Автор статьи @puz0 процитировал Оруэлла:

«Двухпенсовый подвес». Ночевка классом чуть повыше уличной. В двухпенсовом подвесе клиентов сажают на длинную лавку, натянув перед ними канат, который удерживает спящих, как поперечная жердь клонящейся трухлявой изгороди. В пять утра человек, насмешливо называемый камердинером, канат снимает. Сам я в подвесах не бывал, но Чумарь ночевал там часто и на вопрос, можно ли вообще спать в подобном положении, ответил, что не так худо, как слабаки про то трезвонят, – лучше уж, чем на голом полу.

Ему возражает @alexyum #comment_326262292 :

Это кадр из фильма 1978 года, в реальности такого не было. Миф пошел оруэлла, а тот наслушался басен знакомого пьянчуги и приукрасил. Причем сам он в глаза эти приюты не видел, их разделало более 100 лет. Так же нет ни одного пруфа до Оруэлла, ни фото, ни нарисовки в книге, ни описания, ничего. А было примерно так

Дальше в комментариях @puz0 с @alexyum поспорили насчет голословности заявлений друг друга, и это довольно забавно. Такое ощущение, что ни тот, ни другой не читали текст, который сами написали. Потому что описание Оруэлла из статьи @puz0 как раз прекрасно иллюстрируется картинкой, приведённой @alexyum, а фотографией (или кадром из фильма) - нет.

А у меня есть такое подозрение. Как раз двухпенсовая веревочная кровать описана в британской классике 1830-х годов:

- Сэм, что это за двухпенсовая веревка? - осведомился мистер Пикник.

- Двухпенсовая веревка, сэр, - ответил мистер Уэллер, - это попросту дешевая ночлежка, по два пенса за койку.

- Почему же постель называется - веревкой? - спросил мистер Пиквик.

- Да благословит бог вашу невинность, сэр, не в этом дело, - ответил Сэм. - Когда леди и джентльмены, которые содержат этот отель, только начинали дело. они делали постели на полу, но это, знаете ли, невыгодно, потому что ночлежники валялись полдня, вместо того чтобы скромно выспаться на два пенса. Ну, а теперь хозяева протягивают во всю длину комнаты две веревки, футов шесть одна от другой и фута три от пола, а постели делаются из полотнищ грубой материи, натянутых на веревки

- Вот как! - сказал мистер Пиквик. - Именно так! - подтвердил мистер Уэллер. - Выдумка отменная. Утром в шесть часов веревки с одного конца отвязывают, и ночлежники валятся все на пол. Ну, значит, сразу просыпаются, очень спокойно встают и убираются!

Перевод верен, в оригинале:

So now they has two ropes, ‘bout six foot apart, and three from the floor, which goes right down the room; and the beds are made of slips of coarse sacking, stretched across ‘em.’

Может быть, конечно, за сто лет между Диккенсом и Оруэллом, сохранив цену в два пенса, владельцы ночлежек повысили плотность, вовсе избавившись от кроватей.

Тут еще два непонятных момента. Почему-то везде этот тиражируемый фрагмент из Оруэлла приплетается к викторианской эпохе. Хотя если Оруэлл не соврал, дело было около 1930 года, а если это перепевы Диккенса, то под конец георгианской эпохи.

И второе. В 1949 году тот же Оруэлл опубликовал "1984", где прямо ничего не говорится, но вопросы, задаваемые героем самому себе, намекают на то, что спаньё сидя на лавке, опираясь на веревку, нормой всё же в 1930 году не было:

Он вынул из стола школьный учебник истории, одолженный у миссис Парсонс, и стал переписывать в дневник.

В прежнее время, до славной Революции, Лондон не был тем прекрасным городом, каким мы его знаем сегодня. Это был темный, грязный, мрачный город, и там почти все жили впроголодь, а сотни и тысячи бедняков ходили разутыми и не имели крыши над головой. Детям, твоим сверстникам, приходилось работать двенадцать часов в день на жестоких хозяев; если они работали медленно, их пороли кнутом, а питались они черствыми корками и водой. Но среди этой ужасной нищеты стояли большие красивые дома богачей, которым прислуживали иногда до тридцати слуг. Богачи назывались капиталистами. Это были толстые уродливые люди со злыми лицами — наподобие того, что изображен на следующей странице. Как видишь, на нем длинный черный пиджак, который назывался фраком, и странная шелковая шляпа в форме печной трубы — так называемый цилиндр. Это была форменная одежда капиталистов, и больше никто не смел ее носить. Капиталистам принадлежало все на свете, а остальные люди были их рабами. Им принадлежали вся земля, все дома, все фабрики и все деньги. Того, кто их ослушался, бросали в тюрьму или же выгоняли с работы, чтобы уморить голодом. Когда простой человек разговаривал с капиталистом, он должен был пресмыкаться, кланяться, снимать шапку и называть его «сэр». Самый главный капиталист именовался королем и…

Он знал этот список назубок. Будут епископы с батистовыми рукавами, судьи в мантиях, отороченных горностаем, позорный столб, колодки, топчак, девятихвостая плеть, банкет у лорд-мэра, обычай целовать туфлю у папы. Было еще так называемое право первой ночи, но в детском учебнике оно, наверно, не упомянуто. По этому закону капиталист имел право спать с любой работницей своей фабрики.

Как узнать, сколько тут лжи? Может быть, и вправду средний человек живет сейчас лучше, чем до революции. Единственное свидетельство против — безмолвный протест у тебя в потрохах, инстинктивное ощущение, что условия твоей жизни невыносимы, что некогда они наверное были другими. Ему пришло в голову, что самое характерное в нынешней жизни — не жестокость ее и не шаткость, а просто убожество, тусклость, апатия. Оглянешься вокруг — и не увидишь ничего похожего ни на ложь, льющуюся из телекранов, ни на те идеалы, к которым стремятся партия. Даже у партийца большая часть жизни проходит вне политики: корпишь на нудной службе, бьешься за место в вагоне метро, штопаешь дырявый носок, клянчишь сахариновую таблетку, заканчиваешь окурок. Партийный идеал — это нечто исполинское, грозное, сверкающее: мир стали и бетона, чудовищных машин и жуткого оружия, страна воинов и фанатиков, которые шагают в едином строю, думают одну мысль, кричат один лозунг, неустанно трудятся, сражаются, торжествуют, карают — триста миллионов человек — и все на одно лицо. В жизни же — города-трущобы, где снуют несытые люди в худых башмаках, ветхие дома девятнадцатого века, где всегда пахнет капустой и нужником. Перед ним возникло видение Лондона — громадный город развалин, город миллиона мусорных ящиков, — и на него наложился образ миссис Парсонс, женщины с морщинистым лицом и жидкими волосами, безнадежно ковыряющей засоренную канализационную трубу.

Лирическое отступление на поиски балабола

На секундочку отвлечёмся и словим на пи…, на лжи редакторов нашей дорогой русскоязычной  Википедии, которая утверждает, что:

Поразительным образом, чисто на интуиции, Оруэлл угадал двух настоящих советских агентов: Питера Смоллетта и Тома Дриберга

Давайте разбираться.

Про Смоллетта я уже говорил:

Позже Смоллетт был объявлен советским агентом (Что важно, произошло это в 1949 году, когда один борец с тоталитаризмом включил его в список тех, кто, "по его мнению, являются криптокоммунистами, попутчиками или склонны к этому, и им не следует доверять как пропагандистам", в этом же году он представил список Департаменту информационных исследований в и обозначил Смоллетта характеристикой: "почти наверняка какой-то агент" и "очень скользкий человек". Причиной этому стало то, что  он был тем государственным служащим, по совету которого лондонский издатель Джонатан Кейп отклонил "Скотный двор" Оруэлла как нездорово антисоветский текст". Автором этого списка был – Оруэлл. Каких-либо сведений подтверждающих что Смоллетт был агентом СССР, а не то что перед нами «охота на ведьм» - я не нашёл, если они есть у вас – милости прошу поделится).

Сведений об завербованности Смоллетта я так и не нашёл.

Добавлю к этому лишь то, что все ссылаются на «Архив Митрохина», только проверить его нельзя. Оригинальные рукописи всё ещё числятся в статусе засекреченных. Эти рукописи были вывезены из России в Великобританию в 1992 году, туда же переехал и сам Митрохин с семьёй. Публикуют их британцы, но только редактированные версии, а значит написано там может быть что угодно (эти документы содержат только рукописные заметки Митрохина, а оригиналы документов или их фотокопии никогда не предоставлялись для анализа этих заметок).

А вот Том Дриберг, это уже что-то с чем-то, про него на этой же Википедии есть статья. Открываем:

«В течение 20 лет состоял в Коммунистической партии Великобритании… Никогда не занимал министерских постов, но был одним из наиболее влиятельных деятелей Лейбористской партии. В течение многих лет был популярной и влиятельной фигурой в левой политике… В 1974 году ушёл на пенсию, после чего получил пожизненное пэрство…»

Ну видимо, не разобрались тогда, Оруэлл сказал, что это коммунист, но до самой его пенсии никто не доказал. Но потом-то точно оказалось что это клятый коммуняка? Ведь так?

«После смерти Дриберга, в СМИ появлялись сообщения о том, что он был агентом MI5, КГБ, или обеих спецслужб.»

После смерти… в СМИ… то ли одной, то ли сразу двух спецслужб.

А знает основную причину подозревать его в том, что он завербованный КГБ? А он в написанной им биографии Гая Бёрджесса, который действительно был агентом, которого вывезли в Москву, показал его в недостаточно негативном свете. И понеслось, то оказывается он коммунист, то MI5 завербовало его для слежки против коммунистов, то СССР шантажировали его, тем что он гей, чтобы заставить работать на себя. А по итогу никаких фактов и одни домыслы.

Но самое смешное не это, а то, что Оруэлл написал про него:

The Labour MP Tom Driberg—“Usually named as ‘crypto,’ but in my opinion NOT reliably pro-CP

«Член парламента от лейбористской партии Том Дриберг, которого “обычно называют ”тайным агентом", но, на мой взгляд, вряд ли можно назвать сторонником Коммунистической партии»

Вот это предсказание, Оруэлл упоминает человека, которого принято считать прокоммунистическим и говорит, что вряд ли он такой, потом бабка надвое сказала, что он действительно завербованный, и на русской Википедии пишут, что Оруэлл интуитивно угадал, что это криптокоммунист.

Вернёмся к списку.  В блокноте были колонки с именами, комментариями и различными пометками. Журналист Джеффри Уиткрофт счёл замечания Оруэлла «проницательными, а иногда даже великодушными» (Запомним это.) и добавил, что «Д. Н. Притт описывается как «почти наверняка подпольный» коммунист, но также как «хороший член парламента (т. е. на местном уровне). Очень способный и смелый». (Ни разу не противоречие. Или он на  местном уровне не сможет распространять миазмы коммунизма)

Среди этих имен Оруэлл выбрал 38 и отправил их своей подруге Селии Кирван, сотруднице Департамента информационных исследований Министерства иностранных дел.

Один из биографов Оруэлла, Бернард Крик, считал, что в списке было 86 имён и что некоторые из них были написаны рукой Кестлера, который также сотрудничал с Международным отделом разведки в создании антикоммунистической пропаганды. Что это меняет? Абсолютно ничего.

Реакция

Ой, а что началось, когда все узнали об этом Списке. В 1998 году The Daily Telegraph использовала заголовок «Икона социализма, ставшая информатором».

Майкл Фут, бывший лидер Лейбористской партии и друг Оруэлла в 1930-х и 1940-х годах, был «потрясён» этим открытием.

Журналист и активист Норман Маккензи, который был в списке, отметил: «Люди, страдающие туберкулёзом, часто становятся очень странными к концу жизни. Я сторонник Оруэлла, я был согласен с ним по поводу Советского Союза, но, думаю, он немного тронулся».

Бернард Крик оправдал желание Оруэлла помочь послевоенному лейбористскому правительству. «Он сделал это, потому что считал Коммунистическую партию тоталитарной угрозой».

Журналист и писатель Александр Кокберн резко критиковал действия Оруэлла, назвав его записную книжку «списком стукачей».  Кокберн также сказал, что список показывает Оруэлла как фанатика: «Похоже, что поклонники Оруэлла, как левые, так и правые, в целом согласны с тем, что Оруэлл подозревал евреев, гомосексуалов и чернокожих».

Журналист Нил Ашерсон раскритиковал решение Оруэлла передать информацию в IRD, заявив, что «есть разница между решимостью разоблачить глупость сталинизма и масштабы чисток и тем, чтобы заниматься доносами на знакомых».

Журналист и активист Пол Фут сказал, что эти разоблачения не умалят репутации Оруэлла как великого писателя, отметив: «Я большой поклонник Оруэлла, но мы должны признать, что к концу жизни он занял позицию маккартиста».

Т.е. даже среди тех, кто положительно относился к Оруэллу, не то что не оценили, они были откровенно шокированы.

Лицемерие.

К слову вас ничего не смутило в прошлом блоке?

«Похоже, что поклонники Оруэлла, как левые, так и правые, в целом согласны с тем, что Оруэлл подозревал евреев, гомосексуалов и чернокожих».

Хм, а ещё я просил запомнить:

Журналист Джеффри Уиткрофт счёл замечания Оруэлла «проницательными, а иногда даже великодушными» (Запомним это.)

Что ж время копаться в лицемерии.

Вот так Список выглядит на англоязычной Википедии:

Ещё там есть такие выдержки:

Аналогично он выглядит на русской Википедии:

Ещё есть такая прекрасная мысль и плевать, что Бёрджеса Оруэлл не упоминал.

Есть также вот такие характеристики:

Вроде всё в каких-никаких рамках приличия, откуда такие фразы как:

«Похоже, что поклонники Оруэлла, как левые, так и правые, в целом согласны с тем, что Оруэлл подозревал евреев, гомосексуалов и чернокожих».

А давайте откроем опубликованные в открытом доступе выдержки из списка (Полный найти не удалось, но и этого достаточно)

Итак, кто у нас тут коммунист?

• Чаплин, потому что еврей. Это всё что он о нём написал: еврей? Работа: кино

• Нэнси Кунард – коммунист, потому что антифашист и антиимпериалист. Вероятно, только сентиментальный сочувствующий. Глупый. Есть деньги.

• Кроссман - член парламента (от Лейбористской партии) Ковентри. «Спасите Европу сейчас». Книги. «Нью Стейтсмен» [помогает в руководстве]. Политический карьерист. Сионист (кажется искренним в этом.) Слишком нечестен, чтобы быть откровенным попутиком.

• Дж. Коль - Экономист, автор многих книг.Только сочувствует, Диабетик. ?? (Зачем отмечать что кто-то диабетик?)

• Дэвис, Джозеф Э. - Ранее был послом в СССР. «Миссия в Москве» (и фильм на ту же тему.) очень глупый.

• Либлинг, А. Дж. - в New Yorker («Наша своенравная пресса»)

• ЗАМЕЧАНИЯ? (Ноль комментариев, просто взял и написал)

• О’Кейси, Шон … Очень глуп.

• Стивенбек, Джон Фальшивый писатель, псевдо-наивный.

И так можно прицепиться к каждому. Он просто записывает в список человека или без каких-либо оснований, просто потому что Ламброзо начитался и по чертам лица коммунистов вычислял, так хорошо если он называл кого-то попутчиком или криптокоммунистом, без комментариев, так как если комментарии есть, то это или оскорбления, или личные обиды, или антисемитские и расистские высказывания… ах да ещё подсчёты бухгалтерии.

Как итог, Оруэлл выдавил из себя список (Заметьте, он начала вести его сам ещё за много лет до этого, что само по себе не здорово), жидко обделался, так как спустя столько лет, даже если мы можем сказать, что некоторые из людей в списке действительно сочувствовали левым (Ещё бы там в списке левые, мать его, политики!), то ни одного «криптокоммуниста», завербованного или агента, он достоверно не вычислил. Попутно обгадил много людей, возможно повлиял на их карьеры (Чаплина, все помнят? А что на него во времена маккартизма были гонения? Я не утверждаю, что без списка их не было бы, но что они сыграли свою роль, утверждать могу.).

Что уже само по себе нехорошо, но поверх этого налетает первый слой лицемерия:

«Каждая линия серьезной работы, которую я написал с 1936 года, была сделана, прямо или косвенно, против тоталитаризма и за демократический социализм».

© Оруэлл «Почему я пишу»

Я против тоталитаризма и за демократический социализм, в том числе и за свободу мнений, а потому вот вам кляуза со всеми, проклятыми коммуняками, пусть государство устроит за ними слежку, это ведь ни разу не тоталитарно. Впрочем, это традиционный путь троцкиста – сдавать других левых в ЦРУ и MI5, прям как сам Лев Давидович завещал.

Сверху это лежит второй слой лицемерия, от лиц воспринимающих творчество и деятельность Оруэлла, которые говорят, что это «единственное пятно в жизни писателя , которого считали безупречным борцом с [тоталитарными] режимами» и вообще, это и не пятно, а так, пятнышко. Ведь когда в СССР пишут квадриллион доносов – это тоталитаризм, а когда главный антитоталитарист ведёт список неугодных и ненадёжных, который при первой возможности передаёт спецслужбам, да ещё и сам предлагает – это демократично.

А сверху ещё слой лицемерия, где на русскоязычной и англоязычной Википедии список приводится как безобидная череда фамилий и рода деятельности, а не как до**ки, в том числе по национальному признаку и личной неприязни.

Русская Википедия идёт ещё дальше и прямо врёт, что Оруэлл «интуитивно» почувствовал советских шпионов. И неважно, что одного из них он внёс в список из-за того, что он, во время войны, не позволил выйти в свет направленной против союзника пропаганде. (К слову, а как так вышло, что Оруэлл говорил о том, что хоть и задумывал «Скотный двор» как притчу о «преданной революции» и лишь во вторую очередь, как сатиру на СССР (И я с этим согласен), но даже британские цензоры посчитали что это «нездорово антисоветский текст»?). А его деятельность в качестве «криптокоммуниста» не доказана ничем, кроме списка самого Оруэлла и «Архива Митрохина» который в том числе западные историки поносят на чём свет стоит. А второго вообще приписали ко всем разведкам мира. При этом связанное с ними обоими третье лицо, которое действительно оказалось агентом, он наоборот охарактеризовал как лицо, которое скорее всего не «криптокоммунист», хотя все его называли таковым.

Но нет, гений Оруэлла, вычислил двух агентов.

А сверху, с этого многослойного капролита лицемерия, смотрит образ Старшего брата, который так ярко описывает Оруэлл, против которого призывает бороться  и к которому побежал как собачка, сдавать знакомых, незнакомых, левых, правых, евреев, чёрных – всех, кто ему чем-то не понравился. И люди, восхищающиеся образами Оруэлла и вторящие ему, что свобода — это сказать, что 2+2=4, орут, что Оруэлл, ни в чём не виноват, он не противоречит сам себе и вообще я тут вижу пять пальцев!

Итог.

Для меня есть два Оруэлла. Один – горящий своим делом романтик, который пишет отличные эссе и претерпевающий ради них огромные лишения, человек который за свои убеждения пошёл на фронт в дальнюю страну, который осуждал зверства собственной страны, при этом не отворачиваясь от неё и желая ей только лучшего, который гордился тем хорошим, что было в его стране.

Второй – лицемер, говорящий, что в вопросе не разбирался, но осуждает, пишущий слабые с художественной точки зрения произведения и вечно говорит, что это произведение оно не призвано обгадить только одну сторону, это не пропаганда, это притча о «преданной революции» / «роман-предупреждение», и вообще оно не против чего-то конкретного а против тоталитаризма вообще. И который вечно говоря, какой плохой «Старший брат», то есть государство, который порицает доносительство, «сфабрикованные дела» и «охоту на ведьм» из тех кто ему не нравится, на всякий случай, делает список этих самых ведьм и, на всякий случай, приносит его «Старшему брату», что бы он если что знал с кого начинать.

К несчастью, второй Оруэлл более популярен и почти полностью затмевает первого как в медийном пространстве так и в моём восприятии.

На этом серия посвящённая жизни и творчеству Оруэлла объявляется закрытой.

Однажды, оказавшись в районе пролов (пролетариев, не являющихся членами партии), где члену партии появляться, хоть и не запрещено, но нежелательно, он заходит в антикварную лавку Чаррингтона. Чаррингтон показывает ему комнату, свободную от следящих за всеми экранов. На обратном пути ему встречается Джулия. Смит понимает, что она следила за ним, и приходит в ужас. Он борется со страхом и желанием убить её.

Вскоре Джулия в министерстве передаёт ему записку, в которой признаётся в любви. У них завязывается роман, они регулярно устраивают свидания, а комната у Чаррингтона становится местом их встреч. Однако Уинстона не покидает мысль, что они уже покойники (свободные любовные отношения между мужчиной и женщиной, являющимися членами партии, запрещены). Они решаются на безумный поступок: идут к О'Брайену и просят принять их в подпольное Братство, хотя сами не уверены, что он в нём состоит. О'Брайен их принимает и даёт им книгу, написанную врагом государства Голдштейном.

Через некоторое время их арестовывают в комнатке у Чаррингтона, так как действия О'Брайена оказываются провокацией полиции мыслей. В Министерстве Любви Уинстона долго обрабатывают. Главным палачом, к удивлению Уинстона, оказывается О'Брайен. Поначалу Уинстон пытается бороться, но от постоянных физических и психических мучений он постепенно отрекается от себя, от своих взглядов, надеясь отречься от них разумом, но не душой. Он отрекается от всего, кроме своей любви к Джулии. Однако и эту любовь ломает О'Брайен, пытая Уинстона его главным страхом — крысами в комнате 101, заставляя отречься от любви. Уинстон предаёт её, думая, что предал лишь на словах, разумом, от страха.

Однако, будучи «излечён» от революционных настроений и на свободе, он, сидя в кафе и попивая джин, понимает, что в тот момент, когда отрёкся от неё разумом, отрёкся полностью. Он предал свою любовь. В это время по радио передают сообщение о победе войск Океании над армией Евразии, и Уинстон понимает, что теперь он полностью излечился. Теперь он действительно любит партию, любит Большого Брата.

В прошлой части, посвящённой «Скотному двору» я отметил одну рецензию, которую считаю целесообразным повторить здесь:

Прокомментировал я её следующим образом:

«На удивление точная цитата, с той точки зрения, что применяемые автором приёмы, в последствии будут один в один реализованы в «1984…».

В этот раз я добавлю сюда ещё одну рецензию, в которой я готов подписаться под каждым словом (Тот случай, когда натыкаешься на практически дословное изложение собственных мыслей в чужом тексте). (Считайте, что это рубрика для ЛЛ)

Итак, коль я согласен с автором этой рецензии, то давайте, используя его текст в качестве  основы, по пунктам разберём, что же не так с «1984» как с художественным произведением.

Для начала давайте разберёмся с вопросом плагиата.

Джордж Оруэлл
Рецензия на «МЫ» Е. И. Замятина

Как верно заметил автор рецензии, Оруэлл не скрывал, что был знаком с романом Замятина, более того он написал на него свою рецензию. Знаете, раз уж мы тут собрались можно попутно рассмотреть и её.

«Первое, что бросается в глаза при чтении «Мы», — факт, я думаю, до сих пор не замеченный, — что роман Олдоса Хаксли «О дивный новый мир», видимо, отчасти обязан своим появлением этой книге. Оба произведения рассказывают о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира, в обоих произведениях действие перенесено на шестьсот лет вперед. Атмосфера обеих книг схожа, и изображается, грубо говоря, один и тот же тип общества, хотя у Хаксли не так явно ощущается политический подтекст и заметнее влияние новейших биологических и психологических теорий.»

По этому отрывку складывается впечатление, что Оруэлл действительно читал «Мы», но не читал «О дивный новый мир», данные произведения, хоть имеют общие корни, а в некоторой доле можно допустить и то что Хаксли вдохновлялся работой Замятина, но различий там море, в том числе и в описанной Оруэллом «атмосфере» и «рационализации, механизации, бесчувственного мира»… В ОДНМ, то рационализированный и механизированный мир, ну долбёжка сомы и общество потребления – яркий признак рационализации и бесчувственности.

«В романе Замятина в двадцать шестом веке жители Утопии настолько утратили свою индивидуальность, что различаются по номерам. Живут они в стеклянных домах (это написано еще до изобретения телевидения), что позволяет политической полиции, именуемой «Хранители», без труда надзирать за ними. Все носят одинаковую униформу и обычно друг к другу обращаются либо как «нумер такой-то», либо «юнифа» (униформа). Питаются искусственной пищей и в час отдыха маршируют по четверо в ряд под звуки гимна Единого Государства, льющиеся из репродукторов. В положенный перерыв им позволено на час (известный как «сексуальный час») опустить шторы своих стеклянных жилищ. Брак, конечно, упразднен, но сексуальная жизнь не представляется вовсе уж беспорядочной. Для любовных утех каждый имеет нечто вроде чековой книжки с розовыми билетами, и партнер, с которым проведен один из назначенных сексчасов, подписывает корешок талона. Во главе Единого Государства стоит некто, именуемый Благодетелем, которого ежегодно переизбирают всем населением, как правило, единогласно. Руководящий принцип Государства состоит в том, что счастье и свобода несовместимы. Человек был счастлив в саду Эдема, но в безрассудстве своем потребовал свободы и был изгнан в пустыню. Ныне Единое Государство вновь даровало ему счастье, лишив свободы.

Итак, сходство с романом «О дивный новый мир» разительное.»

Туда же. И всё, больше интересного там ничего нет, ну да, ещё Оруэлл не сумел опознать предмет критики, но эту тему корректней рассматривать в эссе посвящённом «Мы».

Ну и да, год этой рецензии – 1986, сам Оруэлл говорил, то идеи о романе, продолжающем идею «Скотного двора» возникли у него ещё в 1943. В письме Глебу Струве от 17 февраля 1944 года Оруэлл писал:

«Вы меня заинтересовали романом „Мы“, о котором я раньше не слышал. Такого рода книги меня очень интересуют, и я даже делаю наброски для подобной книги, которую раньше или позже напишу»

© «The Collected Essays, journalism and letters of George Orwell», L., Secker & Warburg, 1968, том III, стр. 95

Таким образом, нельзя утверждать, что Оруэлл начал писать «1984» сразу после ознакомления с «Мы», но вдохновения от него он не отрицал. Вопрос в том, какова степень его вдохновения.

Тут я склонен согласиться, с английским критиком Исааком Дойчером, который в 1955 году обратил внимание, что Оруэлл «заимствовал идею, сюжет, главных героев, символику и всю атмосферу» замятинского «Мы»:

«Отсутствие оригинальности иллюстрируется тем фактом, что Оруэлл позаимствовал идею «1984», сюжет, главных героев, символы и всю атмосферу изложения у русского писателя, который остался практически неизвестным на Западе. Этот писатель — Евгений Замятин, а заглавие его книги, послужившей Оруэллу образцом, было «Мы». Как и «1984», «Мы» — это «антиутопия», кошмарное видение будущего, плач Кассандры. Вся работа Оруэлла — английская вариация на темы Замятина; и возможно, только тщательность английского подхода придает книге определенную оригинальность.»

«Предположение о заимствовании Оруэллом основных элементов «1984» у Замятина — не домысел критика, питающего слабость к выискиванию литературных влияний. Оруэлл знал роман Замятина и восхищался им. Он написал о романе эссе, которое появилось в левой социалистической газете «Трибьюн», где Оруэлл был тогда литературным редактором, 4 января 1946 года, сразу после публикации «Фермы животных», но до начала работы над «1984». Это эссе интересно не только как убедительное доказательство о происхождении «1984», предоставленное самим Оруэллом, но и как комментарий относительно идеи, лежащей в основе как романа «Мы», так и «1984».»

«Точно также Оруэлл позаимствовал у русского писателя и главный мотив сюжета. Вот как Оруэлл его определяет: «Несмотря на образование и бдительность Хранителей, многие из древних человеческих инстинктов никуда не делись». Главный герой Замятина «влюбляется (а это, конечно, преступление) в некую I-330» точно так же, как Уинстон Смит совершает преступление, влюбившись в Джулию. И у Замятина, и у Оруэлла любовная история перемешана с участием героя в «подпольном движении сопротивления». Повстанцы Замятина «не только замышляют низвержение Государства, но даже предаются при опущенных шторах таким порокам, как курение сигарет и употребление алкоголя»; Уинстон Смит и Джулия балуются «настоящим кофе с настоящим сахаром» в убежище над лавкой мистера Чаррингтона. В обоих романах преступление и заговор, естественно, раскрываются Хранителями или Полицией мыслей; в обоих герой «в конце концов спасается от последствий своего безрассудства».

Комбинация «лечения» и «пыток», которыми и у Замятина, и у Оруэлла бунтарей «освобождают» от атавистических импульсов, пока они не начинают любить Благодетеля или Старшего Брата, практически одинакова.»

Список таких заимствований можно долго продолжать: старый дом и старушка и квартира Чаррингтона с самим Чаррингтоном; трансформация от любви до ненависти, дневник. Не будет ошибкой сказать, что всю сюжетную конструкцию Оруэлл взял из «Мы». Он буквально вытащил скелет истории и нацепил на него своих героев и нарративы.

Нарратив и посыл

Какие нарративы? А всё те же нарративы троцкиста, который никогда не был в СССР и строит свои предположения о жизни в нём из рассказов таких же троцкистов, и сражающегося за всё хорошее против всего плохого.

И так же как и в «Скотном дворе» имеет место два слоя критики: против СССР и против «Преданной революции» вообще, тут тоже два слоя: критика СССР, хотя справедливости ради, ещё и родной Англии, а также Третьего Рейха, а, вместо критики «преданной революции» у нас тут критика «тоталитаризма».

Ещё раз вернёмся к Дойчеру (Вообще крайне рекомендую: Исаак Дейчер «1984»: мистицизм жестокости. Человек в 1954 году сумел то, что спустя столько лет, почему-то удаётся не всем: во-первых, прочитать «1984», во-вторых, прочитать его глазами!):

«Легко увидеть, какие именно черты партии в «1984» скорее высмеивают английскую партию лейбористов, чем советскую коммунистическую партию. Старший Брат и его сторонники не пытаются научить рабочий класс теории — оплошность, которую Оруэлл мог бы приписать сталинизму в самую последнюю очередь. Его пролы «живут растительной жизнью»: «тяжелая работа, мелкие перебранки, фильмы, азартные игры... заполняют их умственный кругозор». Как дрянные газеты и пропитанные сексом фильмы, так и азартные игры — новый опиум для народа — не относятся к сценам из русской жизни. Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет. Монстр, которого видел Оруэлл, как и любой кошмар, соткан из лиц, черт и форм всех сортов, знакомых и неизвестных. Талант Оруэлла и его оригинальность очевидны в его сатире на английскую жизнь. Но в популярности, которую завоевал «1984», этот аспект едва ли был замечен.»

Итак, у нас опять два слоя и опять с первым всё очевидно. Вот примеры советского тоталитаризма:

• Голдстейн – Троцкий-Бронштейн;

• Большой Брат и его культ – Сталин;

• Большая чистка и Ангсоц – самоочевидно;

• Новояз – присущие советскому государству сложные сокращения и аббревиатуры;

Вот примеры английского:

• Положение пролов - это жизнь рабочего Англии 19 века а не советского гражданина

• Министерство правды является очевидной карикатурой на лондонское министерство информации военных лет, где работал сам Оруэлл;

Общие:

• Талонная система;

• Ложь в газетах (Он видел это как со стороны советов в Каталонии, так и со стороны Англии во время Второй мировой войны);

„Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность. Я лично участвовал в «сражениях», в которых не было ни одного выстрела и о которых писали, как о героических кровопролитных битвах, и я был в настоящих боях, о которых пресса не сказала ни слова, словно их не было. Я видел бесстрашных солдат, ославленных газетами трусами и предателями, и трусов и предателей, воспетых ими, как герои. Вернувшись в Лондон, я увидел, как интеллектуалы строят на этой лжи мировоззренческие системы и эмоциональные отношения.“

© Джордж Оруэлл Джордж Оруэлл о гражданской войне в Испании (1936-1939 гг.)

• Разведчики, скауты, пионеры - называй как хочешь;

• Перемена врага – судя по всему аллюзия как на Тегеранскую и Ялтинскую конференцию, так и на советско-английские отношения вообще.

Повторим эти оскароносные моменты:

«Этот мерзкий убийца теперь на нашей стороне, а значит, чистки и всё прочее внезапно забыто», — пишет он в своём военном дневнике вскоре после нападения Германии. «Никогда не думал, что доживу до тех дней, когда мне доведётся говорить „Слава Товарищу Сталину!“, так ведь дожил!».

© Джордж Оруэлл в своем дневнике военного времени, 1941 г.

Что же касается общего антитоталитарного посыла… Тут его, в отличии от мотива «преданной революции» в «Скотном дворе», хотя бы замечают… иногда. Да и сложно не заметить, ведь автор и сам об этом кричал (хотя и кривил душой, в отношении критики коммунистов и лейбористов):

Мой роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за неё голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме. Я не убеждён, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убеждён (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убеждён также, что тоталитарная идея живёт в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца. Действие книги я поместил в Англию, чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду.

И ничего плохого в этом посыле, в общем-то нет, если забыть несколько фактов.

Во-первых, Оруэлл перегнул с гиперболой. Настолько тоталитарного государства, с настолько тупорогим населением нет и не может быть. Да, иногда случается такое, что государство залазит людям в постель, обманывает их, заставляет ходить строем, нарушает неприкосновенность частной жизни и личности и это ужасно, но это никогда не происходит просто так, ради самого факта тоталитаризма.

Так не бывает:

«Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от нее отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть».

Да и люди на это реагирую. Как-то… иногда с пониманием, иногда с негодованием, но выдать такой мир как у Оруэлла можно только, если человек воспринимает других людей, как тот скот из «Скотного двора», который не замечет, как их заповеди искажаются, и покорно следует воле тех, кто говорит, что их жизнь стала лучше, в то время как объективная реальность показывает обратное.

И тут я позволю себе отойти от сколько-нибудь объективного подхода и скажу, что у меня седалище полыхает как от подхода самого Оруэлла, который у меня, далеко не самого оптимистичного в плане ожиданий от людей и общества человека, вызывает ступор и вопрос: «Как можно настолько ненавидеть человечество и не верить в него?». Так и к вот таким людям:

Вы вообще читали «1984»? Вы заметили, что все, нет не так, ВСЕ ограничения не затрагивают пролов? Вы понимаете в чём суть новояза и его разница с технической терминологией, которую вы часто называете новоязом? А абсурдность многих положений романа?

Во-вторых, если в «Скотном дворе» текст Оруэлла лёгкий и даже в каком-то смысле элегантный, то тут…

Художественные приёмы и текст

Оруэллу не выдали талон на хороший текст, грамотные художественные приёмы и драматургию. По порядку:

Текст - несвязная шизофазия, где автор противоречит сам себе, и это не художественный приём или, во всяком случае, не только он. Главного героя, как будто мотает по параллельным вселенным, где в устройстве мира есть небольшие различия, но то что везде ад – остаётся неизменным. Даже в самом начале книги – Уинстон говорит, что за людьми всегда следят экраны, при этом у него есть ниша, в которой его не видно и никого, в том числе самого Уинстона не смущает, что когда он в неё заходит и что-то делает там несколько часов (Ещё раз, объект постоянного наблюдения в течении нескольких часов вне поля наблюдения), никто не бьёт тревогу, да его в первый же день должны были забрать в Министерство любви.

Далее герой показывается невероятно осторожным, но доверяется сначала Джулии, потом О’Брайену, просто так, потому что иначе сюжет не случится.

Помимо этого текст читать просто неприятно, так как чтобы нагнать «атмосферы», правда испорченной, Оруэлл напихал в текст кучу, лишних натуралистичных сцен рассказывающих о неприятных болезнях, омерзительных людях и прочих «прелестях», да так напихал, что пытки в финале уже не работают на читателя – он привык, тут и без пыток всё не радужно.

Теперь немного выдохнем, я отмечу, что есть люди, которым нравиться сюжет «1984», с точки зрения драматургии, сюжета, я понимаю за что он им нравится, но на меня это не работает, потому что с самого начала книги Оруэлл сделал всё, что бы Уинстон был для меня наиболее отвратительным персонажем, которому невозможно сопереживать (В двойне ироничным для меня это было в контексте того, что я знал, об изначальном названии книги: «Последний человек», что вероятно является отсылкой на роман «Последний человек» Мэри Шелли).

Итак, этот человек отличился:

1. представляет что он изобьёт девушку, с которой он не говорил, но которую он по своим загонам (желание переспать) недолюбливает, обстреляет стрелами, изнасилует и перережет глотку;

2. показывает двойные стандарты: ярый враг старшего брата и занят одной из наиболее важных для него отраслей – фальсификацией, при этом настоящей фальсификацией считает не свою рутинную работу, а какое-то фото, которое видел десять лет назад;  когда девушка кажется ему недоступной - она дура, с замороженным низом, которая напичкана пропагандой и которую он желал изнасиловать и убить, а когда она увидела его в месте где ему недолжно было находиться он хотел проломить ей череп булыжником и только страх не дал ему это сделать, но когда она передала ему записку с признанием - сразу же она стала столь прекрасной и умной, жаль правда, что даже в этих мыслях он представлял как он будет с ней сношаться и боялся что "это белое тело не достанется ему";

3. желая уничтожить мораль, которая без сомнения приходящая, но не из своих убеждений, а только из того, что партия эту мораль провозглашает. Ему нравится все порченное и грязное, потому что это противоречит партии, конструктивного в нем ничего нет - он как те слова из новояза - НеГолод, НеПартия;

4. вообще с детства главный герой - редкостный мудак, даже если он ребёнок, хотя на тот момент подросток - он мудак, который дрался с больной сестрой и матерью, требуя еды которой не было. При том, что ему и так доставалась большая часть;

5. он прямым текстом сказал, что готов использовать не только террористические методы, но и откровенно направленные против обывателей:

Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, растлевать детские умы, распространять наркотики, способствовать проституции, разносить венерические болезни — делать все, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?

— Да.

— Если, например, для наших целей потребуется плеснуть серной кислотой в лицо ребенку — вы готовы это сделать?

— Да.

И вот этому я должен сопереживать? Да он же моральный урод, инцел и высокомерный лицемер, который считает, что всё вокруг него говно, а он один стоит в белом пальто. Да вся его ненависть к партии (при том, что она в книге творит лютую дичь) проистекает из того, что он не наверху, он обиженка, которой не нравится, что его в песочницу не позвали. Как я могу ему сопереживать?

Как итог, с художественной точки зрения «1984» очень слаб. Он слаб с точки зрения техники писательского ремесла; сюжетный костяк, с большой долей вероятности, позаимствован из замятинского «Мы»; антисоветский нарратив, слаб так как автор не знаком непосредственно с предметом критики и смешивает в одну кучу всё: СССР, Англию, США, Германию; антитоталитарный посыл, ослабевает из-за излишней гиперболы, превращающей предупреждение в страшную, но нереалистичную сказку; и в довершении ко всему, главный герой просто отвратителен и сопереживать ему сложно.  

И это не говоря о проблемах самого мира (просто они связаны с оценкой «1984», как антиутопией), но если говорить кратко: хотите опирайтесь на теорию Колдриджа о «подавлении недоверия», хотите соглашайтесь с «вторичной верой на основе внутренней непротиворечивости реальности» Толкина. На мой взгляд Оруэлл не справился ни в рамках первого подхода ни в рамках второго… да наверное в рамках любого. Я не верю в этот мир и не могу в него поверить, так как мир противоречит себе на каждой новой строчке.

История сего произведения всем давно известна, но напомню синопси: Животные на ферме изгоняют владельца, грубияна и пьяницу, и пытаются устроить жизнь по-новому. Их вдохновляют утопические речи «майора», старого борова. Население фермы устраивает собрания и вырабатывает идеологию, воплощенную в «семи заповедях»:

• Тот, кто ходит на двух ногах — враг.

• Тот, кто ходит на четырёх (равно как и тот, у кого крылья) — друг.

• Животное не носит одежду.

• Животное не спит в кровати.

• Животное не пьёт спиртного.

• Животное не убьёт другое животное.

• Все животные равны.

Вскоре власть захватывает напористый боров по кличке Наполеон и устанавливает диктатуру. Со временем заповеди меняются:

• Четыре ноги хорошо, две ноги — лучше!

• Животное не спит в кровати под простынями.

• Животное не пьёт спиртного до бесчувствия.

• Животное не убьёт другое животное без причины.

А в итоге остаётся одна — «Все животные равны, но некоторые равнее других». «Равнее» других, конечно, свиньи из ближнего круга Наполеона. Проходят годы, и свиньи вступают в союз с людьми, от мечты о свободе и счастье ничего не остается, а животные наблюдающие за поселившимися в хозяйском доме свиньями уже не видят их отличий от людей.

Анализ

Вот мы и дошли до моего любимого. Давайте разбираться про что же это произведение и насколько оно хорошо.

Начну я пожалуй с уже ставшей традиционной рубрики: «А что там по рецензиям?».

Не будем удивляться тому, что человек открыл для себя первоисточник этой фразы. Скорее согласимся с утверждение об лёгкости текста, хотя с оценкой его как шедевра, вполне можно поспорить, как и с узнаваемостью прототипов. Впрочем об этом позже, как и о предпоследнем абзаце, в котором смешалось всё.

Заметим, что автор рецензии, не видит противоречий в своём тексте, называя финал, одновременно «неожиданным» и «предсказуемым», хотя я склоняюсь ко второй характеристике.

Но главная причина, почему я обратил внимание на этот отзыв – утверждение что «Скотный двор» антиутопия. Это политическая сатира, притча, аллегорическая повесть, что угодно, но не антиутопия. Подробней о том, почему это так, тут: Антиутопия мертва: Общие тезисы. Что иронично, оно не подпадает ни под те критерии которые выдвигал я, ни даже под те критерии, которые выдвигали оспариваемые мной авторы.

С данным комментарием я склонен согласиться в том плане, что это не только разговр про СССР, но как я уже отмечал, об этом позже, так как по своей сути, эта мысль будет основной и к ней нужно подвести доказательственную базу.

Этот комментарий, восновном представляет из себя поток сознания, но в нём подмечены важные различия между оригиналом и отдельными переводами, которые действительно играют на узнаваемость образов.

На удивление точная цитата, с той точки зрения, что применяемые автором приёмы, в последствии будут один в один реализованы в «1984», например изменение «заповедей», вот только, что-то мне подсказывает, что у людей память несколько лучше, чем у животных, а  потому на них это не должно работать также, впрочем это вам затравка на разговор об «1984».

Итак, давайте сразу закроем вопрос, относительно технической стороны вопроса – текст работы хорош, читается легко и без напряжения, да персонажи стереотипны, но ведь это притча и сказка, где через аллегории, нам демонстрируют целые слои общества. В общем, как к ремесленнику листа и чернил к Оруэллу вопросов нет.

Что касается наполнения, как мы видим, основная масса людей видит тут сатиру на СССР и социализм, узнаваемые образы, да и зная об отношении Оруэлла к стране советов, это кажется очевидным.

Тем более что сам Оруэлл писал в 1946 году:

«Of course I intended it primarily as a satire on the Russian revolution.»

© George Orwell: A Life in Letters (2013) C. 334

«Конечно, я задумывал это в первую очередь как сатиру на русскую революцию».

Пусть так, раз это очевидно, то и рассмотрим мы эту историю, в первую очередь с этой призмы и проведём все параллели (вариантов перевода имён столько, что я манал их всех искать, так что выбираю те, которые, как я помню были в том переводе что читал я).

Майор — старый хряк и идейный вдохновитель революции. Умер незадолго до восстания. Его череп животные после восстания выкапывают из могилы и водружают на кол. Одновременно представляет собой Карла Маркса (как основателя идеологии) Ленина (Хотя схожесть лишь в том, что ему соорудили своеобразный мавзолей).

Наполеон — агрессивный хряк, получивший безграничную власть на Скотном дворе после восстания. Он использует репрессии и репрессивный аппарат в лице девяти выращенных им собак для усиления личной власти и подавления инакомыслия, а также для изгнания своего главного соперника, Цицерона . После захвата единоличной власти начинает развиваться культ личности Наполеона. Ну конечно же это кровавый тиран Сталин.

Цицерон — хряк, один из лидеров восстания. Описанный с иронией, но и с несомненной симпатией, в отличие от Наполеона, Цицерон искренне верит в построение общества равных животных, призывает к скорейшей «всемирной анималистической революции» и благодаря своим ораторским и военным способностям пользуется широким доверием. На еженедельных собраниях неизменно спорит с Наполеоном по вопросам ведения хозяйства.  После того как к власти пришёл Наполеон был изгнан, а его планы и достижения присваиваются Наполеоном. Персонаж основан на революционере Л. Д. Троцком и частично на В. И. Ленине. Недовольные переворотом и уходом от коллегиальности управления фермой поросята олицетворяют Троцкистов.

Деловой — ответственный за официальные выступления поросёнок. Умелый пропагандист и агитатор. Постоянно восхваляя Наполеона и его «мудрейшие» действия. Собирательный образ сторонников Сталина.

Боец — работящий конь; самый трудолюбивый житель Скотного двора, тяжело работающий и при мистере Джонсе, и после восстания, и при Наполеоне. Наивность Бойца мешает ему осознать свою эксплуатацию остальными существами. Во многом благодаря Бойцу животным удаётся довести строительство мельницы до завершающего этапа, однако стройка окончательно подрывает его силы. Наполеон обещает доверчивому работнику вылечить его в госпитале, однако на деле продаёт своего верного последователя на бойню-мыловарню, а вырученные деньги пропивает вместе с остальными свиньями, купив на них виски. Персонаж олицетворяет стахановское движение.

Молли — праздная лошадь, больше всего на свете любящая ленточки, символизирующие роскошь. Вскоре после восстания Молли, не сумев приспособиться к новым порядкам, убегает со Скотного двора и поступает в услужение владельцу соседней фермы, после чего любые упоминания о ней оказываются под запретом. Персонаж олицетворяет эмигрантов из России после свержения царя.

Моисей — старый ручной ворон, и при этом самый старый житель Скотного двора. Любимец мистера Джонса. Животные ненавидят его, потому что он ничего не делает и много болтает. Он проповедует о Леденцовой горе — Рае, в который попадают животные после смерти. Свиньи протестуют против этих верований, и после восстания Моисей покидает ферму, однако через некоторое время возвращается. При этом свиньи почему-то не причиняют ему вреда. Олицетворяет религию и духовенство.

Бенджамин — старый осёл, скептически относящийся ко всему происходящему, в том числе к революции, но не склонный прямо высказывать своё мнение. В отличие от других животных, он хорошо умел читать, и должен был замечать переписывание семи заповедей на стене. Но при просьбе других животных прочитать их он старался всячески отделаться от этой задачи. Из всех жителей Скотного двора только он трезво оценил ситуацию и понял, что Бойца отправили не в больницу, а на живодёрню. Олицетворяет интеллигенцию.

Овцы — часть населения со слабыми умственными способностями, не способная критически рассматривать события на ферме.

Собаки — стражи революции. Олицетворяют силовой аппарат.

Мистер Джонс— хозяин фермы, символизирующий «старый порядок». Его прототипы — Николай II и Керенский.

Мистер Фредерик (Mr. Frederick, в других переводах Фридрих, Питер) — жестокий и агрессивный владелец соседней фермы Пинчфилд. Тщетно пытался захватить Скотный Двор. Почему-то многие утверждают, что это литерали, Гитлер, а «Битва при мельнице» - «Сталинградская битва», хотя мне кажется очевидным, что Фредерик и его люди – олицетворяют интервенцию, хотя, «Битва при мельнице»  мало похожа на конец интервенции, как итог, можно сказать, что образ тут опять сдвоенный.

Мистер Пилкингтон — добродушный фермер с барскими замашками, хозяин фермы Плутней. В конце приезжает в гости к свиньям и играет с ними в карты. Вероятно Черчилль.

По событиям всё тоже очевидно.

Восстание животных против фермера Джонса — это аналогия Оруэлла с Октябрьской революцией 1917 года.

Попытки животных построить ветряную мельницу напоминают, как ГОЭЛРО, так и индустриализацию, так и различные пятилетние планы, да и в целом попытку построить социализм.

В седьмой главе, когда животные признаются в несуществующих преступлениях и их убивают, Оруэлл прямо намекает на чистки, признания и Показательные процессы конца 1930-х годов.

Завершение книги, в которой свиньи и люди находятся в своего рода сближении, отразило взгляд Оруэлла на Тегеранскую конференцию.

Таким образом перед нами очевидная, антисоциалистическая агитка, полностью отражающая взгляды автора на социализм. Или нет?

Оруэлл признавал, что: «Отрицать социализм из-за недостойного поведения людей, называющих себя социалистами, так же абсурдно, как не ездить по железной дороге из-за нехороших кондукторов».

Более того, я вас обманул, когда приводил цитату Оруэлла от 1946 года. Полностью она выглядит так:  

«Of course I intended it primarily as a satire on the Russian revolution. But I did mean it to have a wider application in so much that I meant that that kind of revolution (violent conspiratorial revolution, led by unconsciously power-hungry people) can only lead to a change of masters.  I meant the moral to be that revolutions only effect a radical improvement when the masses are alert and know how to chuck out their leaders as soon as the latter have done their job»

© George Orwell: A Life in Letters (2013) C. 334

«Конечно, я задумывал это в первую очередь как сатиру на русскую революцию. Но я думал, что это будет иметь более широкое применение, поскольку я имел в виду, что такого рода революция (насильственная заговорщическая революция, возглавляемая неосознанно жаждущими власти людьми) может привести только к смене хозяев. Я имел в виду, что мораль заключается в том, что революции приводят к радикальным улучшениям только тогда, когда массы бдительны и знают, как избавиться от своих лидеров, как только последние выполнят свою работу».

Да, Оруэлл аллегорически описывал события развернувшиеся в России с периода 1917 по, приблизительно, 1945 год, да он дал этим произведением оружие в руки противников социализма во всех его формах и проявлениях, но этого ли он хотел?

Напомним, что даже если, назвать Оруэлла, напрямую троцкистом, нельзя, то можно назвать лицом, сильно аффилированным с троцкистским движением, для которого, проблема СССР была не в социализме, как таковом, а в том, что с их точки зрения, СССР представляло из себя «деформированное советское государство». Проблема не в идеи, а в реализации (Что за этим стоит – искренняя уверенность, или личная вражда – вопрос десятый). И потому Оруэлл описал здесь не конкретные события в СССР, а опираясь на них, описал сценарий «предательства революции».

„С 1930 года я не видел почти никаких признаков того, то СССР движется к социализму в истинном смысле этого слова. Напротив, по всем приметам он превращался в иерархическое общество, где у правителей так же мало оснований отказаться от власти, как у любого другого правящего класса.“ —  Джордж Оруэлл из предисловия к украинскому переводу «Скотного Двора».

Ещё больше уверенности в отношении данного похода возникает, если освежить в голове тот факт, что в СССР Оруэлл, не был, а значит получал информацию о стране от иммигрантов из неё (Что-то мне подсказывает, что сторонников строя, там не было, да и людей, старающихся смотреть объективно, на фоне противников, также).

Как итог, наиболее объективным подходом для анализа «Скотного двора», мне видится: Оруэлл, никогда не бывший в Советской России, но сложивший о ней негативное отношение, на фоне своего опыта общения с ПОУМ в Испании, сторонниками Троцкого (который к слову также был не белым и пушистым), а также просто иммигрантов из России, видит в истории сталинского СССР пример предательства революции и создаёт аллегоричную притчу, демонстрирующую, как предаются идеалы, за которые изначально выступали, а также то как народные массы, в случае если они не держат руку на пульсе, даже не заметят ка кони обратно закабаляются.

Именно поэтому образы узнаваемы, но именно поэтому же не верно говорить, что речь здесь про СССР. Нет, тут описана и Октябрьская революция и Великая французская революция и любая другая революция. Майор это и Маркс и Жан-Жак Руссо и любой другой идеолог, Наполеон, это и Сталин (в глазах Оруэлла и противников Сталина) и сам Наполеон, простите за тавтологию, битва при мельнице – любая интервенция.

Изменит ли это тот факт, что те кто захочет увидит в «Скотном дворе» исключительно СССР, причём даже не его критику со стороны других левых, а просто обливание его помоями? Вряд ли.