— Здорово, Коля, — парень стоял на краю котлована и глядел вниз. Под кое-как сооруженным навесом тлел костерок. Старик неплохо спрятался. У самой дальней от реки многоэтажки вырыли для каких-то нужд широкую траншею-ямищу. И оставили там пару железобетонных колец. В одном из них Андрей и различил знакомый силуэт. Но Коля даже не обернулся. Зло фыркнув, Андрей принялся спускаться, подскальзываясь и ворча под нос всё, что думает.

— Какого хрена, Коля?! — чуть ли не закричал Андрей, спустившись.

— А, это ты, морячок, — глухо пробурчала фигура в обносках. И Андрей, приглядевшись, не понял, что его так беспокоит. — Я задремал малясь, говорю ж, болею. Курево принес?

Старик тщательно укутал шею драным шарфом.

— И сыро, для старых костей плохо. Костерок, вишь, плохо горит.

Андрей чуть смягчился, нашёл место, где Коля проделал ступени, то ли они сами тут удачно осыпались.

— Ты как туда забрался, дед? Да погоди, пожрать вот тоже тебе принес, — Андрей полез в пакет. — Тебя ж менты ищут, а ты тут?

Из-под бесформенной шапки, сквозь сальные патлы, блеснули глаза.

— Ну так ищут, да я прячусь, — хохотнул Коля, протянув серую морщинистую руку к пакету с хлебом и колбасой.

Андрей не сразу понял, но остолбенело посмотрел на старика.

— Так сколько лет-то?

— А сколько? Сколько надо, столько и прячусь. Мы, ведь, кому попало не показываемся.

Парень всё пытался разглядеть деда целиком, но тот поворачивался, сидя в тени трубы так, что лицо постоянно ускользало.

— Так ты откуда узнал... — Андрей осекся, вспомнив, как бегал тут несколько дней назад, вопя и размахивая ножом.

— Хе. А ты ж сам где был столько лет?

Андрею стало не по себе. Старик коптил тут костром, дым-то могли заметить? Да и что значит "кому попало"? Наконец Андрей задал самый животрепещущий вопрос:

— Так это ты всех?..

— Кого?

Коля отломил хлеб, покрошил на ладонь и издал странный звук.

Андрей обернулся, и вовремя. Неизвестно откуда взявшиеся в дождь голуби слетели на руку старика, едва не мазнув Андрея крыльями по лицу.

— Ну... Туристов, Дану... — разговор становился абсурдным.

— А... Я, конечно. А то шатались неприкаянно. Я их всех и того, да. Вместе.

Старик хрипло засмеялся, откинув голову, и птицы слетели. Расселись по ободам колец и, склонив набок головы, уставились на Андрея.

А он посмотрел на едва тлеющий костёр, не понимая, почему тот не гаснет в усиливающемся дожде, когда приметил торчащий из угольев черенок.

Что-то шевельнулось в памяти, тьма снова мягко толкнулась в затылок и взорвалась болью. Андрей прищурился, сквозь ресницы мельком углядел, что Коля тоже как-то странно, гибко склонил башку в нелепой шапке к плечу.

— Э... — пробиваясь через приступ, крикнул Андрей, — дед! Ты чего удумал? Я ж тебя... Одной соплёй...

Старик, потянувший было из костра черенок, на котором оказалась сапёрная лопатка, обернулся.

— Опять орёшь, блаженный? Картошечка у меня тут. Хочешь?

На раскаленной лопате лежал... черепок. Нет! Андрей раскрыл глаза, давая красным кругам рассеяться. Просто несколько картофелин.

— Коля! Это ты их убил? Данку?

Старик непонимающе смотрел на парня. Потом широко ухмыльнулся, показывая серые пеньки зубов. Стянул шарф, показывая словно свежий тонкий порез на шее.

— Убил? Не, не я. Я ж и муху не обижу, все знают.

— Дед... Не подходи... — глаза теперь ясно различали зазубренную кромку раскалённой лопаты. Пальцы сами выхватили кинжал из-под свитера.

— Ох ты ж! Пёрышком своим решил меня пощекотать, — засмеялся старик и сделал в сторону Андрея неловкий выпад. — Ууу...

Андрей отскочил и попытался уцепиться за единственную здравую мысль. Не связываться с сумасшедшим. Выбраться из ямы и драпать. Звонить ментам, Меджинову, самому чёрту.

— Я уйду, ладно? Уйду. Я тебя не видел, Коля.

— Валяй, — согласился тот и поглядел наверх.

Андрей, пятясь нащупал место, где спускался. Земля стала мокрой и скользкой.

Дед не делал никаких попыток догнать парня. Андрей как мог быстро взобрался выше, но перед его носом возникли чьи-то ботинки. Он поднял голову и заорал.

Человек, смотревший сверху просто не мог так наклониться. Голова почти болталась, но при этом губы явно улыбались, а руки тянулись к Андрею, словно хотели помочь выбраться.

— Нашёл... — тихо сказал кто-то. Андрей сполз обратно в яму, понимая, что сходит с ума.

На краю стояла Дана в красном коротком пальто. Чёрные волосы повисли мокрыми сосульками. За ней стоял ещё кто-то.

И птицы. Сидели по всему периметру ямы.

В голове болезненно кольнуло ещё раз. Андрей потерял равновесие, взмахнул кинжалом перед собой и грохнулся на спину как жук.

Дана и другие принялись спускаться, но Коля оказался ближе всех.

— Ты эта, морячок... Я ведь зла на тебя не держу, а вот они... Ты хороший был парень. Коля показал на других.

— Потерпи, хорошо? Я не больно…

— Потерпеть? Что?!

Андрея охватила паника и он буквально ползком попробовал отдалиться от Коли. Но лишь зря вымазал руки. Он снова почувствовал себя мальчишкой, когда Коля вытаскивал его из бездны. Тело начинало гореть.

— Не тронь! — отчаянно взвыл Андрей.

И откуда здесь все? Всё это? Почему? Он не находил ответов, а силуэты во главе с Даной становились ближе.

— Провозились... — старик цыкнул, трогая край лопаты. — Остыла. Тащите его к костру.

К горлу подступила тошнота, руки налились тяжестью. Чернота внутри головы никак не могла пробиться через ужас происходящего. Кинжал, казалось, прожёг руку до костей. И на его вялые попытки отмахнуться, мужик с отваленной башкой просто наступил ему на запястье. Дана наклонилась и подняла оружие.

Андрей отчетливо увидел серую кожу и запавшие щёки.

— Дана...

— Чёртовы горы, старые как мир, — Коля сунул лопату в угли. — Много тут всякой старорежимной дряни, в которую старому коммунисту верить не положено. Но в нашей ситуации... Хе...

Андрей не понимал, почему не может сопротивляться. Дана встала напротив и тупо глядела на него пустыми глазами.

— Да ты не рыпайся, морячок. Супротив нас не сможешь. Мы мирные люди, но наш бронепоезд... Эх, Андрюшка, нам ли жить в печали? Где ж ты гадость эту подцепил? Вона, в глазах бьется, вижу.

— Какую гадость? Что вы хотите со мной сделать? — залепетал Андрей, почти не брыкаясь.

В глазах всё поплыло. Разве так бывает?! Как эти... люди? Как они… могут двигаться?

Андрей едва сумел проглотить подступивший комок и почувствовал, что стало хуже. Ещё чуть и его вырвет.

— Вылечить. Ибо сидит, сука, вцепилась в тебя. Птичек помнишь? С них началось всё. Надо было дать тебе упасть и поломаться тогда. А я труханул, что мне пришьют, мол, убил парнишку. Вытащил. Потом гляжу, ты и не помнишь, как им шеи резал, — кивнул старик на голубей. — И в рядок складывал.

— Шеи резал? — эхом отозвался Андрей, ничего не понимая.

Он сжал зубы. Тело напряглось в попытке вырваться, но ледяная хватка держала жёстко.

— Ничего не помню, — прохрипел сквозь зубы. — Пусти!

Но он, конечно, уже знал. Догадался, если не вспомнил. Жутью в мозг вцепилось осознание. Сны. Вот к чему были сны. Потревоженные останки в древнем ауле, улыбающийся череп. Кровь. Он что-то сделал.

— Ты кормишь и кормишь эту тварь, морячок. Уж не знаю, что ты натворил, но хорошо, что приехал. Нам-то отсюда, понимаешь, сложновато выбираться. Какую тварь? Не знаю толком, только пока она тут, пока голова на плечах, нам покоя тоже не найти.

Андрей застонал, но пленители остались спокойными.

— Бесится, жрать хочет. Сейчас накормим, — пообещал Коля, вытягивая лопатку из угольев. — Клади его. Дана, голову подержишь. Чтоб как в масло вошло.

Андрей истерично забился, вырываясь из крепких объятий смерти. И закричал, хотя это больше напоминало стон:

— Нет, не убивайте! Пустите! Что угодно сделаю, только не убивайте!

Коля посмотрел на Андрея с жалостью.

— Мы бы рады, но другого пути нет. Спасение на водах дело рук самих утопленников. Или как там. Понимаешь, морячок, для тебя всё поздно уже. Ты уже и сам стал Ххуртамом — злым человеком. Оружие у тебя непростое. Ты его у кого взял? А?

Андрей закрыл глаза.

— Вот. То-то и оно, — продолжил дед. — С костей снял, тварь освободил, кровушкой подкормил. А она и рада дураку. Нет, брат. Ххуртама за так не убить. Только голову с плеч, да нож на грудь. Тогда он лежит, не шелохнётся. Я ж не знал, пока ты меня не того-этого. Думал, находит чего на парня, затмение какое. Вот птицу и кромсает, а потом весь год ходит путёвый. Я, вон, девку предупреждал, чтобы береглась, когда ты вернулся. Но кто бродягу слушать будет? Поздно я сказки-то узнал... А твоя тварюга, мстительная сволочь. Вишь как – ему глотку перерезали, и он нам. И глядел, как кровь вытекает из тела вместе с жизнью. Медленно так... А ты, Андрюха и не помнишь, что руки по локоть в крови.

Андрей натурально завыл. От бессилия, от безнадёжности. Словно это последнее, что оставалось сделать, когда прорвало плотину памяти.

— Так не бывает! Так не может быть!

Старик вздохнул как живой. Андрей не видел этого, почувствовал. Коля подошёл ближе к парню, занёс раскалённую лопату над горлом Андрея и добавил напоследок:

— Уж лучше так, морячок. Не злись на нас.

Андрей разлепил глаза. Всё скрылось за пеленой слёз, сердце бешено грохотало…

— Всем стоять! — раздался грубый рык. — Оружие на землю, быстро!

Послышался оглушительный хлопок. Что-то свистнуло по стенам за Колей. Ещё один хлопок, другой. Андрей не почувствовал, увидел маленький красный фонтанчик на груди. Вдох отозвался болью, и тело обожгло кашлем.

...

— Мёртв? — спросил Меджинов, наклоняясь, чтобы рассмотреть валяющийся неподалеку от тела кинжал.

— Товарищ майор... — рассеянно говорил ражий детина в милицейской форме. — Вы же видели... Здесь же было не меньше пяти человек... Да как же это?

— На шее ожог, пулевое в грудь, но он ещё дышит, — отозвался другой милиционер. — Дуй в машину, Ряпушкин. Скорую. Следователя, экспертов. Товарищ Межинов, как объясняться будем?

— Н-да... Затейливая штучка, — отозвался тот. — Сейчас подумаем.

Кровь толчками выходила из груди, чьи-то руки пытались зажать отверстие, горло жгло. Андрей поднёс руку к шее и потёр, ничего не понимая.

Он стоял на краю ямы и глядел как люди опускаются на колени в грязь, осматривают тело. Его тело. Вон старый лис Меджинов светит фонариком на землю, пытаясь обнаружить следы.

— Эй! — крикнул парень. — Джарим Совменович!

— Да не ори ты, — досадливо сказал Коля. — Не услышат. Я ж говорю, мы не всем показываемся.

Андрей растерянно обернулся. Они все стояли там. Те, кого убил он – Ххуртам.

— Да как же... Я же... — он беспомощно махнул в сторону милиционеров.

— "Я же, я же", — передразнил Коля и влепил Андрею оплеуху. — Бестолочь... Хвост приволок.

Парень закачался на краю, чуть не ухнув в яму. Где-то в дожде завыла далёкая сирена. Коля закурил было, но сплюнул, пачка упала на землю.

— Один хрен, не чую.

— И... что теперь?

— Добро пожаловать, дебил, — тихо просипела сзади Дана и побрела к зеву подъезда.

Коля мотнул короткой пегой бородой, махнул рукой и тоже исчез за пеленой дождя.

Андрей остался один. Капли падали сквозь него. Время превратилось в странную осязаемую субстанцию.

В яму спускались люди с носилками и врач.

Человек на земле казался очень бледным, бескровное лицо застыло. И в миг, когда его как куклу перегружали с земли, Андрей увидел, как приоткрылись черные щелки глаз и словно ухмылка скользнула по синюшным губам.

— Не-ет! Не-е-ет! — заорал Андрей и кинулся к Меджинову, потом к носилкам, бесплотной тенью проплывая сквозь людей.

— Это не я, не оставляйте меня здесь... Не оставляйте… Не я-а!

Ночь застала Андрея сидящим на месте, куда пролились капли его крови, давно смытые дождём.

— Пойдем, морячок. Ты привыкнешь.

Коля смолил несуществующую сигарету.

—Пришло время Ххуртама, — прошептал Андрей.

— Что? А... Да. Посмертие будет долгим.

КОНЕЦ

Царева Юлия, Поветкин Егор.

Октябрь, 2025

– Но то устройство было у двойника, когда мы сходили на берег после экспедиции. – Возразил Врунгель.

– Проблема… – Пробормотал Степан: – Всё звучит как нечто ненормальное и сумасшедшее. Но оно кажется нам таким, потому что мы люди совершенно другой эпохи. Тысячи лет отделяют нас.

– То есть на Байкале, вероятнее всего, погиб не просто клон, а копия копии? – Вздохнул я.

– Возможно даже копия в кубе или в ещё какой степени. Мы выяснили только часть… Нам нужно целое… – Белозёров тяжело опустился обратно на кровать: – А с этим проблемы…

Внезапно вперёд подался Ларнов:

– Позвольте и мне высказать пару слов. Мы, по-моему, упустили один важный момент во всех этих многоходовках с клонами.

– Какой же? – Напрягся Степан.

– Если камень продолжает остаточную силу действия во всех местах, где побывал, значит, любой умерший в радиусе примерно ста километров от острова Ионы оживает.

– Тарнов… – Пробормотал я. – Он…

– Если он оживёт – я вам поверю. Но на слово – ни за что! – Вы четверо просто сошли с ума! – Воскликнул Дмитрий.

– Если всё же оригинальный Сарнов жив. – Вспомнил я одну из самых важных вещей: – То это значит, что…

– Многое объясняет. – Захар Врунгель от волнения клочьями выдирал волосы с бороды. – Чёрт… Как же всё это…

Он не договорил. Но все мы поняли, про что он. СТРАХ – часть шифра, который мы разгадали. И только теперь поняли, что имел в виду Фёдор в той статье об Охотском море.

К тому же оставалось непонятным нечто…

– Будоражит умы многие десятилетия! – Вскричал я.

– Что? Ты о чём? – Изумился Святослав.

По взгляду Белозёрова я понял, что и он догадался.

– Этот подонок имел в виду не только Камчатку. Устройство! Намёк был ещё в самом начале. И эта тварь… Она влезла ко мне в голову.

– Про что ты, Фемзин? – Вирсов насупил брови.

– А у вас разве не было этого? – Архаизмы в речи… И прочая муть. Будто в сознании кто-то всё перемешал.

– Конечно, бессмертие волнует все умы. И не просто десятилетия. А тысячи лет. Любой хочет раскрыть эту тайну. – Старик размял пальцы: – Однако…

– Байкал, Ипчинская сопка, исток Каинсас и остров Ионы… Ещё одно место… Должно существовать ещё одно место. – Пробурчал Степан Белозёров.

По мере того, как мы выстраивали цельную картину, подступали, казалось бы, так близко к правде, ко всем нам накатывал ужас. Мы не хотели говорить, не желали ничего обсуждать – я видел это по глазам каждого из нас.

Но мы почему-то продолжали. И я рассудил – может, в нас живёт частичка Сарнова – та самая жажда исследования несмотря ни на что? К чему нам это знать… Это не принесёт торжества разума. Это поспособствует тому, что все мы рано или поздно умрём, или сопьёмся, а что наиболее вероятней – окажемся в палате психиатрической лечебницы.

– С чего ты так решил? – Я, дрожа всем телом, скрестил руки на груди: – Почему именно пять мест? Не шесть, не четыре?

– Сложим все шифры. Освежим память. – Вы все не находите, что это чем-то схоже со стадиями принятия?

– Не совсем. – Вирсов нахмурился, стуча костяшками о колени: – Байкал – отрицание… Так?

– В целом сходится. – Согласился я. – А Камчатка… Да, это точно гнев…

– Но были ли Васюганские болота торгом? – Спросил как бы самого себя Степан. – Моим личным торгом… Шла война за мою душу. И я с треском, но смог победить… Чуть не впустил в себя демона моего отца.

– Принятие – бред! – Воскликнул я: – Твой отец не был психологом! А если и был, он не мог предугадать, в каком порядке пройдёт расследование!

– Если только не был жив. А он, вполне вероятно, жив. И сейчас на борту ледокола. Хочет уйти от нас.

Молодой парень – Константин Колецев. Сигарета в зубах, шутки… Нет, это точно не лицо Фёдора… Но какая-то частичка… Не знаю. – Догадки вихрем проносились в сознании.

– Сейчас, хочешь сказать, четвёртая стадия – отчаяние?

– А как по-другому всё это назвать, Аркадий?

– Не ломайте голову. Я знал Сарнова долго. Больше, чем кто-либо из вас. – Святослав Вирсов поднялся с койки: – Ваша теория со стадиями – попытка обуздать нерациональное. Нужно смириться с этим.

– То есть принять! – Настаивал Белозёров.

– Не то. Мы начинаем бредить. Безумие… Лет… Врата древние… Откроет только ключ… Мироздание. Зов из тьмы веков. Оковы гнили сковали каждого из нас. Мы все смертники. Бактерии перед лицом непостижимого. А ваш друг, этот старикашка Вирсов, не геолог вовсе… Боитесь меня? Я давно не вселялся в вас, обычных людей.

Несомненно, это было тоже существо, что одолело меня в отеле. Неужели и я говорил подобным голосом? В Святослава вселилась тварь. И как же она скрежетала и хрипела!

– Ты наслал ко мне воспоминания. Никакого рецепта у Тарнова не было. Ты дала частично ложную память.

– Так я – он или она? – Определись, ничтожество. Я вижу твои поступки насквозь. Тот, кто обличает других, Аркадий Фемзин, сначала должен понять самого себя. Кто я? Думаете, я само знаю? Смрад и гной. Вот что я вижу. Какая-то ветхость бытия. Сам мир трещит по швам. И даже я не ведаю, отчего… Ил, пепел… Гротескный обелиск стоит на грани видимых измерений. А есть ли они, вы, геологи? Не можете принять саму суть, не зрите очами…

В последний раз я слышал столь стародавние слова разве что в стилизованных под это книгах. Некоторые разумеется были понятны. Оно говорило на полусовременном языке.

– Это… Нерационально… – Пробормотал Степан: – Устройство, двойники – их можно объяснить. Технология ушедших в небытие…

Нас всех заразила эта смердящая древность.

– Твою ж… Хватит бредить, Вирсов! – Успокойся. – Только Дмитрий Ларнов, чудилось, сохранил человечность: – Вы все… Сводите меня с ума своими словами. Вы просто ненормальные… Что ты такое?!

– Я? – Святослав повернулся к Ларнову, разогнул сгорбленную годами спину, отчего стал выше: – Не знаю. Камень. Я помогу вам. Вы должны найти устройство. Тогда я успокоюсь. Меня поставили стражником в тот древний храм… Как бы вам объяснить свою природу… – Хрипело оно.

Никто не верил его словам, однако нечто продолжило:

– Представьте себе механизм столь сложный, способный порабощать других. Я не дух. Мне приказали, и я выполняю свою работу.

– Как модифицированный искусственный интеллект? – Предположил Белозёров, до сих пор старавшийся облечь всё в научную форму.

– Что это такое? – Прохрипел Вирсов.

– Цифровое сознание. Его как бы нет… Но оно есть. В компьютерах.

– Возможно… Да, наиболее близкое сравнение… Так вы не так жалки. Ваша раса почти достигла уровня древней цивилизации, меня поработившей. Только моя суть сложнее. Я не заключён в вашем так называемом компьютере. Моя воля распространяется на тысячи километров. Я могу блуждать и вселяться. Ломать вас, хрупких и несложных. Я умнее вас во всём, но то, что породило меня, обладало интеллектом настолько высоким… Что если бы даже сегодня, через двадцать тысяч лет после того момента, как вымерли те, кто меня создали, две расы схлестнулись в битве… У вас бы не было и шанса. Ваши атомные ракеты… Я прознал о них…

Моя раса смогла обуздать силу Солнца и заточить его. Не десятки, а миллионы мегатонн огневой мощи.

Вдруг Святослав задрожал, существо внутри него сорвалось на что-то непонятное:

– Владыки лет не смертны… Они являют отражение… Свет и мрак. Они были едины. Мироздания не существует. Вы – лишь копии…

Вирсов рухнул на пол. Мы ринулись к нему. Он не подавал признаков жизни. Дмитрий пощупал пульс:

– Инфаркт… Сердце остановилось! Врача!

– Он не выдержал. – Слишком сильное влияние. – Произнёс Белозёров: – Но всё становится на свои места. Мы почти всё поняли!

Я трясся. Древняя цивилизация? Аналог искусственного интеллекта? Чушь! Как нелепо! Просто ненормальное предположение! А его архаичная речь? Здесь таилось что-то более древнее и жуткое.

Врунгель, вздрогнув, бросился на выход из каюты. Через несколько минут вернулся вместе с матросами и доктором. Святослава положили на носилки и куда-то потащили.

В помещение следом вошёл капитан:

– Что у вас тут происходит? – Почему вы все собрались в одной каюте?

– Обсуждаем план экспедиции. – Объяснил Степан.

– Вот только не надо мне врать! Вы тут сходите с ума! – Ледокол скоро прибудет к острову Ионы. Готовьтесь. Кстати, Аркадий, не припомню тебя настолько мрачным.

Меня будто окатили ледяной водой. Исступленно я уставился на Колецева:

– Ты откуда… Знаешь моё имя?

Константин прикусил губу, не решаясь ничего говорить. И блеск его карих глаз отдал той же искрой, что у Фёдора двадцать лет назад. В порыве ярости я кинулся на капитана, крича:

– Это Сарнов! Берите его!

Из ступора вышел только Белозёров. Позади раздался грохот – от перенапряжения потерял сознание Захар Врунгель. Ларнов стянул с постели простынь, и мы связали «капитана», заткнули рот, когда он попытался позвать матросов.

– Отец… – На Степане не было никакого выражения. Он просто смотрел на него, не решаясь ничего сказать.

– Это всё похоже на фантасмагорию… Причудливый сон. – Дмитрий издал нервный смешок, у него дёрнулся глаз. – Смешно! – Он рассмеялся, резким движением вынимая из своего рюкзака нож: – А если я… Порежу себя? Освобожусь от этого?

– Cтой! – Успокойся! – Я выставил руку вперёд, пока Белозёров, бледный как мертвец, стоял рядом со спутанным Фёдором Семёновичем: – Остынь! Всё в порядке!

– Порядок? Нет… Всегда был только хаос… И ничего больше. Как смешно! Это ведь изумительно!

Мгновение – и Ларнов перерезал себе шею в месте сонной артерии. Хлынула кровь, и, захрипев, Дмитрий упал сначала на колени, а потом на живот, захлёбываясь.

Кровь растеклась алой лужей на половину каюты. Тело Дмитрия Ларнова дрогнуло, зашлось в предсмертных судорогах. Через несколько секунд он был мёртв.

– Чёрт… – Я ощущал эту паранойю.

И не просто чувствовал. Голова была подобна рою из мыслей. Каждая жалила, а вместе они создавали помехи, белый шум. Может, это существо вселилось в него? Что бы это ни было, оно не хотело нам помочь.

Вот в этот момент то я и понял, что такое отчаяние. Это было в десятки раз хуже, чем тогда, когда я скитался по подворотням и пил… Оно не отступало. Мне хотелось броситься за борт корабля. Потому что я настолько не хотел узнать правду, что мне легче было погибнуть, чем принять хоть ещё одну частичку истины.

Как же страшно… Это параноидальный, безумный, психопатический страх. Не просто страх перед монстром. Мне всё равно на мертвецов… Мои мысли путались от самого осознания того, насколько страшно стоять на пороге знания.

– Успокойся. Всё будет хорошо. – Промямлил Степан Белозёров: – Мы вернёмся в Омск, выкурим сигареты… Прошу, Аркадий. Сохраняй трезвость ума.

Медленно я повернулся к Белозёрову – худое измождённое лицо… Но как блеск надежды и разума сквозил в его взгляде! Да, он был силён. Единственный оплот ясности в этом океане безумия…

– Спасибо. – Искренне поблагодарил я.

– За что?

– За то, что вытащил меня с улиц. За то, что показал, как ничтожна месть. За всё, Стёп… Ты помог мне. Правда помог. И сейчас, в третий раз… Ты дал мне понять… Что настоящий разум не сломить.

– Ты чего? – Удивился он, глядя на меня: – Не мямли. Я тут нашёл своего мёртвого отца…

– И всё равно сохраняешь стойкость! Откуда в тебе столько решимости?

– Жизнь. Знаешь, я всю свою жизнь знал. Мало чего. Меня тяготило незнание. Да и тем более, Сарнов… Знаешь, я ведь осознал, насколько всё это эгоистично – пытаться понять этого безумца. Я, может, и его кровь. Но я свернул её и оставил только лучшее от своего отца. А всю его маниакальность… Пусть она убирается к чёрту. Не для того я страдал, и не ради этого умерла моя мать.

Фёдор Семёнович выплюнул оборванный клочок простыни изо рта:

– Моя кровь… Ну и что вы со мной сделаете?

– В первую очередь ты расскажешь нам всё.

– С чего это? 

– Ты ведь оригинал, да? Мой настоящий отец? – В каждом слове Белозёрова я слышал нетерпение, которое жило в нём десятилетиями: – Отвечай!

– Да. – Прохрипел он.

Степан широко раскрыл глаза, пошатнулся и чуть не упал. Мы с Сарновым пересеклись взором. И я выдержал этот взгляд.

– А ты, я смотрю, наконец обрёл стержень. – Усмехнулся он.

– Пошёл к чёрту.

– Увы, не смогу. Пока у меня камень, я бессмертен.

– А копии? – Места, где ты побывал?

– Знаешь, я всегда хотел всё исследовать. Разве тебя, Фемзин, не удивляет сам факт моего существования?

– Ты сменил внешность… Но как?

– Помолодел.

– Откуда ледокол?

– История долгая. А знаешь, что ошеломительней больше всего? Я помню каждое воспоминание своего двойника. Помню, как меня загребло обломками в храме на Васюганских болотах: – Я помню всё! Когда тот цилиндр обрушился, меня завалило руинами. Устройство тоже раздвоилось. У меня был оригинал камня. А у копии – копия! Вот каламбур, правда ведь?

– Ты всё такой же… Больной выродок.

– Всё возможно. Потому камень и действовал криво, создавая одного двойника хуже другого. Каково это понимать, что тогда, на Байкале, ты убил чёрт знает какого в степени моего клона?

– Главное, что одно из твоих отражений погибло.

Он вздохнул, посмотрел на Белозёрова:

– И долго ты меня искал?

– Ты хоть когда-то меня любил? – Прошептал Степан: – Хотя бы немного?

– Да чёрт его знает, сынок. Даже монстр способен на это.

– Ты не монстр. – Отринул я: – Ты хуже – бесчувственная машина для исследования мира. Даже у монстров есть что-то живое. В тебе – нет.

– Не называй его так. – Высказался Белозёров: – Прошу, Аркадий, не нужно.

– К чему тебе его защищать? – Удивился я.

Степан взглянул на меня – тёмные чистые глаза были отмечены грустью, тоской, неким отчаянием:

– Потому что он – мой отец.

– Яблоко от яблони недалеко падает, раз ты добрался аж до Охотского моря. Думал, помрёшь куда раньше. Зато ты доказал всем нам, что вполне достоин меня. Возможно, ты даже умнее. Станешь. Когда-нибудь. – Отшвырнул мой путь как ненужный, и теперь страдаешь. А жаль.

– Отдай устройство. – Потребовал Белозёров.

– Боюсь, не смогу. Я, вероятно, умру. Только камень поддерживает мою жизнь. Меняет внешность и омолаживает. За двадцать один год я сильно преобразился.

– Глаза остались теми же. – Пробурчал я.

– Если отнять у меня камень, я могу умереть. – Он всегда на моей шее. Видишь, Стёп? Я не сопротивляюсь. Твой выбор – брать его или нет. Я даже не позвал матросов, когда освободился от кляпа.

– Почему? – Безразлично пролепетал Степан.

– Потому что доверяю тебе.

– Но не мне. – Я подошёл к Фёдору, но внезапно Степан Белозёров вскочил с места, вставая передо мной:

– В этом нет необходимости.

– Каким же иным способом мы прекратим это вырождение копий?

– Не знаю… Найдём… Только не его.

– Он же давит на жалость! Ты разве не видишь?

– Не нужно…

– Отойди. – Проскрежетал я.

Степан устало посмотрел на меня:

– Нет.

– Ты помог мне. – Теперь я должен спасти тебя.

– Как всё чудно выходит! – Воскликнул Сарнов.

– Заткнись. – Одновременно рявкнули мы оба.

Вновь я постарался пройти к геологу. Но Белозёров оттолкнул меня.

– Ладно. – Я размял плечи: – Прости, Степан.

Я бросился на него. Мы свалились на пол. Стали перекатываться, измазываясь в крови Дмитрия, и наткнулись на лежащего без сознания Врунгеля. Тот что-то пробормотал, приоткрывая глаза:

– Предначертано судьбой… Убьют друг друга сын и брат.

Снова закрывая веки, Захар задрожал. Если с сыном было понятно, то я никогда не считал себя братом Фёдора. Он просто бредил – подумал я. Тем временем Белозёров стал одерживать верх.

Мы перекатились ещё раз. Степан сдавил на моей шее пальцы:

– Подохни… Жалкий пьяница.

Откуда в нём столько свирепости?

– Моё устройство может влиять на сознание, представляясь духом или сущностью… Прекрасно было в отеле заставить тебя, Аркадий, придушить моего сына. А теперь получай – обратная реакция! Так скажем, сила действия на силу противодействия.

Так это всё он… Существо было направлено волей этого подонка… Я вырвался из стальной хватки, перевернулся, ударил Степана по лицу. Ровно два раза. Тот потерял сознание.

Тяжело поднявшись, я кинулся к Сарнову, но тот успел прокричать:

– Матросы! Живо ко мне! Бунт!

– Будет тебе бунт, ублюдок. – Я ухмыльнулся, выдирая с его шеи цепочку с устройством, что было скрыто под капитанской формой.

– Не успел… Направить силу камня… На тебя… Точно… Я понял… Почему. – Захрипел он: – В отеле в тебе было столько сомнений… Почему их не осталось? Нет слабых мест… Не на что давить… Нет… – Константин Колецев, он же Фёдор Семёнович Сарнов, стал стареть.

Лицо приобретало знакомые черты. Проявлялась седина. Местами – мы с ним были ровесниками. Мои светлые волосы тоже проблескивали ей. Заскрежетав, Фёдор стал бледнеть и худеть, превращаясь в старика:

– А ты ведь был мне… Как брат.

– Что?! – Вскричал я.

– Как младший брат. Я оберегал тебя, Фемзин. В той экспедиции я сразу почувствовал что-то неладное, и потому напоил тебя джином… С разными таблетками, там замешанными. Даже мой двойник из Байкальской экспедиции, пожалуй, не подозревал о плане, который я готовил.

Если бы я или моя копия умерла – когда я составлял компромат, и подозревать не мог о том, что вообще найду это устройство – тебя должны были вышвырнуть из геологического института и добавить в чёрный список всего геологического сообщества.

Да, я мерзавец. Но я хранил тебя от этого знания. Задумайся сам – а что оно тебе дало?

– Ты… Не помог мне! Только всё усугубил!

– По-другому… Я… Не мог…

– Пятое место? Есть ли оно?

– Я подслушивал ваш разговор с помощью камня – он медленно вселялся в вас… И нет, теория со стадиями – ерунда… Но новое место действительно есть… Прощай, брат…

– Ты не мой брат. Я вижу по твои тухнущим глазам, что ты хотел увидеть благодарность хотя бы от одного человека перед своей смертью. Но ты её не получишь. В этом твоя жалость – ты возомнил себя богом. А на деле – ты до смерти одинок, и даже твой сын…

– Знаю… Господи, как я одинок… Моё одиночество не стало тюрьмой… В нём горело пламя… Во мне всегда была только одна искренность – страсть к исследованиям. Единственная правда, которой я жил… Это лучше любви… Это… свобода.

– Нет, это клетка, в которую ты заточил свою душу. Мне искренне жаль тебя. Ты отринул всё человеческое.

– В холоде и кристальной ясности ума… рождается истина.

Он задрожал, кожа его скукожилась, помертвела и одрябла. Глаза вытекли, щёки впали, оголяя череп. Передо мною был скелет, но и тот превратился в пепел. На месте, где некогда лежал Сарнов, осталась горстка праха.

– Ты… Убил его. – Услышал я позади голос очнувшегося Белозёрова.

– Это было нужно. А теперь уходим.

– Куда?

– Здесь есть шлюпки?

– Должны быть… А что такое?

– Посмотри вокруг. – Отозвался я.

Ледокол «Лёд» терял обшивку. Он таял, как Фёдор. Превращался в металлическую конструкцию. Неожиданно в каюту ворвались матросы и резко остановились – они рябели, таяли на глазах, превращаясь в мертвецов, а из них – в такой же прах, что и Сарнов.

– Весь корабль – иллюзия. – Протянул Степан.

Кинувшись к Белозёрову, я помог тому подняться с места. Вместе мы понеслись вперёд, по коридору, а оттуда – на верхнюю палубу. Все спасательные лодки растворялись.

Мы стояли на полусгнивших досках и каких-то пластинах. Вдалеке я заметил одну-единственную шлюпку. Она не была подвластна камню, который лежал теперь у меня в кармане.

– Туда! – Прокричал я.

Под нами дребезжала палуба. В один рывок я оказался на лодке. Степан ринулся к ней, прыгнул, но перед тем споткнулся. Он схватился за борт шлюпки. Схватив его за руку, я поднял Белозёрова.

Конструкция, державшая лодку, испарилась. Мы рухнули в море – в том месте уже не скованное льдами, а грозно вздымающееся волнами. Нас окатило валом от падения. Шлюпка встала в равновесии.

Молча мы глядели на ледокол – точнее, на его металлический каркас. Да и тот через несколько минут растаял. На месте «Льда» была теперь только пучина.

– Он держал всё это… Лишь силой устройства? – Ошеломлённо выговорил Степан Белозёров.

– Да. – Я разобрался с мотором, и, вспенивая гладь, мы помчались куда подальше от этого призрака.

– Ты убил моего отца. – Продолжал твердить Белозёров.

– А что мне оставалось делать?

– Ты бы… Хотя. Он итак был мёртв.

– Ты хотел восстановить отношения с ним, но пойми – вы всегда были чужими людьми. Его не волновало ничего, кроме исследований.

– Почему существо посредством Врунгеля сказало о сыне и брате?

Медленно, с расстановкой, я, глубоко вдохнув прохладный морозный воздух, рассказал о моём последнем разговоре с Фёдором. И о том, что за сущность попеременно вселялась то в меня, то в Святослава или Захара.

– Теперь я понял больше. Но почему камень говорил о том, что поможет нам – требовал, чтобы его вернули?

– Вероятно, обладал своей волей. Сарнов не был способен его полностью контролировать.

– Всё стало ясно. И, как ты сказал, новое место тоже есть?

– Да.

– Вернём всё на свои места. И забудем про это. Пока что. Мне необходимо отойти.

– Разумеется. – Согласился я.

Молча мы плыли к острову Ионы. Долго тянулись часы. В тишине я слышал только рёв мотора и море. Оно бурлило – эта пучина, поглотившая стольких исследователей. 

Надеюсь, мы выберемся отсюда. Тяжело… Как же всё обременяло.

***

Вдалеке показались скалы. Я сбавил ход.

– Так он не мог полностью контролировать сущность. То, что она прорывалась на архаизмы – действия её самой, так? – Заметил Степан.

– Скорее всего. В любом случае… Мы почти добрались.

– Про пятое место забудь. Мне хватило правды. – Белозёров тяжело опустился на дно лодки: – Достаточно.

– Вполне. – Кивнул я. – Но всегда, если захочешь…

– Но только не сейчас!

На шлюпке были водолазные костюмы. Пристав у отвесного берега, мы надели их, нырнули в морскую бездну. Лучи фонарей выискивали проход, и мы его нашли.

Прошли через сумрачный тоннель к храму. Он был огромен. Но мы настолько устали от всего, что, бегло взглянув на гротескный купол, вид которого нам стал отвратителен, прошли к обломкам в центре.

Сняв шлемы, мы обернулись к стене воды – такой же, что и описывал Вирсов. Осторожно я вынул устройство – и вправду, оно было похоже на изумруд, отдающий голубоватым оттенком.

Небольшой, спокойно помещавшийся в одной ладони. Сколько несчастий он принёс. Меня на миг заворожил этот блеск, и я замер в сыром ветхом пространстве.

– Ты чего? – Камень. – Поторопил Степан.

– А? – Да, сейчас…

Неторопливо я положил устройство к обломкам. Всё кругом затряслось, куски сошлись в единое целое – цилиндр. Мы услышали голос:

– Вы выполнили свою роль.

Говорило это сущность или что – в подробности мы вдаваться уже не хотели. Устремились обратно к выходу, надев водолазные шлемы. Белозёров уже зашёл за стену воды, когда я повернулся и с восхищением вздохнул.

Необъятный храм и цилиндр. Полностью восстановленный. Он больше нас не потревожит.

– Иди к чёрту. – Рассмеялся я: – Да, убирайся из моей жизни!

С чувством великого облегчения я покинул этот призрак давно минувшей эпохи. Оказавшись на поверхности, мы взобрались на лодку и проложили курс к Аяну – селу в Хабаровском крае.

Неумолимо мы шли на запад, и, только очень нескоро, оставив шлюпку позади и пешком отправившись по льдам, очутились у Аянской бухты. Мы закричали, завидев вдалеке дома. Просто орали, прыгая на ледяных глыбах.

В жизни своей не ощущал я такой радости. В порыве чудного спасения мы крепко обнялись, и, оказавшись в селе, плотно поели и улеглись спать у одного из местных, что согласился нас приютить.

На следующее утро мы выехали к аэропорту, а оттуда – на единственном летавшем рейсе – к Николаевску-на-Амуре, к югу. Пересадка – и мы, прождав пару дней в отеле «Берег», где смогли немного прийти в себя, уселись на рейс до Омска, который был приобретён заранее.

Самолёт же до Николаевска нам оплатил тот же местный – при побеге с ледокола мы прихватили только паспорта, которые всегда были при нас, да телефоны.

Тому местному, выходцу из Якутии Айталу Иванову, мы позже вернули все деньги. Пересев В Новосибирске, мы взлетели к дому. И лишь спустя много дней после того, как вернули устройство в тот треклятый храм, мы наконец вошли в квартиру и уселись в креслах.

– Они и вправду мягче, чем в том отеле. – Степан закурил сигарету.

– Да… И здесь… Как-то уютнее.

Мы усмехнулись. И задремали прямо в креслах.

В грёзах мне виделся странный сон – будто мы вновь бороздим просторы Охотского моря и его льды… Карабкаемся по глыбам, не видя надежды. Тот путь обратно словно был расплатой… Но мы его даже не почувствовали – настолько сильно нам хотелось убраться подальше от того камня и всего, что было с ним связано.

Невольно я обернулся к Степану Белозёрову – тот только молча глядел куда-то в сторону. Поскрежетав зубами, я обратился к геологам:

– Проходите.

Они молча уселись. Общее молчание нарушал только Дмитрий Ларнов, всё время говоривший о всяких пустяках. Наконец я не выдержал, и когда глава ОГИГ болтал о «прекрасной» морозной погоде, перебил его:

– Ни к чему формальности. Наша цель – экспедиция.

– Которую ты, можно, сказать, в прошлый раз пропустил мимо себя. – Иван усмехнулся, поправляя светлые волосы: – Как можно было умудриться заболеть?

– Честно скажите – для чего вы сюда пришли?

– Нам… Кхм… – Врунгель кашлянул, снова приглаживая бороду: – Стало любопытно. Прошлая экспедиция не дала никаких видимых результатов.

– У вас было двадцать лет.

– Знаю. – Но это ничего не меняет. – Тарнов уселся поудобнее, принимаясь за чай с печеньем: – Сарнов…

– Не говори мне о нём. – Не нужно упоминать. – Пробурчал Святослав: – Столько лет прошло…

– А вы до сих пор живы. Сколько вам лет то? – Уточнил я.

Вирсов кинул ко мне серо-пепельный взор:

– Семьдесят восемь. Но это ничего не значит. Это… Моя последняя экспедиция… Мне кое-что передали. – Святослав дрожащими руками, на которых проскальзывали явные признаки артрита, вытащил из светло-синей рубашки кусок бумаги и положил его в центр стола: – Читайте.

Мы все удивлённо переглянулись. Степан впервые подался вперёд:

– Что это?

– Ты нам по дороге ничего не рассказывал. – Заметил Захар.

– Да бросьте! Это было очевидно! – Старик поёрзал на стуле.

– Да – очевидно, и, тем не менее… – Врунгель вдруг выложил листок – идентичный тому, что лежал у Вирсова в кармане.

– Серьёзно? – Ошеломлённый Иван Тарнов также вытащил записку.

– Итак, нам всем написал записку неизвестный. – Подытожил Святослав Вирсов: – Только что это могло бы значить?

– Странно. – Пробормотал Ларнов, и благодушная улыбка спала с его лица.

С трепетом я развернул каждую из трёх записок. Суть была одной и той же:

«На днях, совсем скоро, а может, и не так скоро, будет объявлено о наборе экспедиции к Охотскому морю. Немедленно отправляйтесь туда, иначе все узнают ваши секреты,

Доброжелатель»

– Несколько дней. – Проговорил Белозёров: – Всего несколько дней прошло между тем, как я расшифровал статью Сарнова и тем, когда я обратился к Дмитрию. Всего пара дней. Совсем небольшое окно.

– Что за секрет? – Я нахмурился, тщательно оглядывая геологов.

– Так, ерунда. – Захар Врунгель нервно почесал бороду: – Ничего необычного.

– Верно. – Согласился Иван: – Просто…

– Выкладывайте. – Потребовал я.

– С какой стати? – Ухмыльнулся Вирсов.

Вот мерзавцы – подумал я – что они скрывали? Обменявшись со Степаном недоумевающими взглядами, мы одновременно встали из-за стола. Молча развернувшись, я бросил через плечо:

– Доброй ночи. Завтра – в путь.

– Да, увидимся утром. – Добавил Белозёров.

Мы оставили напряжённых исследователей наедине с собой. Как только мы поднялись в комнату №213, я проскрежетал:

– Они что-то затевают. Не может всё быть так просто.

– Понятное дело. – Я думаю – а не записка ли это от моего «отца»?

– Что?!

– Ну, точнее от его двойника. Он уже играл с нами. Вспомни Кернова – будучи мёртвым, он передал нищему записку, а тот – тебе. Если бы не Харитон, мы бы никогда и не узнали о том, куда двигать наше расследование.

– Намекаешь на то, что…

– Нет, я говорю прямо – это «Сарнов», вернее, его копия. Не та, которая «погибла» в обломках храма, а иная. Если Фёдор побывал во всех местах, куда только через почти четверть века отправились и мы, это совсем неудивительно.

– Одно хорошо – мы знаем больше, чем они. – Заключил я, располагаясь в одном из двух кресел, что стояли у окна между двумя кроватями.

– Не думаю.

– Почему это?

– Может, их секрет стоит больше, чем всё, что мы пережили, вместе взятое.

Пока я судорожно сглотнул, рассуждая над словами Степана, тот ухмыльнулся, усаживаясь во второе кресло:

– Чем-то похоже…

– На что именно?

– Это – и те кресла в нашей квартире.

– Те мягче и удобнее.

– И не зря…

– Какого чёрта мы говорим о креслах? – Возмутился я.

– Разуму иногда нужно давать передышку. А наши мозги итак перегружены. Решим завтра этот секрет. Я не хочу утруждаться делать это сейчас.

Впервые Белозёров отступал, а не пытался вникнуть во всё и сразу. И был, пожалуй, прав – какой толк выяснять что-то сейчас? После вчерашнего мы плохо соображали, а Степану сегодня вообще пришлось надеть рубашку с высоким воротником, чтобы геологи не увидели красный след на его шее.

Мы замолкли и сидели в этой тишине. Я смотрел в окно, за которым, совсем недалеко, ещё недавно нёсся Амур. Покрытая льдом река замерла – будто вместе с ней остановилось всё течение жизни.

– Нужно было выдвигаться в середине ноября или раньше. Это же Дальний Восток… Даже в Омске Иртыш подмёрз… Как мы в Охотское море-то выйдем? – Поинтересовался я.

– А кто-то сказал, что мы поплывём?

– Но… Когда я был, больше двадцати лет назад…

– В каком месяце?

– Конец августа.

– Ну вот! Не издевайся! Сейчас уже декабрь.

– Пешком? – Я встрепенулся, представляя блуждание по необъятным ледяным просторам.

– Как знать?

– Но мы же ни черта не сможем исследовать! Необходимо будет пробивать слой льда!

– Достал. – Пробурчал Белозёров: – Ты опытный геолог, а я любитель, и тебе ли не…

– Это безумие.

– Хорошо. – Выдам одну карту: – Мы выедем на внедорожниках. Потом по координатам свяжемся с ледоколом…

– Их не больше тридцати! – Воскликнул я: – На всю страну!

– Между прочим, половина, если не больше, от всех действующих в мире.

– И нам выделят один?

– Да. – «Лёд».

– Так и называется?

– А как же ещё? По мне хорошее наименование для такого корабля. Он может встретить нас – главное держать связь. Довольны?

– Вполне.

– А теперь – дайте подумать. Я устал. – Степан откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза.

Кинув взор к окну, я продолжал взирать на Амур, и не мог не размышлять о том, что может ждать нас на необъятных просторах моря.

***

Пораньше утром мы выдвинулись в путь – сначала, как и сообщил Белозёров, на внедорожниках. Причудливо было видеть огромные морские просторы, когда мы выехали из устья Амура, полностью покрытые льдом!

Необъятно и широко… Пространство настолько бескрайнее и при этом немного жуткое, словно тяготеющее над нами. Было немного страшно оглядывать Охотское море, и ещё более ужасно – представлять, что может таиться в его глубинах – там, под слоем льда.

– Там, дальше, Сахалин, километрах в пятидесяти. – Произнёс Ларнов. – Какой берег…

– Куда мы едем? – Уточнил я, когда мы тряслись в салоне внедорожника.

– На север, по проливу Невельского, к Охотскому морю… А оттуда – на ледоколе.

– С чего это ты решил управлять экспедицией?

– Ваш друг, Степан Белозёров, дал мне все полномочия. – Дмитрий улыбнулся, хлопнув меня по плечу: – Да, эти просторы… Ты неси меня, река…

Отчаянный оптимист – подумал я, осматривая членов экспедиции – трое геологов сидели хмуро, будто отрешенные от всего. Белозёров же судорожно мял ладони, изредка взирая в окно.

Вскоре мы добрались до моря, поехали по левому берегу. Ещё несколько долгих часов в молчании – и мы с рюкзаками и оборудованием вышли на лёд. Медленно стали брести вперёд.

Дмитрий Ларнов вынул рацию, пробормотал, надрываясь, тщетно стараясь перебить рассвирепевшую метель:

– Наши координаты… Приём. Наши координаты… 54.225419 Северной широты и 140.142868 Восточной долготы… Северо-Запад Сахалинского залива… Да, ждём…

Недоумённо я вскинул брови, обращаясь к Степану:

– Так чётко?

– Ну, система стала лучше. Теперь местоположение можно определять чуть ли не до миллиметров.

– И мы до сих пор не на самом Охотском море?

– В заливе.

– А куда мы хотим отправиться в целом?

– К острову Ионы.

– Это же обычная скала!

–Возможно. – Белозёров попытался закурить, но не смог – вьюга подхватили сигарету, отобрала её у него рук, как и зажигалку: – Чёрт подери.

Неожиданно ко мне нахлынуло странное воспоминание – я сижу в каюте, ко мне заходит Святослав Вирсов, проходит к тумбочке, раскрывает ящик и что-то там ищет.

«Что ты делаешь?»

«Тарнов мёртв. Он попросил...» – Геолог тяжело вздохнул: – «Найти кое-что. Что поможет высвободиться ему из мира мёртвых».

Тогда, двадцать один год назад, я списал всё на бред от температуры. Галлюцинации, да и только. Но сейчас…

– Они мертвы? – Как-то робко пробурчал я, глядя на трёх стоявших позади мужчин.

– Ты о чём? – Степан удивлённо поднял ко мне взор.

– Иван Тарнов – труп.

– Ты сошёл с ума, Аркадий. Наша охота за мертвецами до добра не доведёт.

Вдруг у меня созрело предположение, которое я поспешил выложить:

– Что, если все они погибли, а вернулись не они сами, а только их двойники? Да и сам Фёдор Сарнов… А не был ли каждый раз, во всё новой экспедиции, не сам он, а лишь его копия? Тогда на Байкале я оставил в той впадине не Сарнова, а один из его многочисленных фантомов.

– Не неси бред.

– Да послушай! Я же вспомнил! – И я рассказал Белозёрову о том, что совсем недавно всплыло в памяти.

– Ты тогда был в полубредовом состоянии…

– Но…

– Да, с учётом всего пережитого это отвергать нельзя. Тогда их секрет становится ещё более пугающим.

– И как нам с ними общаться, если они действительно не они?

– Как с обычными людьми. – Всё, нет времени. – Оборвал наш разговор Степан и посмотрел куда-то на восток.

А там, с протяжным заунывным гудком, показалось огромное судно, рассекающее и ломающие льды. Вдалеке, примерно в полукилометре от нас. Сине-белый ледокол «Лёд».

Ларнов приказал что-то в рацию, а я вместе с другими членами экспедиции устремился к кораблю. Минут через десять блуждания по кромкам льда, взбираясь и спускаясь с неровных глыб, мы очутились возле судна и взобрались на его борт.

Нас встретил молодой мужчина в синей куртке, с сигаретой в зубах:

– Совсем недавно из матроса Константина Колецева я стал капитаном Колецевым. Добро пожаловать на борт.

Мы пожали друг другу руки. Напряжение так и витало в воздухе, когда мы расходились по каютам, а корабль с гудком разворачивался к Северо-востоку, выходя в море.

Со вчерашнего вечера мы не общались с тремя геологами, да и те тоже не особо хотели разговаривать. Зато во мне одно подозрение сменялось другим.

– Не припомню названия… Существует ли вообще ледокол «Лёд»? – Вопрос повис в воздухе, когда я со Степаном Белозёровым вошёл в каюту.

– Твоя мания граничит с паранойей. Везде ты видишь мертвецов. Успокойся.

– Я спрашиваю. – Настаивал я: – Существует ли такой ледокол?

– Не все их названия известны. Некоторые секретны.

– И прямо-таки нам, простым геологам, выделили какой-нибудь сверхсекретный, возможно, атомный ледокол? Да за кого ты держишь правительство?

– Ну не за дураков. Мало ли…

– Так и поверю – отряд из шести геологов получает в своё распоряжение на неопределённое время ледокол, названия которого не знает весь мир! «Лёд» – да чёрт, само оно намекает на что-то потустороннее! Нет такого ледокола!

– И тебя это смутило только сейчас?

– Хочешь сказать…

– Конечно, я знал. – Степан усмехнулся: – И всё, что ты озвучил, и меня мучает с тех пор, как ещё в Омске я разгадал очередной шифр. И да, вероятно, что единственный живой человек на этом корабле – Дмитрий Ларнов. Но какая разница?

– Ты…

– Мне всё равно, с кем исследовать. Главное – сам процесс изучения.

– Мы прокляты… Я проклят. Неведомая сила буквально ведёт нас в бездну.

– Архаизмы.

– То есть вероятный мёртвый ледокол тебя не смутил?

– Нет. Я быстро адаптируюсь к изменениям. Но архаизмы… Они проскальзывают в твоих словах. Соберись, Аркадий. Не дай этой твари вновь взять контроль над собой.

Нежданно в памяти всплыл образ – Фёдор заходит ко мне в каюту, даёт таблетки, приговаривая:

«Ты слышал его?»

«Кого?»

«Существо… Оно вселялось в каждого из нас. Тарнов не выдержал, бросился за борт. Прошло несколько дней после его смерти. Он выплыл из воды, весь синий, на третий день после своей гибели в сотни километров от того места, где умер. У него есть какой-то рецепт… Он… Бессмертен?»

Я затрясся от осознания бредовости воспоминаний.

– Что это такое?! – Вскричал я.

– Ты о чём?

– Воспоминание. – Я вкратце рассказал об этом Белозёрову.

У того побледнело лицо:

– Есть только два мнения – первое – всё происходит по-настоящему, и этот монстр специально оживляет твою память. Второе – нечто специально даёт ложные воспоминания.

– Для чего?

– Чтобы ты скатился в безумие… Да и со стороны твоя логика похожа на…

Я сглотнул, понимая о чём он, и договорил:

– На поведение Кернова.

– Да. – Степан Белозёров хрустнул костяшками: – Сначала ты говоришь, что вообще не помнишь экспедиции, а постепенно к тебе возвращаются детали.

– Однако это можно объяснить…

– Успокойся. Ты не мертвец, я это знаю точно. Обычный эффект – человек может вспоминать события по мере того, как возвращается в знакомые места. Это нормально.

– Я ощущаю эту силу… Она хочет нас убить. Может, специально заставляет меня считать, что эта троица мертва. А на деле они живы. В памяти борются два воспоминания – первое – что никто ко мне в каюту так и не заходил. А второе – что в ней побывали все… – Я сжался от необычной боли, словно в голове порылась чья-то рука: – И Иван… Иван Тарнов. Сине-бледный он стучался в иллюминатор моей каюты.

– Помолчи. – У Степана от страха будто сжалось всё тело: – Замолкни, глупец! Ты хочешь свести меня с ума, треклятый… Гул зовёт нас… В пучине морей.

Осознав всё, я дал Белозёрову пощёчину. Тот отошёл от странного приступа, проскрежетав:

– Архаизмы… Да чёрт! Они меняют наши слова. Я сам себя на миг почувствовал человеком из другого времени.

Внезапно в глубине судна раздался отчаянный вопль. Не переговариваясь, мы выбежали в коридор. Дверь одной из кают была приоткрыта.

Осторожно я первым прошёл внутрь, а следом и Степан. На полу лежал Иван Тарнов. С оголённой грудью, на которой ножом было вырезано непонятное выражение.

Медленно я подошёл к мёртвому геологу, присел и прочитал надпись:

– «Привет вам с того света, подонки,

ФСС»

– ФСС – Фёдор Семёнович Сарнов… – Промямлил, еле дыша, Белозёров.

– Но как он его убил? Никаких видимых признаков… Раны на груди неглубокие…

– Ладно. Давай предположим, что всё, что ты говорил, неправда. Какая-та сущность специально заложила ложные воспоминания, чтобы отвлечь от чего-то опасного и реального.

– Двойник Сарнова. Очередной.

Позади раздался топот ног. В помещение ворвались остальные геологи.

– Как… – Захар Врунгель пошатнулся, опираясь об стену.

– А я же говорил – надо было рассказать секрет… – Они уже убили его… – Пробормотал Святослав Вирсов.

– Мы никого не убивали. – Это сделал мой отец. – Степан Белозёров повернулся к ним: – Да, как бы это странно ни звучало…

– Я готов рассказать вам всё, что с нами произошло, с того самого момента, как вернулся с улиц в обычную жизнь. – Поднявшись, я оглядел геологов: – Но вы раскроете ваш секрет.

Врунгель нахмурился:

– Какой бред. Сарнов мёртв двадцать лет.

– Долго объяснять.

– Да вы тут все с ума посходили. – От страха у Ларнова тряслись руки: – Какой к чёрту Фёдор Сарнов?!

– Мы всё объясним. Раскроем, так скажем, карты. – Степан поправил волосы: – А потом вы – секрет.

– Да какой секрет… Конечно, это не бред. – Промычал Вирсов: – Двадцать один год назад было то же самое. Сначала Сарнов, потом Тарнов. Хоть мы остались живыми.

Так мои воспоминания оказались правдой.

– Двойники! Что вы знаете об этом?! – В приступе какого-то странного желания узнать всё я схватил старика за плечи: – Говори!

– Вы психопаты. О чём вы говорите? – Дмитрий прижался к стене, отступая на несколько шагов назад.

Я взглянул на того – и позавидовал. Этому незнанию простого человека, который не сталкивался ни с чем подобным, а потому был живее любого из нас.

Немного успокоившись, мы прошли в каюту, куда поселили меня и Белозёрова. Помещение с мёртвым Тарновым закрыли, пока что не решаясь сообщать о его смерти экипажу ледокола.

Расселись по койкам. И медленно, с расстановкой, я начал говорить обо всём – Степан меня иногда поправлял. Прошло несколько часов, не меньше, пока мой рассказ не был закончен, и тогда Захар, тяжело выдохнув, проговорил:

– Теперь всё становится ещё понятнее. Мы можем дополнить ваши сведения… Но у меня не хватит сил это рассказать. – Он теребил бороду, случайно вырывая из неё волосы.

– Зато поведать могу я. – Святослав подался в нашу сторону, но его перебил Дмитрий Ларнов: 

– Вы кружок сумасшедших. Я не верю ни единому слову. У вас у всех поехала крыша. Вы ненормальные, вас нужно отгородить от общества.

– Помолчи. – Рявкнул Степан: – Или запрём тебя в трюме.

Дмитрий сглотнул, а Вирсов продолжил:

– В той экспедиции двадцать один год назад мы добрались до острова Ионы на севере моря. Одинокие скалы…

– Так и думал. – Степан Белозёров сверкнул глазами: – Не зря я приказал держать курс туда.

– Необитаемый остров. Скалы, да и только. И когда мы причалили у его берегов, творилось что-то неладное. Я уже стар, и удивительно, как смог со всем свыкнуться и продолжить жить.

У нас был батискаф. Мы опустились на дно, у самого острова. И то, что там обнаружили… Под островом, на дне, был проход. Какой-то подземный лабиринт. Выйдя из батискафа, мы в водолазных костюмах прошли в ту пещеру.

Какой же жуткой она была! А что главное… Неровная форма через несколько десятков метров переходила в подобие прямоугольного коридора. Стены были такими гладкими, словно их отточили и отшлифовали современными инструментами.

Вы говорили про ваши экспедиции. На Камчатке и Васюганских болотах, как я понял, то же самое.

– Да. Следы древней цивилизации. – Подтвердил я.

– Мы вышли к огромному храму… И поняли. Скала и сам остров – искусственно созданный объект. Потолок уходит куда-то высоко. Предполагаю, высота была от самого дна до вершины одной из скал острова Ионы.

– Это же несколько сот метров! – Воскликнул Белозёров.

– Да. И похоже на ваши описания купола под болотами. Мы сняли водолазные шлемы, ведь в них не было смысла – воды в самом помещении не было. И это-то и было изумительно!

Мы вышли из прямоугольного прохода прямо на сушу. И мало того, что в этом закрытом пространстве был кислород, так ещё и вода… Она останавливалась как стена. Представьте себе водопад… Стена из воды не проникала внутрь. Какая-та технология держала пучину, оберегала от даже частичного затопления полый внутри храм.

А то был именно храм. Огромный, почти что необъятный. Лучи наших фонарей бегали по пространству, но не могли бы даже охватить его объёмы. Это было необычайно.

По самому центру стояло некое устройство. Фёдор Сарнов первым подошёл к нему – выточенное из камня, оно… Цилиндр. Вот бы как я это назвал. Двухметровый цилиндр, пустой внутри, наполовину закрытый и открытый с той стороны, откуда мы вошли.

По граням он слепил зеленовато-голубым блеском. Сарнов зачем-то встал внутрь, споткнулся, и внезапно пространство зашаталось. Фёдор закричал:

«Что это?!»

Мы втроем переглянулись – нам захотелось оставить его тут… Уйти от всего этого… И неожиданно всё ослепила яркая вспышка. Мы чуть не ослепли, ринулись уже назад, но вдруг услышали голос геолога.

Медленно каждый из нас обернулся. Мы застыли – от ужаса и одновременно восхищения. Сарнов раздвоился. Два человека, полностью идентичных друг другу, стояли возле нас.

Они ощупали друг друга. И никто не верил в происходящее.

«Не понимаю… Это же невозможно». – Пробурчал Тарнов.

«Какая-то наука. Древняя раса. Цивилизация, не знаю. Галлюцинации. Мы бредим». – Заключил Врунгель.

Я же молчал. И в этой тишине Фёдор Семёнович прокричал одновременно со своим клоном:

«Это свершилось! Я нашёл то, что искал многие годы! С этим устройством человечество забудет о смерти! Я отыскал эту технологию! Везде… Начиная с мифов об Атлантиде и легендами о двойниках… Скользила нить этого устройства. Неважно, что за раса жила до нас. Даже не главное то, были ли они людьми! Я теперь не боюсь смерти, ведь я… Бессмертен!»

Однако мы тогда ещё не понимали, что эта технология сделает с нами… Как будет преследовать годы. Поддавшись порыву первооткрывателей, мы закричали наперебой от восторга, и только я пробормотал:

«Если бы эту технологию обуздали канувшие коммунисты… Как бы это было хорошо. Великая страна распалась… Нужно вернуть её. Возродить… Мы наконец покорим весь мир».

«Не неси бред, Вирсов. Ты уже почти старик». – Процедил Сарнов. – «Твои идиотские мечты ни к чему тебя не приведут… О, а вот и кристалл».

Оба Фёдора одновременно наклонились вниз и стукнулись головами. Ухмыльнувшись, один из Сарновых пропустил другого, и геолог поднял странный изумруд. Да, самое близкое сравнение – изумруд, по-другому никак.

В этот же момент всё оглушил гул, похожий на рёв. Затем цилиндр пошатнулся и рухнул. Двойника Сарнова завалило. Точнее, настоящего Фёдора – двойника и оригинала можно было отличить в той пещере… Не знаю, как вам это объяснить.

Однако мы все будто знали это. Да и сам Сарнов проревел, уходя от обломков:

«Копия… Оригинал мёртв. Я жалкий двойник»… – Промычал он, держа в руках причудливый камень.

Храм, как живой зверь, взревел, и мы бросились обратно. Смогли добраться до батискафа, а оттуда – взойти на борт корабля. И, сняв якорь, со страхом пошли назад, к берегу.

Святослав Вирсов закончил свой рассказ. У нас было ещё много вопросов. По мере повествования Захар Врунгель то бледнел, то краски снова приливали к его лицу. Ларнов ничего не говорил. Зато поинтересовался Степан:

– А Тарнов?

– Изумруд подействовал ужасно. Он и был движущей силой устройства. Не выдержав происходящего, Иван Тарнов обезумел, и ночью того дня, через несколько часов после того, как мы покинули остров Ионы, бросился в море.

Спустя несколько дней он появился – плывя брасом с невероятной скоростью, он проплыл сотни километров. Бледно-синий, стучался он в иллюминаторы. Дрожа от страха, мы не решались взять его обратно.

Однако мнимый Сарнов, не моргнув и глазом, помог ему взойти на борт. Теперь нас было четверо – две копии и два живых человека. Фёдор объяснил это так:

«Движущая сила – камень. Я изучал его. Это не изумруд. Не горная порода. Стилизованное под природу устройство. На деле в этом маленьком кусочке». – Он постучал о фальшборт камнем, когда мы все стояли на верхней палубе: – «Имеются какие-то микросхемы или что-то ещё. Его природу изучить невозможно. Он действует на многие километры. За год надо обследовать все места, которые я запланировал посетить. Как минимум Камчатку и болота на западе Сибири. Вы всё равно никому ничего не расскажете – вас примут за сумасшедших. Потому прошу вас замять это дело».

«Вы ненормальный». – Произнёс Захар: – «Мы что, должны теперь жить и работать бок о бок с «мертвецами»?».

«Ваше право. Если хотите – могу сделать вам двойников. Дело несложное». – Сарнов указал на гладь Охотского моря, многозначительно кивая головой.

Весь остаток плавания мы провели, чуть ли не обезумев от страха, и, как только вернулись на материк, разъехались, не решаясь поддерживать связь.

– Выходит, всё дело в устройстве. – Подытожил я.

– Но при этом этот камень оставляет след. Там, где он побывал, люди продолжают возрождаться. Судя по словам моего отца, он побывал на Васюганских болотах в период между концом 1993-го и серединой 1994-го годов. А Кернов умер в 2008-м. Следовательно, устройство действует везде, где побывало.

– Почему тогда Омск не заполнен двойниками? – Парировал я.

– Точно, я допустил ошибку… – Протянул Белозёров.

– Ты частично прав. – Я кивнул: – Но есть предположение точнее – устройство оставляет остаточный след только в местах расположения неких объектов вымершей цивилизации. На Байкале я толкнул в бездну двойника Сарнова – и даже не факт, что того самого, что выбрался с Охотского моря. На Васюганских болотах мы повстречали Фёдора Сарнова, вернее, его копию. Логично, что и там он «умер».

– Хотите сказать, что вся эта несуразица с клонами – правда? – Дмитрий Ларнов медленно приходил в себя.

– Возможно. – Проговорил Степан.

– А вдруг… Что, если оригинал в ходе действия устройства мог остаться бессмертным? – Вынес я.

– Что?! – Вскричал Белозёров, всё осознавая. – То есть…

– Одно место – одна копия. Двойник давно покинул Охотское море.

– То есть… – Робко продолжил Степан Белозёров: – Мнимого Тарнова мог убить только…

– Настоящий Фёдор Сарнов. – Добавил я.

Мы все застыли. В каюте повисла тишина, граничащая с гробовой. Никто так и не решался сказать и слова.

– Да. Ну почти что. Про записку он сам нам рассказал. И тем более – не заметил в нём ничего странного?

– В нём было странно всё.

– Нет же – его логика. Сначала он недоумевает с моих слов о том, что здесь что-то таится, затем ведёт к озеру, где оказывается, что он бывал тут не один раз. Предлагает спуститься с тросом, хотя прекрасно знает, что можно дышать под водой.

Это не логика, а набор действий – будто его сознание перестраивалось по мере того, как мы больше узнавали друг о друге.

– Потому ты так слабо отреагировал на слова Кернова о твоей матери? Понимал, что всё это – набор неких «команд»?

– Не совсем, точнее – смутно догадывался. Однако тот храм… Он был поистине великолепен, согласись.

– Ради исследования ты подверг опасности наши жизни!

– Всё работало, потому что Харитон не знал о том, что знаю я. А я осознал всю истину. В голове выстроилась логическая цепочка.

– И как же этот мертвец смог передать нам записку, отправить на смерть тех четверых? Как он, будучи мёртвым, смог передать письмо бомжу, да так, чтобы тот нищий передал записку мне?

– А как вообще бездомный понял, что ты связан со мной? – Задал логичный вопрос Степан.

– Не знаю… – Но… – Я свёл брови: – Хочешь сказать, что…

– Вероятнее всего, и нищий давно не жилец. А те четверо геологов, что повстречались нам на Камчатке? Как знать, мертвецы ли они?

– Очень просто. – Рассудил я: – Посмотреть в интернете.

– Только вот сколько бы я не искал, информации о них нет. Таких людей вообще никогда не существовало.

– Всё это превращается в охоту на мертвецов! Бред! Полное отсутствие логики.

– Если тебе будет спокойней, могу заверить, что я живой. И ты. Не знаю, что всё это было. У меня и объяснений-то нет. – Степан Белозёров поправил свой домашний халат.

А я откинулся на спинку кресла и задумался – с чем мы имеем дело? Может, и весь феномен мертвецов – лишь галлюцинации? Однако во мне ещё была опора и вера в то, что всё это можно как-то объяснить.

Эти убеждения и сдерживали меня от той грани, где стирается реальное и сверхъестественное. Мои мысли не давали мне скатиться в бездну безумия.

Очень внимательно я посмотрел на Белозёрова. Пространство кругом поплыло и затуманилось. Его образ, стакан виски, сигарета – а было ли всё это осязаемым, настоящим? И вся проблема заключалась в том, что я и сам этого не знал.

– А как же твои сомнения?

– Когда я встал в центре храма? – Уточнил Степан.

– Да.

– Мне было всё равно, кто передо мной. Мертвецы могут показать нечто такое, о чём никогда даже не решится сказать живой, а тем более сделать.

– Почему ты с такой яростью «убил» его?

– Как бы это странно ни звучало, но с истинным Керновым я познакомился именно на тех болотах, в той экспедиции с призраками прошлого. До этого я и не догадывался, насколько далеко он готов был зайти за все рамки.

– Ты убил его… Он так жалобно молил о пощаде. – От подступившего внутри холода я сглотнул.

– То, как он притворялся живым, и стало последней каплей. Он играл с нами, выворачивал всё наизнанку. Нечто или само его восстановленное неким явлением сознание было расщеплено. Мертвец, боящийся смерти! Это же бред!

– Логично… Но… В тебе просто накипело, так?

– Возможно.

– Я вот думаю. – Начал я: – А что, если всё, с нами происходящее – не мистика и не нежить, а проделки самого Сарнова?

– И как же в этом замешан мой отец, Аркадий?

– Некое устройство – клонирование или что-то ещё. Генная инженерия, не знаю. Может, Фёдор был гением? Изобрёл нечто, что туманит сознание, делает двойников?

– Квантовое бессмертие… С поправкой не на альтернативную реальность, а на временные ветви в одном отдельно взятом мире? – Белозёров нахмурился, но в его взоре не было и доли иронии: – Чёрт его знает. Мертвецы и то звучат более правдоподобно.

– Твои действия надо сказать тоже были нелогичны. Ты вёл себя так, будто не знал, что Харитон мёртв. А сейчас утверждаешь, что разгадал всё с самого начала.

– Я же всё объяснил.

– А может я оставил настоящего Степана Белозёрова в том храме, а ты – лишь его копия? Или, может, ты давно умер?

Степан усмехнулся, показывая телефон. На странице википедии были указаны дети Фёдора Семёновича. Среди них – Сарнов-младший. Родился 5 апреля 1984 года.

– Да, сейчас 2014-й… Тебе тридцать. Всё сходится. – Пробормотал я.

– А вот о тебе написано, что ты пропал без вести. Может, ты двойник, а настоящий Аркадий умер в той экспедиции на Байкал?

Мы переглянулись. И рассмеялись.

– Ладно. Хватит с меня мертвецов. – Я закурил: – Что бы это ни было, главное сохранять рассудок.

– Правильный настрой. – Степан налил виски во второй стакан: – Будешь?

– Настоящий Белозёров никогда бы не предложил такого.

– Верно. – Так будешь?

– Да.

– Я слежу за тобой – помни – бывших алкоголиков не бывает. Сорвёшься в запой – и мне за тебя, пьяницу, отвечать.

– Ты точно Степан. – Я усмехнулся.

– А ты – Аркадий.

Мы чокнулись и выпили.

Тот вечер был одним из лучших и самых спокойных в моей жизни.

***

Стоял конец ноября – 2,5 месяца прошло с тех пор, как Белозёров подобрал меня с улицы и привёл к себе. Сибирь давала о себе знать – хотя климат здесь был всё же мягче, чем в том же Новосибирске.

Недавно гулял по набережной – Иртыш уже сковало льдом. Небо хмурилось всё сильнее, предвещая морозы. А Степан с головой ушёл в изучение справочника.

– Откуда у тебя деньги? – Спросил я в один из поздних вечеров 30 ноября, когда мы сидели в гостиной и курили.

– История долгая. Отец накопил достаточно.

– И этого хватает, чтобы обеспечивать себя?

– Вполне. И даже тебя.

– Работать не хочешь?

Степан Белозёров изумлённо приподнял брови:

– И это ты мне об этом говоришь?

– Мало ли… Зима – не лучшее время для исследований. 

– С твоей помощью я хотел покончить со всей этой историей до конца года.

– Если не приостановимся, до 2015-го не доживём.

– Аркадий, тебе разве не интересно? Мертвецы, храмы и пещеры. Это ведь всё связано.

– Каждая подобная экспедиция ведёт к жертвам.

– На Камчатке и у истока Каинсас погибли не люди, а некие существа. Даже не призраки… Неопознанные фантомы? Скорее, копии, двойники. Механизмы, а не живые люди.

– Это заставляет задуматься. Может, всё это не стоит того?

– Смотри. – Степан повернул ко мне энциклопедию Фёдора Сарнова. На странице была выведена надпись: «Охотское море».

Медленно я прочитал несколько строк – общие сведения о месте, грунте, его изучении и освоении. Ничего такого, чего бы я не мог увидеть в других похожих справочниках.

– И что?

– Взгляни на абзацы. Точнее, на первые строчки и буквы каждого.

– С А Л В Т А В Р В Л Ф А Д Т Х… Шифр?

– Да. Тот же, как у Сарнова, только обратный. Не 3-я, а затем 4-я, а наоборот… Как в той записке… Я только недавно заметил сходство. Пролистал другие разделы – ничего не сходилось. Но здесь-то всё на месте!

Белозёров обвёл ключевые буквы – слово было обычным, но в контексте энциклопедии странным – «С А Л В Т А В Р В Л Ф А Д Т Х»

– С Т Р А Х… – Пробормотал я.

– Точно, страх. Мой отец бывал там?

– Вроде как… Однако это было так давно! Я даже вспомнить не смогу.

– Отлично! Значит, мы на верном пути! Я уже собрал экспедицию.

– Надеюсь, не мертвецов?

– На этот раз я проверил всё – и могу с уверенностью сказать, что те люди весьма обычные. Многие из них – известные геологи. На завтра я приобрёл билеты до Николаевска-на-Амуре.

– А если разгадать обычным шифром… С В В Ф Т.

– Думаете, я не пробовал? Это же обычный набор букв!

– Нет. – Я знал, что это значит, помнил газетные вырезки. – Та экспедиция была за год до Байкала. – Как я мог забыть? Я отправился с ними в море… Но мне стало плохо… Не знаю, почему. Я пролежал все дни в каюте.

– Когда?

– В 1993-м… Разгул преступности и прочее… Потом вышла газета. Сарнов, Вирсов, Врунгель, Фемзин, Тарнов… Пять участников экспедиции… Я – Аркадий Фемзин.

– Необычная у тебя фамилия. – Ты до этого о ней не рассказывал.

– Не было повода. – Проговорил я: – А кто отправляется с тобой? Геологи, ты о них говорил – кто они?

– Просто совпадение. – Степан Белозёров, нахмурившись, затушил сигарету: – Иван Тарнов, сотрудник Петербургского института геологии, Святослав Вирсов – с Якутии… И Захар Врунгель из Владивостока.

– Вот ублюдки… – Протянул я.

– Почему они – ублюдки? – Степан мрачно блеснул глазами.

– Потому что выжили. А вообще – за всё время, пока я страдал от болезни на корабле, никто ко мне так и не зашёл… Двадцать один год прошёл… Мы все тогда были молодыми… Относительно. А сейчас… Всё так переменилось.

– Зато повстречаете старых знакомых.

– Могли бы мне помочь, когда я оказался на дне. Но нет – всем им было плевать.

– Всё равно… И каким таким образом всё вышло? Именно они отозвались на моё сообщение об экспедиции… А глава местного, Омского института геологии… Дмитрий Ларнов, вообще изъявил желание самому всё возглавить. И я, так скажем, дал ему карт-бланш.

– Они что-то знают… Может, что-то видели, пока я бредил на судне. И эта тайна заставляет их вновь пускаться к морю.

– В любом случае, вылет завтра.

Я только молча кивнул. Вскоре мы улеглись спать. А меня не покидали мысли о том, что затеяли эти трое… С В В Ф Т… Один из нас давно погиб. Самый первый в списке. И самый главный – что сейчас, что тогда.

Фёдор Сарнов будто направлял нас… Уже мёртвый. Надеюсь, его треклятая душа, если она вообще может быть у такого человека, как он, упокоилась.

Ещё эти двойники и то путешествие с мёртвым Керновым…

По коже пробежали мурашки, швырнуло в пот – в последнее время меня всё сильнее стали мучить кошмары.

***

К вечеру следующего дня мы выходили из аэропорта в Николаевске-на-Амуре. В самолёте мне удалось поспать, потому чувствовал себя немного отдохнувшим.

Сразу же заселились в гостиницу.

– Я помню это место. – Бегло я оглянулся, затем вспомнил наш номер – 213-й.

Отель «Берег». Название необычное. Вернее, так – весьма простое и незамысловатое. Двадцать один год назад я заселился сюда вместе с самим Сарновым. Мы общались, разговаривали. Именно в тот час мы что-то выпили… Вроде, джин.

– Ну, раз ты тут бывал… – Пробормотал Белозёров, усаживаясь на кровать, а во мне тем временем что-то щёлкнуло:

– Двадцать лет пьянства! Я просто алкоголик, ничтожество… Память и разум затуманились… Разумеется, я помню! Эта гнида напоила меня джином, после чего я болел всё время в экспедиции… Но для чего ему понадобилось устранять меня?

– Как ты знаешь, для моего отца неважно было, кто ты. Он уничтожал людей автоматически, как машина…

– Машина для разрушения судеб. Он не был злым человеком. Хуже – он являлся безумцем. – Высказался я, располагаясь на кровати напротив Степана. – Когда прибудут другие геологи?

– Через сутки. – Белозёров кинул взор к настенным часам: – Да, примерно через двадцать-тридцать часов.

– Почему рейс прямой?

– В каком плане?

– До Николаевска-на-Амуре прямых рейсов самолёт не совершает. Ещё в 90-е вся система аэропортов чуть ли не рухнула.

– Наследие прошлого… Нас докинул специально нанятый Ларновым самолёт.

– Выглядел он как обычный.

– Дмитрий Ларнов позаботился о том, чтобы и простые люди добрались сюда. Человек он хороший – сказать тут нечего.

– По своему опыту знаю, что хороших людей не бывает. Есть уязвленные, с заниженной самооценкой, но не хорошие. А все главы геологических институтов…

Степан приподнял вверх руку:

– Это не к чему.

Внезапно в сознании что-то заискрилось и затмило пространство вокруг. Я вспомнил что-то – не мог понять, откуда это знаю, и как в полубредовом состоянии промямлил:

– Оставь надежду, всяк сюда идущий.

– В таких словах, имевших мрачный цвет,

Я надпись зрел над входом в область казни

И рек: «Жесток мне смысл её, поэт!» – Продолжил Степан Белозёров и посмотрел на меня: – Знаете Данте? Я тоже… Приходилось как-то читать.

– Надпись на латыни… Где это было… Я помню… – Продолжал бурчать я.

– Что?! Где?! – Это ж… Божественная комедия… – Белозёров побледнел, схватил меня за плечи: – Где?!

– Не знаю… Но я видел её собственными глазами… Я никогда не читал Данте, а тем более не учил строк…

– Бред… – Вы в порядке?

Мутным взором я поглядел вокруг – тёмный силуэт передо мной с бледным лицом… Черты размыты. Ни выражения глаз, ни скул. Будто я ослеп, а какая-то неведомая сила взяла надо мной вверх:

– Оставь надежду, всяк сюда идущий.

Пред мраком тухнет свет очей,

Вам, суши существа, присущи,

Бежать от тайны тягостной морей.

Оставь ты душу, всяк сюда входящий.

Под мглой пучин ты сгинешь перед тьмой,

И ощутишь ты холод леденящий,

Свою избавишь совесть и от её самой.

Оставь сознание, всякий уходящий.

И если выбраться ты смог,

Окажешься под страхом пепелящим,

Согнёт все чувствования морок.

Перед глазами всё рассеялось. Теперь я хорошо видел Степана. Он застыл, так и не решаясь что-либо сказать. Лицо его стало бело-иссиним, как у трупа.

Губы выделялись резким контрастом, глаза покраснели, а скулы свело будто судорогой. Я видел в его взгляде такой страх… И сам только сейчас осознал: «А что меня пробрало? Что это было?»

Мы долго смотрели друг на друга, пока Белозёров не прошептал:

– Куда мы ввязались? Откуда эти строки, чёрт подери…

– Я не знаю. – Отчаянно выдавил я: – Просто… Наваждение…

– Разумное объяснение… – Степан надрывно рассмеялся – к нему стал возвращаться обычный цвет лица, и он уселся на кровать: – Его нет! Вы точно не читали Данте?

– Нет.

– Хотя, в любом случае этих строк я нигде не слышал… Вы так говорили… Не своим голосом. Низким, протяжным. Хуже, чем скрежет мертвеца. Ваш тембр был всепоглощающим – я будто замер в пространстве и времени.

– Разве? Я уже плохо помню… Но вроде говорил как обычно.

– Нет! Я-то знаю ваш голос. Словно кто-то читал это стихотворение через вас. Какой-то дух, существо – не знаю. Но это было страшно. Я раньше думал, что уже ничего не испугаюсь. После того храма или лабиринтов в Ипчинской сопке. Однако сейчас я понял, как это… – Белозёров вздрогнул: – Если бы я увидел демона, не думаю, что испугался бы больше, чем сейчас.

– Ты так странно говоришь…

– Весь наш разговор странный… Какая-то архаичность речи… Так не говорят живые люди. – Степан встряхнул головой: – Тембр, всепоглощающий, замер во времени… Что я вообще говорил? Бред.

– Да, нужно успокоиться.

– Успокоишься тут! Какая-та мразь буквально использовала вас как радио, чтобы транслировать свои ужасные слова, а вам наплевать!

– Почему «вас»? Мы всегда общались на «ты».

– Чёрт… Проклятые архаизмы. – Белозёров закурил сигарету дрожащими руками: – Так лучше. Так вот. Тебя, Аркаш, использовали как проводник.

– Итак понял. Хватит это повторять.

– И ты после такого уверен в том, что нам необходимо выдвигаться в экспедицию?

– Да.

– Мы поменялись ролями. Разве не странно?

– Это всё похоже на какую-то Лавкрафтианскую притчу.

– Пожалуй. – Степан Белозёров тяжело вздохнул: – А что нам ещё остаётся делать? Ты прав – надо отправляться в путь.

Неторопливо я взглянул на него, раздумывая – а рассказывать ли о том странном желании пуститься в море? Да, именно желании. Я бы даже назвал это рвением. Всё в мире стало безразлично – меня зажигала одна единственная мысль – окунуться в морскую бездну.

– Не нравится мне твоя ухмылка.

Я медленно посмотрел на Степана:

– О чём ты?

– Усмешка у тебя жуткая. Скажи честно – ты что-то затеял?

– Нет, с чего ты взял?

Белозёров сдвинул брови. Да, несомненно, он был умён. И, похоже, всё разгадал:

– Только не говори мне о зове из глубин.

Я не нашёл, что сказать.

– Твою ж мать. – Сухо произнёс Степан: – Серьёзно?

– Да.

– Охотское море уже сотни лет как территория России. Его изучили вдоль и поперёк. Может, как ты и предположил, это тоже некое устройство?

– И какое же?

– А я откуда знать должен? Тебе необходимо выпить успокоительных. Не хочу выдвигаться в экспедицию со свихнувшимся бывшим алкоголиком.

Вдруг всё засверкало. Меня будто что-то отпустило. И, тяжело дыша, я рухнул на пол. Белозёров подскочил ко мне, приподнял голову, похлопал по щекам:

– Что с тобой?

– Что это было?! – Вскричал я, дрожа всем телом: – Что это такое?! Нам нельзя никуда отправляться! Ни за что! Нет! Отпусти меня, Сарнов! Отпусти, ублюдок!

Надо мной стоял Фёдор Сарнов. Только молодой, надменный, немного циничный. Его глаза не искрились жаждой исследований. В них я увидел лишь сострадание.

– Успокойся. – Повторяю – очнись!

– Ты… Загубил мою жизнь, Сарнов. Я тебя ненавижу – так, как может ненавидеть мстящий. И моя месть будет жестокой и холодной – такой же, как все твои поступки. Я выжгу твоё сердце, подонок. – Проревел я, кидаясь на Степана – но в то мгновение я был искренне убеждён в том, что передо мной Фёдор.

Сдавил пальцы на шее ублюдка, отчего тот захрипел. Он начал рыскать руками по полу, тщетно стараясь найти что-то тяжелое:

– Аркадий… Ты с ума сошёл…

– Заткнись, выродок! Думаешь, приятно мне было, когда я оказался на дне?! Я пропил всё, что было мне дорого. Я чуть не отдал душу этому вонючему алкоголю… Худший демон из всех возможных… Тот, что живёт внутри. О, какую же сильную взял он власть надо мной, когда я, жалкий и ничтожный, скитался по подворотням!

– Психопат! От… пусти… Ты меня убьёшь, Аркадий.

– А я этого и хочу!

– Вспомни! Я – Степан Белозёров! Сумасшедший! Я сын Сарнова!

– Не ври мне, Фёдор. У такого человека, как ты, не могло быть сына. Ты ведь не способен ни на что, кроме как на анализ. Тебе чужды человечность и тем более любовь. Ты и есть Сарнов! – Степан-Фёдор! Изобрёл какую-то сыворотку, да? Ты гениальный изобретатель, или я о тебе что-то не знаю? Представился своим сыном, чтобы вновь затащить меня во тьму?

– Я помог тебе… Не убивай… Прошу, опусти меня. Я не хочу… умирать… Холод… Как больно… – Прохрипел он.

Резко пелена спала. Теперь я душил не Сарнова, а Белозёрова. Молниеносно я разжал пальцы, упал на пол и тяжело задышал. Глаза стали влажными:

– Прости… Умоляю… Что я наделал?! – О, Господи, какой я мудак!

– Эта тварь взяла над тобой вверх. Сначала стихи читает, потом в море тянет, а затем заставляет меня придушить. Точно отпустило?

– Да. – Промямлил я.

– Кончай рыдать. – Надрывно кашляя, Степан поднялся с места: – И если тебе будет спокойней – я тебя прощаю за то, что ты меня чуть не задушил.

– Правда?

– Аркадий, ты не ребёнок. Остынь и не мямли. – Белозёров протянул мне руку: – Вставай и будем решать, что дальше делать.

– Да… Конечно. – Я тяжело поднялся. 

На шее Степана чётко вырисовывался красный след от моих пальцев.

– Шрама не останется. Просто синяк. Через неделю-другую пройдёт. Тебя точно оно отпустило?

– Существо? Может, это было что-то другое?

– Вряд ли. – Забудь. Рациональные объяснения найдём позже. Я вот подумал – а что если мой отец напоил тебя, из-за чего ты заболел, для того чтобы обезопасить?

– Этот мерзавец?

– Ну а почему бы и нет? Он точно что-то знал. И выбрал, чтобы ты лежал в каюте. Тем самым он предпочёл большинство отдельному человеку. Ход разумный.

– Однако не совсем человечный.

– Мой отец был рационалистом-исследователем. Мне до его уровня интеллекта ещё расти и учиться. Его разум явно подсказал ему правильный выход. Оставь самобичевание – оно тебя и привело на дно. Да, жизнь несправедлива. Виноват ли ты в этом? – Конечно, нет. Но даёт ли это повод глушить тревогу? – Нет и ещё раз нет.

Я внимательно взглянул на Белозёрова. И только смог что кивнуть:

– Да, ты прав.

– И мы отправимся в море. Этот феномен надо исследовать.

– А если это нечто снова возьмёт контроль надо мной?

– Как только ты признал себя немного… Обычным человеком, не пытаясь строить из себя жертву обстоятельств, то оно сразу же отступило, не находишь? Пора взрослеть, Аркадий.

– Ты… – Я хотел сорваться, но внезапно осознал, что в его словах была доля правды: – Да, точно.

– Потому заканчивай думать о Сарнове. Эта тварь, что вселилась в тебя, дала нам обоим понять, что твоя жажда мести ни к чему не приведёт, кроме как к скатыванию в безумие. Ты неплохой человек, Аркадий. Но тебе нужно отпустить прошлое – как бы это банально ни звучало.

– Психолог чёртов. – Я улыбнулся, хлопнув Степана по плечу: – Откуда в твоих словах столько правды?

– Чистый незамутнённый ум…

– Горделивый мерзавец!

– Мстящий забулдыга!

Мы рассмеялись. И я поймал себя на мысли – с каким ещё человеком я мог чувствовать такую эмоциональную близость, как не с настоящим другом? В предвкушении экспедиции мы, поужинав, улеглись спать.

"Сканеры" (Scanners / 1980) - Они живут среди нас — сканеры, умеющие читать мозг других и умеющие убивать силой мысли. Сканер Кэмерон Вейл, по просьбе доктора Пола Рута, специалиста по психическим отклонениям, пытается разыскать сканера Дэррила Ривока, который стоит во главе тайной организации, преследующей цель установить господство сканеров во всем мире. На помощь Кэмерону приходит Ким Обрист, которая тоже обладает даром управлять чужим разумом.

"Дрожь земли" (Tremors / 1989) - Сезонные разнорабочие Вэл Макки и Эрл Бассетт решают покинуть городок Перфекшн в штате Невада, но загадочные подземные толчки мешают их отъезду. С помощью студентки-сейсмолога они выясняют, что городок наводнен гигантскими плотоядными червями, обитающими под землей. Теперь кучке храбрецов предстоит вступить в битву с исполинскими тварями, которые не прочь полакомиться людьми.

"Кровавая вечеринка" (The Slumber Party Massacre / 1982) - Пока родители в отъезде, старшеклассница Триш с подругами решает устроить вечеринку с ночёвкой. Она даже не догадывается, что маньяк по имени Расс Торн, который в 1969 году убил пять человек и недавно сбежал из психиатрической лечебницы, уже вооружился дрелью с огромным сверлом и подкрадывается всё ближе.

Голосуем не стесняемся - вспоминаем позабытое, узнаём новое, и выбираем лучший хоррор.
Полный список оставшихся после первого отборочного круга участников - здесь

А правду говорят, что после похорон над могилой ночью бывает свечение?

Однажды я стала свидетелем такого «свечения». Случилось это примерно лет так 35 назад. Уже вечерело. Мы с подружками решили сходить в соседнее село в клуб. Села расположены совсем рядом. Расстояние между ними примерно метров шестьсот. Разделяет их только яр и кладбище…

Возвращались мы с клуба уже за полночь. Грунтовая, хорошо накатанная дорога, петлей ложилась по склону яра и вела мимо местного кладбища в село, в котором мы жили.

Нас было четверо и темноты такой компанией мы не боялись. А чего бояться то? Ведь в этом селе выросла каждая из нас. Как говорится - каждый кустик знаком! Идем, щебечем кто о чем, обсуждая прошедший вечер. Полная луна освещает нам дорогу. Сверчки то там, то тут напевают свою мелодию. Легкий ветерок ласкает своей прохладой и наполняет все шумом листвы… Об этом сейчас можно только мечтать! Запахи и звуки юности, как свидетели беззаботного счастливого времени, запоминаются на всю жизнь. Иногда так хочется хоть на минуточку уловить их снова и не отпускать…. Только не те события, от которых кровь стынет.

Местное кладбище небольшое, но очень старое. На нем хоронили народ еще в довоенные годы. Было много безымянных могил времен Великой Отечественной… А были и свежие захоронения, буквально неделю назад похоронили кого-то. О приближающемся кладбище нам поведали высокие пирамидальные тополя, посаженные вокруг этой территории. Поравнявшись с кладбищем, одна из нас обратила внимание на голубоватое свечение.

Было такое впечатление, что кто - то ходит ночью по кладбищу с фонариком, а услышав нас - остановился и направил его луч вниз, на землю, что бы мы не увидели.

- О! Да кто ж это по кладбищу ходит? – спросила одна из подруг.

-А пошли его шуганем, что б в штаны наделал и на всю жизнь запомнил! - предложила другая.

- Нее... да ну вас! Пошли отсюда! А то нарвемся еще на неприятности! - ответила третья.

-А что?! Давайте! Завтра все село гудеть будет! Пошли! Ох, жаль, что простыней нет, а то б еще прикольнее было!

Ну, на том и порешили. Мы, осторожно наступая на траву, что бы как можно тише шагать и заранее себя не обнаружить направились на кладбище в сторону исходящего света. Подойдя ближе, мы не увидели живого человека. А мы увидели светящуюся дымку над свежей могилой.

Это было похоже на голубоватый пар, который исходил из могилы. Он поднимался вверх, клубился и концентрировался на высоте примерно один метр, образуя размытую человеческую фигуру. Свет, исходящий от дымки, был похож на свечение фосфора, только голубого цвета. Он пульсировал, переливался от более яркого к тусклому и матовому. Это все что я успела запомнить и увидеть. Мы бежали оттуда так, что на всю оставшуюся запомнили! Вместо того, чтобы напугать, чуть сами умом не тронулись от страха! Было ЖУТКО!

А потом я понял, что запах не просто висит. Он *следит*.

Я не видел ничего. Но когда это было рядом, знакомые запахи ломались. Резкий, добрый запах кофе из чашки старика вдруг становился плоским и горьким, как зола. Запах моего собственного корма отдавал пылью и тлением. Это было похоже на то, как если бы тень падала не на предмет, а на его душу.

Они не были злыми. Они были… пустыми. Их внимание было похоже на прикосновение слизня — холодное, медленное, безразличное. Они искали что-то. Что-то, чего нет в моем мире запахов.

Однажды ночью я проснулся от того, что наш дом пропитался этим запахом насквозь. Он был густым, как суп. Он заполнял легкие и вытеснял воздух. Это был запах открытой земли, но не для посадки семян, а для того, чтобы что-то в нее положить и забыть навсегда.

Старик тоже проснулся. Он спустился вниз, бормоча. Я пополз за ним, шерсть дыбом, прижимаясь к ступенькам.

В подвале, на полу, лежала Лужа. Но это была не вода. Она была черной и густой, и от нее не было никакого запаха. Вообще. Это была дыра в мире запахов. Пустота. Я пялился на нее и не мог унюхать ничего — ни пыли, ни дерева, ни себя. Она просто пожирала все, что я мог почувствовать, оставляя после себя ужасную, беззвучную пустоту.

Старик, не видя этого, сделал шаг к ней, чтобы потрогать.

Я не думал. Я вцепился зубами в его толстую штанину и рванул изо всех сил назад, к лестнице. Он рухнул на меня с ругательством, мы оба покатились по ступенькам. Дверь захлопнулась.

С тех пор мы не спускаемся в подвал. Старик молча забил дверь досками. Иногда по ночам я чувствую, как холодок оттуда просачивается сквозь щели. И теперь я знаю, что самое страшное — это не трупный запах и не вой в ночи.

Самое страшное — это когда запахи мира, моего мира, вдруг обрываются, и на их месте остается ничто. И это ничто ждет, когда тонкая древесина пола не выдержит, и оно выйдет наружу.