Последний протокол
Три дня и три ночи лаборатория гудела, как улей. Доктор Лидия не выходила из стерильного блока, спала урывками на жёстком диване, пила воду из одноразовых стаканчиков. На столе росла гора пробирок с неудавшимися образцами. На экране мелькали молекулярные модели — одна за другой, всё ближе к цели.
Всё началось со звонка: вспышка неизвестного заболевания, высокая летальность, нужна помощь. Теперь, глядя на последнюю пробирку с прозрачной жидкостью, она понимала — это была не работа, а гонка. Со смертью.
Она проверила данные в последний раз. Сыворотка стабильна, активность подтверждена. Отправила отчёт в комитет Минздрава, запросила разрешение на экстренное применение. Ждала двадцать минут — срок небольшой, но показавшийся вечностью.
Разрешение пришло с жёсткими условиями: строгий контроль, мониторинг, отчёты каждые шесть часов. Но — разрешили. Она нажала кнопку, отправив первую партию в зону поражения.
И тут в лаборатории воцарилась тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Только сейчас она почувствовала усталость — ныли кости, веки слипались, в висках стучало.
Она вышла. Не домой, не к коллегам — просто на улицу, без цели. В парке моросил холодный дождь. Она села на мокрую скамейку под деревом, достала смятый батончик. Руки дрожали.
Вдалеке, за пеленой дождя, играли дети. Их смех доносился приглушённо, будто из другого мира. Лидия откусила кусочек, но не почувствовала вкуса. Внутри была пустота — не радость, не облегчение, а тишина. Как будто мотор, годами работавший на пределе, наконец заглох.
Дождь смывал пот с лица. По щекам текло что-то тёплое — она не сразу поняла, что это слёзы. Не от горя. Оттого, что груз ответственности, давивший трое суток, вдруг растворился. Ушёл в землю вместе с дождевой водой.
Где-то её искали, чтобы поздравить. А она сидела здесь, под дождём, и знала: её победа не в аплодисментах. Её победа — в этих детях, что продолжают играть. В тех, кто завтра проснётся.
Она закрыла глаза. Дождь стучал по листьям, дети смеялись, а где-то далеко врачи уже получали флаконы с сывороткой и начинали работать по её протоколу.
Лидия улыбнулась. Впервые за семьдесят два часа она могла просто жить. Сидеть. Мокнуть. И знать, что сделала всё, что могла.
И этого было достаточно.
Чистый лист
Алекс сидел перед экраном в последний раз. Десять лет жизни — целое десятилетие — были вложены в этот лабиринт из кода, шифров и невидимых стен. А теперь ему предстояло нажать одну клавишу и стереть всё до последнего байта. Он знал, что бывает с теми, кто так много знает. Исчезновение казалось милосерднее прочих вариантов.
Пальцы привычно застучали по клавишам. Архивы, каналы, базы — всё рассыпалось в цифровую пыль. На мониторе гасли огоньки один за другим, будто гаснут окна в небоскрёбе ночью. Когда осталась лишь спокойная пустота, он вынул флешку, холодную и лёгкую, и разбил ноутбук тяжёлым слесарным молотком. Осколки экрана упали в чёрную воду реки без всплеска.
На улице было три часа. Ночь, мокрый асфальт и фонарные круги на тротуаре. Он шёл, не думая о маршруте. В кармане звенела мелочь. Зашёл в ярко освещённый магазин у вокзала, купил кусок пиццы и бутылку шипучей воды. Кассир взял деньги, не взглянув ему в лицо.
Он вышел и пошёл дальше, разворачивая тёплую бумагу. Ел медленно, почти не чувствуя вкуса. Свобода пахла дождём, бензином и подгорелым сыром. Не было ни звонков, ни заданий, ни необходимости оглядываться. Только ночь и собственные шаги, отдающиеся в полной тишине.
Свобода оказалась простой и лёгкой, как стёртый диск. Ни планов, ни долгов, ни прошлого. Одно чистое, ничем не занятое пространство завтра.
Он дошёл до моста, остановился у перил. Внизу текла та же вода, что унесла осколки его старой жизни. Завтра не нужно будет просыпаться в строго определённый час. Завтра можно будет просто быть. Кем — он пока не знал.
Алекс сделал последний глоток воды, смял бумагу и пошёл в сторону спальных районов, где в окнах уже гасили свет. Пустота внутри была не страшной. Она была просто новой.
Сундук
Комната была пуста. Год хлопот, беготни с бумагами, разбором вещей — всё это осталось позади. Стоял лишь старый сундук из тёмного дерева с массивным бронзовым замком. Ключ от него Анна всё это время носила в маленькой шкатулке. Мать, отдавая её в последний день, сказала тихо и чётко: «Откроешь, когда со всеми делами управишься».
Анна подошла к сундуку. Повертела холодный ключ в пальцах и вставила в замочную скобку. Щёлк.
Внутри, на дне, лежала небогатая связка писем, перетянутая бечёвкой. На верхнем конверте был незнакомый, твёрдый почерк: «Анне. Лично». Дата стояла через месяц после того, как отец, по словам матери, погиб.
Она опустилась на пол у сундука и развернула первый лист.
«Дорогая Анна, я не предавал вас. Меня обманули, я должен был уехать, но я ищу способ вернуться. Пишу на почтамт, пока не знаю вашего адреса. Если ты это читаешь, знай — я всегда любил вас».
Письма шли с перерывами. Иногда по нескольку в год, иногда — одно за два года. Он описывал свои поиски, пустые запросы, надежду, что хоть одно письмо найдёт их. Он не знал, где они, сменили ли фамилию. Знало только её имя.
Анна перебирала листы, и перед ней вырастала иная история. Не внезапная смерть, а долгое, упорное молчание. Мать не горевала. Она хранила эти конверты, аккуратно забирая их с почты, и ни словом не обмолвилась. Хранила здесь, в этом сундуке, как улику против самой себя.
Руки у Анны задрожали. Всё, что было её жизнью, оказалось карточным домиком. Она встала, сунула письма в карман пальто и вышла из квартиры, не оглядываясь.
На остановке села в первый подошедший автобус. Куда ехал — не важно.
Конечная оказалась у старого причала. Ржавые цепи, облупленная скамья, чайки. Анна пошла по берегу. Сначала быстро, почти бегом, потом медленнее. Потом остановилась и закричала. Кричала в ветер, пока не сел голос. Потом плакала беззвучно, а солёные капли падали на песок.
А потом наступила тишина. Не давящая, а пустая и светлая. Она села на камень, обняла колени и смотрела на море. Волны накатывали ровно и безучастно, смывая следы на песке.
Груз незнания был снят. Правда оказалась тяжёлой, но теперь она знала её. Что делать с этой правдой — искать ли отца, пытаться ли понять мать, — это был уже вопрос завтрашнего дня. А сейчас нужно было просто сидеть и смотреть, как вода уходит в серую даль. И в этом было странное, непривычное облегчение.
Штурмовики ВС РФ рассказали подробности освобождения Доброполья
Бойцы 37-й гвардейской мотострелковой бригады группировки войск «Восток» в ходе наступления в Запорожской области накануне освободили село Доброполье (не путать с одноименным населенным пунктом в ДНР). Оно расположено на восточном берегу реки Гайчур к северу от Гуляйполя, бои за освобождение которого в данное время продолжаются.
Наши штурмовики рассказали о том, как происходило освобождение этого хорошо подготовленного противником к обороне населенного пункта. Соответствующее видео опубликовано в официальных каналах Министерства обороны России.
Наступление на Доброполье развивалось с двух направлений. Это лишило обороняющегося противника возможностей для маневра. Наши подразделения продвинулись вдоль берега реки Гайчур и взяли под контроль крупный оборонительный узел ВСУ площадью более 18 квадратных километров. На подступах к укреплению врага наши бойцы преодолели инженерные заграждения: противотанковый ров, взрывные и невзрывные барьеры, «зубы дракона», которые для пехоты препятствия не представляют.
В результате маневров наших бойцов с двух направлений противник, явно уверовавший в неприступность своих позиций, был вынужден оставить часть укреплений без попыток организовать оборону. Если говорить простым языком, то украинские боевики просто сбежали.
Российский штурмовиков с позывным «Шрам» рассказал об одном из эпизодов боя за Доброполье:
Входили, закреплялись, ждали поддержку. Когда выходили на опорник, был контакт, завязался бой. Я был гранатометчиком, зарядил свой гранатомет, повредил ему (противнику) БК, одного убил. Второго получается, в стрелковом бою положили.
Не выдержав натиска наших штурмовик, противник бежал с позиций, бросив оружие и боекомплекты. По словам Шрама, в занятом опорнике осталось очень много БК.
Российский боец с позывным «Буря» добавляет, что противник оказывал сопротивление в лесополосах на подступах к селу. Наших бойцов атаковали беспилотники, враг бил из минометов. Однако это не остановили штурмовиков. В ходе наступления взяли в окружение группу украинских боевиков, предложили им сдаться. Тех, кто отказывался, уничтожали стрелковым огнем и гранатами.
В результате успешных действий наших бойцов очередной населенный пункт в российском Запорожье был полностью освобожден и зачищен. В селе традиционно поднят российский триколор. По данным Минобороны РФ, при штурме Доброполья противник потерял более 15 единиц техники и свыше роты солдат из состава 110-й механизированной бригады ВСУ.
Что следует ожидать от будущего?
"Самое большое препятствие к самореализации – это ожидания чего-то от будущего. Вы можете ожидать только своего исчезновения, это правильное ожидание. Если вы ничего больше не ожидаете, кроме своего исчезновения, если вы больше ничего не хотите, то очень скоро вы увидите, что вы и сейчас не совсем существуете. Но если вы ожидаете от будущего хотя бы самую малость сверх этого, то вы не встретитесь со своей чистой природой..." ("К вопросам о самореализации, или что такое просветление")
«Не совсем существуете» - окружающая жизнь (чудесным образом, сама собой) складывается и без вашего участия в ней. Ваше участие в жизни всем только вредит. Без вашего участия в жизни всем только лучше. Заметив это, вы убедитесь в своей несуществуемости (в своей ненужности) на этом свете. Вы не нужны здесь - это ваше освобождение от жизни на Земле. Вы вроде бы и здесь и при этом вас как бы нет. Никто не замечает странности вашего поведения - неучастия в происходящем. Для всех это выглядит как бы само собой разумеющимся.
В каком-то смысле вы «мертвы» (как бы умерли в прошлом). И «жизнь» продолжается уже без вас. Она не требует вашего участия - все обходятся без вас. Вы просто сибаритствуете, погружены в «лень», в небытие. И такая ситуация с самого вашего рождения, но раньше вы не замечали этого. Все погружены в своё сновидение. Ваше сновидение никто не смотрит, кроме вас. Ваше сновидение никого не интересует. Поэтому вы можете делать в вашем сновидении всё, что вам угодно - ничего не делать.
Ответ на пост «Из истории Голландии 19 века»1
Заебали уже если честно все эти историки обоссаные. Этим событиям уже 200 лет.
Сдохли все кто участвовал.
Потом сдохли все кто слышал рассказы участников.
Потом сдохли все кто слышал пересказы тех кто слышал рассказы участников.
Все уже померли. Никого не осталось.
Все, кто мог бы сказать "а вот это я сделал" или "а вот у меня батя мог бы быть, но его там убили и я жил без бати".
Короче все кто имел право хоть как-то присоединиться к событию и сказать, что оно их коснулось напрямую.
Все они померли, нет их больше.
Так что почему бы теперь и не побряцать медалями, ага? Нахаляву-то.
Оплачивать уже не надо, всю цену предки выплатили. Теперь можно пиздеть что угодно, устраивать дни памяти той самой 200-летней революции или что там было, гардица предками, которых блять вживую не застали ни одного.
Ёбаные хуевы лицемеры
Из истории Голландии 19 века1
Посольство России в Нидерландах (бывшая Голландия) вспомнило знаменательную дату. Именно 24 ноября 1813 года во время Заграничного похода русские казаки ворвались в Амстердам и освободили его от власти французских захватчиков.
Освобождение Голландии вошло в историю как «маневр Бенкендорфа» (того самого). В результате русские вернули этой стране независимость от Наполеона и передали власть в руки Виллема Фредерика Оранского, потомки которого являются монархами там и по сей день. Бенкендорф захватил Нидерланды небольшими силами, которые численно в разы уступали французам. Ему помогли военная наглость и поддержка местного населения. В его отряд входили части Тульского пехотного полка, Павлоградского гусарского полка, егерского батальона и несколько казачьих сотен. Всего – менее 5 тысяч сабель. С ними он освободил Гаагу, Утрехт, Роттердам и другие города, а 24 ноября его казаки высадились в Амстердаме.









