же выбрался из расщелины и даже крикнул:
— Так какой же мы клад ищем-то, а? Тот, который давно перешёл в руки верных людей?! Которого уже пятьдесят лет нету?!
Шитя твёрдо сказал таким тоном, что Санёк не мог не подчиниться:
— Не ори! Иди сюда, скажу тебе на ухо!
