Служу науке!
Моя мама была убеждена в том, что общение – это самое главное, и потому общалась даже с весьма неприятными личностями. Одной из них была её бывшая коллега Маша. Они в ранние годы вместе работали в химической лаборатории на заводе. Делать там особенно ничего не надо было, но и зарплата была меньше ста рублей в месяц, да ещё и вечно лаборантов отправляли то в цех на конвейер, то в колхоз биться за урожай. Многие, конечно, норовили «заболеть» вовремя, и спать в шкафу на работе или весь рабочий день пить чай. Маша отличалась тем, что она своей «работой» гордилась, заявляла, что без неё завод остановится, что никто её работу не сделает, кроме неё. Мама не понимала, почему её коллега не пошла получать высшее образование, почему она после работы в основном сидит дома, шьет себе какие-то юбки, норовит на месяц лечь в больницу на профилактические обследования. Не смотря на милую внешность эта Маша была какой-то старухой по поведению. Впрочем, у мамы потом родился я, потом она пошла работать по специальности в бухгалтерию на том же заводе и с Машей она как-то общаться прекратила.
Снова встретилась моя мама со своей бывшей коллегой в начале двухтысячных. И она обнаружила, что эта Маша стала более злой, высокомерной, и странностей у неё прибавилось. Она, как и многие пожилые люди тосковала по социализму и работала уборщицей. Её родители умерли, и она служила науке, по её словам, сожительствуя с авиаинженером, оставшимся не у дел, спивающимся, но получавшим неплохую пенсию. Правда этот авиаинженер жил не в её двухкомнатной квартире со всеми удобствами, а в какой-то комнате в коммунальной квартире по соседству с родственниками со своей собакой, которую раскормил вредной пищей, которую ел сам, настолько, что у неё брюхо волочилось по земле. Маша сожительствовала с ним уже очень давно, он вечно страдал от депрессии, а она вечно от него требовала денег и постоянного ремонта в своей квартире. Как и прежде, она очень боялась чем-то заболеть, и постоянно ходила по врачам. Чтобы «служить науке» лучше, она познавала мир, смотрела передачи по телевизору, у неё было несколько видеомагнитофонов, на которые она записывала эти передачи, чтобы пересматривать их много раз.
Маша к тому времени стала очень общительной, и постоянно требовала от моей мамы встреч, на которых пыталась зачитывать её свои конспекты о влиянии объема головного мозга и его биоэлектрической активности на интеллектуальные способности людей, о том, что мужчины умнее женщин и коммунизм должен победить во всем мире. Мама задавала ей вопросы, сбивала её с толку, и у них начиналась истеричная ссора. Мама говорила ей, что из-за таких, как она, её любимый СССР и развалился, потому что она всю жизнь имитировала бурную деятельность или лежала в больницах выискивая у себя болезни, чтобы на работу не ходить вообще. На это Маша орала, что она больна, что она всем помогает по возможностям, которых у неё мало, что все обязаны помогать ей, потому что она бедная и несчастная, что коммунизм должен победить для того, чтобы лично ей было удобно и спокойно, что все остальные и прочие должны совершать подвиги ради её блага, что её предки были аристократами, и потому она является высшей ценностью общества.
В голове у Маши аристократы как-то склеились с коммунистами, будто все аристократы были, как декабристы, как Лев Толстой и персонажи его книг. К народу Маша действительно относилась высокомерно и снисходительно. То она ходила по заводу и вместо того, чтобы убирать, читала рабочим лекции о том, что они произошли от обезьян, требовала он них слушать Бетховена, пыталась устраивать им экзамены по астрологии, хотя сама в ней не разбиралась. Одно время она начала печь пироги и угощать ими народ на работе, дабы показать величие своей милости, но подкармливала она в основном мужчин, и их жены решили, что она имеет на них виды, потому все на неё начали нападать и раздачу милостыни пришлось отменить.
Маму очень раздражало высокомерие своей бывшей коллеги, и она ей как-то сказала, что не получить высшее образование со стороны Маши было просто вредительством по отношению к советской власти. И тут Маша заявила, что высшее образование она получить не могла, потому что она «тугодум», и получать докторскую степень она потому не могла, зато она служит науке, стирая носки своем Сергею, причем вручную. Мама никак не могла понять, почем носки нельзя вместе с остальными вещами постирать в стиральной машине, как и трусы, но у Маши в этом отношении были очень жесткие принципы. То и дело она даже увольнялась с работы на год, получала пособие, и как-то призналась нечаянно, что работать ей не очень выгодно, потому что, когда она работает, Сергей дает ей меньше денег. Она пыталась ему внушить, что он обязан её содержать, потому что у неё нет детей, и некому о ней заботиться на старости лет. Она утверждала, что умеет воспитывать детей, и воспитала бы их так, что они бы стали профессорами, и обеспечили бы ей достойное существование. Но вот этот Сергей, когда она начала с ним жить гражданским браком был уже старым, у него были дети от предыдущих браков, и он не горел желанием заводить детей ещё, тем паче, с такой инфантильной особой, которая даже за его собакой приглядеть неделю не могла, пока он болел. В общем она агрессивно навязывала ему чувство вины за то, что у неё нет детей и на этом основании требовала от него все больше и больше денег. Ему было и не жаль денег на неё, он не обращал внимания на свой внешний вид, пил дешевый алкоголь, за комнату тоже не надо было много платить, дети были уже взрослые, а он успел как-то оформить две пенсии – российскую и латвийскую, да ещё подрабатывал нелегально на руинах авиационного завода. К этой Маше он относился, как к ребенку, о котором он обязан заботиться, хотя из-за её постоянных истерик, он иногда срывался и кричал, что из-за неё он ненавидит жизнь в целом.
Мама часто спорила с этой Машей о том, что при социализме на сто рублей в месяц не так уж и сладко жилось, без помощи родителей. А Маша жила на эту зарплату хорошо, только потому что была дочкой полковника, у которого был блат, была неплохая пенсия, по дому всем занималась её мама, а служительница науки только и делала, что моталась по курортам и санаториям, и рассказывала, как на Юге, где «воздух наполнен любовью», где она купалась голая в море при луне, где какой-то богатый армянин дрожащий от страсти, предлагал ей руку и сердце, но она решила служить науке дальше, вручную стирая носки и трусы пожилого авиаинженера. Пересказы моей мамы разговоров с этой своеобразной женщиной меня то забавляли, то утомляли.
Маша часто с гордостью напоминала моей маме, что дворничиха, увидев её с Сергеем, с облечением сказала, что она топтаная курица. Это было для неё как какое-то почетное звание, хотя она постоянно твердила о том, что все мужики сволочи, особенно какой-то бизнесмен, который начал ухаживать за ней в начале девяностых, а потом взял и исчез, а она уже приготовилась жить богато. Мама поинтересовалась, как она коммунистка-сталинистка, могла общаться с проклятым капиталистом. На это Маша сказала, что это была минутная слабость, ошибка, и в итоге оказалось, что капиталистам действительно нельзя доверять. Потом она сказала, что ей очень нравился врач иммунолог, хоть он и брал большие деньги за визиты, но он всегда тщательно ощупывал все тело. Мама говорила, что иммунологи не должны ничего ощупывать, но Маша только снисходительно улыбалась. Особенно маму возмутил её рассказ о том, как она ездила в санаторий в Беларусь, где все было, как при социализме. Маша говорила про «емкую» соседку по номеру, которая отвадила всех мужиков. Маме очень не понравилась тема рассказа, да и нецензурная характеристика соседки по номеру. Она не думала, что её коллега может быть такой распущенной и пошлой.
Как-то раз эта Маша заявилась к нам в гости с рулоном бывшего в употреблении линолеума, заявив, что советский линолеум был лучшим в мире. За столом, она без разрешения влезла своей вилкой в мамину тарелку, чтобы попробовать её диетическое блюдо. Мама заметила, что так делать неприлично, надо было хотя бы спросить, и Маша начала на повышенных тонах обвинять маму в том, что она невоспитанная, что она помнит, как она двадцать лет назад тоже так сделала. Потом она выхватила у меня ноутбук, и принялась хвастаться тем, что умеет обращаться с компьютером, зашла в Ю-туб и принялась доказывать мне, что я должен стать фанатом Рафаэля, потому что тот душка, потому что у него такие симпатичные глазки и вообще он богатенький. Объяснять ей, что лезть в чужой ноутбук нельзя я не стал, просто выключил его. И тогда она начал объяснять мне, как тяжело женщины переносят аборты, потому я обязан заниматься онанизмом. Я сказал, что уже давно ни с кем не сожительствую и не собираюсь этого делать впредь. Но она визгливо начала доказывать, что все я вру, что я вообще аморальный тип, потому что не хочу строить коммунизм, для её блага. Что я вообще вошь, потому что не хочу пожертвовать собой ради общего блага.
Из разговора с Машей я узнал о том, что советские ученые познали мир до конца и изобрели все, что можно изобрести, а все, что изобретают сейчас, это ненужные излишества. Потом она заявила, что не собирается работать на проклятых капиталистов, а если и работает уборщицей, то постоянно этих капиталистов наказывает, воруя у них моющие средства, туалетную бумагу и вообще всё, что можно унести. Наконец она сказала, что она честная, потому что не меняет своих убеждений с детства, и за это ей общество должно воздать. Я от скуки начал объяснять ей, что если человек не меняет своих убеждений, значит от не воспринимает новую информацию, не развивается, встает на пути прогресса, то есть не дает окружающим жить лучше и получается, что если бы все люди были честными, то они бы так и остались одни из видов обезьян. Это рассуждение её немного обескуражило, но она заявила, что развиваться было можно и нужно только раньше, но после начала строительства коммунизма уже нельзя. Меня этот изворот просто умилил. Тогда я подошел с другой стороны к её утверждению, спросил, что она думает о национал-социалистической рабочей партии Германии. Она начала отрицать то, что они были социалистами, что у них флаг тоже был красного цвета, назвала их фашистами, и заклеймила их позором. И тут я ей напомнил о том, что они вообще-то тоже считали, что мир познан практически до конца и не меняли своих убеждений до последнего. Тут она согласилась с тем, что они были честными, но просто ошибались, и она бы ими восхищалась, если бы они творили свои зверства ради социализма. Она вообще была, судя по её речам любительницей жестокости, ради правого дела.
Она у нас тогда засиделась допоздна, просила тетрадку и ручку, чтобы начертить график биоэлектрической активности мозга женщин и мужчин. Когда она уходила, накинула поверх одежды советскую солдатскую плащ-палатку, так что выглядела, как смерть. Мама спросила зачем ей эта плащ-палатка, ведь дождя нет и не предвидится, но Маша сказала, что это, чтобы её не кусали комары. Мама проводила её до трамвая и просила хоть в салоне снять капюшон, а то мужик её на остановке испугался, но та посмотрела на него презрительно, и сказала, что это его проблемы, если он кого-то боится, а ей это даже нравится, когда её боятся.
Мама объясняла Маше, что лучше ей в последние годы до пенсии активно поработать без перерывов, чтобы пенсия была побольше, а то Сергей уже старый совсем, да и пьет сильно, потому может скоро помереть, а её никто содержать не будет. Маша говорила, что Сергей лет двадцать ещё точно проживет, потому что летом ездит на море загорать, и у него в роду все были долгожители и не болели. Когда Маше исполнилось пятьдесят пять лет, она по совету своего Сергея решила принять российское гражданство, чтобы раньше выйти на пенсию. Мама объясняла ей, что лучше так не делать, что российская пенсия будет маленькой, что надо будет продлевать вид на жительство. Но Маша сказала, что Сергей умнее моей мамы, потому что он мужчина, потому она послушается его совета. Получив российское гражданство, она решила ещё получить инвалидность в Латвии, чтобы получать две пенсии сразу. Мама не представляла, из-за чего это тетке, которая и гриппом-то ни разу не болела могут дать группу инвалидности. Маша рассказывала ей всякие нелепости, про то, что ей положена инвалидность из-за того, что у неё слабый мочевой пузырь. Вообще Мала любила и не умела врать, вечно несла всякий бред. Но третью группу инвалидности она всё же получила, правда, каждый раз говорила какую-то новую нелепость о том, какой у неё диагноз. И какое-то время она всем хвасталась, как она ловко устроила свою жизнь, заявляла, что она ликует.
Ликование Маши продлилось недолго, всего пару месяцев, пенсии по инвалидности, присвоенной в Латвии, ей было не положено, потому что она же стала гражданкой России. Пенсия по старости у неё была очень маленькой, её не хватало и для того, чтобы заплатить за квартиру. Бесплатный проезд в городском транспорте ей был и так положен, как пенсионерке, единственное, что ей давала третья группа инвалидности – это бесплатное посещение выставок, музеев и скидки на билеты в театр. Но на этом её неудачи не кончились, неожиданно и скоропостижно скончался Сергей, оказалось у него был запущенный рак. Его родственники не стали даже выслушивать её требований платить ей алименты на том основании, что из-за Сергея у неё нет детей. Что-то она успела у него выклянчить, когда он умирал, обещала заботиться о его любимой собаке. На эту собаку она и у родственников деньги просила, но те ничего не дали и убедительно попросили её не попадаться им на глаза. Собаку она усыпила, конечно, ей очень не понравилось то, что она много ест и все грызет, да ещё и надо с ней гулять, и подбирать за ней кал, а то и оштрафовать могут.
Сбережения у Маши начали через год подходить к концу, хоть она и старалась ограничивать себя в еде и одеваться в то, что ей отдавали знакомые, за квартиру надо было много платить. Мама советовала обменять её двушку на однушку, чтобы меньше платить, ведь все равно у неё одна комната была забита всяким барахлом и заколочена наглухо. Но Маша очень боялась переезда, говорила, что такого потрясения не переживет. Да и она не могла перестать ходить по врачам и искать у себя болезни, причем записываться за полгода, чтобы пойти к специалисту бесплатно она не хотела, шла в срочном порядке, и платила достаточно много. И пришлось ей начать работать, сначала уборщицей, а потом и через рижское еврейское общество сиделкой для жертв холокоста. В итоге она наработала к шестидесяти пяти годам и на латвийскую пенсию, но тут из-за войны у неё начались проблемы с видом на жительство, пришлось ей все бросить и пойти на курсы латышского языка, чтобы сдать экзамен и остаться в Латвии. Не смотря на страстную любовь к Путину, ехать в Россию она не хочет.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Русские пенсионеры в Америке
Живу в США, сегодня захожу в русский магазин затариться гречкой и как обычно вижу наших людей постсоветского вида, которые в обычной жизни в Америке встречаются крайне редко. Например, представьте стереотипный образ «бати» или «тещи», вот такие персонажи там встречаются чаще всего.
На этот раз мое внимание привлекли три русские стереотипные бабки. Они ходили между витрин и никого не стесняясь перекрикивали друг другу:
- Семеновна, а ты шиповник-то взяла?
- Да взяла-взяла, куда ж мне без него то? Петровна, а ты крахмал-то нашла?
-Так где ж его взять? Пойди вот разбери..
Само собой, они были одеты как типичные бабки. Какие-то накинутые платки, нелепые шапки, очки и все остальные атрибуты. Честно, не представляю где можно найти такую одежду в Америке. Могу лишь сказать, что на фоне подтянутых местных бабок, а также остального американского контингента вроде чернокожих и латиносов, наши бабки моментально бросаются в глаза. Они просто не вписываются в обстановку. Это все равно, что увидеть африканца в русской деревне.
Ну и собственно кульминацией нашего совместного шопинга стала сцена на парковке. Я вместе с ними выхожу из магазина и двигаюсь к тачке, раздумывая про себя "Гдеж их помощь? Кто их домой-то повезет с кучей пакетов? Пешком тут идти некуда, да и автобусов здесь никаких нет".
Но три бабки взорвали мое шаблонное мышление, когда одна из них достала ключи и новенький джип Тойота Лендкрузер сделал "бип-бип". Бабки загрузили продукты, одна из них села за руль и они дружно уехали за горизонт, в то время как я остался стоять размышляя "А может и мне нужно было взять шиповник..? Да не, бред какой-то"
Мой телеграм
Вор по вызову
Эрнеста Михайловича на почте все любили. Особенно начальство. Директор всегда говорил: «Хороший ты мужик, Михалыч! Добрый, отзывчивый, вежливый, а главное — работящий! Вот именно потому нам с тобой будет прощаться очень тяжело. Но (ты сам понимаешь) молодая кровь с современной техникой на «ты». Леночка нам продуктивность повысит, а это главное для клиентов.
Эрнест посмотрел в сторону выпускницы парикмахерского лицея, которая уже полчаса искала провод от беспроводной мышки. Тяжело вздохнув, расписался в заявлении на увольнение.
Все провожали Михалыча со слезами на глазах, особенно новенькая Леночка. Михалыч стажировал ее месяц, но так и не смог объяснить последовательность ctrl+c и ctrl+v, а от слов Microsoft office Леночку до сих пор трясло. Последний раз, когда она попыталась поменять шрифт, у всего района отрубился интернет и погорели блоки питания.
Эрнест имел колоссальный опыт длиной в сорок лет. Был воспитан до омерзения и образован, всегда выглажен, причесан, напоминал классические жигули, которые тридцать лет стояли в гараже и были в полном исправном состоянии: родная краска, оригинальные детали. Только вставь ключ в зажигание и аппарат будет работать как часы. Но кому какое дело до классики, когда в салонах полно новеньких иномарок?
На собеседованиях Эрнесту вежливо отказывали, грубо называя дедушкой, но он не унывал и каждый раз с надеждой шел оббивать новые пороги. Но в один прекрасный день пороги закончились.
Примерно в то же время стали заканчиваться и деньги. Выхода оставалось два: воровать или просить милостыню. Честный и порядочный Эрнест отстоял от звонка до звонка неделю (с перерывами на чай из термоса) в подземном переходе, но ничего так и не заработал.
Ответственный работник заходил на пост (как и полагается человеку, работающему с населением) всегда опрятный — лучший костюм был выглажен и пах парфюмом, прическа уложена, а ботинки начищены. Эрнест просто не мог выглядеть иначе на людях. Гордо протянув руку, прямой как лом, он молча ждал подачек, словно нес службу в кремлевском карауле. На его фоне местные попрошайки выглядели как ветераны-погорельцы, у которых только что забрали всех котят. Они неплохо поднялись за время работы Михалыча, но делиться с ним не хотели, а когда Эрнест ушел, тоже очень расстроились.
Оставалось воровство. Эрнест тяжело вздохнул и пошел выбирать инструмент в магазине, где у него есть скидочная карта. Там его проконсультировали, какой фомкой лучше вскрывать двери, а также продали по акции перчатки и бахилы.
Грабить Эрнест решил недалеко, на соседней улице. Он всегда мечтал работать рядом с домом.
Пообещав самому себе, что все награбленное вернет с пенсии, мужчина вышел на дело.
Найдя нужную дверь, Эрнест потратил около сорока минут на то, чтобы ее вскрыть. За это время он успел поздороваться со всеми соседями и даже помог донести матрас одной женщине на верхний этаж.
Как только вор проник в квартиру, его тут же встретил местный кот, который жался к его ногам и жалобно мяукал. Эрнест прошел на кухню, но, не обнаружив кошачьей еды, быстренько сбегал в магазин и купил на последние деньги три влажных пакетика.
Как только пушистый был накормлен, Михалыч зашел в комнату, где его чуть не хватил приступ. Посреди зала стояла гладильная доска, а на ней утюг, который забыли выключить из сети. Вся комната пропахла раскаленным металлом. Выключив прибор, Эрнест бросился к балкону, чтобы проветрить помещение. Там он увидел несколько горшков с цветами, которые загибались от жажды. Набрав воды, Эрнест напоил бедные цветы и вернулся в комнату.
Квартира была заставлена дорогой техникой. Глаз Эрнеста упал на телевизор, который был размером с него самого. Михалыч поколебался, но брать его не стал, мало ли — разобьет по дороге, потом не расплатишься.
На столе лежал упитанный конверт, на котором числился адресат без индекса. Эрнест знал на память более сотни индексов и быстро вписал нужный, оставив свои отпечатки на шариковой ручке. Затем прикинул вес конверта на руках и приклеил три марки, которые всегда носил с собой.
Из денег Михалыч нашел пачку евро. Но понимая, что ими нигде не расплатишься, решил оставить наличные на месте.
Единственным украшением были два обручальных кольца в вазочке. Эрнест потянулся было к золоту, но потом одернул руку. Только ЗАГС может лишить людей таких вещей, пусть и условно.
На полке он заметил пивной стакан с мелочью. Потратив некоторое время, Эрнест насчитал пятьсот рублей. Этого вполне могло хватить на какое-то время. Но желудок сводило от голода, и мужчина двинул на кухню. Там на разделочном столе он обнаружил неразобранные пакеты с овощами, мясом и рисом. Эрнест сварганил целую сковороду своего фирменного ризотто и, съев небольшую порцию, вымыл свою тарелку вместе со всей посудой, что была в раковине.
Перед уходом Эрнест Михайлович оставил записку, в которой написал следующее:
«Глубоко сожалею, что вынужден был вас ограбить. Обещаю, что верну все, как только будет такая возможность».
В конце поставил подпись, дату, инициалы и оставил номер телефона, на который можно прислать счет за съеденные продукты.
Вечером у Эрнеста случился приступ совести. Он не мог сидеть, не мог ходить, не мог спать. Мужчина ненавидел себя за содеянное, обещая молчаливым стенам утром отправиться в полицию с поличным. Но внезапное смс отменило явку с повинной.
С незнакомого номера Эрнесту пришло следующее:
«Добрый вечер. Скажите, не могли бы Вы приходить нас грабить три раза в неделю — по вторникам, четвергам и субботам? Предлагаю оплату в полторы тысячи за ограбление, деньги оставим там же, в стакане».
Ошарашенный подобным Эрнест тут же согласился, хоть и не понимал смысла.
Через две недели его жертвы сообщили своим друзьям о том, что их постоянно грабят, и те тоже попросились к Эрнесту в график. А потом появились еще другие и третьи. У Эрнеста почти не было свободного времени, грабежи были расписаны с утра и до поздней ночи. Иногда ему приходилось даже кого-то передвигать или записывать на месяц вперед. Через год Эрнест Михайлович ушел в отпуск, чем сильно расстроил своих жертв.
Он стал самой знаменитой криминальной фигурой в городе и ему срочно нужно было расширяться. Благо в его старом почтовом отделении начались массовые сокращения по возрасту. Эрнест звал всех к себе. Но брал на работу только честных и порядочных воров, а главное — трудолюбивых.
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Сто восемнадцатый день рождения
Иван Иванович проснулся. В принципе день уже начинался неплохо. Когда тебе исполняется сто восемнадцать лет, проснуться — считай достижение. Первым делом шёл техосмотр: разомкнул левый глаз — работает, затем правый — замутнён. Промыл, закапал — как новенький. Согнул всё, что гнётся, что не гнётся — смазал. Проверил передний и задний ход, провёл диагностику шеи. Убедившись, что всё поворачивается и хрустит, сделал два притопа, три прихлопа и начал новый день.
В восемь часов по расписанию ему звонили из Пенсионного фонда:
— Лидочка, здравствуйте, — прохрипел радостно в трубку именинник.
— И вам здрасти, Иван Иванович, — грустно поприветствовала его Лидочка, — как ваше самочувствие?
— Не могу жаловаться, — улыбался в трубку старик.
— Очень жаль, Иван Иванович, мне из-за вас уже пятый выговор в этом году! Сегодня тридцать лет, как вы перестали получать накопительную пенсию и перешли на государственную!
— Ну, простите. В этом месяце, я слышал, повышение?
— Да, повышение… — голос её сделался совсем печальным как у Пьеро, — а вы, часом, нигде не стороне не подрабатываете?! — решила она попытать удачу.
— Нет, к сожалению, денег мне хватает с головой.
— Жаль… Всего вам…— она не закончила фразу и положила трубку.
В девять часов Иван Иванович садился завтракать со своим праправнуком, который с ним не жил, но всегда открывал дверь своим ключом. Зайдя внутрь, он обычно первым делом занимался замерами. То кухню померит, то ванну. Потом сидит — высчитывает материалы, прикидывает стоимость работ, рисует мебель.
Сегодня пришёл без рулетки — забыл.
— Возьми на серванте, — предложил Иван Иванович, — от твоего деда ещё осталась, — грустно хихикнул он и налил заварку в чайник.
Мужчина лишь тяжело вздохнул и сел есть знаменитую яичницу прапрадеда.
В десять часов старик вышел покурить у подъезда.
— О! Иваныч, опять смолишь! А ты в курсе, что курение вызывает…— сосед осёкся, глядя на вполне себе живого старца, который курить начал в том возрасте, когда обычно помирают от того, что «вызывает».
— А мы вот в Москву собрались сегодня.
— А чего там делать?
— Покатаемся на метро, сходим на Красную площадь, на Ленина посмотрим, пока не закопали.
— А чего на него смотреть-то, Ленин как Ленин.
— А ты сам-то видел его?
— Да, он как-то приезжал к нам в село.
— В гробу?!
— Нет. В купе.
— Слушай-ка, а тебе сколько лет вообще?
— Восемнадцать исполнилось, — жевал старик губами фильтр.
— Да иди ты!..
— Ну да, я на второй срок остался.
— Ну, с совершеннолетием тебя тогда!
— Спасибо, — с этими словами Иванович возвратился домой.
В одиннадцать позвонил директор МТС и слёзно просил сменить тариф. Тот, на котором сидел Иван Иванович, существовал уже лишь из-за него одного и в пересчёте на современные деньги ничего не стоил, даже наоборот, МТС ему немного доплачивал.
В полтретьего по видеосвязи набрал старый друг и сказал, что к нему пришла какая-то странная женщина в чёрном и с триммером в руках.
— Подавленная какая-то, вся на нервах. Спрашивала, как у тебя дела, и почему ты не отвечаешь на её звонки? Почему не читаешь сообщения в WhatsApp. Просила о встрече. Плакала, истерила, оставила визитку и… Походу триммер, — показал он на инструмент в углу.
В пять часов Иван Иванович появился в магазине. В день рождения гипермаркет предоставлял скидку, равную возрасту. Иван Иванович взял торт, килограмм бананов и широкоформатный телевизор. На сдачу он вызвал такси и грузчиков.
В семь часов позвонили из морга и попросили забрать, наконец, свой страховой полис и тапки.
В восемь приехали гости, Иван накрыл на стол, включил новый телевизор, разлил вино. Тосты были очень скупые. Гости не знали, чего желать, потому просто вставали по очереди.
В десять часов приехала полиция, чтобы попросить вести себя потише, так как за стеной живут пожилые люди. Дверь им открыл именинник, вызвав у стражей порядке парадоксальный сдвиг восприятия.
Спать Иванович лёг ближе к полуночи, когда изнуренное празднеством большинство гостей разъехалось по домам и больницам. Улыбнувшись в пустоту, он снял с пальца и положил под подушку волшебное золотое кольцо, которое все эти годы продлевало ему жизнь. На нём мелкими буквами была выгравирована магическая надпись, сделанная по заказу жены перед её уходом: «живи за нас двоих». Так он и делал.
Александр Райн
Александр Райн
Другие работы в социальных сетях:
группа в вк https://vk.com/alexrasskaz
Продолжаю вести наблюдение: отец надумал уйти в запой
В продолжение вчерашнего поста: https://pikabu.ru/story/fleshbeki_iz_detstva_blin_6874441
Для начала исправленная информация. Отец на самом деле не пил лет 6-7, думаю. Потому что примерно столько времени топчет землю наша текущая собака. Вспомнил, что щенка отец в своё время принёс подвыпившим. Соответственно, и первый мамин инсульт произошёл когда-то тогда же. Бесспорно, мамины болячки - заслуга отца. Да, забыл сказать также, что мамы с нами уже год как нет, умерла в апреле 2018-го. Хорошо, что она этого не увидит.
Оказывается, отец вчера так накидался с одной лишь бутылки вина. Я уж думал, фунфыри свои самопальные распечатал. К вечеру горючее закончилось, и ему захотелось сгонять в магазин за ещё одной бутылкой вина. Зачем-то он решил спросить у меня разрешения. Я аж в себя поверил. Думаю, а вдруг он меня таки послушает.
- Нет уж, - говорю. - Сиди, трезвей. Тебе завтра на работу.
На это он выдал следующую вещь.
- У меня там в чулане чекушка водки есь, сорок градусов. А ещё фунфурики из 95% спирта. Но я их не хочу, уж больно крепкие... Магазин закрывается в десять. Ну так вот, если я туда до десяти не успею, я ж ведь водку открою.
Ну и иди на&%@ зачем тогда спрашивать? Коль захотел потерять всё, вперёд и с песней!
Сгонял он за вином, посидел до полуночи на кухне, попутно ремонтируя там шо-то шуруповёртом, и потом пришёл в зал смотреть телевизор. Время полночь, говорю, погнали спать. Ладно, вырубили телевизор, легли.
Когда я проснулся, он уже был в неадеквате. Так что последние надежды на то, что он всё-таки тормознёт, развеялись. Например, звонит мне с кухни, я сбрасываю. Пришёл в зал, снова набирает меня, наблюдает, как я скидываю вызов и говорит.
- Трубку возьми! Хоть одно слово скажи. Знаешь, сколько это одно слово значит? Дома ты, или не дома, а если не дома, то мне на@#$ не интересно, где ты!
Потом пошёл в медпункт, захотел взять больничный дней на 10. Ага, столько он планирует кутить, значит! Но шо-то мне подсказывает, что у него будет серия запоев, как в лучшие его годы. Дней 10-15 непрерывного бухича, потом несколько дней перерыв, и по новой. Ну, окей, я всё равно сваливаю отсюда в понедельник. Сестру его жалко, соседей, продавцов магазина, вахтёров моей общаги (если в город заявиться в таком состоянии надумает) и всех прочих, к кому он будет приставать под белочкой.
В понедельник-то вместе ехать хотели, но теперь брать его с собой я не хочу.
Флешбеки из детства, блин!
Отец раньше был большой любитель выпить. Остановился лет десять назад только, когда маму первый инсульт шарахлнул.
Нашёл нормальную работу - тогда в нашем регионе открылся мясокомбинат. По сей день работает там.
В этом году ему исполнилось 55 лет. Он нашёл лазейку, как выйти на пенсию прямо сейчас, и, собственно, вышел.
Когда ему принесли первую пенсию, радости было полные штаны. На следующий день позвал родственников, собрал стол, купил одну бутылку вина. Однако, никто пить не стал, так что бутылка осталась нераспечатаной.
На следующий день после работы ему захотелось проставиться перед коллегами. Купили бутылку вина, распили по дороге. Не знаю, пил ли с ними отец, не заметил. А вот сегодня!..
Сегодня у него выдался выходной - завод на профилактику встал. Пошли, значит, к соседям, помочь шкаф перенести. Перенесли, и отец в шутку им сказал - мол, бутылка вина осталась, мне она не нужна, так что заходите в гости, напою.
И вот, пришли они к нам домой и начали эту бутылку утилизировать. Отец ещё свои креплёные заготовки из медицинского спирта достал на дегустацию (эти фунфурики он бодяжил на случай, если надо будет нанять какого-нибудь местного батрака-алкаша). Там, с ягодами всякими, с хлебными корками. И сам тоже начал активно принимать на грудь. Слышу через стенку, как меняется его голос, и такая "ностальгия" накрыла. Ну, думаю, всё, peace death.
Дальше - ещё веселее. Соседи ушли, а отцу не хватило. Видимо,начал свои же фунфури подсасывать. Было заметно, что сначала он был чутка поддатый, затем отошёл, потом снова окосел, а вечером жахнул от души, что аж еле ходит.
Несколько часов сидел с задумчивый видом на кухне, видимо, охреневая от того, что сотворил. Сейчас лёг спать. Что выпил, не признаётся, но косвенно подтверждает: "Ты меня завтра попридержи, и усё нормально будет!" Да-да-да, слышал я уже это лет 10-20 назад. Но хотелось бы верить, что завтра он не продолжит. Завтра с вечера ему ещё на работу пилить.
Конкурс для мемоделов: с вас мем — с нас приз
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689