Авторский рассказ + Конкурс Крипистори

– Ты что тут в темноте делаешь, мама? – прозвучал за спиной обеспокоенный голос Яны, и зажжённый свет на пару секунд ослепил Диану.

Она не успела ничего сделать, как дочка уже разжала её слабый кулачок, забрав зуб.

– Ой, мамочки… – испуганно выдохнула Яна. – У тебя зубы стали выпадать? Я и не думала, что от химии такое бывает! Это какой зуб выпал? Ну-ка открой рот, покажи мне.

Диану усадили обратно на стул, не слушая её возражений, бесцеремонно залезли в рот.

– Погоди. У тебя все зубы на месте.

– Это не мой.

– А чей же? – ещё больше удивилась Яна, опустившись за стол напротив мамы и не переставая перекатывать между пальцами жёлтый зуб.

Диана прикрыла глаза, осознавая, что в таком плохом состоянии не сможет выдумать что-то достоверное и солгать дочери. И она сдалась, покорно рассказав и о письме, и о зубе.

– Мама, так ведь это же замечательно! – чуть ли не задохнулась от восторга Яна, и её широко распахнутые глаза упоённо блестели за толстыми линзами очков. – Это то, о чём говорили в больнице! Приглашение опробовать экспериментальное лекарство!

– И тебя ничуточку не смущает мой рассказ? – опешила Диана, облизывая пересохшие губы.

– А должен?

– Если это приглашение, то почему бы не прислать обычную визитку с адресом? Зачем они положили в письмо чей-то зуб? И как он двигается?!

Диана отобрала у дочери вышеназванную вещицу и положила себе на ладонь. Не теряя времени, зуб пополз к краю. Яна сглотнула, но страха или удивления не выказала, лишь заговорила увереннее:

– Их странные методы связи меня не волнуют. Меня волнует только, могут ли они дать тебе лекарство или нет. Всё.

– Ты, что же это, предлагаешь с ними связаться?! Да ведь это такой риск…

– Плевать, – резко ответила Яна, мотнув головой. – Если они поставят тебя на ноги, остальное будет уже неважно.

– Я сразу говорю, что я против, – упорствовала Диана.

– Значит, я поведу тебя туда силой, против твоей воли.

Яна подняла на мать взгляд, тяжёлый и суровый, в котором читалось неверие в компромиссы и такая дикая безудержная надежда, что у Дианы не нашлось слов.

– Собирайся.

– Мы что, пойдём прямо сейчас, на ночь глядя? – испуганно прошептала мать.

– А разве у тебя осталось лишнее время, чтобы тратить его на ожидание утра?

Дом они покинули в тревожном молчании. Яна поддерживала маму под свободную руку и то и дело поглядывала на гнилой зуб, который медленно ползал по ладони Дианы, указывая направление. В чужой руке, кроме Дианиной, работать он напрочь отказывался, мгновенно теряя все свойства.

Шёл одиннадцатый час ночи, на улицах было малолюдно, и даже автомобили, казалось, старались ездить потише, крадучись передвигаясь в полумраке. Яне так не терпелось добраться до тайного места, что она буквально тащила мать под локоть, не замечая, как делает ей больно. Но Диана стойко терпела, смирившись с судьбой. Похоже, она давно уже не распоряжалась собственной жизнью, но почему-то до сего дня этого упорно не замечала.

Бесшумно елозя по ладони, как жук с желтоватым хитиновым панцирем, зуб вёл мать с дочерью тёмными неосвещёнными улочками мимо спящих домов. Когда впереди показался знакомый забор онкологического диспансера, Диана даже не удивилась. А поскольку зуб продолжал подрагивать, Яна быстро протолкнула исхудавшую мать через узкую дыру в ограде, и сама ловко перемахнула через верх, будто всю жизнь занималась прыжками в высоту.

– Ну, и куда тут дальше? – быстро оглядевшись, поинтересовалась дочка, а Диана лишь передёрнула плечами, опираясь на палку.

В ночи окна онкодиспансера горели холодным приглушённым светом. Здание, словно затаившийся старый зверь с мудрым взором, пряталось в тени и терпеливо дожидалось своих гостей. Там, внутри, изнемогали от боли и отчаяния десятки больных, которых оно уже приютило. Они стонали на жёстких койках, забыв о сне, поглаживали шишки вздувшихся лимфоузлов и мечтали о конце. И здание обещало подарить им его, такой желанный и долгожданный конец.

Диану сжала в тиски небывалая тоска. Она знала, что её место было там, вместе с остальными, с теми, кто шёл к вечному покою через тернистый путь страданий. Но Яна настойчиво тащила её прочь от тусклого будто внеземного света, в жерло ночи, в пелену абсолютного мрака, где, как ей думалось, скрывалось спасение.

Зуб замер в тот миг, когда узкая заросшая бурьяном тропа вывела женщин к заброшенному корпусу в дальнем углу обширной территории больницы. Некогда крепкое здание давно превратилось в руины: окна были забиты досками, на крыше прорастали берёзы, и крошево кирпича под ногами отзывалось в ночи громким хрустом, словно землю устилали хрупкие кости.

Яна подсвечивала себе путь фонариком на телефоне. Он-то и высветил рваный пролом в стене, за которым простиралась густая тьма, лениво плескавшаяся в своих границах. Сюда явно нечасто захаживали люди, разве что какие-то подростки-вандалы, разрисовавшие стены граффити и оставившие под окнами целую гору смятых жестяных банок.

– Мы должны пойти туда? Внутрь? – с опаской прошептала Диана, боясь заглянуть в темноту пролома. Потому что ей казалось, будто оттуда за ней кто-то безмолвно наблюдал.

– Видимо, это вход. Пойдём, мама. Помнишь, что сказала Антонина? Ничего не бойся.

И Яна бесстрашно шагнула в проём, помогая матери перебраться следом за ней через кирпичные и мусорные завалы. Под ногами со стеклянным звоном катались бутылки, на обуви оседала мутная пыль, и из провалов пустых помещений за женщинами следила тьма. Они шагали осторожно, потихоньку, подсвечивая дорогу фонариком и чувствуя себя бестолковыми диггерами, малолетними и совершенно беспечными, готовыми залезть в какую угодно дыру ради расплывчатой цели, маячившей впереди.

– Тут совсем никого нет.

– А я тебе что говорила? Пойдём обратно, домой. Это всё просто выдумки…

Диана замолкла на полуслове, когда сбоку, из бездонного пролома в полу, уводившего в какие-то неизведанные глубины ада, послышался резкий звук и вдруг дохнуло тёплым сухим воздухом с отчётливыми нотками канализационной вони – будто где-то открыли дверь, устроив сквозняк.

– Ты слышала? – посеревшим голосом спросила мать, и дочь лишь слабо кивнула. Обе они не отводили взгляд от дыры, обрамлённой комьями сухой земли и кирпичным крошевом. Среди гнутых железных прутов, остатков деревянных полов и битого стекла явно что-то возилось.

Послышался ещё один звук. На этот раз куда более громкий – вниз скатилась бутылка, разбившись о дно чёрной пропасти. Диана вцепилась сведёнными от ужаса пальцами в предплечье Яны, ту мелко потряхивало, но с места при этом она не сходила. Свет фонарика дрожал, однако он не мог разогнать мрак, сочившийся из глубокой дыры в полу заброшенного здания.

Когда из-под завалов строительного мусора вдруг вырвалась плотная тень и метнулась в неосвещённый угол комнаты, Яна взвизгнула, как маленькая девочка, а Диана схватилась за сердце, отбивавшее в груди рваный ритм.

– Кто здесь?! – испуганно затараторила Яна, пытаясь навести луч света на угол. Но тени отказывались расступаться, а, казалось, становились лишь гуще. – Покажись!

В углу шумно завозились, и из мрака неожиданно совершенно отчётливо соткались три пары конечностей, длинное туловище и голова, напоминавшие человеческие. Закутанная в рваньё фигура резко дёрнула вывернутыми суставами рук и ног, а после вдруг по-жучиному поползла прямиком по стене и ловко перебралась на потолок.

– Мамочки… – чуть не плача, просипела Яна.

И в этот момент создание с хрустом развернуло голову на сто восемьдесят градусов, уставившись на двух прижавшихся друг к другу бледных женщин, замерших в проходе.

С землистого, осыпавшегося клочьями влажной кожи лица на Диану и Яну смотрели глубоко запавшие чёрные глазки. А под щелями ноздрей раскинулась огромная жуткая пасть. Порванные до самых ушей щёки открывали вид на зубы. Отвратительная пасть ощетинилась десятками, сотнями кривых зубов: гнилых, жёлтых, железных, дырявых, золотых, заточенных, раскрошившихся, сломанных, керамических, крошечных и непомерно крупных – зубы рядами и вереницами торчали из бледных дёсен, уходя до самой глотки, а над всей этой бездной длинным скользким змием извивался язык.

– Где моё? – заговорило вдруг существо, и голос его, исковерканный и шипящий, рассёк тишину заброшки острейшим лезвием.

Диана боялась даже пошевелиться, даже вздохнуть лишний раз. Она была уверена, что сердце её вот-вот не выдержит, остановится, как отслуживший свой срок механизм.

«Ничего не бойся, ничего не бойся. Не бойся», – как мантру повторяла она мысленно, надеясь, что виденное ей – не больше, чем кошмар, который непременно скоро развеется.

– Где моё?! – взревел Пасть, негодующе замотав безобразной головой.

– Отдай ему зуб, – едва слышно произнесла Яна, дёрнув мать за руку.

Дрожа, Диана послушно вытянула вперёд ладонь, на которой ютился гнилой зуб. Тварь мгновенно заткнулась, а длинный язык в её пасти растянулся до невозможности и метнулся в сторону женщин. Влажный отвратительно смердевший орган коснулся пальцев Дианы и слизал оттуда зуб. Прямо на глазах ошарашенной мамы и дочки, Пасть деловито вставил потерянную запчасть в десну, потеснив остальные такие непохожие друг на друга зубы, и широко улыбнулся.

От этой неестественной, невероятной и такой неправильной гримасы хотелось сжаться в комок.

– Уродцы пожаловали.

– П-простите, – сбиваясь, нашла в себе смелость заговорить Яна, – нам с-сказали, что вы можете помочь моей м-маме. Она больна раком. М-мы слышали, что у вас есть лекарство.

– Маленькие, жалкие, хрупкие уродцы, – как-то сочувственно пробормотал Пасть, не переставая улыбаться, а после переполз с потолка на ближайшую стену, откуда лучше было видно двух гостий.

Диана хотела шарахнуться в сторону, подальше от вонявшей твари, но Яна стальным захватом впилась ей в руку и удержала на месте.

– Ваша плоть так слаба, так недолговечна. Рассыпается пылью после смерти, – продолжало шептать существо, а склизкий язык трепыхался над скалистой грядой зубов алым лоскутом. – Но я могу помочь. Могу сделать вас краше, крепче… Могу прах превратить в идеал.

– А избавить от боли? – осторожно спросила Яна.

– Боль превратить в улыбку.

Яна робко улыбнулась в ответ, глядя прямо на безобразное страшилище, будто узрела в нём воплощение мечты и теперь её не смущало даже то, что вместо врачей в старом корпусе больницы она отыскала какую-то инфернальную тварь, какие могли существовать только в кино и ночных кошмарах.

– Что вы хотите за то, чтобы вылечить мою маму?

– Яна, не надо, – сдавленно попросила Диана. – Давай уйдём отсюда. Это же чудовище. Не надо ничего у него просить…

– Это чудовище может и хочет тебе помочь, разве ты не понимаешь? – сдвинув брови к переносице, строго произнесла Яна, глядя на мать поверх очков. – Это наш шанс победить болезнь, мама. Продлить твою жизнь. Антонине и другим ведь помогло.

А после, вновь повернувшись лицом к Пасти, дочь твёрдо повторила:

– Что вы хотите? Что нам нужно сделать?

Тварь как-то сдавленно то ли всхлипнула, то ли хихикнула и, передвигая вывернутыми конечностями, подползла ближе к женщинам. Теперь их разделяло буквально полтора метра, и до Дианы явственно доносился гнилостный запах нечищеных зубов, от которого её привычная тошнота накатила новой волной.

– Дай. Дай частичку. Дай дар. А  задобрю костяных богов, я вознесу им хвалу.

– Какую частичку? Какой дар? – сглатывая и прикрывая рукой рот, выдавила из себя Диана.

– Дай себя! Дай! – необыкновенно яростно и требовательно заверещало чудовище, замотав головой, и каждое её движение сопровождалось щелчками шейных позвонков. – Дай себя! Я верен богам! Я докажу преданность! Отдай мне!

– Что тебе нужно? – пытаясь перекричать разошедшуюся тварь, спросила Яна, но её вопрос остался без ясного ответа. Пасть так и продолжал крутиться на месте, улыбаясь и вопя.

– Яна, я не хочу ничего ему давать…

– Зуб! Точно! Тебе ведь нужен её зуб, не так ли? – неожиданно осенило дочку. Она даже подалась вперёд всем телом. – Ты явно их собираешь, верно?

Существо её услышало. Оно замерло, успокоилось, возвратило голову в обычное положение, если можно было назвать обычным положением то, что голова оказалась повёрнута на спину. И, продолжив широко и пугающе улыбаться, уставилось на Яну.

– Дай.

– Х-хорошо, – запнувшись, выдохнула Яна. – Значит, тебе нужен один её зуб, так? Эм… Мама?

Яна уже без прежней уверенности повернулась к матери, но Диана лишь испуганно закрыла обеими руками рот, не планируя расставаться с зубами.

– Давай же, не бойся. Всего один зуб, и мы получим лекарство. Это малая цена.

Диана, вытаращив глаза, в ужасе замотала головой, не опуская руки.

– Мама, я тоже не хочу этого делать, но разве годы долгой и здоровой жизни того не стоят? Маленькой жертвы, а? Ты ничего не почувствуешь, обещаю! А, как выздоровеешь, я обязательно отведу тебя в хорошую клинику, и мы поставим новый зуб. Ну, пожалуйста, мама. Доверься мне. Я так желаю тебе помочь, так хочу победить твой рак. Чтобы мы могли жить вдвоём, как раньше. Бок о бок, в любви и гармонии… Я не переживу, если потеряю тебя.

Всхлипнув, Диана медленно и неуверенно отняла ладони ото рта. Она понимала, что Яна в любом случае добьётся желаемого. Она была упрямой девочкой. Очень упрямой. Диана ведь сама её такой воспитала, так что винить можно было лишь себя.

Яна медлить не стала. Она знала всё, что творилось с зубами матери: сама же вечно и заставляла её через «не хочу» ходить к стоматологам. Знала, какие болели, какие давно шатались, а какие целиком состояли из пломб. И, ухватив ногтями старый ходивший в десне зуб, пятёрку, принялась её расшатывать. Заскулив от боли, Диана хотела отпрянуть – Яна не позволила, лишь сильнее дёрнула. Пасть же с плохо скрываемым удовольствием со стены наблюдал за происходящим, ворочая языком.

– Потерпи немного, мамочка, – шептала Яна. – Я почти вытащила его. Потерпи, ради меня.

И Диана покорно терпела боль, как терпела её все месяцы до этого, практически сроднившись с мерзавкой. И сквозь слёзы смотрела на сосредоточенную дочь, которая настолько не желала расставаться с матерью, что была готова собственноручно причинять ей боль.

– Вот! Готово! – с ликованием Яна продемонстрировала желтоватый зуб в каплях крови. Диана даже толком не успела его рассмотреть, как монстр уже выхватил языком положенную ему плату и стал пристраивать новое украшение в пасти, довольно пофыркивая.

– Мы дали, что ты просил! Где лекарство? – немедленно потребовала Яна.

Улыбнувшись ещё шире, хоть казалось, что это совершенно невозможно, Пасть вдруг резко провёл языком по веренице острейших клыков, расположенных в левой стороне его рта, и вытянул безобразный обрубок к Диане. С языка капала густая, как мёд, кровь. Капли опадали на пол, на строительный мусор, на кирпичную крошку и прибивали пыль к земле.

– Что это значит? – сглатывая собственную кровь, наполнившую рот, спросила Диана, ещё не успев отойти от вырывания зуба, как ей уже предлагали новое испытание.

– Видимо, ты должна попробовать его кровь.

– Что?.. Боже, нет! – отвернулась Диана. Ощущение неправильности происходящего душило её, но ничего поделать она не могла. И даже сил сопротивляться, когда Яна сунула ей в рот вымазанный в чужой крови палец, не было. Диана покорно сглотнула солоноватую слюну.

– Плоть больше не будет такой слабой и уродливой, – проронил напоследок Пасть и, перебирая жучиными конечностями, отполз к провалу в полу. Ни Яна, ни Диана даже не успели ничего сказать, как он прыгнул в темноту и растворился в ней. Будто его никогда и не было. Только дохнуло в лицо нездешним тёплым воздухом, да кошмар наконец оборвался.

– Пойдём домой, мама. Теперь ты поправишься, я уверена. Теперь ты будешь жить.


Продолжение истории: Пасть (Часть 3/3)

Приз за 5 место — 4000 рублей от отканала ЛИМБ + портала Книга в ухе - Михин путь @ZippyMurrr

А так же от нашего автора @lexx.poll призы выбранным им историям. 1500 рублей каждой:

@Lepra.XIID7 Повелитель тыкв (1/3)
@R.Melvin Отзвуки часть1

@Tabibu Я.Черт

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt сделал арт обложку для выбранной им истории Нижняя Топь. @nimav Нижняя Топь

А так же озвучку от профессионального диктора Дмитрия Горячкина - ютуб канал ЛИМБ. получают истории:
Маршрут по требованию. Часть 1 @afrikata
Снежная @ZippyMurrr
Кто придет к тебе на рассвете и Мертвая невеста (1) @HelenaCh

Чур меня! @Koroed69

Оборотово. Часть 1/4 @bleick.i
Выполняя уговор (1/2) @Oralcle

Ацетон 1/3 @Martiss

По следу золота. Часть 1 @Istanbulssoul

Аварийный журналист. Часть 1 @hadilor

На свет маяка @aliyena

Крысиный волк Часть 1 @Rez0nman

Никодимовка @partizan.bow

Охотник за женщинами. Серия #1 @ERmolin.Anton

(ЦИКЛ: Сельский почти участковый Василий Редькин) Дело№1 "О ПОХИЩЕНИИ КОРОВЬИХ КОПЫТ" Часть 1 @SagotoEA

Пока ещё белый (часть 1) @Kantele

Светить во тьме. Часть1@ FiammInga

Повелитель тыкв (1/3) @Lepra.XIID7
Отзвуки часть1 @R.Melvin

Я.Черт @Tabibu

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Часть 1
Часть 2
Часть 3

Черный Pajero вывалился из леса на самом краю деревни - солнце уже почти спряталось за горизонт, и погруженные в полумрак приземистые одноэтажные домики освещались только кое-где горящими фонарями.

- Туда, - сидевший на пассажирском Николай ткнул пальцем в проходящий между домами проселок, и Саша тронул машину с места. - Увидишь такую развалину на другом конце, возле колхозного поля, которая больше напоминает заброшенный свиной хлев - вот она нам и нужна. Васькин дом, если его можно так назвать. Что мы вообще хотим там найти?

- Не найти, - машинально поправил Саша. - Мы хотим не найти твоего алкаша. Опросим соседей - если они видели его в последние пару дней, значит, не то. Если нет, пойдем по цепочке - с кем общался, с кем воровал. Скорее всего, кто-то из его знакомых - кто-то, кому он доверял, и за кем пошел бы на могильник в этот мрачный и темный склеп - и есть заклинатель. Вряд ли его привели туда силой или опоили заранее - такой кипишь мог бы попасть кому-нибудь на глаза.

- Епт, - растерянно пробормотал Николай. - Это ж самая обычная оперативно-розыскная работа. Ты представляешь, сколько времени это может занять? Я думал, ты че-нить там наколдуешь - и мы сразу поймем, кто есть кто.

- Я не киношный колдун, Коля, не маг и не чародей. Я просто знаю больше, чем абсолютное большинство. Так что придется обойтись обычными, людскими методами, с которыми ты должен быть знаком куда лучше, чем я, - усмехнувшись, бросил Саша, который, разумеется, не имел никакого отношения ни к полиции, ни к прокуратуре. Он дарил людям, согласно меткому, брошенному кем-то выражению, "порталы в новую жизнь" - торговал межкомнатными и входными дверьми в небольшом курском ТЦ.

- А как же тот случай? Ну, помнишь...в школе?

- Это. Была. Случайная. Глупость. Забыл? - неожиданно зло отчеканив слова, отрезал бородач.

- Да, да, прости, не хотел. А вообще - тебе давно пора выкинуть это из головы. Было и было. Забудь и отпусти.

Отпусти. Саша скривился и грустно усмехнулся собственным мыслям. Легко сказать - только как приказать мозгу что-либо забыть?

***

В школе он считался ботаником. Щуплый, очкастый, с длинными, покрытыми перхотью волосами, усыпанным угрями лицом и дурацкими усиками на верхней губе - Боже, почему никто не сказал ему, что он выглядит, как идиот?

Его школьный класс, однако, был дружным - пацаны учились вместе с самого начала, а девчонки, озабоченные проблемами собственного пубертата, не обращали на него внимания, что полностью устраивало обе стороны. Сашка был самым обычным пацаном, разве что, в отличие от большинства, очень любил читать - его одного в городской библиотеке пускали сразу в книгохранилище, зная, что его притязательному вкусу нелегко угодить. Он бродил там часами, проводя пальцами по запыленным корешкам сиротливо дряхлеющих книг - одиноких, брошенных, забытых всеми, в том числе и людьми, которым следовало их оберегать и хранить. Только поздним вечером, когда дежурный библиотекарь, намереваясь уходить, совал голову в хранилище и окликал его громким пронзительным голосом - Сашка, покрытый пылью и грязный, как горный гном, вываливался на свет Божий со стопкой откопанных из недр его личной сокровищницы книг. Библиотекарь, вполголоса матеря назойливого паренька, еще долго записывал книги в его читательскую карточку, после чего Сашка брел домой по едва освещенным улицам, придерживая подмышкой новые истории и целые миры, которые ему только предстояло посетить.

Так бы он и рос - никому, кроме работников библиотеки, не мешая и не отсвечивая, если бы не.

Когда Сашке исполнилось 15, один класс в его параллели расформировали, переведя в его тесный и уютный школьный мирок с давно устоявшимися правилами и законами несколько отпетых хулиганов, среди которых выделялся один. Дима - уже стоявший на учете в ПДН будущий преступник и бандит.

Новенькие быстро поделили Сашкин класс на части. В одну группу попали неприкасаемые, мажоры - их родители плотно сидели на государственной кормушке, держали рынки, городской бизнес, ворочали деньгами - их отпрысков не решались трогать даже самые отбитые, с этими полагалось дружить. В другую группу - таких было большинство - попали ребята, которых или нечем, или себе дороже было цеплять - обычные парни и девчонки, которые ничем не выделялись из толпы, да пара спортсменов, которые уже тогда занимались борьбой или карате и посещали школьный спортзал куда чаще остальных.

В третьей группе оказался один только Сашка.
Отщепенец. Чепушила. Додик. Задрот.

Понимание, что его жизнь только что неотвратимо изменилась и прежней не станет уже никогда, пришло к нему где-то посередине второй четверти, когда с деревьев уже опали листья, а на улице воцарились сумрак, вечная морось и коричневая грязь.

Они ждали его у библиотеки. Димка и трое прихвостней - шакалы, почуявшие слабость в пацане, спешащем домой с охапкой книг.

- Слы, - окликнул Саню главный. - Дай закурить.

- Я не курю. Вы же знаете, - парень, глядя в землю, попытался пройти сквозь стоявших среди тротуара гопарей, но один из прихвостней схватил его за плечо.

- Баааа, Санек! Это ты? Не признал. Богатым будешь, как пить дать, - Димка притворно удивился и громогласно заржал. Остальные загоготали вслед за вожаком.

- А мож это, ты и ща при деньгах? Нада эта, слы - подогреть пацанов. Ты под кем ходишь?

- Нет у меня денег, пацаны. Пустите, меня мама ждет, - Сашка неаккуратно скинул державшую его руку и снова попытался пройти.

- А ну замер, вша! Эта че за базар? Ты че, на близкого моего зарамсил? Слы, Клешня, он тя чкнул или я проглядел? - моментально озверел Дима.

- Ты че бля, обморок? Я те ща глаз на жопу натяну! - секунду назад державший Сашу отморозок кинулся на пацана, но тут же замер, наткнувшись на тормозящий жест вожака.

- Спокуха, братан, он не хотел. Ты ж не хотел, Саня? - вожак натянул на лицо доброжелательную улыбку, моментально сменившую звериный оскал, и вопросительно уставился на сжавшегося в комок Сашу, который в ответ отрицательно помотал головой. - Вооо, я ж говорю! Саня ровный пацан. Но подогреть все-таки надо, а то как-то не по-людски. Давай, малой, че на кармане? - вожак схватил парня и принялся шарить рукой по одежде.

- Пусти! Сказал же, нет ничего! - жертва вырвалась и отскочила в сторону.

- Я те че сказал, сука? А ну замер, бля! А ну, братва! - Дима махнул рукой, и на Сашку тут же кинулись трое.

Книги полетели в грязь, следом за ними рухнул от умелой подсечки и Сашка; шакалы стянули с пацана рюкзак и принялись потрошить его, швыряя учебники и тетради прямо в мутные осенние лужи.

- Гля! Да ты внатуре нищий, вша! - заржал Дима, когда его прихвостни не нашли ни в рюкзаке, ни в карманах даже завалявшуюся мелочь. - Ну, нищих обижать нехорошо. На, вша, на бедность, - Дима присел возле валявшегося в грязи пацана, стянул с него шапку, кинул внутрь пару монет, харкнул следом и швырнул Сашке на грудь. - Обтекай, епт.

Вожак развернулся и, посмеиваясь, двинулся в темноту, уводя за собой свою стаю.

- И это, слы? - он оглянулся через плечо. - Скажешь кому - значит, ссучился. А с ссученными - знаешь, что? - он развернулся и прижал расставленные руки к паху, одновременно начав ритмично двигать бедрами и закатив глаза. - И тебе, вша, и мамке твоей. Ну, не хворай.

Еще раз громко заржав, компания скрылась из виду, оставив плачущего Сашку подбирать книги и тетрадки, валявшиеся в грязи.

С того дня его жизнь превратилась в ад. Шакалы донимали во время уроков, на переменах, после школы - он даже бросил ходить в библиотеку и каждый день непрестанно страдал без новой дозы фентезийных миров. Родители видели, что с сыном что-то не так - но он, долговязый, забитый подросток, просто молчал и закрылся ото всех. Учителя делали вид, что ничего не происходит - дети, мол, подумаешь, ссорятся между собой, а ребята - мажорам, как и прежде, до него не было дела, а нейтралы не вмешивались из боязни подвергнуться травле вместо него.

Наверное, именно из таких детей вырастают больные на голову люди. Или те, кто, будучи загнанными в угол, как маленькие дикие звери, приносят на уроки оружие и стреляют сначала в других, а потом и в себя. Саня держался - изо всех сил держался, после каждого тычка в спину или прилетевшего в затылок плевка повторяя про себя будто мантру. Им. Меня. Не сломать.

То были самые страшные полгода во всей его подростковой жизни.

Наступили каникулы. До той поры уже взрослый Сашка не сильно любил уезжать к бабушке с дедом, но в этот раз, убегая от стаи, он пропал из города на целое лето - лишь бы не видеть этих насмешливых глаз. Не слышать их оскорблений. Не вынимать из грязи и снега пенал или сменку, не вылавливать из унитаза насквозь промокший дневник.

Тем летом у деда, дорвавшись до его громадной библиотеки, он читал раз за разом всего только несколько книг. Черных книг. Книг, запертых в шкафчике в самом верху стеллажа.

Вернувшись по осени, он, все такой же худой и долговязый, все с такой же растрепанной и покрытой перхотью головой, с болью осознал, что ничего не изменилось. Его подловили буквально в первый же вечер после уроков - порвали футболку и поставили пару больших, но незаметных под одеждой синяков. Они знали, как бить, не вызывая вопросов.

В середине сентября Сашка, как обычно, пришел в школу. Как обычно, получил на уроках свою порцию плевков и тычков. В этот раз он, плюнув на все, после учебы пошел за новыми книгами - и выйдя из библиотеки, снова наткнулся на них.

Дима - сам он почти никогда не марал руки - с насмешкой кивнул своей стае, чтобы они преподали отщепенцу урок. Но в этот раз, едва книги упали на землю, Сашка рванулся и воткнул главарю прямо в руку опаленную пламенем черной свечи самую обычную швейную иглу. Его рот против воли выкрикнул в воздух чужие, непривычные для гортани звуки, которые вместе сложились в тайные, заученные им теплыми летними вечерами, слова. Главарь отшвырнул его в сторону, встряхнул рукой, замахнулся - и вдруг, заорав, рухнул наземь и закрыл ладонями лицо. Он выл тонким голосом и катался в пыли, затем принялся рвать на себе одежду, пытаясь стряхнуть невидимых насекомых, которые жалили его тонкими жалами, выпуская под кожу разъедающий тело невидимый яд. Вскочив, он ногтями разодрал на себе кожу, располосовал лицо и с воем кинулся от остолбеневших шакалят куда-то в темноту.

Посмотрев на остальных, Саня поднял зажатую в руке едва видимую в сумерках иглу и произнес всего одно слово. Слово, которое он повторял раз за разом только в самых смелых фантазиях и мечтах.

- Бегите.

Он сделал шаг в их сторону - и шакалята тут же сорвались с места, скрывшись из виду вслед за поверженным главарем.
Криво усмехнувшись, он спрятал иголку и проорал:

- Скажете кому - значит, ссучились! А с ссучеными - знаете, что?!

Больше Дима в школе не появлялся. Саша не особенно интересовался его судьбой и не знал, было ли это следствием порчи - или он так испугался, что перевелся в другую школу и старался не попадаться колдуну на глаза.

Сашку больше не трогали. По школе ползли разные слухи - но они быстро затихли, ибо никто не видел в этом тихом и скромном пацане угрозу для самой отбитой школьной шпаны.

Только двум, самым близким, он сказал о случившемся - Коле, лучшему другу. И деду - проболтался во время очередных посиделок в его кабинете за изучением очередного языка.

Дед промолчал. Навел справки. Ничего не сказал внуку - лишь повторил брошенную когда-то фразу о том, что некоторым словам негоже звучать. Он вряд ли поверил, что Саша на самом деле навел порчу - но ни одной Черной книги из шкафчика больше не брал. Никогда.

Два года спустя, уже в выпускном классе, Сашка случайно встретил обидчика на улице. Когда-то здоровенный и наглый пацан шел по улице за руку с мамой в обгаженных с двух сторон портках, пускал слюни на висящий на груди передник, дебильно улыбался солнцу и лизал мороженку, размазывая ее по всему лицу и время от времени идиотически смеясь.

«Свихнулся» - пронеслась в голове у Сашки судорожная мысль. «Он и в самом деле свихнулся. Из-за меня».

Минутное удовлетворение быстро сменилось сомнением, затем тревогой, и в конце - рвущими душу муками совести, которые так и не покинули его до конца. Они с обидчиком поменялись местами, только Сашку издевательства закалили, сделали толстокожим, невосприимчивым к чужим словам. А он сотворил из Димы слюнявого идиота, который не мог даже нормально поесть и то и дело ходил под себя.

А еще Сашка знал. С той поры точно знал, что магия существует. И что чародею не нужно каких-то особых талантов и сил. Главным оружием мага всегда было знание - любой, кто знал нужное слово, мог вызвать духа или наложить порчу; знавший рецепт мог сварить приворотное зелье или смертельный яд, чтобы устранить врага.

***

Моргнув, бородатый и возмужавший Саша словно вынырнул на поверхность из темного, затянутого илом и тиной омута памяти, очутившись в Pajero, разрезающем фарами подступавшую тьму. Кажется, Коля о чем-то спрашивал - он не слышал и только механически подкручивал руль, повторяя изгибы дороги, петлявшей между домами впереди.

Что-то слева неожиданно привлекло его внимание - оборвав посередине Колину историю, он ударил по тормозам, выбрался из машины и уставился на погруженный в темноту деревенский дом.

- Нам туда, - бросил он, не оборачиваясь, затем сунулся в машину, заглушил двигатель и двинулся в сторону рассохшейся калитки в окружавшем дом редком деревянном заборе.

- Не, погодь, мы еще не доехали! Слышь! Саня! Сань, ты куда? - его растерянный спутник хлопнул дверью, догнал товарища и развернул к себе через плечо.

- Смотри, - Саша указал на что-то, едва видное в сумерках, и полицейский, увидев, что именно, только разинул рот.

Крыша дома, застеленная шифером и местами зеленевшая мхом, весь забор, все хозяйственные постройки, тут и там торчавшие рядом с избой, были покрыты неподвижно и тихо сидевшим вороньем. Десятки птиц, сотни - они замерли на всех доступных поверхностях, словно изваяния, и молча следили за пришельцами черными бусинками маленьких глаз.

- Чей это дом? - понизив голос до шепота, спросил товарища бородач.

- Да Аглаи. Коза старая, всю жизнь тут живет. Деда схоронила лет двадцать тому, и теперь почитай что одна. Слышь, Сань, - окликнул он друга, уже взявшегося за ручку двери, и кивнул на все так же недвижимых птиц. - Че это они?

- Не знаю. Но это Маяк. Они что-то чуют - и надо узнать, что.

Из-за распахнутой двери из погруженного во мрак помещения не было слышно ни звука.

- Есть кто дома? Полиция! Аглая, жива? - проорал Николай, заработав недовольный взгляд от сидевшей на козырьке крыльца птицы; сунул голову внутрь и тут же отшатнулся, учуяв едва заметный знакомый запах. - Твою мать. Опять провоняю. Я вперед, ты за мной, - вынув из кобуры табельный, он зажег фонарик и через сени двинулся в хату.

Вошедший следом Александр щелкнул выключателем и снова прислонил к лицу носовой платок.

Полицейский выключил фонарик, спрятал оружие, осмотрелся и пробурчал:

- Нннда.

Посреди комнаты за стоящим прямо под иконами столом сидела одетая в траурное черное платье старуха. В ее широко распахнутом рту и затянутых белесой пленкой глазах копошились мухи, на шее зияла страшная рана, кровь из которой забрызгала стены и потоком стекла на ее изогнутую в последнем мучительном вздохе грудь.

Подойдя поближе, Саша убрал платок и задумчиво почесал бороду.

- Интересно. Интересно. - пробормотал он, стянул с полатей покрывало, бросил его на заляпанную кровью скамейку, прогнал мух и уселся бок о бок с мертвой старухой, не обращая внимания на побелевшее Колино лицо.

- Ритуал. Древний, что-то от старообрядцев. Возможно, старуха, - он кивнул на свою соседку с распоротым горлом, - именно та, из-за кого все и началось.

Привстав, он внимательно изучил разложенные на столе предметы и принялся негромко бормотать себе под нос, время от времени давая пояснения Николаю:

- Черные свечи. Ну, это понятно - она явно не с мужниным духом решила поболтать. Всего три - это старый подход, очень старый, со времен крещения Руси. Видишь, свечи образуют треугольник? Не пентаграмму, не круг - треугольник. Старообрядцы не верили в нового Бога, и это нашло отражение в ритуалах - три угла, три свечи как насмешка над Триединством. Прям под иконами - остроумно, остроумно. Картинки не имеют никакой силы, а ей они просто чтоб не бросаться в глаза. Верхняя свеча символизирует Отца - рядом с ней клали детородные органы быка или тушу неощипанного петуха. Левая нижняя - Сына. Там должно быть яйцо, либо - либо...ммм...дай подумать. Кажется, в некоторых случаях приносили в жертву теленка или новорожденную овцу. Правый нижний - Духа. Там должно быть сердце - вместилище души. Куриное, свиное - подойдет любое, какое ни есть. Оскверненные, трактуемые с насмешкой символы христианства - чтобы призвать божество иного толка, чуждое христианам, но знакомое почитателям иной веры. Божество или духа - такого, как дэв. А в центре - в центре должна быть голова птицы. Обязательно черный петух, здесь разночтения недопустимы. Петух это птица, кричащая на заре - и криком гонящая прочь злые силы, которые подкрадываются по ночам. Что у нас? Так, тело птицы, яйцо и куриное сердце, а по центру - тьфу. Дура ты старая, - он покосился на мертвую старуху. - Это ж куриная голова! Куриная, не петуха!

Вскочив, он деланно рассмеялся и принялся мерять шагами комнату, мельком взглянув на товарища, так и стоявшего у входа в избу.

- Если честно, - прочистив горло, пробормотал тот, - я не понял примерно нихрена. Что произошло?

Остановившись посередине комнаты, Саша развел руками:

- Хреновый получился ритуал. Она пыталась изгнать дэва - призвать его, заковать в треугольник и отправить восвояси с рассветом, когда прокричит помещенная в центр петушиная голова. Все было сделано верно - кроме того, что под рукой у нее не было черного петуха. А курица, хоть и можно подумать, что это одно и то же, не имеет привычки кричать по утрам. И духа изгнать она не в силах - этого старуха не учла. Ошибка дилетанта. Ошибка, которая стоила ей жизни. Дух пришел - и с рассветом разорвал путы, а вместе с ними - и горло этой старой кошелки.

- Погоди, то есть, духа можно просто изгнать?

- Было можно. Два раза в одну и ту же ловушку он не попадет - этот вариант отпадает. Теперь на призыв он может явиться только в теле зверя - и в кругу, как понимаешь, его не закрыть.

- Аааа...что станет с самим Измененным, если дэва удастся изгнать?

- Коля. Что случается с телом, лишенным души? - бородач укоризненно посмотрел на товарища, как на школьника, не выучившего самый легкий урок. - Пойдет работать в полицию, чего ж еще.

- Ха. Ха. Очень смешно. А серьезно?

- Лишившись души, как и любое другое тело, Измененный превратится в груду безжизненной плоти. По сути, нам так или иначе именно этого нужно добиться.

- Получается, это старуха во всем виновата? Это она провела в том подвале ритуал? Слуууушай, - лицо Николая во второй раз за вечер озарилось догадкой. - Я вспомнил, от чего умер ее дед! Мужики говорили - он, мол, таскал с могильника всякий хлам и сдавал на металл! Кто, как не он должен был знать о подземном складе? Знал ведь, наверняка знал - да и ей рассказал! А Васька - да он каждый год по осени за бутылку рубил ей дрова! Все сходится! Вот ведь старая сука! - он неприязненно покосился на покойную, затем на иконы и небрежно перекрестился.

- Нда. И ее смерть здорово ломает нам планы. Я надеялся выйти на колдуна и заставить его вышвырнуть назад эту тварь - туда, откуда пришла. Ну или хотя бы узнать ее Имя. А теперь - и с телом ее не разделишь, и в лесах наших чертовых не найдешь. Впрочем...

У товарища в кармане неожиданно зазвенел телефон.

Вынув из кармана орущую трубку, Коля, не глядя, приложил ее к уху:

- Семенов. Да. Когда? Кто? В смысле? Уверен? Понял, держи в курсе.

Спрятав обратно телефон, он нахмурил лоб и недоуменно уставился на Саню:

- Дежурный звонил. На автобусной остановке у леса нашли женскую сумку. Откатали по пальцам - выходит, неопознанной жертвы. Это Кривова Маша. Внучка Аглаи, - он ткнул пальцем в старуху и замолчал.

Саша на мгновение замер, взглянул на мертвую бабку и присел обратно на скамью.

- Это что получается? Она скормила зверю собственную внучку? Ради этой жуткой смерти и был ритуал?

Он потер пальцами виски и прикрыл ладонью лицо.

- Никогда не пойму этих чертовых людей. За что? Почему? Зачем? Слышь, - он толкнул бабку в затвердевшее плечо и взглянул в ее затянутые мутной пленкой глаза, - зачем?

- Думается мне, - медленно протянул Коля, - что девчонка попалась медведочелу случайно. Аглая души не чаяла во внучке - здесь тебе это скажет любой. Никто бы не смог вот так притворяться - будь то ведьма или нет. Думаю, здесь должно быть что-то еще. Помнишь, с чего мы начали? Нужно понять мотив. Убивать свою внучку у бабки мотива не было - но, может, был повод убить кого-то еще? Предположим, что дэв не был вызван просто из интереса, и из Васьки не просто так получился огромный волосатый мутант. Скорее всего, она хотела убить кого-то конкретного, кого-то, кого ненавидела всей душой - но не могла навести явную порчу - чтобы подозрения не пали на нее. Также логично, что цель уже устранена - в противном случае старуха не пыталась бы изгнать дэва и завершить ритуал. Значит, это кто-то из тех четверых.

- И вряд ли последние двое - чем сложнее схема, тем ниже вероятность успеха, и тем выше шанс, что что-то пойдет не так, - подхватил рассуждения Саша. - Значит, кто-то из первых двух - и, думаю, можно выбросить из уравнения пацана. Выходит, остается седой, - он вспомнил разорванное пополам тело и выеденную зверем грудь. - Знаешь, где он жил?

Полицейский утвердительно кивнул.

Поднявшись на ноги, Саша набросил покрывало на тело старухи, кинул последний взгляд на перепачканный воском и кровью стол и вышел в сени. Замерев на пару секунд, он задумчиво осмотрелся, вернулся обратно в хату, взглянул по сторонам, отодвинул заслонку печи, недоуменно хмыкнул и снова подошел к телу, зацепив краем глаза несколько сиротливо лежавших под столом огарков белых церковных свечей. Вынув из кармана новую пару перчаток, он нацепил их и аккуратно осмотрел руки и окровавленную грудь Аглаи в поисках чего-то, что ему очень хотелось найти. Наконец, удовлетворенно кивнув, он стянул с ее правой руки толстое золотое кольцо и опустил его в нагрудный карман. Коля понимающе хмыкнул, после чего мужчины вышли из дома и забрались обратно в машину.

Вышедший из темноты пожилой мужик в затертой телогрейке помахал им рукой:

- Николай! Снова здорова! Доброго вечера, мужики!

- И тебе, Петрович, - важно кивнул полицейский и махнул в ту же сторону, откуда они приехали: - Трогай, Саня. Развернись и обратно до крайней избушки, а там на соседний хутор. Я покажу.

***

Пятнадцать минут спустя внедорожник остановился у опрятного двухэтажного дома, окруженного сплошным высоким забором, рядом с которым теснилась куча самой разной сельскохозяйственной техники.

- Приехали. Буржуи херовы, - Коля неприязненно покосился на новенький красный комбайн, освещенный светом их фар. - Пойдем, поговорим.

- Ты аккуратнее, Коля. В этой семье сегодня потеряли сразу троих.

Бородач подошел к покрашенным в синий цвет воротам и решительно постучал.

Из-за забора тут же басовито залаяли - через мгновение к басу присоединилась целая дюжина псов, лающих и рычащих на непрошенных поздних гостей.

- Хозяйка! Людмила! Полиция, открывай!

Через пару минут со двора послышался лязг тяжелого металлического засова; створки немного раздвинулись, образовав тонкую узкую щелку, из-за которой выглянуло опухшее заплаканное лицо.

- Чего вам? - всхлипнув, грубо бросила женщина. - Я уже все рассказала вашим коллегам. Больше мне не о чем говорить, - она попыталась захлопнуть ворота, но Коля успел всунуть в щелку ботинок и схватился за створку рукой.

- Ну будет, Людмила. Понимаю, у тебя горе, но выдели нам пару минут. У коллег из прокуратуры, - он кивнул на неподвижно стоявшего Сашу, - есть пара вопросов. Обещаю - много времени не займем.

- Ладно, - женщина, немного посомневавшись, вышла наружу и плотно затворила ворота, за которыми все так же заходилась лаем целая свора собак.

- Чего вам? - недовольно повторила она и утерла нос рукавом, кутаясь в накинутую на плечи толстую шерстяную шаль.

- Простите, что дергаем Вас в поздний час. Мне очень не хочется Вас беспокоить, но в интересах следствия нам очень важно понять - что связывало Вашего сына и Аглаю, - он вопросительно обернулся в сторону товарища, - Никитину, - подсказал Николай, - Аглаю Никитину, - повторил Саша и посмотрел зареванной женщине в красные от слез глаза.

- А она тут причем? - недоуменно переспросила женщина, затем мотнула непокрытой растрепанной головой, шмыгнула носом, сглотнула и медленно начала, словно собираясь с мыслями: - Сережка, - лицо ее скривилось, она громко всхлипнула и изо всех сил сжала кулаки, пытаясь не зареветь. - Сережка, - продолжила она после долгой паузы, - встречался с Машей, ее внучкой. Старуха была против, да кто ж ее спрашивал. Не нравился ей сынок мой, шибко не нравился, а у них - у них была самая настоящая, чистая любовь. Никогда не видела сына таким, - по ее щеке прокатилась одинокая крупная слеза, - таким воодушевленным. Влюбленным. Радостным, светлым - когда он говорил о Маше, то словно бы расцветал. На руках ее носил, говорил о свадьбе - он, который никогда и не думал о детях, никогда и не думал жениться - только девок менял одну за другой. С ней он рос над собой. Он впервые хотел чего-то большего. А теперь...сыночек мой. Единственный. Родной мой, моя кровиночка. Сладкий мой, да зачем мне самой теперь жить? И Семенушка...муж. И Сашок...да за что мне все это, Господи? За что? За что? - вскинув голову к небу, она неожиданно заорала висевшим над ней безучастным тучам - будто кто-то за ними мог услышать ее. Мог узреть ее горе. Мог вернуть самых близких людей.

- Не хочу больше жить, - прошептала женщина; покачнувшись, она оперлась на забор, затем села - и завыла, колотя кулаком по земле. Тяжело, по-звериному - так, что от воя хотелось спрятаться, заткнуть пальцами уши, убежать - что угодно, лишь бы больше не слышать этот дикий хрипящий звук. И собаки, скрытые за забором, чувствуя горе хозяйки, завыли следом за ней.

Николай, скривившись, посмотрел на бьющуюся в истерике женщину, тронул товарища за рукав и прошептал:

- А вот и мотив. Она это сделала. Старуха. Точно она.

Саша склонился к внезапно обмякшей женщине и присел, легонько коснувшись ее руки.

- Вам ни в ком случае нельзя оставаться одной. В доме еще кто-то есть?

- Оставьте меня, - протяжно протянула она, уронив голову за плечо. - Прошу вас, оставьте. Подите прочь. Прочь! Прочь! - она резко вскочила, оттолкнула сидящего Сашу - так, что он едва не упал, дернула ручку и скрылась во дворе, громко хлопнув дверью - у мужчин загудело в ушах.

- Картинка сложилась, - несколько долгих мгновений спустя сказал полицейский, увлекая неподвижно стоявшего друга за собой. - Аглае не нравилась партия - еще бы, Серега был тот еще ловелас. Сколько девок попортил, сколько раз ему мяли бока их отцы и мужья - а тут единственная, любимая внучка попалась в его сети и никого не хотела слушать. Говорили ей, дуре - не будет с ним счастья, брось, найди путевого мужика. Но сердцу, как известно, не прикажешь, - прошептал он с легким оттенком грусти.

- Ты, скорее всего, прав, - Саша задумчиво почесал бороду и забрался на водительское сиденье.

- Что дальше? - Николай помедлил у открытой пассажирской двери и прислушался - кажется, беззвучно вибрировал телефон. - Минуту, - он вынул из кармана трубку, взглянул на экран, чертыхнулся: - Дежурный. Чего ему в такой час? - принял звонок и сделал пару шагов назад.

Саша, прикрыв глаза, молча сидел в машине и думал. Воображение против его воли нарисовало теплую, радостную картинку - седовласый парень, одетый в строгий официальный костюм, ведет к алтарю красивую молодую девчонку в длинном, в пол, белом платье. Он поднимает фату, являя миру ее озаренное счастливой улыбкой лицо, наклоняется, целует и надевает на ее тоненький пальчик золотое кольцо. Саша вздрогнул - память услужливо подкинула воспоминание о суровой, беспощадной реальности - почти полностью съеденный женский труп и разорванное пополам тело парня с искаженным мукой лицом.

Они умерли рядом.

Интересно, он успел испугаться? Успел осознать, кого тварь сожрала до него?

Не будет никакой свадьбы. Ни семьи, ни детей - только сложенные по черным мешкам обглоданные останки.. и зверь - яростный, ненасытный, бродящий где-то во тьме. Если в этом сраном мире есть хоть какая-то справедливость - может, хоть после смерти ребята окажутся вместе? Дед был прав - есть слова, что не должно произносить.

- Проблема, Санек, - выдернул его из размышлений обеспокоенный голос друга. - Еще двое пропали. Утром двинулись в лес по ягоду и грибы - и до сих пор не пришли. Может, заблудились, конечно, а может, - он сделал многозначительную паузу и выразительно посмотрел товарищу прямо в глаза.

- Кажется, нам пора ускоряться. Картинка почти сложилась, но, кроме понимания, нам это ничего не дало - ни Имени, ни колдуна - ничего. Пришло время и мне звать на помощь. Постой пока снаружи, я позвоню, - он захлопнул пассажирскую дверь, достал из кармана собственный телефон, набрал номер и после пары гудков произнес:

- Алло, дед? Здорово. Надеюсь, не разбудил.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Через какое-то время слегка закружилась голова и меня начало клонить в сон. Оперевшись на подоконник и, слушая разговоры соседей по палате, я посмотрел во двор. С третьего этажа мне полностью видно крышу двухэтажного здания вытрезвителя, находящегося прямо под моим окном. Это самое оживленное место больничного городка. Каждый день я наблюдаю за круговоротом пьяных до чёртиков или страдающих от похмелья людей. Также виден угол здания психиатрического диспансера, которое стоит дальше и немного левее. Теперь я знаю, что за ним располагается морг. А справа, уже за забором городка, торчат черные трубы старых, еле живых бараков, серые силуэты которых теснятся и вырастают невпопад, словно пытаясь выстроиться в очередь на бессмысленный уже приём к врачу. Мне представились безымянные жители, заселяющие маленькие комнаты этих домов, и я не заметил, как уснул.

Громкое, похожее на комариное, жужжание казалось бы разбудило меня, но, открыв глаза, я  увидел странную и невозможную наяву картину. Длинные белые лампы, светившие с потолка ровными рядами, вдруг поменяли своё расположение и оказались подвешенными под самыми неожиданными углами друг к другу. Словно ночью кто-то решил сыграть ими в городки и сбил стоявшую годами на потолке фигуру. Кроме того, лампы горели слабым  бледно-зеленым светом, это было похоже на ночное свечение гнилушек на гудящем от орды комаров болоте.

Вдруг я услышал из коридора какие-то хриплые стоны и что-то похожее на мычание, будто кто-то пытался кричать сквозь сжатые намертво губы. Несмотря на чувство тревоги, овладевающее мной, я должен был выйти и узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь .Я подошел к двери и выглянул в коридор. У меня перехватило дыхание - на потолке в коридоре был такой же беспорядочный узор зеленых ламп, тянущийся как будто в бесконечность. Их жужжание здесь слышалось еще громче и сильная тревога начала сковывать мои движения. Оторвав взгляд от этой безумной картины я увидел, что одна из дверей на противоположной стороне коридора приоткрыта. И вновь я услышал мучительные стоны, исходящие как раз из-за этой двери. Дежурной медсестры не было на месте, мне пришлось шагнуть в коридор и двинуться в сторону этой палаты. Чем ближе я подходил, тем сильнее страх пытался удержать меня, сердце стучало громче, а в голове закручивался вихрь панических мыслей. Звуки стали почти затихать, когда, я, стоя на негнущихся ногах, осторожно заглянул в дверной проем. То, что я увидел, парализовало меня ужасом!

Там была только одна койка, стоявшая посередине палаты и окруженная приборами и трубками. На койке лежал мужчина, а над ним, со звериными оскалами, склонились два  человекоподобных существа, тихо урчащих и странно пританцовывающих, словно в предвкушении добычи. Одно из них давило ему руками на грудь, а другое будто пыталось загипнотизировать, глядя в упор прямо в глаза. Увидев мою тень, мужчина стал мычать во всю силу, то ли еще больше испугавшись, то ли моля о помощи; эти твари отвлеклись от него и посмотрели на меня. Теперь я не мог разглядеть ничего, кроме их отблёскивающих  красным цветом жутких глаз. Одно из этих существ, голова которого была покрыта волосами, напоминавшими женские, оторвало свои руки от груди человека и сделало шаг в мою сторону. Я хотел бежать, но мои ноги сковало каменным ужасом, я попытался кричать о помощи, но не мог даже открыть рта из-за охватившего меня ступора. Из-за моих губ раздалось только то же мучительное мычание, что и привело меня в эту чёртову палату. Вдруг это существо неожиданно быстро, как на ускоренной перемотке кассеты, бросилось в мою сторону. Я только успел заметить, что ноги оно переставляло как то странно, будто сильно хромая, что не помешало ему оказаться возле меня за считанные секунды. Единственными мышцами, продолжавшими слушать меня, были мои веки, и мне не оставалось ничего, кроме как зажмурить их со всей силы.

Я открыл глаза и сделал глубокий вдох. Над моей койкой стройными рядами горели белые лампы. Нога сильно болела и чесалась под гипсом. По коридору ходили врачи, соседи по палате играли в домино. Я проснулся очень поздно и пропустил завтрак. При этом чувствовал себя таким усталым и разбитым, будто вовсе не спал. Желая поскорее забыть кошмар я взял костыли и отправился в санузел, чтобы умыться, почистить зубы, и сделать остальные, важные после пробуждения дела.

Проходя мимо той самой палаты, я вдруг вспомнил, что эта дверь всегда была закрыта. Я развернул костыли и, сделав пару шагов, взялся за ручку двери. Беспокойство слабым током одернуло позвоночник, я собрался с духом и я дёрнул её вниз.

- Ты куда это?! – Я вздрогнул. Это была дежурная медсестра, – увезли его.

- К-кого увезли?

- Пациента, кого. Ночью сюда привезли, а потом перевели в реанимацию. А ты чего хотел-то?

Я выдохнул. Видимо, услышал сквозь сон стоны и возню, вот и приснилась эта муть.

После обеда я разгадывал кроссворд и думал о скорой выписке, когда с внеплановым визитом нашу палату посетил главный врач больницы Георгий Бероевич Пальчук. У меня он поинтересовался самочувствием, спросил, не беспокоят ли боли в ноге. Боли оставались, поэтому доктор пообещал выдать мне хороший анальгетик, и сказал, что я смогу уехать домой уже послезавтра. Рядом крутилась молодая практикантка Алеся, которая только вчера вернулась из отпуска. Красивая, стройная брюнетка с большими, немного грустными зелёными глазами. Мои размышления прервал доктор; он пожелал мне доброго здоровья и пошел к следующему пациенту, с улыбкой записывая что-то в блокнот.

Перед сном я занимался своим обычным делом, смотрел в мутноватое окно. Моё внимание привлекли фигуры, вышедшие из-за угла нашего здания. Два крепких санитара вели под руки худого человека, одетого в старую, не подходящую по размеру одежду. Он шёл странно дёргаясь и озираясь, прихрамывая на обе ноги. Не особо стараясь переступать через лужи, он то и дело обрызгивал форму своих конвоиров. Пройдя мимо вытрезвителя, троица направилась в сторону психдиспансера. Походка этого человека напомнила мне движения существ из вчерашнего кошмара, о котором я почти забыл, и, ругнувшись, я развернулся на другой бок.

В палату как раз входила Галина Фёдоровна. Подойдя к моей кровати, она поставила на тумбочку пузырёк с тремя пилюлями.

- Вот, доктор велел тебе передать. Обезболивающее, заграничное. Принимать перед сном. Хороший он всё таки человек. Как ругал меня, за то что капельницу тебе поставила. Переживает. И правильно ругал, совсем я соображать перестала.

Мне стало жаль её. Вдруг, неожиданно сам для себя, я спросил:

- А кому предназначалась капельница?

- А вот соседу твоему напротив. Не последний человек между прочим, заместитель председателя горисполкома. В реанимации он сейчас.

Медсестра стояла в дверях, ожидая, пока я приму пилюлю, чтобы выключить свет. Я запил её водой, дверь закрылась, щелкнул выключатель и палата погрузилась во мрак.

Я лежал и пытался успокоить сумбур в голове. Происходило что-то странное, но я никак не мог установить логическую связь. Вспомнив о своей скорой выписке я решил оставить тяжелые мысли и попытаться уснуть. Я стал слушать как капли дождя бьют по железному карнизу. Равномерно отстукивая спокойный ритм, они плавно погружали меня в сон.

Вскоре я обратил внимание, что к этому ритму стал примешиваться какой-то новый стук. Короткими неровными очередями он возник где-то на пределе слуха, с каждым появлением становясь всё громче. Этот новый стук стал вызывать во мне чувство неуместного страха. Что-то было в нем зловещее,  странное, будто пришедшее из иного мира. В моем воображении вдруг картинами стали возникать вчерашние образы. Они пугали меня даже сильнее, так как и без того жуткие твари вспоминались мне в еще более неестественном, обезображенном виде. Страх расползался по телу, словно взрывная волна, сковывая клетку за клеткой. Я с трудом приоткрыл глаза и меня окончательно придавило к постели. На потолке снова были чёртовы зелёные лампы! Я попытался встать, но удалось только немного приподнять голову над подушкой. Стук приближался, теперь я понимал, что он раздавался из коридора, будто кто-то неумело пытался танцевать чёчетку, то слева, то справа от двери палаты. Изо всех сил я пытался сдвинуться с места и мне удалось пошевелить пальцами ног. От них движение передалось в стопы, я с удивлением отметил, что на сломанной ноге нет гипса, боли я тоже не чувствовал.

Я уже мог двигать ногами, когда дверь палаты распахнулась. Сквозь приоткрытые веки я увидел, как в палату ввалилась тварь из вчерашнего кошмара. Теперь точно было видно, что это какое-то подобие женщины - она была одета в оборванное снизу грязное белое платье. Стук издавали каблуки на нее туфлях. Сильно хромая, уродливым медленным танцем она стала приближаться ко мне, мотаясь из стороны в сторону. У меня уже  двигались руки, оставалось усилием воли выгнать страх их позвоночника. Мёртвые темно-красные глаза с узкими, как точки, зрачками, словно пытались заковать меня обратно. Чтобы не видеть их я зажмурился. Стук достиг моей кровати и я почувствовал как каблуки наступают на моё одеяло, а холодные руки с когтистыми пальцами надавили мне на грудь, словно пытаясь выдавить из лёгких весь воздух. Закричав, что есть мочи, сквозь сжатые губы, я собрал последние силы и перекатился с кровати на пол. Резкая боль порезанной когтями плоти пронзила мою грудь. Упав на колени, я на четвереньках, с трудом прорываясь сквозь цепи паралича, кинулся из палаты. Я слышал, как каблуки ударились об пол. Добравшись до двери я смог встать, и побежал прямо по коридору. Следом за мной, быстрым шагом шла эта ведьма. Её шаги гулко отдавались в каждом сантиметре пространства пустого коридора. Я добежал до середины, и свернул на лестницу, по которой кубарем скатился вниз. Я остановился на первой ступеньке и, тяжело дыша, стал прислушиваться. Шагов не было. Простояв так минуту, я решил пробежать вдоль по второму этажу до двери на пожарную лестницу и спуститься на улицу. Осторожно, на цыпочках, я побежал по коридору, изо всех сил прислушиваясь к новым стукам, но было тихо. Издалека увидев что-то возле выхода, я остановился как вкопанный. Перед дверью, ведущей на пожарную лестницу, аккуратно стояли белые туфли. Она где-то рядом!  Вдруг, прямо над выходом, со звоном лопнула лампа, я вскинул голову вверх и увидел её! Она, держась руками и ногами за этот чертов зеленый лабиринт, висела на потолке, спиной вниз, и смотрела на меня, запрокинув голову назад. Черты её лица становились змеиными. Я развернулся и рванул по коридору, слыша, как позади меня  то и дело разбиваются лампы. Чем ближе догоняла меня эта тварь, тем хуже слушались ноги. Гадкий зеленый свет становился вязким и липким. Увидев сбоку приоткрытую дверь, я проскользнул в неё. Это был лестничный пролёт. Ведьма была уже совсем рядом, и мне не оставалось ничего, кроме как перевалиться через перила и упасть между ними на первый этаж. К моему удивлению я совсем не пострадал и через открытый аварийный выход выбежал на улицу. Я увидел здание вытрезвителя и решил спрятаться там. Твари нигде не было видно. Прокравшись к крыльцу, я осторожно зашел в приоткрытую дверь.

Мне почему-то вспомнились старые бараки. Длинный кривой коридор с дощатым полом; давно не крашеные стены со множество дверей. Решив спрятаться в одной из близжайших комнат, я тихо зашёл в нее и прикрыл за собой дверь. На неубранной постели лежало несколько абсолютно неподвижных людей. Из остальной мебели был только стол. Я услышал шорох за спиной и обернулся. В щель приоткрытой двери я увидел, что это пугало как-то по лягушачьи проползало на четвереньках по коридору, тихо шурша платьем. Вдруг оно остановилось. Поддавшись панике, охватившей меня, я не придумал ничего лучше, как залезть под стол и зарыться там в какое-то рваное тряпьё. Через несколько страшных секунд дверь стала приоткрываться. Я не выдержал и немного раздвинул тряпки над одним глазом. Очень медленно, уже ползком, по-змеиному, эта тварь вползла в комнату и остановилась в центре. Она смотрела прямо на меня. Я оцепенел и не мог даже убрать руку, чтобы закрыться тряпкой. Вдруг её взгляд стал меняться. Злые и уже почти алые глаза стали как будто светлеть. Её лицо начинало приобретать всё более человеческие черты.

Дрожа всем телом я разлепил глаза. Вокруг была темнота, и какое-то время я не понимал, где нахожусь. Немного придя в себя, я осознал себя лежащим в поту на своей койке, укутанным с головой в одеяло. Сильно болела грудь. Немного приподняв одеяло, и запустив под него полоску света, я опустил глаза вниз. Чёрт возьми, что же со мной происходит?! Майка была разодрана, а на коже алели четыре ровных глубоких царапины. Соседи болтали о том, что ночью, на втором этаже лопнуло несколько ламп, а в реанимации умер, от остановки сердца, заместитель председателя горисполкома. Мне показалось, что я схожу с ума, мной овладели тоска и бессилие.

Я вздрогнул, когда открылась дверь и раздался стук каблуков. По голосу, бодро поприветствовавшему нас, я узнал Алесю, она совершала утренний обход. Я не хотел ни с кем разговаривать и замер под своим ненадежным укрытием. Обойдя всех пациентов, она задержалась возле соседней койки, долго расспрашивая, и записывая жалобы моего соседа. Когда она уходила, угол одеяла на мгновение приподнялся и что-то коснулось моей ноги. Я дождался, пока Алеся выйдет из палаты и аккуратно ощупал, что там. Это был сложенный лист бумаги. Вновь впустив немного света я тихо развернул его. Уже неаккуратным, но еще пока разборчивым почерком начинающего врача, там было написано:

ИДИ В СЕСТРИНСКУЮ. СЕЙЧАС

Алеся обработала мои раны перекисью и теперь укладывала на них аккуратные полоски йода. Я лежал на холодной кушетке в сестринской комнате и слушал, как тихим шёпотом, склонившись над моих ухом, она спокойно рассказывала мне абсолютно невозможные, непостижимые вещи. Иногда я заглядывал в ее глаза, пытаясь найти в них хотя бы тень безумия. Но её ясный взгляд не давал даже повода думать, что она просто тронулась умом и описывает мне свои фантазии.

Далее я постараюсь своими словами пересказать суть её рассказа.

В середине 80-ых Георгий Бероевич Пальчук  был одним из ученых, привлеченных к разработке нового лекарства, способного в кратчайшие сроки выводить пациентов из глубокой комы. Этот препарат должен был стать настоящим прорывом в медицине, и возвысить науку СССР на недосягаемый уровень. Ведущие ученые страны несколько лет бились над разгадками тайн человеческого организма, но достигнуть цели  научиться полностью возвращать людей к жизни так и не удалось. Зато было сделано крайне удивительное открытие. Один из экспериментальных препаратов, названный ДМ-3, оказывал просто ошеломляющий эффект. Это свойство обнаружили только когда испытали препарат на здоровых подопытных, набранных из ближайших тюрем. Попадая в кровь, ДМ-3 вводил человека в состояние некого полусна, впоследствии названного “Антикома”.  Тело подопытного оставалось для наблюдающих спящим на койке. Но его личность, каким то необъяснимым образом отделялась от тела и могла бродить по коридорам и лестницам лаборатории, проходя даже сквозь закрытые двери и окна. Такие отделённые личности стали называть “Фантомы”. Фантомы были невидимы для окружающих, но зато видели друг друга, причем в какой-то странной, бредовой форме.

Вскоре, после смерти очередного генсека, эксперимент закрыли, а исследования засекретили. Ученых разослали по разным уголкам Союза. Так Пальчук стал главным врачом этой больницы. В тайне от контролирующих органов, он продолжил исследования ДМ-3, переделав одно из подвальных помещений морга в кустарную лабораторию. Стать его подопытным кроликом он уговорил подругу Алеси, девушку по имени  Яна, также бывшую практикантку. Добрая и наивная девушка, всегда готовая помочь,  поверила авторитетному доктору наук, который наплел ей про долг перед Родиной. Он даже взял у нее фальшивую подписку о неразглашении. Трезвенник для всех окружающих, он мог напиться в лаборатории и бессвязно рассказывал то ли Яне, то ли самому себе, о первых экспериментах. Из-за частого погружения в Антикому, девушка стала нервозной, молчаливой и они почти перестали общаться с Алесей.

Дело приняло еще более ужасающий оборот, когда Пальчук сделал новое открытие. Однажды в диспансер поступила пара безработных наркоманов из старых бараков, жившие там гражданским браком. Он убедил пару участвовать в экспериментах, обещая давать им наркотик, который изготавливал в той же лаборатории, и сам же распространял в их неблагополучном районе. Это было колоссальное по своей силе и разрушительном действии на организм, вещество. Даже  недолгое употребление этого яда приводило к  полному разрушению личности и превращению человека в зверя. Сужались зрачки и краснели глаза, сосуды переставали проводить кровь, отчего тело начинало разлагаться еще при жизни. В первую очередь отказывали ноги, затем позвоночник, вскоре навсегда останавливалось сердце. Кожа покрывалась своеобразными уплотнениями, становясь похожей на крокодиловую. Пальчук открыл, что фантомы, принявшие смесь ДМ-3 с этим наркотиком, могли сами доводить людей до состояния комы или даже полной остановки сердца. Это достигалось путем запугивания жертвы, которая, находясь в Антикоме, испытывала иррациональный страх при появлении рядом этих отравленных наркотиком фантомов-убийц, этот страх приводил к параличу, сначала мышц, а затем внутренних органов. Он натравливал этих гадов на периодически поступающих в диспансер наркоманов и других сумасшедших, которым  тайно вводил ДМ-3. Теперь, напившись, он бормотал о том, что станет чуть-ли не генсеком, а Яну сделает министром здравоохранения. Девушка не выдержала постоянных экспериментов с этими душегубами. С ней случилась истерика, и она рассказала всё Алесе. После этого Яна на какое то время пропала, а позже нашлась в том же психдиспансере, в палате закрытого типа. Она не помнила ни себя, ни Алесю. Спустя какое-то время Яна иногда стала приходить в себя, вспоминая, кто она. В такие моменты она выставляет на подоконник плюшевого зайца, чтобы Алеся увидела его, и поняла, что Яна в своем уме и они могут пообщаться, приоткрыв окно за металлической решеткой. Она рассказывала Алесе, что теперь по ночам всегда находится в пограничном состоянии между настоящим и Антикомой, не может передвигаться в ней, но видит, как бы в кошмарном сне, все эксперименты Пальчука. Так было и сегодня. Яна рассказала, что ночью видела, как мужчина вошел в Антикому, преследовал фантом из реанимации, догнал его ворот, и убил,  остановив его сердце; одновременно с этим она видела, как его суженая напала на меня в больнице.

- Та женщина умерла ночью, - продолжала Алеся, - Пальчук сам проводил вскрытие, никого не подпустил. Потом сразу отправил тело в крематорий. Сейчас его нет в городке. Тебе наверно лучше бежать.

У меня кружилась голова. Самое странное в этой бредовой истории было то, что она складывала все произошедшие со мной события в единую картину. Спятивший доктор, решив идти во власть, стал убирать конкурентов и случайных свидетелей. Бежать означало подвергнуть огромное количество людей опасности. В моей голове начал зарождаться отчаянный план. Мне нужно было поговорить с Яной.

Дождь наконец закончился и с земли поднялся густой туман. Втыкая костыли в грязь, я продвигался к психдиспансеру. Он выплыл их тумана как древний двухпалубный корабль. Алеся уже ждала меня возле окна на первом этаже. Оно выходило на здание морга, серую мрачную коробку без окон. Подойдя к окну, я поздоровался. На меня, отсутствующим взглядом, молча смотрела миловидная светленькая девушка, с мягкими чертами лица. Рядом стоял потрепанный плюшевый заяц.

- Давай быстрее, - толкнула меня Алеся.

- Яна, я хотел узнать, как у нее получилось разбить лампы на потолке?

Девушка заговорила безжизненным, монотонным голосом:

- Когда в них много ярости и яда... могут бить стекла, ломать мебель...быстрее двигаются, быстрее убивают...

- Почему умерла та женщина?

- Слишком долго за тобой бегала... Слишком много приняла наркотика... чем дольше нужно оставаться в Антикоме, тем больше нужно ДМ-3...Чем дольше они пытаются кого-то убить, тем им нужно больше яда...просто не выдержала, обычно они быстрее всё заканчивают...А он не успел ей помочь, отключился...когда убивают, много сил тратят...Ну ничего, доктор новых найдёт...

- Почему Пальчук оставил тебя в живых?

- Изучает последствия долгого пребывания в Антикоме...Они меня скоро убьют, я знаю...И тебя тоже...Я слышу всё, они надо мной лежат...Не ходят уже, ноги давно отказали...Вчера еще одного привели...

- Где находится лаборатория?

Яна перевела взгляд на здание морга.

- В дверь, прямо...потом слева - лестница..спускаешься в сам морг...идешь прямо, там зал с покойными...через него, и снова по лестнице вниз, до конца...справа будет подсобка, там за стендом потайная дверь...за ней лаборатория...а там...

Она замолчала.

- Тебе нужно уходить, - повторила мне Алеся.

- Я не могу оставить тебя здесь одну, - ответил я.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а затем одновременно повернулись к Яне. Девушка, крепко прижав своего зайца к груди, медленно отходила от окна. Её взгляд стал испуганным и недоверчивым, будто она увидела нас впервые. На губах играла глупая, дурная улыбка.

- Ты иди тогда, - сказала Алеся,- я за ней еще присмотрю.

Вечером я попросил у Алеси чистую тетрадь, в которой и записываю этот отчёт. Сказал ей, чтобы в случае чего, достала её из-за батареи возле моей кровати, и передала следственным органам. Надеюсь эти записи будут восприняты всерьез и смогут считаться показаниями.”

Я выключил фонарик, закрыл тетрадь и засунул её за батарею. На небе появились луна и звезды. Луна была яркая и полная, а среди россыпи звезд я узнал только созвездия Большой Медведицы и Кассиопеи. Немного полюбовавшись ими, я открыл пузырёк, выпил обе остававшиеся  пилюли, положил голову на подушку и закрыл глаза.

Как только я понял, где нахожусь, меня окатило волной необъяснимого парализующего ужаса и я сразу начал пытаться двигать одеревеневшими пальцами рук. Время шло на секунды. С трудом я открыл глаза и посмотрел на дверь. Она была закрыта. Я медленно повернул голову к окну. Огромная полная луна освещала больничный городок зелёным светом. Знакомых созвездий на небе не было, звёзды невпопад перемещались по нему, иногда собираясь в какие-то невообразимые, будто четырёхмерные геометрические фигуры. Это фантастическое зрелище напомнило мне детскую игрушку «Калейдоскоп». Тело понемногу освобождалось от страха, руки уже двигались в плечах, и медленно пополз к окну. Я уже забрался на подоконник, когда в отражении стекла увидел как приоткрывается дверь и в палату бесшумно проскользает высокая чёрная тень. Руки перестали меня слушаться и из последних сил, оттолкнувшись ногами от кровати, головой вперёд я прыгнул сквозь окно. Падение было быстрым и безболезненным, я встал и сразу оцепенел, пораженный новым видением. Вокруг вытрезвителя в адском беззвучном хороводе кружились фантомы его постояльцев. Они были похожи на измученных долгой жаждой и болезнями пленников самого дьявола. Неведомая сила заставляла этих несчастных прыгать и нелепо двигаться, никакой радости в этой безумной пляске не было. Лужи, в которых наступали или падали эти бесы разбрызгивали густую красную жидкость. Кажется, это была кровь.  Тут мой затылок словно пронзил злобный взгляд, по спине пробежал мороз и, в обход этой вакханалии, я бросился к зданию психдиспансера. Обернувшись, я увидел как тень, извиваясь, быстро сползла по стене и, и выпрямившись во весь рост погналась за мной. Я бежал не разбирая дороги я приближался с диспансеру. Споткнувшись перед самой дверью я буквально проскользил по луже крови внутрь здания. Вместо тихих палат, обреченных на вечное одиночество душевнобольных я увидел заполненные безумными психопатами клетки. В безрассудном отчаянии они пытались вырвать или перегрызть ржавые решетки, а стоявшие снаружи черные фигуры охранников острыми металлическими прутьями  кололи  куда попало особо рьяных заключенных. На меня они не обращали внимания, поэтому я решил тихо пробежать сквозь коридор и попасть к моргу. Подбежав к лестнице, ведущей на второй этаж я остановился и осторожно выглянул в пролёт. Я вспомнил, что ночью сюда привезли еще одного потенциального убийцу. Наверху кто-то был.  Вдруг ближайший охранник развернулся, и что есть силы ударил меня прутом по затылку.  Страшно зазвенело в ушах и я упал на холодный каменный пол. Придя в себя я увидел, как ко мне с хищной ухмылкой и металлическим прутом приближается мерзкий получеловек с повадками рептилии и злыми красными глазами.  Тварь склонилась надо мной и смертный ужас приковал меня к полу. Все мышцы его лица пришли в движение, а острый язык, как в конвульсиях дергался в огромной пасти. Я уже стал прощаться с жизнью, как вдруг с лестницы что-то упало на монстра и оттащило его от меня. Часто и глубоко дыша я смог подняться на локтях и спиной вперед пополз к выходу.  Я видел, как на полу коридора два кошмарных существа из другого мира боролись в смертельной схватке. Неужели в новом подопытном доктора осталось что-то человеческое и он решил помочь мне?! Я отполз от этого змеиного клубка чуть подальше, смог встать и, задыхаясь, добежал до улицы. Сильно кружилась голова, как пьяный  я пересекал дорогу, и вдруг услышал, как в здании психдиспансере раздался нечеловеческий предсмертный вопль. Нужно было взять себя в руки и поторопиться.

Я спускался по лестнице в морг, когда дверь наверху с грохотом распахнулась. Я вбежал в зал морга и в нос мне ударила отвратительная смесь запахов разложения, йода и формалина. На каталках лежали шевелящиеся гниющие тела. Они медленно сползали на пол. Со скоростью спринтера я пересек зал. Кровь ударила в мозг, сердце разбивало грудную клетку, в глазах потемнело и мне пришлось остановиться. Я видел, как на моего преследователя разом набросились полусгнившие трупы. Ползая по полу они  хватали его за ноги и руки, кусали  до куда могли дотянуться. Мне подумалось, что это его предыдущие жертвы.  Мерзкий ящер рыча яростно отбивался от них, огромными когтями разрывая им рты и выкалывая глаза. От отчаянного звериного рева кровь стыла в жилах. Ужасная картина вызвала последний выброс адреналина, и я смог, шатаясь, спуститься по лестнице в подсобку и прополз под стендом в потайную дверь.

В достаточно просторном помещении стояли столы и кушетки. На столах  громоздилось непонятное для меня оборудование, колбы, пробирки и другие ёмкости. Выбрав самый неприметный шкаф для одежды я, помогая себе руками, опираясь на столы, добрался до него и спрятался внутри. Последние силы покидали меня.

Через секунду в лабораторию ворвался настоящий ураган. Ослепленный яростью он как бешеный метался по комнате, сметая всё на своем пути. Переворачивались столы, какие-то приборы и конструкции летели на пол, колбы разбивались об стены, с полок сыпались банки с химикатами и компонентами. Меня оглушал грохот ломающейся  мебели и звон стекла. Кажется мой план сработал. Вдруг стало тихо, только биение сердца продолжало стучать по моим барабанным перепонкам. Я осторожно взглянул в замочную скважину. Он смотрел прямо на меня! Неспешными шагами, убийца подошёл к моему шкафу и дверь медленно, со скрипом, открылась.

У меня уже не было ни сил, ни воли, чтобы сопротивляться. Я не мог отвести глаза от двух злых красных пятен, в упор смотрящих мне прямо в душу. На не человеческом, словно покрытом чешуёй лице, застыла мерзкая ухмылка. Скованный запредельным страхом я чувствовал себя мышью запертой в клетке с удавом. Сердце будто покрылось мурашками и стало съеживаться, как от жуткого мороза. Эхо в ушах становилось всё реже и слабее. Лёгкие уже не могли вобрать в себя воздух, я дышал мелко и часто. Я не хотел умирать, наблюдая в последние секунды своей жизни это уродливое рыло, и пытался вызвать из памяти хоть какие-то хорошие воспоминания, насколько это было возможно в таком кошмарном месте. Мне вдруг вспомнилась Алеся. Я перестал слышать своё сердце, красные глаза стали отдаляться и всё провалилось в темноту.

Я очнулся в палате. В глазах всё плыло и ужасно болел затылок. Немного вернувшись в сознание я увидел, что рядом сидит Алеся. Больше в палате никого не было. Наклонившись ко мне, она стала тихо говорить:

- Я подозревала, что ты что-то задумал. Рано утром, пока все еще спали, я пришла проведать тебя. У тебя почти не было пульса и дыхания, и я сделала тебе укол эпинефрина, он разогнал сердце и вскоре ты задышал ровно. Ночью в морг приезжала милиция, её вызвал сторож, насмерть перепуганный шумом из подвала. Они нашли разгромленную лабораторию Пальчука, а его самого в психиатрическом отделении в палате с двумя свежими трупами. У одного из них недавно были ампутированы ноги. Видимо это твои знакомые. Я так понимаю, это твои знакомые. Пальчука они увезли с собой. Кстати, не забудь, что сегодня ты выписываешься.

Она еще раз проверила мой пульс и вышла из палаты. На улице наконец светило солнце.

– С кем? – кашлянул Пичурин.

– Дух нечистый, беспокойный, сиречь ведьма про́клятая. Тело её Мать-земля не принимает, а душа меж Явью и Навью мечется, да злодейства чини́т.

Он обвёл взглядом бездыханные тела и тяжело вздохнул.

– Всю деревню извела под корень тварь. Даром что старики, а всё одно жалко.

Герасим похлопал ладонью по каменной поверхности.

– Долго я её алтарь искал. Да и её саму выследить больших трудов стоило, а поди ж ты, вывернулась в последний момент – котом не побрезговала. Только не может дух человеческий в животине бессловесной долго пребывать. Людскую личину душа требует. Однако без подготовки и человеческое тело быстро в негодность придёт. Не уследил я, когда она тебе ру́ды своей дала испить. Видать, спешила шибко, коли в мужика была готова перепрыгнуть. Да только за спешкой не углядела в тебе кровушки предков могучих. Хоть и жидковата ру́да твоя, но всё ж сложно ведьме с ней бороться, даже вырванный волос не особо помог. Сильные ведуны в роду твоём были, тяжело на́ви подчинить тело потомка десницы божьей. Вот и направила тебя к алтарю своей хозяйки. Тут место сосредоточия её силы, и могущество колдуньи возрастает десятикратно. Посему освободить тебя сейчас не могу никак.

Старик поднялся с алтаря и извлёк из ножен, висящих на поясе, широкий кинжал.

– Э-э-э… – испуганно вскинулся Пичурин. – Герасим, ты чего?

– Не Герасим я, – усмехнулся старик, прищурив небесно-голубые глаза. – Издревле берём мы себе имя Пращур. Во славу нашего покровителя и заступника, защитника рода человеческого и хранителя границ Междумирья – могучего бога Щура. Лишь благодаря ему навь не пересекает заветной черты, чтобы разрушить мир живых. Устами нашими глаголит он и дланями нашими творит дела великие и праведные.

Он провёл большим пальцем по режущей кромке лезвия, проверяя остроту кинжала, и шагнул к Кириллу.

– Стой, стой! – затараторил Пичурин. – Разве это правильно – живого, невинного человека резать?

– Невинных нет, – рассудительно произнёс старик. – Я тебе, дураку, иглу в косяк воткнул от нечисти, последние запасы четверго́вой соли на тебя извёл, а ты что сделал? Молчишь? То-то. Порог — это граница, которую нужно тщательно охранять. Ты же сам открыл проход нави в своё жилище, теперь пожинай, что посеял. Резу с двери стёр за косушку хмельного. Тьфу… Хорошо, успел я заприметить, кто знака священного испугался. Чуть ведьму не упустил по твоей милости. Почитай два года уразуметь не мог, под какой личиной она скрывается.

– И что теперь? – не сводил пристального взгляда с кинжала Кирилл. – Глаза вырезать будешь?

– Очи человеческие – суть души зеркало. Через них нечисть входит в слабых духом, а ежели покидает бренное тело, то забирает и глаза, и души отражение. Мне это без надобности. Хочу лишь ведьму упокоить навсегда и дух её нечистый за кромку отправить.

Ведун рванул футболку на Кирилле, обнажая грудь, и погрузил остриё кинжала в плоть.

Пичурин громко застонал, сдерживая рвущийся наружу крик, прикусил губу, из глаз брызнули слёзы.

– Терпи, родич, – приговаривал Пращур, ловко орудуя ножом. – Лишь через страдания обрести можно истинную крепость духа.

Кириллу чувствовал, что может лишиться сознания от боли. Он даже желал погрузиться в пучину беспамятства, чтобы прекратить эти муки. На залитой кровью груди под давлением острого лезвия вырисовывался знакомый символ.

– Всё, всё, всё, – наконец, успокаивающе проговорил старик, отступая назад и любуясь на дело своих рук. – Теперь, слова заветные, молви.

– Какие слова? – выдавил сквозь сжатые зубы Пичурин.

– Чур меня.

– Чур меня, – повторил Кирилл.

– Громче!

– Чур меня! – завопил он что есть сил.

Собаки вскочили на ноги и настороженно подняли уши. Тело пронзило дикой болью. Она ни шла ни в какое сравнение с тем, что он испытал до этого. Казалось, что его кишки наматывает на крутящийся вал, а мясо и кожу живота рвут изнутри когтями. В глазах потемнело. Балансируя на грани обморока, он опустил взгляд и увидел, как на вздувшемся животе проступает человеческое лицо. Кожа рвалась, лопалась и расползалась, формируя знакомые черты. Спустя несколько минут, показавшихся Кириллу вечностью, голова Гузеихи открыла глаза и с ненавистью уставилась на старика.

– Выследил-таки, – зло прошипела она.

– Рад встрече, Мара, – сурово произнёс ведун. – Заждались тебя за кромкой. В этот раз некуда бежать.

– А это мы ышо поглядим, – огрызнулась старуха. – Не помогут твои резы и заговоры. Не боюсь я их.

– Поэтому и тушевалась перед дверью, знаком помеченной? – усмехнулся в седые усы старик. – Кабы этот олух тебя не впустил, за порог не попала бы.

– Нет здесь твоей силы. Марена, тут хозяйка. Её это место намоленное и кровью жертвенной отмеченное. Её земля – её правила!

Пращур взял посох, и тот вспыхнул в его руках ярким пламенем.

– Значит, пришёл срок правила менять! – воскликнул он и, с поразительной для его возраста ловкостью развернувшись, из-за плеча обрушил пылающий жезл на алтарь.

Жертвенник взорвался в фонтане каменного крошева. Торчащая из живота Кирилла голова дёрнулась и пронзительно завизжала.

– Не нравится? – с деланой заботой осведомился ведун. – По своей воле к хозяйке вернёшься, али помочь тебе?

– Себе помоги! – яростно выкрикнула старуха. – Именем Марены – пожирательницы душ, призываю! Нити жизни, её серпом обрезанные, крепко сплетаю в узор единый! Защитите!

Корчащийся на кресте от невыносимой боли Кирилл увидел, как бездыханные останки слепых стариков зашевелились. Они менялись – их кости с хрустом ломались, конечности изгибались под немыслимыми углами, деформируясь. Тела покрывались тёмной шерстью и перьями. Собаки вокруг старика заходились лаем, припадая к земле. Над поляной разнёсся протяжный многоголосый вой. Раздирая сковывающие движения человеческие одежды перед ошалелым взглядом Пичурина, один за другим с земли вскакивали чёрные волки, а в небо с громким карканьем взмывали огромные воро́ны. Ведун, выронив посох, упал на четвереньки. Через мгновение на его месте стоял гигантский белый волк. Задрав морду, он завыл в ответ, принимая вызов. Сверкнув голубыми глазами, Пращур повёл дворовую свору в бой.

За считаные секунды на поляне воцарился хаос. Волчий вой сливался с собачьим лаем, в воздухе кружились шерсть и перья, хрустели кости, куски плоти и брызги крови разлетались в стороны. Визг раненых животных и надрывные крики умирающих птиц смешались в адской какофонии. Не в силах больше наблюдать за этой жестокой схваткой, Кирилл отвернулся и зажмурился. Снизу слышался безумный хохот старухи.

Когда наконец наступила тишина, Пичурин осторожно приоткрыл глаза и обвёл взглядом поле боя. Неподвижные растерзанные трупы устилали залитую кровью траву. Казалось, никто не уцелел в этом жестоком сражении. Однако груда тел в центре вдруг зашевелилась, и из-под них появилась испачканная кровью белая волчья морда. Стряхивая с себя изувеченные останки, волк выполз наружу. С трудом поднявшись, он, пошатываясь и припадая на правую переднюю лапу, приблизился к распятому человеку. Подняв изорванную морду, волк пристально посмотрел в глаза Кирилла.

«Сильна Мара, – раздалось в голове Пичурина, – Дальше самому придётся. У меня сил даже обратно перекинуться не осталось. Вслух не отвечай – слова береги. Пригодятся».

– Чаво гляделки растопырил? – злорадно хохотнула Гузеиха. – Не по зубам я тебе оказалась?

«Времени не теряй, – продолжил волк. – Алтарь разрушен – почитай, полдела сделано. Избавься от нечисти и уничтожь чучело. Коли справишься, загляни в моё жилище. Там под лежанкой указание, как логово ведьмы почистить, чтобы наверняка…»

Лапы его подломились, и зверь упал на колени, но тут же вновь поднялся, хоть и с большим трудом.

– Подыхаешь? – издевательски осведомилась старуха. – Давай скорее ужо. Я плоть твою хозяйке поднесу, а шкуру на новый алтарь постелю. В назидание, значится, остальным ретивым.

«Слабею, – шептал голос в голове. – Долго не протяну. Зимний крест сожги – это символ Марены. Не место ему в нашем мире. Кость на́вью забери, коли выживешь, пригодится – сильный оберег. Слушай кровь предков, она подскажет как быть. Прощай, родич».

Волк поднялся на задние лапы и рванул клыками верёвки, стягивающие правую руку Кирилла. Это последнее усилие стоило ему жизни. С глухим стуком могучий зверь рухнул к ногам человека.

– Сдох, – довольно констатировала ведьма. – Давай, милок, распутывайся. Жаль зелье ру́дное расплескалось. Ничо, я запасливая. Тут в погребке недалече ышо есть.

– Заткнись, гнида старая, – простонал Пичурин, непослушными пальцами распутывая узлы на второй руке. – Всё из-за тебя. Не будет тебе никакого зелья.

– А ты не груби старшим! – сварливо прикрикнула бабка, безуспешно пытаясь заглянуть в лицо Кириллу, однако короткий отросток шеи не позволил ей задрать голову. – От тебя тут мало зависит. Долго противиться не сможешь. Даже с кровью пращуров своих болезных супротив меня не сдюжишь. Как в поезде будет. А́ли запамятовал ужо?

Каждое движение её головы, натягивая кожу живота, причиняло невыносимые страдания. Даже мимика лица заставляла Кирилла болезненно морщиться.

– Захлопни пасть! – в приступе ярости он отвесил ведьме оплеуху и тут же заорал от боли.

– Не уразумел ещё, что мы тапе́рича одно целое? – фыркнула старуха. – Не трать время понапрасну. Распутывай узы ши́бче.

После того, как Кирилл освободил левую руку, тело его опасно качнулось вперёд, он едва удержался, вцепившись в крестовину. С ногами пришлось повозиться – уродливый нарост на животе ограничивал движения и мешал обзору. Наконец, кое-как справившись с туго затянутыми узлами, Пичурин оказался на земле. Ведьма только этого и ждала – Кирилл почувствовал, как в разум вторгается чужая воля. Конечности онемели, а в глазах стало двоиться.

– Чур меня! – заорал он пронзительно. – Чууур!

Тело содрогнулось от мощного прилива сил, сознание моментально очистилось. Помутнение отступило, старуха злобно заскрежетала зубами. Кирилл чувствовал, что надолго его не хватит, и следующую ментальную атаку отбить он уже не сможет. Рванувшись к деревянному трону, он схватил серебряный серп с колен соломенного чучела.

– Стой! – заверещала старуха. – Ты чаво удумал?

Она попыталась втянуться в живот, как черепаха в панцирь, но Пичурин оказался быстрее. Он схватил ведьму за редкие патлы, намотал их на кулак и оттянул хрипящую голову вверх, открывая шею.

– Остановись, – просипела ведьма. – Сам ведь сдо…

Договорить ей Кирилл не дал – крепко сжав зубы, полоснул по дряблому морщинистому горлу изогнутым лезвием. Живот обожгло резкой болью, перед глазами вспыхнули разноцветные фейерверки. Упав на колени, он заорал, подняв к небу лицо с текущими по щекам слезами. Кровь заливала штаны, толчками выплёскиваясь из перерезанной шеи. Бабка ещё пыталась что-то сказать, но из её рта доносился лишь невнятный булькающий свист. Понимая, что если остановится сейчас, то возобновить эту жуткую ампутацию у него просто не хватит ни смелости, ни сил, Кирилл продолжил елозить серпом, вырезая безобразный нарост из своего тела. Плоть поддавалась на удивление легко, и вскоре последняя полоска кожи отделилась с мерзким хлюпающим звуком. С громкими стонами, оставляя кровавый след, Пичурин пополз к костру, волоча за седые лохмы отрезанную голову.

Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он достиг своей ярко пылающей во мраке цели. Кирилл взмахнул рукой и кровоточащую башку ведьмы поглотил огонь. Пичурин упал на спину, широко раскинув руки. Хотелось закрыть глаза и поддаться темноте, окутывающей разум туманом беспамятства, но тогда он наверняка умрёт от потери крови. Этого допускать было нельзя, иначе все пережитые мучения напрасны. Дрожащей окровавленной рукой он вытащил из костра широкую головешку и прижал её к ране на животе. Шипение плоти слилось с его диким криком. Запахло горелым мясом, измученный человек, наконец, лишился сознания.

Сколько он провалялся в обмороке, Кирилл не знал, но, судя по тому, что костёр пылал всё так же ярко, времени прошло немного. Разлепив пересохшие губы, он застонал и попытался сесть. Не сразу, но ему это всё же удалось. Опустив глаза, он осмотрел перепачканный сажей и кровью живот. Похоже, кровотечение ему всё же удалось остановить, но рана всё равно требовала срочного медицинского вмешательства. Стянув изодранную футболку, Кирилл неумело обмотал ей ожог и обвёл взглядом поляну.

Трон с соломенным чучелом чернел на фоне Зимнего косого креста. Пичурин задумчиво посмотрел на костёр. Сквозь весело пляшущие языки пламени на него зловеще скалился обгорающий череп Мары. Он поднялся, достал из огня пылающее полено и, пошатываясь, побрёл к разбитому алтарю. Приблизившись к уничтоженному жертвеннику, человек преклонил колени перед поверженным белым волком. Тяжело вздохнув, он провёл рукой по лобастой голове.

– Отдыхай, Пращур, – поднимая жезл волхва с земли, прошептал Кирилл. – Я тут сам приберусь.

Тяжело опираясь на посох, он подошёл к чучелу Марены и поднёс горящее полено к соломенным ногам.

Эпилог

За окном едва светало, когда он открыл глаза. Мужчина сел на кровати, включил настольную лампу в виде человеческого черепа и почесал уродливый зарубцевавшийся шрам на животе. Чуть выше сквозь буйную растительность едва просматривался вырезанный на груди загадочный символ.

– Подъём, Никитишна, – зевнув, он постучал черепушку по темени согнутым пальцем. – Я работать, а ты за хатой присматривай.

Спустя полчаса он вышел на улицу. Навстречу, виляя хвостами и радостно тявкая, бросилась свора дворняг. Человек ласково потрепал собак по головам и, перехватив поудобнее метлу, принялся за работу, не обращая внимания на парочку сплетничающих неподалёку бабок.

– Такой молодой, а уже весь седой, – сокрушённо покачала головой одна из них. – Видать, хлебнул горя. Не знаешь, чего у него стряслось?

– Так кто ж его разберёт, – тихо откликнулась вторая. – Он же не разговаривает ни с кем. Немой, наверное, как Герасим из «Мумы».

– Точно, – поддержала её первая. – И собаки его любят. Герасим и есть.

Внезапно снаружи обрушился град яростных ударов, сопровождаемый громким рычанием. Пичурин вздрогнул и попятился. Шум за дверью стих. Он, крадучись, приблизился и заглянул в глазок – на площадке было пусто. Кирилл приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Никого. Только перед ковриком ровным полукругом белела россыпь мелких кристаллов. «Соль», – мелькнуло у него в голове.

Захлопнув дверь, он повернул ключ в замке до упора. Что-то тускло блеснуло в левом верхнем углу. Кирилл, приподнявшись на носках, присмотрелся. В дверной косяк остриём вверх была воткнута толстая швейная игла.

Даже далёкий от суеверий Пичурин знал, что это как-то связано с колдовскими наговорами. Какая-то чертовщина явно творилась вокруг, и непонятным образом он оказался втянут в происходящее. Решив на всякий случай не прикасаться к магическому атрибуту руками, он достал из ящика с инструментами плоскогубцы и вытянул иглу за ушко.

За спиной послышался ехидный смешок. Едва не выронив от неожиданности инструмент из рук, он резко обернулся. В комнате никого не было, но Кирилла не покидало жуткое ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Продолжая обшаривать взглядом комнату, он достал из кармана смартфон. Косясь на экран, судорожно пролистал пальцем список контактов и нажал вызов.

– Николаич, ты это… – он замялся. – Посидеть предлагал. Давай сейчас, а? Я всё возьму.

Спустя пять минут Кирилл, с опаской оглядываясь, вышел из квартиры. Раскидал ногой рассыпанную у порога соль и поспешил вниз. Бросив мимоходом тревожный взгляд на опечатанную дверь Гузеихи, он прибавил шага. По пути в магазин Пичурин встретил Герасима. Старик стоял под окнами старухи и пристально смотрел вверх. Дворовая стая крутилась рядом. Памятуя о вчерашнем инциденте, Кирилл обошёл их по широкой дуге.

Через полчаса Пичурин сидел в гараже соседа и наблюдал, как Мурашов нарезает аккуратными кружками копчёную колбасу.

– Чего это ты решился? – будто невзначай осведомился сосед. – Тебе же, итить, на работу завтра.

– Отгул возьму. Нервы успокоить нужно.

– Понятно, – констатировал Николаич. – Из-за Маринки перенервничал. Мне, итить, тоже не по себе как-то…

– Да даже не в ней дело, – перебил его Пичурин. – В целом, какая-то дичь непонятная творится.

Кирилл рассказал соседу всё. Начиная с обнаруженного Гузеихой рисунка на двери и заканчивая воткнутой в дверной косяк иглой. Когда он закончил, бутылка уже опустела на две трети. Николаич слушал внимательно, качал головой и изредка вставлял короткие уточняющие реплики, не забывая наполнять водкой пластиковые стаканчики.

– Как-то боязно теперь дома находиться, – подвёл итог заплетающимся языком Кирилл.

На старые дрожжи его размотало очень быстро, а может, сказался пережитый накануне стресс.

– Делааа… – протянул Мурашов задумчиво. – Хочешь у меня сегодня переночуй? Диван в зале свободный. Я Варьке всё объясню, итить, она у меня баба понятливая.

– Не, – мотнул головой Пичурин. – Домой пойду. Отпустило слегонца. Сам себя накрутил походу.

– Ну как знаешь, – пожал плечами сосед. – По-хорошему тебе попа, итить, надо. Пускай хату освятит.

– Не верю я во всё это, – неопределённо покрутил пальцем в воздухе Кирилл, – но может и закажу экзорциста какого-нибудь. Хотя ценник у них, я слышал, на такие услуги конячий.

– Закажи, закажи, – согласился Николаич. – Всё как-то поспокойнее будет, итить. А вот иглу ты зря вытащил, и соль напрасно, итить, раскидал.

– Это ещё почему?

– Иглу, едрить её налево, изнутри в дверной косяк как раз от нечисти всякой втыкают. Если снаружи, то это, итить, порчу навести хотят, а внутри, наоборот, получается – защиту тебе поставили. Соль тоже против нечистой силы работает, итить. Помочь тебе кто-то хотел.

– Кто? – тупо уставился на Мурашова Кирилл.

– А мне-то почём знать? – пожал плечами сосед. – Ты рисунок на двери запомнил?

– Ясен красен! Я его оттирать задолбался. Каждую чёрточку помню.

– А ну нарисуй.

Николаич покопался в металлическом хламе, обильно устилающем деревянный верстак, разгребая в стороны гайки, болты и прочую «нужную» в хозяйстве мелочь. Разыскав заляпанный грязными отпечатками блокнот и ручку с погрызенным колпачком, протянул их Кириллу.

Пичурин быстро начертил непонятный символ.

– Вот. Как-то так вроде.

– Руна какая-то, что ли, едрить её в дышло? – Мурашов задумчиво почесал затылок. – У Маринки на груди что-то похожее вырезано было. Думаешь, есть связь? Может, итить, не маньяк орудует, а секта сатанистов объявилась?

Он выдрал листок с рисунком из блокнота и сунул в нагрудный карман рубахи.

– У Варьки спрошу. Она у меня, итить, всякой мистической хренью интересуется, может и подскажет чего. Давай стакан, водка, итить, греется.

Время за неспешной беседой пролетело незаметно. Когда собутыльники наконец разошлись по домам, в небе уже появились первые редкие звёзды, а бледный диск полной луны тускло сиял в вышине. Неизвестно что более благотворно подействовало на Пичурина – задушевный разговор с Николаичем или выпитый алкоголь, но домой он возвращался в более-менее уравновешенном состоянии. Слегка пошатываясь, Кирилл добрёл до подъезда. Задрав голову, он посмотрел на свои тёмные окна. Лёгкое беспокойство коснулось затуманенного разума, но он решительно отогнал от себя дурные мысли.

Ладонь уже потянулась к дверной ручке, когда периферическим зрением он уловил какое-то движение в окне второго этажа. В погружённой во тьму квартире Гузеихи кто-то был. Пичурин полез было за телефоном, но решил, что снова беспокоить Мурашова будет немного неуместно. Вдруг померещилось с пьяных глаз? Тяжело вздохнув, он вошёл в подъезд. Тяжело опираясь о перила, поднялся на второй этаж и застыл перед дверью бабкиной квартиры. Увиденное совсем его не обрадовало. Бумажная полоска с печатью была сорвана, а створка слегка приоткрыта.

Отголоски здравомыслия кричали, что нужно просто пройти мимо, но выпитый алкоголь заставил их замолчать. Кирилл легонько толкнул дверь и переступил порог. Замерев во мраке, прислушался. Понимание, что в квартире он не один, пришло очень быстро. Кто-то возился на кухне. «Наверное, Черныш проголодался и ищет, чего пожрать», – успокаивал себя Пичурин. Он зашарил рукой по стене в поисках выключателя. Кнопка тихо щёлкнула, и мужчина на секунду невольно зажмурился от яркого света, озарившего прихожую. Взгляд его скользнул по бесформенной тёмной кучке на полу. Всмотревшись, он судорожно сглотнул, сдерживая рвотный позыв. Обезглавленная тушка бабкиного питомца валялась на грязном линолеуме в окружении тёмных брызг. Кровавый след тянулся в сторону кухни. Звуки не прекращались, будто бы незваному визитёру было плевать на то, что его обнаружат.

Идти дальше с голыми руками Кирилл опасался. Взвесив в руке стоящую у порога клюку, часто используемую Гузеихой при длительных прогулках, он решил, что массивная деревянная палка вполне сгодится в качестве средства самообороны. Сжимая в потных руках своё оружие, он медленно двинулся в сторону кухни.

Нерешительно остановившись на пороге, Пичурин, напрягая зрение, силился рассмотреть источник странных звуков. На полу около газовой плиты, едва различимая в лунном свете шевелилась бесформенная фигура.

– Кто здесь? – осипшим голосом крикнул Кирилл.

Не получив ответа, протянул руку и щёлкнул выключателем. Клюка выпала из его ослабевших рук и скользнула по линолеуму к ногам Киселёвой. Оперуполномоченный сидела в луже крови, обхватив подтянутые к подбородку колени левой рукой. Уставившись бессмысленным взглядом в одну точку, она ела собственную правую руку. Вернее, то, что от неё осталось. Отгрызенная кисть валялась тут же, неестественно скрючив сведённые последней судорогой пальцы. Девушка впивалась зубами в изуродованную культю и, мотая головой, как собака, отрывала небольшие куски плоти, тут же глотая их, не жуя. Нижняя часть её лица была перепачкана кровью. Частички мяса прилипли к щекам и подбородку. Не в силах пошевелиться, Кирилл наблюдал за этим жутким актом каннибализма.

Внезапно девушка перевела взгляд на него, и губы её медленно расплылись в безумной улыбке, обнажая окровавленные обломки зубов. Опираясь на торчащую из огрызка руки кость, она попыталась подняться. Однако ноги разъехались на мокром полу, и она неуклюже упала на колени. Подняв голову на Пичурина, искалеченная сотрудница полиции поползла к нему, не вставая с колен. Казалось, её нисколько не беспокоит изуродованная конечность. Кирилл попятился.

– Штой, – прошепелявила она невнятно. – Помоги мне…

Что-то насторожило Пичурина в её интонации. Не так люди просят о помощи. Мёртвый, лишённый эмоций голос больше пугал, чем вызывал сострадание и желание помочь.

– Я позвоню в скорую! – истерично выкрикнул он и бросился прочь.

– Нееет! Штооой! Киряяя!

Услышав своё имя, Пичурин обернулся. Киселёва раскачивалась, стоя на карачках. Что-то происходило с её лицом. Глаза девушки широко раскрылись и стали медленно выходить из глазниц. Как будто глазные яблоки выдавливало из черепа чудовищным давлением. С громким хлопком они внезапно лопнули, из залитых кровью отверстий выплеснулась тёмная вязкая жижа. Упав с хлюпающим звуком на пол, она как живая заскользила к Кириллу. Обмякшая девушка тряпичной куклой повалилась замертво, а Пичурин, проглотив рвущийся наружу крик, метнулся к выходу из квартиры. Не чуя ног, взлетел на свой этаж. Трясущимися руками с третьей попытки он попал ключом в замочную скважину. Захлопнул дверь и привалился к ней спиной часто дыша. Мощный выброс адреналина полностью лишил его успокаивающего, опьяняющего эффекта. Паника накатила всепоглощающей волной, сердце подскочило к горлу и билось там в бешеном ритме. Он совершенно не понимал, что происходит, но одно было ясно абсолютно точно – он по самые уши вляпался во что-то дурно пахнущее.

VI

За окном пригородного поезда в утренней дымке мелькали деревья. Кирилл плохо помнил, как оказался в этой электричке. События последних нескольких часов смешались и частично стёрлись из памяти. Он помнил, как, включив свет во всех комнатах своей квартиры и вооружившись кухонным ножом, не разуваясь, забрался на кровать. Как долгое время прислушивался к каждому шороху и вздрагивал от любого подозрительного звука.

Ещё он помнил тень, вползающую из прихожей в комнату. Бесформенное тёмное пятно медленно достигло центра комнаты и стало обретать объёмную форму. Оно бугрилось на поверхности ковролина, как готовый лопнуть гигантский гнойный нарыв, становясь всё больше и больше. Вскоре выпуклость приобрела черты, схожие с грузной человеческой фигурой. Рыхлая, безликая чёрная масса водила из стороны в сторону неким подобием головы, словно принюхиваясь. Наконец, она почуяла Кирилла. Шарообразный нарост на короткой шее свесился набок. Короткими толчками, с хлюпающими звуками отлипая от тела, высвободилась пара отростков, напоминающих человеческие руки. Резко заламывая их под неестественными углами, существо судорожными рывками двинулось к обмершему от страха человеку.  

Дико заорав, Кирилл швырнул нож в приближающееся нечто и метнулся в сторону выхода. Он не помнил, как ему удалось проскочить мимо этого ожившего сгустка тьмы. В памяти отпечатались тёмные проулки, мелькающие в ночи окна домов, горящие огнём от нехватки кислорода лёгкие и наливающиеся свинцом ноги. Пришёл в себя Пичурин уже на вокзале. Согнувшись, он опирался рукой о стену, часто испуганно оглядываясь и жадно хватая ртом воздух.

В памяти не отложилось, как он выбирал направление, скорее всего, просто приобрёл билет на ближайшую электричку. Ясно запомнилось желание быстрее оказаться как можно дальше от этого кошмара. По ощущениям он ехал уже довольно долго, и ему даже удалось немного поспать, привалившись к окну.

Из полудрёмы вырвал звук входящего вызова.

– Да, Николаич, – охрипшим голосом произнёс он, прижав телефон к уху.

– Здоров, Кирюха, – донеслось из динамика. – Не спишь?

– Не, – буркнул Кирилл. – Говори.

– Я насчёт вчерашнего разговора, итить. Варька узнала этот рисунок. Говорит, это реза «Сторож», едрить её за ногу.

– Чего?

– Ну, вроде руны что-то, итить. Раньше ведь как писали? На бересте закорючки, итить, вырезали, потому и «реза» называется. Вот та, что ты с двери оттирал, это символ-оберег бога Чура.

– Какого ещё Чура? – с трудом разгоняя заполняющий голову туман, простонал Кирилл.

– Я сам не особо вникал. Это тебе с Варькой, итить, надо поговорить. Приходи, она дома сегодня.

– Не могу я сегодня. Ты так перескажи, что помнишь.

– Да я и не запомнил почти ничего. Балдой же был вчера, итить. Славянский бог какой-то. То ли Щур, то ли Чур – хрен его знает, как правильно. Защитник от нечистой, едрить её в дышло, силы. Вроде как он охраняет границу между мирами, итить. Мешает нечисти пройти в наш мир и помогает выгнать обратно сумевших проскочить чертей. По всему получается, знак на двери, как защита был нарисован, а ты его стёр, итить.

– Ясно, – задумчиво протянул Пичурин. – Спасибо за информацию, Николаич.

– Да не за что, итить. Всё равно ведь не веришь во всё это, сам говорил. У тебя-то как? Полтергейсты, едрить их в ноздри, не хулиганили ночью?

– Нет, – непонятно зачем соврал Кирилл. – Нормально всё.

– Ну хорошо. На улице не был ещё? Я в окно смотрю, у вашего подъезда снова, итить, суета какая-то. Мусора́, скорая… Не в курсе, чё там?

– Не, не в курсе, – снова соврал Пичурин. – Узнаю, расскажу.

– Ладно, давай. Голова после вчерашнего не болит? Если что, забегай, полечимся, итить.

– Не понял ещё. Проснулся только. Если надумаю, наберу.

– Ну, думай, – усмехнулся Николаич и отключился.

Кирилл понял, что тело Киселёвой уже обнаружили, а рядом с ней бабкину клюку с его свежими отпечатками. Нетрудно догадаться, кого в скором времени объявят в розыск. Он извлёк из телефона SIM-карту и выкинул её в приоткрытое окно. Плана дальнейших действий не было. Как и чёткого понимания, куда он, собственно, едет.

А спустя несколько секунд у него отнялся мизинец левой руки. Неприятное покалывание быстро распространилось от ногтя до основания. Кирилл попробовал согнуть его, но палец не слушался. Он несколько раз сжал его правой рукой, разминая. Безрезультатно. Внезапно накатило головокружение, в глазах начало стремительно темнеть. Онемение перекинулось на кисть. Он попытался позвать на помощь, но понял, что не способен составить даже элементарное предложение, а вместо речи изо рта вырвалось лишь невнятное мычание. Мелькнули перед затуманенным взором брезгливо сморщенные лица сидящих напротив пассажиров, Кирилл ударился головой о жёсткое сиденье.

– Пъянь сраная… – последнее, что услышал Пичурин перед тем, как сознание покинуло его.

VII

Отъезжающий поезд тёплыми порывами ерошил волосы на затылке. Редкие капли моросящего дождя падали на лицо. Кирилл стоял на незнакомом полустанке. Почему он сошёл с поезда именно тут, Пичурин объяснить не мог, как и вспомнить, что с ним происходило после обморока. С тоской проводив взглядом удаляющийся поезд, он спустился с полуразрушенного временем густо заросшего зеленью перрона к еле заметной тропинке. «Что со мной было? – кольнула неприятная мысль. – Неужели инсульт?»

Тропинка петляла среди высокой некошеной травы, тянущейся плотной стеной, казалось, до самого горизонта. Громко гудели насекомые, запах мокрой земли щекотал ноздри. «В конце концов, не всё ли равно, куда бежать?» – обречённо подумал он, и сунув руки в карманы, побрёл вперёд.

Чем дальше шёл Кирилл, тем гуще и выше становилась растительность, а сама тропа сужалась и вела под уклон. Вскоре он уже не видел ничего, кроме голубого неба над головой и зелёных зарослей вокруг. Однако мыслей повернуть не возникало, ноги будто сами выбирали направление.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда справа донёсся далёкий человеческий крик. Пичурин замер в нерешительности. Он был уверен, что если сойдёт с тропы, то снова найти её среди зарослей не получится. Крик повторился. Слов разобрать Кирилл не смог, но по интонации понял, что кто-то кого-то зовёт. Решив, что в любом случае человек сможет его куда-нибудь вывести или хотя бы объяснить, где он находится, Пичурин поспешил на голос. Однако через несколько сотен шагов крики смолкли.

– Эй, вы где? – заорал Кирилл.

Паника нахлынула удушливой волной. Он понял, что потерял чувство направления. Случилось то, чего он так опасался – Пичурин заблудился в этом бескрайнем зелёном океане.

– Эй, аууу! – надрывал он горло, но никто не отзывался.

Раздвигая траву руками, Кирилл наугад ломанулся сквозь заросли. Упругие стебли хлестали его по лицу, ноги утопали в рыхлой земле, пот заливал глаза, а страх всё сильнее сжимал сердце тугим обручем. Вскоре он окончательно выбился из сил. Тяжело дыша и спотыкаясь, Пичурин ковылял на отяжелевших ногах, проклиная своё любопытство.

На небольшую круглую лужайку он вывалился совершенно для себя неожиданно. Вспыхнувшая было радость тут же сменилась разочарованием. К пятачку скошенной травы не вело никаких тропинок, и куда двигаться дальше, было непонятно. Однако разнообразие ландшафта всё же принесло некоторое облегчение мечущемуся в испуге мозгу и уставшим от бесконечной зелени глазам.

Лужайка не была пустой. В центре возвышался толстый покосившийся деревянный столб. Кирилл подошёл ближе. На потрескавшемся, потемневшем от старости стволе грубым узором было вырезано лицо старика с длинной бородой. Чуть ниже угадывались контуры рук. Правая сжимала посох, а левая широкий нож. У покрытого мхом подножия валялись иссохшие кости мелких животных и птиц. «Капище», – всплыло откуда-то из глубин сознания давно забытое слово. Взгляд Пичурина зацепился за что-то смутно знакомое. Он опустился на колени и стал очищать от мха основание древнего идола. На влажной, испачканной землёй, подгнивающей поверхности проступил символ. Ошибиться было невозможно.

– Ну, здравствуй, Чур, – пробормотал Кирилл. – Что же ты ко мне привязался-то, а?

Громко зашелестела, склонившись под налетевшим внезапно порывом ветра, высокая трава. Смолк стрекот насекомых. Прорезав безоблачное небо, молния впилась в столб, с оглушительным треском расколов его на две половины. Кирилл развернулся, пряча лицо от разлетевшихся щепок, и бросился ниц, закрыв руками голову. Когда звон в ушах стих, он осторожно оглянулся, не вставая. Над дымящимися обломками кумира плясало пламя. Чёрная гарь поднималась в небо, но не растворялась в воздухе, а собиралась в одном месте, образуя плотный сгусток дыма. Туманное образование медленно менялось, обретая человекоподобную форму. Дожидаться окончания метаморфозы Пичурин не стал. Вскочив на ноги, он кинулся наутёк, забыв об усталости.

Кирилл не знал, как долго плутал среди высоких трав, только когда он, наконец, набрёл на группу покосившихся полуразрушенных строений, в небе уже сияли первые звёзды. Это и деревней-то назвать язык не поворачивался. Едва ли больше десятка ветхих домиков пряталось за щербатыми заваленными заборами. С трудом переставляя гудящие ноги, он поплёлся к ближайшей лачуге. Очень хотелось есть, ещё больше пить. Отворив трухлявую калитку, Пичурин прошёл через густо заросший сорняками двор, поднялся по скрипучему крыльцу и потянул на себя ручку приоткрытой двери.

– Вечер добрый, хозяева! – с трудом ворочая распухшим языком в пересохшем рту, прохрипел он, переступая порог. – Я тут заблудился немного. Не подскажете…

В нос ударил тяжёлый запах разложения и сырости. Кирилл, осекшись, замолчал. Тусклые блики единственной горящей в центре стола свечи плясали на бледных лицах двух дряхлых стариков. Они сидели совершенно неподвижно, никак не реагируя на появление гостя. Редкие седые волосы старухи свисали немытыми сосульками на покрытое глубокими морщинами лицо, лысину старика покрывали многочисленные пигментные пятна. Глаз не было у обоих, лишь тёмные провалы, обрамлённые кровавой коростой, зияли на безучастных физиономиях.

– Мы ждали, – раздался скрипучий голос за спиной, и костлявая рука крепко сжала плечо Пичурина.

Заорав от неожиданности, он рванулся, освобождаясь, и, оттолкнув бесшумно подкравшегося незнакомца, выскочил на крыльцо. Бежать было некуда – путь к отступлению преграждала толпа безглазых стариков и старух.

– Мор-жа-на! Мор-жа-на! Мор-жа-на! – скандировали они беззубыми ртами и тянули тонкие скрюченные пальцы к Кириллу. Сильный толчок в спину сбил его с ног. Вскрикнув, Пичурин рухнул в цепкие объятия десятков жадных рук. Попытался вырваться, но немощность стариков оказалась обманчивой. Они моментально обездвижили его и, не переставая выкрикивать странное слово, вынесли за ограду. Кириллу оставалось лишь беспомощно крутить головой. Тащили его, судя по всему, за околицу. Там в надвигающихся сумерках мелькали отблески пламени.

– Отпустите меня! – хрипел и извивался, силясь освободиться, Пичурин. – Что вы делаете?

Старики, игнорируя его просьбы, волокли испуганного мужчину в центр поляны к большому вертикально установленному косому кресту. Сооружение напоминало букву «Х», но на концах его были прибиты поперечные короткие перекладины, образуя дополнительные крестовины. Перед крестом располагался каменный жертвенник, заваленный сухими цветами, ягодами и шишками. В центре алтаря стояла широкая серебряная чаша, до краёв наполненная тёмной жидкостью. Над жертвенной плитой возвышался плетёный трон, который занимало соломенное чучело женщины в праздничном платье, украшенном старославянским орнаментом. Прикреплённый сверху мешок с грубо намалёванными глазами и ртом украшал венок из свежих полевых цветов, разноцветных тряпичных лоскутков и ленточек. На коленях серебрился серп с резной рукоятью. Пламя большого трескучего костра красными бликами играло на лезвии косы, торчащей из-за спины жутковатой соломенной куклы.

Кирилла дотащили до креста и, несмотря на громкие яростные протесты, принялись крепить верёвками его конечности к деревянным брусьям. Сооружение сколотили недавно – от дерева шёл сильный еловый запах, одежда и оголённые участки кожи липли к смоляным потёкам. Занозы от грубо обтёсанной древесины впивались в тело. Старики управились довольно быстро. Отступив от распятого тела, они дружно упали на колени и, подняв руки к небу, раскачиваясь из стороны в сторону, затянули заунывную песню на незнакомом языке.

Лишь одна из них осталась на ногах. Аккуратно подняв обеими руками чашу с алтаря, она медленно двинулась к Пичурину. Кирилл рвался на кресте, пытаясь высвободиться, но верёвки только сильнее врезались в кровоточащие запястья.

– Изыди за кромку, погань окаянная! – прогрохотало вдруг над поляной.

От нечеловеческой мощи голоса завибрировал воздух, а реальность, казалось, на мгновение исказилась. Пичурина чудовищным звуковым ударом размазало по накренившемуся кресту. Все старики, включая бабку с чашей, повалились как подкошенные. Разлившаяся тёмная жидкость, пузырясь и шипя, потекла по земле, разъедая притоптанную траву. Кирилл помотал головой, прогоняя звон в ушах, и взглянул на своего внезапного спасителя.

Освещённый бледным лунным светом, уверенно ступая меж распластанных неподвижных тел, к нему приближался Герасим в окружении четвероногой своры. Вместо привычной метлы дворника старик сжимал в узловатой руке крепкий длинный посох, а ветхий заштопанный пиджак сменила длинная белоснежная рубаха, расшитая руническими узорами.

Чур меня! (3/3)