Разработка Генеральной схемы развития и размещения производительных сил СССР на ближайшее десятилетие, а также прогнозы дальнейшего развития народного хозяйства показывают, что освоение многих природных богатств Севера является жизненной необходимостью для всей нашей страны, что без их использования затормозилось бы развитие народного хозяйства СССР, особенно его Европейской части, где расположено более 3/4 основных фондов промышленности, производится 4/5 промышленной продукции, расселено 3/4 всего населения СССР и имеется лишь 10% геологических запасов топлива. Приходится продвигаться на Север, хотя это и сопряжено с большими трудностями и повышенными затратами на выполнение того же объема работы по сравнению с другими районами. Весьма положительным в этом движении на Север является то обстоятельство, что здесь выявлены скопления природных богатств в гигантских масштабах, причем многие из них обладают исключительно высокими качествами. Благодаря этому объем затрат общественного труда на единицу продукции в этих случаях резко уменьшается, и, несмотря на действующие на Севере удорожающие факторы, северная продукция оказывается дешевле. Так, Кольские апатитовые концентраты являются самым высококачественным и самым дешевым сырьем для производства фосфатных удобрений в стране, в миллионах тонн он направляется также на экспорт; обская нефть становится самой дешевой, при очень высоком ее качестве, так как она почти лишена вредных примесей серы. Норильские никель и медь тоже самые дешевые и высококачественные.

Нефть и газ являются в современном мире наиболее эффективным видом топлива и лучшим химическим сырьем. Достигнутый уровень науки и техники дает возможность получить из этого сырья самые разнообразные виды химической продукции. Благодаря открытию Урало-Волжской нефтегазовой области Советский Союз за последние 10—15 лет сделал большой шаг вперед, подняв удельный вес нефти и газа в топливном балансе страны с 20% в 1950 году до 61% в 1969 году. Замена угольного топлива нефтегазовым дала экономию народному хозяйству лишь за десять лет (1955—1965 гг.) 16 миллиардов рублей. Однако, запасов в Урало-Волжской области, являющейся сейчас основным источником снабжения страны нефтью, недостаточно. 2/3 прогнозных запасов нефти и 2/3 голубого топлива расположено в северных районах. Жемчужиной всей страны является Западно-Сибирская низменность, где выявлены уникальные месторождения нефти, такие как Самотлор, которое сможет давать до 100 миллионов тонн в год, такие крупнейшие в мире месторождения газа как Уренгой с запасами 5 триллионов кубометров, Заполярное и многие другие с запасами более 1 триллиона кубометров газа в каждом. Быстро растет и добыча газа.

Больше трети всей потребности страны в нефти и газе будет покрывать Обский Север, причем он окажется более чем в два раза дешевле углей Донбасса, а для Урала в два раза дешевле среднеазиатского газа. Но запасы нефти и газа очень велики и в других северных районах. Север становится самой крупной и самой экономичной топливной базой Советского Союза на многие и многие годы.

В наш век технической революции цветные металлы занимают важное место. В СССР основные запасы никеля и меди, руды которых включают такие ценные компоненты, как кобальт, платина и другие, а также цинка, свинца, олова, расположены в районах Севера. Вот уже несколько десятков лет Колыма и Чукотка не теряют своего значения как важнейшей базы золотой промышленности СССР.

До половины всех лесных ресурсов страны расположено на Севере, и рациональное их использование является одной из крупных народнохозяйственных задач.

Из года в год растут капитальные вложения в хозяйственное освоение северных территорий. За последние десять лет они увеличились в два раза по сравнению с вложениями за предыдущие 40 лет, достигнув 25 миллиардов рублей, а в следующее десятилетие они увеличатся не менее чем в два раза.

Условия хозяйственного освоения Европейского и Азиатского Севера весьма различны. Первый значительно ближе к крупнейшим промышленным центрам и связан с ними сетью железных дорог. Второй отдален от них подчас на многие тысячи километров бездорожья. Наступление на Север дело не простое. Суровый климат, вечная мерзлота, сильная заболоченность, бездорожье, малонаселенность, заставляющая завозить сюда рабочих и специалистов всех рангов,— все это создает большие трудности, для преодоления которых требуются особые приемы и подходы. Пренебрежение специфическими северными условиями приводит не только к крупным экономическим потерям, но и ставит в трудные бытовые условия работников, что ведет к повышенной текучести кадров.

В целом сложилось некоторое противоречие между быстро возрастающими масштабами освоения Севера и применяемыми методами хозяйствования, а также техническими средствами, перенесенными из районов средней полосы. Коренное изменение этого положения является важнейшей народнохозяйственной задачей.

Описываемый в книге ряд отрицательных явлений характеризует именно это противоречие в хозяйственном освоении Севера: пока еще применяются автомобили, горная, дорожная, строительная техника, не рассчитанные на работу в условиях Севера, строятся дома тех же типов, что и в районах, где температура намного выше. Строительство дорог, электростанций, жилого и культурного фонда и всего того, что мы называем районным комплексом, до сих пор отстает от процессов освоения. А отсюда все те нежелательные явления, которые наблюдаются в северных районах, неумолкающие споры, возникающие потому, что до последнего времени изменению методов и техники освоения Севера некоторыми министерствами и ведомствами уделялось мало внимания.

Директивами XXIII съезда КПСС предусмотрено создание техники для работы в условиях низких температур: повышение северных льгот для всех категорий трудящихся Крайнего Севера и районов, приравненных к ним; опережающие темпы строительства жилищ и культурных учреждений в этих районах. В имеющем большое значение постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР, опубликованном в «Правде» 15 января 1970 года, дается задание на развитие добычи нефти на севере Западной Сибири в 1975 году до 130 миллионов тонн, а в 1980 году — до 260 миллионов тонн. В том же постановлении предусматривается система взаимосвязанных мероприятий, обеспечивающих выполнение этого решения на высоком техническом уровне с учетом специфических северных условий. Это постановление партии и правительства определяет экономическую и техническую политику на Севере.

Многое уже делается для выполнения этих решений. Ряд научных институтов и конструкторских бюро работают над созданием специальных машин — горных, дорожных и других, которые позволят резко сократить численность обслуживающих рабочих. В ближайшее время в серийное производство пускаются десятки видов машин в «северном исполнении», налаживается производство резиновых изделий, смазочных и других материалов, действующих при низких температурах.

Немало делается в области строительства: создаются новые типы домов, рассчитанные на условия Севера, разрабатываются проекты и начато создание в соседних экономических районах «тыловых» строительных баз, в частности, производство заводским путем сборных конструкций из легких материалов для доставки их самолетами и другими видами транспорта в отдаленные районы Севера со сборкой на месте в кратчайшие сроки.

Вместе с тем надо дать себе отчет в том, что в северных районах переход на новые методы хозяйствования является сложным и длительным делом, требующим не только значительных капитальных вложений, но и, если угодно, психологической перестройки многих работников. В этом плане важнейшее значение имеет полное осознание необходимости всемерной экономии живого труда.

Экономия живого труда поставлена партией и правительством как всенародная задача, но для районов Севера она имеет особое значение. Здесь не только в 2—3 раза выше оплата труда, но и, как справедливо отмечают авторы книги, на каждого занятого в основной отрасли производства приходится 5—6 работающих в других вспомогательных отраслях производства с такими же надбавками. Но еще большие затраты вызывают бытовое устройство работников и их семей. Парадоксальным кажется то обстоятельство, что, несмотря на повышенную оплату труда, пока еще уровень жизни, измеряемый жилищными и другими условиями, на Севере в ряде мест ниже чем в южнее расположенных районах. Явно целесообразнее решать задачи с меньшим числом работников, предоставив им более высокий уровень жизни, что создаст на Севере устойчивые кадры, появятся «аборигены» второго, третьего и последующих поколений. Такие кадры преобладают на Европейском Севере, их уже немало и на Азиатском.

Важной задачей является подготовка кадров высшей и средней квалификации с «северным» уклоном в ВУЗах и средних специальных учебных заведениях. Готовя специалистов широкого профиля, следует выделять группы студентов, которые намерены работать в северных районах, дать им соответствующий комплекс знаний и навыков, чтобы, приехав на место работы на Севере, они были полноценными специалистами. «Северный» уклон специалиста и квалифицированного рабочего не менее, а часто еще более важен, чем техника в северном исполнении. Устройство квалифицированного и неквалифицированного рабочего и специалиста на Севере и его содержание обходится в общем почти одинаково, а эффект от их труда резко различается. Северу нужны именно квалифицированные кадры, особенно с ростом технического вооружения всех видов производства. Надо привыкнуть к мысли, что Северу надо давать все самое лучшее, что может выделить наша страна,— и машины, и людей, что именно такой подход наиболее выгоден для экономики всей страны.

Следует напомнить, что такой подход был определен В. И. Лениным в первые годы после победы Октября. Множество опубликованных документов и архивных материалов с огромной убедительностью показывают, что уже тогда Лениным были поставлены широкие задачи изучения и хозяйственного освоения Севера. На Север направлялось много экспедиций по изучению морей Арктики и богатств недр. Уже в те годы были открыты богатства Кольского полуострова и залежи медноникелевых руд Норильска. И характерно, что во всех ленинских декретах и других документах о северных экспедициях указывалось на отбор всего лучшего, чем располагала тогда молодая Страна Советов, и направление для изучения и освоения Севера наиболее крупных ученых и специалистов. Ленинское наследие и сегодня дает ключ к пониманию многих явлений на Севере.

Общие проблемы освоения Севера имеют прямое отношение к теме этой книги. Однако Магаданская область имеет и свои специфические проблемы. Остановимся на некоторых из них.

Магаданская область является, пожалуй, единственным в мире районом, где так велик удельный вес добычи россыпного золота. Добыча золота из россыпей, как известно, намного легче, чем из рудных месторождений. Во всех зарубежных странах, располагающих золотыми месторождениями, россыпи в основном уже отработаны, поэтому там давно перешли на коренные месторождения. На нашем Северо-Востоке россыпных месторождений еще много, и от их разработки, разумеется, мы не откажемся, пока они не будут, исчерпаны, а это произойдет еще не скоро. Но разработка россыпей имеет свои недостатки: сезонность промывки песков; недолговечность образуемых поселков. Кроме того, надо помнить и о том, что запасы россыпей не безграничны. Поэтому проблема изучения и освоения рудных месторождений золота представляется одной из важнейших, в них будущее области. При этом использование рудных месторождений, эксплуатация которых рассчитывается на многие десятки лет, изменяет облик поселений.

Развитие Магаданской области зависит также от резкого роста энерговооруженности. Золотая промышленность и развитие добычи других видов ценных ископаемых требует усиления энергетической базы и перехода на более высокопроизводительные машины. Экономия живого труда для этой области, находящейся в наиболее суровых природных условиях, стоит острее, чем для любого другого района Севера. Поэтому интенсификация всех процессов производства имеет для этой области более актуальное значение, чем для других районов.

Раздается немало голосов: в каком направлении пойдет развитие Магаданской области, когда будут исчерпаны золотые россыпи? Успокоим этих товарищей: во-первых, до исчерпания россыпей еще далеко, во-вторых, коренные месторождения, как считают геологи, располагают запасами металла в рудах намного больше, чем их было в россыпях в начале освоения. Ускорение их разведки и определит перспективы развития хозяйства области. И в-третьих, не только золотом богата Магаданская область. Здесь уже открыто первое месторождение природного газа, выявлены промышленные месторождения ртути и других ценных ископаемых. Богат нефтью и другими месторождениями шельф Чукотского моря, возможно, что не менее, чем Арктический шельф Аляски, о котором шумит весь мир. Словом, природных богатств в недрах Магаданской области достаточно для развития экономики области на многие поколения. Весь вопрос в том, чтобы, используя преимущества социалистического общества, на базе современного научно-технического прогресса осваивать эти богатства природы быстрее, лучше, с меньшими затратами общественного труда, создавая для населения области возможно более высокий уровень жизни, поскольку природа ставит здесь человеку наибольшие преграды и трудности.

С. В. СЛАВИН

доктор экономических наук, профессор.

— Книги? Клубы? Налаженный быт?.. Я не вижу средства, которое само по себе, взятое отдельно, способно изжить алкоголизм на Севере. Здесь, где каждый так нужен, это сущее бедствие,— размышляет секретарь Ягоднинского райкома партии.— Необходим какой-то принципиально новый подход. Психологи и физиологи пока не подсказали нам его. Мы пытаемся нащупать сами. Но еще мало преуспели. Вот, может быть, наша попытка увлечь всех в Ягодном спортом — райком коллективно Доказывает в этом пример — окажется действенной. Мы внушаем людям: Север перемалывает физически слабых, хочешь выжить здесь — занимайся спортом. А подтекст этой мысли — забота о здоровье нравственном. Поэтому повсюду строим спортивные залы, стадионы. Нет, нет, не только, конечно, спорт! Но и все, что связано со здоровьем, держим под особым контролем. Мысль старая как мир: в здоровом теле — здоровый дух. Но, похоже, для Севера это особенно важно...

Победить пьянство вообще не так-то просто, а тем более на Севере. Здесь еще надо хорошенько поработать науке — и социологии, и психологии, и физиологии, и медицине. Социологию мы упомянули не просто как дань моде. Нужно наконец получить серьезные научные данные о том, кто, сколько и почему здесь пьет. Надеемся, думающий читатель не отмахнется от этой проблемы как от «общеизвестной»,— известно, да не очень, а что касается Севера, то тут этот вопрос уже никак не может бы «осмыслен» на бытовом уровне, нужны статистика, исследовательские данные. Магаданские ученые давно уже и подволь подбираются к этой проблеме, пытаясь глубоко проанализировать динамику, причины и следствия ра пространения алкоголизма на Севере. В любом поселке люди много зарабатывают и много, увы, слишком много продается спирта. Пока колымчане пытаются против поставить этому лишь «концепцию здоровья».

Тут действительно многое делается для здоровья физического и нравственного. И об этом стоит рассказать подробнее.

Но прежде сразу же оговоримся — мы далеки от желания идеализировать нынешний быт колымчан. Неважно, очень неважно обстоит дело, например, со снабжением фруктами и овощами. В магазинах мы их не видели, а на рынке — не только в Магадане, но и в Сусумане - сколько угодно, но по цене, бросающей москвичей в жар. И какую торговку ни спросишь: «Откуда привезли?» - ответ один: из поселка Палатка.

— Каждый раз, как еду мимо этого поселка, всё удивляюсь — вот живут! — рассказывал нам один из колымских шоферов.— Там у любого домика своя маленькая тепличка. Выращивают помидоры — и на рынок!

В снабжении Колымы фруктами и овощами чувствуется какая-то случайность, кустарщина. Очевидно и впрямь должны быть созданы в южной зоне Дальнего Востока крупные овощеводческие хозяйства, специализированные на поставках для Севера. Воздушный мост, караван судов — ничего не может быть дорого, когда речь идет о витаминах для золотодобытчиков. И потому, главное, что из-за этого мы теряем чистое золото. И потому, главное, что человек на Севере, право же, заслуживает гораздо большего внимания к нему всего нашего общества.

Последнее — недостаток внимания — относится и к жилью для северян.

Строят на Колыме в последние годы много больше, чем прежде, нет никакого сравнения, однако же, довольно долго надо ждать хорошей квартиры. Никитенко, директор прииска «Экспериментальный», говорит: «Вчера нужный человек взял расчет: жил в кабинете, надоело». В аккуратном зеленом районном поселке с вкусным названием Ягодное, примостившемся в ложбинке среди красивых сопок, в этом симпатичном поселке, где все так ладно и прибрано, а на светлых улицах из новых благоустроенных домов — широкие тротуары из бетонных плит, хорошие магазины, ресторан,— все-таки есть еще и целый район «Шанхая»—стареньких, в землю вросших домиков. И в самом Магадане таких еще немало, буквально по соседству с центральными кварталами. И на приисках, и на участках — везде еще встретите вы постройки давних времен. Все это наследие — бульдозером бы да под корень! Но нельзя — население растет быстро, много людей приезжает, много рождается детей, на всех новых квартир не хватает.

Некоторые проектные организации, а за ними и кое-кто в печати, в последнее время пламенно пропагандируют города с искусственным климатом, города под крышей. Что и говорить, привлекательно. Мы совсем не против таких городов. Но пока нужнее просто теплые, удобные и дешевые дома на улицах, открытых всем ветрам.

Если привлечь человека на Север еще можно высокой зарплатой, то удержать его там никакой зарплатой невозможно. Напротив, когда нет нормального жилья, то повышенная зарплата может даже служить причиной более быстрого выезда в другие районы, где реальная ценность сбереженных рублей существенно выше. Но именно по обеспеченности жильем Северо-Восток занимает одно из последних мест в стране.

Опять-таки все согласны, что проблему жилья па Колыме надо решать быстрее. Только вот как это сделать? Тут-то и начинаются разногласия. Серьезнейшие.

Истоки проблемы — в отсутствии современной строительной базы и многолюдности Колымы. Жилье обходится здесь в несколько раз дороже, чем в средних широтах. Строительные материалы завозятся издалека, часто самолетами. Это, пожалуй, правильно. Но порой завозятся совсем не современные строительные материалы, не блоки и панели, не элементы, из которых дом на месте только собирается, а как и при дедах — лес, цемент, даже кирпич. Сильнее всего это бьет по новым, только возникающим у будущих приисков поселкам. Особенно по поселкам у незначительных месторождений. Да и там, где прииску быть десятки лет, жилищное и коммунально-бытовое строительство тащится далеко в хвосте промышленного, и совсем нередки случаи, когда прииск работает уже на полную мощность, а план жилищного строительства не выполнен и наполовину.

Специалисты давно говорят, что эффективный выход можно найти на пути развития сборного домостроения. Нужны транспортабельные дома, которые только собирались бы в поселках приисков. Причем такие благоустроенные дома можно было бы переносить с места на место, чем сразу решался бы вопрос застройки поселков у небольших месторождений. Пока в Магадане строятся обычные панельные дома. Такой дом малотранспортабелен.

За круглым столом «Литературной газеты» в Москве кандидат архитектуры К- Карташова сообщила, что разработаны новые типы транспортабельных зданий. Их можно изготовлять на базах, расположенных в южных районах. А затем самолетами, автомашинами или по рекам доставлять в любое место. Это могут быть, по ее словам, здания от одного до девяти этажей, с полным набором жилых и общественных помещений. Но... «Около двух лет мы об этом говорим, а пока буксуем па месте».

Камень преткновения, пожалуй, и в технике, и в технологии, и в организации. На совещании в Магадане приходилось слышать, что приморцы-де никогда не станут производить строительные детали для колымчан, поскольку они не могут обеспечить собственные потребности. Однако ведь для создания своей строительной базы на Колыме (или для Колымы, но в другом районе) нужны соответствующие вложения. Причем на юге их потребуется на те же мощности несравненно меньше, чем в Магаданской области. Задача, стало быть, состоит вовсе не в том, чтобы выпросить у южан «кусок от их пирога»,— целесообразно построить на юге базу специально для севера. В конечном счете вопрос упирается в отсутствие сильного, наделенного соответствующими правами органа, который мог бы организовать соответствующую базу на юге. Тут мы приходим к тому, что во вновь осваиваемом районе не обойтись без территориальной организации хозяйства в дополнение к ведомственной. Вопрос этот касается не только строительства. Опыт показывает, что там, где такая организация есть (пример — Норильский комбинат, где все хозяйство сосредоточено в одних руках), там дела идут несравненно лучше.

Мы бы сказали, что общий, главный недостаток всего того, что делается по освоению Северо-Востока (а делается много, и год от году больше),— это недостаточный учет, а порой и игнорирование местных особенностей, будь это особенности климата и вечной мерзлоты или особенности состава населения, «дисперсного», расселенного малыми группами, или оторванность от Большой земли. Господин Шаблон чувствует себя на колымской земле куда как уверенно. Здесь те же типы домов, что и в Новосибирске, и в Рязани, и в Средней Азии. Здесь то же деление производств по оплате труда на основные и вспомогательные. Здесь те же нормативы на 1000 средних безликих человек, что и везде. Столько-то посадочных мест в столовых, больничных коек, врачей, мест в яслях и детских садах. Здесь такая же норма жилой площади на человека. А правильно ли это?

Мы не говорим сейчас о том, что действительное положение сейчас во многих случаях далеко еще не достигло этих норм. Но представим себе, что эти нормы будут достигнуты. Разве не ясно, что жителю Колымы или Чукотки приходится находиться в своем жилище куда больше, чем жителю Украины? Что одна потребность в услугах общественного питания там, где живут преимущественно семейные люди, которые в столовой разве что обедают, да и то не всегда, и там, где живут преимущественно бессемейные молодые люди, которым в столовой надо не только обедать, но и завтракать и ужинать. И что толку, что на жителей такого-то района приходится больше, чем по норме мест в клубах и домах культуры, если до этих мест надо из иного поселка добираться за десятки, а то и сотни километров. Во многих мелких поселках «нет торговой точки, бани, парикмахерской: не положено по нормативам». Нормативам нет дела до того, как десять тысяч людей, на которые они рассчитываются, живут одним городом или в нескольких десятках мельчайших поселков, разбросанных на территории в 50—100 тысяч квадратных километров. Что же делать с этими нормативами, скажем, в Билибинском районе, где среднее расстояние от поселков до райцентра превышает 350 километров, а сам поселок Билибино находится от областного центра Магадана дальше, чем Симферополь от Москвы? И не случайно изучающие миграцию научные работники делают вывод, что отсутствие необходимого минимума услуг — весомая причина отъезда с Севера.

Нет, что и говорить, мы далеки от того, чтобы идеализировать нынешний колымский быт. И все же, и все же...

Все же, согласитесь, приятно, когда в маленьком приисковом поселке, в тысяче километров от Магадана, по нашим-то «материковым» понятиям, у черта на куличках, вы можете прилично пообедать в просторной и светлой столовой с «вполне московским» современным прилавком самообслуживания. И при этом вам подадут не только традиционный гуляш с макаронами, но и, пожалуйста, кефир, свежее молоко.

Такие столовые мы видели повсюду — и в Сусуман-ском, и в соседнем с ним Ягоднинском районе. «Товарищи! Заезжайте к нам, лучше, чем у нас, вы нигде не пообедаете» — реклама столовой поселка Рыбный, обращенная к шоферам колымской трассы, говорит сама за себя. Не только в центральных поселках приисков, но и на многих участках (а их у каждого прииска по пять— шесть) есть клубы, школы, детские сады, повсюду строятся бытовые комбинаты, спортивные комплексы. Верно говорили рабочие за нашим «круглым столом»: на прииске «Пятилетка»— семь или, кажется, даже восемь участков, есть очень отдаленные, куда можно добраться только вертолетом, и лишь в одном из этих мелких поселков нельзя посмотреть широкоэкранный фильм.

Сделано гигантски много, но магаданцы не хотят на этом останавливаться. Они вполне самокритичны в оценке своих достижений и безудержны в планах.

Вот некоторые примеры того и другого, взятые нами из докладов на магаданском совещании.

Самокритика: «...Темпы культурного строительства в области отстают от роста населения и хозяйства. Даже в районных центрах, которые существуют по 20—30 лет, нет полного комплекса учреждений, призванных обеспечить духовный рост, населения... Наибольшее отставание в строительстве культурных учреждений наблюдается на новых горных предприятиях, на стройках, в колхозах и совхозах. Сюда, видимо, и должно быть обращено наше основное внимание...»

Планы: «...В 1971—76 гг. дополнительно построить новые клубы и Дома культуры общей вместимостью на 12 тысяч мест с таким расчетом, чтобы планировка каждого из этих современных клубов включала в себя массовую библиотеку на 25—50 тысяч томов... До 1976 года северяне получат еще 22 кинотеатра (5500 мест)... I В ближайшее семилетие удвоится число спортивных баз и залов. Будет всемерно развито строительство закрытых теннисных кортов, хоккейных катков, плавательных бассейнов...»

Итак, как видим, есть и трезвый взгляд на существующее положение вещей, и хорошая перспектива. Чтобы до конца стала понятна требовательность к себе ко-лымчан, раскроем некоторые скобки. Что означает эта вот уже цитировавшаяся нами фраза из «самокритики»: «Даже в районных центрах, которые существуют по 20—30 лет, нет полного комплекса учреждений, призванных обеспечить духовный рост населения»? Признаться, там, где нам довелось побывать, мы что-то не встречали райцентров без клубов или библиотек. В чем тут дело? Оказывается, слова «полный комплекс» подчеркнуты были на совещании не зря. Вот что понимается в Магаданской области под «полным комплексом»: «Сюда входят клуб или районный Дом культуры, кинотеатр, библиотека, музыкальная школа, парк культуры и отдыха, книжный магазин, народный театр или любительский коллектив, музей, спортивный комплекс, прокатная база культинвентаря...»

Все это обширное культурное строительство и уверенное, оптимистическое планирование имеют под собой твердую, если можно так выразиться — «философскую» основу. На научном совещании в Магадане она была сформулирована руководителями области таким образом: «Нельзя себе представить успешного развития производительных сил вне связи с человеком — этой главной производительной силой, так же как невозможно достигнуть высокого уровня всех духовных богатств советского человека без развития производительных сил».

Жаль, что такой здравый подход к делу не восторжествовал еще повсюду при освоении обширнейших наших северных пространств. А в том, что он пока не восторжествовал, мы имели случай убедиться лично.

Той же самой бригадой совершили мы путешествие к «феномену» — в Сургут, древний город, а сейчас центр западно-сибирской нефти. Тогда поразило на.с невнимание к человеку, и мы не могли не высказать публично свою тревогу. Сегодня, сравнивая, мы не можем не отдать должного колымчанам. Там нефть, здесь — золото, там мошка и здесь мошка, там мороз и здесь мороз, да еще «почище — под шестьдесят, там бескрайние болота, здесь бескрайние дикие горы, там—мощные строительные организации, здесь — малосильные, не имеющие нормальной базы стройучастки, и больше всего — хозспособ, «самострой». И все же, и все же! Уже сейчас на Колыме по семь квадратных метров та человека. Нет, здесь нет ни балков, ни землянок—всего того, без чего трудно было представить себе Сургут и Нефтеюганск.

Конечно, тут нельзя не учитывать разницу в сроках освоения: Обский нефтяной район с этой точки зрения совсем молод, несравним с Колымой. Но, побывав и там, и здесь, мы убедились, что дело не только в сроках, а и в методах, пожалуй, даже в принципах освоения.

Спор о принципах

Вспомним, с чего начинался нефтяной феномен на Оби, что ставили впереди — телегу или лошадь?

...23 марта 1964 года прибыли они в Сургут, первые тридцать нефтяников — инженеры, буровые мастера, геологи-эксплуатационники и один бывший уголовник, только что вышедший из тюрьмы и желающий «начать жить сначала».

— Без него была просто дюжина, а с «им стала чертова,— говорил нам Лев Дмитриевич Чурилов, начальник Нефтеюганского нефтепромыслового управления

(НПУ).— Но вскоре он ушел. Была дюжина, и нужно было сдюжить. А через неделю, 1 апреля — но не шутки ради! — к ним присоединился и я. Опять стала дюжина чертовой.

Лицо у Чурилова вытянутое, щеки привпалые, резко очерченный подвижный рот. Зачес отбрасывает назад прямые черные волосы. Зеленая шерстяная рубаха в обтяжку, полуспортивный костюм. Хороший постав головы на покатых плечах. Низкий хрипловатый баритон.

— Итак, мы пришли на голое место. Не было домов, бань, магазинов, и ни единого рубля на них еще не ассигновали: фонд заработной платы — и только! Зато

имелся план по нефти, и его надлежало выполнить немедленно. И еще засели в ушах, как рефрен, слова, с которыми нас сюда провожали: «Стране нужна нефть... Стране нужна нефть...»

Директор Сургутского совхоза отдал нам старую совхозную контору. В этой развалюхе все и разместились. Наняли четырнадцать рабочих, выпросили в совхозе пять топоров, бензопилу, начали рубить просеки, намечать улицы и дороги поселка. В долг обзавелись первой лошадиной силой: запрягли и гоняли на ней в банк за зарплатой.

Самому старшему из нас было около тридцати. Сейчас рассказываешь, как мы начинали, кое-кто сочувствует. А зря — жили мы здорово! Ни до, ни после не шутили и me хохотали столько, сколько в тот первый нефтяной сезон...

По другую от Сургута сторону Оби, вокруг будущего Нефтеюганска, к лету 1964 года успели заложить семь скважин. В стремительном темпе бурились новые. Спали в недостроенной — без окон и дверей — крошечной деревенской школе. К концу третьей смены в белесые весенние сумерки к буровым подкрадывались волки, поблескивали глазами из-за кустов, тревожно принюхивались. На смену порой ходили с оружием.

Стране нужна нефть... До приезда Чурилов еще надеялся, что им, как в Поволжье, дадут время на обустройство. Здесь он понял: не успеть. Шестьдесят тысяч тонн нефти, записанных Нефтеюганску в план 1964 года, надо было выдать с лету, с ходу, почти без техники, транспорта.

А Обь меж тем вздувалась, расползалась коричневой холодной волной, словно северный Нил, на все лето заполняя своим подвижным телом десятки тысяч квадратных километров вокруг. С юга от Тюмени и Омска рванулись сюда подкопленные за зиму караваны пароходов, танкеров, барж.

5 апреля появился Чурилов в Нефтеюганске, а 26 мая первая баржа с нефтью уже ушла в Омск. На десятки километров оба берега Оби заваливались миллионами тонн грузов. Тысячи людей копошились среди стройматериалов, стальных конструкций, автомашин, вездеходов, электромоторов, контейнеров с углем и мукой. Людям требовалось хоть где-то, хоть под каким-то укрытием спать. Технику следовало сейчас же собрать и пустить в ход: привести в движение курганы кирпичей, холмы гравия и песка, мощности дизелей и электродвигателей. А самое главное («Стране нужна нефть...») — план, план, план!

Это был труд, неоценимый в рублях и несоизмеримый ни с какой шкалой коэффициентов доплаты. Разношерстные отряды строителей, в большинстве не знакомые с нефтяным строительством, учась на ходу, (выжи-мали из не приспособленных для местных условий механизмов куда больше, чем ожидалось. Нефтяники, поодиночке и группами пробирающиеся из Баку, с Поволжья, с ходу включались в клокочущий ритм штурма. Словно сгустившийся вихрь энергии повис над Обью, обжигая и завораживая души.

По всем нормальным технологическим и физическим нормативам они не могли из-под ржавых болот дать от нуля за сезон сразу шестьдесят тысяч тонн нефти, но они («Стране нужна нефть...») дали вдвое больше, отправили в Омск к октябрю 1964 года 117 000 тонн!

И только после отправки последней предледной баржи в Нефтеюганске заложили первый восьмиквартирный дом... (Мы это особо подчеркиваем — первый дом после каравана барж с нефтью, — чтобы ясней стал смысл разговора о принципах освоения).

Сибирская нефть была обнаружена в местах малолюдных ,и совсем безлюдных. Поэтому новосел здесь — главная фигура. Население бывшего райцентра Сургута за первые же три года после открытия нефти утроилось: на обский Север хлынул громадный поток приезжих. Причем резко преобладала молодежь. Даже в древнем Сургуте две трети взрослых имели возраст 20—34 года. Странно, что эта возрастная особенность населения нефтяной Сибири никак не учитывалась в планировании. Молодежи нужны клубы, библиотеки, спортивные сооружения — средства на них вообще не отпускали. (Единственный спортзал в Сургуте вынуждены были строить под псевдонимом теплого склада.) Но что уж об этом говорить, если даже не брали в расчет динамику половой структуры населения.

В Сургуте на 100 молодых мужчин приходилось примерно 40 их сверстниц. Но женщины приедут — это было ясно. Легко можно было предвидеть, что возникнет проблема их трудоустройства,— об этом, увы, никто не думал.

Ученые предупреждали: «Потребуются квартиры для семей. Через 2—3 года появится множество детей. Судя по другим районам нового освоения, доля дошкольников в недалеком будущем окажется здесь в несколько раз большей, чем в старых городах. А яслей и детсадов пока почти нет. И даже в проекты закладываются усредненные нормативы потребности в детских учреждениях — на тысячу жителей, что заранее обрекает население новых городов на трудности». Ученые предупреждали обо всем этом, но планирующие и финансирующие ведомства будто не слышали.

Неустроенность господствовала тут в самом широком смысле слова: было плохо и с медициной, и с торговлей, и с культурным обслуживанием, и с элементарным бытовым.

Одних товаров завозили много больше потребности, других не завозили вовсе. Доставка малыми партиями обходилась дорого. Содержать собственный хороший транспорт карликовые ОРСы были не в силах. Плохая организация торговли тяжело отражалась на населении еще и потому, что рынок в этих местах отсутствует. Совсем. Если чего-то нет в магазине, то нет вообще.

Следствием всех этих несуразностей, неустроенности быта стала громадная текучесть кадров. Кривая текучести— тревожный симптом! — ползла не вниз, а круто вверх. В 1965 году уволилось 50 процентов работавших в системе Главтюменьнефтегаза, в 1966 году — уже 72 процента! Казалось бы, при таких темпах строительства, которые мы наблюдали в Сургуте и Нефтеюганске, условия жизни должны улучшаться. Почему же текучесть росла?

Размышляя над этим, мы пришли к выводу, что она и не могла не расти. Ничего странного в этом несколько парадоксальном заключении нет: уже в самом планировании без труда обнаруживаются противоречия, прямехонько ведущие к росту текучести. Если в 1964 году на жилье и быт ассигновали сумму, составляющую примерно пятую часть от производственных расходов, то в 1966-м только десятую часть! Но это еще не все. Фактические вложения в жилищное, культурное и бытовое строительство оказались почти на четверть ниже плановых, в то время как производственные расходы намного превысили плановые.

Вот они, пресловутые ножницы, отрезавшие для многих возможность остаться в новых районах Сибири!

Текучесть по-своему формировала контингент работающих. Особенно это заметно было у строителей, где на смену опытным кадрам нередко приезжали люди без специальности. Многие из них, едва освоив какую-то профессию, уже спешили в отдел кадров с заявлением об уходе. Отсюда - убытки, убытки и острая нехватка квалифицированных рук.

Нам хотелось нащупать логическую нить ,в этом клубке ведомственных противоречий. Должна же быть хоть какая-то логика!

Нефтяники загрязняют Обь. Чем это кончится для рыбы, известно, но об этом молчат. Зато другая строка плана требует в полтора раза увеличить улов обской рыбы. Как, за счет чего? Есть ли тут логика? Тюменские рыбники предлагают: давайте, пока не поздно, «переселяться» на озера, а то совсем останемся без ценных пород. Им сочувствуют: да, да. А денег на озерное рыбоводство, на рыбзаводы не дают. Дадут, когда уже некому будет переселяться. Есть ли тут логика?

На все нужды денег не хватает – всегда в первую очередь выдвигают именно этот аргумент. Но тогда зачем терять миллионы на «перемалывание» непригодной для здешних мест техники, а не создать специальную технику, как, например, в Канаде? Зачем нести фантастические потери из-за текучести рабочей силы, а не построить все, что требуется для жизни людей? Зачем терпеть бешеные убытки на перевозке за тысячу верст материалов, а не построить прежде заводы стройиндустрии? Есть ли тут логика?

Может, нет понимания того, что без толкового, истинно научного комплексного плана, рассчитанного на длительную перспективу, в наше время выходить на освоение таких территорий, как Западно-Сибирская низменность, по меньшей мере легкомысленно? Но тогда почему же все, куда ни придешь, - и в Сургуте, и в Тюмени, и в Москве, - первым делом говорят о комплексе? Мы не встречали ни одного противника комплекса. Министерства – за! СОПС – за! Академия наук, конечно же, - за! Госплан говорит, что он тоже за! А важнейшие партийные и правительственные документы просто требуют научного, комплексного подхода. И все же комплексного плана нет. Где же тут логика?

Может, так напряжен наш нефтяной и газовый баланс, что решили форсировать добычу, не считаясь ни с какими затратами и потерями? Взять нефть сегодня же, немедленно, а там будет видно!

С этим последним вопросом мы и пришли в Министерство нефтедобывающей промышленности СССР. Нам казалось, что именно в дефиците нефти прячется какое-то оправдание столь расточительной торопливости, с которой рвемся мы к подземным кладовым Приобья. Но руководители министерства разъяснили: нет, дело не в этом. Нефть, разумеется, нужна, однако происходящее в Сургуте объясняется иными причинами. Какими? Технологией добычи нефти, услышали мы, едва веря своим ушам.

Нам терпеливо внушали: в нефтедобывающей промышленности геологическая разведка не дает окончательного представления о запасах, первые промышленные скважины, в сущности, являются экспериментальными. Лишь добыча в сравнительно крупных масштабах покажет истинную ценность месторождений. Как же можно вначале построить поселки, дороги, а вдруг там нефти окажется мало? Нет, сначала начни добычу, доразведай как следует, а потом уж не спеша обустраивайся.

Итак, все дело в технологии добычи нефти? Допустим. Но почему тогда месторождение в Елабуге сначала полностью обустроили, приготовили все необходимое – и для людей, и для промыслов, - а лишь потом начали эксплуатировать? Об этом нам рассказали сами руководители министерства. Правда, нельзя сравнивать, оговорились они: то было возможно потому, что рядом находились другие крупные месторождения, откуда во время обустройства Елабуги качали нефть.

Иначе говоря, было чем компенсировать временный «простой» Елабуги. Пусть так. Но, позвольте, какое это имеет отношение к ТЕХНОЛОГИИ добычи? Значит, принципиально можно начинать с обустройства, а не с добычи? И разве не о том же самом говорит зарубежный опыт? Да и вообще: как же может само министерство вкладывать в тюменскую нефть такие длинные миллионы, если ему неведомы запасы?

Хотя руководители министерства с нами и не согласились, но мы твердо убеждены в несостоятельности ссылок на нефтяную технологию, заставляющую бухать в болота зря миллионы рублей, работать без подходящего оборудования, транспорта, без хорошей связи, при нехватке энергии, жить даже в землянках и балкaх.

Все это попахивает бесхозяйственностью, нерасчетливостью, небрежением законами экономики. Не раз нам уже такое небрежение мстило, мстит и сейчас.

Однако как поступить теперь? Нефть уже добывают вовсю. Прошло время, когда еще не поздно было законсервировать до поры месторождения и начать нормальное обустройство их. Но

мы уверены: разговор этот очень полезен. Урок Сургута, надеемся, поможет избежать тех же ошибок при освоении других богатейших месторождений Западной Сибири, да и не одной лишь

Западной Сибири! А потом ведь и в самом Сургуте, как мы только что убедились, тысяча и одна проблема ждет решения.

Коллективное общественное обсуждение, к которому зовет наша рубрика «ЛГ» на берегах Оби», - это тоже путь к выработке правильных решений. Мы не считаем свое слово окончательным. Дверь остается открытой. Пусть выскажутся все, кого волнует судьба Западно-Сибирского феномена. Довольно уже рассказывали в прессе о богатейших кладовых Приобья, об «экономической сенсации века». Теперь недостаточно восхищаться богатствами – надо по-

деловому обсуждать, как разумнее взять их.

Суть нашего спора с руководителями нефтяной промышленности— в разном подходе к одним и тем же явлениям.

«Нужно писать не об этих временных неурядицах, а о героизме людей»,— советовали они нам. Согласны — писать о сургутском нефтяном «буме» (как и вообще о Севере) можно по-разному. Можно — и это будет правдой — преклоняться перед стойкостью и мужеством тех, кто в таких же почти условиях, как их отцы и деды, герои первых пятилеток, творят здесь, среди болот, в тайге, в бездорожье, новое русское чудо. Но можно — и это тоже будет правдой! — прямо посмотреть происходящему в глаза и понять, что не на голом энтузиазме, а лишь при помощи энтузиазма должно в наши дни строить, что никакому энтузиазму не помеха применение современной техники, забота о человеке, разумная очередность —все то, чего здесь так мало, так скупо отпущено энтузиастам.

И поскольку можно писать по-разному — по-разному и пишут.

В 1960 году решили «навести экономию» на северянах. Были сильно урезаны так называемые «льготы». Результат не замедлил сказаться. Люди потекли с Севера. Уходили оттуда квалифицированные специалисты, на их место приходили новички. Уходили приспособившиеся к местным условиям, приходили те, кому еще предстояло пройти долгий и тяжелый период адаптации. Но к тому времени, когда они тоже начинали чувствовать себя северянами, приобретали значительный и ценный опыт, подходило время очередного, сразу за три года, полугодового отпуска. Северянин ехал «на материк», отдыхал, а заодно узнавал, что с его-то специальностью и опытом его и тут, в центре или на благословенной Украине, что называется, «с руками оторвут», что он и тут зарплату приличную получит и квартиру тоже. Многие не возвращались из своего первого отпуска или возвращались лишь за тем, чтобы ликвидировать свои северные дела. На их место опять приходили новички. И все начиналось сначала, как в сказке про белого бычка: парень, только что окончивший курсы трактористов или проработавший в колхозе на тракторе один сезон, получал на Колыме новый бульдозер; трудно давался ему первый северный опыт, но через три года был он уже стреляный колымский «волк», чувствовал себя на колымских «торфах» и «песках» ничуть не хуже, чем на украинских черноземах. А тут-то и подходил желанный, первый за три года отпуск, из которого возвращался уже далеко не каждый... Экономия вышла, как говорят, «боком». В 1968 году северные «льготы» были в основном восстановлены. Положение с текучестью кадров стало, по мнению местных руководителей, быстро улучшаться.

Кстати, о так называемых «льготах». В самом этом слове слышится что-то необязательное, то, что можно дать, а можно и не дать. Это как бы какая-то привилегия, нечто такое, что человек получает «сверх положенного», то, что выделяет его из других. Были времена, когда дети работников «Дальстроя» принимались в вузы вне конкурса. Вот это была льгота в чистом виде. То же, что называют льготами сейчас,— это скорее компенсации. Районный коэффициент к заработной плате обычно едва покрывает дополнительные расходы по потребительскому бюджету. На Севере человеку нужно больше пищи и лучшей по составу, а лучшая стоит дороже, большинство продуктов питания здесь заметно дороже, чем в других местах (третий пояс), да и ассортимент здесь не совсем тот, что в других местах. Нужна здесь более дорогая одежда, и нужно ее много больше, чем в местах не столь суровых. А чего стоит довольно-таки частая жизнь «на две семьи» — сам работник на Колыме, а семья где-нибудь в Тамбовской области — до тех пор пока не удастся получить мало-мальски сносное жилье? Нет, никакая это не льгота — районный коэффициент к зарплате. То же по-существу относится и к «северным -надбавкам», задача которых — удержать на севере тех, кто уже имеет опыт, то есть наиболее ценные в местных условиях кадры.

Не считаем ли уж мы, что материальные стимулы — главное в привлечении новоселов на Колыму? Считаем, В полном соответствии, кстати, с результатами специальных социологических обследований. По данным Северо-Восточного комплексного института Сибирского отделения АН СССР, у приехавших в поселки Билибино и Валькумей (Чукотка) основным мотивом приезда в 52 процентах всех случаев было желание иметь более высокие заработки, и только у 16 процентов прибывших преобладали моральные мотивы. Остальные 32 процента прибыли по «прочим причинам и мотивам (по переводу, собственному желанию и др.)»1. Впрочем, эта классификация несколько напоминает нам шутливые изречения типа: «Коля ел пирожок с мясом, а Петя с аппетитом». Человек переводится обычно по собственному желанию и редко — против желания. А в основе желания лежат все те же материальные и моральные мотивы. Так что можно принять, что на одного прибывшего, у которого преобладали мотивы моральные, приходится трое с преобладанием мотивов материальных. Мы не думаем, что у этих последних так уж совсем отсутствуют аморальные мотивы, равно как у тех, кто приехал по моральным мотивам, есть и мотивы материальные, только занимают они положение подчиненное.

Моральные мотивы кажутся нам чрезвычайно важными. И мы даже склонны думать, что часто они недооцениваются. И в рассуждениях ученых и литераторов, и в организации перемещения трудовых ресурсов. Дело в том, что далеко не все мотивы отчетливо осознаются, а часто даже осознанные трудно выразить в словах. Не потому ли так широко кочует по печатным страницам неопределенное и затасканное слово «романтика»?

Очень важным кажется нам такой аспект стремлений поехать на Север, особенно у молодежи. Приходит пора, когда человеку нужно найти свое место в жизни, самоутвердиться, испробовать силы на настоящем деле. Север предоставляет молодым широчайшее поле деятельности. Здесь положение человека, кстати, более прямо и наглядно зависит от него самого, от его качеств. А какому же молодому человеку не хочется развернуться в полную силу?

Возможности продвижения в своей профессии, квалификации, служебном положении на Севере часто существенно больше, чем в районах старых, обжитых, установившихся, где твое положение слишком часто определяется «лимитом» ставок или наличием большого числа людей более опытных, заслуженных или даже просто занимающих определенные места в силу давних заслуг или каких-то иных обстоятельств. Север — равно как и другие осваиваемые районы — дает ощущение полноты жизни. Здесь невозможно «закиснуть». Это свойство Севера еще мало осознанно.

Повторяем еще раз, чтобы быть понятыми правильно: мы высоко ценим моральные мотивы приезда на Север и не склонны преуменьшать их значение. Однако нет оснований для их противопоставления мотивам материальным. Тем более сейчас, когда экономическая реформа внесла ясность в этот, долгое время считавшийся почему-то «щепетильным», вопрос. Зрелый рабочий человек не стыдится хорошо заработать. Ему, скорее, неприятно заработать меньше других. При оплате по труду, чем больше получает человек, тем больше он отдает обществу. И мы не видим ничего плохого в том. что материальные мотивы приезда в прибывающих на Северо-Восток преобладают.

Население Северо-Востока быстро растет. Однако рост этот идет за счет громадного «оборота» кадров. Нет в стране области, которая по интенсивности миграции, т. е. по количеству ежегодно переселяющихся людей, приходящихся на одну тысячу жителей, могла бы соперничать с Магаданской. При этом уезжает чуть ли не столько же людей, сколько и приезжает сюда.

Причины выезда значительно многообразнее причин приезда.

В 1961 —1967 годах в Магаданской области были проведены большие анкетные обследования, позволившие установить причины увольнений и выезда в другие места. Приведем фактические данные.

Увольнения за прогулы и другие нарушения трудовой дисциплины

Неудовлетворенность зарплатой

Отсутствие жилья для семьи, невозможность трудоустройства и др. причины

Перевод

Неудовлетворенность работой

По состоянию здоровья и климатическим условиям

Окончание срока договора и досрочное его расторжение

Призыв в Советскую Армию

Неудовлетворенность жилплощадью и бытовыми условиями

Уход на учебу

Уход на пенсию

Отсутствие мест в детских учреждениях

Прочие причины

Конечно, читатель может сказать, что классификация мотивов ухода с работы в этой таблице — отнюдь не пример научной строгости. «Перевод» нельзя ставить в один ряд с «неудовлетворенностью, зарплатой», поскольку именно из-за этой неудовлетворенности человек и может переводиться. Это типичная статистическая ошибка, когда признаки, по которым делится совокупность, перекрывают друг друга. Не следовало бы, па наш взгляд, в эту таблицу и вносить случаи увольнений из-за призыва в армию, ухода на учебу и на пенсию. Но при всем том совершенно очевидна правильность вывода автора, что «основными причинами интенсивной сменяемости работников на Северо-Востоке являются неудовлетворительные условия жизни и быта и относительно низкие в первые годы жизни на Севере денежные доходы новоселов».

Опять-таки, как и в причинах приезда в область, на первом месте — факторы материальные.

«Я имею право сказать»

За десять лет прииск «Пятилетка» увеличил добычу золота вдвое, хотя пески на его участках бедноватые. Сейчас перемывают песков в несколько раз больше, чем прежде.

— Технология и техника золотодобычи постепенно меняется. Но вот что действительно изменилось неизмеримо, что вообще не поддается описанию — это жизнь людей на Колыме,— страстно уверяет нас директор прииска Михаил Евсеевич Выгон.— Я здесь тридцать один год, и я имею право сказать. У нас тут круглый год картофель, молоко, в некоторых отношениях мы здесь обеспечены лучше, чем кое-где в центральных районах. Как бы там ни было, но не было случая, чтобы колымчанин не мог купить себе понравившуюся вещь из-за отсутствия денег — это важный психологический момент...

У парторга, где мы сидим, комнатка совсем крошечная, но Выгону в ней не тесно, он не зовет к себе в кабинет, а шагает по этой комнатушке, рассуждает вслух.

— Знаете ли, честное слово, я влюблен в свой Север! Купил я себе квартиру в Москве, но не еду туда, и здесь стало хорошо. Мы много говорим о недостатках, а вот о хорошем -написать как следует не умеем. Бубним иной раз одно и то же. А взять такую Колыму да показать, что тут сейчас делается. Колыма же... Колыма!.. Вот это будет реальная пропаганда. Только нужно показать и трудности, и противоречия. Лакировка — это не пропаганда.

Михаил Евсеевич Выгон — зря что ли старый комсомольский работник корчагинской закваски — сам великолепный агитатор и пропагандист. Однажды на участке Рыбный он собрал студентов, приехавших на практику из Читы. Дошли слухи, что ребята чем-то недовольны. Студентам — по 18 лет. Острые, ироничные. Разговор произошел примерно такой:

— Михаил Евсеевич, вы будете нам лекцию о золоте читать?

— Ну, дудки! Хватит. Я уже наелся золота за три дцать один год. Лучше расскажите, как вам тут живется. Я-то знаю — скверно.

— Почему скверно? Блестяще!

— По семь человек в комнате, блеска никакого не вижу. Плохо живете.

— А что вы, собственно, товарищ директор, хотите? Постели у нас чистые, столовая лучше, чем в Чите, широкий экран в кино.

— Ну, тогда после техникума приезжайте работать к нам.

— А что? И приедем.

— Врете все, тут вам не Чита.

— А что нам Чита? Мы же горному делу учились, не в Чите же золото добывать!

К концу разговора студенты не могли сообразить, чем же они были недовольны? Потом вспомнили: ах, да, мало зарабатывают. Тут же директор прииска посоветовал им учиться на бульдозеристов, тогда можно будет подзаработать за лето. Утром Выгон назначил им инструктора и выделил для тренажа списанный бульдозер. Директор умеет заразить людей Севером, не скрывая от них всех сложностей здешней жизни. И в ситуации, подобной той, о которой мы рассказывали,— когда новичок колеблется, не знает, то ли оставаться, то ли уехать, Михаил Евсеевич Выгон находит нужные слова:

— Давайте говорить прямо: сколько вы на «материке» зарабатывали?

— 140!

— Больше вы здесь не получите...

— Я и сам так подумываю.

— Вы проклянете себя. Вспомните и черта, и дьявола, будете вопить: «Боже, зачем я сюда приехал!» Но если вы у нас год поживете, вам уже будет обидно уезжать, через два года уезжать будет неинтересно, через три — невыгодно. Наберитесь мужества на год или уезжайте сразу. Уж кто-кто, а Выгон хорошо знает, каково тут человеку!

Север труден во многих отношениях. Период акклиматизации после прибытия сюда продолжается от полугода до двух лет. Но какие -громадные различия для выходцев из разных мест! По наблюдениям отраслевых лабораторий НОТ, нормальная производительность труда у тех, кто приехал из южных районов, достигается через полтора — два года. А у тех, кто прежде жил в районах со сходными климатическими условиями,— за четыре-шесть месяцев. По данным медико-географов, переселенцы из средней полосы России болеют на Северо-Востоке в три раза, а переселенцы из Закавказья — в десять раз чаще, чем выходцы из северных районов Хабаровского края.

Учитывается ли это органами, которые занимаются заселением Северо-Востока? Увы, никем и никак не учитывается. На Колыму и Чукотку направлялись и до сих пор направляются люди не только из центральных районов, но и из южных (Украина, Северный Кавказ).

Не учитывается не только степень сходства природных условий. Северу нужны отборные кадры. Между тем именно здесь, оказывается, относительно много людей трудной судьбы, неудачников, людей с пониженным уровнем «морального здоровья». В период акклиматизации даже небольшие отклонения от нормы приобретают громадное значение: любитель просто выпить легко становится алкоголиком, человек с несколько повышенной возбудимостью — неврастеником и т. д.

. Совсем недаром магаданские медики считают необходимыми «мероприятия для приостановки бесконтрольного пополнения формирующегося населения северных районов лицами, приезжающими на Север под влиянием неврозов, психопатии и алкоголизма». Влияние таких людей на обстановку жизни на Северо-Востоке много больше, чем их доля в населении.

...Уже ночью вместе с Михаилом Евсеевичем Выгоном мы вышли на крыльцо. Шофер приискового автобуса ждал нас, чтобы подвезти до соседнего поселка Спорный, до авторемонтного завода, где предполагался ночлег. Мы ехали по колымской трассе «на перекладных».

«Извините, не ждали...»

Колымчанам присущи динамизм, энергия, уверенность, предприимчивость. Может быть, это потому, что средний колымчанин очень молод, гораздо моложе, например, среднего москвича. Никто ведь не везет сюда отца, мать, не говоря уже о дедушке, бабушке, теще. Людей пенсионного возраста на улице почти не встретишь. Но динамизм колымчан объясняется, очевидно, не только возрастом. Сказывается и естественный отбор — не всякий ринется в эти холодные горы и не всякий здесь приживется.

Колымчане часто говорят о том, что к ним едет немало пьяниц, людей неуравновешенных психически, неудачников, не сумевших построить жизнь «на материке», и прежде всего семейную жизнь. Это верно, но никак не в отношении молодежи. Тут все наоборот. По трапам воздушных лайнеров и теплоходов сходит на колымскую землю молодой человек, энергичный, любопытный, в жизненных дрязгах и бедах не истерзанный, ничего не потерявший и жаждущий побольше приобрести, как говорится, «для души и тела».

Слишком индивидуальны его приобретения «для души», нам не удается их охарактеризовать, поэтому поговорим о второй стороне дела — материальной, бытовой.

Естественно, каждый приехавший приобретает прежде всего хорошую одежду. Мы заметили, что даже в самом заштатном поселке на колымской трассе, не говоря уже о Магадане, люди хорошо одеты, а молодежь не просто хорошо, но и модно.

Мода здесь вообще-то не'отстает от столичной, хотя и не лишена некоторых местных причуд. Одну из них мы единогласно опеределили как этнографическую особенность края, безусловно заслуживающую упоминания. Это — высокие женские прически.

Произведенным нами «расследованием» установлено, что такая прическа несколько лет назад пришла с запада и встретилась здесь с еще более высокой прической, национальной чукотской, пришедшей с востока; получился некий гибрид, произведение поразительного искусства и красоты. Говорим это безо всякой иронии. То, что сооружают на голове колымские модницы, вызывает не только удивление, но и восхищение.

Итак, приехав на Колыму, молодой человек в первый же год хорошо оденется. Такая возможность у него есть, ибо соотношение цен на продукты и одежду здесь иное, чем на «материке». Скажем, летом в Москве пара мужских туфель стоит двадцать четыре килограмма помидоров, а на Колыме всего четыре. Северный коэффициент к зарплате экономистами рассчитан в предположении, что колымчанин съест столько же помидоров, сколько москвич, но молодой человек не обязан считаться с расчетами экономистов и ради красивого галстука ест вместо помидоров лапшу. А через два-три года ему и жертвовать витаминами не нужно, чтобы приобрести обнову.

Но если о своих материальных потребностях молодой северянин говорит не в первую очередь — явный признак относительного благополучия,— то о второй своей потребности — о развлечениях — житель Колымы рассуждает много и охотно. И за нашим «круглым столом» в Сусуман-ском районе мы очень быстро пришли именно к этой теме, хотя повестка была сформулирована шире — человек на Севере. Мы расскажем об этом разговоре, но прежде попытайтесь представить себе обстановку, в которой он происходил, вернее, место действия, еще точнее, условия, в которых живут здесь добытчики золота.

Сусуман. Небольшой городок. Вокруг центральной площади — универмаг, ресторан, почта, гостиница, есть свои небольшие Черемушки, есть и парк, а вот зелени по улицам почти нет, пожалуй, тем только и отличается Сусуман от тысяч своих собратьев, райцентров средней полосы «материка».

Главный «хозяин» города — горнопромышленное управление. Отсюда руководят разведкой, добычей золота, строительством и в городе и на приисках, разбросанных на территории немногим меньше Московской области.

Сусуман — в 650 километрах от Магадана. Беличан — около часа езды от Сусумана. Здесь-то, в небольшой клубной библиотеке, и собрался «круглый стол» «Литературной газеты» на Колыме. Рабочие, молодые и не очень, в куртках и резиновых сапогах, мастер из ремонтного цеха, несколько женщин, библиотекарь, заведующий клубом, директор прииска, главный экономист Сусуман-ского горнопромышленного управления...

Мы сами выбрали этот прииск —«Экспериментальный», никто не навязывал нам встречу здесь. Еще вчера вечером мы сказали в управлении, что, может быть, поедем на Буркандью или Мяунджу. Полчаса назад, уже в Беличане, поговорив с директором этого прииска Михаилом Павловичем Никитенко, окончательно решили: соберемся здесь.

Несколько элегантных журнальных столиков сдвинуты на середину комнаты. На них — бутылки с колымской минеральной, вазы с гладиолусами, яблоки, фужеры отличного чешского стекла. «Извините, мы не ждали»,— сказали хозяева. Но мы откровенно признались, что у нас в «Литературке», на Цветном бульваре Москвы, в подобных случаях подают гостям обычные стаканы и цветов на стол не ставят.

Включили портативный диктофон. Расселись вокруг низких столиков, разговорились...

САМИ О СЕБЕ

(с ленты диктофона)

— Жизнь здесь, собственно говоря, началась с пятьдесят четвертого года... Стали сюда комсомольцы ехать, с семьями — до черта людей...

— А я, между прочим, все двадцать три года без выезда. На материке ни разу не был. Сначала решил, что: поднакоплю денег, тогда поеду. И деньги давно уже есть, да все как-то не соберусь. На будущий год обязательно поедем с женой в отпуск. Я здесь женился, вот уже два года, сын у меня...

— На «материке» у меня пять братьев, сестра, кое-кто из двоюродных — родни до черта. В прошлый год брат сюда приезжал ко мне, посмотрел, как мы живем.

— Не понравилось?

— Отчего же? Понравилось. Здесь у нас хорошо.

— Наш поселок получше других...

— Кому как. Мне нравится.

— А мне больше Ягодное нравится. Там и кинотеатр, и ресторан, и магазинов сколько!

— Вот хватил — Ягодное! Это ж за тридевять земель.. Ты б еще сказал — Магадан.

— Я работал там, потому и говорю. А вообще-то здесь в любом поселке теперь всего понастроили: клубы, детские сады, школы, спортивные залы, ателье — это везде

у нас. С жильем вот похуже...

— Годик в общежитии надо пожить, пока свою квартиру- дадут.

— Как бы не полтора!..

— Нет, за год получишь. Сколько уже народу получило. А бывает, что не дождутся и уезжают на материк.

Здесь что еще плохо? Скучновато по вечерам. Поэтому и пьют.

— Ну, в кино-то нам всегда можно пойти!..

Это правильно, в кино всегда пожалуйста. У нас тут не только что на приисках, но даже и на отдаленных участках кино есть, вот хотя бы на «Пятилетке», слышь? Ты был на

прииске «Пятилетка»? У них там семь или восемь, кажется, участков...

— Шесть.

— Ну, может, шесть. Есть такие, что добраться можно только вертолетом. И на всех участках — широкий экран.

— Не на всех, только на пяти.

А мне ребята говорили — на всех. Значит, в одном месте нету?

— Ладно, не будем о других местах. Ты расскажи, что в нашем-то клубе есть, кроме кино? Что у нас у самих есть?

— Литературный кружок есть, вокальный, танцевальный...

— Громко сказано — литературный! Так, местные любители, конечно. Какие уж тут у нас поэты?! Читать мы любим, а сочинять-то не очень.

— Между прочим, я в магаданском журнале «Колыма» вычитал, что у нас на Колыме приходится по сто книг на душу населения.

— Это включая и младенцев?

— Не знаю. Наверное. Тогда, значит, на взрослых больше приходится. Там было написано, что в колымских библиотеках несколько миллионов книг, и, если поделить,

то на каждого выходит по сто книг.

— Сказывают, что и по продаже книг Магаданская область занимает первое место в России. Может, врут?

— Нет, правда. Я тоже об этом читал. И о том, что здесь больше, чем в любом другом месте страны выписывают газет и журналов. В среднем каждая семья шесть газет и журналов.

— Деньги есть, почему бы не выписать.

— Деньги — деньгами, а интерес — интересом. Мы на Севере. Охота все-таки знать, что творится на белом свете. А насчет заработка — что ж, не в обиде. Если, к примеру, на основном производстве...

— Зарабатываем по-разному. Кто сколько.

— На бульдозере в месяц выходит 500—600. У меня шесть северных надбавок. Нам каждые полгода по десять процентов набавляют. Ежели на золотом полигоне, то можно заработать. А на вспомогательном — на ремонте там или что другое — дело дрянь. Там не забогатеешь...

— А на золотом полигоне, особенно если бульдозерист или, допустим, на промывочном приборе, то жить можно.

— Но учтите и наши северные цены. Были в Магадане на базаре? Помидорчики летом семь — восемь рублей кило!..

— Их же самолетом везут, с юга.

— И все-таки еще поживем здесь, поработаем...

— Здесь хорошо — горы, охотникам раздолье — хоть на медведя ходи, в сопках летом ягод полно. Здесь хорошо.

— Летом. А зимой?

— Зимой — сам знаешь — живем надеждой на лето. Шестьдесят градусов мороза — обычное дело. Дышать тяжко.

— Закутываетесь с головой?

— Нет, голову редко кто обвязывает. В шапке, понятное дело, но лицо открыто.

— И работаете в такой мороз?

— А чего ж? У нас ребята до пятидесяти градусов ходят в школу. А девчонки в клуб, на танцы, бегут в туфельках, валенок стыдятся.

— Неужто в туфельках? Еще бы! У нас девчата модные. Держись, Москва!

— На Север отборные едут. Тут женихи разборчивые, плохих нам не надо.

— А кого больше, мужчин или женщин?

— Сейчас уже, наверное, женщин. Замуж стало труднее выйти.

— Ну, значит, как везде...

— Пожалуй, можно и так сказать — как везде. Здесь сейчас хорошо — только работай. Дома отстроили, столовую, клуб, цех ремонта горного оборудования отгрохали. Я вообще-то токарь, а сейчас в этом цехе старшим мастером работаю. Все, что вокруг, за последние годы настроили. Считай, что поселок заново родился...

— Я до армии не имел возможности много разъезжать. А когда демобилизовался, немного послесарил на заводе, потом немного машинистом покатался на маневровом. А потом взял и подался на Север, вот на этот самый прииск. Вообще-то верно — жить здесь можно. Но скучновато все же. О быте заботы мало. Кино надоело, а куда еще вечером денешься? Глухота здесь...

«Развлеки меня!»

В этом разговоре, как читатель, наверное, уже заметил, принимали участие люди разных возрастных групп: молодежь и пожилые, бывалые. Если взять каждую группу в отдельности, то внутри ее биографии схожи. У большинства ветеранов здесь одинаковая судьба, сложными узами связанная с Колымой. Молодежь тоже в чем-то одинаковая: сплошь приезжие, родившихся на Колыме почти нет, и причины приезда на Север варьируются в весьма небольших пределах.

Обе эти группы, как мы, поездив по Магаданской области, убедились, довольно типичны для жителей Колымы, так же как и перемены в облике здешних поселков и приисков,— всюду и везде они по времени относятся к последнему десятилетию. Разный жизненный опыт давал возможность нашим собеседникам увидеть эти перемены с противоположных точек зрения. Если для ветерана Колымы здесь теперь чуть ли не земной рай — сравнение с прошлым никак не подсказывает ему более умеренную оценку, то для приехавшего недавно «с материка» молодого человека тут хоть и не ад, но все же рай остался где-то далеко за горами. Поэтому он настроен и более скептически, и более критически, сильно преувеличивая в своем полемическом задоре как «материковые» достоинства, так и колымские недостатки. Привязанность к прежним местам преспокойненько уживается в его сердце с северным патриотизмом, здесь повсеместным. Как же так — столько претензий и любовь к новой земле? Любит он ее за дикую суровость и необычность природы, льстящую его самолюбию мужественного человека, питающую его романтизм. А повышенные претензии предъявляет именно потому, что убежден: его мужество должно быть оплачено утроенным вниманием — если уж я в такую глухомань приехал, ты дай мне все, что положено!

Хотя обе группы — старожилы и новоселы — одинаково характерны для Колымы, но в количественном отношении они не равны друг другу. Еще лет десять — пятнадцать назад первая группа была здесь самой многочисленной, если не сказать единственной. Но с некоторых пор старожилы потянулись домой, «на материк». После 1957 года (год ликвидации «Дальстроя») население Магаданской области почти полностью обновилось. Теперь оно молодо не только по возрасту, но и по стажу пребывания здесь. Именно в силу этого обстоятельства скептическая точка зрения на местные условия стала гораздо более распространенной, чем восторженная. Тут определенным образом сказывается некоторая, что ли, избалованность новоселов «благами цивилизации».

В первую свою встречу с колымской глубинкой мы еще не представляли себе, так сказать, тип местной молодежи, и есть ли вообще тут какой-либо особенный тип. Потом поняли, что в основной своей массе это городская молодежь, знакомая нам по Москве, Ленинграду, крупным индустриальным центрам. Приехавших из деревни или мелких городков мы не встречали, хотя, очевидно, есть и такие, но большинство — с опытом жизни именно в крупных городах. Отсюда и высокая степень неудовлетворенности дефицитом развлечений, и упрямое желание свернуть любой разговор на эту знакомую тропу.

Что ж, давайте поговорим и об этом, тем более что развлекаются здесь молодые люди порой весьма необычно. Старатели рассказывали, что однажды, возвращаясь с работы, решили устроить тир. («У нас ведь почти все охотники, у каждого ружье, есть собаки — у кого Белка, у кого Стрелка»). Не пугайтесь, они человека не убили, мрачной трагедии не будет. Просто один прикрепил свои золотые часы к ветке дерева, положил на землю патроны в шапке — рубль пуля, плати и бей по часам, но своими не стрелять! Пятьдесят выстрелов — пятьдесят рублей. Все промазали. Потом другой повесил новенькие: «Полет», сто пятьдесят отдал,—-бей в,мои». Условия те же: рубль пуля. Кто-то вскинул двустволку — бах, и часики вдребезги. Итоги «соревнования» вместе пошли обмывать.

Объясняя за нашим «круглым столом» причины подобного времяпрепровождения, один из молодых людей, видимо, склонный к обобщениям — о местной молодежи, в сущности о себе самом, он говорил в третьем лице,— нарисовал довольно-таки мрачную картину:

— Вот только плохо — вечерами ему некуда податься. В кино он сходит, а потом у него один маршрут: магазин — общежитие, общежитие — магазин. Надо бы для

него хоть лекции организовать в клубе, что ли.

Завклубом, немолодая уже женщина, энергично парирует обвинение. Выясняется, что лекций в клубе было предостаточно.

— Нет, не то,— упирается парень,— что там наш сусуманский лектор, надо бы из Москвы кого пригласить, ученого или писателя.

— Лучше бы артистов из Магадана,— возражает его сосед.— Вот мастера! Не сравнишь с разными там гастролерами, хоть бы и с московскими.

Мы стали расспрашивать: что же все-таки бывает в клубе, кроме лекций? Оказалось, что есть литературная секция, разные кружки — вокальный, танцевальный, художественного слова, но участвуют в них не многие. Устраиваются концерты, вечера. Да еще с разными там выдумками. Один раз — семейный, «за чашкой чая», у самовара. Другой—«Человек родился»: поздравляют родителей, торжественный ритуал, подарки — детская коляска, доверху нагруженная свертками. Как-то устроили соревнование женщин в искусстве кулинарии, каждая принесла что-то свое: варенье, печенье, национальные блюда, даже собственные вина. Пригласили жюри из Су-сумана — кондитера, кулинара, вручали призы. А потом вместе весело съели все экспонаты.

Словом, не так уж и «некуда пойти». Кто-то, кажется, мастер ремонтного цеха, сказал: «Мы, пожалуй, «перекормлены» мероприятиями. Почему бы просто не потанцевать под радиолу? Почему бы в столовой не устроить вечернее кафе и ресторан? Пить будем меньше, чем дома». Однако и эти, и многие другие «почему» молодые люди обращают, как мы заметили, не к себе, а к кому-то третьему. К кому же?

Молодежь привыкла к мысли, что работники клуба обязаны организовывать ей нечто приятное и интересное. Самостоятельно же она — и, вероятно, не только на Колыме— развлекаться не умеет, вернее, не хочет.