Зодчий
От автора:
Привет, хочу показать свой новый рассказ. Задумка, как по мне, неплохая. Хотелось бы узнать у вас мнение на счет исполнения.
Для тех, кто хочет видеть продолжение "Подросткового возраста": не забыл, помню все) просто со временем эта история показалась мне слабой. И поскольку нет актива, нет и стимула. Вот. А книга полностью вышла на Ридеро и за чисто символическую сумму ее можно купить и прочесть первым, а главное полностью. Это не попытка выклянчить деньги, здесь обязательно будет вся история, как только я пойму, что это интересно людям. Поэтому для тех, кто впервые слышит о ПВ, прочтите пару глав, может зайдет.
Поддержите автора своими комментариями и конструктивной критикой
Зодчий
Утро началось в купе несущегося поезда. Короткий, как будто выстрел, удар по двери и голос проводника:
- Подъем, граждане, подъем!
Но два пассажира на верхних полках не спали. Они проснулись час назад и тихо лежали, слушая стук колес о рельсы, вперемешку с раскатистым храпом попутчика внизу.
После стука в дверь храп на мгновение умолк, зашуршало постельное белье – мужчина заворочался, а потом, словно показывая свое недовольство, что его так беспардонно разбудили, захрапел с новой силой.
Мужчина сверху посмотрел на часы и сел, свесив ноги с полки.
- Спишь? – коротко спросил он у парня напротив, хмуря брови.
Тот в ответ покачал головой.
- Вот и хорошо.
Мужчина спрыгнул вниз и приоткрыл дверцу, та, шурша отъехала в сторону.
- Николай Иванович, вы куда? – спросил парень, приподнявшись на локте.
- Чай закажу. Лежи, Олег, – напоследок бросил он, выходя в коридор.
«Всегда он такой, - подумал парень, - хмурый… а еще инженер…»
Пока Николай Иванович ходил за чаем, Олег переоделся и сел на свободное место напротив спящего мужичка.
Он смотрел, как вздымается его живот под простыней и как он опускается, сопровождаемый храпом.
Дверь снова отъехала в сторону, появился Николай Иванович:
- Чай отменяется. Подъезжаем.
- Ладно.
Парень посмотрел в окно и увидел просыпающиеся поля, затянутые белой пеленой тумана, вязкого и холодного.
А впереди их ждал город. Очередной бетонно-асфальтный исполин.
До конца пути, пока поезд не остановился у перрона, мужчина напротив проспал. А двое сидели напротив него, молчали, смотрели и тяжело дышали.
А дальше все по накатанной: толчея в вагоне, вокзал, тяжелый рюкзак с приборами, короткий перерыв на кофе, чтобы согнать сладковатую тяжесть с глаз и дальше, вглубь города.
Они спустились в метро.
Николай Иванович шел быстро. У него были широкие шаги и Олегу пришлось поднапрячься, чтобы не отставать. Он семенил за старшим инженером, на бегу подтягивая лямки тяжелого рюкзака.
Это была шестая командировка Олега и к тому, что Николай Иванович угрюм и неразговорчив парень успел привыкнуть. Но к скорости с какой тот двигался, казалось, привыкнуть невозможно.
Николай Иванович на ходу вынул из кармана какой-то прибор с кучей лампочек и датчиков.
«Сканирует» - пронеслось в голове у Олега.
И действительно Николай Иванович сканировал. Лавируя, среди спешащих на работу людей он был погружен в показания прибора, ясные только ему.
Они шли ведомые показаниями. Прибор вел их вглубь станции, и когда Николай Иванович резко остановился, Олег, не успев среагировать врезался в него.
- Извините, – пробормотал парень.
Но старший инженер не обратил на это внимания. Все так же хмуря брови, он угрюмо произнес:
- Вон она, – и слегка указал прибором на сидящую девушку.
Та ждала поезда.
- Точно? – Олег спросил не потому, что хотел услышать ответ, он спросил из вежливости, показать, что не пропустил мимо ушей слова, но Николай Иванович наградил его холодным и слегка презрительным взглядом, мол: «Ты во мне сомневаешься, или что?»
В этот момент послышалось приближение поезда, девушка вскочила на ноги и подбежала к краю платформы, слегка наступая носками ботинок на желтую линию.
Прибор в руках Николая Ивановича чуть запищал и на нем замигали красные лампочки. Лицо старшего инженера вытянулось, морщинки разгладились, а глаза округлились. Олег заметил, как все тело Николая Ивановича напряглось, он понял, что показал прибор. Девушка хотела прыгнуть под поезд. Но когда тот показался в глубине тоннеля, прибор тут же умолк – она передумала.
Поезд медленно подошел к платформе, двери разъехались, и девушка шагнула в вагон.
- Пошли, – скомандовал Николай Иванович.
Перемешавшись с толпой, они тоже вошли в тесноту вагона метро.
Вокруг от людей веяло злобой и недосыпом, это Олег чувствовал и без приборов.
«Но эта девушка… она хотела покончить с жизнью…»
Олег думал спросить у Николая Ивановича впервые ли у него такой случай, но побоялся новой волны презрительного взгляда.
- Дай мне мометр, – коротко сказал Николай Иванович, держась одной рукой за поручень и исследуя показания прибора в другой. – Это то, что надо.
Олег кивнул и кое как снял рюкзак.
Открыв его, он не сразу нашел мометр. Он смотрел в бездонную сумку, где лежало множество устройств, несколько секунд прежде чем запустить руку, но тут Николай Иванович грозно произнес:
- Да чему вас в Академии учат вообще?
И сам засунул руку в открытый рюкзак, не глядя нащупал мометр и извлек его.
Олег, виновато опустив взгляд, застегнул молнию и набросил рюкзак на спину.
«Сейчас будет самое интересное» - подумал он.
Николай Иванович направил мометр на девушку. Она сидела, зажатая между старушкой и толстяком, и разглядывала свои ботинки. Ее выражение лица было убитым. Она явно переживала не самые лучшие времена в своей жизни.
Но вдруг на ее лице проступила тень улыбки.
Она достала из кармана пиджака телефон и, видимо, увидев что-то, заулыбалась взаправду.
Олег заметил, как на ее щеках показались слезинки.
«Получилось»
Ближе к обеду Олег и Николай Иванович сидели в каком-то кафе. Они молча ели, слушая лязг посуды и вдруг старший инженер заговорил:
- Зачем ты вообще пошел к нам, если не готов? Это твоя шестая командировка, а в метро повел себя, будто первая.
Странно было слышать это от молчаливого Николая Ивановича. Олегу стало обидно, но он стерпел.
- Ты не опытный. – продолжал тот.
Олег оторвал взгляд от тарелки, посмотрел в глаза Николаю Ивановичу и вдумчиво произнес:
- На самом деле, я долго думал идти или нет. Я боялся, – он говорил медленно, взвешивая слова. - И когда я уже хотел было отказаться от предложения устроиться стажером к инженерам счастья, я понял, что не важно, как тебе страшно, не важно, знаешь ли ты как что-то делается, – он смотрел на старшего инженера и видел, как меняется его лицо. - Если ты найдешь в себе смелость начать, то ты уже почти справился с задачей.
Николай Иванович откинулся на спинку стула, и огляделся. Потом повернулся к Олегу, и парень заметил улыбку на его лице и тут же замолчал, сбитый с толку.
А Николай Иванович воспользовался этой секундой молчания и произнес:
- Не этого я ожидал… - он увидел, как Олег опустил голову и поспешил добавить, - в хорошем смысле. Ты правильно сказал – найди смелость и все получится, – он немного выгнулся, и парень услышал, как щелкнули позвонки. - Я знаешь, что тебе скажу. Это очень правильная мысль. Ведь именно она лучше всего описывает нашу специальность. Не каждый инженер к старости это понимает… а ты вдруг взял и понял. Раз уж на то пошло, позволь тебе сказать одну вещь, которую я понял, работая здесь. Человек несчастен тогда, когда чувствует себя слабым. Когда не знает, что делать. Наша задача достучаться до ответа в его голове, который поможет пережить трудное время. Дать ему силы. Дать надежду. Мы не несём счастье. Ведь мы не можем его сделать. Мы можем лишь помочь открыть глаза. И наша профессия, «Инженеры Счастья»... Какой дурак это название придумал..? не имеет с названием ничего общего, хотя звучит красиво.
ПРО ДЖОКЕРА, АГАШУ И БУСИНКУ (Глава отдельная. Лирическое отступление о том, как я писал детектив)
Итак, завел я на прогулке по горной дороге разговор о детективной литературе, и особенностях женского бытового (иронического) детектива. Не знаю, правда, есть ли такой жанр.
Говорю жене, почему вот интересно детективы зачастую пишут люди, совершенно не разбираясь в материале, я понимаю, что подробности процедуры судопроизводства вероятно не важны и не сильно интересны, но грубые ошибки в понимании работы и устройства органов предварительного расследования, огорчали меня не только как преподавателя в прошлом, но и как рядового читателя, делая авторское изложение дико оторванным от реальности, из-за чего в повествование просто перестаешь верить, а иногда, у некоторых авторов, оно и вовсе выглядело откровенно глупым.
Маринка, согласившись со мной, заявила, мол, а чего бы тебе тогда взять бы и не написать бы самому детектив без всех подобных недостатков бы. А что, все равно торчим в Утесе, и, судя по ситуации на рынке труда (предложений работы нет вот совсем), торчать будем тут еще долго. Агаша и Буся со своей стороны ничего не сказали, но одобрительно завиляли хвостами. И тогда я подумал: а действительно, было бы неплохо, прогуливаясь долгими отпускными вечерами осуждать с женой героев, и перипетии сюжета, а может Агаша, или Буся что-нибудь подскажут тоже, на Джокера то надежды нет, все такое ему до лампочки.
И с того момента начался у меня этот самый увлекательный процесс, который мы обыкновенно называем «творчеством». Первым делом я придумал героя, сразу как-то в голове была концепция, что нужно писать серию книг, а любим мы с женой зверюшек всяких, поэтому мой главный герой должен был стать детективом по розыску домашних животных, и первая книжка задумывалась, как детективная предыстория с заделом на будущее. Далее в голове сложились антураж и сюжетная завязка, как молодой следователь приезжает в провинциальный городок после окончания университета, какая там обстановка, время действия, какие персонажи ему встречаются. Часть из них, кстати, как положено, имела свои прототипы в реальной жизни, часть были собирательными, либо совершенно выдуманными.
Имена героям мы с Маринкой дали так: в банку из-под не помню чего положили бумажки с именами и фамилиями, наобум надерганными из памяти, книг и интернета, потом вытаскивали один имя, другой фамилию и записывали результат в тетрадь. Если уж сильно не нравилось, корректировали или вытаскивали новый вариант. Помню было весело, мы хохотали над результатами рандомного выбора, а все три собаки сидели в ногах у дивана, и недоумевали, чем это банка с бумажками могут нас так веселить.
Дальше началось самое сложное: нужно было придумать весь целиком сюжет, интригу, детективную загадку, а лучше какую-нибудь тайну. С одной стороны, я не ставил себе цели создать что-то из ряда вон выходящее и потрясающее, понимая, что писать буду развлекательное чтиво, а не литературный шедевр, поэтому задача могла бы показаться не слишком сложной. С другой стороны, детективные поля так сильно истоптаны со времен Эдгара По и Конана Дойля авторами всех мастей, гражданств и политических позиций, что казалось уже более выдумать совершенно ничего невозможно. Я долго подбирал и комбинировал в голове разнообразные варианты, и вот решение, которое показалось забавным, наконец пришло. Не буду спойлерить, что я придумал, возможно, кто-то из моей аудитории еще захочет прочитать эту книжку.
Когда подготовительные этапы прошли, началось самое вкусное. Мы с Маринкой на прогулках по санаторию, а иногда с Агашей, Джокером и Бусей на прогулках по поселку, подолгу обсуждали, каким должны быть мои герои, что они ощущают, почему и как поступают. Мне кажется в любом креативном процессе самое здоровское – это придумывать что-то «с нуля», создавая вещь, историю, или даже целый выдуманный мир. Это как заядлый кулинар, испробовавший десятки рецептов, и теперь отчаянно экспериментируя, создает лично свой. Как художник, рисующий на чистом холсте образ в своей собственной эстетике. Как архитектор, который придумывает, каким может стать здание его мечты. Согласен, это пафосно звучит, ну и пусть. Счастье творчества пьянит не хуже, чем власть, любовь, богатство. Оно на моменты может захватить тебя полностью, лишая аппетита и даже сна, и вот ночью ты вскакиваешь, чтобы хоть «в осях» записать сюжетный ход, идею, образ, ловя его за тонкое полотно эмоции и мысли, и понимая, что удерживать долго никак не получится.
Конечно, удовольствие от процесса - далеко не все, что ожидало меня тогда. Уверен, вы и без меня знаете, что творчество – это далеко не одни моменты мечтаний и сахарных грёз. Банально и много раз уже сказано, что всегда в первую, вторую и третью очередь, оно – напряженный труд, и я могу лишь стать очередным, кто абсолютно подтверждает эти слова.
Я старался писать по утрам. Может быть, это и не правильно, поскольку мое вечернее и ночное мышление в разы креативнее утреннего, но это было обусловлено простой вещью – необходимостью в дисциплине. По вечерам, а особенно в длительном отпуске, мы часто способны дать себе поблажку, пойти на компромисс с самим с собой, и даже не без удовольствия. Повторить за Кэти-Скарлетт О’Хара Гамильтон Кеннеди Батлер: «я подумаю об этом завтра», потому что сегодня любимый фильм, усталость, плохое настроение, а много - много - много разнообразных занятий, не терпящих отлагательства: помыть посуду, ответить на e-mail, почесать Джокера, почесать Агашу, погладить Бусинку.
Утро в этом отношении полезно тем, что разум еще не замутнен информационным потоком и обстоятельствами дня, можно полностью погрузиться в процесс, а кроме того, всевозможно-разнообразные психологи и многочисленные коучи-тренеры настоятельно рекомендуют самую сложную работу производить с утра и в самую первую очередь.
Хотя утром есть, конечно, свои проблемы: сонная апатия и лень, долгий «прогрев» двигателя собственного организма, прежде чем он заработает в нормальном мощностном режиме.
А самое неприятное, наверно, это то, что утром как никогда обостряется проблема чистого листа. Если вы пишете тексты, знаете что это, если нет, вспомните, как писали школьные сочинения. Начинать любой текст всегда очень сложно, ну или, во всяком случае, сложнее, чем продолжать абзац, от которого ты оторвался на пять минут водички попить. Утром же даже более-менее понятные вчера ход и направление мысли оказываются основательно заваленными событиями предыдущего дня и вечера, да еще зацементированным эмоциональными образами ночных сновидений. И вот тебе нужно выкопать где-то в «чертогах разума» (привет, Шерлок!) отбойный молоток творческих идей, подключить его одной клеммой к силе воле, другой к стаканчику кофе, или чая, и начать вскрывать этот пласт. И сделать это очень быстро, пока воля не иссякла, а чай не остыл.
Так, или иначе: то летая на потоках творческих порывов, то продираясь сквозь колючие кусты авторских сомнений и творческих кризисов, книжка моя продвигалась. Прогулки с обсуждениями становились все дольше, ежедневные отрывки текста уже давно в разы превышали изначально установленную самому себе норму: одна вордовская страничка единичным интервалом, двенадцатым шрифтом в день, что составляет от шестисот до семисот слов приблизительно.
Наконец, дело стало подходить к сюжетной развязке. Мое волнение нарастало. Темп написания ускорялся вместе с динамикой сюжета. И вот однажды вечером (а к тому моменту я уже писал не только утром, но и все свободное время) я закончил последнее предложение, поставил в вордовском файле значок точки, и откинулся на спинку стула с чувством выполненного долга.
Моя первая книжка была готова.
Маринка читала все отрывки по мере их написания, и участвовала во всех этапах их обсуждения, поэтому, хваля меня всегда, что и полагается хорошей жене и замечательному другу, как мне думается, не могла составить цельного и объективного мнения. Я передал текст целиком папе, зная его суровый характер и любовь к литературе истинного библиофила. Его отзыв меня смутил и обрадовал, он сказал что это очень неплохо, но только не понятно зачем было «стрелять из пушки по воробьям», то есть настолько стараться создать образным текст для такого простого жанра. До сих пор не знаю справедливо ли это замечание. Лично я был просто счастлив.
Ну и поскольку уж эта глава отдельная, позволю себе и отдельный к ней эпилог. Книжку мою мы с Маринкой долго редактировали, потом не знали, куда ее пристроить, после, через полтора года, не без помощи добрых людей, ее взялось напечатать маленькое самарское издательство, совсем небольшим тиражом в пятьсот экземпляров. Реализация книги провалилась просто конкретно, несмотря на то что обе ведущие самарские книготорговые сети «Чакона» и «Метида» взяли их на реализацию, а мы с Маринкой развезли в отдельные не сетевые маленькие магазинчики по несколько экземпляров. Причем «Чакона» предоставляла преференции местным авторам в виде хорошо расположенной в магазинах полки и места для размещения рекламного постера книги бесплатно, а «Метида», насколько я помню управлялась вообще филологами-лингвистами, которые читали каждую книгу, прежде чем решить взять ее в продажу или нет.
Мы ждали ответ долго, и были уверены, что нам фактически отказали, пока однажды они не пригласили меня на встречу в свой офис, и сказали, что редакция и коррекция книги чудовищны, равно как и грамотность автора, но текст очень не плох и они мою книжку берут.
Тем не менее, коммерческого успеха книга не принесла. Крупные российские издания не удостоили меня ответом на предложение переиздаться у них (права на книжку остались моими). Через год мною было написано продолжение, но оно, на мой взгляд, вышло не таким забавным, и до сих пор нами не отредактировано.
Пара экземпляров от того тиража, пара сканов заметок в местных газетах, организованных для промоушена книги, немного личной гордости, отзывы друзей и знакомых, да теплые воспоминания – вот те плоды, которые мне удалось пожать с моего первого литературного опыта
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Отрывок из рассказа "Прогулка" (сборник "Миразмы о Стразле")
Все номера, чердаки, подвалы, служебные помещения, каверны, ущелья, вздутия и другие мало-мальски годные для заселения пространства Димерловой души заняла муторность и затяготела. Димерлу, не умеющему совладать с собственной душой и страстями, её населяющими, ничего не хотелось делать. Вернее, хотелось ничего не делать. Ещё вернее, что-то хотелось делать, но всё сразу и вместе с тем ничего. Одним словом, точнее тремя, не считая предлога, Димерл впал в рассеянный ступор. Достигая всепоглощающей точности, четырьмя словами.
Димерл затушил истлевшую почти вхолостую сигарету о нетронутый бутерброд с колбасой и маслом, а из красной пепельницы-краба с ножками-подставками извлёк смятый окурок с маргарино-жёлтым фильтром и чёрным, как печать тьмы, обрезом, вяло пожевал его и выплюнул. Во рту остался привкус заплесневелой яичницы, пыли и перегоревшей вольфрамовой нити. Кусок в горло не лезет, в виски будто дрели вгрызаются.
Надо проветриться.
По заиндевелым кровлям карабкались люди. Они хватались одеревеневшими руками за неровности и с натугой ползли вверх, царапая ногтями лёд и студёный металл. Порывистый колючий ветер яростно толкал их, стараясь отодрать от поверхности и сорвать вниз, словно перезрелые плоды с дерева, пробирал стужей и расстреливал мелкой дробью снежной крупы. На ногах, спинах и плечах большинства повисли мёртвые дети, вцепившиеся в брючины околевшими от холода и голода осинелыми пальчиками. Их кости выпирали, натягивая бледно-синюшную кожу исхудалых тел. Когда у кого-то получалось достичь конька крыши, самой верхотуры, то он как бы с облегчением переваливался на другую сторону, мешком, грохочущим по железным листам, скатывался к карнизу и легко улетал в провал меж зданий.
Улицы украшали мертвецы.
Гнетущая тоска тесной могилой сжала Димерла. От увиденного стало ещё муторней. В животе разросся неприятно тяжёлый сгусток. От отчаяния и безысходности захотелось разбежаться, прыгнуть и взлететь. Захотелось поверить, что он взлетит и что от этого ему станет лучше. Димерл зажмурил глаза, разбежался, прыгнул, смело расправил руки и грохнулся на лежащего человека, врезавшись многострадальной своей головой в чёрную толщу замёрзшей лужи, безупречная гладь которой так и осталась безупречной. На мгновение мир перестал существовать. Потеряв точку опоры и чувство меры, желудок Димерла совершил несколько зрелищных (в кишках бурно аплодировали) инволюций и, ободрённый успехом, исполнил затяжной рывок в горло, но дохлой жабой бултыхнулся обратно в брюшную полость.
Лежащий и равномерно присыпанный снегом человек в драповом пальто, низенький толстячок пончиковой круглости и пухлости, распахнул глаза цвета маслин, заверещал, как полудурок, замолотил бледными кулачками и вскочил с неестественной резвостью брошенного в пол мячика. Лицо его по-летнему красное походило на злобный помидор с двумя угольными гнойниками.
- Убивают! – противно завизжал помидорный толстяк, страшно пуча и без того страшные глаза, имеющие необычайную схожесть с глазами доисторических раков.
Отрывок из книги "Миразмы о Стразле"
Едва мы с Финчей выблевались из домовой пасти, во двор вкатился микроб, желток на колёсах. Тыквенной сочностью раннего хорса раздразнил. Небесную солнечину в переливы и фруктовые взрывы на поверхностях своего фургона перевёл. Мы влезли в салон красной кожи, а там уже дядька Вацлав сидит, за рулём, фиолетово-чёрным и блестящим как обсидиан. Это он едва в бегемотной резню не учинил, но порыв, полный страстной деятельности, взнуздал. После в какой-то чурочной в кипящем масле кошака сварил, варварские песни распевая при этом. А ещё после-после ночью с кем-то в Геморройных аллеях столкнулся, оставив в эпицентре столкновения щепоть вражеских зубов и бордовые засохшие пятна на асфальтовой дорожке возле кучки рододендронов. Двое мобу спросили. Родным и близким звякнуть. Заплутали, мол. Дядька Вацлав надавал им звонков кулачищами в белеющие впотьмах мордицы, выделяя из них красный сок. Тариф “Копейка”. И дёшево, и сердито. Первая минута халявная. Она же последняя. Нам дядька Вацлав задумчиво заметил: “Странная гопота ныне, в очочах, с рюкзачками. Похоже, иностранцы”. А после его жене сиси разорвали. Може, бегемотики, може, повара с чурочной, може, гопники очкастые. Може, ещё кто. Будь дядька Вацлав конём, ему бы давно в ртину электрошок засунули под видом вкуснейшего овса. Такому сиси не разорвёшь. Дядька Вацлав сам кому хошь что хошь по швам пустит и вшам скормит. Вот и подвергли его сокроватницу поучительному сиськоразрыванью. Наверно так помышляли: “Тёлка-то евонная похилее будет. Сиськи ейные порвём, а он мысль ухватит”. Зафиксировали, узнали и на радостях по титям надавали, силикон в них полопав, как пузыри на воздухо-фуфырной плёнке.
Подхватили наших с Финчей корефанов общих, Порду и Мулина. Бабищ их подхватили. И прочь из города, прочь! В леса, на волю! Мы ежегадно на ночевальном пикнике веемся. Порд и Мулин пожарниками бабло квасят. Плюсом халтурки цивильные благополучия нехило нагнетают. В общем, ведут размеренную, приличную житуху, по чётким рельсовым схемам пущенную. И кроме пикников первобытных всякие страны навещают. Порда с Мулиным-то пикники и спонсируют, а мы с Финчей типа их кореша дворовые. По крайне мере, они так мыслят. Им так хочется думать на мгновение пикника, вот они и думают так. На пикниковое мгновение. Хочется им иногда понастольгировать о былой пацанской житухе. Хочется, пусть. Нас к себе звали. Пожары тушить. Явились. Взяли. Забухали. Не явились. Впредь не звали, засим не брали.
Тригандеган | Дмитрий Семёнов
Сегодня открыл глаза и увидел перед собой пушистый серый хвост. Длиннющий, а самое главное — очень уж не кошачий. Совсем не Маруськин, а она ведь одна у меня прописана в квартире, и одна-единственная имеет право ходить с каким-никаким хвостом да что-то там недовольно мявкать, если вдруг я подзабуду как можно раньше, с утреца, как раз перед работой вылить ей в персональную мисочку её любимое желе из кролика.
Иллюстрация Лены Солнцевой
К надеждам я, кстати, никогда скептически не относился, потому-то у меня их вагон. Разгружаю каждый раз, выходя на улицу и заходя в магазин. Заполняюсь ими вновь, когда выхожу с работы и возвращаюсь домой через дверь с неподатливым замком. А вот на самой работе я — овощ овощем. «Сухофрукт», как однажды выразилась моя коллега Лариса Викторовна. И нет во мне ни единого семечка чего-то разумного, когда я заполняю техническое задание. Лишь одинокая навязчивая мысль.
Что б со мной было, если бы этот хвост вырос бы в моём чересчур отапливаемом кабинете без кондиционера? За что бы я его принял, не имея при себе даже малой толики чего-то одухотворённого, пейзажного, в конце концов? Принял бы, возможно, за канат, ведущий к богу, или, может, увидел в диковине намёк на морской узел. Ой, всё равно одно и то же. Даже сейчас, находясь якобы в зоне комфорта, не чувствую былого разнообразия мыслей. А я ведь так им кичился.
Я был гордым и убеждённым в том, что территория, в которой я мог бы чувствовать себя естественно, будет только расти. Помню, одна добрая старушка мне сказала: «Чем старше становишься, тем больше возможностей». Так вот, я в эту мудрость и верил. Верил, чувствовал лёгкое дежавю от старушкиной фразы и поражался, почему мой скептицизм такой избирательный. Неужто логика у меня хромает? Даже если так, то точно не у меня одного с ней проблемы. Эй, хвост, у тебя какие-то проблемы? Какого же чёрта ты тут забыл, пушистый дурачок?
А он мне не отвечает. Вот уже десять минут. То ли я спрашиваю у него не вслух, а про себя, то ли хвост совсем в моём доме обжился, чтоб вот так нагло себя вести. Ни единого звука. Ни даже попытки донести до меня что-то с помощью азбуки Морзе. Наверное, думает, что я её не знаю. Глупец. Не ведает, на что способен человек, когда не хочет заниматься важными делами. Бытовухой, например.
Стойте. А ведь этот хвост не иначе, как мне дарован свыше! Вместо наскучивших картин явился мне после двенадцатичасового сна и вновь предложил расставить все точки над «i». Так как нет у меня больших зеркал в доме, поскольку создают те мнимые ощущения увеличивающихся границ, перестал я видеть собственное вычурное отражение. А этот, здрасте, болтающийся на люстре рудимент, словно взращённый всеми отсветами заснеженного города Салехарда, моего города, чисто и без стеснения достоверно пародирует меня и моё вчера.
Пятница то была. Вроде. В днях я, право, путаюсь, зато в остальном буду предельно точен. А как не теряться в датах, когда график труда непостоянен до безобразия? Короче, вышел вчера с работы вместе с замом по экономике Екатериной Павловной Прокошевой — сукой страшной. Вечно перекладывала на подчинённых свои обязанности, а потом забывала, чьи же они на самом деле. Отработанный годами метод. Иногда её выходки касались и меня, хотя, казалось бы, к ней в подчинённые я никем не зачислялся. Но что в таких ситуациях, подскажите, делать простому закупщику, то есть мне, с пустой трудовой книжкой и неустойчивой, ещё не обветрившейся на стервозном морозе психикой? Ладно, опустим рабочие детали.
Время было восемь вечера, кажется. Иными словами, хоть сразу в бар иди да нажирайся с горя от таких вот поздно начинающихся пятниц. Они такие болезненные. После них и суббота — не суббота, а вылитый понедельник. Да ещё и «замша» эта, как мы её прозвали в народе, краски сгущает. Спускается по заснеженному крыльцу конторы, скользит каблучками по заледенелым ступенькам и букой ворчит: «Ни черта не успеем к концу недели. Кадров, говорит, ей не хватает. А как же… Всем не хватает, а ей одной подавай. Вот же ж…»
Старая карга специально говорила достаточно громко, чтобы я мог расслышать. Это её знаменитый способ подорвать среди коллектива репутацию выбранного ею под экзекуцию человека. На сей раз её жертвой стала как раз начальница моего отдела. Но мне плевать — ещё в служебном коридоре с ней попрощался. Я, как рядовой закупщик, уже научился закупоривать уши, когда речь идёт о вышестоящих лицах. Азы подобной стойкости были познаны мной ещё в первые годы студенческой жизни. Нередко из тех позабытых времён достаю воспоминание, в котором бородатый профессор иностранного языка с чёрным дипломатом в руках и грязными лакированными туфлями, опоздавший на полчаса и заметно пошатывающийся от недосыпа, запыхавшимся голосом произнёс: «Друзья мои, если уж выбрали одну версию событий прошлого и планов будущих, то держитесь её до конца и не позволяйте людям наподобие Александра Васильевича вас переубедить». Кто такой этот Васильевич я, хоть убейте, не вспомню, но фраза, даром что до одури простая, накрепко зависла в моём сердце, если сердце это, конечно, не лживое и не врёт самому себе.
Помню, как опять спокойно выдерживал крысиные разговорчики «замши». Нам идти несколько кварталов в одном направлении, так что я, считай, уже по привычке слушал её вполуха, а сам думал о природе «триганде», который периодически принимал в течение многих лет.
Столкнулся с ним ещё в школе, и вот никак мы не можем разойтись. Я в одну сторону, и он туда же. Бывало, даже в метро спускался с мыслью о нём. Из-под земли, гад, достанет. Притом отмечу, что принимал я сам «триганде» отнюдь не часто. Можно посчитать разы на пальцах одного-единственного человека. Я серьёзно. А вот мысли об этом тягостном веществе никак не пропадали. Они всегда шли вровень с моими мечтами о будущем успехе, о первом миллионе баксов, о «Буггати» и «Крузаке». И уж столько лет мне не удаётся вышвырнуть эту грязь ни достойными книгами, ни боди-хоррор фильмами, ни изобразительным искусством, ни даже такой же нечестивой БДСМ-порнушкой. Всё пробовал, кроме подлинной любви, но это мне, признаюсь честно, пока что не по зубам. Да и не верю я в неё, так-то.
Зачастую думы о «триганде» затрагивали тему причинно-следственных связей. Как так произошло, что интерес к веществу превысил само желание бездумно пить этот гадкий раствор?
Ну, во-первых, я пришёл к печальному выводу, что сила подросткового романтизма увесистее, чем кажется на первый взгляд. Её не одолеть обыкновенным старением. Здесь надобно в полной мере пережить дурашливость и уж потом только, конкретно и по-мужски, высморкать её подальше. На словах звучит просто, но теория зачастую легче практики. Теория может быть неполной. Она способна пропустить мимо ушей правильные ответы на все импровизационные вопросы действительности.
Во-вторых, нельзя отрицать, что «триганде» — умелый манипулятор человеческой психикой. Это факт, который учёные-химики, вероятно, смогли утвердить не только методом проведения тысячи кафедральных дискуссий, но и исходя из итоговых результатов, полученных опытным путём.
Я сам своего рода учёный. Глубоко отложилось во мне — бакалавре с синим дипломом — то, что обычно на виду у магистров и аспирантов. Я говорю о тонком умении переходить на псевдонаучный язык и о неловком желании устраивать эксперимент для собственных мотивирующих нужд. Потому однажды, года так три назад, я совместно со своим коллегой по двору — желтолицым Ваней Квашеным, упокой, Господь, его душу, — произвёл неимоверное количество расчётов и потратил на это дело чуть ли ни всё лето, чтобы узнать наконец среднее значение времени тех промежутков, в которые мой мозг «могёт» обходиться без упоминания в своих нейронах малейшей информации о «триганде». Признаюсь, что занимался тогда скорее ребячеством, чем наукой, что на деле всё подсчёты оказались субъективными, а сейчас у них и вовсе истёк срок давности. Нынешнее моё положение наверняка многим хуже. И я теперь только лишь успокаиваю себя теми пятнадцатью минутами свободы, что были высчитаны ранее. Говорю себе перед сном: «Тебе всего лишь кажется, Емеля. «Триганде». Кажется, что скоро позабудешь другие слова и станешь бездумным автоматом «Триганде-gun'ом».
Пока мне всё это думалось да казалось, мы вместе с Екатериной Павловной преодолели первый квартал совместной ходьбы. Так бы на работе эти самые кварталы незаметно перешагивать, но нет же. К слову, я сразу заметил, что «замша» куда-то торопилась. Обычно скользкие сапоги на внушительном каблуке не позволяли ей поспевать за моими бегущими домой ногами. Но в эту пятницу она, прямо-таки как олениха в поисках ягеля, неслась по заснеженным тротуарам следом за мной. Говорить она перестала: видимо, почуяла в этом бессмысленность. Только слышались мне чуть позади приглушённые вздохи да охи и бесконечный снежный хруст.
Ещё помню, подумал, что проблема во мне. Будто бы не «замша» стала быстрей в эту пятницу, а я сам замедлился. И ведь действительно могло так оказаться. Я этому даже успел найти какое-никакое объяснение. Просто в очередной раз в среду вышел на работу без подштанников, и температура -35 не смогла напугать. Лишь на рабочем месте я ощутил, как горят огнём икры и гудит причинное место. Бог с ними, с икрами, сами быстро оклемались, а вот в паху до сих пор неприятно зудело и метко покалывало. И в момент пятничного возвращения домой я, таки натянувший на себя термоштаны, тоже беспрерывно слышал болезненную пульсацию у себя между ног. Эта боль могла бы меня невзначай замедлить. Но всё оказалось не так. Проходя мимо бронзового памятника Ленину, я подумал: «Везёт старику, его бронза веками простоит, не шелохнётся, не то что моя, бессовестная и красная».
Вдалеке показался мясной ларёк. Из себя он представлял небольшой белый вагончик, в котором пожилая женщина ненецкой наружности, опираясь на электрообогреватель, целыми днями торговала сырой олениной и, может быть, чем-то ещё. Я туда не часто захаживал, поэтому об ассортименте говорить не возьмусь. В целом цивильненько для пристанища традиционной кухни кочевого народа. Встреча с мясным ларьком стала для меня роковой. Именно это пытался показать хвост, скрючиваясь передо мной в ужасных судорогах, разбивая все картины, круша в щепки тяжеленный шкаф.
Из двери ларька, пригнувшись, вылезла женщина в красной болоньевой курточке, за ней выпрыгнул её ребёнок — мальчик лет четырёх, укутанный в огромный зелёный шарф, из которого торчали лишь ноги в горных ботинках снизу и головёха в дурацкой шапке-ушанке сверху. Парнишка радостно подпрыгивал и кружился вокруг своей матери, которая пыталась, перекладывая наполненный пакет из одной руки в другую, надеть кожаные перчатки. Как вдруг парнишка обернулся в нашу сторону и быстро, как козлик, поскакал к нам навстречу. Тут-то я уж допёр, что преграждаю своим больным телом дорогу семейным узам Прокошевых. «Триганде». Свернул по тротуару правее, уступил место запыхавшейся бабушке, которая, кажется, успела за недолгий путь подвернуть ногу, и теперь заметно прихрамывала.
Екатерина Павловна чуть нагнулась и распахнула объятия для внучка. Тот нехотя в них вошёл.
— Суслик, ой да, суслик, не замёрз? — поинтересовалась «замша» у невинного дитя.
— Неа, ба, ты мне купила, о чём договаривались?
— Ах ты какой, негодник, сразу про подарки. Тут, между прочим, юноша с моей работы. Глянет, какой ты хитрый, сразу за подарками лезешь, подумает чего не то…
— А, это твой пёс, что ли?
Мальчик глядел на меня своими четырьмя глазами и лыбился во все свои без малого десять зубов. А я просто хотел пройти мимо. Пролезть по узкому тротуару через выросшую из людской плоти, норковой шубы и зелёного шарфика гору тщеславия. Зайти в продуктовый магазин и купить парочку «дошираков» и молочный коктейль. Хотел, быть может, ужраться вусмерть можжевеловой настойкой, охлаждающейся у меня в холодильнике. Но нет. Меня назвали псом. Оскорбили так, как никто и никогда. Оскорбил ребёнок. Повинное ныне дитя, у которого не было ни единого шанса сказать что-то иное или же просто промолчать, ведь его бабушка сука. Его бабушка — лицо своего ещё несмышлёного внука. Не повезло Суслику с такой хитрой, подлой мордой, которую сразу же приняли бы в моём дворе.
Я закипел как чайник, загудел как паровоз, хоть этого никто и не услышал. В общем-то я и не хотел, чтобы кто-то почувствовал моё нетерпение. Я не Магомет-демонстратор и никогда им не был. В целом, я не сторонник ни одной религии. Если уж и хотелось, чтобы меня наградили амплуа, то я бы согласился именоваться «человеком дела» или стахановцем, когда бы предстояла личная встреча с Владимиром Ильичом. И да, мам, да, пап, коверкаю я это понятие, которое вы оберегали во мне с пелёнок, которое телами защищали и в восьмидесятые, и в девяностые, и в нулевые. Которым вы укрывали меня от проливного дождя на запутанных улицах. В каждом твоём поцелуе, мама, я прекрасно вижу, чтó значат для тебя эти два слова: «человек дела». В каждом кулинарном шедевре твоего приготовления, будь то салат «Подсолнух» или макароны по-флотски, я чувствовал значимость этого выражения. Ты словно бы подкармливала меня своей верой в будущее России. Отец, теперь о тебе. Пускай мы не так часто общались, лишь единожды вместе скатались на озеро порыбачить, хоть ты, как и я, любил изловить ротана покрупнее и обматерить его за внешнюю убогость. Я тебя боялся, и ты меня, кажется, тоже. Я ценю твои попытки, и я определяю их как очень важное дело, с которым ты, если и не справился, то уж точно был к тому близок.
Дорогие родители, я ценю всё, что вы для меня сделали. Помню каждую копейку, которую вы вкидывали в мою свинку-копилку, чтобы я освободился и наконец вдохнул воздух свободной грудью. Но нежданно-негаданно чужие люди посадили меня на цепь. Очень просто взяли и прижали меня детской рукой к вонючей будке и указали, что именно мне делать и как поступать. Но я-то уже не малыш и сам способен искривить своё лицо, как пожелаю. Смею скорчить гримасу, которая защитит мою родню и всех предков от пятничного позора. Это маска чекиста к столетию годовщины основания комиссии.
Я разделил гору на пушистое и зелёное. «Триганде». Она в неожиданностях податливо развалилась и упала на белый снег поближе к своим. Я поднял ничего не понимающего мальчонку, а он, в свою очередь, пустил сопли на свой подбородок. Он мелкий и жалкий, но я, чёрт возьми, такой же — человек жалкого дела. Мальчик полетел из моих рук спиной на бордюр или поребрик, кому как удобнее. Шлёпнулся, как вылитый на сковороду желток, и завопил, как сформировавшийся цыплёнок. К нему уже с тяжеленным пакетом спешила мать в красном одеянии, и я ни за что не стал бы её трогать.
Тут на снегу начала шевелиться «замша», но я её, такую бедненькую, быстренько успокоил. Пнул по спине, чтобы оставить на семействе Прокошевых родовой синяк. А затем я сквозь сдержанные запахи оленины трусливо и крайне по-деловому побежал в бар «Мюнхен», чтобы на вынос закупиться сангрией и провести ночь в компании испанских танцовщиц. Или французских, мне особо не важно, главное — получить экстаз. Бездумный. Своевольный.
Спасибо, бармен, ты так добр. Ты добавил вдвое больше грейпфрута, чем мог бы. Спасибо, дверной засов. Ты поддался намного быстрее, чем я ожидал. Я благодарю от всей души эту холодную пятницу, ведь она чудесно закончилась и не прервалась, да уже никак и не прервётся, чёрным понедельником. Наконец, я поблагодарил бы тебя, мой дорогой пушистый хвост. Ты нарисовал великолепный мой портрет в формате А1, и я с новой силой полюбил этот картинный жанр. Как величаво изобразил ты образ двадцатичетырёхлетнего ленивца и, возможно, альфонса. Пририсовал к моим бледным плечам погоны, как мечтал сделать мой боязливый отец.
Но не проси, пожалуйста, не проси меня обернуться и посмотреть на то место, откуда ты растёшь. Я, право, боюсь осознать, что за время сна ко мне в квартиру прокрался безумный доктор Менгеле и пришил тебя к моей заднице. Я лучше допью сангрию, поглажу голодную Маруську, закрою глаза и продолжу верить в то, что это просто странно протекающий экзистенциальный кризис. «Триганде».
Редактор Анастасия Ворожейкина
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
Судьба всея Руси
Всем привет. Попробую ещё раз рассказать о своей первой книге "Судьба всея Руси". Я раньше опубликовала ее на Пикабу. Первая книга Судьба всея Руси 1
Если коротко, книга фантастическая, сюжет интересный, но возможно повествование не так подробно, как во второй книге. Как говорится, "первый блин комом".
Девушка становится президентом России и наводит порядок в стране и во всём мире. Сюжет переносит читателя во времени из почти 3000 года н.э. в наше время и обратно.
Всё повторять не буду. Опубликую только предисловие. Его можно послушать на ютуб или прочитать здесь ниже.
Книга дает два варианта развития истории, на тысячелетие вперед. Реальный, соответствующий поведению современного человека, и вероятный, если люди изменят свое поведение. Описывает и близкое будущее России и будущее через тысячелетие.
В форме фантастического рассказа, книга несет читателю обнадеживающие мысли, о восстановлении России как независимого и сильного государства. Государства, имеющего возможность приобрести мировое господство, благодаря русскому менталитету. В книге присутствуют случаи перемещения во времени, приводятся примеры парадоксов, которые при этом возникают.
Книга дает точную формулировку русской национальной идеи. Обсуждаются некоторые идеи по экономическому восстановлению России, оздоровлению нации, по разрешению межнациональных конфликтов.
Идеи, высказанные в книге, подтверждаются текстами из библии, пророчествами, еще не исполнившимися в наше время. В то же время книга не несет какого-либо учения. Ссылки на библии придают идеям большую вероятность будущей реальности.
Второй вариант будущего описывается в позитивном духе. Показывает людей будущего развитыми полноценно - не только интеллектуально, но и душой. Показывает их наслаждающимися жизнью и действительно счастливыми людьми.
К сожалению мой первый аккаунт был забанен. Так что я туда не могу войти, как автор поста и комментировать. Второй раз загружать то же самое на Пикабу баянометр не даст. Поэтому делюсь ссылкой, где я смогу ответить на комментарии. https://zen.yandex.ru/media/id/6107fed64b38cc2c21a7c23a/sudb...
Так выглядит обложка. Это не детская книга, даже если создаётся такое впечатление. Просто я люблю светлые, яркие, радостные цвета. Цветы на обложке служат не для украшения. Это города будущего. В моём почти идеальном мире, люди почти всю землю освободили для животных и дикой природы. Книга не продается. Так что это не реклама. У меня нет возможности вкладывать в рекламу и распечатку много денег. Я даю всем возможность прочитать её бесплатно. Если есть желание прочитать книгу сразу и без обсуждений, это можно сделать на сайте Проза.ру https://proza.ru/2018/09/10/1714
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Последствия одного доклада
— Господь воинств ангельских, разрешите войти? — архангел Михаил вежливо приостановился на пороге.
— Миша, ну сколько можно тебе говорить, давай без этих званий. Зови меня Саваоф. Заходи, присаживайся. — склонившись над огромной книгой, Господь перелистывал страницы и слегка щурился, то ли разбирая мелкий текст, то ли разглядывая замысловатые цветные иллюстрации.
— Неловко как–то, Вы же мой начальник, Вседержитель. — ответил архангел.
— Миша, мы с тобой столько повидали, что тебе можно, заслужил. Манны хочешь, я как раз поесть собрался? — Господь захлопнул книгу и золотая пыль, искрясь, повисла в окружающем пространстве.
— Не откажусь. Кажется, вечность не ел. — ответил Михаил, немного смущаяясь.
— Ну и отлично. Тебе с чем? А, погоди, дай угадаю! С цукатами и изюмом? И бутерброд с сыром маасдам? Момент! — Господь улыбнулся в седую бороду и перед ним возник стол на котором стояли, дымясь, две немаленькие тарелки манной каши. Дополнением к ним служило блюдо, на котором была навалена гора из бутербродов с сыром.
— Придвигайся, трапезничать будем. Ты знаешь, что совместная трапеза объединяет? Полезное это дело, сотрапезничество. Особенно с начальством. Так что давай, не стесняйся, отведай, что Бог послал. — Господь хохотнул и подмигнул Михаилу, который тут же взял в руку большую мельхиоровую ложку.
Некоторое время ели молча. Михаил чувствовал некоторую неловкость, но начать разговор не решался. Да и каша с цукатами и изюмом была просто божественной на вкус. Наконец Господь, надкусив бутерброд с сыром, заговорил с архангелом.
— Ну, как тебе каша, Миша?
— Очень, Госп... то есть, Саваоф. Очень вкусно, спасибо. И бутерброды тоже удались.
— Ну, отлично. Теперь давай, выкладывай, с чем пришёл. Новости, как я понимаю, не самые хорошие для седьмого дня, в который, как известно, я всегда отдыхаю. — Господь серьёзно посмотрел на архангела и тот положил ложку на стол.
— Да — ответил Михаил. — Есть проблемы с некоторыми мирами. Особенно с Вашими любимцами. С людьми.
— Проблемы с людьми. С людьми. С моими любимцами людьми... — Господь задумался, будто силился вспомнить. — Что за люди, Миша? Вспомнить не могу. Годы, будь они неладны.
— Ну, с теми, которые по образу и подобию Вашему созданы Вами. С руками, ногами, головой и свободной волей. Ну, проект ЛюДИ. Любовь, душа, интеллект, помните?
— А–а–а... Вспомнил. — улыбнулся Господь. — Забавные такие получились. Размножились успешно. А в чём проблема–то?
— Проблем там целый комплекс. Начиная с неверия в себя и заканчивая неверием в Вас, простите. И мы с Гавриилом, в общем–то, хотим ходатайствовать об уничтожении их мира в целом. Конечно, не в нашей компетенции оценивать успех или провал проекта, но...
— Подожди, Миша. Ты не горячись. Для начала давай вспомним историю этого проекта. Для чего мы создали этот мир? — Господь внимательно посмотрел в глаза архангела и внезапно в голове Михаила замелькала хронология сотворения мира. Промелькнул Большой Взрыв, формирование Земли, заселение её флорой и фауной, развитие и эволюция видов, пока, наконец, не появилась картинка с обнажёнными мужчиной и женщиной, которые держали друг–друга за руки.
— Господь воинств ангельских, я прекрасно знаю историю сотворения этого мира, я же его защитник и куратор. — сказал Михаил — Проект ЛюДИ был создан для того, чтобы души проходили очищение через любовь к ближнему своему и совершенствуя свой дух, развивая интеллект, поднимались всё выше по реинкарнационной цепочке. Пока, в итоге, не попали бы в наш божественный мир, став бессмертными и живущими вечно.
— Верно. Ну и? В чём провал проекта? Они не совершенствуются? — Господь вновь уселся за огромную книгу, но в этот раз он просто перелистывал страницы и смотрел, как золотая пыль выписывает узоры в воздухе.
— Хуже. Они деградируют. Мы дали им чувства, но большинство из них используют только Зависть, Ненависть и Злобу. А Любовь и Сострадание не используют никогда. Мы дали им свободную волю, но большинство либо стремится ничего не делать, либо ждёт того, кто скажет им что делать...
— Так, подожди. Мы же посылали им вестников, которые говорили им, что делать. — перебил Господь. — Будда, Иисус, Магомет, ЭмСи Хаммер... Хотя, погоди, последнего не затем посылали, но да ладно. И что, они не вняли?
— Как сказать? Вняли. Но не все и как–то не окончательно. С Иисусом вообще забавно вышло. — архангел криво усмехнулся. — Он им, возлюбите, говорит, ближнего своего. А они его на крест приколотили и копьём в бок. И назвали его в честь этого креста — Христос. Затем себе наделали украшений с его распятым телом, надели на шею и ходят, поклоняются. Даже огромных домов наделали с этими распятиями. Чтобы больше людей туда влезло.
— Домов с распятиями? — Господь удивлённо поднял седые брови. — А зачем в них ходить?
— Они считают, что так общаются с Вами. — ответил архангел и, увидев, что Господь заулыбался, улыбнулся в ответ.
— Погоди–ка... Правильно ли я тебя понял, что люди построили дома, в которых повесили копию распятого Иисуса, ходят туда, всякие ритуалы устраивают и считают, что они так со мной общаются? — видно было, что Господь еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. — Миша, ты сделал мой день! Реально.
— Ну, не все. Некоторые считают, что общаться с богом или богами нужно иначе. А некоторые считают, что бога нет. — смущённо добавил Михаил.
— Бога нет? — на этой фразе Господь захохотал в голос. — Похоже, со свободой воли я перестарался! А скажи мне, как они объясняют всё сущее вокруг? Кто его создал по их версии?
— Само зародилось... — смущённо ответил Михаил.
— Ясно. — Господь продолжал улыбаться, но его небесно–голубые глаза серьёзно смотрели на Михаила. — Миша, что мы получили в результате?
— В результате, души зациклены в реинкарнационный круг и продолжают перерождаться в одном и том же мире. Из–за перенаселения пришлось установить квоту воплощений, некоторых воплощаем в низших существах. Также пришлось привлечь дополнительные силы, чтобы исправлять совсем выпавших из проекта. Есть определённые успехи. — чётко и по–военному отчитался Михаил.
— С этого места поподробнее — заинтересованно произнёс Господь.
— Привлекли нашего коллегу, Люцифера. Ангела солнечного света. С ним, кстати, вообще хохма. До середины своих времён люди поклонялись ему как предвестнику Истины и света, а потом какой–то кардинал что–то напутал и его сделали главой тёмных сил. Он устал вздрагивать, слыша призывы поклонников тёмных сил с просьбами уничтожить их врагов и наслать порчу, болезни и прочую муть. — Михаил болезненно поморщился.
— Погоди. Ты хочешь сказать, что они до сих пор желают зла себе подобным? — удивлённо спросил Господь.
— Не только желают. Активно реализуют. Враждуют по разным признакам. И даже уничтожают друг друга. — ответил архангел.
— Миша... — Господь начал фразу и осёкся, задумавшись на несколько секунд. Лик его погрустнел и он продолжил. — Вызови–ка Люцифера сюда.
Михаил прикрыл глаза и замер на мгновение.
— Исполнено! — произнёс он. В ту же минуту на входе в кабинет появился изящного вида ангел в золотом облачении, тускло светящемся под дымящимся слоем пепла.
— Вызывали, Господь воинств ангельских? — Люцифер сделал шаг вперёд.
— Да, Люциус, давно тебя не видел. Осунулся ты, побледнел. — Господь положил руку на плечо Люцифера. Прах и пепел растворились в окружающем пространстве и Люцифер предстал пред Господом и Михаилом во всём своём сиянии.
— Так–то лучше. — проговорил Господь, довольно оглядывая Люцифера. — Доложи, что сделано по проекту ЛюДИ?
— Господи, сделано немало. Выделили планету, где в течение одной вечности, путём ежедневной насильственной смерти с последующей реинкарнацией происходит очистка душ. Для увеличения эффективности реинкарнация производится в одно и то же тело, с сохранением памяти. Однако, ввиду наличия свободной воли существ их исправление сильно затягивается, несмотря на максимально тяжёлые условия существования. ЛюДИ по–прежнему не понимают, что они созданы для коллективной деятельности и должны действовать в первую очередь в пользу окружающих. Я установил прямую зависимость температуры планеты от накала ненависти людей. Надеялся, что смиряясь и помогая друг–другу они превратят исправительную колонию в цветущий сад. — доложил Люцифер.
— Результаты? — заинтересовался Господь.
— Планета безостановочно пылает несколько вечностей. — удручённо пожал плечами Люцифер.
— Хорошо. — проговорил Господь. — Есть дела и поважнее. Михаил, благодарю за доклад и службу. Освобождаю тебя и Гавриила от должностей кураторов проекта ЛюДИ. Займись другими вопросами.
— Рад стараться. — выкрикнул архангел и исчез, на секунду наполнив пространство звуком хлопающих крыльев.
— А к тебе, Люциус, у меня разговор особый. — Господь серьёзно взглянул на блистающего золотом ангела и продолжил — Вся эта история с людьми сильно затянулась. И тратить наши ресурсы на бесполезные проекты, конечно, нет смысла. Но, это всё же мои творения. И как их создатель, я сострадаю им. И считаю, что они имеют право на шанс. Пусть не второй, а сто тридцать второй. Но... Последний. Я понимаю, ты уже намучился с их душами. Однако, пришло время довести дело до конца. Посему... — тут Господь торжественно возвысил голос. — Нарекаю тебя князем мира людей и ставлю моим наместником на Земле. Верши дела Господни справедливо!
В воздухе над Люцифером появилась светящаяся корона и, медленно вращаясь, опустилась ему на голову. Размер был идеален, как и всё, что производилось в Небесной канцелярии.
— Ступай, Люцифер, властвуй над телами и душами людей! — сказал Господь, глядя на переливы сияния ангельских одежд, пока последний медленно растворялся в пространстве.
Люцифер сидел за покрытым пеплом и сажей столом, подставив крылья под поток холодного воздуха из кондиционера.
— Вот ещё проблема на мою голову. — он снял корону и, задумчиво повертев её в руках, с уважением положил на стол, предварительно смахнув с него пыль. — Думай теперь, что делать с этими людьми не только после смерти, но и при жизни. В голове его завертелись мрачные картины планеты исправления душ, которые он созерцал уже несколько вечностей. — А ведь я был создан как предвестник исцеления и света. Чем их исцелить?
И тут в голову Люцифера пришла мысль.
— Вирус! Смертельный вирус. Эпидемия, подобная чуме в их средние века.— подумал он. — Может быть, это научит их хоть немного сострадать друг другу, ценить свою и чужую жизнь? А если нет, то хотя бы одну планету разгрузим.
Он положил на стол чистый лист и, выдернув перо из слегка потрёпанного жаром крыла, застыл.
— Надо придумать название... — он огляделся. Взгляд его упал на корону, лежащую прямо перед ним на столе.
— Корона. Коронавирус! — воскликнул он и каллиграфическим почерком вывел заглавие листа: “Проект ЛюДИ. Программа Коронавирус. Всем ответственным лицам. Старт проекта назначаю 01.01.2019 по местному календарю.”
Ангел встал из–за стола и бросил взгляд в окно. Через толстое стекло виднелась покрытая пеплом, тлеющими углями и растерзанными телами планета, на которой копошились какие–то недосущества, раздирающие друг–друга на части.
29 февраля 2020