0. Пролог:

Когда-то они не называли его «Последним причалом», называли убежищем от бури, которая должна была пройти. Они сохранили всё: диски  с музыкой Моцарта, геномы вымерших животных на кремниевых носителях, формулы антивещества и нейтринных детекторов. Они упаковали в титановые контейнеры «Мону Лизу», торсы греческих богов, первое издание «Фауста». Они верили, что спасают не людей, а суть. Зерно цивилизации, которое после потопа даст новый росток. Они не поняли главного: Буря не прошла, она стала новой постоянной реальностью. А Последний причал — не убежищем, а капсулой времени, летящей не в будущее, а в вечность забвения. Последние три тысячи человек в комплексе «Восток-3» — это не хранители семян. Это сами семена, которые прорасти уже не могут, потому что почва, для которой они были созданы, мертва.

Завершим наш Цикл репортажем из Фазы 4

1. ☠️ Планета Земля в 2425г. Фаза IV:

1.1 Климат: Глобальная температура стабилизировалась на отметке +8–9°C выше доиндустриального уровня. Климатическая система достигла нового энергетического баланса, но ценой полного уничтожения привычной среды обитания. Испарение и осадки радикально изменились. Мощные, но кратковременные ливни обрушиваются на высохшую землю, не успев впитаться, и стекают в океаны, вызывая катастрофическую эрозию некогда плодородных равнин. Обширные регионы, включая бывшие умеренные широты, превратились в засушливые пустыни.

• · Экваториальный пояс: Полностью необитаем. Постоянные температуры за +55°C и высочайшая влажность создали условия, смертельные для любой сложной жизни.

• ·Умеренные широты: Представляют собой пустыни и полупустыни с ядовитой почвой, отравленной тяжелыми металлами и «вечными химикатами». Города-призраки, бывшие столицы и мегаполисы медленно поглощаются песками и ржавеют.

• ·Приполярные регионы: Единственные места, где условия хоть как-то терпимы. Индустриальная цивилизация погибла, но люди выжили, здесь еще сохранились небольшие, разрозненные общины, отброшенные до неолитического уровня, живущие охотой на уцелевшие виды грызунов и скудным собирательством. Общая сохранившаяся численность Homo Sapiens не превышает 60 тыс.чел., но и эти группы изолянтов (с F~0.4) скорее всего обречены на вымирание в течение нескольких поколений из-за генетических и экологических причин.

  1.2 Атмосфера: Уровень кислорода (из-за коллапса фитопланктона) стабилизировался на отметке, почти непригодной для поддержания высокоэнергетической жизнедеятельности, характерной для большинства млекопитающих эпохи голоцена. Концентрация CO₂ медленно снижается, но все еще составляет более 600ppm.

  1.3 Уровень моря: Подъем на 40–50 метров завершился. Береговые линии необратимо изменены. Лондон, Шанхай, Нью-Йорк, Бангкок, Санкт-Петербург и тысячи других мертвых городов прошлого - это архипелаги руин на мелководье новых морей.

1.4 Биосфера:

• Океан - мёртвая, кислая (pH≈7.5-7.4) пустыня. Закисление и аноксия (отсутствие кислорода) уничтожили практически всю сложную морскую жизнь. Исчезли кораллы, почти исчезли рыбы, моллюски. Доминируют простейшие, бактерии и медузы. Вода имеет мутный, молочный оттенок из-за цветения токсичных цианобактерий. Некогда синие акватории стали зеленовато-бурыми. Фитопланктон сохранился  фрагментарно и только в высоких широтах.

• Леса - Почти полностью исчезли. Тропические леса Амазонии и Конго выгорели дотла или превратились в сухие редколесья и саванны, которые затем сменились пустынями. Хвойные леса Сибири и Канады сгорели в мегапожарах XXII-XXIII веков.

• Животный мир - 90% видов позвоночных вымерли. Вымерли все крупные млекопитающие (слоны, киты, большие кошки, медведи), почти все птицы, амфибии и подавляющее большинство насекомых. Произошло взрывное распространении паразитов и болезней, которые добили последние крупные виды животных. Доминирование архаичных, устойчивых и часто токсичных форм жизни. Сухопутная фауна представлена в основном мелкими, крайне выносливыми видами: членистоногие (тараканы, скорпионы), грызуны и рептилии, приспособившиеся к жаре и скудному рациону.

• Новые экосистемы - Сформировались устойчивые, но примитивные экосистемы, основанные на устойчивых к жаре и засухе растениях (колючие кустарники, некоторые злаки). Пищевые цепи укоротились до 1-2 звеньев. Биосфера будет восстанавливаться (и восстановится, но уже без человека) миллионы лет.

2. ⚡ 💥  Из истории будущего:

Фаза 4. Остатки индустриальной цивилизации за пределами Антарктиды погибли не в огне, а в тишине. Это был не апокалипсис, а истощение. Мир не сгорел — он уснул.

~2250-2300 гг.: Агония континентов

Распад последних постнациональных государств был похож на отказ органов умирающего организма. Территория бывшего Китая, раздираемая голодными бунтами в мегаполисах-призраках, погрузилась в войну провинций за последние артезианские скважины. Индия, превратившаяся в раскаленную пустыню, замолкла в многовековой пыли. Европа и Америки погрузились в хаос региональных войн за воду и еду, которые велись уже не танками, а бандами с самодельным оружием. Это была не война за победу, а война за отсрочку, «война истощения», где главным оружием был контроль над последними скважинами и семенными банками, а главной тактикой — изгнание противников в мертвые зоны.

~2320-2350 гг.: Электромагнитная тишина

Последняя спутниковая сеть рухнула. Окончательно прекратилось вещание последних радиостанций. Мир поглотила «электромагнитная тишина» — состояние, которого не знало человечество с начала XX века. Исчез гул глобальной техносферы. Планета вернулась к своим доиндустриальным звукам: ветру, дождю и грому. В этой тишине окончательно оборвалась последняя нить, связывавшая разрозненные группы выживших в нечто, что можно было назвать «человечеством».

~2370-2390 гг.: Последние огни Севера

Затухание последних техноанклавов в Северном полушарии: I.в Канаде, II.в Сибири - было предопределено простой арифметикой. EROI упал ниже 1.9:1. На поддержание геотермальной скважины, печи для выплавки металла или биореактора уходило больше энергии, чем они люди могли себе позволить. Сложные системы стали энергетически невозможны.

- Канадский «Ковчег-7» в Гудзоновом заливе, державшийся на гидроэнергетике, пал жертвой непредсказуемого климата. Серия зимних штормов разрушила плотину, которую уже некому и нечем было чинить. Люди замерзли в своих домах с остатками тепла.

- Сибирский анклав «Полюс-Энергия», пытавшийся поддерживать российско-советское наследие, замолк, когда его ядерный реактор на отработанном уране больше нельзя было перезапустить. Его последняя радиограмма: «…запасы исчерпаны. Идем вниз, в шахты. Прощайте».

______________________________

3.❄️ Комплекс «Восток – 3» 2425 год от Рождества Христова.

3.1 🔻 Место действия и обстановка:

25.07.2425. Координаты: 77°30' ю. ш., 161°30' в. д. Регион: Земля Виктории (Victoria Land), восточное побережье моря Росса, оазис Райт-Вэлли, Антарктида. Внешняя температура: -6°C.

Антарктида в 2425 г. - это не ледяная пустыня, а холодная, каменистая тундра с участками зеленой растительности у побережий. Ледяной щит Гренландии исчез полностью, Западный антарктический - почти полностью. Восточный - сократился на 60%. Летние температуры позволяют иметь скудную растительность (мхи, лишайники, карликовые травы) и вести примитивное тепличное хозяйство на основе естественного света.

Комплекс расположен на возвышенности, недалеко от берега моря, на склонах Трансантарктических гор в районе Оазиса Райт-Вэлли - одной из самых обширных долин Антарктиды, где уже в XXI веке существовали подледные озера и реки. Регион Земли Виктории является одним из самых геотермально активных в Антарктиде. Здесь находятся вулканы Эребус (действующий) и Мельбурн. Строители использовали относительно стабильную геотермальную зону вблизи вулкана Мельбурн, что обеспечило анклав практически неиссякаемым источником тепла и энергии на столетия. Таяние ледникового щита и изменение климата обнажили многочисленные озера и создали сезонные водотоки.

3.2 🔻 Предыстория комплекса (города, колонии) «Восток-3».

Дата строительства – первая половина XXII века.  Сооружение этого большого, баснословно дорогого по тем временам сооружения-убежища стало осознанной реакцией элит и сохранившихся еще тогда государственных структур на необратимый распад остального мира. Пик этих усилий пришелся на период, когда коллапс стал уже очевиден, но еще остались последние ресурсы и технологии для масштабных проектов – т.е. на первую половину XXII века (Фаза 3). В этом регионе с еще середины XX века располагались крупные научные станции (например, американская «Мак-Мердо» и новозеландская «Скотт-Бейс»). Строители «Востока-3» в XXII веке не начинали с нуля, а частично использовали уцелевшие конструкции, инфраструктуру и, что важнее всего, архивы данных этих станций. Комплекс строили на века, использовались самые передовые технологии сохраненные к началу XXII века.

Во времена «Агонии континентов» (завершение Фазы 3, начало Фазы 4) «Восток-3» (он тогда еще назывался город) чувствовал себя весьма неплохо. Именно здесь располагаясь финальная точка бегства элит и правительств последних постнациональных государств Северного полушария, т.н. Вторая волна. С собой они увозили все самое ценное, в том числе некоторые сохраненные подлинники из коллекций Лувра, Эрмитажа, Ватикана, Прадо, Метрополитена и Британского музея. Сейчас большая часть из этих сокровищ пылится на законсервированных складах №5 и №6 и почти никому уже нет до них никакого дела… ценности поменялись… Лишь «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» некоего Леонардо да Винчи украшает собой бывший Холл Собраний, ныне зал Совета Старейшин в здании Центра управления,  по соседству от полуобнаженной античной женской статуи из мрамора с отломанными руками и головой (голова находится на складе №5, а руки были утеряны еще до того ее прибытия в Антарктику). Называется статуя «Венера», образ цивилизации: когда-то прекрасной и цельной, ныне - изувеченной и бессмысленной.  Статуя была особо почитаемой членами бывшего Совета директоров, что едва не послужило причиной ее удаления на консервацию после победы Старейшин во время Полицейского мятежа.

3.3 🔥 Достопамятный «Полицейский мятеж» 2352 г.

Пожалуй, самым известным событием из новейшей истории комплекса был знаменитый «Полицейский мятеж» осенью 2352 г. Первое время он еще назывался «Революцией Свободы», но второй глава Совета старейшин законодательно поменял название на «Полицейский мятеж» и с тех пор в школах закрепилось именно это название. Тогда, в середине XXIV века, население города превышало 10 тыс.человек. Жизнь в те времена была уже не та, что во времена «Агонии континентов» когда город был заветным центром и пределом мечтаний беженцев с Севера, но все равно значительно лучше чем ныне. Функционировали мясная ферма и птичник. В исправном состоянии были последние три вездехода (из «неприкосновенного резерва»). И работали все пять геотермальных скважин с №1-№5. Управление городом было за Советом директоров (первоначально -Правление корпоративно-государственного консорциума построившего комплекс). К середине XXIV века «Восток-3», несмотря на внешнюю стабильность, был глубоко расколот. Падение EROI до 2.9:1 сделало энергию критическим дефицитом. Власть директоров опиралась на три столпа: а) Административная номенклатура и их семьи - потомки менеджеров, координаторов и учёных Второй волны, б) Корпоративная полиция («КП») – закрытая, почти наследственная, каста, обеспечивавшая безопасность, в) Узкая группа главных инженеров-теоретиков геотермального контура, систем фильтрации воды и воздуха, они не столько управляли, сколько ритуально обслуживали унаследованные системы, чьи принципы работы были уже полузабыты. Противостояла им: т.н. «Партия инженеров» (будущие Старейшины),  костяк которой составляли не главные инженеры-теоретики, а ремонтные бригады, которые ежедневно латали стареющую инфраструктуру, агротехники периферийных гидропонных ферм и геологи-разведчики.

Начало восстания: «Партия инженеров», объединив большую часть лояльных им жителей комплекса (особенно Южной и Восточных зон), предъявила свои права на Совет, обвинив председателя Совета директоров в узурпации власти и неэффективном расходовании средств. Несмотря на название «Полицейский мятеж», мятежниками были как раз именно инженеры устроившие бунт (названный ими «Революцией Свободы») в Энергоцентре, а полицейские КП, верные своей присяге, весьма мужественно и достойно защищали Совет директоров и примкнувших к ним жителей наиболее благополучных Центральной и части Северной зон города. Десятого апреля, восставшие, используя знание сервисных тоннелей, заняли Энергоцентр, взяв под контроль управление всеми скважинами. Их лозунг был: «Энергия — для жизни, а не для роскоши!». Полиция, следуя букве устава и логике сохранения Системы, встала на защиту законной администрации. Для них инженеры были не освободителями, а дезорганизаторами, угрожающими хрупкому балансу.  

Война: Боевые действия разной интенсивности продолжались около 40 дней. Это была бойня в замкнутом пространстве. Мятежники, не имея подготовки и поначалу плохо вооруженные, обладали значительным численным перевесом. Они отчаянно бросались на укреплённые позиции, неся чудовищные потери во время атак. КП и ее сторонники, гораздо лучше организованные, удерживая ключевые узлы, защищались и методично уничтожали инженерные коммуникации, системы вентиляции и жизнеобеспечения, пытаясь выдавить противника. Попытки договориться ни к чему не приводили. Первое время каждая из сторон была уверена в своей несомненной и скорой победе. А потом уже уровень убийств и общее ожесточение не оставляли места для компромиссов. На вторую неделю боёв, после неожиданной гибели (убийства) лидера восставших - главы партии Инженеров, окончание восстания казалось уже неизбежным, но... фортуна отвернулась от Директоров, а количество постепенно перерастало в качество. Сгорали склады с незаменимыми электронными компонентами, был повреждён главный водоочистной блок, в огне погибла значительная часть посевного банка семян.  

В конце концов, остатки проигравшей партии на двух последних вездеходах (третий был сожжен) бежала в сторону Земли Адели, на действующую еще тогда базу «Дюмон-д’Юрвиль-2» (Dumont d'Urville-2). Добрались они или нет так и не удалось в точности установить, так как экспедиция 2365г. на Дюмон-д’Юрвиль-2 обнаружила только мертвые полусгоревшие развалины и пару десятков трупов. Некоторыми разведчиками высказывалось предположение, что последние жители бежали в сторону бывшей австралийской станции «Дейвис» на Земле Принцессы Елизаветы, доказательством этого служило то, что остовы угнанных вездеходов (на Дюмон-д’Юрвиле своих вездеходов тогда уже не было) так и не были найдены. Но это предположение так и осталось легендой. Причину гибели базы установить окончательно не удалось. Совет Старейшин посчитал считать официальной причиной трагедии Дюмон-д’Юрвиля «мятежный вирус» бывших полицейских с Востока-3.

Основные последствия мятежа: 1.Геотермальная Скважина №4 получила критические повреждения и была остановлена, Скважину №5 с трудом смогли починить, но менее чем через 17 лет вынуждены были остановить уже окончательно. 2. Население сократилось в два раза до 5,5 тыс.человек и далее так уже и не смогло восстановиться, город «Восток-3» стал называться колонией, жители его – колонистами. 3. Власть перешла к от авторитарного Совета директоров к демократическому Совету (Собранию, как называли его первое время) Старейшин с периодическими выборами раз в 10 лет.  Как результат, по сравнению с ненавистными директорами численность старейшин увеличилось в два раза, а расходы на содержания Совета выросли раза в три. Место корпоративной полиции заняла вновь созданная Служба Безопасности («СБ») вооруженная теперь длинными клинками из запасов Склада №7 (так как боеприпасов для огнестрельного оружия после мятежа осталось очень мало и закреплено теперь оно было лично за Старейшинами).

Итоги: Новая власть Совета Старейшин погрузилась в бесконечные дебаты. Решения по перераспределению ресурсов принимались на основе популистских обещаний, а не технической необходимости. Попытка дать «всем всего поровну» привела к тому, что ключевые системы перестали получать приоритетное снабжение. В течение уже первых 10 лет Старейшины, чтобы остановить сползание в полный хаос, были вынуждены восстановить почти все прежние репрессивные механизмы, но уже без той эффективности...

Директора были хранителями прошлого, которого не вернуть. Старейшины стали управляющими упадком, который не остановить. Полицейские, слепо верные долгу, оказались инженерами самоуничтожения собственного ковчега. Трагедия была в том, что никто не ошибался — каждый был прав в рамках своей разрушающейся логики.

_____________________________

3.4 📉  Описание комплекса 2425 г.:

Комплекс представляет их себя подземные и надземные (купола) автономные здания, соединенные между собой переходами. Гибридная структура: Подземная часть (лабиринт тоннелей в вечной мерзлоте) служит для защиты от радиации (озоновый слой не восстановился), энергетических установок и хранения критических запасов. Надземная часть — это купола из выращенного по старым технологиям прозрачного алюминия и композитов, под которыми размещены теплицы, жилые отсеки с видом на суровый пейзаж, и обсерватории. На момент 2425 г. большая часть (~75%) жилых зданий комплекса уже заброшена.

Вид из окна: Перед комплексом простирается каменистая равнина, сейчас зимой покрытая снегом, а летом - бурым и серым лишайником, между которыми пробивается скудная зелень. На горизонте - темные воды моря Росса скованные тонким льдом, а летом часто скрытые туманом. Вокруг видны скалистые, заснеженные пики Трансантарктических гор. Воздух холодный, ветреный.

Источники жизни:  геотермальные скважины, КПД которых ныне упал до 8-10%. Старинная система жизнеобеспечения все ещё поддерживает стабильную температуру. Воздух пахнет озоном от статики, рециркулированной водой и грибами из гидропонных ферм. Питание: ГМО-водоросли и грибы, выращиваемые на гидропонике при свете «вечных» светодиодов изготовленных когда-то в дальних краях Северного полушария. Пища бедна микроэлементами, что усугубляет иммунодефицит. Последняя корова умерла 50 лет назад.

Знания и технологии: Поддерживается лишь то, что можно починить «на коленке». Квантовые компьютеры молчат. Работают аналоговые резервные системы и примитивные полупроводниковые устройства. Знания хранятся на устойчивых носителях, но некому и незачем их применять. EROI геотермальной энергии снизился до значений уже менее 2.2:1. Технологический мир неуклонно упрощается, регресс технологий. От квантовых компьютеров люди перешли к аналоговым, от аналоговых - к паровым машинам, а теперь и они могут замереть. Люди теперь не могут производить микропроцессоры, антибиотики (без антибиотиков, банальная инфекция, попавшая с последней экспедицией, может выкосить до половины анклава) или даже сталь.  Последняя надежда - библиотека. Ее операторы - хранители текстов знаний из прошлого, большей части уже непонятных для социума.

Социум: Текущее население чуть более 3000 человек - продукт столетий инбридинга и радиационного фона (озоновый слой так и не восстановился). Средний IQ ~ 82 и продолжает медленно снижаться у новых поколений. Коэффициент инбридинга достиг значений F > 0.4. Каждый второй ребёнок рождается с генетическими аномалиями. Рождаемость поддерживается искусственно за счёт высокой практики селекции эмбрионов. Проблема здравоохранения: иммунодефицит из-за дефицита микроэлементов и накопленных мутаций.

По нашим меркам, они сравнительно низкорослые и бледные, с удивительно знакомыми чертами лица, будто все они приходятся друг другу двоюродными братьями и сестрами, вариации одной и той же угасающей биомассы, узнаваемый фенотип вырождения. Черты мужчин и женщин «смазанные», менее выражено различны (ослабление полового диморфизма). Управление комплекса: Совет Старейшин. Жесткая геронтократия и тотальный контроль. Главная ценность — не инновации, а стабильность. Любое отклонение от отработанных процедур карается. Молодежь, не знающая иного мира, впадает в апатию или устраивает бунты против «старших», обвиняя их в пассивности. Особняком стоит маргинализированная группа т.н. «копателей», которые тайно раскапывают заброшенные сектора в поисках деталей. «Копателей» считают еретиками, которые верят, что в заброшенных секторах можно найти не детали, а альтернативные данные (например, планы по созданию автономных биосфер или забытые научные гипотезы), ставящие под сомнение догмы Совета. Всеобщая экзистенциальная усталость. Религия представлена эклектикой прошлых авраамических религий и все более популярных у молодежи новых сект, поклоняющихся "древним машинам".

Все они потомки Первой (XXII век - строительство комплекса) и Второй (XXIII век - времена «Агонии континентов») волн беженцев. И если представители Первой волны почти все были убеждены, что «Восток-3» это весьма комфортное и безопасное временное убежище от войн и катастроф охвативших тогда Северной полушарие, то люди Второй волны уже точно знали, что вернуться обратно им не суждено, но тем не менее, тогда, в конце Фазы 3 начале Фазы 4, у них еще была надежда, что если не их внуки, то правнуки то смогут вернуться в обратно в большой мир.... В крайнем случае, их эвакуируют отвоевавшие у энтропии свой технологический уклад сибирские и канадские анклавы-колонии. Но время шло, прекратилось вещание последних радиостанций, разразилась достопамятная «Революция Свободы» позже названная «Полицейский мятеж» и… колонисты окончательно утратили последнюю надежду. Их аутоиммунные заболевания были не просто медицинским фактом, а точной метафорой их цивилизации, веками атаковавшей саму себя. Теперь эта болезнь съедала их изнутри, подтачивая и тело, и волю к сопротивлению энтропии. Сейчас в целом все они - смотрители собственного мавзолея. Их этика - это этика экипажа подводной лодки, которая никогда не всплывёт.

3.5 📉 Распорядок дня в комплексе «Восток-3»:

06:00: Подъём. Медицинский осмотр. 70% населения имеют аутоиммунные заболевания.

07:00: Завтрак. Термообработанные грибы и продукты переработки ГМО-водорослей, обогащённых синтетическими витаминами. Вкус, (как говорят технологи), напоминает обычную пищу людей Старой жизни.

08:00-14:00: Работа. Геотермальный и инженерные отсеки, биолаборатории, гидропонные фермы, архивы, ремонтные блоки. Операторы поддерживают работу уцелевших систем, используя детали от менее важных. Квантовые компьютеры давно мертвы. Знания хранятся на распечатанных на специальной бумаге схемах и в аналоговой библиотеке. Потеря ключевого специалиста по очистке воды или геотермальным турбинам может стать фатальна.

14:00-15:00: «Час истории». Просмотр старых фильмов XX и XXI веков. Дети особенно любят мультфильмы про природу. Они не верят, что такие животные и леса существовали на самом деле. Но многие дети (да и часть взрослых) уже не понимают сюжетов старых фильмов, особенно где герои делают сложный моральный выбор.

15:00-20:00: Свободное время. Ужин. Отдых. Отсутствие будущего лишает смысла большинство человеческих устремлений.

20:00: Отбой. Экономия энергии. /EROI~<2.2/ Ведь обитаемая ойкумена сужается вместе с падением КПД геотермальных установок. Люди уже вынуждены отключать целые сектора станции. Энергия — это не валюта, это прямой аналог времени, оставшегося до конца. Каждый ватт на счету. Попытки ремонта требуют больших затрат энергии, кропотливого труда, редких материалов и остатков запчастей на складах.

3.6. 📉 Что жители последнего анклава думают о цивилизации первой половины XXI века?

Homo Industrialis – называют они нас. Спросим наиболее интеллектуальных из них (старейшины и инженеры):

- «Вы путали "сложность" с "развитием". На законсервированном складе Архива №3 нашли...этот, как его, смартфон. Как новый. Сложная игрушка, сложнее нашего геотермального реактора»

- «Вы держали в руках энергию звезд, заключенную в солнечных батареях и урановых реакторах. Вы могли мгновенно связаться с любым уголком планеты. Ваши учёные расшифровывали код жизни, а инженеры строили машины, способные думать»

- «Вы потратили время на создание, как там это… виртуальных денег и... забыл слово..., словно больной, тратящий последние силы на украшение своей палаты, вместо того чтобы согласиться на операцию»

- «Вы - жили? Мы здесь лишь выживаем. И мне страшно, очень страшно! У вас впереди было "завтра". У нас есть только - "сейчас"»

- «Вы создали такие красивые яркие фильмы, которые вместо того, чтобы укреплять волю к жизни, культивировали вину за своё существование. Но это было так... так красиво...»

___________________________

4. 🎯 Энтропийный финал, зима 2450 года.

Коллапс последнего технологического анклава — это не взрыв, а тихое угасание, подобное остановке сердца у крайне истощенного организма. Причина — цепная реакция отказов в системе «Восток-3», где каждый сбой рождал два новых.

Фазы распада:

Энергетическая петля. Последняя попытка ремонта Скважины №2 приводит к катастрофе — прорыву горячего пара и затоплению соседних энергоотсеков. Чтобы компенсировать потерю, из-за физической невозможности изготовить новые детали, до предела нагружают Скважины №1 и №3, что приводит к их перегреву и катастрофическому ускоренному износу. Наступает энергетический голод. Петля цепной реакции выглядела так: Отказ скважины №2 → падение давления в общем контуре → автоматическое отключение гидропонных ферм Блока «Дельта» для переброски энергии → гибель 30% урожая → сокращение пайков → вспышка авитаминоза и ослабление ремонтных команд…

Каскад системных отказов. Сначала отключают обогрев «нежизненно важных» секторов — архивов, ботанических оранжерей с реликтовыми растениями. Затем холод добирается до жилых модулей. Влажность конденсируется на стенах, превращаясь в иней. Начинают отказывать гидропонные фермы — светодиоды тускнеют, питательный раствор замерзает. Урожай гибнет.

Необратимая деградация знаний. Умирает последний Главный инженер, который помнил не по мануалам, а по наитию, как перезапустить турбину после сбоя в контуре. Технические архивы остаются — терабайты данных на устойчивых носителях. Но некому интерпретировать их для нестандартных ситуаций. Последними словами Главного инженера были: «Мы как слепые, держащие в руках подробнейшую карту. Каждая инструкция понятна, каждый шаг логичен. Но чтобы сделать шаг, нужна энергия, нужны материалы, нужны здоровые руки. А у нас есть только карта… только карта»

Наконец система жизнеобеспечения останавливается. Датчики один за другим гаснут. Люди не борются и не паникуют. Они уже слишком слабы и апатичны. Часть их собирается в Центре управления, у последнего аварийного источника тепла — медленно остывающего теплообменника. Они впадают в гипотермию, медленно теряя сознание в наступающей темноте и тишине, под равнодушным взглядом аварийных датчиков, чьи красные огоньки тоже один за другим гаснут. Комплекс «Восток-3», последнее функционирующее творение индустриальной цивилизации, становится их братской могилой и саркофагом. А Мона Лиза в свой 946 день рождения все той же индифферентной улыбкой (которая была для колонистов не предметом восхищения, а источником непонятного раздражения) взирает в холодеющую пустоту навсегда опустевшего зала Совета. Наступает тишина. Не та животворная тишина первозданной природы, а мертвая, электромагнитная и биологическая тишина планеты, пережившей свою самую амбициозную и неудачливую форму жизни.

______________________

5. 💎 ЗАВЕРШЕНИЕ ЦИКЛА

Оглядываясь на путь от первых городов Шумера до последнего сигнала «Востока-3», мы видим не прямую линию прогресса, а синусоиду сложности — взлеты, достигавшие пределов Солнечной системы (к примеру, проекты АМС Voyager-1,2), и падения, низвергавшиеся в варварство (к примеру, утеря на полторы тысячи лет знаний производства бетона вместе с гибелью Римской империи). Но наша цивилизация, Индустриальная Цивилизация, достигла такого пика сложности, что ее падение оказалось окончательным. Она исчерпала экологический кредит, уперлась в физические пределы роста и, что самое трагическое, исчерпала свою когнитивную способность решать порождаемые ею же проблемы - аутоимунное заболевание общества.

Этот цикл статей был нашей попыткой — тщетной и необходимой — составить диагноз. Мы фиксировали симптомы: снижение EROI, точки климатического невозврата, коллапс фитопланктона, когнитивную деградацию. Мы показали, как эти кризисы, переплетаясь, образовывали петлю цивилизационного суицида.

Мы провалили этот тест. Не потому, что не знали ответов, а потому, что отказывались читать вопросы, предпочитая верить в бесконечный кредит, выданный нам природой. Энтропия этот кредит аннулировала.

PS. Ну а "Voyager-1" через 40 тыс.лет пройдет на расстоянии 1,6 световых лет от звезды Глизе 445. "Voyager-2" через 42 тыс.лет пройдет на расстоянии 1,7 световых лет от звезды Росс 248 - молчаливые посланники (несущие звуки и образы из ХХ века на своих золотых дисках) цивилизации, которая, как и комплекс «Восток-3», верила, что ее голос будет услышан в вечности, не осознавая, что вечность начинается с молчания ее собственного дома, цивилизации, которая оказалась недолговечной и несла свою историю в будущее, которого она никогда уже не увидит.

_______________________________

Best regards, DR

12 / XII / 2025

Отдельный арт есть в моих группах, все ссылки в описании. Спасибо

группа в ВК: https://vk.com/sapienn?from=groups

ТГ канал: https://t.me/hVsyakayavsyachina_A

Он всегда говорил, что по профессии он инженер-программист, а по образу жизни — экспериментатор. Разницы особой для него не было: и там, и там ты выстраиваешь систему, заставляешь её согласованно дышать, а потом тихо отходишь в сторону и смотришь — не рухнет ли. Последние месяцы он жил на лабораторной кухне ровно с этим ощущением.

Названия его проекта не было. Он отмахивался от названий, как от презентационной мишуры. В рабочем блокноте значился безликий индекс: «STM-3». «Spacetime Modulator, iteration 3», как он объяснял друзьям. Разговор был почти пустой: кто из друзей действительно понимал, что значит «модулировать метрику»?

Идея родилась сельдью под шубой на новогоднем застолье, когда он в который раз объяснял своим, чем отличается обычная интерференция света от интерференции атомов. «Атом — это не шарик, — говорил он терпеливым голосом учителя младших классов. — Это волна. Серьёзно. Ей можно делать то же, что свету. И если вы разнесёте пути волны в два разных гравитационных потенциала, их фаза убежит. И вы это увидите». Он говорил о старом эксперименте Колеллы—Овергаузера—Вернера с нейтронами, о современных гравиметрах, и внезапно поймал мысль: фаза чувствительна не только к потенциалу, но и к эффективной метрике, если её искусственно «сшевелить».

Модулировать метрику напрямую невозможно; но можно «заставить» частицы думать, что метрика изменилась. Как заставляют фотон думать, что он прошёл через криволинейное пространство, пропуская его через среду с пространственно-временной модуляцией показателя преломления. Временная линза, temporal lens. Он читал об этих «временных кристаллах», о Floquet-инженерии, о том, как периодическое изменение параметров системы меняет её эффективный гамильтониан. И, как всегда, его программно-инженерная голова сказала: «Мы можем подать туда управляющий сигнал и получить предсказуемую трансформацию состояний».

Дальше была кухонная геометрия: кольцевой оптоволоконный резонатор длиной девяносто метров, с врезанными электрооптическими модуляторами, создающими бегущую волну изменения показателя преломления; внутри кольца — «час», опорная частота от оптического гребня; рядом — криогенный СВЧ-резонатор, где на сверхпроводящих джозефсоновских переходах формировалась дополнительная «пружина» для фаз атомного интерферометра — чирп, синхронизированный с модуляцией в оптоволокне. Он накладывал «временную линзу» на свет и одновременно «временной градиент» на атомы. В совокупности это должно было имитировать для атомной волны смешение метрики: грубо, как если бы в один и тот же момент времени разные части интерферометра «жили» с разной эффективной скоростью хода времени.

Он смеялся над собой за такие слова. «Скорость хода времени» — бытовая метафора. Реально — фазовая эволюция в гамильтониане, зависящем от параметров. Но речь шла о кетах и бра-векторах, о том, что на бумаге рисуешь красивую математику, а в железе — грязные графики шума. Он умел переводить одно в другое.

Сначала STM-1 и STM-2 не давали ровно ничего, кроме прекрасных фигур Лиссажу в графиках и молчаливого презрения вакуумной камеры. Он научился ловить дрейфы, компенсировать фазу терморасширением, три ночи сидел под гул вентиляторов, пока туннельная термопара не показала стабильные 4,2 К в криостате. Он жёг себе руку хомутом оптоволокна, когда натягивал его на последний виток. Он ругался на грязь в лаборатории, хотя грязи не было: он был таким же чистюлей в железе, как и в коде.

STM-3 родился, когда он понял, что одной временной линзы мало. Нужен ещё «пространственный фазовый фильтр». Он достал из шкафа старый блок акустооптического дефлектора и приладил его к свободному участку кольца. Так он мог формировать «гребни» показателя преломления, которые бежали по волокну словно сдвиги времени, накладывая на проходящий свет крошечные варп-бугорки. Это всё было в пределах классической электродинамики; никакой настоящей «метрики» он не гнул. Но если вы собрать все эффекты — сдвиги групповой скорости, фазовую модуляцию, реакцию интерферометра — вы получите нечто, что можно назвать «эффективным преобразованием мировых линий» в пространстве состояний. Его тешило, как красиво это звучит.

В тот вечер он снова разговаривал сам с собой. Лето снаружи только начиналось, но в лаборатории было всегда одинаково — сухо, прохладно, серо. Он сдвинул на запястье свою игрушку — чиповую оптическую «часы» на стронции, с миниатюрным резонатором и фотодиодом. Спортивный браслет, только это не спорт. Он связал его фазой с гребнем в стойке, и с тех пор мог на ходу видеть разность фаз между настенными «часами мира» и его личным «часом». Было детское удовольствие в том, чтобы знать о времени чуть больше остальных.

— Третья итерация, — сказал он пустой комнате. — Активация модулятора М2 на 2,1 ГГц, глубина 0,08. Крио-резонатор в зелёной зоне. Рубидий охлаждён до 200 нК. Интерферометр наготове.

Он нажал клавишу на клавиатуре — и это было почти как на старте ракеты: не то чтобы одно нажатие решало всё, но есть момент, когда дальше система идёт сама. Луч из фемтосекундного гребня побежал в кольцо; осциллограф нарисовал знакомые «гребни времени»; сверхпроводящий резонатор ответил ему из глубины криостата. На мониторе с атомным интерферометром загорелась тонкая зелёная полоска — значит, облако уложено в импульсный режим. Первый цикл шёл штатно. Второй — тоже.

На третьем он увидел странный «вздраг» в каналах ускорения. Его интуиция инженера-наблюдателя сразу подняла голову: то, что происходит всегда одинаково, вдруг сыграло по-другому. Он открыл другое окно — график шумов — и увидел мимолётный пик в диапазоне 7–8 Гц, похожий на легкую земную микросейсмику. Ну да, в этот час по расписанию рядом проезжал ночной грузовой состав; лаборатория стояла в полукилометре от ветки. Он давно научился фильтровать эту дрянь.

Но на четвёртом цикле «вздраг» стал длиннее и сплёлся с ещё одним пиком — высится на 60 Гц, паразитный фон сети. Он привычно вздохнул и потянулся к компенсации — но не успел. Осциллограф показал нечто, что он потом в отчётах назовёт «временным каустиком»: как если бы бегущие волны модуляции в кольце слились в световой «фокус», а атомный интерферометр попал точно на срыв «фокуса», где фазовая скорость уходит в бесконечность, а групповая меняет знак. Тонкая зелёная полоска на экране раздулась, растаяла и исчезла.

Он не успел испугаться. Дверь лаборатории, казалось, вздрогнула без скрипа. Положение ламп на потолке слегка сместилось — не так, чтобы увидеть, но так, чтобы почувствовать. В ушах возникло жужжание, похожее на ойкнувший в пустоте комар. Он резко посмотрел на браслет. Разность фаз между его «часом» и опорным гребнем прыгнула на 0,3 радиана. Это означало, что в какую-то долю секунды их относительная частота изменилась, как будто он поднял браслет на пару десятков метров вверх — гравитационный красный сдвиг. Но браслет был там же. Он сделал два шага — и мир тихо треснул, как лёд на лужице под каблуком.

Следующее, что он запомнил, — это отсутствие привычного гудения вентиляции над криостатом. Тишина была не абсолютная; где-то работали вентиляторы, но их тембр был другой. Он огляделся и понял, что видит свою лабораторию — но не свою. На криостате не было его отпечатков; сопло азотного продува торчало из другого места; главная стойка была сдвинута на полметра; и на стене поверх его карточки висела другая, синяя, с аккуратной типографикой: «Пожалуйста, не открывайте вакуумную камеру без уведомления ответственного». Его каракули «Фазовая когерентность — дисциплина» исчезли.

Он вдохнул — воздух пах не теми растворителями. Где-то были другие клейкие ленты, другая смазка. Дьявольская деталь: на ключе для вакуумных фланцев не было его метки из красного лака.

Мысль была простой и графитной: я не здесь. В смысле — не в том «здесь», из которого нажал кнопку. Лаборатория из того «здесь» при некоторых отличиях совпадает с этой; они топологически похожи, как два соседних листа в многолистной книге. Он быстро посчитал: STM-3, временной каустик, микросейсмика, сеть 60 Гц — и вдруг до него дошло, что он мог ненадолго заблудиться меж «листами». Не «телепорт» в голливудском смысле, а топологическая пересадка, метрика мира как бы «просела» в момент совпадения фаз внешних шумов и его модулятора. Если ты достаточно усердно играешь в Floquet-шахматы с метрикой состояний, мир иногда шутит в ответ.

Он поднял левую руку — браслет живой, фаза плюс-минус 0,32 радиана к опоре — и резко побежал к стойке, где должен был стоять его гребень. Там действительно стоял гребень, но другой модели. Он тупо уставился на дисплей: частота не совпадала на… он замер. Разность частот составляла 18 Гц на опорной линии 200 ТГц — то есть часть на десять триллионов. Мелочь на людской шкале, крик на шкале оптических часов. А физиология человека сказала просто: мир имеет другую локальную гравитационную потенцию, другие константы? Нет, константы одинаковые; зато высота, плотность, что-то в геологии — может, в этом мире дренаж по-другому проложили. Но этого недостаточно, чтобы объяснить смену надписей и конфигурацию стойки.

Он выдохнул и чуть громче сказал:

— Хорошо. Давай не паниковать. Нам нужно два вопроса: как вернуться и как убедиться, что это не бредовый сон с запахами и таблицей менделеева.

За «возврат» в его голове отвечали привычные методы: восстановить граничные условия. Если переход случился из-за совпадения фаз в оптоволоконном кольце с конкретной модуляцией, плюс внешняя микросейсмика и сеть, то нужна та же конфигурация, повторение «рисунка» воздействия на фазу. Он посмотрел на свой браслет ещё раз: эта штука — его якорь. Он сделал его именно для того, чтобы иметь личную опору, частотно-фазовый «паспорт». Если удастся зацепиться за ту частоту, которая была «там», и синхронизировать с ней резонатор здесь, то… он не договорил себе мысль. Если кусок мира «съехал» в момент совпадения фаз, может, совпадение в обратном порядке щёлкнет щёлкалки обратно.

В это время в лабораторию вошёл человек. Дверь щёлкнула — совсем не так, как в его «там». Это был высокий парень в серой толстовке, с короткой стрижкой и выражением лица, которое бывает у людей, увидевших на своём столе чужого. Они посмотрели друг на друга, как два зеркала.

— Вы кто? — спросил парень, без гнева, но с готовностью нажать тревожную кнопку.

Он в миллисекунду перебрал десятки ответов и выбрал единственно жизнеспособный:

— Я — соседний лист. Извините за мой французский. Мне нужно на минуту ваш гребень и доступ к кольцу. Я исчезну — и вы об этом забудете. Серьёзно.

Парень моргнул. Он увидел, как у того глаз цепляется за браслет, за матовый корпус криостата, за красный свет кнопки на осциллографе. Он понял, что тот — такой же. Понимающий. Не в физике — в странностях лабораторного быта.

— Вас позвал Илья? — спросил парень осторожно.

Илья. В его мире человека с таким именем не было. Он сделал мысленную пометку: «топологически похожие миры — имена отчасти совпадают, но не все». И сказал:

— Можно я просто покажу фокус, а потом объясню? Только не трогайте пока ничего.

Он обошёл стойку, нашёл кабель к модулятору — тот был другого производителя, но функция та же. Он открыл на мониторе настройку, прокрутил меню, нашёл нужную частоту. «Бегущая волна» — включено. Глубина — 0,08. Он выставил всё, как у себя. Сеть — 60 Гц тут тоже. Он перешёл к браслету, вбил на своём ноутбуке (всё ещё в сумке — хорошо, что он всегда таскал его на ремне) небольшой скрипт, который он давно написал для калибровки временных линз по браслету. Скрипт умел слушать фазу браслета и подкачивать частоту носителя на гребне так, чтобы ловить ближайший резонанс Шумана — глобальную электромагнитную «мантру» Земли, на которую его модулятор немного да и был чувствителен через шумное питание. Он всегда думал, что это блажь; теперь это стало ключом. Резонансные частоты здесь были чуть сдвинуты — на доли герца, но этого хватило.

— Что вы делаете? — не выдержал парень.

— Настраиваю молнии, — сказал он и улыбнулся. — Шучу. Слушаю Землю, чтобы повторить условия. Мне нужно, чтобы мир спел той же нотой, что и в прошлый раз.

Он чувствовал, как ускользает время. Стоит парню позвать охрану — и всё. Но парень не звал. Он стоял, упёршись ладонью в край стола, и наблюдал за тем, как чужой человек уверенно лазит по меню его установки. Это был гештальт доверия: видишь руки, слышишь термины — и понимаешь, что ты не одинок в своей странности. И ещё — деталь: в паузах, когда он слушал, парень не дышал; так делают только те, кто знают, что шум дыхания мешает.

На экране браслета фаза выровнялась до 0,05 радиана. На осциллографе «временной каустик» снова родился — он уже узнавал его характер. Он ввёл микроскопическую задержку в акустооптическом дефлекторе, чтобы «сшить» те гребни в кольце, которые в прошлый раз слились слишком рано. И сказал:

— Сейчас на секунду станет тихо.

Мир кивнул. Жужжание в ушах стало ровным, как тон камертонного «ля». Он ощутил, что плечи расслабились — в тот странный момент, когда ты уже всё сделал, и дальше пусть делается. Он посмотрел на парня и сказал:

— Не бойся.

И провалился обратно.

В своей лаборатории он услышал тот же тон, только на сотые доли герца иной. Вентиляция вернулась к привычному шуму; на криостате снова были его следы. На стене висела белая карточка: «Фазовая когерентность — дисциплина». Он стоял, уцепившись за край стойки, и от смеха у него выступили слёзы. Смех был нервный и облегчённый. Он посмотрел на браслет: фаза к опоре — 0,00… ничего, как и должно быть в его доме. Он сел на стул, и стул под ним скрипнул его же скрипом.

Первое, что он сделал — записал всё в блокнот. Не потому, что хотел опубликовать: просто иначе воспоминание начнёт менять форму. Он честно зафиксировал: время, условия, шумы, поведение осциллографа, слова, которые сказал другому парню. Он записал фразу «Настраиваю молнии» и хмыкнул — пафосно, но красиво. Он отметил чесотку в пальцах — всегда, когда он был на грани открытия, пальцы чесались, как у скрипача перед сценой.

Потом он пошёл к окну. Ночь лоснилась, как чёрный металл. Он поймал себя на том, что слышит где-то далеко глухой стук колёс — тот самый грузовой поезд. Он отослал в сторону лабиринт из кабелей и проводов мягкое «спасибо» и почувствовал странную нежность к этим коробкам, лампам, криостатам, гребням. Они были его товарищами в том, что обычный язык называют безумием.

Он вернулся к столу и поднял взгляд на карточку. Ему захотелось добавить ещё одну строку. Он взял маркер и под первой надписью аккуратно написал: «Якорь — это ты». И поставил точку.

Наутро, выспавшись три часа, он сделал то, что сделает любой инженер-программист, переживший нечто странное: он начал строить тестовую процедуру. Открыть и закрыть дверь надо уметь не только случайно, но и методично. Он составил план:

1. собрать статистику по микросейсмике и сети в часы, когда «вчера» случился провал;

2. воспроизвести конфигурации модулятора М2 и акустооптического дефлектора;

3. наблюдать разность фаз браслета и опоры в реальном времени;

4. формально фиксировать любые «сдвиги» в конфигурации лаборатории после акта.

Он отметил жирным: «никаких перемещений массы, никаких открытых дверей, всё как есть». Любые изменения — только в управлении. Он не был суеверным, но уважал повторяемость. И ещё он прицепил к себе маленькую флешку с простым файлом: «Если я «там», оставлю это на видном месте». Файл назывался «Leaf.txt» — лист, лист книги.

Глубокой ночью, когда грохот поезда был слышен как далёкий барабан, он включил STM-3. В этот раз он ловил «временной каустик» как опытный рыбак: терпеливо подстраивал глубину модуляции и фазировку гребней. Браслет показывал знакомую игру цифр. Он почувствовал лёгкую дрожь пола — микросейсмика — и в нужный момент перевёл дефлектор на следующую ступень. Розовая линия каустика родилась, раздвинулась — и комната опять треснула по внутреннему шву.

Он уже был готов к ощущению тишины. Он перевёл взгляд на стену. На стене была белая карточка — но на ней было написано аккуратным чёрным шрифтом: «Coherence is discipline». По-английски. Он усмехнулся. Он посмотрел на криостат — на нём не было отпечатков, но на ключе для фланцев была зелёная метка. Он подошёл к осциллографу — модель другая, но производитель тот же. Он сделал шаг к стойке — и увидел на столе флешку. Маленькая, с наклейкой. Он дотронулся до неё, как до мухи, которую не хочешь спугнуть. Вставил во фронтальный порт. На рабочем столе появился файл. «Leaf.txt». Он кликнул.

«Привет, сосед. Если ты читаешь это, значит, мои догадки не были галлюцинацией. Я — тот парень, которого ты видел «вчера». Январь 2027 здесь, если тебе интересно. У тебя — какое? Если хочешь, оставь свой ответ. Мы, кажется, смотрим один и тот же фильм, но сидим в разных рядах. Вчера я подумал, что появляется новая дисциплина: инженерия листов. Не метафора. Настоящая инженерия условий, чтобы переваливаться между соседними страницами. Если тебе это по вкусу, давай сделаем правила: только лабораторные переходы, без афиш, без попыток «поправить» мир. И — всегда возвращайся, даже если очень интересно. Мне кажется, это правило безопасности номер один.
Илья.»

Его передёрнуло. Он посмотрел на календарь в углу экрана: у них был июнь 2025. В этом мире был январь 2027. Разница двух лет казалась и ничтожной, и пропастью. Он улыбнулся пустоте.

— Привет, Илья, — сказал он родному воздуху. — Здесь июнь двадцать пять. И да, «инженерия листов» мне нравится.

Он сел и долго писал ответ. Не технический, не отчёт — человеческий. Что он чувствовал там, как его рассмешила тишина, как он неожиданно полюбил свой криостат за вмятину на крышке. Он написал, что считает правильным правило «всегда возвращайся», и добавил второе: «не таскать вещи». Ему казалось, что перенос предметов между листами — самая плохая идея, какую можно придумать. Он записал это, сохранил файл, вынул флешку и положил её на видном месте, как оставляют крошки хлеба в сказках.

Он возвращался снова и снова, но теперь уже не один, а с мыслью о собеседнике на соседней странице. Они обменивались файлами, как мальчишки записками между партами. Иногда разговоры были вульгарно научными: о том, как лучше фильтровать 60 Гц, как избежать совмещения «бегущих гребней» в кольце, как термостабилизировать криостат, чтобы его дыхание не расползалось фазой. Иногда разговоры уходили в бытовое: какой кофе пить, чтобы не дрожали руки, и как говорить с охранником, который ночами заглядывает в лабораторию.

Однажды он рискнул спросить: «Скажи честно, у вас там человечество сильно отличается?» Илья ответил тонко: «Мы, кажется, глупим помедленнее. Но глупим». Он не спрашивал больше.

С каждым переходом он всё яснее понимал, что «вернуться» — это не только инженерная операция. Это волевой акт. Ты должен удостовериться, что ты — это ты, а не приятная роль на чужой сцене. Листы похожи, соблазн велик: остаться, где всё чуть лучше или чуть новее. Он однажды поймал себя на том, что задержался там на лишние пять минут, просто чтобы послушать, как звучит тамошний осциллограф, чуть другим тембром. Он вернулся с легкой стыдливостью.

Он продолжал вести рабочий файл — теперь уже за двоих. Они аккуратно описывали всё, что могло относиться к «инженерии листов»: спектр микросейсмики, карту электромагнитных шумов, поведение временных каустик при разных глубинах модуляции. Они придумали термин «фазовые ключи» для тех комбинаций параметров, которые гарантированно возвращали каждого к своему листу. Они записали два правила большими буквами: «НЕ ТАСКАТЬ ПРЕДМЕТЫ» и «ВСЕГДА ВОЗВРАЩАТЬСЯ». И ещё одно — почти шутливое: «Не пей кофе на чужом листе».

Он иногда думал — не стоит ли это публиковать. Написать статью о странной аномалии интерферометра. Но сам себе отвечал: преждевременно. Сейчас это было как тонкий мостик над пропастью; приведи сюда толпу — и он рухнет. Он любил его, этот мостик, и берег.

В какой-то момент он поймал себя на том, что в лаборатории стало уютнее. То, что раньше было просто железом, стало инструментами путешествия. Его профессия — инженер-программист — никогда не казалась ему героической. Но сейчас он вдруг увидел, как именно его навыки — аккуратность, терпение, любовь к повторяемости — стали моральным якорем. Он понял, что «инженерия листов» — не про рывки и открытия, а про дисциплину времени.

И, пожалуй, самое странное произошло не в лаборатории, а в нём. Он всегда считал себя рациональным. Но проходы меж листов почему-то добавили ему мягкости. Он стал терпимее к чужим медлительностям и к собственным. Когда ночью застывала линия каустика, он ловил себя на ощущении — как будто слышит далёкий хор. Он смеялся над собой: романтизм, в тридцать с лишним. Но не отталкивал это чувство.

Однажды он вошёл в лабораторию и увидел на своей стене ещё одну карточку, аккуратно приколотую кнопкой ниже его «Фазовая когерентность — дисциплина». На ней было написано: «Якорь — это ты». Он поднял брови. Он точно помнил, что писал это — там. Он улыбнулся. Оказалось, иногда предметы переходят сами, если они — слова.

Он аккуратно снял карточку и перевесил её на дверцу шкафчика, чтобы не забывать. А потом включил STM-3 и начал, как всегда, с того, что провёл пальцем по браслету, ощущая его прохладную тяжесть.

«Время», — сказал он вслух. И мир, кажется, согласился.

В начале 2024 года мой друг Эмиль приобрел роборуку и предложил попробовать её в нашей следующей творческой работе. Мы устроили себе «гаражную лабораторию» – раз в неделю собирались и тестировали возможности новой приблуды.

Параллельно много обсуждали любимые фильмы. Эмилю нравился Апгрейд – за движения камеры, а мне Рейд – за постановку драк. Роборука позволяла снимать сложные однокадровые хореографии и повторять их с идеальной точностью. Так на стыке наших любимых приёмов и возникла идея снять ролик с боевой хореографией и телепортациями, где герой в рамках одного кадра исчезает и появляется, продолжая драться. Потом к приемам добавился POV -- вид от первого лица (тут самое время передать привет Хардкору) и Point Cloud (новая технология, применение которой я раньше в кино не видел).

На видео один из первых тестов: мы проверяли, насколько точно актёры могут подстраиваться под траекторию роборуки и синхронизироваться с её жёстким ритмом. Скажу честно – было немного страшно сниматься, когда камера так быстро проносится рядом 😱.

Bullet time по-новому

Следующий важный тест – 360-градусная облётка в духе «Матрицы». Мы с Эмилем видели много попыток её повторить, но везде результат был посредственным. Причина проста – мало камер. В сцене с Тринити было 120 камер, а найти и арендовать такой парк сегодня практически нереально.

Но время не стоит на месте, и я решил протестировать нейросети. В «Матрице» каждая камера – это один кадр. А что, если на каждый честный кадр дорисовывать нейронкой ещё два промежуточных?

Для теста мы собрали систему из девяти GoPro. Из 9 кадров (чуть больше трети секунды) нужно было замедлить видео в восемь раз. Я прогонял материал через все существующие сервисы и программы. И лишь одна нейронка справилась достойно – Runway.

После тестов стало ясно: эффекту быть. Мы остановились на 45 камерах, выстроенных в сегмент на 270 градусов – это максимум, который реально можно было арендовать в Москве.

Экшн и боёвка

Параллельно мы задались вопросом, где найти героев для нашего экспериментального фильма. В западных блокбастерах бои давно стали отдельным искусством – настолько, что обсуждается даже отдельная «оскаровская» номинация. У нас же эта профессия не так сильно распространена.

Через две недели поисков -- удача в лице каскадера Микки. Он был каскадером в "Майоре Громе" и "Серебряных коньках" и согласился поучаствовать в проекте. Во многом потому, что обычно каскадеры остаются «невидимыми героями», а Микки хотел играть в кадре и его харзима и живость позволяли это делать.

Самыми сложными стали два момента: однокадровый 13-секундный дубль с дракой под роборуку и падение на стол в 360°. Первый требовал математической точности – малейшее замедление или заминка, и камера «теряла» актёров. Мы репетировали целый день и сделали около 40 дублей, прежде чем всё совпало.

«Облётка из Матрицы» на практике

В фильме эта сцена стала одной из ключевых. Мы собрали конструкцию из 45 GoPro, чтобы в деталях и со всех сторон заснять падение героя о бетонный пол. Эмиль, как инженер на все руки, разработал конструкцию в AutoCAD. Основу нам сделали из металла, а кейсы для каждой камеры Эмиль напечатал на 3d принтере.

Еще этот трюк стал испытанием физическим для каскадера. Из-за облётки 360° обмануть монтажом было нельзя. Падать нужно было по-настоящему, без защиты, прямо на подпиленный реквизитный стол. Если бы он оказался слишком хлипким – Микки ударился бы о бетон, если слишком крепким – кадр бы не сработал. Мы нашли баланс и сняли со второго дубля.

Сборка этого кадра заняла у меня три недели ежедневной работы. Нужно было выровнять все камеры, добиться плавности движения, а потом вручную стереть с каждого кадра всю нашу конструкцию.

Картину осложняло то, что каждая GoPro отличалась по цвету и контрасту. Всё это пришлось доводить вручную. Седых волос у меня прибавилось, но результат того стоил: детская мечта повторить «облётку из Матрицы» сбылась – и удалось привнести в неё что-то своё.

Продолжение следует...

P.S. И, как в прошлый раз, задавайте вопросы, если что-то интересно. С позиции одновременно начинающего и опытного режиссера, постараюсь ответить.
Подписывайтесь в телеграме и инсте. Я там в ближайшие недели буду публиковать, как я это реализовал и делиться успехами на пути этого концепта в сторону полнометражного фильма.

Я изначально задумывал фильм «Jumper», как сцену из большого фильма, который включил с середины на самом интересном месте. Главная идея фильма — объединить сложную боевую хореографию с современными технологиями съёмки и визуальными эффектами. К тому же мне всегда хотелось телепортацию глазами героя, никогда не видел такого в кино.

Если есть вопросы к фильму или процессу подготовки, смело задавайте -- на все постараюсь ответить.

В лучшем качестве фильм можно посмотреть на ютубе.

Upd. Спасибо за фидбек, очень приятно! Надеюсь доберусь и до большого кино.
Подписывайтесь в телеграме и инсте. Я там в ближайшие недели буду публиковать, как я это реализовал и делиться успехами на пути этого концепта в сторону полнометражного фильма.