«Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего потребны люди твёрдые, добрые и весёлые».

Петр I.

Страшное это место. Очень страшное. Это место, в котором в огромном количестве сосредоточены страшные несчастья, бесконечные страдания, затившаяся немеряная злость, низменные происки и интриги, сплетни, тщеславие и прочие прочие грехи, присущие роду человеческому. Страдают здесь все. И арестанты, и сотрудники. Но но лишь каждый страдает по-своему, в меру своих душевных и физических сил.

***

Он был веселым, хитроумным и просто бесконечно смелым, безбашенным, за что и не был любим начальством. Всегда умел найти подход к любому арестанту. Этакий Глеб Жеглов, только моложе. Мы познакомились с ним в первый день моей службы в этом изоляторе. Он пришел ко мне с жалобой на здоровье.

— Уши заложило. Не слышу толком уже третий день.

— Ну, давай, посмотрим, — предложил я.

При осмотре я обнаружил у него в обоих слуховых проходах серные пробки.

— Кем служишь?

— Оперативник.

Я рассмеялся.

— Что?

— Глухой опер. Забавно.

— И не говори, — тоже рассмеялся он.

— Пробки там у тебя. Промывать будем?

— А ты умеешь?

— Обычным людям, да. Операм ещё не промывал. Надо попробовать!

Мы засмеялись.

— Измайлов, — улыбаясь, протянул он руку для знакомства. — Саня.

— Березин, — пожимая ему руку, ответил я. — Дима.

Уши ему я промыл без особых проблем и сразу же, за пять минут.

— Я сейчас слышу, как собаки на запретке лают! — радостно говорил он, вытирая уши ваткой. — Спасибо!

— Да не за что, — отвечал я. — Обращайся, если что. И палочками ушными в уши не лазь никогда.

— И ты, если что, обращайся, — сказал он. — А почему нельзя палочками уши чистить?

— Потому что только хуже сделаешь. Затрамбуешь пробку ещё глубже, да так, что потом штопором её доставать надо будет.

— А как тогда чистить?

— Не чистить, а мыть надо, когда в душ идёшь. Вот сколько мизинец в ухо влазит, столько и надо совать.

Несколько месяцев я присматривался к этому человеку, пытаясь рассмотреть скрываемые им отрицательные качества его характера и мировосприятия, но так и не увидел. Напротив, чем больше я его изучал, тем больше приходил к выводу, что мы с ним схожи. Он, так же, как и я, категорически не переносил угодливость и заискивание к неадекватному начальству. Не переносил явную несправедливость, не страдал тщеславием, а с любым заключенным, будь то авторитет или уборщик, разговаривал одинаково, на равных. А что же касалось предотвращения каких-либо происшествий или, не дай Бог, преступлений в следственном изоляторе, то лучшего сотрудника, который бы справлялся с такой работой, я не встречал ни до, ни после. С Саней мы стали друзьями и поддерживаем связь по сей день.

Как-то в СИЗО привезли новенького. Это был бомжеватого вида мужичок лет сорока пяти-пятидесяти. Меня вызвали на сборное отделение, чтобы я провел первичный осмотр этого арестованного. Как ни странно, но, несмотря на выраженную неопрятность арестованного, вшей на нем я не обнаружил. Зато на обеих кистях его рук были какие-то травмы. На первый взгляд они были похожи на ожоги. А если у прибывающих обнаруживаются какие-либо травмы, то, во-первых, надо оказывать соответствующую медицинскую помощь, а во-вторых, травмы в обязательном порядке регистрируются с отметкой в ЖРИПе — журнал регистрации информации о происшествиях. С самого травмированного берется объяснение — где и при каких обстоятельствах он получил эту травму. Делается это для того, чтоб исключить либо подтвердить какую-то преступную составляющую этой травмы. Может быть, его в райотделе или на ИВС паяльником пытали, а может быть, он сам обжёгся, когда краденую картошку в костре запекал.

— Что это у тебя за ожоги? — спросил я. — Это он тебя паяльником пытал, что ли?

Я указал на полицейского, который его доставил.

— Не-е, — протянул арестованный. — Это я об кондиционер отморозил.

— Какой кондиционер?

— Да ночью позавчера...

— Ну?

— Ну, у магазинов блоки кондиционеров же на улице, а трубки у них алюминиевые, вот я и полез, чтоб трубки отломать и сдать их...

— А деньги пропить! — подхватил я.

— Какие деньги? Сразу на "фунфурик" у барыги выменять!

— Ясно. И что дальше?

— Ну что-что. Отломил трубку, она мне холодом каааак пшикнет! Вот и обморозился.

— Ясно. За это и посадили?

— Не. Попал за другую кражу.

Я сделал на руки арестованного асептические повязки, заполнил акт осмотра на наличие телесных повреждений. Арестованный написал объяснение, где вкратце расписал своё ночное приключение. Дежурный это объяснение вложил в личное дело.

Через несколько часов ко мне в кабинет зашёл Измайлов.

— Слушай, так легко я еще ни одной кражи не раскрывал, — сказал он. — Не выходя из кабинета.

— Не понял, — сказал я. — Что случилось-то?

— Ты принимал того новенького, у которого руки обожжённые?

— Ну.

— Читал его объяснение по поводу того, где он получил травмы?

— Не читал. Он мне сам сказал, что от кондиционера трубки отламывал.

— Во-во! А заехал он за то, что в магазине бутылку коньяка украл. Его, может быть, и не посадили бы, но он рецидивист, да ещё и под админкой и условкой.

— Ну и что?

— А то, что трубки от кондиционеров у всяких Магнитов и Пятёрочек уже не впервые отламывают.

— Я не знаю. Не интересовался, — сказал я, всё еще не понимая, к чему клонит Измайлов.

— Да, он своим объяснением, по сути, явку с повинной написал!

Теперь наконец-то пазл сложился.

— Кхм..., — усмехнулся я.

— Дошло?

— Теперь да, — ответил я. — Опер ты, что с тебя взять?

— А он ещё и "отрицалово включил", отпирается. Не возьму, говорит, я на себя кражу трубок кондиционера!

— И что, теперь ему ещё срок добавят? — спросил я.

— Да у него по делу штук двенадцать эпизодов мелких краж. Так что одной больше, одной меньше, большой роли не сыграет.

— Понятно, сам себе яму выкопал он, значит.

— Вот я и говорю, что кражу раскрыл, не выходя из кабинета.

Заехал — имеется ввиду попал в тюрьму.

"Админка" — административный надзор. Назначенный судом надзор за освобожденным из мест лишения свободы на определенное время. Во время административного надзора имеются определенные ограничения прав и свобод (например, запрещено появляться в общественных местах после 21⁰⁰ и т.п.)

"Условка" — условное осуждение.

***

Во время утренней проверки на посту первоходов я обратил внимание на одного молодого арестованного. Скорее всего, он совсем недавно попал в следственный изолятор, потому что в прошлую смену я его не видел. Ему было около двадцати-двадцати двух лет. Вид его был хмурый, цвет лица бледный, даже какой-то серый. Взгляд тусклый, безразличный. Видно было, что гложет его глубокая скорбь, безвыходность. Так смотрит человек, уровень безразличия которого достиг таких пределов, что даже смерть не страшит его.

"Запугали? В карты проиграл? Денег должен? Дома что-то случилось? Психбольной?— перебирал я в голове варианты. — Молод он еще совсем, чтоб таким взглядом на мир смотреть. Он ведь явно что-то с собой сделает. Вскроется, повесится".

— Ты чего такой серый? — спросил я у него. — Болит что-то?

Паренёк посмотрел на меня своим безразличным взглядом.

— Вы кто? — спросил он тихо.

На мне был надет белый халат, на плече висела сумка с медикаментами, в руках был блокнот, в котором я делал заметки.

— Я так и знал, что ты меня не узнаешь! — сказал я. — Вот говорил же начмеду, что пустая трата времени эти переодевания в халаты! Доктор я! Видишь, в халат медицинский нарядился специально, а ты всё равно не знаешь, кто я. Поэтому я у тебя и спрашиваю: болит у тебя что-то?

Где-то глубоко-глубоко во взгляде паренька искоркой мелькнула надежда.

— Ну? — увидев эту искорку, тут же среагировал я.

Я понимал, что здесь, при чужих, да еще и злых людях, не особо-то он и сможет разговориться, но мне всего лишь надо было, чтоб он сказал, что у него действительно что-то болит, чтоб все слышали. А дальше уже моё дело, как мне его разговорить.

— Да, доктор..., — наконец-то ответил он. — Я болею.

Мой план сработал.

— После проверки вызову тебя на прием.

— А можно сейчас? — вдруг с нескрываемым испугом но надеждой в голосе, попросил он.

— Что "сейчас"?

— На приём...

— Сейчас проверка идёт. Я же не могу её оставить.

Вышедшие из камеры арестанты с нескрываемым любопытством слушали наш диалог.

— Да он не болеет! — вдруг сказал один из них. — Пусть в хату заходит! Я его сейчас подлечу!

Это был тот самый арестант, что подбросил крысиный хвост в тарелку с супом во время инспекторской проверки. Несколько присутствующих сокамерников хмыкнули. Кто равнодушно, кто злобно.

— А я не с вами разговариваю, — тут же среагировал я. — Если мне понадобится от вас какая-то информация, то я обращусь.

Теперь причина хмурого состояния того паренька стала ясна — у него какие-то проблемы в камере с арестантом, которого я окрестил Крысиным хвостом. Какие у него проблемы, мне ещё предстояло выяснить.

— Ну, пойдём в медчасть, раз такое дело, — сказал я.

Оказавшись у меня в кабинете, паренек снова замкнулся.

— У тебя в камере проблемы? — спросил я.

Он опустил взгляд в пол.

— Говори, не бойся.

— Мне "малявку" передали..., — наконец решился он ответить. — Требуют с меня деньги.

— За что?

Парень снова замкнулся.

— В карты проиграл? На воле что-то натворил?

— Меня убьют..., — не отрывая глаз от пола, сказал он.

— Так, погоди. Никто тебя не убьёт, — сказал я и потянулся к телефону. — Сейчас я позвоню одному человеку, он придёт, и ты с ним более подробно пообщаешься. Хорошо?

— Какому человеку? — перепугался парень.

— Не переживай, человек хороший. С плохими я не общаюсь. А если и приходится с плохими разговаривать, то ты же видел, как там, на продоле я их отшивал. Не бойся!

Трубку телефона подняли после первого гудка.

— Измайлов! — ответили мне.

— Березин, — ответил я.

— Ты у себя?

— Угу.

Измайлов положил трубку.

О том, что в изоляторе все телефонные разговоры прослушиваются, знали даже тараканы, поэтому задолго до описываемых мной событий мы с Александром разработали свою систему общения, в которых были слова-сигнализаторы, что надо встретиться и переговорить с глазу на глаз.

В кабинет Саня зашёл через несколько минут.

— Вот ключ от кабинета, — сказал я, — Закроешь, как закончите. А мне надо на проверку.. Там больные, а некоторые болеют.

Проблему арестованного Александр решил. Парень спокойно досидел свой срок и освободился. Я, понимая, что есть какие-то оперативные соображения, не особо интересовался у Александра, кто и за что хотел убить того молодого арестанта. Лишь по прошествии нескольких лет, когда мы с Саней у меня в гараже ремонтировали его автомобиль, сам рассказал мне, что тот паренёк, как сейчас часто присуще молодёжи, решил заняться легким заработком. Нашел в интернете объявление, "устроился" на работу, но на второй или третий день своей "работы" попался в руки правоохранительных органов. Попался с "грузом", который изъяли и использовали в качестве улики. Когда его привезли в СИЗО и сокамерник по кличке "Крысиный хвост" прознал про обстоятельства уголовного дела, то решил на этом подзаработать. Он придумал легенду, что про тот "груз", с которым попался паренёк, спрашивают "серьёзные в уголовной среде люди", и что надо вернуть за него деньги. А главное, паренек испугался и пообещал всё вернуть. Но с каждым днём эта сумма увеличивалась, потому что "счетчик ти́кает".

Страшное это место. Очень страшное...

P.S.:

8 мая отмечается День оперативного работника уголовно-исполнительной системы.

Саня, я знаю, что ты читаешь мои истории, поэтому, пользуясь случаем, я поздравляю тебя с твоим профессиональным праздником. Ты лучший человек, с которым по воле судьбы мне пришлось столкнуться в столь страшном месте во время службы.Оставайся честным всегда!

С уважением, фельдшер.

P.P.S.:

«Ты поймёшь, как будет нужно,

Где предательство, где дружба,

Где карьера, а где служба,

И как сердце безоружно,

Как обманчива наружность,

Сколько звёзд и сколько лычек, Сколько лиц, личин, обличий,

И как мало в нас различий...»

группа "Конец фильма"

"Юность в сапогах"

Источник.