День первый. Встреча с местными.
Попался УАЗик с рыбаками.
— Учёный, подбросить с кладом?
— Нет! — чуть не закричал я. — Нельзя трясти! Это хрупкий материал!
Они фыркнули и уехали. Я чувствовал себя мучеником науки.

К вечеру восторг сменился болью. Ремни впивались в плечи, ладони стёрты. Переночевал под корягой, укрывая камень от дождя своей курткой. Сомнения гнал прочь: форма-то идеальная!

День второй. Болото.
Ноги вязли. Падал, поднимался, но камень всегда берег от удара. Силы кончались. Теперь мной двигало не видение славы, а упрямое нежелание признать, что эти двое суток были ошибкой. Вопрос чести.

Вконец измотанный, грязный, я ввалился в домик геологов и с грохотом водрузил ношу на стол.

Воцарилась тишина. Мой куратор, суровый Петрович, обошёл камень, постучал по нему ногтём.
— Парень, — тихо сказал он. — Это железняк. Обычная крупная речная галька. Таких тут полреки.

Мир рухнул. Стыд жёг изнутри.

Но главный геолог, Марина Семёновна, спросила без насмешки:
— А почему именно этот камень, Артём? Что ты в нём увидел?

И я, спотыкаясь, стал объяснять. Про форму, про полировку водой, про слои породы, похожие на скорлупу, про оксид железа в роли «желтка». Говорил, а они слушали. Стыд отступил. Мой монолог стал блестящим разбором собственной ошибки. Я анализировал процессы, о которых раньше лишь читал.

Финал. Урок.
Петрович налил мне чаю:
— Дурак? Конечно. Но два дня с сорокакилограммовой гирей… Не каждый своё заблуждение так протащит.

Камень остался в конторе. Его прозвали «Яйцо Артёма» и поставили у входа на счастье. Ко мне появилось уважение — грубоватое и настоящее.

А через неделю я нашёл и правда окаменевший фрагмент кости. Положил его в рюкзак, а рядом — отколотый кусочек того самого валуна.

Сибирь преподала мне урок, которого нет в учебниках: иногда, чтобы найти что-то стоящее, нужно с честью пронести через всю свою глупость самый обычный и самый тяжёлый в мире булыжник.