Психология | Psychology

1. Чаще всего прощение – это не вопрос рациональности и аргументов, а вопрос эмоций и принятия.

2. Легко сказать «прощаю», но тяжело это прочувствовать.

3. Мы не можем простить, потому что пытаемся заглушить эмоции («я ему кадык вырву») рациональностью («я должен поступать, как взрослый»), когда эмоций в нас ещё полно.

4. Чтобы искреннее простить, придётся прочувствовать всё, что с прощением связано: злость, тревогу, разочарование. И удовлетворить потребности, скрытые внутри.

5. Пока мы не примем и не проживём эмоции, связанные с обидой, мы не сможем простить.

6. Мы словно пытаемся успокоить ребёнка, который яростно кричит, пытаясь его заставить поступать разумно. В наших силах запихнуть его эмоции поглубже (и подарить чувство вины за них) или позволить ему пережить эмоции (и проанализировать ситуацию).

7. Хотите простить, но не можете? Возненавидьте своего обидчика. Со всей силы! Не отвлекаясь! Не оправдывая его или себя! И вот парадокс – сквозь эту боль рациональность придёт быстрее.

8. Чтобы пережить эмоции «экологично», полезно иметь в окружении близких, которые примут ваши чувства и поддержат в их выражении. В кризисном варианте таким окружением может стать психолог.

9. Если хотите попросить прощения, скажите об этом так, как можете, и предложите что-то сделать для человека.

10. Человек имеет право не прощать вас, несмотря на ваше красноречие. Позвольте ему чувствовать боль. Это непросто, но свобода его чувств поможет ему быстрее вас простить.

11. Просить прощения стоит с одной целью – облегчить чувства другого человека. Скажите, что можете, – и двигайтесь дальше.

12. Если просить прощения, чтобы избавиться от чувства вины, оно может никуда не уйти и только усилить зависимость от чужих ожиданий.

13. Есть ли непростительные поступки? Каждый решает сам. И может оказаться, что для кого-то непростительным будет то, что вы таковым не считаете. Будьте к этому готовы.

14. Чтобы в итоге простить человека, иногда позвольте себе в моменте не прощать его.

15. Не пытайтесь «заслужить» прощения, жертвуя своими желаниями, чувствами и собой. Вы научитесь не ответственности, а зависимости.

16. Если не можете простить – не прощайте. Ваше право. Но, пожалуйста, не держите эмоции внутри.

17. Если не можете просить прощения – не просите. Ваше право. Но, пожалуйста, не держите эмоции внутри.

18. Закрепим. Прощение – это не вопрос рациональности и аргументов, а вопрос эмоций и принятия. Поэтому для начала научитесь не искать аргументы, а чувствовать и принимать чувства.

"Если мы прочтем ликбез по сквирту в интернете, выясним, что струйный оргазм — это выделение жидкости за счет давления на стенку мочевого пузыря.

У женщин уретра находится между клитором и влагалищем, воздействие на переднюю стенку влагалища раздражает мочевой пузырь, за счет чего и происходит выброс жидкости во время оргазма.
Рекомендуют максимально расслабить женщину и поддавить на живот и вуаля, вы бог сквирта.

Постельные дела двух взрослых людей касаются только из двоих и, если оба действительно получают от этого, все же сомнительного на мой взгляд, процесса, удовольствие, то хозяин барин)

При этом, если женщину ничего больше в области органов малого таза не беспокоит и недержания при любых других процессах (спорт/кашель/чихание/смех) не происходит, тогда не о чем беспокоиться.
И выделение нескольких КАПЕЛЬ мочи при сохранении условий, перечисленных выше, не является физиологическим отклонением.

Но, учитывая, что мочевой пузырь должен наполняться для опорожнения на 250-300 мл и только тогда мозг В НОРМЕ сигнализирует о том, что надо его опустошить, то регулярное стимулирование к непроизвольному мочеиспусканию во время полового акта, со временем может привести к его дисфункции.

(Подробнее про работу мочевого пузыря можно прочесть в посте про туалетные привычки от 14 июля 2023г)"

источник

Сначала продюссер злился. Потом пытался не замечать проблему. Но теперь пришёл. Без резких слов. Без обвинений.

— Что происходит? — тихо спросил он.

Актёр не сразу ответил. Потом, с долгой паузой:

— Я больше не верю в это. Ни в сценарий. Ни в режиссуру. Ни в себя. Мы уже пробовали. Много раз. И каждый раз что-то ломалось. Иногда — внутри меня. Иногда - снаружи. Иногда — между нами. Вы хотели, чтобы я проживал сцены по-настоящему — а я выгорал. Вы требовали правды — но не слышали, когда я говорил, что мне больно.

Он замолчал. И добавил:

— Я просто больше не вижу смысла играть. И не хочу снова остаться один на сцене, когда всё рухнет.

Продюсер кивнул. Он не стал переубеждать. Но в голове закрутилась цепочка: сценарист, режиссёр... себе самому он тоже должен был кое-что сказать.

Сценарист сидел в полутени, за кулисами. Тот, кто когда-то принёс идею. Кто верил, что эта история чего-то стоит.

Он выглядел потухшим. Неуверенным. Как человек, которому много раз говорили: «не то». Он всегда писал от сердца — но с каждым замечанием становился всё тише.

Продюсер сел рядом.

— А ты всё ещё веришь в эту историю? — спросил он.

Сценарист пожал плечами.

— Я не знаю. Мне кажется, я говорил слишком сложно. Или слишком лично. Может, просто плохо написал. Но это всё, что у меня есть. Другой истории пока нет. Мы можем продолжать снимать то, что есть. Улучшая всё в процессе. Возможно получится плохо. И тогда мы снимем продолжение или расскажем совсем другую историю. Либо мы можем всё это бросить и остасться там, где мы сейчас.

Продюсер долго молчал. В его голове всплывали те моменты, когда он сам торопил, требовал, сравнивал. Когда забывал, что история — не продукт, а процесс. Живой, хрупкий, требующий пространства.

Он кивнул, встал и пошёл дальше.

Режиссёр сидел в зале, один, смотрел на пустую сцену. Он всегда был чуть в стороне. Не из равнодушия — скорее, из внутренней сосредоточенности.

Режиссёр был тем, кто чувствует. Кто видит не только, что сказать, но и как. Он создаёт атмосферу, улавливает дыхание истории. Без него сцены теряли ритм, становились техническими.

— Как ты? — спросил продюсер.

Тот не сразу повернулся.

— Я хочу снять это честно. Без красивостей. Без позы. Просто, чтобы было по-настоящему. Даже если сцена дрожит. Даже если актёр спотыкается. Но только если он сам хочет быть в этом. Если нет — никакая режиссура не спасёт.

Продюсер кивнул. Он остался на месте ещё на минуту, глядя в темноту зала. В голове всё складывалось медленно, как пазл: разбитый актёр, молчащий сценарист, чувствительный режиссёр — и он сам, слишком долго игравший в управленца.

Он понял: никто из них не виноват поодиночке. Но вместе — они могли бы снова собрать ритм. Не потому что обязаны. А потому что хотят сказать что-то живое, даже если голос дрожит.

И тогда внутри него что-то сдвинулось. Не резко, а как тонкое движение в глубине — когда что-то забытое начинает возвращаться. Как будто всё, что казалось потерянным, вдруг поддавалось новому выравниванию.

Он снова оказался рядом с актёром.

— Мы не будем делать вид, что знаем, как должно быть. Сценарий будет переписываться в процессе. Съёмки будут идти медленно. Дубли могут быть неудачными. Иногда из-за нас, иногда из-за внешних обстоятельств. И, возможно, получится не фильм, а проба. Но настоящая. Без давления. Без одиночества. Мы сделаем так, как можем. Как мы это видим. Без оглядки на чужие представления.

Актёр долго смотрел в пол. Потом поднял глаза.

— Я не знаю, сколько у меня получится. Иногда — только один дубль. Иногда — меньше. Но если вы будете рядом, если мы по-настоящему будем вместе в этом процессе... тогда я хочу попробовать. Не ради результата. А чтобы почувствовать, что мы снова живём эту историю вместе.

Он не улыбался. Но в голосе было меньше тяжести. И этого было достаточно, чтобы история снова начала дышать.

Никаких пафосных речей не понадобилось. Никто не обещал успеха. Но каждый из них — сценарист, режиссёр, продюсер, актёр — стал смотреть в одну сторону.

Часто всё, что нам нужно — это не новая история.
А старая команда, которая снова поверила друг в друга.

Он не знал, почему после встречи с ней стало так тихо внутри. Она ничего не сказала грубого, не была хамкой, не сделала резких движений — но в нём словно что-то погасло. Это была не агрессия. Это было пренебрежение. И оно оказалось сильнее любого крика.

Он заметил это не сразу. Сначала было просто молчание. Потом — лёгкое удивление. А потом — тень, едва уловимая, но обжигающая, как холодный взгляд в летний день. Он не мог сказать точно, что произошло. Но точно знал, что произошло нечто.

Она была красива. Красива настолько, что даже случайный прохожий останавливался на секунду, будто бы вспоминая что-то важное. У неё были лёгкие движения, волосы, игравшие с ветром, и тонкий силуэт, в котором было что-то недосягаемое. Но больше всего в ней было вот это — ощущение, что ты рядом, но не с ней. Не рядом с ней. Как будто ты — просто прохожий. Как будто ты — не из её мира.

Они познакомились на сайте. Он не рассчитывал ни на что. Просто решил быть собой. Написал просто, без пафоса. Без этих «привет, красавица». Просто — как человек, который хочет увидеть другого человека. И она ответила. Коротко. Сухо. Но всё же — ответила.

И вот они встретились. Он пришёл чуть раньше, нервничал. У него не было брендовой обуви, часы были простые, волосы — как всегда, немного в беспорядке. Но он чувствовал себя живым. Настоящим. С ним было тепло. Он знал: он может слушать. Слышать. Он может быть собой. Без показухи. Без игры.

Но она посмотрела на него так, будто он был кем-то, кто перепутал дверь. И хотя сказала привет, и даже улыбнулась — это была не улыбка. Это было вежливое движение мышц. Как галочка на встрече. Он начал говорить, делился тем, что любит читать, что недавно смотрел фильм, который его зацепил. Он искренне хотел общения. А она слушала так, будто ждала, когда он замолчит. Или как будто слышала его голос где-то далеко. Как сквозь стекло.

И вот тогда он почувствовал это: он не её уровень. Не потому, что она так сказала. Она бы никогда не сказала. Но она дала это понять. Каждый взгляд. Каждый жест. Каждый вздох. Это была не ненависть. Это было хуже. Это было пренебрежение. Как будто его не существует.

Он ушёл с той встречи другим. Он не злился. Не обижался. Просто в нём что-то затихло. Как будто огонь, который горел внутри — огонь желания быть нужным, быть увиденным — вдруг наткнулся на стеклянную стену. И не разбился. Просто остыл.

Он долго потом думал: что именно случилось? Почему так больно от того, что она ничего плохого не сказала? Почему это ощущение, что ты — ничто, может прийти не от грубых слов, а от ровного тона?

И он понял. Это была форма насилия. Тонкая. Женская. Не в смысле гендера, а в смысле энергетики. Это была холодная волна, которая захлестнула и не оставила после себя ни силы, ни смысла. Он не мог это оспорить. Он не мог встать и сказать: «Не смей со мной так». Потому что она ничего не сделала. В этом и была сила. В этом — и разрушение.

После этого он стал иначе смотреть на женщин. Не хуже — просто осторожнее. Он заметил, как часто мужчины молчат об этом. Как часто они терпят вот такие встречи, где тебя будто не существует. Где ты — просто чья-то ошибка. И как редко они говорят об этом. Потому что кто поверит? Потому что, если ты мужчина — ты должен быть сильным. А если тебе больно — значит, ты слабый. И вот это — настоящий тупик.

Он не стал жестче. Не стал мстить. Но какое-то время просто не хотел никого. Он прокручивал в голове те взгляды, те паузы. И каждый раз чувствовал себя меньше, чем есть. Не глупее, не беднее. Просто — не видимым.

Он знал, что не хочет больше таких встреч. Где тебя оценивают как упаковку. Где тебя считают не достойным даже тёплого взгляда. Он знал, что хочет тепла. Хоть чуть-чуть. И он знал, что сам может его дать.

И однажды он снова написал. Другой женщине. Не такой яркой. Не такой безупречной. Но с глазами, в которых было что-то узнаваемое. Что-то живое. Что-то — своё.

И, может быть, именно в этом и было возвращение, к себе.