Улица Молодежная с жилыми кварталами 4-го микрорайона Новополоцка, Белоруссия, 1982 год
ИСТОЧНИК - здесь собрали лучшие фотоснимки времён СССР.
ИСТОЧНИК - здесь собрали лучшие фотоснимки времён СССР.
Служили со мной белорусы. Их было много, но ни одного из Минска. Отличные ребята, спокойные, доброжелательные, не отлынивали ни от чего. Если мне приказывали набрать бойцов для каких-либо работ, я только их и брал с собой, знал, что проблем не будет, всё сделают как надо.
А в госпитале лежал как-то, был один из Минска, вот то был настоящий падонак. Всё время избегал работы, издевался над молодыми, подрался с ним два раза за три недели, общий счёт 1:1. Я почему-то решил, что все минчане такие, типа столица же.
Скорее всего, ошибаюсь, так что извините, если кого обидел. Так то он из мажоров был, вообще не знаю, как он в армию попал, может, достал папика.
И немного на современную повесточку, куда без этого, раз уж сподвигся на написание поста.
В 88-м году мои сослуживцы были со всего Союза. Все были как одна семья. И лишь литовцы и львовяне жили сами по себе, сколотив своего рода сообщество. Литовцы говорили, что плохо знают русский. Хотя у нас была высокотехнологичная часть, и без знания русского они бы просто не смогли освоить электронику. Между собой общались на русском. Парни из Ворошиловграда и Жданова были в общей компании.
Фото иллюстративное, не люблю посты без фото.
Слегка заросшая травой просёлочная дорога, извиваясь по полю, как лента на ветру, уводит меня с асфальта шоссе. Трактор цвета неба медленно ползёт по полю почти параллельно со мной, поднимая прицепленной сзади то ли бороной, то ли сеялкой, клубы пыли, в которые то и дело ныряют кружащие вокруг птицы. Там, за холмом, на опушке леса, в старой белорусской деревушке, от которой осталось всего с десяток домов… Такие места рисовало мне воображение, когда я планировал очередную поездку в Беларусь. Но вышло всё немного по-другому.
Каждый раз приезжать в новое место, всякий раз ехать другой дорогой, избегать сборищ туристов – таково моё кредо в путешествиях, но в этот раз я от него отступил. Во время прошлогодней поездки по Белоруссии я приехал к Мирскому замку просто чтобы поставить галочку – я здесь был: короткая остановка, традиционное фото мотоцикла на фоне достопримечательности, и дальше в путь. Но что-то зацепило меня в этом месте, постоянно напоминало мне о нём, и вот я паркую мотоцикл на дворе усадьбы с потрясающим видом на замок. А завтра с утра мы с друзьями проведём в этом замке почти четыре часа; будет и экскурсия, будет и музей, всё как у настоящих туристов. А ещё я, как мальчишка, буду лазить и вверх и вниз по узким лестницам замковых башен, восторгаясь открывающимися через бойницы видами. Восхитительное место.
Уходя за горизонт, дорога петляет по холмам, то огибая их у подножия, то перебираясь через вершины. По сторонам мелькают то небольшие хозяйские дворы, то перелески, то какие-то сельскохозяйственные постройки неизвестного мне назначения. На очередном подъёме я привычно сбрасываю передачу, слегка добавляю газ и, поднявшись на самый верх… перестаю дышать. От открывшегося пейзажа перехватило дух, руки и ноги сами остановили мотоцикл прямо посреди дороги, я слез с него, вошёл в поле и только теперь глубоко вдохнул. Это именно тот вид, который я искал, ради которого провёл в дороге несколько дней. Пробивающееся через облака солнце ярко раскрасило простирающиеся до самого горизонта поля, которые переливаясь множеством оттенков жёлтого и зелёного, перемежаются между собой. Ни машин, ни людей, лишь уходящая вдаль дорога, шум птиц, и принесённый ветром аромат полей.
Скрипя подвеской и поднимая клубы пыли из-за пригорка появился уазик председателя, который явно направляется в мою сторону. Так написал бы я в советское время, а сейчас, конечно, это был уже не уазик, а современный внедорожник, и сидящий за рулём мужчина был вовсе не председателем колхоза, а владельцем местного ОАО, но сути это не изменило.
– Красиво? – спросил человек из окна автомобиля.
– Нет слов! – промычал я, разводя руки в стороны.
– Приятно встретить русского человека.
– Почему вы решили, что я русский?
– Да потому, что только настоящий русский человек может восхищаться тем, как растёт хлеб…
Потом были обычные вопросы о том, откуда я приехал, куда дальше держу свой путь, не боязно ли путешествовать одному, но я отвечал уже на автомате. Мои мысли были заняты другим, я был потрясён простотой и красотой его логики.
Он стоял у обочины и что-то высматривал в придорожной траве. Я езжу не быстро, так было и в этот раз, и за крутым поворотом я заметил его первым. Он поднял голову и, повернув её в мою сторону, застыл в нерешительности. Затем прыгнул прямо на меня, расправил крылья и сделав два широких взмаха почти вертикально поднялся вверх, едва не зацепив ногами мой шлем. Не знаю, кто из нас испугался больше, но я остановился на обочине перевести дух, а он сел в своё гнездо, чтобы глазеть на меня сверху вниз, пользуясь своей недосягаемостью. У нас их совсем нет, а здесь аисты на каждом столбе. И очень занятно видеть, что вдоль дороги убрали старые телеграфные столбы, но оставили те из них, на которых есть гнёзда.
Все знают про Хатынь, но не многие слышали про Шунёвку и Дальву. Сворачиваю с шоссе, пять километров дорога петляет по сосновому лесу и выходит в поле; асфальт заканчивается у мемориала и дальше дорога грунтовкой снова уходит в лес. Я здесь один. Слезаю с мотоцикла, снимаю шлем, делаю глоток воды. Я знаю, что здесь произошло, но все равно вчитываюсь в слова на камне. Даты, фамилии, имена… Тишину нарушает звук мотора появившегося из леса автомобиля, который останавливается в нескольких метрах от меня и выключает двигатель.
– Откуда приехал? – опустив стекло интересуется мужик по возрасту немногим старше меня.
– Из Ленинграда. – я всегда отвечаю так своим ровесникам или людям старшего поколения, оставляя Питер для молодёжи.
– Привет из Калининграда! – улыбается он. – А я здесь вырос в соседней деревне, вот, к родителям ездил.
Потом он рассказал мне историю этих мест со слов своей бабушки: как услышав стрельбу в соседней деревне, все убежали в лес, а увидев пожарище – не выходили из леса ещё много дней. Как потом хоронили. Рассказал, как мальчишкой он бегал смотреть на строительство мемориала, как обливалась кровью его душа, когда в 90-х мародёры ободрали с плит весь металл.
Какой я запомню Беларусь в этот раз? Запомню огромную колонну мотоциклов, в которой вместе с другими ехал по Бресту. Запомню широкие улицы Минска, в котором воскресным вечером совсем нет пробок. Запомню названия множества городов, каждый из которых на въезде хвастается годом своего основания. Запомню не покидающие здесь ощущения с одной стороны тёплого советского детства, а с другой – европейской современности. Запомню красоту природы, доброту и трудолюбие людей. Запомню чувство покоя и умиротворения, которое не покидало меня всё время. И обязательно вернусь, может быть даже этой осенью.
Серёжа Сэ
Май 2019
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Знайшоў у шафе цікавую кнігу. Вырашыў падзяліцца. 1995 год. Я быў у пятым класе. Магчыма каму-небудзь спадабаецца, а ў кагосьці выклікае цёплыя ўспаміны.
Сегодня в нашей стране отмечается День военной контрразведки. Поздравляю всех сопричастных с благодарностью ко всем героям этой службы.
Предлагаю вашему вниманию сюжет о спецоперации советской контрразведки под названием "Березино", проводившейся с августа 1944 по май 1945 г. на территории Белоруссии. Своими воспоминаниями делится генерал-лейтенант КГБ СССР Павел Анатольевич Судоплатов.
Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России», www.youtube.com/c/gtrftv
Однажды, перемещаясь по Беларуси, около Лиозно, я оказалась в лагере ребят, которые находят, раскапывают и занимаются перезахоронением бойцов Великой Отечественной Войны. Мне разрешили походить с металлоискателем по полю и я нашла место, где стоял какой-то немец. Самого немца там не оказалось, зато были выкопаны его пулемётная лента, кружка, полсковороды и еще какой-то скарб. Вечером ребята пили водку и рассказывали истории о своих поисковых приключениях и находках. Ну а я водку не пью, я их с интересом послушала и пошла спать к себе в палатку, чтобы наутро отправиться дальше, в дорогу.
Название места Лиозно казалось мне знакомым. Потом я вспомнила, что в школьное время читала письма людей, прошедших через ВОВ. И среди всех писем мне особенно запомнилось одно, написанное 15летней Катей Сусаниной в Лиозно. Ей пришлось пройти через множество страданий, а в день своего рождения она покончила с собой, чтобы не ехать с остальными невольниками в Германию.
Тут один товарищ рассказал как наслаждается реакцией граждан на обращение. К нему как к даме обращаются, а он по факту то мужик. И не маленький.)
И вспомнил случай с моим батей...
Минск. Лето. Год где то 1995-97. Точно не помню,но в этот период. Батя уже года 3 на пенсии. Решил он пива попить. Собрался в магазин. Мне говорю не надо ничего. Пошел. Через минут 10 прилетает. И с порога скинув туфли прямиком в шкаф в своей комнате. И вылетает с банкой самогона. Было у него хобби. Напару с моим дядькой. И сразу стакан себе наливает и залпом выпивает. При этом сам себе под нос постоянно бормочет что то. Я немного охренел с такой картинки. Прислушался что он там возмущается. А он " девушка, ёб твою мать... Девушка ,блядь..."
Батя. А что это тебя взяло спрашиваю. Он покурив ещё напузырил себе полстакана. Употребил. Потом налил ещё соточку. И только тогда смог внятно объяснить причину этого перформанса.
Как оказалось пошел он в магаз через дорогу. Дошел до перекрестка, магазин на другой стороне проспекта, и решил спросить сколько времени. А впереди говорит стоит девка. Патлы длинные, джинсы в облипон. Рубашка навыпуск. Ну говорит я и спросил.
-Девушка, который час не подскажите?
А тут поворачивается ебло с усами и молвит.
- Ты чё старый охренел? Я тебе дам девушка...
Тут говорит я про пиво и забыл сразу... Оденутся как не пойми кто. Так никакого здоровья не хватит от таких стрессов. Вот и успокаиваю нервы.
Нервы кстати потребовали литр домашнего продукта...
«Я к наградам так отношусь… Не придаю значения. Самое главное, чтобы ты сам был чист. Чтобы ты сам был достоин себя», — говорит Николай Лашук, один из последних в Червенском районе живых ветеранов мировой войны. В свои 96 он много часов рассказывает о вызовах, с которыми пришлось столкнуться в жизни. Вызовов было немало. Onlíner провел полдня с участником событий, которые до сих пор влияют на историю.
Вызов первый. Победа и восстановление
Утром 9 мая 96-летний Николай Лашук сидит близко-близко к экрану. В телевизоре — парад в Москве. Звук — на полную мощь.
Слух плохой — «это после контузии», да и «глаза уже подводят».
Окликов не слышит, нужно коснуться плеча. Обнаруживает наш приход, выключает телевизор.
— Ну что, парадный костюм, что ли, надо надеть?
Тяжелой поступью идет в спальню, достает рубашку, пиджак с наградами, галстук не берет.
— Ельцин же ввел систему без галстуков ходить, — объясняет. — А что? Галстук, галстук… Это уже сильно официально.
Уже при пиджаке, рассказывает:
— Сегодня ж придут друзья поздравлять — всю ночь не спал. Ну казалось бы, что такое? А уже нервы сдают. Вот, жизнь… — разводит руками.
На груди ветерана Лашука переливается прошлое. Друзья потом глянут наметанным глазом и спросят:— Ты и медали почистил, Александрович?
На вопрос, какая награда самая дорогая, отвечает так:
— По-настоящему самая дорогая — это медаль «За победу над Германией». Но я ее потерял. Где? А кто его знает… Во-первых, это было давно. Во-вторых, мы тогда не считались с этим. Мы довольны были, что победили! Довольны! Никто не думал о наградах, никто не думал о подарках. Все думали: победили — теперь надо восстанавливать. Все. И восстанавливали. Я демобилизовался в 45-м или 46-м году из Москвы — я уже забыл… Приехал в Беларусь — а дома нету. Отец и четверо моих — сестра и три брата — в землянке жили. А землянка — погреб довоенный, с половину такой комнаты. Вот так и жили. И мы дома строили: стены ставили, крышу натягивали — и все.Наше дело было отстроить, восстановить Беларусь. И мы это делали.
Вспоминает Патоличева (с 1950-го по 1956-й — первый секретарь ЦК Компартии БССР), собирается перечислить других руководителей, которые «восстановили такую Беларусь, что она стала лучше, чем была до войны», но раздается звонок.
Поздравляет племянник Юра. Ветеран кричит в трубку в ответ:
— А! Добрый день! Спасибо, Юра, дорогой! Этот праздник для вас не настолько, может быть, дорогой, как для меня, но, я думаю, дорог он для всех. Юра, слышишь, ты внуков своих свози на место, куда тебя самого дедушка приводил к нам на обед, на Замковую гору! Пусть и они знают!
Родился Николай Александрович в деревне Каменка Смолевичского района, где во многих хатах жили Лашуки, как он. Замковая гора — это там.
Объясняет, что на эту возвышенность сам с компанией друзей долго ездил отмечать 9 Мая, да и по другим поводам.
— Расстилали на Замковой горе покрывало метров на 200! И за него садились. Там обедали, варили уху.
Звонки с поздравлениями раздаются несколько раз за полдня. Каждый из них ветеран встречает с волнением.
Вызов второй. Беды с детства и судьба отца
В паспорте у Николая Лашука дата рождения — 24 июля 1925 года. Он не знает, точно ли родился в этот день.
— Это дата восстановленная. Мама говорила, что я родился, «як жыта жалі».
Родители — Александр Николаевич и Ольга Дмитриевна.
За полдня общения мысли о прошлом несколько раз приводят Александровича к истории его отца.
— Я помню отца лет с пяти, а в 37-м его арестовали. 10 лет без права переписки, а 5 лет мы о нем ничего не знали вообще… Он участвовал в революции, был на стороне советской власти… Но долго был в единоличном хозяйстве. Сначала ж колхозов не было. Он скот держал, все делал своими руками. Имел три гектара земли! Пятеро детей, надо ж как-то жить. Столярничал, валенки катал, делал своими руками. Рядом тоже жили Лашуки, отцов брат. Тот считался кулак! А что такое кулак? — Николай Лашук показывает кулак своей большой руки, раскрывает ладонь и загибает пальцы.— Ну да, он жил зажиточно, но у этого кулака было пять или шесть душ семьи, которые работали. День и ночь зарабатывали.
Помню как сейчас: осень, убирают капусту, верхние листья себе шинкуют, а кочаны — на базар! Ну и, соответственно, началась коллективизация, его выслали в Сибирь.
Николай Александрович — коммунист. Владелец партбилета с высоты своих 96 лет делает выводы.
— Собственно говоря, теперешним разумом я считаю, что есть ошибка советского руководства… Ведь что такое кулак? Крестьянин женился, старались больше детей сделать, работали — и вырастал в крепкого крестьянина. А мы этого крепкого крестьянина уничтожили. Вот это наша ошибка.
Когда отца отправили в лагеря, хозяином в семье стал юный подросток Николай Лашук.
Семья Лашуков. В центре — Александр Лашук, справа от него — сын Николай Александрович
— Надо было жить. Но перед самой войной нас уже врагами не считали, хотя всегда говорили: это сын заключенного.
Ветеран рассказывает, что отцу «сняли пять лет» благодаря подписям уважаемых людей. Сразу после лагеря ушел на фронт. Выжил, вернулся домой с войны раньше сына, умер в 1973-м.
Вызов третий. Начало войны
Дом Николая Лашука стоит рядом с центральной площадью, где с утра вовсю готовятся к концерту в честь 9 Мая. Это первый год, когда Николай Александрович туда не идет.
— Что-то я захандрил. Здоровье шалит.У меня был приступ. Помню, что залез на койку, а дальше не помню ничего. И потом болела грудь, ребра.
Зато сегодня, чего много лет не было, Николай Лашук позвал друзей на застолье — в 14:00. Ждет этого момента Александрович с волнением, а все заботы на себя взяла соседка, которая режет на кухне салаты.
Ветерана не забывают: официальные лица из исполкома и других организаций поздравили заранее.
Утром 9 мая в квартиру к Лашуку заходит с цветами друг, бывший коллега и председатель местного совета ветеранов Николай Ладутько — он и сам пожилой. Желает товарищу дожить до 100 лет и отправляется на праздник.
На площади в Червене начинается памятный концерт, а ветеран Николай Лашук вспоминает, как начиналась война.
— Жили мы в Каменке, а школа находилась в деревне Емельяново. Мы, школьники старшего класса (седьмого. — Прим. Onlíner), по графику приходили в школу дежурить. Нас обязывали смотреть с вышки в сторону Минска. Смотреть, вдруг будет Минск гореть. В нашем возрасте мы не понимали почему. Думали, боятся просто пожара, мало ли.
22 июня, в воскресенье, школьники возвращались с учебы по большаку.
— В Каменке мы встретили немцев на мотоциклах. Это был первый десант, разведка. Смотрим: «Что такое?» Скоро вернулись крестьяне из Смолевич и говорят: война началась. А в понедельник, 23 июня, вереница людей из Минска шла к нам в Каменку…Кругом — леса, там искали убежище.
Николай Лашук помнит советских солдат, сдавшихся в плен в первые дни. По свидетельству ветерана, в их деревне немцы солдат оставили в живых и разрешили уйти.
— Отбирали винтовку, доставали из нее затвор, выбрасывали в сторону и отпускали: иди домой!Но куда солдатам деваться? И они шли «самабродам»: находили себе какой-то угол в Каменке.
Наших мужиков многих мобилизовали, и они ушли в сторону Москвы. Деревня осталась: подростки, женщины да девчата. Мне в 41-м было 16 лет. Жили я, мама, три брата и сестра. Нам дали надел, и мы занимались сельским хозяйством: сеяли картошку, зерно… — продолжает ветеран. — Так жили 1,5 года, боялись. Немцы ввели новый порядок, притом очень жесткий. Однажды новый председатель общины, Ясь, поехал на хорошем коне в Смолевичи. У него того коня отняли, но заплатили марки. Потом оказалось, что он эти марки в кассу деревни не сдал, присвоил. Приехали немцы: снимай штаны, и — 25 палок, отлупили. Ясь после этого с полгода еще пожил и помер.
Николай Лашук говорит: сдавшиеся в плен, но оставшиеся в живых солдаты подпольно стали организовывать сопротивление.
— Мы этих бывших солдат, оставленных у нас в деревне, называли приписники, потому что они были к нам приписаны. Они в лесу прятали затворы, винтовки. Собирали оружие для себя. А мы, дети, — для себя. Мне уже на 17 лет пошло, кое-что можно было соображать.
Теперешний ветеран вспоминает, когда случился перелом.
— В 43-м году нашу деревню окружили немцы. Дождались утра, собрали всех людей в свинарник, сарай обнесли соломой — и ждали своего руководства. И я в том сарае был, все были. Приехал их какой-то комиссар, долго что-то говорил, но факт в том, что отпустил людей. Но мы уже готовы были. Мы, пятеро ребят 25-го года рождения, прямо оттуда, не заходя домой, ушли в партизаны.
Вызов четвертый. В партизанах
— Я там был ездовой стрелок. Когда при подпольном райкоме организовался боевой отряд «Коммунар», я попросил, чтобы меня отпустили туда.
— Почему? — Там дела делали, там воевали.
Не сразу, но со временем Николай Лашук в «Коммунар» попал, а потом и в легендарную бригаду «Дяди Коли».
Бывший партизан описывает лесной быт.
— Зимой в деревне где-то переночуешь. Но, по существу, — землянки, шалаши.
Вспоминает, как однажды уничтожили немецкий гарнизон, из которого забрали запасы продуктов.
— У нас-то довольствия как такового не было. А у них продукция была — конфисковали, отвезли в тыл. Но самое главное: где прятать? Особенно мучные изделия. Помог опыт стариков. Мешки с мукой бросали в воду: в озеро Палик, в речки Гайну, Дисну. Нет, не промокает: мука вот на столько за мешковину зацепится, — показывает пальцами отрезок в несколько сантиметров. — А внутри остается сухая. А так… Стреляли в лесу дичь, коптили.Растет высокая трава в болоте — там такой белый корень. Вырываешь и ешь, сладковатый.
Сейчас Николаю Лашуку непросто отмерять шаги по комнате и по двору, а тогда вся жизнь была — в походе.
— День спишь, если не на задании, а ночью — в разведку пошел. С Палика по тропкам до Смолевич — где-то 60 километров. Мы их проходили примерно за ночь.
Окруженное болотами озеро Палик в Борисовском районе — известное партизанское место.— Вы там бывали? Видели эти болота? Вот в том болоте я концы и отдавал, — говорит Лашук.
Отметка с той поры — на правой руке нет большого пальца. Тогда же партизана сильно ранило в плечо. Попали в окружение на острове среди трясины. За пару дней до этого контузило.
— Вы были так молоды. Кто вас учил воевать?
— Мы сами всему научились, — смеется. — Бери винтовку, стреляй. Если ты не убьешь немца — немец тебя убьет. Расчет один.
После ранений на озере Палик партизан Николай Лашук надолго попал в госпиталь.
— Потом уже был не строевой. Меня записали в вольнонаемные и отправили в Московскую область охранять артиллерийские склады.
— Как встретили День Победы?На День Победы пришлась большая пьянка, — смеется. — Радовались!
В ожидании друзей, которые должны прийти к 14:00, ветеран Николай Лашук показывает нам свое подворье.
Жена ветерана умерла 13 лет назад, детей у пары не случилось.
— Вера Васильевна у меня была очень хорошая. Сравнять с кем-то нельзя. Жена много меня на место ставила. Скажем, при своих больших должностях, при своей работе я не спился. По поведению могла что-то подсказать. Конечно, горе со мной она имела, но умная была, уравновешенная.
В хозяйстве у ветерана — небольшой огород, пара теплиц. Есть курочки и петух. По весне вскапывать огород «приходили местные комсомольцы». С живностью помогает управиться соседка.
На вопрос про увлечения Николай Лашук вспоминает, что в молодости ему нравилась охота.
— И вы понимаете, что со мной сейчас? Уже то ли сознание, то ли нервы сдают… Жалко любой организм уничтожать. Сейчас даже если вижу, что курицу надо уничтожить, — я не могу… Это ж живое существо.А что значило на войне убить человека? Не дай бог, не дай бог…
Вызов пятый. Работа и характер
Вернувшись домой после войны, партизан Лашук сначала работал всем кем можно. Его родительский дом, как мы писали выше, все-таки сожгли.
— Работал плотником, каменщиком, землекопом. Пришел на торфозавод на Усяж, прошусь землекопом. Мне говорят: «Зачем тебе землекопом? У тебя ж образование семь классов, а это не у каждого есть!» А потому что за земляные работы давалась карточка на 800 граммов хлеба ежедневно. 200 из них оставляешь себе, остальное — семье несешь.
Николай Лашук после войны параллельно с тяжелой работой окончил вечернюю школу, потом Институт механизации сельского хозяйства.— И пошла губерния плясать, — смеется.
Немало был руководителем. Даже возглавлял колхоз «Звезда» в деревне Рудня Смолевичского района.
— Когда меня избрали председателем колхоза, я собрал 4—5 мужиков в возрасте — у кого красивый дом, двор ухоженный, то есть хозяев. Советовался. Вдруг пленум. Хрущев приходит к власти: «Запахать клевера!» А наш колхоз как раз на клевере жил: и на корма еще использовали, и на удобрение. И вот приезжаю с пленума, собираю мужиков, говорю: «Надо клевер запахать…» Ну, не запахал, — улыбается.
За «тяжелый характер» и «упрямство» Николая Лашука не раз снимали с работы. Это как будто его не расстраивает.— Да, несколько раз снимали. Но не бросали. Подержат в стороне, подержат, а потом опять руководящую должность дадут.
В Червене Николай Лашук долгие годы был начальником ПМК-21. Эта организация строила многие здания и вообще создавала городскую инфраструктуру: «после войны ж тут не было ни канализации, ничего».
Среди книжек к боевым наградам и юбилейным медалям лежит документ к бронзовой медали ВДНХ СССР. Перебирая все это, Николай Лашук в который раз повторяет:
— Наградам я не придаю значения.Самое главное, чтобы ты сам был чист. Чтобы ты сам был достоин себя.
Эпилог. Тост в 96 лет
Николай Александрович поглядывает на часы. Снова надевает парадное. Соседка все-таки уговаривает надеть галстук — так приличнее.
Поджидая друзей, ветеран привычно для своего поколения не раз сожалеет, что «развалили большую страну».
— Я родился при советской власти, воспитывался при советской власти… Ну а помирать — не получится, очень жаль, — говорит.
Смотрит на часы: 14:01.
— Не понял… И что они не идут? Должен быть Ладутько, который утром заходил. Отставной полковник Ведерко. Пенсионер Кириенко. Военком еще обещал, — перечисляет.
14:05. Тревожится.
Но гости начинают собираться.
Наконец довольный ветеран дрожащей рукой поднимает бокал:
— Дорогие товарищи! Наш светлый день, как мы могли, так и завоевывали. Мы завоевали спокойной жизни уже 77 лет. Пусть не повторится больше такого горя, такого несчастья. За наш белорусский советский народ!