Труд мелиоратора, награда медика и хобби экскаваторщика
Подборка фотографий от одной из газет Беларуси за неделю
Подборка фотографий от одной из газет Беларуси за неделю
У писателя Рафаэля Сабатини есть не только всем известные приключения пиратского капитана Блада, но другие не менее интересные исторические романы. Они имеют захватывающий с первой главы сюжет, и вместе с тем не лишены интересных философских наблюдений о жизни, ненавязчиво и со вкусом предлагаемых читателю. К числу таких произведений безусловно относится "Скарамуш". Предлагаю оценить один из таких моментов. В представленном ниже эпизоде происходит диалог главного героя, молодого интеллигентного парня и руководителя бродячей театральной труппы.
– Много ли вы знаете о театре?
– Я знаю произведения Бомарше, Эглантина, Мерсье, Шенье и многих других наших современников. Кроме того, я, конечно, читал Мольера, Расина, Корнеля и многих менее крупных французских писателей. Из иностранных авторов я хорошо знаком с Гоцци, Гольдони, Гварини, Биббиеной, Макиавелли, Сакки, Тассо, Ариосто и Федини. А из античных авторов я знаю почти всего Еврипида, Аристотеля, Теренция, Плавта…
– Довольно! – взревел Панталоне.
– Но до конца списка еще далеко, – сообщил Андре-Луи.
– Отложим остальное до следующего раза. Боже мой, что же могло вас заставить прочесть столько драматургов?
– По мере своих скромных сил я изучаю Человека, а несколько лет назад сделал открытие, что лучше всего это можно сделать, читая размышления о нём, написанные для театра.
А еще на тему изучения Человека советую посмотреть свежую театральную постановку пьесы Уильяма Шекспира "Мера за меру" с комментариями и пояснениями режиссёра и отдельными фрагментами репетиционного процесса (а это самое интересное).
Сомерсет Моэм "Театр"
Ничего не поделаешь, люди редко бывают довольны тем, что они имеют, им подавай все новое да новое, и так без конца
«Может, Горностаев чем-нибудь себя прославил?
Бомбардов кинул исподтишка на меня настороженный взгляд, помямлил как-то…
– Что бы вам по этому поводу сказать? Гм, гм… – И, осушив свой стакан, сказал: – Да вот недавно совершенно Горностаев поразил всех тем, что с ним чудо произошло… – И тут начал поливать блин маслом и так долго поливал, что я воскликнул:
– Ради бога, не тяните!
– Прекрасное вино напареули, – все-таки вклеил Бомбардов, испытывая мое терпение, и продолжал так: – Было это дельце четыре года тому назад. Раннею весною, и, как сейчас помню, был тогда Герасим Николаевич как-то особенно весел и возбужден. Не к добру, видно, веселился человек! Планы какие-то строил, порывался куда-то, даже помолодел. А он, надо вам сказать, театр любит страстно. Помню, все говорил тогда: «Эх, отстал я несколько, раньше я, бывало, следил за театральной жизнью Запада, каждый год ездил, бывало, за границу, ну, и натурально, был в курсе всего, что делается в театре в Германии, во Франции! Да что Франция, даже, вообразите, в Америку с целью изучения театральных достижений заглядывал». – «Так вы, – говорят ему, – подайте заявление да и съездите». Усмехнулся мягкой такой улыбкой. «Ни в коем случае, отвечает, не такое теперь время, чтобы заявления подавать! Неужели я допущу, чтобы из-за меня государство тратило ценную валюту? Лучше пусть инженер какой-нибудь съездит или хозяйственник!»
Крепкий, настоящий человек! Нуте-с… (Бомбардов поглядел сквозь вино на свет лампочки, еще раз похвалил вино) нуте-с, проходит месяц, настала уже и настоящая весна. Тут и разыгралась беда. Приходит раз Герасим Николаевич к Августе Авдеевне в кабинет. Молчит. Та посмотрела на него, видит, что на нем лица нет, бледен как салфетка, в глазах траур. «Что с вами, Герасим Николаевич?» – «Ничего, отвечает, не обращайте внимания». Подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу, стал насвистывать что-то очень печальное и знакомое до ужаса. Вслушалась, оказалось – траурный марш Шопена. Не выдержала, сердце у нее по человечеству заныло, пристала: «Что такое? В чем дело?»
Повернулся к ней, криво усмехнулся и говорит: «Поклянитесь, что никому не скажете!» Та, натурально, немедленно поклялась. «Я сейчас был у доктора, и он нашел, что у меня саркома легкого». Повернулся и вышел.
– Да, это штука… – тихо сказал я, и на душе у меня стало скверно.
– Что говорить! – подтвердил Бомбардов. – Ну-с, Августа Авдеевна немедленно под клятвой это Гавриилу Степановичу, тот Ипполиту Павловичу, тот жене, жена Евлампии Петровне; короче говоря, через два часа даже подмастерья в портновском цехе знали, что Герасима Николаевича художественная деятельность кончилась и что венок хоть сейчас можно заказывать. Актеры в чайном буфете через три часа уже толковали, кому передадут роли Герасима Николаевича.
Августа Авдеевна тем временем за трубку и к Ивану Васильевичу. Ровно через три дня звонит Августа Авдеевна к Герасиму Николаевичу и говорит: «Сейчас приеду к вам». И, точно, приезжает. Герасим Николаевич лежит на диване в китайском халате, как смерть сама бледен, но горд и спокоен.
Августа Авдеевна – женщина деловая и прямо на стол красную книжку и чек – бряк!
Герасим Николаевич вздрогнул и сказал:
– Вы недобрые люди. Ведь я не хотел этого! Какой смысл умирать на чужбине?
Августа Авдеевна стойкая женщина и настоящий секретарь! Слова умирающего она пропустила мимо ушей и крикнула:
– Фаддей!
А Фаддей верный, преданный слуга Герасима Николаевича.
И тотчас Фаддей появился.
– Поезд идет через два часа. Плед Герасиму Николаевичу! Белье. Чемодан. Несессер. Машина будет через сорок минут.
Обреченный только вздохнул, махнул рукой.
Есть где-то, не то в Швейцарии на границе, не то не в Швейцарии, словом, в Альпах… – Бомбардов потер лоб, – словом, неважно. На высоте трех тысяч метров над уровнем моря высокогорная лечебница мировой знаменитости профессора Кли. Ездят туда только в отчаянных случаях. Или пан, или пропал. Хуже не будет, а, бывает, случались чудеса. На открытой веранде, в виду снеговых вершин, кладет Кли таких безнадежных, делает им какие-то впрыскивания саркоматина, заставляет дышать кислородом, и, случалось, Кли на год удавалось оттянуть смерть.
Через пятьдесят минут провезли Герасима Николаевича мимо театра по его желанию, и Демьян Кузьмич рассказывал потом, что видел, как тот поднял руку и благословил театр, а потом машина ушла на Белорусско-Балтийский вокзал.
Тут лето наскочило, и пронесся слух, что Герасим Николаевич скончался. Ну, посудачили, посочувствовали… Однако лето… Актеры уж были на отлете, у них поездка начиналась… Так что уж очень большой скорби как-то не было… Ждали, что вот привезут тело Герасима Николаевича… Актеры тем временем разъехались, сезон кончился. А надо вам сказать, что наш Плисов…
– Это тот симпатичный с усами? – спросил я. – Который в галерее?
– Именно он, – подтвердил Бомбардов и продолжал: – Так вот он получил командировку в Париж для изучения театральной машинерии. Немедленно, натурально, получил документы и отчалил. Плисов, надо вам сказать, работяга потрясающий и в свой поворотный круг буквально влюблен. Завидовали ему чрезвычайно. Каждому лестно в Париж съездить… «Вот счастливец!» – все говорили. Счастливец он или несчастливец, но взял документики и покатил в Париж, как раз в то время, как пришло известие о кончине Герасима Николаевича. Плисов личность особенная и ухитрился, пробыв в Париже, не увидеть даже Эйфелевой башни. Энтузиаст. Все время просидел в трюмах под сценами, все изучил, что надобно, купил фонари, все честно исполнил. Наконец нужно уж ему и уезжать. Тут решил пройтись по Парижу, хоть глянуть-то на него перед возвращением на родину. Ходил, ходил, ездил в автобусах, объясняясь по преимуществу мычанием, и, наконец, проголодался, как зверь, заехал куда-то, черт его знает куда. «Дай, думает, зайду в ресторанчик, перекушу». Видит – огни. Чувствует, что где-то в центре, все, по-видимому, недорого. Входит. Действительно, ресторанчик средней руки. Смотрит – и как стоял, так и застыл.
Видит: за столиком, в смокинге, в петлице бутоньерка, сидит покойный Герасим Николаевич, и с ним какие-то две француженки, причем последние прямо от хохоту давятся. А перед ними на столе в вазе со льдом бутылка шампанского и кой-что из фруктов.
Плисов прямо покачнулся у притолоки. «Не может быть! – думает, – мне показалось. Не может Герасим Николаевич быть здесь и хохотать. Он может быть только в одном месте, на Новодевичьем!»
Стоит, вытаращив глаза на этого, жутко похожего на покойника, а тот поднимается, причем лицо его выразило сперва какую-то как бы тревогу, Плисову даже показалось, что он как бы недоволен его появлением, но потом выяснилось, что Герасим Николаевич просто изумился. И тут же шепнул Герасим Николаевич, а это был именно он, что-то своим француженкам, и те исчезли внезапно.
Очнулся Плисов лишь тогда, когда Герасим Николаевич облобызал его. И тут же все разъяснилось. Плисов только вскрикивал: «Да ну!» – слушая Герасима Николаевича. Ну и действительно, чудеса.
Привезли Герасима Николаевича в Альпы эти самые в таком виде, что Кли покачал головой и сказал только: «Гм…» Ну, положили Герасима Николаевича на эту веранду. Впрыснули этот препарат. Кислородную подушку. Вначале больному стало хуже, и хуже настолько, что, как потом признались Герасиму Николаевичу, у Кли насчет завтрашнего дня появились самые неприятные предположения. Ибо сердце сдало. Однако завтрашний день прошел благополучно. Повторили впрыскивание. Послезавтрашний день еще лучше. А дальше – прямо не верится. Герасим Николаевич сел на кушетке, а потом говорит: «Дай-ко я пройдусь». Не только у ассистентов, но у самого Кли глаза стали круглые. Коротко говоря, через день еще Герасим Николаевич ходил по веранде, лицо порозовело, появился аппетит… температура 36,8, пульс нормальный, болей нету и следа.
Герасим Николаевич рассказывал, что на него ходили смотреть из окрестных селений. Врачи приезжали из городов, Кли доклад делал, кричал, что такие случаи бывают раз в тысячу лет. Хотели портрет Герасима Николаевича поместить в медицинских журналах, но он наотрез отказался – «не люблю шумихи!».
Кли же тем временем говорит Герасиму Николаевичу, что делать ему больше в Альпах нечего и что он посылает Герасима Николаевича в Париж для того, чтобы он там отдохнул от пережитых потрясений. Ну вот Герасим Николаевич и оказался в Париже. А француженки, – объяснил Герасим Николаевич, – это двое молодых местных парижских начинающих врачей, которые собирались о нем писать статью. Вот-с какие дела.
– Да, это поразительно! – заметил я. – Я все-таки не понимаю, как же это он выкрутился!
– В этом-то и есть чудо, – ответил Бомбардов, – оказывается, что под влиянием первого же впрыскивания саркома Герасима Николаевича начала рассасываться и рассосалась!
Я всплеснул руками.
– Скажите! – вскричал я. – Ведь этого никогда не бывает!
– Раз в тысячу лет бывает, – отозвался Бомбардов и продолжал: – Но погодите, это не все. Осенью приехал Герасим Николаевич в новом костюме, поправившийся, загоревший – его парижские врачи, после Парижа, еще на океан послали. В чайном буфете прямо гроздьями наши висели на Герасиме Николаевиче, слушая его рассказы про океан, Париж, альпийских врачей и прочее такое. Ну, пошел сезон как обычно, Герасим Николаевич играл, и пристойно играл, и тянулось так до марта… А в марте вдруг приходит Герасим Николаевич на репетицию «Леди Макбет» с палочкой. «Что такое?» – «Ничего, колет почему-то в пояснице». Ну, колет и колет. Поколет – перестанет. Однако же не перестает. Дальше – больше… синим светом – не помогает… Бессонница, спать на спине не может. Начал худеть на глазах. Пантопон. Не помогает! Ну, к доктору, конечно. И вообразите…
Бомбардов сделал умело паузу и такие глаза, что холод прошел у меня по спине.
– И вообразите… доктор посмотрел его, помял, помигал… Герасим Николаевич говорит ему: «Доктор, не тяните, я не баба, видел виды… говорите – она?» Она!! – рявкнул хрипло Бомбардов и залпом выпил стакан. – Саркома возобновилась! Бросилась в правую почку, начала пожирать Герасима Николаевича! Натурально – сенсация. Репетиции к черту, Герасима Николаевича – домой. Ну, на сей раз уж было легче. Теперь уж есть надежда. Опять в три дня паспорт, билет, в Альпы, к Кли. Тот встретил Герасима Николаевича, как родного. Еще бы! Рекламу сделала саркома Герасима Николаевича профессору мировую! Опять на веранду, опять впрыскивание – и та же история! Через сутки боль утихла, через двое Герасим Николаевич ходит по веранде, а через три просится у Кли – нельзя ли ему в теннис поиграть! Что в лечебнице творится, уму непостижимо. Больные едут к Кли эшелонами! Рядом второй, как рассказывал Герасим Николаевич, корпус начали пристраивать. Кли, на что сдержанный иностранец, расцеловался с Герасимом Николаевичем троекратно и послал его, как и полагается, отдыхать, только на сей раз в Ниццу, потом в Париж, а потом в Сицилию.
И опять приехал осенью Герасим Николаевич – мы как раз вернулись из поездки в Донбасс – свежий, бодрый, здоровый, только костюм другой, в прошлую осень был шоколадный, а теперь серый в мелкую клетку. Дня три рассказывал о Сицилии и о том, как буржуа в рулетку играют в Монте-Карло. Говорит, что отвратительное зрелище. Опять сезон, и опять к весне та же история, но только в другом месте. Рецидив, но только под левым коленом. Опять Кли, потом на Мадейру, потом в заключение – Париж.
Но теперь уж волнений по поводу вспышек саркомы почти не было. Всем стало понятно, что Кли нашел способ спасения. Оказалось, что с каждым годом под влиянием впрыскиваний устойчивость саркомы понижается, и Кли надеется и даже уверен в том, что еще три-четыре сезона, и организм Герасима Николаевича станет сам справляться с попытками саркомы дать где-нибудь вспышку. И действительно, в позапрошлом году она сказалась только легкими болями в гайморовой полости и тотчас у Кли пропала. Но теперь уж за Герасимом Николаевичем строжайшее и неослабное наблюдение, и есть боли или нет, но уж в апреле его отправляют.
– Чудо! – сказал я, вздохнув почему-то...»
"Театр наказывает тысячи пороков, оставляемых судом без наказания, и рекомендует тысячи добродетелей, о которых умалчивает закон. Театр вытаскивает обман и ложь из их кривых лабиринтов и показывает дневному свету их ужасную наружность. Театр развертывает перед нами панораму человеческих страданий. Театр искусственно вводит в сферу чужих бедствий и за мгновенное страдание награждает нас сладостными слезами и роскошным приростом мужества и опыта". (Фридрих Шиллер)
Есть такой стереотип, что заветная роль для каждого уважающего себя актера — это Гамлет. Практически венец карьеры. Как и всякий стереотип, он вполне может не совпасть с реальностью в отдельно взятом случае, но по крайней мере он хорошо демонстрирует особое отношение в актерской среде к роли датского принца.
А как насчет актрис? Есть ли у них свой аналог Гамлета? То есть такая роль, о которой втайне грезят начинающие инженю или субретки?
На самом деле, да, имеется. И это вовсе не Офелия, как некоторые могли бы подумать. Это Гедда Габлер из одноименной пьесы норвежского драматурга Генрика Ибсена.
Для начала давайте кратко обрисуем вам этот образ. Гедда — яркая и вольнолюбивая красотка, любимая дочка отставного генерала, которая сводила с ума мужчин в своем городке. Она устраивает свою жизнь — выходит замуж за влюбленного в нее ученого, которому светит перспективное назначение. Но вскоре оказывается, что жизнь с ним невыносимо скучна.
А дальше начинается драма. Гедда встречается с Эйлертом Левборгом, талантливым, но беспутным философом, пытающимся встать на праведный путь. Когда-то у них был бурный роман, закончившийся тем, что Гедда чуть не застрелила возлюбленного. Теперь героиня вновь провоцирует его на срыв. И провоцирует успешно Эйлерт идет вразнос, напивается, отправляется в салон, теряет рукопись своей новой гениальной книги.
Кончается все двойной трагедией. Сперва стреляется Эйлерт, которому в руку буквально вложила револьвер Гедда. Потом и сама Гедда кончает с собой.
Пересказ довольно упрощенный, но все нюансы этой роли не перескажешь.
Актрисы любят Гедду Габлер за то, что этот образ можно трактовать крайне широко. В исполнении одних она обретает черты вздорной истерички. Другие представляют ее чуть ли не первой феминисткой, бросающей вызов патриархальному обществу. А главное, эта роль дает возможность буквально царить на сцене, поскольку тут любая экспрессия будет оправданна.
В общем, какая уж тут Офелия!
Источник: Литинтерес
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
27 марта отмечается Международный день театра. Театр появился более двух тысячелетий назад в Древней Греции — именно там зародились и стали развиваться драматургия, режиссура и актёрское мастерство. О тех, кто внёс свой вклад в мировую историю театра; о великих актёрах и режиссёрах и даже о том, как стать актёром, вы сможете узнать из нашей подборки «театральных» книг.
Энрикеш, Рикарду. Театр
Прекрасно изданный театральный словарь, выпущенный детским издательством «Самокат». И хотя книга рекомендована для младшего и среднего школьного возраста, поверьте, даже взрослый читатель сможет узнать из неё немало интересных фактов о театральном искусстве. Например, о кентавре Кротосе, который, как считается, придумал аплодисменты, или о том, что такое литургический театр, или о театральных суевериях. Безбилетник, перфоманс, сцена, аншлаг, ложа бенуара, Мейерхольд, кулисы, Шекспир – и ещё более двухсот понятий и выражений, связанных с театром и театральной жизнью. И это не просто словарь, но ещё и тетрадь с заданиями. На специальных разворотах есть описания мастер-классов по нанесению грима, изготовлению масок, декораций, кукол, а многие статьи дополнены советами о том, как развить актёрские навыки, попробовать себя в роли драматурга или режиссёра.
Русские богини
Мои богини! Что вы? Где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Все те же ль вы? Другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Строки А.С. Пушкина стали эпиграфом к этой книге о богинях русской сцены XIX–ХХ веков. Великие русские актрисы — Анна Павлова, Мария Ермолова, Алиса Коонен, Галина Уланова, Любовь Орлова… их жизнь казалась прекрасной сказкой. Многие из них ещё при жизни стали легендами, их талант вдохновлял художников и поэтов, их любили и превозносили не менее выдающиеся и известные мужчины. Но порой за внешним блеском и благополучием скрывались одиночество, горечь неразделенной любви, усталость и разочарование. Эта книга — откровенный и увлекательный рассказ о женщинах, навсегда вписавших свои имена в историю нашей страны. Её стоит обязательно прочитать всем, кто интересуется культурой России, ведь женщины, о которых рассказывает сборник, действительно являются её «золотым фондом». Каждой героине посвящена отдельная глава. Издание содержит множество фотографий и иллюстраций.
Волкова, Наталия. Большой-пребольшой
Книга из популярной серии «Настя и Никита» для любознательных детей. Как и другие издания в серии, это прекрасно иллюстрированная познавательная книга. Коротко и вместе тем достаточно ёмко авторы знакомят юных читателей с историей знаменитого Большого театра. Этому великолепному зданию довелось пережить на своём веку и пожары, и многочисленные перестройки. Интересная информация о том, как устроен звук и свет в театре, и о том, что в нём раньше жили кошки, позволяет заинтересовать не только ребенка, но и его родителей. Книга рассказывает также о судьбе театра после Октябрьской революции, в годы Великой Отечественной войны и о современной его реконструкции 2005–2011 гг. Есть информация и о знаменитых спектаклях, поставленных в разные годы на сцене Большого театра.
Актерский тренинг для детей
Автор-составитель этой необычной книги — руководитель детской театральной студии Ирина Феофанова, разные главы написаны лучшими педагогами студии. Не вырастить из ребёнка профессионального актёра, а развить заложенные в нём способности — вот главная задача авторов сборника. Занятия актёрским мастерством развивают коммуникабельность, умение нестандартно мыслить и свободно преподносить себя в любой ситуации, умение прислушиваться к партнёру. С помощью этой книги вы сможете научить ребёнка справляться с зажатостью, пробудить его воображение, фантазию и другие творческие способности. Отдельные главы посвящены развитию памяти, внимания, выразительному чтению, сценической речи. Книга состоит из четырёх частей: первая посвящена занятиям с детьми 4-6 лет, вторая – возрастной группе с 6 до 8 лет, третья — с 9 до 10 и четвёртая — с 10 до 14 лет. В целом, издание содержит много интереснейшей информации и ссылок на используемую авторами литературу.
Куклачев, Д. Ю. Пушистая книга
Может быть, мы не стали бы брать книгу о кошках в этот обзор «театральных» книг, если бы на одном из библиотечных мероприятий не убедились в том, что дети совсем ничего не знают об уникальном Театре кошек Юрия Куклачёва. А между тем это единственное место в мире, где кошки и собаки носят гордое звание «актёры». Книгу написал Дмитрий Куклачёв, сын знаменитого дрессировщика. Она по-настоящему «пушистая», добрая и позитивная, написана простым доступным языком и очень легко читается. Также содержит много ценной информации для котовладельцев. Одна из глав посвящена Театру кошек и выступлению мурчащих артистов на сцене.
Источник: сайт библиотеки https://villib.ru/.