Красиво и со смыслом № 9
Личный сайт: vd-author.ru
Личный сайт: vd-author.ru
Фанфик скопирован по ссылке ниже
Автор
Автор
Комнатушка
Божественное подаяние – конец Его близок, неминуем, страшен. Всевышний сходит с ума и выбраться из этого кокона боле не может: замок уже давно закрыт. Быть может, виновного вина бережет. Быть может, любовь намного сильнее вины. Быть может, нет.
Джен
R
Завершён
3
пустой крендельавтор
Размер:
2 страницы, 1 часть
Метки:
Любить лунуПлохой хороший финалПосмертная любовьПредательствоРелигиозные темы и мотивыСумасшествиеФилософия
Описание:
Божественное подаяние – конец Его близок, неминуем, страшен. Всевышний сходит с ума и выбраться из этого кокона боле не может: замок уже давно закрыт. Быть может, виновного вина бережет. Быть может, любовь намного сильнее вины. Быть может, нет.
1 октября 2023 г., 14:00
Великое песнопение. Растворяющаяся в себе реальность, кружится-кружится, кружится, ломая стрелками дней и ночей. Зачем я их сделал? Для чего я их создала? Отражение в звездах трепещет и прячется, и смех застревает в моей груди. Мне не нужны методы, чтобы оставаться на вышине. Власть копошится под грязными пластинами ногтей. Ногти идут вдоль дворов и закатов. То лишь мои мечты. Закрыта комната изнутри. Смех — единственная панацея, наше начало и мой конец; смех спасает, закрывая раны, но открывает их также он, расцарапывая изнутри грудь, монстр наблюдает из-под пластинок; а комната закрыта.
Джен
R
Завершён
3
пустой крендельавтор
Размер:
2 страницы, 1 часть
Метки:
Любить лунуПлохой хороший финалПосмертная любовьПредательствоРелигиозные темы и мотивыСумасшествиеФилософия
Описание:
Божественное подаяние – конец Его близок, неминуем, страшен. Всевышний сходит с ума и выбраться из этого кокона боле не может: замок уже давно закрыт. Быть может, виновного вина бережет. Быть может, любовь намного сильнее вины. Быть может, нет.
1 октября 2023 г., 14:00
Великое песнопение. Растворяющаяся в себе реальность, кружится-кружится, кружится, ломая стрелками дней и ночей. Зачем я их сделал? Для чего я их создала? Отражение в звездах трепещет и прячется, и смех застревает в моей груди. Мне не нужны методы, чтобы оставаться на вышине. Власть копошится под грязными пластинами ногтей. Ногти идут вдоль дворов и закатов. То лишь мои мечты. Закрыта комната изнутри. Смех — единственная панацея, наше начало и мой конец; смех спасает, закрывая раны, но открывает их также он, расцарапывая изнутри грудь, монстр наблюдает из-под пластинок; а комната закрыта.
В ней, похоже, нет ничего, но и это неточно — разве не моими руками создано сущее? Так не могла бы я уничтожить эти стены, заменив их на что-нибудь более прекрасное, как и положено всему? Проблема лишь в том, что прекрасного я не замечала — не способна видеть — уже давно. Бог сошел с ума. Бегите, мои дети, единственное, что я создала. Не молитесь мне, Бог сошел с ума, как самое отвратительное и ничтожное существо на планете, как каждый бедняк, на улице бездвижно оставшийся. Когда я создавал вас, вы были лишь мелким вариантом, весельем моей души, что в будущем расщепило бы безо всякого сожаления. Кто бы знал, что в итоге пшик перерастет своего создателя, став главной заслугой ополоумевшего. Станет могущественнее Бога. Единой эпитафией Бога. Смех кричит, кричит, дозами выталкиваясь изо рта с одышкой, боль, искусственная боль, выливается из тела, отравляя его по-настоящему. Бог, уподобившийся людям во глумление. Последние слова созидателя, слишком сильно вошедшего в свое творчество. В свете событий не отражается лик. В зеркальной воде неразличима я, а мир чешется-чешется, хихикает, а я забыл, как выглядел, эта дымка дней, воспоминания, что я приобрёл от человечества, до конца стираются. Сетка расколов выворачивает конечности в разные стороны; ты упал. Ты упал из-за меня, и это ли твое возмездие? Удобное возмездие, но я уверена, ни капли самомнения ты не получил. Человечество бежит, бежит, не спотыкаясь, и за его ходом не успеть, лишь потому я опускаю руки. Ты, этого, конечно, не прощаешь; стоит взглянуть на ослепительный свет. Поднять голову вверх, взглянуть на свет, и понять, что ослеп. Мои руки созидали целые вселенные, звезды, — тоже, вроде бы, мое, — но не могут больше сыграть и единой букашки, ведь я забыла, что есть прекрасное. Как самое великое существо может княжить, если то потеряло смысл добра? — это, наверняка, твоя мотивация. Что от тебя осталось, пыль ли, действительно? Наверное, падая километры вниз с такого расстояния, ты впервые узнал, что такое боль. Теперь этот порох везде: в узелках, под подолом, в крыльях нимба, в ушах шепотом сворачивается, от стен отражаясь ползет. То ли шепчут Демоны, твои приспешники, узники ненависти ко мне, которых мне так и не довелось встретить? То ли Демоны, братья — осколки моих зеркал? Ногти идут вдоль троп и гор, уничтожая все, что я когда-либо сделала. Сознание кружится, смех встает окончательным аккордом, а звезды взрываются, истина же не отличается от самомнения. Ты видишь это, поэтому закрываешь комнату снаружи, но запирается она изнутри. Дети мои, Бог сошел с ума и хотел вас изничтожить. Теперь свет остается со мной навсегда; я смеюсь. Реальность вокруг, проходя цикл, повторяется. Ты смотришь на меня напоследок взглядом жалостливым и пренеприязненным, и я надеюсь это тоже когда-нибудь забыть. Пока стены сужаются, обсуждая меня безостановочными голосами, пока грудь хрипит, а звезда, коллапсируя, рождается вновь, просить прощения становится невыносимо. Никому это прощение даже не сдалось. Ни детям, ни возлюбленным. Ярлыки многое меняют — и даже меня; я не уверен, какое теперь мне название. Бог сошел с ума, дети, но он вас любит. Я не помню, что значит любить, оно вырывает из пленки серости и безмолвности каждый раз на сушу. Измучевшееся, милое — это ли не оно, это ли не оно, это ли не то самое, осточертевшее, во что я вцепалась ногтями и вела длинные полосы. Великие песнопения достигают ушей и трансформируются в многоголосый шепот дани. Сошедший с катушек не знает, что ему с этой данью делать. Он ее мажет на кожу и считает каждое слово, не вникая в название, она меняет перья в крыльях на песни и обдирает их. Она застряла в запертой комнате, смотря на одноликий свет. Будучи неуверенной, что эта комната существует, а не является ее придуманным и окислившимся сознанием. В любом случае, та опустила руки в черную неснимающуюся с них пыль. Не отмаливайте, не распевайтесь, дети. Я сошел с ума. Отпустите же неспособного, ослабевшего восвояси. Сделайте Его хоть чуть-чуть счастливее. Прокричите эпитафию, не помня слов, то завернет прах в забытые года. Примите забвение, но не уходите в него никогда. Дверь заперта и растворяется. Выхода нет — и Бог потеряет его значение со временем. Минуты сыпятся, крошатся о белую плитку. И, разворачиваясь, сломя голову бегут назад.
Отпусти людей, которые не готовы любить тебя. Это самое сложное и важное, что тебе придется сделать в жизни. Перестань вести тяжелые разговоры с людьми, которые не хотят меняться. Перестань водиться с людьми, которые не интересуются твоим присутствием.
Энтони Хопкинс
==================================
Старею. Хочется успеть
Всё то, что начал безрассудно.
Смолкают те, с кем начал петь
То, что и хором выпеть трудно!
Бурчу мелодию под нос,
Ловя сочувственные взгляды.
Давно не мучает вопрос
О том, что - "А оно Вам надо?"
Кому-то - нет, кому-то - да,
И фиолетово - кому-то...
И - право слово - ерунда
Грустить в последнюю минуту
Что где-то был не очень смел,
А где-то и совсем я не был,
И что Атлантам не сумел
Помочь держать над нами небо...
Что золото менял на медь
Ни капельки не беспокоясь,
Что в неподатливую твердь
От тяжести вхожу по пояс...
Что памятником мне не стать
И не успеть и не сумею
И в расступившуюся гать
Вхожу уже почти по шею...
Ещё он не сшит наш наряд погребальный
И марша не грянул Шопен
И рано смеяться над нами нахально,
Что короток век перемен...
И Тройка одна ли во всём виновата
Пока продолжается бой,
Что сёстры родные - Измена с Расплатой
Не ходят одна без другой...
Мы сами раскрыли ворота, мы сами
Пустили воров в закрома
И вот уже снова сияют пред нами
Всё те же "Тюрьма да Сума"!
И значит нам надо - принять руку брата
И ногу - опять в стремена
И сёстры родные - Измена с Расплатой
Не скажут: "Всё спишет Война!"
Чем дольше живём мы - тем громче пророчат
Незваных друзей голоса.
Ах, только б не смолк до поры пулемётчик,
Пока ещё всё не сказал.
И вобщем-то правда - не много и надо
Делов-то всего - ё-моё!
Две вечных подруги - Измена с Раплатой
И сердце - как прежде - поёт!
(А как теперь фотку вставить?)
Не живут поэты долго.
Не серчайте вы на них!
Кто оправдан, кто оболган,
Кто, дождем побитый, стих.
Он смешон порой и странен -
Не взыщи. Да, он такой!
Ты пойми, он просто ранен
Не случившейся строкой.
Не смолчит он на потребу -
Резанет, как на духу!
Он глаза вздымает к небу -
Он у неба на слуху!
Вот он щурится довольный -
Без причин навеселе!
Потому что очень больно
Ерзать сердцем на пиле!
Он гоним, как лист осенний,
Отгорев зарей едва -
В тридцать лет ушел Есенин!
И Высоцкий – в сорок два!
И в быту они, как дети,
И в делах привычный швах!
Если жил поэт на свете,
Значит, свет горел в домах!
Мир наш штопаный и плоский,
Где любовь муштрует лесть!
Бросил громко Маяковский!
Старцем древним – в тридцать шесть!
Для поэта все награды
На один гремят манер.
Вдоль некрашеной ограды
Он идет в свой «Англетер»!
Нам, простив смешки, придирки,
Выбив дверь худым плечом -
В двадцать девять вышел Дыркин!
В двадцать семь спел Башлачев!
Не суди поэта строго,
Не хлещи его словцом.
Рос он с детства понемногу
Безотцовщиной с отцом.
Лучше б было, если б били
Он бы был румяней, злей.
Все страшнее – не любили.
Чем заклеить? Где тот клей?
Равнодушие как норма,
Безразличие как стиль.
Он, как шлюпка после шторма,
Намотал по морю миль.
Ждет чего и что он ищет
Возле черных кирпичей.
Здесь родное пепелище
И скелеты тех печей.
Где варили щи с лебедкой,
И откуда воевать
Уходили стежкой кроткой.
Где глушили горе водкой,
Где умели горевать!
Почему поэт не может
Жить в ладу и дО ста лет?!
Потому что он без кожи!
И от этого поэт.
Он в ночи челнок заблудший.
После дембеля - в строю!
Он легко врачует души,
Намотав, как бинт, свою!
Но не всяк, кто кровью вышит,
Обязательно поэт.
Только тот, кто правдой дышит,
Уходя, не гасит свет!
И молва ему вдогонку -
Мол, сказал не все, что мог! -
Льет на поле самогонку
Небо.
Это
плачет
Бог…
По следам недавних событий.
Пространство слов определяет карту мира,
Поименовано — отныне есть,
Да будет "свет"! Быть может, был он,
Истратив смыслы на "кумиров",
Зажмурясь, ждём благую "весть".
Что за "порогом"? "Лестница", "соседи",
Что дальше? "Мусоропровод"...
Ан нет, "кладовка", вход заделан,
Другие времена, другие цели,
"Закатки" в тренде, мусор – на "учёт".
Рассортированы, разложены по полкам,
Посол был крут, да шерсти — клок,
Нам вехой — "ставка", "ломка", "ходка",
Годичное кольцо буксует в пробке,
Маячит впереди "пенёк".
Разучиваем справно новые коленца,
Но всё одно на старый лад,
Стандартно: "контра", "иноземцы",
Сжимаем анус, голосуем сердцем,
Чеканно маршируем на парад.
По тёмным закоулкам душ шныряют тени,
Лимит избы превышен — "сор",
Зрачки расширены, набухли вены,
В конвульсиях рождаемся из пены,
Забыв стоп-слово: "Мутабор".
26.12.2023
Храню завет: не дай совет —
Медведи не в чести.
И сам себе даю ответ:
А вот часам к шести…
К шести часам могу и сам,
Став мудрым и седым,
К своим проложенным следам
Мешочек принести.
Раскрыв его, сказать: «А вот!
Смотри, как ярок блеск!
Вещичке мудрость свет даёт —
Находишь в ней гротеск?»
Но в хвастовстве теряет ум
Подвижность и кураж…
И сон его рахат-лукум,
Но мненья — лишь оммаж.
Оммаж на то, что позади
Пролёг тернистый путь,
Но, кончившись (часам к шести),
Стал на себя замкнУт.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
В сугробе росли гвоздики,
Холодные и красные,
Альтернативной жизнью
На деревенском кладбище.
В консервной банке
Теплилась свеча,
Стакан пластмассовый валялся,
Конфетным фантиком
Украшена земля,
Под непрерывный птичий
Голос карканья...
Я подарил тебе цветы,
В сугробе шесть гвоздик краснели,
Они сегодня расцвели,
Замёрзли и окоченели.