Место для Гномика (Часть 4/7)
Он почти мгновенно сорвался с места. Только сначала улыбнулся для вида, ну, якобы дал согласие последовать за ними. А чего ещё ждать? Леся в подробностях рассказала, как избивали родителей Гномика. И Сонечка тоже видела всё своими глазами.
Но, как и в первый раз, и чему он снова был удивлен неимоверно, милиционеры показали себя отменнейшими бегунами. В мире, где произошла поломка «центральной системы», сломано вокруг было многое и даже слишком. Но только не ноги неутомимых защитников порядка. Потому что чесали они за ним как сумасшедшие, яро и от всей души. Он слышал за своей спиной, как быстро теряет фору. Хороший начальный рывок надолго не выручил.
Заскочить в поезд пришлось в конце третьего вагона, что б не догнали снаружи. Вот же пристали! И, конечно же, дальше произошло нечто непредвиденное. Вместо того, чтобы остаться внизу на перроне, двое его преследователей залетели неожиданно по трапу в тамбур за ним. Дмитрий даже не успел удивиться, просто среагировал и забежал, не тормозя, в четвёртый вагон. Арбалетной стрелой понёсся сквозь него коридором, слышал позади нагоняющий топот ног. И, долетел до середины, как вдруг впереди него, всего в паре метров…
Саймон предупреждал, что по всему поезду их было четыре, и что появлялись они в неожиданное время. Блядское каноэ, вместе с веслом, вывалились из купе прямо перед носом. Рухнуло на противоположную стенку вагона и по окошку съехало вниз. Дмитрий, как горный удалой олень, скакнул высоко. Успел перепрыгнуть. Даже крутанул головой и кинул руками блок вправо. Никто, однако, из купе вслед за каноэ не выскочил. Лишь пальцы сзади успели схватить в полёте за майку, но и тут повезло – удержать не сумели. Крепкая ткань выскользнула, и ноги понесли дальше, в конец вагона.
К счастью, проскочив дальше тамбур, поймал удачную «перезагрузку». Нужную. Пятый вагон не был пуст, в нём оказались люди. Теперь они мешали, и не столько ему, худому и юркому, сколько двоим пыхтящим за спиной «милиционерам». Дважды он оборачивался и видел, как раздосадованные «стражи порядка» постепенно удаляются от него. Один многообещающе погрозил кулаком.
Нагнали его в конце седьмого. Шестой вагон оказался уже пустым после заполненного пятого, и в нём двое преследователей заметно сократили расстояние. И когда Дмитрий сделал последний прыжок, намереваясь вылететь в тамбур восьмого вагона, за ворот майки схватила сильная рука. Ткань треснула, а в голове пронеслась мысль со словами школьного учителя физкультуры: «На финише никогда не прыгай. В прыжке всегда теряют скорость…»
Развернулся. Подсёк под колено ногу первому и на полной скорости помог ему въехать в дверь у себя за спиной. Сам же ушёл в сторону от второго, отпрыгнув влево, в бельевое купе. Седьмой – это плацкартный вагон, было, где развернуться. Только бы вырваться из закутка. Второй милиционер не успел своей парадной тушей запереть его в бельевом отсеке, получил удар коленом в живот, был отброшен, и путь снова стал свободным.
Какими же оба они оказались выносливыми! Крупнее него в габаритах и больше в весе, но с дыхания, пока бежали, почти не сбились. Только б не зажали в угол – там легче смять и действовать массой…
И всё же это случилось. Он только успел преодолеть седьмой вагон, уже в обратную сторону, когда они снова догнали. На этот раз дубинкой, и та оказалась весьма тяжела. Дмитрий ощутимо получил по спине, дух из него едва не вышибло. Выбросил, развернувшись, удар правой в лицо ближайшему и попытался коленом пробить ему же в пах. Но удар другой дубины через плечо того, с кем он сцепился, пришёлся уже по голове. Едва не словил нокаут. Стукнул по инерции в обратку первому, сразу накинул ещё и ещё. А вслед за этим опять пропустил в голову. На этот раз тычок полосатой как зебра дубинки оказался выверенным – угодил ему прямо в лоб.
Падая на пол спиной, в коридоре вагона, сквозь замелькавшее как разные реальности поезда сознание, Дмитрий услышал грохот и звон стекла. Успел сообразить, что звуком его падения это быть не могло. Потому что ещё летел и видел, как продолжал удаляться от него потолок. Лишь затем в глазах ярко вспыхнуло, и картинка погасла полностью. Затылок прибыл по месту назначения…
***
Боль и тошнота. Первые ощущения, которые он испытал, когда из каких-то дебрей тьмы сознание попыталось выбраться наружу к свету. Его вели двое. Им он не сопротивлялся. Помнил только, как в одном месте упал, и кто-то что-то кричал ему в ухо. Бить его больше не били, наоборот помогали подняться. Отряхивали даже коленки. А потом опять повели, поддерживали с двух сторон.
«Всё! Больше один не могу!..» – это были первые отчётливые слова, которые удалось расслышать, когда дверь в глазах перестала двоиться. И сразу же одной рукой ощутил, что с этой стороны, слева, его больше не поддерживают.
– Где… мы? – спросил он, пытаясь прогнать дрожащее, как в пустыне, марево перед глазами. Точно так же, как в Сахаре, во рту стало неприятно сухо. Словно горячим песком набили иссохший колодец.
– Всё в той же… дыре! – ответил голосом Саймона бледный манекен, стоявший перед ним. – И Фарадей ушёл. Не догнал его…
– Ты… рассказывал уже, – разбитыми губами прошептал Дмитрий, чувствуя, как его спиной прижимает к стенке, и колени дрожат, подламываются.
– Сейчас ушёл, только что! – отчётливей и громче, как для пациента, повторил рок-басист Саймон. – Мы вдвоём тебя тащили. И вдвоём надавали этим. Бутылками по голове…
Надо было срочно возвращаться в реальность.
Дмитрий тряхнул головой. Но болью отдалось так, что чуть не вскрикнул. Тошнота из живота поползла комом по пищеводу вверх. На миг перекрыл усилием воли горло, чтобы не вытошнило.
– Где… Фарадей? – сглотнув, спросил он. – Куда ушёл?.. Зачем?..
– Говорю ж, не знаю! – ответил Саймон. – Сказал, что все сможем обратно выбраться. Нужно просто вернуться за Красные Землянки. День-два-три – и проекция этого мира «схлопнется», сбой всё нарушил. Надо выбираться в наш мир. Валя хочет ещё что-то проверить, опять какие-то схемы нужны. Вот, что он оставил мне на хранение. Сказал, что вообще всё не так, как изначально он думал…
Конечно. Дмитрий едва начал принимать Валькину теорию про отражённый или созданный кем-то давным-давно похожий мир. А тут уже всё елдозило по-другому.
Взял из рук Саймона лист бумаги.
На нём карандашом был набросан эскиз той самой панели из кабины управления. Её он не видел, но после беглого взгляда на рисунок догадался, что это она. Также были некоторые обозначения словами, сделанные Валькиной рукой. Пришлось долго всматриваться и перечитывать записи, прежде чем начать понимать. На эскизе чётко были изображены две параллельные ветки движения поездов в двух мирах, с пунктами станций и отражающимся временем прибытия/отбытия. Время и точки в пространстве совпадали, а названия станций – нет. С этим всё было ясно. Даже поездов в обоих мирах было по два – 21-й и 22-й, маршруты в цифровом выражении назывались в них одинаково. И, соответственно, ходили по кругу: пока 21-й шёл на Москву, 22-й двигался из неё. Потом просто менялись.
А перпендикулярно этим веткам была нарисована стрелка с монитором на ней – окном для ввода чисел. И судя по сделанным рукой записям, цифры в этом окне менялись – можно было выставить другую дату. Но только в этом, сломанном мире. Похоже, все становилось намного интереснее. Вот почему порой во время мельканий интерьер в купе и коридорах вагонов казался новей или немного старше. Опять-таки, газета 1979-го года, которой занялась Леся и что-то нашла. Из их настоящего мира в эту поломанную проекцию человеческий ресурс можно было поставлять в разные годы её существования? Ну, так всё выходило по Валькиным записям.
А ещё в уголке листа он увидел рисунок с надписью «карты». И рядом – название переулка. Тот самый переулок в Москве, где месяца три назад исчез Валька! Что же это получалось – прямо отсюда, с головной панели из кабины управления поезда-сборщика, после похищения человека из настоящего мира, в нём же можно было затерять его след? Как такое возможно вообще? А наружные камеры, которых в Москве тысячи – как подсоединялись отсюда к ним? Доступ к возможностям МВД?
Начинало всё походить на то, что это какой-то грандиозный эксперимент и заговор. Не мог больной поломанный мир вмешиваться в здоровый и заметать там следы своего вмешательства. Кто-то высоко стоящий над этим экспериментом тщательно всё замазывал. Да и последняя графа на панели, крайняя правая, только подтверждала это. В неё и вводились данные похищенных людей из электронной базы пассажиров 22-го поезда. После же, вероятно, переносились на точку на карте – туда, где те якобы исчезали в Москве. И никакого внимания к поезду – ни одного следа!
Конечно же, он это, наверное, себе нафантазировал, пытаясь разобраться в Валькиных записях. Не всё там было ясно и почерк у Фарадея был гораздо хуже, чем у пьяного медика. Сложным казалось даже представить, что это были за технологии, позволившие создать такую многомерную метафизическую макромодель. С разбитой головой рассуждать адекватно не получалось. Трудно было думать о самых простых вещах. Тут Вальку нужно спрашивать, что б разобраться в им же нацарапанном и услышать от него же внятные объяснения. Опять ведь исчез!
– Куда пошёл Фарадей? – ещё раз спросил Дмитрий Саймона. Резко оттолкнулся вдруг лопатками от стены и, все ещё шатаясь, стремительно шагнул к туалету.
Дойти до него не успел. Согнулся пополам. И вырвало. Порадовался про себя, что с пола убирать не придётся – «перезагрузятся», уходя, через тамбур, и вся грязь за спиной исчезнет. Исчезнет для них, но останется здесь. Людей в этом «моменте» поезда, где его стошнило, всё равно не было, а, стало быть, всем наплевать. Какое-то время блевотина будет в одиночестве.
Пока Саймон что-то рассказывал про микросхемы, которые нужно было доделать, Дмитрий успел умыться. И рассмотрел лицо в зеркало, стоя в туалете с открытой дверью. Лоб был хорошо рассечён. Кровь ещё сочилась. Губы разбиты и нос вроде бы сломан. Вдобавок ныли добрая половина рёбер и верх спины. Кажется, пнули до кучи в живот.
– Как ты нашёл меня?
– Сразу, как ты пропал, появился Фарадей. Пошли за тобой, – ответил Саймон, когда они уже шагали к десятому вагону, где оставались Леся и Гномик. Вагон-ресторан придётся обходить через улицу, пока стоял поезд. Может, и в нём кто появился. Не важно, что это была не станция, а экстренная остановка. Двоих «милиционеров» ребята вырубили, когда спасали его, но могли объявиться другие. Эти двое, кажется, были из кордона охраны первого вагона – больше там взяться им было неоткуда. Вот только как они сумели, в отличие от тех других, с перрона на Красных Землянках, что не могли даже подняться на ступени вагона, преследовать Дмитрия почти через весь состав? Им что, это было дозволено, тем, кто сторожил кабину управления?
– Мир меняется, – выдвинул свое мнение на этот счёт Саймон. – Ты сам же слышал, скоро мы от них не спрячемся. Фарадей так сказал. Нужно бежать, и завтра же. На обратном пути, когда поезд развернётся на Москву…
– Да ничего я не слышал!.. – ответил с раздражением Дмитрий, не помнивший толком, как его подобрали и вели, и злился теперь на неуловимого Фарадея. Не мог дождаться, когда придёт в себя, опять куда-то ушёл!..
В свой десятый вагон попали без приключений. На улице Дмитрий умылся ещё раз, растёрся холодным снегом. Наскрёб его из-под вагона. Скатал немного в шарик и приложил к опухающей ране на лбу. С четвертой «перезагрузки» вошли, наконец, в вагон, когда тот оказался пустым, не с людьми. И в крайнем купе их дожидались Леся и Соня. Соня, не взирая на стрессы, снова спокойно спала, вытянувшись под одеялом. Леся тихо ойкнула, увидев Дмитрия в таком состоянии. Принесла горячего чаю. А потом развернула-таки газету 79-го года и разложила её перед ними на столе.
– Вот, – сказала она. – Смотрите. Лишь небольшая сводка катастроф за последнее время…
***
Газета была отпечатана в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. В печатном доме с названием, которое ни о чём не говорило – какой-то «Орханский Овсет». Впрочем, одна из станций называлась «Орханск». Промежуточный пункт, город или крупное поселение. В их мире вместо него должно быть что-то другое. Наверное, Инза – всего по наброскам Валькиной схемы было не разобрать. Но внутри газеты хранился вкладыш на два разворота, и отпечатан он был в 2021-ом году. Две части двух разных газет с разницей в сорок пять лет. Кто-то один объединил их и читал одновременно обе. Возможно, такой же «странник» как они – Дмитрий не знал, какое ещё слово использовать для их ситуации. «Попаданцы» – раздражало и было слишком заезженным. «Странники». Пусть ими они и будут. Звучало же круто, могли побывать в двух разных мирах! А в этом поломанном мире – аж в нескольких темпоральных проекциях. Ведь здорово?
Нет. Совсем это не было здорово. Просто сильно болела голова, по которой заехали дважды дубиной, потому эмоции в ней скакали беспорядочно. Сейчас он и розовому пони обрадовался бы. Леся хотела, что б все взглянули на вкладыш газеты 21-го года. Этот разворот Дмитрий и взял в свои руки. В глазах, наконец, перестало скакать и плавать, и буквы потекли ровным услужливым строем.
«…Возле станции «Красные Землянки» образовался земляной разлом, глубиной в 400 метров. Исследователи спустились в него два дня назад. Из группы в 27 человек подняться обратно удалось только одиннадцати...»
«…Над зданием вокзала ж/д станции «Каменные Выселки» летающий объект курсирует уже две недели. Светящиеся шары иногда атакуют автомобили горожан, и во всех Каменных Выселках введен режим повышенной безопасности. Военные пытаются контролировать ситуацию, организован открытый госпиталь и перевозная полевая кухня…»
Он пробежался глазами ещё по двум десяткам сводок, и все они так или иначе касались каких-то катастроф. Но было у них и нечто общее – все эти жуткие, трагические и непонятные события описывались на станциях, вокзалах или прилегающих к ж/д ветке населённых пунктах. Будто другого мира вообще не существовало, как только вокруг этих рельсов. А между тем Дмитрий припоминал, что у пассажиров вагона, когда он беседовал с Валентином Ивановичем, шли разговоры о поездках и на тёплое море в бархатный сезон, и в холодные горы зимнего Закавказья во время школьных каникул. Так что ж тут вообще происходило?
В теории Фарадея ясности не было со многими деталями. Некоторые ответы порождали даже не один, а несколько дополнительных вопросов сразу. Саму теорию Саймон, вероятней всего, запомнил коряво, и ещё корявей потом изложил. Для себя же Дмитрий уяснил в сухом остатке одно – спастись и убраться отсюда можно было на тех же Красных Землянках. Вернее, сразу за ними. Где был вход, всегда находился и выход.
Только на выход проходная «дыра» между мирами пока не работала. Потому Валька и собирал какие-то микросхемы, что б починить панель управления. Или же… выхода изначально не было вообще, а Фарадей придумал, как изменить устройство, как доработать его. Для чего миру, черпающему ресурс из другого, иметь вообще возможность для оттока этого ресурса обратно? Может, она, эта возможность, наоборот, только и появилась недавно, как раз из-за общего сбоя? А Валька лишь хотел довести всё до ума. Саймон тоже поди не раз бывал на Красных Землянках, как по дороге из Москвы, так и на пути в неё, когда поезд, ходивший этим маршрутом, разворачивался и двигал в обратную сторону. Но не сбежал ещё тем не менее – возможности такой не появлялось. Он вообще признался, что всякий раз сидел в купе почти сутки и никуда не выходил, пока поезд готовился в путь в любую обратную сторону. Прятался. Спасаться не пытался и ждал, когда явится кто-нибудь и вытащит.
А ещё Симеон-Саймон видел много раз другую Москву. Другой её вокзал, красивый и иногда полный людей. И очень уж похожий на их Казанский. Кажется, назывался «Московским вокзалом», в этом неправильном сломанном мире...
– Так что ты говорил про то, что всё не так, как раньше думал Валька?..
Что толку было размышлять, если Фарадей додумался до чего-то другого?
Но Саймон не ответил. Пока Дмитрий внимательно читал сводки, рок-басист задремал, свесив голову на грудь. После месяца пьянства и игр в «прятки» с милиционерами-сборщиками быстрая жизнь утомляла его мгновенно.
Поезд вздрогнул. Затем другой раз. Скрипнуло межвагонное сцепление, и состав потихоньку тронулся. Получается, справились впереди бульдозеры, расчистили рельсы от снежных заносов. Мир этот, чем бы он ни был в теории Вальки, трещал весь по швам, разваливался, но все ещё старался и пыхтел, не желал просто так сдаваться. Стянули с рельсов дерево, разровняли наметённые сугробы, избавили от наледи шпалы. И 22-й фирменный поезд, который так назывался в обоих мирах, опять наращивал ход…
Дмитрий какое-то время приходил в себя после побоев. Кажется, иногда проваливался сам, глядя на спящего «манекена». Не спала только Леся, сидела рядом с Соней, читала газету. Затем тридцать минут они простояли на станции Каменные Выселки. А дальше состав двинулся к Синим Озёрцам. Без разговора с Фарадеем он всё равно ничего не собирался делать, потому все ждали его. Картинки так плавно сменялись перед глазами. И вот, наконец, сомлела и Леся с Сонечкой рядом. Проснувшийся же Саймон, кажется, пошёл в вагон-ресторан, немного выпить. Следовало отдать должное этому трусоватому рок-пьянице – в трудный момент он пришёл с Валькой к нему на выручку. Не важно, кто из них тогда верховодил.
Кода от мерного стука колёс Дмитрия снова стало укачивать, дверь в их купе вдруг открылась. Как призрак с кругами под глазами внутрь ворвался Саймон, дыхнул. Воздух вокруг подёрнулся водочным маревом.
– Вставай! – затормошил он его, думая, что говорит тихо. Гномик сразу заворочался.
Показав ему кулак, что б тот перестал сипеть, как прорвавшаяся паровая труба в котельной, Дмитрий нехотя поднялся и вышел за ним.
Они пришли в вагон-ресторан. И дальнейших разъяснений не потребовалось. Только прошагали через весь зал до девятого вагона, когда стало всё ясно. Сквозь оконце двери из тамбура, на них терпеливо смотрели две сытые круглые морды. Одна даже улыбалась, подмигивала. Мол, скоро, ещё чуть-чуть, обождите! Крепкие мордовороты. Обычно про крепышей говорили, что бицепсы у них «прорывают» рукава пиджака. У этих же рвали зимой пуховики и дублёнки. С явным наслаждением один из них, словно маньяк, поднял ладонь и начал гладить ей по стеклу. Ёбнуть бы сучару тяжёлым по пальцам, подумалось вдруг. Но для этого пришлось бы раньше времени разбивать стекло.
– Они войдут к нам… – начал тихо истерить Саймон, прихлёбывая из бутылочки.
– Каждую станцию заходят, еду сюда приносят, – спокойно пытался аргументировать Дмитрий, но понимал прекрасно, что басист-манекен говорит сейчас совсем о другом. Это были те, другие, которые приносили еду; они приходили на вокзалах, а потом уходили. А эти, скорее всего – охранники из первого вагона. И почему-то раньше из него они до случая с дракой не выходили. Хуже всего могло оказаться то, что мир этот действительно менялся, и ограничения в нем падали как преодолённые барьеры одно за другим. Сначала «милиционеры» в белом не выходили совсем. Затем сумели дойти аж до восьмого вагона, а теперь стояли в девятом и очень хотели в вагон-ресторан.
– Забаррикадируемся, – сказал Дмитрий, быстро взвесив все «за» и «против».
И первым делом, найдя за барной стойкой скотч, приклеил им накрепко железный поднос к стеклу. Не хотелось лицезреть самоуверенные рожи, пялившиеся и дерзко и сально улыбавшиеся.
В тринадцатом плацкартном вагоне, в который успешно зашли лишь с шестого раза – люди никак в нём не хотели исчезать – выломали две боковые полки. И понесли их в вагон-ресторан, проталкиваясь; пассажиры в двенадцатом пялились на них настороженно – на него, с разбитым лицом, и на пьяного до неприличия Саймона.
Смотрины эти быстро закончились. Следующий вагон, одиннадцатый, оказался уже пустым. В нём Дмитрий и выронил от неожиданности обе полки, заставив и Саймона выпустить их из рук. Потому что резко пригнулся первым, почувствовав вдруг, будто сейчас его собьёт грузовик.
– Ты чего?.. – испуганно выпучил на него Саймон глаза, упав, потому что полками получил по щиколоткам.
Дмитрий даже не мог объяснить. С чувством внезапно накатившей тревоги он огляделся вокруг. Как будто ничего. Показалось. Словно увидел на миг огромную чёрную тень. Вполне могло померещиться после того, как столько раз получил по голове. Просто что-то мелькнуло в глазах. Свет слабо мерцал над головой, и странно, что всё ещё горел, обычно в это время в поездах его тушили. Быть может, обычный блик?
Но тут его взгляд упал на стекло. И там снаружи, чуть выше окна, метрах в пяти в темноте, моргнули вдруг… два красных светящихся глаза.
Большая голова с изогнутым клювом, на которой они оба сидели, безынтересно уже отвернулась от идущего поезда. И громадная птица-ящер, взмахнув гигантскими крыльями, издала пронзительный крик. После чего вознесла своё тело ввысь, разрывая полётом пространство. А по стеклу поползла длинная трещина – всего-то коснулась окошка перьями. Чешуйчатая шкура на брюхе, в пасти частокол зубов, крепкие как кинжалы когти. Да, это была не какая-то вывернутая наизнанку пичужка, а что-то сродни настоящему птеродактилю или подобным древним «летунам». Размахом крыла тварь едва ли уступала «кукурузнику». Дмитрий долго ещё вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть огромные силуэты в вышине, но ничего, кажется, кроме похожего на косяк летящих гусей не увидел. Те парили высоко-высоко при свете луны. И даже это показалось странным, что птицы летали ночью, а не дремали где-то в тихом пруду, посреди лягушек и цветущего лотоса.
– Что… это было? – спросил он, наконец, сидевшего на полу Саймона, когда чудище и гуси исчезли бесследно и любоваться в бархатной синеве ставшего вновь летним неба, кроме как огромной белой луной, вновь стало нечем.
Судя по круглым глазам рок-басиста, по его удивлённо открытому рту, он это чудище также видел впервые.
– Может… с аттракциона какого сбежало… – промямлил своё предположение.
– Чего-чего?.. С какого ещё… аттракциона?..
Но Саймон только помотал головой.
– Валька пусть расскажет, сам. Когда вернётся. Я опять чего-нибудь напутаю. Он же сказал, что всё теперь по-другому…
И парень всхлипнул. Последний алкоголь побежал по его щекам слезами.
Дмитрий вздохнул. Присел рядом на корточки. Чёрт его знает, как бы он сам вынес месяц изоляции в призрачном поезде, будучи уверенным, что сбежать с него вряд ли получится. А теперь ещё несколько дней пробыл в полном одиночестве, без Фарадея, пока не встретил их. Людей-то он, конечно, изредка видел. В основном, когда их, как зевак, забирали на Красных Землянках. Ведь из любопытства выходили почти все поглазеть на незнакомую станцию. В этот последний рейс, рассказал он, вообще никого, кроме них не встретил в поезде. А Вальку, до сегодняшнего дня, не видел аж трое суток и думал, что тот пропал насовсем. На вопрос, почему не пытался предупредить других людей, которые попадали на этот поезд с каждым рейсом, ответил, что делал это не единожды. Один раз даже побили – не поверили. Показал заживавшую губу. Хорошо ему за правду наваляли, шрамик останется навсегда.
– Ладно, пойдём, – позвал его Дмитрий, тронув за плечо. – С нами девчонки. не раскисай…
Саймон всхлипнул в последний раз, вытер глаза кулаками. И, приняв руку, поднялся. Снова взялись за полки.
После пустого десятого вагона принесли, наконец, их, куда хотели – в ресторан. Также сняли ещё одну дверь и, воспользовавшись инструментом, найденным в одном из проводницких купе, наглухо заколошматили вход из головы поезда. На станциях пусть заносят еду через другой. Сами же попадут в локомотив как-нибудь через улицу или по крыше состава, Валька туда так и пробрался. Насколько Дмитрий разобрался в рисунке Фарадея, на панели управления понадобится переключить работу с ветки поездов здесь на ветку поездов в их настоящем мире. И где-то после Красных Землянок они попадут домой, перенесутся в родной мир снова. Если, конечно, Валька починил панель в кабине, а не только рисованием занимался.
Более того, раз этот мир разрушался, договорились больше никуда не ходить в одиночку, а тихо сидеть в купе с Лесей и Соней, ждать Фарадея. Что б не вышло дольше и хуже, чем в тринадцатом вагоне, опустевшем сейчас с шестого раза. Ведь так могло зависнуть и наглухо – потеряются друг от друга насовсем и никакая «перезагрузка» через тамбур не поможет воссоединиться…
Тихо заперлись и расползлись по полкам подремать, после того как вернулись, и дверь в ресторане показалась им надёжно забаррикадированной. А где-то через час-полтора в их купе уже постучали…
– Живой? – тихо, одними губами и с беглой улыбкой, спросил его Валька Лоскутов, которого привычней было всем называть Фарадеем.
– Живой… – ответил Дмитрий. И крепко пожали друг другу руку…
Три месяца в этом поезде Валентина изменили сильно. Острижен был коротко и неряшливо. Патлы на голове, вероятней всего, обрезал себе сам – парикмахера тут задёшево не найти. Щёки и глаза впали. В одной руке зажимал под мышкой ноут с кучей проводов, в другой держал большой железный нож навроде мачете. Сделан тот был, скорее всего, из большого кухонного, взятого где-нибудь здесь, в вагоне-ресторане. При появлении неожиданного гостя Соня и Леся начали просыпаться. А Дмитрий успел заметить на Валькином оружии кровь. Лезвие огромного ножа, по крайней мере, всё было в засохших бордовых пятнах. Успел, похоже, повоевать.
– Ну, что, Дима… – уже серьёзно произнес Валентин Фарадей-Лоскутов, вежливо кивнув Лесе и маленькой Сонечке. – Надо поговорить…....