Пожалуй, я должна благодарить за это своих угнетателей — у меня новое, искусственно выращенное тело, куда роботизированный хирург Торговой Лиги, оставшийся с досингулярных времён, пересадил мой мозг, с такими нужными для Фунджанинов знаниями в оптике. К сожалению, моё новое тело, из-за технологического регресса, должно будет стареть в несколько раз быстрее обычного. Но это не то, за что я должна ненавидеть фунджанинов: ведь если бы не это тело, я бы уже была мертва.
Тем не менее, у меня не так много времени. Мне кажется, его совсем мало, чтобы успеть пожить. Поэтому, я считаю, моя жизнь должна гореть ярко и быстро, как подожжённая в атмосфере Марса струя фтора
<b>420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября, после заката, Алекс</b>
Навигационная стрелочка указывала за выступ скалы. Алекс уже был близок к заплутавшей ногфлерке. Лёгкие и прочные военные берцы так же хорошо сцеплялись с камнем скалы, как и с красным песком. Алекс бежал, ругая себя за то, что потратил так много времени на то, чтобы узнать, что случилось с Астрой. Её история вызвала у него эмпатию, и даже жалость к ней, но он никак не мог ей помочь — ведь это могло помешать его планам мести за то, что сделали с его мамой.
Алекс попробовал выкинуть всё это из головы, и раздражённо думал, зачем это ногфлерка забралась в такой дальний угол Сектора?
Алекс завернул за выступ, и увидел беглянку. И тут же его намерения выкинуть ситуацию из головы, и просто выполнить приказ рухнули. Алекс увидел грациозную девушку, одетую несколько не по погоде — Вечером быстро холодало — в лёгкий и элегантный перламутровый костюм с чёрными полосками. Перламутровый цвет в Секторе обозначал женщину-специалиста, а чёрные полоски обозначали, что речь о лично несвободном человеке-ногфлере.
Девушка стояла, отставив свою длинную и красивую, в обтягивающем её перламутре, ногу назад. Она держала в руках что-то, напоминающее толстую подзорную трубу, и направленное в сторону синей, солнечной зари. Её пипбой, имплантированный в правую руку, поблёскивал металлическим цветом, и басовито гудел вентилятором, пытаясь охладить свои горячие и медленные вычислительные ядра местного производства — вероятно, выполняя какие-то сложные вычисления, которыми Астра управляла через мозговой интерфейс. Она стояла, закрыв глаза и слегка покачивала своей трубой — вероятно, та была слишком для девушки тяжела. Алекс заинтересованно посмотрел в ту же сторону, но не увидел ни на поверхности Марса, ни в чёрно-синем небе ничего, кроме утренней и вечерней звезды — Земли.
Алекс не смог сдержать любопытство, и, воспользовавшись прямой, широкополосной лазерной связью между своим пипбоем и пипбоем ногфлерки, используя свои уровни доступа фунджанина, скрытно подключился к зрительной коре её мозга.
Он увидел, что Астра смотрит в своё устройство на Землю, и что Земля время от времени подёргивается в её поле зрения, а Астра пытается отладить программу, которая бы стабилизировала изображение, вероятно, с помощью покачивания матрицы-приёмника в трубе.
В моменты, когда программа работает должным образом, можно заметить разницу в цвете между Северной Америкой и части центральной, которые постлюди отдали под разные геологические эпохи в истории Земли — в центральной америке сейчас «был» Девон, а в Северной — Юра.
Алекс присмотрелся к программе, нашёл в ней ошибку, и исправил её. Тут же изображение стабилизировалось, и на мгновение Алекс с Астрой увидели, что побережье «юрской» северной америки как будто бы зеленоватое — вероятно, оно богато водорослями. Точнее мешал разглядеть уже дифракционный предел оптики
Но тут ногфлерка осознала факт вмешательства, открыла свои большие, круглые глаза с густыми, чёрными ресницами, испугалась, закричала и выронила трубу. Её крик был усилен эффектом резонанса кислородной маски, и почти заглушил глухой, в разреженной атмосфере Марса, звук бьющегося стекла.
Через мгновение Астра, посмотрев в социальной сети Сектора профиль Алекса, уверилась, что он свой фунджанин, не чужой. После этого она проявила неслыханную для ногфлера наглость, отвернувшись от него, и будто бы забыла о его существовании — наклонилась к разбитой трубе, и заплакала.
Алекс не знал что делать. Он виновато посмотрел данные с её нейрочипа, и выяснил, что ногфлерка не только находится в отчаянии — что было очевидно и по её внешнему виду — что так же она сильно замёрзла. Алекс скосил глаза вниз, к виджету внешней температуры, и увидел, что она составляет уже минус 20 градусов Цельсия. Это помогло принять решение, что делать дальше, и он отдал приказ выплюнуть аварийную, согревающую накидку. Мягко, но настойчиво Алекс отобрал у Астры разбитое устройство, тут же скормив его своему рюкзаку, завернул её в согревающую накидку, и активировал её. Она расползлась по телу Астры, герметизировать, и начала выделять тепло с помощью химической реакции. Накидка была красного, камуфляжного цвета.
Этот цвет в Секторе был запрещён для всех, кроме фунджанинов-мужчин, но Алексу было на это плевать, и уж в этом случае он точно был в своём праве.
Он отправил Астре мыслеграмму с пустым сообщением — не смог придумать, что продиктовать голосовому помощнику в пипбое — он передал эмоцию заботы и защиты. Приняв её, ногфлерка затихла, и подняла на него взгляд. Алекс, используя сервоусиление от костюма, без труда её поднял, и понёс по направлению к месту назначения. Астра испытала ощущение стыда, о чём Алекс узнал — ведь он не отключался от её нейрочипа — и стала вырываться. На что Алекс сказал ей вслух, используя голосовую связь бронекостюма: «не мешай»
420й год по летоисчислению Марса, 17-тое 2-сентября, время после рассвета, Астра
Привычная сила выдергивает меня из страны Морфея. Это нейрочип разбудил меня по сигналу в будильнике пипбоя. Сигналу, который я не могу контролировать, переставить на другое время, либо отложить. В мою кровь впрыснуты гормоны, которые мгновенно будят, и, видимо, не хуже, чем контрастный душ, который, судя по досингулярному контенту, применяли для этой цели на древней Земле.
Пытаюсь вспомнить свой сон и не могу. Мне снилось что-то, что заставляло волноваться и замирать сердце. Наверное… Наверное, это был Алекс? Стоило мне подумать о нём, как внизу живота стало тяжело, а в нём самом запорхали бабочки. Сидя на кровати, я вспоминала произошедшее, особенно то, как этот солдат нёс меня по посёлку, а я чувствовала при этом противоречивые чувства: я хотела испытать все это ещё раз, но при этом стыдилась случившегося, особенно эпизода с термонакидкой.
Из этих мыслей меня вывела вибрация пипбоя, и загоревшееся уведомление перед глазами, что зря трачу время, отпущенное на сборы утром, и вообще-то покинуть кровать я должна была ещё минуты назад.
Очнувшись от мечтаний, я становлюсь голыми ногами на холодный металлический пол, шагаю к пластиковому комоду, откуда достаю пачку влажных салфеток, произведённых рециклингом из ранее использованных. Открываю упаковку, и вдыхаю довольно приятный аромат. На вскрытой неделю назад пачке салфеток, которые я использовала с тех пор каждое утро, нарисованы ромашка и мята, но я понятия не имею, как на самом деле пахнут те и другие — почему-то библиотека досингулярных запахов в Соцсети Сектора для ногфлеров заблокирована.
Встаю перед зеркалом, и вижу голую стройную девушку с каким-то слегка ошалелым взглядом. До сих пор не могу привыкнуть, что теперь это я. Чёрт, это практически извиняет фунджанинов за то, что они делают с моей жизнью!
Если бы в рабство обратили только меня и не убивали моих близких и друзей, о чём я лишний раз стараюсь не думать, я, возможно, и в мыслях бы не давала себе подумать о том, что система рабства Сектора несправедлива ко мне.
После салфеток наступает время гребешка для волос, такого же, как, кажется, сотни лет назад на старой Земле. Только я заканчиваю с волосами, как перед глазами появляется обратный отсчёт — нейрочип даёт мне знать, что до приезда вагончика в столичный посёлок остаётся пять минут, я резко ускоряю свои сборы, быстро натягивая тонкий подкобезник из «дышащей» пластико-ткани, а вчерашний кладу в другой пакет, оснащенный клапаном для стиральной машины — к счастью, замена подкомбезника в Секторе бесплатна из соображений предотвращения инфекций, некоторые из которых Предки-основатели, несмотря на все предосторожности, завезли с Земли, ну а сверху одеваю мой каждодневный фиолетово-полосатый комбез.
За плечи закидываю баллон. В последний момент соображаю проверить уровень кислорода в нём через нейроинтерфейс, и понимаю, что видимо, могла умереть — кажется, уровня кислорода после вчерашней прогулки не хватило бы даже доехать до Столичного городка, не говоря до того, чтобы дойти до работы, до инженерной лабы.
К счастью, для таких случаев у меня был припасён другой баллон — купила за 5 трудосолов, запасной баллон бесплатно не выдаётся. Быстро хватаю его, одеваю, и, даже забыв посмотреться в зеркало, выскакиваю в шлюз. Закрывшаяся с лёгким шипением дверь герметизирует моё жилище. Я решаю не ждать пока автоматика выкачает воздух из шлюза в расходный баллон, а подключаюсь через нейрочип к демону своего жилища, отправляя команду: «ручной режим: открыть внешнюю дверь», что компьютер дома немедленно и проделывает. Как только дверь приоткрывается, раздаётся хлопок, давление резко падает, а мои уши закладывает.
Я пытаюсь сглотнуть, чтобы в них прошло ощущение забитости ватой, но это помогает не слишком хорошо. Наплевав на это, я бегу мимо идущих к Станции ручейков людей — видимо, не к моему вагончику, а к следующему — те ногфлеры, кто должны ехать вместе со мной, наверняка уже на месте. На ходу закидываю подкобезник в контейнер стиралки, и перед глазами появляется всплывающая нотификация, что я могу получить выстиранный, уже чистый, со стрелочкой-указанием на другой контейнер в нескольких метрах от меня.
Я, разумеется, игнорирую это, а бегу к площади Посёлка — у меня остаётся не более пары минут до отбытия вагончика. Перед столбом станции стоит толпа, и я тут же вижу среди них фигурку, которую нейрочип подписывает именем Дупера.
Последний тоже замечает меня, и идёт мне наперерез. У Дупера на этот раз нормальные зрачки — видимо, он получит дозу стимуляторов от своего пипбоя уже в шахте. Решаю, что, пожалуй, несколько мгновений на то, чтобы перекинуться парой слов у меня есть, ведь вагончик хоть и показался из-за горизонта, но, видимо, опаздывал — тётка мне не простит, если я ещё раз проверну вчерашний фокус с тем, под кого она хочет меня подложить. Так что я останавливаюсь, по поднимаю глаза на подошедшего ко мне коричнево-полосатого шахтёра, который выше меня на две головы и шире в плечах.
Он что-то говорит, но я не могу разобрать из-за заложенных ушей. Тогда я сама говорю ему, почти не слыша собственного голоса: «Привет! У меня уши заложены от декомпрессии. Не слышу тебя», и, через пару мгновений получаю мыслеграмму, которая звучит в моей голове с помощью нейрочипа, напрямую возбуждающим мой слуховой нерв:
— Что случилось? Ты в порядке? Переживаю за тебя. Ты зачем вчера убежала на холм? И… Знаешь, прости меня за вчерашнее — это всё наркотики, ну, ты знаешь, — Дупер приложил к мыслеграмме заботливость и вину
— Всё в порядке. Спасибо за заботу. Правда, ценю. Но прости, мне нужно бежать, — мой вагончик вот он, уже приехал к станции, — отвечаю я вслух, улыбнувшись, но не отправляя никаких эмоций. Отхожу на несколько шагов, и машу Дуперу на прощание, после чего вхожу вместе с толпой в вагончик.
И вот, когда вагончик уже качнулся, отправляясь в путь, в последний момент в него влетает громко дышащая желто-полосатая ногфлерка. Как зашедная последней, она захлопывает дверку, но больше её ни на что не хватает: несмотря на то, что транспортное средство набито битком, она от усталости садится прямо на пол, начиная громко дышать. Ногфлеры вокруг морщатся, и недовольно таращатся на неё.
Я сегодня оказалась рядом с окном, которым в вагончике является дыра в ржавой стене, прикрытая решёткой, чтобы неосторожные ногфлеры не вывались по ходу движения кабинки с высоты канатки на марсианский грунт.
Время от времени я посматриваю на ногфлерку, которая уже вставала с пола кабинки и извиняется за то, что помешала другим, а время от времени на красивый вид за окном — всё никак не могу к нему привыкнуть, в Секте симуляции, где я провела детство, никаких транспортных средств у нас не было.
Сзади быстро уменьшался 42й посёлок, уже превратившись в пятнышко посредине красной пустыни рядом с высоким холмом, под которым ранее было уже иссякшее месторождение водного льда — наш посёлок начинался как шахта и инфраструктура вокруг неё, но уже не одну сотню лет как стал жилым, «спальным». Спереди тянется до самого горизонта нитка канатной дороги, словно вдетая в иголочки столбиков.
И тут вдруг девушка, дыхание которой, в общем-то уже почти успокоилось, начинает задыхаться. Она машет руками, а потом хватается за горло, и садится на пол вагончика. Верх её лица, не скрытый под маской, синеет, а сама она хрипит, и панически смотрит на каждого человека в вагончике, но все отводят глаза. Ещё до того, как она посмотрит на с мольбой на меня, я сосредотачиваю свой взгляд на ней, и нейрочип связывается через оптоволокно, протянутое вместе с канатной дорогой, с серверами Социальной Сети сектора, и я вижу её личный номер с кличкой — Вера, а так же красненькие строчки рядом с ней: «внимание: лишена кислородного кислорода на неделю. Истекли 6 дней из 7 дней наказания; внимание: критический запас кислорода в баллоне».
Наши взгляды встречаются, а я получаю входящую мыслеграмму от девушки, вероятно, накликанную ею взглядом: «Почти дотянула. Не повторяй моих ошибок» с эмоцией отчаяния. «будь проклят Сектор и его традиции!», думаю я, и, ни секунды более не сомневаясь, решительно иду к задыхающейся.
Ногфлеры вокруг меня расступаются, несмотря на то, что в толчее это не так и просто. Они не смотрят ни на меня, ни на неё, отводят взгляды, как и ранее. Дойдя до приговорённой, сажусь на пол рядом с ней, набираю полные лёгкие воздуха, задерживаю дыхание, снимаю с девушки её маску, и даю ей дышать из моей. Та, сделав несколько судорожных глубоких вдохов, успокаивается, и отдаёт маску мне назад тоже сделать вдох, после чего я опять даю дышать Вере. Так, попеременно, мы передаём её друг другу, и, одновременно, общаемся, накликивая взглядом мыслеграммы:
— Что с тобой случилось? — прикладываю к мыслеграмме эмоцию беспокойства я
— Я работаю служанкой в доме Главного Медика Сектора, — я кивнула, потому, что уже успела это посмотреть в её профиле в Соцсети, — и я оскорбила госпожу старшую жену. Она лишила меня кислородного рациона сектора. Я почти дотянула до окончания наказания — со мной делились другие слуги — отвечает девушка
— Но как ты её оскорбила? — спрашиваю я, приложив эмоцию любопытства и безопасности, чтобы успокоить спасённую, а сама тем временем бронирую два слота в кислородно-заправочных автоматах — один рядом со станцией, для Веры, оплачивая его из своей бесплатной квоты, и другой, внутри фаба, для себя, после чего с грустью отмечаю, что на моём счете осталось всего-ничего — всего десяток трудосолов.
— Я сказала в разговоре с другими слугами, что она жестокая, — ответила несчастная
— Подожди. То есть, она оскорбилась тем, что ты её назвала жестокой, и за это фактически приговорила тебя к смерти? , — удивилась я
Я промолчала, понимая, что наша переписка может читаться, но мой взгляд дал понять Вере, что я по этому поводу думаю и чувствую больше, чем мыслеграммы.
— А почему ты почти опоздала в кабинку? , — пауза затянулась, и я решила продолжить спрашивать мою, видимо, новую подругу, чтобы отвлечь её от невесёлых мыслей
— Ходила в другой барак, где раньше жил парень, который оказывал мне знаки внимания, но мне не нравился. Надеялась, может он сможет поделиться со мной кислородом. Он работал шахтёром. Но соседи сказали, что он уже полгода как мёртв.
Я вспомнила Дупера и меня передёрнуло от отвращения и мыслей, как бы я на месте Веры пришла клянчить у Дупера кислород. И в этот момент мне пришла мыслеграмма от Алекса:
— Привет, Дикая! Что делаешь? Едешь на работу? Как тебе вчерашний вечер? Спасибо за фильм, узнал много нового — была свободная минутка посмотреть во время караульной службы — меня захлестнуло эмоциями Алекса: интереса с лёгким сексуальным оттенком, заботы, дружеской симпатии и благодарности. Моё настроение, не очень весёлое, от предстоящего наказания, и до того, как я узнала историю Веры, а после совсем плохое, резко улучшилось. Через мгновение пришла вторая:
— Скажи что-нибудь своим голосом, я слишком давно тебя не слышал, пришлёшь сырой голосовой файл? — попросил парень. Эта мыслеграмма содержала только одну эмоцию, сексуального интереса, что заставило меня одновременно почувствовать и стыд и радость
— Прости, голосом не могу. Я тут дышу через раз, — накликала ответ я, приложив к ответу эмоцию радости после долгой разлуки
— Дышишь через раз? Что случилось, дикая? — удивился Алекс
— Да вот, делюсь кислородом с той, у кого он кончился. Она хорошая, — ответила я. Некоторое время солдат молчал, видимо разбираясь в ситуации по своим, фунджаниновским каналам. А потом я получила системное сообщение: «вам перевели 1 фунджаниновский трудосол. Сконвертирован в 100 трудосолов ногфлеров. Текущий баланс: 110», что очень меня удивило, а потом и сообщение:
— У тебя доброе сердце. Что делаешь после работы?
— Пока ничего, — ответила я, приложив эмоцию скуки, и соврав: на самом деле я чувствовала страх наказания. Решила ничего не рассказывать и не грузить проблемами: вдруг обойдётся?
— Тогда я зайду за тобой, Астра?
— Конечно, Алекс, — ответила я, и немного расстроилась, что он, похоже, забыл о разбитой трубе и то, что я ему рассказывала, когда он нёс меня домой, о том как мне влетит сегодня.
