Длиннопост и История

Свидетельства евреев, выживших в Бабьем Яре и при расстреле других украинских гетто

В сентябре 1941 года айнзатцкоманда 12 была разделена на несколько самостоятельных групп, которые должны были «чистить» местность в районе расселения этнических немцев между Днестром и Бугом; одна группа, под командованием оберштурмфюрера SS Макса Дрекселя располагалась в Дубоссарах, группа оберштурмфюрера SS Вильгельма Грюнвальда находилась в Хоффнунгштале, группа гауптштурмфюрера SS Эмиля Хаусмана находилась рядом с городом Николаев в деревнях фольксдойче Спайере и Ландау. Часть персонала RSHA, предназначенного для EK 12, сначала была отправлена в Киев, где участвовала в массовом убийстве в Бабьем Яру. Оттуда эта группа была направлена в Николаев. Командир айнзатцгруппы С Отто Раш напутствовал будущих членов EK 12 в том смысле, что перед дальнейшей службой они должны привыкнуть к этой «неэстетической» работе.

В отличии от территории Украины, на большей части поселений этнических немцев практически не было еврейских общин. В районе действия EK 12 имелась лишь одна крупная еврейская община в Дубоссарах, где находилась группа Дрекселя, именуемая айнзатцкомандой 12a (EK 12a). В городе находилось гетто, охраняемое румынскими солдатами и в котором находились не только евреи Дубоссар, но и евреи соседних населенных пунктов. Примерно за шесть дней до казни Макс Дрексель вызвал к себе главу администрации города Александра Деменчука и приказал ему выкопать две траншеи, в которых предполагалось зимой хранить картофель. Деменчук подозревал, что назначение траншей будет другое, но все же следил за выполнением приказа.

11 сентября главный переводчик айнзатцкоманды 12a Вальтер Керер явился к главе города Деменчуку и передал ему следующий приказ для еврейской общины: «12 сентября 1941 года всех евреев вывезти в сторону Тирасполя. Там евреи поселятся в пустом населенном пункте».

12 сентября в 5 часов утра айнзатцкоманда вместе с румынской жандармерией и ополченцами фольксдойче отогнали 2500 человек из гетто во двор табачной фабрики, которая находилась недалеко от выкопанных траншей. Мужчин отделили от женщин и сразу расстреляли. Женщин оставили на фабрике под охраной. Затем начался расстрел женщин. На месте казни немцы приказывали женщинам раздеваться до нижнего белья. Тех, кто отказывался – заставляли. Дети, которые могли ходить сами, стояли на коленях рядом со своими матерями, младенцы должны были быть размещены матерями так, чтобы стрелкам было удобнее в них целиться. Двое гражданских лиц с вилами в руках стояли на краю траншеи и сбрасывали убитых и раненых в траншею.

Во время первой акции в Дубоссарах погибло минимум от 1500 до 2500 человек. Через два дня на табачной фабрике было собрано 1500 евреев из Окны и Котовска. На следующее утро мужчинам было приказано выйти во двор и сдать все ценности и деньги. После этого все мужчины, для устрашения были избиты охраной, отведены к траншеям и расстреляны. Затем во дворе фабрики немцы собрали женщин, где у них были изъяты личные вещи, часы, серьги и кольца, все другие драгоценности и деньги. Женщин не били, так как боялись возникновения паники, которая могла затруднить процесс казни. Некоторые женщины пытались утешить своих детей (свидетельские показания Николая Сливка прокуратуре Мюнхена 8.8.1969):

«Я припоминаю, что девочка, которой было 6 лет спрашивала свою мать в тот момент, когда все женщины покидали двор: «Что теперь будет, нас всех будут убивать?» Мать пыталась успокоить ее и говорила: «Нет моя маленькая, нас всех посадят в машину и отвезут в Палестину».

Офицеры айнзатцкоманды первоначально пощадили четырех девушек в возрасте от 16 до 18 лет, так как они решительно заверили, что они русские, а не еврейки. Вдали от траншеи они ожидали решения о своей дальнейшей судьбе (свидетель Николай Сливка продолжает):

«Позже, когда немцы закончили расстрел, то есть все женщины и дети уже были мертвы, это было уже после полудня, немецкий командир и немцы, непосредственно устроившие расстрел, подошли к четырем оставшимся девушкам. Они окружили их. Кто-то, по-моему, это был командир, говорил с ними на русском языке. Я слышал издалека, что они говорили о том, откуда эти девушки и кто они. Позже, похоже, одна из девушек сказала лишнее. Это было неосторожно. Собеседники сразу сделали вывод, что это были еврейки. Командир, с криком «Евреи!» выхватил свой небольшой пистолет и в течение 3-5 секунд выстрелил в шею всем четырем девушкам».

Перед отъездом из Дубоссар EK 12a еще раз проверила местность и снова убила более 500 человек. Далее, в конце сентября, айнзатцкоманда двинулась на восток к Николаеву, постепенно собирая по дороге оставшиеся подразделения. Ликвидация еврейского населения в Николаеве и его окрестностях проходило по той же схеме, по которой проходило уничтожение общин в Дубоссарах.

Прокуратура Мюнхена начала следствие по деятельности EK 12 в конце 1969 года. В последующие годы проходило несколько судебных процессов. На процессе в 1974 году Макс Дрексель и Вальтер Керер получили по пять лет тюрьмы. В 1976 году прокуратура Штудгарта начинает дополнительное расследование, но до суда дело так и не доходит.

Во время следственных действий были выявлены эпизоды, характеризующие отношение членов айнзатцкоманды к систематическому уничтожению гражданских лиц. Это отношение не было однозначным. Многие члены айнзатцкоманды были совершенно спокойны и наслаждались возможностью иметь полную власть над жизнью и смертью. Например, водитель Цаппс, который с фланга стрелял по толпе из своего пистолета-пулемета. Некоторые стрелки, в перерывах между расстрелами, подходили к траншее, держа в руке кружку с чаем и рассматривали трупы на дне траншеи. При этом загнанным в траншею жертвам приходилось стоять в ожидании продолжения убийств. Другие стрелявшие унижали и били евреев палками. Большая часть сотрудников айнзатцкоманды находилась в состоянии апатии и равнодушия и лишь немногие видели себя жертвами ситуации и усыпляли свою совесть алкоголем.

По представлениям рейхсфюрера SS Гиммлера, члены его ордена должны последовательно и «достойно» выполнять поставленную перед ними задачу – убивать всех евреев. Эта цель рейхсфюрера SS, как он сам видел ее в Минске, была лишь желанием и теорией. Ежедневная убийственная практика подразделений айнзатцгрупп показывала другую реальность – в Николаеве постоянные расстрелы привели к унынию и падению дисциплины (из показаний Альрехта Зольнера прокуратуре Мюнхена 26.4.1962):

«Как я уже сказал, сначала мы должны были расстрелять мужчин. Позже появились женщины и дети. В этой казни происходили неописуемые сцены. Я помню, как стрелял в женщину, которая пыталась защитить своего младенца от смерти, прижав ребенка к груди. Я не могу описать словами то, что происходило у меня внутри. Вскоре после этого я должен был застрелись 8-летнего мальчика. Когда мы заряжали карабины, я видел, как мальчик обратился ко мне за помощью. В тот момент я чувствовал, что должен убить своего ребенка и выстрелил лишь через некоторое время после команды открыть огонь. Был промах. После этого у меня случился нервный срыв и расстрельной команде пришлось немедленно меня заменить. В тот день меня использовали только для заряжания магазинов к пистолетам-пулеметам. Из-за нервного срыва на несколько месяцев я стал совершенно серым».

Офицеры айнзатцкоманды, такие как лейтенант Бернхард из 9-го резервного полицейского батальона, рота которого была придана айнзатцгруппе D, также были заменены по причине «нервозности». У некоторых членов командного состава нервы также были уже «на пределе». Если они пока еще и участвовали в расстрелах, то уже полностью потеряли самообладание и страдали от отсутствия сна. Например, Альбрехт Зольнер, чьё свидетельство приводилось выше, устроил истеричную ссору с командиром айнзатцгруппы по поводу того, что во время перерывов между расстрелами он выдавал на завтрак колбасу с кровью. Его коллега, Мартин Мундшутц из EK 12 не смог продолжать участие в казнях. После обследования врача он был признан «психически неполноценным». После консультации с Олендорфом ему было поручено заниматься закупкой продуктов для айнзатцгруппы. Однако история имела продолжение, так как Мундшутц, которого высмеивали как «австрийскую тряпку», стал впадать в депрессию, начал думать о самоубийстве и, наконец, после «товарищеской» беседы попросил командира айнзатцгруппы D Олендорфа перевести его обратно на родину. Мундшутц был отправлен на лечение в Германию. Оттуда он написал письмо Олендорфу, в котором четко указал на невозможность участвовать в расстрелах. В итоге Мундшутц был переведен на родину в Австрию, где продолжил служу в криминальной полиции Инсбурка.

На фото обложки темы - оберштурмфюрер SS Макс Дрексель (в центре).

16 октября Одесса пала после двухмесячной осады и зондеркоманда 11b (Sk 11b) переехала в город. Из 180 000 евреев Одессы в городе оставались от 80 000 до 90 000 человек. На следующий день румыны начали проводить регистрацию еврейского населения, большая часть которого возвращалась в уже разграбленные квартиры. Еврейских интеллигентов румыны уничтожили сразу. Ситуация радикально изменилась 22 октября 1941 года. Вечером этого дня, в здании НКВД, в котором был размещен штаб 10-й румынской дивизии, взорвалась мощная мина. Погибло около 100 человек румынских офицеров, офицеров Вермахта и SS. Командир Sk 11b оберштурмбанфюрер SS Бруно Мюллер также должен был быть в этом здании на совещании, но опоздал и таким образом спасся.

После первого шока, самый высокий по рангу офицер, командир 13-й румынской дивизии генерал Трестиорену, копируя киевские события Бабьего Яра, приказал с полной беспощадностью уничтожать еврейское население Одессы. Людей стреляли на улицах города и сотнями вешали в садах и парках.

Румыны расстреляли несколько тысяч евреев в портовой зоне, облили убитых и раненых бензином. После этого все это место вместе с постройками было сожжено. По документам Sk 11b было убито 10 000 евреев, в научной литературе число жертв доходит до 23 000. В дополнении к этим мерам, 23 октября 1941 года прибыл приказ Антонеску, предписывающий за каждого убитого офицера казнить 200 человек, а за рядового – 100 человек.

Тут следует отметить, что в октябре 1941 года основная масса подразделений айнзатцгруппы D находилась на территории генерального комиссариата Николаев, так как немецкие полицейские части не имели права действовать в румынской оккупационной зоне. Этот запрет от румынского командования поступил в августе 1941 года после того, как немецкие полицейские части начали действовать слишком самовольно и несогласованно. Этими частями являлись организация «Roland» и подразделения айнзатцгруппы D. В октябре в румынской зоне находились лишь Sk 11b и мелкие группы айнзатцкоманда 12 (ЕК 12). Однако командиру Sk 11b Бруно Мюллеру удалось получить разрешение у румынских ответственных лиц на действия в румынской зоне. Зондеркоманда получила группу заложников. Местом расстрела был выбран колодец недалеко от санатория им. Дзержинского, в котором размещалась зондеркоманда. В расстреле было задействовано примерно 20 служащих Sk 11b. Непосредственно перед расстрелом они получали порции алкоголя. Людей к колодцу приводили маленькими группами, заставляя полностью раздеться. В процессе акции несколько человек пытались спастись, сразу прыгнув в колодец. Кроме того, из колодца доносились стоны раненых. После этого члены зондеркоманды неоднократно бросали ручные гранаты в шахту колодца.

Письменные отчеты по этой акции не обнаружены. Показания свидетелей и участников по числу жертв сильно расходятся (от 100 до 5000). При этом нельзя забывать, при каких обстоятельствах возникли эти расхождения: участники акции были заинтересованы представить эту акцию с минимальным числом жертв, надеясь на более мягкий приговор во время судебных процессов в Мюнхене в 1961 и 1963 годах. Однако ситуация тех дней говорит о том, что жертв было достаточно много. Зондеркоманда обязана была исполнять указания Антонеску, по которому за убитого офицера полагалось расстрелять 200 заложников. Число немецких офицеров, погибших от взрыва бомбы, составляло 5 человек. С другой стороны акция длилась лишь один день, а многие стрелки зондеркоманды были к вечеру безнадежно пьяны. Таким образом, прокуратура Мюнхена установила число жертв минимум в 500 человек. Некоторые члены Sk 11b указывали на среднее число жертв между 1000 и 2000 человек и указывали также, что акция в Одессе была самой «гуманной» из тех, в которых им приходилось участвовать. Массовые убийства продолжались. Теперь румыны выводили население на расстрелы в пригороды Одессы. Командир Sk 11b Мюллер получил то, что хотел – полную свободу действий. В то время как румыны убивали 16 000 человек за городом в противотанковых рвах, зондеркоманда 11b занималась выслеживанием спрятавшихся евреев и грабежом опустевших еврейских квартир.

Зимой 1941-1942 года румыны создают гетто в районе Слободки. Евреи, проживавшие в своих квартирах, должны были их покинуть и переселиться в гетто… Гетто было очень мало, многим не хватало места в постройках на территории гетто и утром каждого дня на улице лежали трупы замерзших насмерть людей.

Поселения этнических немцев на территории Крыма, Украины и Приднестровья.

К сожалению, Сталин не успел эвакуировать наших немцев с юга Украины поглубже в тыл. Этим воспользовался рейхсфюрер СС Гиммлер, который создал из этнических немцев колонистские поселения, подразделения самообороны, а также печально известную зондеркоманду "R" (Russland) под командованием штандартенфюрера СС Хорста Хоффмаера.)

Хорст Хоффмайер – бригадефюрер SS и генерал-майор полиции. Член NSDAP с 1937, член SS с 1939. С 1938 по 1941 год занимал пост директора «Союза немцев Востока», руководил организацией «Безопастность фольксдойче в новых восточных областях». Под лозунгом «Домой в Рейх» эти организации участвовали в переселении фольксдойче в Германию.

После нападения на СССР, Хоффмайер командовал зондеркомандой R (Russland), которая располагалась в южной Украине в местах компактного поселения этнических немцев. К 1943 году Sk R имела численность 7000 человек фольксдойче. Sk R проводила массовые казни еврейского гражданского населения, коммунистов, сочувствующих советской власти и военнопленных.

Вот лишь несколько эпизодов из книги историка Андрея Ангрика «Айнзатцгруппа Д»:

Район севернее Одессы… тамошний руководитель районного управления Берхарт Штрайт прибыл в штаб зондеркоманды “R” в Ландау и сообщил, что десятки тысяч одесских евреев по инициативе румынской жандармерии пересекают область в направлении реки Буг. Совещание требовало решения – как дальше поступать? После обсуждения этого вопроса с доктором Вольфрумом, он получил конкретный приказ пресекать силой оружия проникновение евреев в районы «Народных немецких деревень» (на территории юга Украины Гиммлер организовал из местных фольксдойче колонистские поселения). Обессиленных евреев, лежащих на обочинах дорог, следовало ликвидировать при помощи «Народной немецкой самообороны». Этот приказ был выполнен. Он сообщил в Ландау, что 3000 евреев были расстреляны, а затем их трупы были сожжены на большом костре.

Большая часть еврейских беженцев бежали дальше на северо-восток в направлении генерального комиссариата «Николаев». Рядом с Вознесенском, уже почти на немецкой административной территории, колонны беженцев останавливались и ждали разрешения на дальнейший проход в зону «Немецкой народной области», где ожидали дальнейшую судьбу в Раштате. Командиры формирований «Немецкой народной самообороны» унтерштурмфюрер SS Франц Лиебль и гауптштурмфюрер SS Рудольф Хартунг должны были решать эту проблему теми же способами: в немецкую административную область евреи не должны попадать, их нельзя кормить… В районе Винницы, на глубине в 35 км на территории румынской административной зоны, в январе 1942 года шеф SS и полиции Поме, а также представитель RSHA Шмидт сообщали об убийстве румынами 60 000 евреев, про которое они узнали от румын, занятых в строительстве штаб-квартиры.

Хорст Хоффмайер

«По данным румынских органов власти, евреи используются там как работники колхозов. Факт, однако состоит в том, что румынская администрация обрекла евреев на голодную смерть, опасаясь расстреливать их, как это делают немцы.» Поэтому Хорст Хоффмаер (командир зондеркоманды “R”), который не хотел принимать в этом деле самостоятельного решения, в январе 1942 года отправился в Берлин. После консультации с Лоренцом и его заместителе Еллермайером, также сотрудником RSHA, Хоффмаер прояснил, что приказ Гиммлера по уничтожению евреев относится и к его подразделению. При отсутствии других частей SS в подконтрольном Хоффмаеру районе, так как румыны спровоцировали это движение, казнить всех евреев придется Sk R и самообороне… Хоффмаер сомневался; самый могущественный представитель SS в Приднестровье, каким он являлся в глаза своей жены, он мог понять «еще, если бы расстреливал мужчин, но не женщин и детей».

Шеф Sk R, представлявший себя как меч фольксдойче, но не как военный преступник, пытался всеми способами уклониться от исполнения этого приказа и наладить контакт с Олендорфом. Хоффмаер просил Олендорфа о том, чтобы выполнением этого приказа занимались подразделения айнзатцгруппы. Олендорф отказался, мотивируя свой отказ тем, что Приднестровье находится под румынской юрисдикцией. Вернувшись из Берлина, Хоффмаер информировал администрацию района о приказе Берлина…

Из района немецкой самообороны, беженцев вывели в степь, около 100 человек мужчин, женщин и детей.

«Их вывели в степь к старой печи для обжига известняка. Здесь они должны были полностью раздеться, после чего все они были убиты выстрелом в затылок. Трупы были брошены в печь и сожжены.»

Самооборона конвоировала других жертв ко второму месту расстрела, около Мостовой. Оттуда по окрестностям разносились выстрелы, и каждому жителю в радиусе нескольких километров было понятно, что там происходит. Многие фольксдойче, которые не были членами самообороны, также были непосредственными свидетелями. Они осматривали место казни из любопытства, параллельно предоставляя свои сани и повозки для транспортировки евреев к месту расстрела с железнодорожной станции Березовка, куда прибывали поезда, высылавшие евреев. Несколько недель самооборона расстреливала евреев в Мостовой в балке (овраге), сжигая трупы с помощью нефтепродуктов для того, чтобы на этом месте вновь проводить расстрелы… В результате этих действий, было уничтожено по меньшей мере 28 000 евреев.

Источники:

Andrej Angrick: Besatzungspolitik und Massenmord. Die Einsatzgruppe D in der südlichen Sowjetunion 1941-1943. Hamburg Edition, Oktober 2003. S. 238-250.

Veröffentlicht in Justiz und NS-Verbrechen Band XL, Verfahren Lfd.Nr.816, LG München I 741115, Dienststelle: Einsatzgruppen EK12a, Einsatzgruppen EK12b.

Источник - Andrej Angrick: Besatzungspolitik und Massenmord. Die Einsatzgruppe D in der südlichen Sowjetunion 1941-1943. Hamburg Edition, Oktober 2003. S. 294-303.

https://vk.com/wall-123941152_3010

https://vk.com/wall-123941152_1296

https://vk.com/wall-123941152_24

Имя международного преступника, отставного корнета Савина, известного также как граф де Тулуз-Лотрек, много лет не сходило с газетных страниц Европы, России и всего мира.

Николай Савин прожил долгую и бурную жизнь, наполненную громкими скандалами и аферами, за которые он отсидел в общей сложности 25 лет. Наделенный множеством талантов, главный из которых – криминальный, он не единожды был безмерно богат, но умер в нищете.

Биография Николая Савина, дошедшая до потомков, составлена в основном с его рассказов. А он, как известно, был вралем почище, чем барон Мюнхгаузен. И сам верил в свои выдумки.

Известно, что родился он 11 января 1855 г. в семье отставного поручика Герасима Савина.

Учеба не задалась – из московского Катковского лицея сбежал после того, как его высекли за шалости розгами. Из петербургского Александровского лицея, куда поступил, был отчислен. Подался в армию – юнкером в конную гвардию. И началась разгульная жизнь! В итоге после громких скандалов его перевели в Гродненский гусарский полк.

Долги тяжкие

Справедливости ради стоит сказать, что Савин в армии не только пил вино, дрался и волочился за женщинами. В 1877 г. он добровольцем воевал в составе 9-го армейского корпуса в Болгарии во время Русско-турецкой войны и показал себя храбрым воином, был ранен под Плевной. Если бы не криминальная жилка, из него вполне мог бы получиться геройский офицер. Из армии его уволили за аферу – пытался получить страховку за свой сгоревший дом, который он сам же и поджег.

Правда, это была не первая афера. Первый крупный скандал разразился тремя годами раньше, когда Савин служил адъютантом у великого князя Николая Константиновича, племянника российского императора Александра II. У матери великого князя пропали дорогие бриллианты, украшавшие оклад иконы. Полиция нашла камни в одном из ломбардов Петербурга.

Тут и выяснилось, что заказчиком кражи являлся великий князь, которому деньги были нужны для танцовщицы Фанни Лир, окрутившей его. Подозреваемыми по делу проходили и адъютанты, в том числе Савин. Дело замяли, великого князя объявили душевнобольным, а Савин просто вылетел со службы.

В декабре 1881 г. Савин уехал в Париж, где объявил себя политэмигрантом.

В многочисленных газетных интервью рассказывал, что деньги от украденных бриллиантов якобы предназначались для целей революции. Скоро он стал очень популярным, жил на широкую ногу, не вылезал из казино в Ницце и Монте-Карло.

Правда, после серии громких скандалов его перестали пускать в казино, но Николай и на этом наварился – закатил скандал на входе, пообещал раздеться догола и орать, что его здесь обобрали.

Требовал тысячу франков откупных и получил желаемое. Он приладился бесплатно обедать в самых дорогих ресторанах без копейки в кармане. Плотно поев, Савин подкладывал в десерт засахаренного таракана и устраивал скандал, после чего уходил, не заплатив.

Со временем жить в Париже он уже не мог – слишком многим тут задолжал. А потому, попав в тюрьму за избиение полицейского, Савин сбежал и укатил путешествовать по Европе.

Контрагент и скрипка Страдивари

«Всплыл» корнет Савин и во Владивостоке, осенью 1893 г. Здесь за пару месяцев ему под свои прожекты удалось выманить у местных предпринимателей немалые суммы.

Кроме того, он заключил фиктивный контракт с неким железнодорожным подрядчиком и приобрел полномочия «контрагента строителей Сибирской железной дороги», что очень пригодилось ему в Штатах.

«Небезызвестный горожанам Савин, бывший корнет и воспитанник Пажеского корпуса, герой громких уголовных процессов в Париже, Лондоне и Берлине, теперь напоминает о своем существовании из Сан-Франциско, – писала владивостокская пресса. – В этом огромном городе он нашел людей, которые оказались не прочь поживиться за счет «контрагента строителей Сибирской железной дороги», обильно снабдившего их фальшивыми чеками на владивостокское отделение банка».

Второй раз во Владивостоке Савин вновь появился уже через 30 лет.

«Не могу удержаться от рассказа об одном человеке, подвизавшемся во Владивостоке во времена власти японцев, – вспоминал один из видных большевиков Приморья. – Вместе с белой армией докатился до Владивостока некий корнет Савин, настоящее имя которого было, по утверждению, «граф Тулуз де Лотрек». Будучи уже немолод, он почему-то продолжал оставаться корнетом.

О нем писал еще Гиляровский, и он был известен тем, что сумел в свое время два дня пробыть на болгарском престоле, а также продать некоему заезжему иностранцу дом московского генерал-губернатора (ныне здание Моссовета).

Похождения корнета Савина в белогвардейско-японском Владивостоке были, конечно, попроще, но тоже довольно изобретательны. Так, он продал крупнейшему комиссионному магазину некую скрипку, выдав ее за скрипку Страдивари. Магазин скрипок на комиссию не брал, но корнет уговорил хозяина выставить ее в витрине с надписью «Скрипка Страдивариуса» и утверждал, что знатоки оторвут ее с руками. Цену за скрипку корнет назначил 15 тыс. иен.

Хозяин принял скрипку условно и выставил ее на витрине. В последующие два дня в магазин один за другим зашли два элегантно одетых посетителя, попросивших показать им скрипку и осведомлявшихся о цене. Первому из них хозяин назвал цену 18 тысяч иен, второму – глаза разгорелись! – 25 тысяч иен. Оба пробовали скрипку, выразили свое восхищение, дали задаток (первый – 2 тысячи, а второй – 3 тысячи иен) и просили оставить скрипку за ними.

А еще через день явился сам корнет Савин и озабоченно сказал:

– Обстоятельства складываются так, что я должен срочно уехать. Придется мне забрать скрипку. Сколько я должен вам за услуги? – И полез в карман.

– Я покупаю скрипку за вашу цену, – объявил хозяин магазина.

– Как вам будет угодно, – вежливо ответил корнет Савин, получил деньги и ушел. Разумеется, скрипка ничего общего со Страдивари не имела, и своих элегантных покупателей хозяин больше не видел».

Второе мошенничество уже совсем мелкое, однако по остроумию своему соперничает с выходками Остапа Бендера. Во Владивостоке в ту пору были две сапожные мастерские высшего класса, способные удовлетворить претензии самых богатых и франтоватых офицеров. Корнет Савин зашел в одну из них и заказал пару лакированных сапог по своему рисунку.

Затем он зашел в другую мастерскую и заказал точно такую же пару сапог. С обеими мастерскими он договорился, чтобы заказ был принесен к нему в гостиницу ровно через неделю, только первой мастерской указал время 10:00, а второй – 11:00. Он предупредил, чтобы сапоги были принесены без опозданий.

Все было сделано так, как потребовал заказчик. Ровно через неделю, в 10 часов, мастер принес ему сделанную в первой мастерской пару сапог. Корнет примерил сапоги и нашел, что левый сапог немного жмет.

– Поставьте его на ночь на колодку, – распорядился он, – а утром принесете.

Точь-в-точь такая же беседа произошла у него через час с мастером из второй мастерской. Только на этот раз «жал» правый сапог. Мастер ушел, унося его с собой, а Савин, соединив таким образом пару бесплатных сапог, обулся и покинул гостиницу».

Харбинские похождения

В 1916 г. в Харбине объявился высокий представительный старик с военной выправкой. Он явился к С. А. Макарову, директору громадного универсального магазина «Чурин», и предложил большую партию золотых часов по смехотворно низкой цене.

Он показал образец часов – золотых, с клеймом швейцарской фирмы Павла Буре, а также оплаченный счет, накладную на вагон и свидетельство страховой компании. Осведомившись, куда выгружать часы в случае согласия с ценой, гость попросил аванс. Макаров заказал две чашки чая и, вызвав мальчишку-посыльного, дал тому задание узнать на станции про эти вагоны.

Через три часа, когда Макаров и гость все еще вели переговоры, раздался телефонный звонок. Приказчик рассказал, что справлялся на товарной станции насчет вагона с золотыми часами, и начальник станции обозвал его дураком: вагоны стоят открытые на запасных путях, в них уголь, кирпич, камни. Что касается указанной в документах страховой компании, то она прекратила свое существование восемь лет назад.

Макаров выгнал представительного старика со словами: «Вон! Мыльных пузырей не покупаю. Я вам не американец!» А скоро в русской газете, издаваемой в Харбине, появилось объявление: «Соотечественники! Один тип, который продал Зимний дворец американскому миллионеру, осчастливил своим присутствием наш город. Предлагает вагон золотых часов. Остерегайтесь!»

Последний путь

А в октябре 1916-го газета «Дальний Восток» писала:

«В Харбине задержан известный международный аферист корнет Савин, де Тулуз-Лотрек, именующий себя французским графом, близко знакомым со всеми коронованными особами и министрами.

В последнее время Савин, осужденный за ряд авантюр и подлогов, находился на поселении в Нижнеудинске, откуда бежал и направился через Читу в Маньчжурию. В Харбине был установлен надзор за гостиницами. 6 октября в гостиницу «Гавай» явился господин и занял номер. Утром около гостиницы ему предложили последовать в участок. К чинам полиции задержанный обратился на английском языке и потребовал объяснения, на каком основании арестовали его, американского гражданина. Он был доставлен в сыскное отделение, где ему была предъявлена карточка «корнета Савина». Арестованный сознался, что он действительно корнет Савин».

При обыске у него был найден подложный паспорт на имя Шперлинга. 62-летний граф, как писал «Дальний Восток», был бодр и энергичен, ему нельзя дать более 40 лет.

В начале декабря 1916 г. газета опять вспомнила о корнете: «С последним этапом отправлен в Нижнеудинск задержанный в Харбине корнет Савин. Интересно, между прочим, что он предлагал заграничным изданиям купить у него мемуары за 1 000 000 рублей. Сделка не состоялась».

В конечном итоге Савин попал в тюрьму, откуда был освобожден Александром Керенским и направлен как «офицер конной армии» в Японию, где должен был сообщить якобы имеющийся секретный план Временного правительства для помощи в завершении войны с Германией.

Попав в Японию, обосновался в Осаке как представитель русско-японской фирмы «Такай и Ко», пытался склонить Японию начать военные действия на Дальнем Востоке, чтобы сломить большевистскую власть.

Через Иокогаму в 1918 г. перебрался в Шанхай, где и дожил свой бурный век. Здесь он, в совершенстве и без акцента владея пятью языками, ходил в порт, знакомился с моряками, водил их по злачным местам, рассказывая о себе трогательные истории: яхта затонула в бурю, обокрали китайцы…

Англичане, французы, немцы, итальянцы – все принимали его за земляка и подавали по мере возможности. В портовых кабаках за приведенных двух иностранцев ему наливали стакан водки…

Скончался Савин в Шанхае в нищете от цирроза печени в 1937 г.

Автор -Юрий Уфимцев

Адриан Волков "Дуэль Александра Пушкина с Жоржем Дантесом" (1869)

В Россию дуэли в привычном нам виде завезли при Петре I иностранцы, поступившие на русскую службу (различные поединки, а также кулачные бои проводились и раньше, но они не ставили целью убить или покалечить соперника, поэтому дуэлями их не назовешь).

Реакция императора на такую сомнительную западную «новинку» была жесткой. В 1702 году был издан специальный указ: «А если кто впредь, чрез сей Его Великого Государя Именной указ, учнет такие поединки заводить, или на те поединки кого вызывать, и ходить собою для какого-нибудь задора, и в таком поведении кому хоть малые раны учинятся; и тем людям, кто такие поединки учнет заводить или, на поединки вызвав, кого чем поранит, учинена будет смертная казнь без всякой милости». В «Артикуле воинском» 1715 года дуэли тоже упомянуты: «Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокого или низкого чина, прирождённый здешний или иноземец, хотя другой кто… отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах, или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнён, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлён, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить». Предполагалось что в случае конфликтов разбирать ситуацию должно было непосредственное руководство. Патент о поединках и начинании ссор гласил: «1. Все вышние и нижние офицеры от кавалерии и инфантерии и все войско обще имеют в неразорванной любви, миру и согласии пребыть, и друг другу по его достоинству и рангу респект, который они друг другу должны, отдавать и послушны быть. И ежели кто из подчиненных против своего вышнего каким-нибудь образом поступит, то оный по обстоятельству дел наказан будет. 2. Ежели кто, против Нашего чаяния и сего Нашего учреждения, хотя офицер, драгун или солдат (или кто-нибудь, кто в лагере или крепости обретается), друг с другом словами или делами в ссору войдут, то в том именное Наше соизволение и мнение есть, что обиженный того часа и без всякого замедления долженствует военному правосудию учиненные себе обиды объявить и в том сатисфакции искать, еже Мы всегда за действо невинного прошение примем. И, сверх сего, повелеваем военному суду обиженному таковую сатисфакцию учинить, како по состоянию учиненной обиды изобретено быть может; и, сверх сего, обидящего по состоянию дел, жестоко или заключением, отставлением из службы, вычетом жалованья, или на теле наказать, таковым образом: что ежели один другого бранными словами зацепит, оного шельмом или сему подобным назовет, таковой обидящий на несколько месяцев за арест посажен имеет быть, а потом у обиженного, на коленах стоя, прощения просить. Ежели офицер будет, то, сверх того, жалованья своего во время его заключения лишен будет". Далее следовали и другие пункты с описаниями всевозможных конфликтных ситуаций, но  наказания были схожи.

Илья Репин Дуэль

Часто ли казнили или вешали дуэлянтов на практике, достоверной информации нет, по крайней мере, нигде не встречаются упоминания о реально вынесенных приговорах. В 1835 году вступил в силу новый Свод законов Российской империи, и убийство на дуэли приравнивалось к обычному убийству, а оно каралось каторгой. На практике же офицера могли разжаловать в рядовые, перевести из гвардии в армию, отправить на Кавказ. В качестве примера можно привести одиозного графа Федора Толстого по кличке «Американец». В первый раз он участвовал в дуэли в 17 лет, и по неподтвержденной информации она привела к разжалованию в рядовые, однако если так и было, он очень быстро вновь стал офицером. Далее произошел известный случай, когда на спровоцированной им самим же дуэли, Толстой ранил офицера и сбежал от наказания, обманом став участников кругосветной экспедиции. Но и во время нее граф так измучил команду, что его высадили на Камчатке. Толстой самостоятельно добирался до Петербурга, у городской заставы был арестован, а затем отправлен в Нейшлотскую крепость. Перевод в провинциальный гарнизон, конечно, неприятен, но все же это не такая уж суровая кара по сравнению с каторгой. К тому же вскоре он убил на дуэлях еще двух человек. Сначала сослуживца, капитана Брунова, который был возмущен тем, что Толстой распускает слухи о его сестре, а затем прапорщика Нарышкин, который небезосновательно заподозрил Толстого в шулерстве. Граф был на несколько месяцев заключён в гауптвахту в Выборгской крепости, уволен из армии и сослан в свое имение в Калугу. После участия в войне 1812 года он снова смог восстановить свое прежнее положение. При этом, совершив неоднократные убийства, он оставался «рукопожатен», и многие ему даже симпатизировали.

К концу 19 века такие поединки практически легализовали. Были приняты «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде», утвержденным Александром III 13 мая 1894 года, суд общества офицеров получил право назначать поединок. Решение этого суда считалось обязательным для обоих офицеров, и избежать поединка можно было, только подав в отставку. Такая ситуация случилась в «Поединке» Куприна.

Что касается самих правил проведения дуэлей, то, так как явление это считалось незаконным, то и своих кодексов в России долгое время не было. Часто использовали французский Кодекс графа Шатовильяра (1836 год), затем Кодекс графа Верже (1879 год). Только в 1912 году появился Кодекс Дурасова, учитывавший российские реалии. У кодексов были общие черты. Главным правилом было то, что дуэли могли проводиться только среди равных, а под равными обычно подразумевалось то, что оба участника – дворяне. Дуэли между разночинцами считались глупостью, и за убийство дуэлянтов наказывали так же, как и обычных преступников. Подразумевалось, что дуэль – способ призвать оппонента к ответу за оскорбление или ущемление каких-либо прав, но при этом она не заменяла решения суда или иных государственных органов. Например, если одно «благородие» посчитало, что его несправедливо обделили при разделе имущества, он мог вызвать оппонента на поединок, но каков бы ни был результат, денег в его карманах больше бы не стало бы. Должник обычно не мог вызвать на дуэль кредитора, потому что это воспринималось бы как способ уклониться от возвращения долга. Считалось, что оскорбление мог нанести только равный. Разночинец не мог вызвать на дуэль дворянина, а в случае претензий имел право только подать на обидчика в суд. С другой стороны и дворянин не мог вызвать на дуэль разночинца, так как это было ниже его достоинства, а в случае конфликта нужно было опять же подать на обидчика в суд. Если речь шла об офицере, которому все же хотелось драться с не «благородием», то он обращался в суд общества офицеров, которое решало, является ли противник достойным. Правила были жестче, чем в Европе. Если во Франции стреляли с 30-35 шагов, то в России нередко с 10-12. Обязательными участниками были секунданты, которые отмеряли расстояние от общего барьера и осматривали пистолеты,  а также врач. Перед дуэлью секунданты должны были предложить соперникам примириться.

Дуэльные пистолеты

Со временем отношение к дуэлям в обществе стало меняться. В 18 веке и первой половине 19-го к ней относились как неизбежному злу и нравственному долгу дворянина. Пьер Безухов оскорблен и готов стреляться с Долоховым, прекрасно понимая, что сам и стрелять толком не умеет, а противник – отличный стрелок. Более того, с учетом морали того времени, Элен, открыто флиртующая с известным бретером, сама явно провоцирует эту дуэль. На лицо практически изощренное убийство, коварству которого позавидовали бы  антигерои из детективов Агаты Кристи. Онегин совершенно не желает стреляться с Ленским, но вынужден это делать.

Типичный пример дуэли Пушкинской эпохи – известная «четверная», произошедшая в 1817 году. Бравый кавалергард Василий Шереметьев жил с балериной Авдотьей Истоминой. Они поссорились, и балерина съехала на квартиру к подруге. Литератор Грибоедов, друживший с Шереметьевым, после случайной встречи пригласил ее в гости к их общему другому камер-юнкеру Завадскому, в квартире которого Грибоедов в тот момент жил. Легкомысленная балерина пробыла в гостях два дня. Когда Шереметьев об этом узнал, то, подстрекаемый бретером Якубовичем, вызвал Завадского на дуэль. Якубович и Грибоедов выступили секундантами и тоже собрались позже устроить поединок. Шереметьев стрелял первым и зацепил воротник Завадского, а тот попал сопернику в живот. Когда смертельно раненый Шереметьев упал и стал кататься по снегу, присутствовавший на дуэли другой известный бретер Каверин цинично спросил: «Что, Вася, репка?», намекая на «угощение». Якубович, тоже известный дуэлянт, вытащил пулю и протянул её Грибоедову со словами: «Это — для тебя». Вторая дуэль произошла в 1818 году в Тифлисе, где Якубович служил, а Грибоедов оказался проездом. Писатель был ранен в руку, и позже в Тегеране по этому ранению его растерзанное тело опознали после разгрома религиозными фанатиками русского посольства.

Еще одна громкая история – дуэль между Чернышевым и Нечаевым. В известных мемуарах Дмитрия Благово ситуация описана так: «В самый год кончины государя Александра Павловича был в Петербурге поединок, об котором шли тогда большие толки: государев флигель- адъютант Новосильцев дрался с Черновым и был убит. Он был единственный сын Екатерины Владимировны, урожденной графини Орловой... Сын Новосильцевой по имени Владимир был прекрасный молодой человек, которого мать любила и лелеяла, ожидая от него много хорошего, и он точно подавал ей великие надежды. Видный собою, красавец, очень умный и воспитанный как нельзя лучше, он попал во флигель-адъютанты к государю, не имея еще и двадцати лет. Мать была этим очень утешена, и так как он был богат и на хорошем счету при дворе, все ожидали, что он со временем сделает блестящую партию. Знатные маменьки, имевшие дочерей, ласкали его и с ним нянчились, да только он сам не сумел воспользоваться благоприятством своих обстоятельств. Познакомился он с какими-то Черновыми... У этих Черновых была дочь, особенно хороша собою, и молодому человеку очень приглянулась; он завлекся и, должно быть, зашел так далеко, что должен был обещаться на ней жениться. Стал он просить благословения у матери, та и слышать не хочет: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да еще вдобавок на Пахомовне никогда этому не бывать". Молодой человек возвратился в Петербург, объявил брату Пахомовны, Чернову, что мать его не дает согласия. Чернов вызвал его на дуэль... Для дуэли назначили место на одном из петербургских островов, и Новосильцев был убит. Когда несчастная мать получила это ужасное известие, она тотчас отправилась в Петербург, горько, может статься, упрекая себя в смерти сына. На месте том, где он умер, она пожелала выстроить церковь и, испросив на то позволение, выстроила. Тело молодого человека бальзамировали, а сердце, закупоренное в серебряном ковчеге, несчастная виновница сыновней смерти повезла с собою в карете в Москву». Далее печальный рассказ о судьбе бедной матери, и ни словом о том, что «какой-то» поручик Чернов тоже получил смертельное ранение. А также о том, что его похороны привлекли огромное количество сочувствующих, потому что для многих стали символом социальной несправедливости. Совершенно по-другому описывает ситуацию Кондратий Рылеев, родственник Константина Чернова: «Оба были юноши с небольшим 20-ти лет, но каждый из них был поставлен на двух, почти противоположных, ступенях общества. Новосильцев – потомок Орловых, по богатству, родству и связям принадлежал к высшей аристократии. Чернов, сын бедной помещицы Аграфены Ивановны Черновой, жившей вблизи села Рождествена в маленькой своей деревушке, принадлежал к разряду тех офицеров, которые, получив образование в кадетском корпусе, выходят в армию... Между тем у Аграфены Ивановны Черновой была дочь замечательной красоты. Не помню, по какому случаю Новосильцев познакомился с Аграфеной Ивановной, был поражен красотою ее дочери и после немногих недель знакомства решился просить ее руки... Получив согласие ее матери, Новосильцев обращался с девицей Черновой как с нареченной невестой, ездил с нею один в кабриолете по ближайшим окрестностям и в обращении с нею находился на той степени сближения, которая допускается только жениху с невестой. В порыве первых дней любви и очарования он забыл, что у него есть мать, строгая Екатерина Владимировна, кавалерственная дама, рожденная графиня Орлова, без согласия которой он не мог и думать о женитьбе. Скоро, однако ж, он опомнился, написал к матери и, как можно было ожидать, получил решительный отказ и строгое приказание немедленно прекратить всякие сношения с невестой и семейством». Далее жених то подтверждал желание жениться, то вновь уклонялся, история обрастала слухами и сплетнями. Есть версия, что к дуэли Чернышева подтолкнули знакомые, в ближайшем будущем декабристы. Условия выбраны были предельно жесткие, стрелялись с близкого расстояния, при котором попадания в цель гарантированы. Похороны Чернова вылились в политическую манифестацию. Сестра его через несколько лет вышла замуж, и следы ее теряются. Мать Новосильцева посвятила остаток жизни благотворительности.

Хотя Александр III дуэли фактически легализовал, романтическое отношение к ним давно прошло. Общественное мнение можно описать словами одного из секундантов в "Дуэли" Чехова: "Господа, мы не видим причинной связи между оскорблением и дуэлью. У обиды, какую мы иногда по слабости человеческой наносим друг другу, и у дуэли нет ничего общего. Вы люди университетские и образованные и, конечно, сами видите в дуэли одну только устарелую, пустую формальность и всякая штука. Мы так на нее и смотрим, иначе бы не поехали, так как не можем допустить, чтобы в нашем присутствии люди стреляли друг в друга и всё. — Шешковский вытер с лица пот и продолжал: — Покончите же, господа, ваше недоразумение, подайте друг другу руки и поедем домой пить мировую. Честное слово, господа!"

Самая известная дуэльная история 20 века – поединок между поэтами Валерием Брюсовым и Андреем Белым. Между литераторами были непростые отношения, которые усложнились еще сильнее в лучших дуэльных традициях из-за женщины. Нина Перовская, расставшись с Белым, начала проявлять симпатию к Брюсову. Брюсов начал отпускать колкости в адрес соперника, а затем прислал ему сложенное в виде стрелы посланье «Бальдеру Локи». Белый ответил стихотворением «Старинному врагу». Конфликт становился все острее, и Белый вызвал Брюсова на дуэль. К счастью и для них, и для любителей поэзии, поэты помирились. Позже Брюсов описал эту ситуацию в произведении «Огненный ангел».

Другой конфликт в литературной среде случился между поэтом Кузминым и неким Шваларсоном. Причина - снова женщина, правда, история вышла не романтичная. Поэт Вячеслав Иванов после смерти жены начал сожительствовать с падчерицей Верой Шваларсон, а когда та забеременела, хотел фиктивно выдать ее замуж за поэта Михаила Кузмина. Кузмин жениться не захотел, тем более что он был открытый гей и жениться не планировал вообще. Недовольный брат Веры в театре напал на Кузмина и дал ему пощечину. Многие ожидали последующую дуэль, но поэт нападавшего вызывать на поединок не стал, мотивируя это тем, что тот "кретин" и, в отличие от Кузмина, не дворянин. Разумное решение. Ну а Иванову пришлось самому ехать с Верой за границу и жениться на ней там (российские законы брак с падчерицей запрещали).

Часть информации взята тут:

Н. Марченко "Приметы милой старины Нравы и быт пушкинской эпохи"

А. В. Востриков «Книга о русской дуэли»

Д. Благово "Рассказы бабушки"

Согласно распространённой легенде, при выборе официального языка США в конце XVIII века немецкий уступил английскому всего один голос. Мы проверили, так ли это было
(Для ЛЛ — нет, неправда)

Контекст. Вот что можно прочитать на сайте школы иностранных языков Start2Talk: «Мало кто знает, что однажды немецкий чуть не стал официальным языком США. Континентальный конгресс, проводимый во время революции в Филадельфии, планировал принять новый язык, который помог бы полностью разорвать связи с Великобританией. В качестве возможных вариантов были предложены немецкий, французский и иврит. Но когда дело дошло до голосования, привычный английский все же победил, при этом перевес составил всего один голос!»
Схожая информация присутствует и на страницах других лингвистических порталов, а также в книге В. П. Фёдорова «ФРГ: 80-е годы. Очерки общественных нравов». Кое-где вообще говорится о том, что решающий голос за английский язык был подан немцем.

Начнём с того, что в США нет официального (или государственного) языка, хотя попытки провозгласить таковым английский периодически предпринимаются. Английский является общепринятым языком де-факто — на нём говорят около 78% жителей страны. Носители же немецкого составляют 0,38% населения, или чуть больше миллиона человек. Только в штате Северная Дакота этот язык является вторым по популярности, и то с результатом в скромные 1,39%.

Однако так было не всегда, и об этом говорят другие внушительные цифры: около 50 млн граждан США имеют немецкое происхождение — больше, чем у какой-либо другой этнической группы в стране. Немецкий в течение более чем двух столетий являлся вторым по распространённости языком в регионе, начиная с массовой эмиграции в штат Пенсильвания жителей немецкого Пфальца и вплоть до начала XX века. На нём говорили миллионы иммигрантов из Германии, Швейцарии, Австро-Венгрии и России, а также их потомки. Церкви, школы, газеты, заводы и фабрики — немецкий присутствовал везде. Ещё в 1751 году Бенджамин Франклин, наблюдавший за резким ростом числа выходцев из Германии, писал:

«Почему мы должны терпеть засилье пфальцских крестьян в наших поселениях? Почему они должны сбиваться вместе, насаждать свой язык и манеры, а наши вытеснять? Почему основанная англичанами колония Пенсильвания должна стать колонией чужаков, которых скоро станет так много, что они онемечат нас, вместо того чтобы мы их англизировали? Они никогда не примут нашего языка или обычаев, так же как они не могут принять наш внешний вид».

Ситуация изменилась со вступлением США в Первую мировую. Борьба потомков немецких иммигрантов за свой язык и культуру сошла на нет в тот момент, когда Германия стала врагом Соединённых Штатов. Это был, с одной стороны, беспрецедентный патриотический подъём и формирование общенационального американского сознания, с другой — боязнь быть обвинёнными в предательстве. В итоге этнические немцы начали массово менять свои фамилии на англоязычные (Шмидт на Смит и т. д.), из концертных программ исчезли произведения великих немецких композиторов, а преподавание соответствующего языка было запрещено как минимум в 14 штатах. Последней инициативе положил конец Верховный суд США, в 1923 году признавший все подобные реформы в образовании неконституционными. Тем не менее процесс ассимиляции было уже не остановить. Отрицательные герои в самых популярных фильмах заговорили с немецким акцентом, а довершила дело Вторая мировая война. Плакаты призывали не говорить на немецком, японском и итальянском языках, а главным творцом победы в глазах американцев стал потомок немецких эмигрантов, а ныне — стопроцентный американец Дуайт Эйзенхауэр:

Но вернёмся к положению немецкого языка в первые годы независимости страны. В основу истории, которую мы рассматриваем, судя по всему, лёг случай, произошедший в 1795 году.

20 марта 1794 года группа немецких переселенцев из штата Вирджиния подала в палату представителей США петицию с требованием публиковать федеральные законы не только на английском языке, но и на немецком. В ответ на это комитет палаты рекомендовал издать 3000 экземпляров сборника законов на немецком языке и распространить их среди тех граждан, которые не знают английского. И хотя комитет предварительно одобрил петицию, когда дело дошло до обсуждения среди конгрессменов, оказалось, что особой поддержки она не имеет. Дебаты затянулись, и в итоге 13 января 1795 года голосование состоялось уже с другой формулировкой: отложить ли рассмотрение этого вопроса на более поздний срок? Это предложение было отвергнуто при соотношении голосов 42:41. Месяц спустя вопрос был всё-таки рассмотрен снова. Во время дебатов член палаты представителей Томас Хартли из Пенсильвании заявил:

«Было бы желательно, чтобы немцы выучили английский, но если наша цель — предоставлять актуальную информацию, мы должны делать это на понятном языке. Немцы в возрасте не могут выучить наш язык за один день».

Томасу возразили, что валлийцы и шотландцы, веками не знавшие английского, тем не менее как-то жили в Великобритании. Таким образом проект публикации американских законов на немецком языке был отклонён.

Вот в этом месте нашей истории и возникает фигура немца «с решающим голосом за английский язык». Январское голосование о переносе заседания иногда называют «голосованием Мюленберга» по фамилии спикера палаты представителей, который, как утверждают источники, плохо говорил по-немецки, поскольку его семья успела ассимилироваться. Считается, что Мюленберг не принял участия в голосовании о переносе и даже заявил, что «чем быстрее немцы станут американцами, тем лучше». Скорее всего, голос Мюленберга не мог ни на что повлиять, поскольку даже в случае переноса достаточной поддержки (как показало последующее обсуждение) инициатива не имела. И главное, это было вовсе не голосование за официальный статус немецкого языка в стране. Почему вообще Фредерик Мюленберг попал в эту историю? Скорее всего, потому, что год спустя подал решающий голос за так называемый закон Джея — акт, установивший партнёрские отношения со вчерашним врагом, Великобританией, и вызвавший серьёзный кризис в политической верхушке США.

Фредерик Мюленберг, спикер Палаты представителей США (1793–1795)

Тем не менее прошло полвека, и немецкий юрист Франц фон Лёхер в своей книге «История и достижения немцев в Америке» обвинил Мюленберга в том, что он обрёк немецкий язык на статус языка меньшинства. Лёхер утверждал, что голосование проводилось не в палате представителей Конгресса США, а в палате представителей Пенсильвании (оба органа тогда заседали в столице страны Филадельфии), а темой голосования был выбор между немецким и английским в вопросе официального языка штата. Мюленберг, как писал Лёхер, в решающий момент проголосовал за английский язык. Несмотря на очевидные исторические несовпадения, работа фон Лёхера получила распространение и весьма способствовала становлению легенды о «предателе» Мюленберге.

Второе рождение легенда получила в 1930-е годы, когда нацисты постарались придать легитимность историческому мифу о «почти немецкой Америке». И только в 1982 году работники Конгресса смогли как следует разобраться в документах, восстановив ход далёких событий.

Таким образом, немецкий язык никогда не был близок к тому, чтобы стать официальным в Соединённых Штатах Америки.

Наш вердикт: неправда

Другие проверки

Мы в телеграмм, фейсбук, вк

Почитать по теме:

1. German as the Official Language of the United States

2. Here's A Good Book That Will Grab You

3. The Legendary English-Only Vote of 1795