CreepyStory

Иштван пытался убедить взять в поход и пеших воителей, для надёжности, но Камил рассчитывал на молниеносность конницы. Иначе какой это будет рейд? Никого не поймают…

Дружинники мчали по дороге, совершая редкие остановки, чтобы напоить коней и дать им немного времени на отдых. Крестьяне в деревнях тут же предлагали поторговаться, притаскивали свои безделушки, сладости, вкусности. Надеялись, что богатые «горожане» захотят прикупить чего-нибудь. Иногда им это удавалось – особенно когда они предлагали мёд и сладкую сметану. Дружинники, видя, что, возможно, несколько дней им придётся питаться чем попало – сделались особенно щедры на монету.

-- Крестьянам можно доверять? – спросил тогда Камил у Ларса, имея ввиду отравленную пищу. Ларс даже не сразу понял.

-- Нашим – можно. Но всегда следует быть осторожней.

Старейшины выходили приветствовать фактического регента, познакомиться, понять, кто он такой. Камил сначала разговаривал со старейшинами вежливо. Но едва только увидел, что они и от него ждут мягкой руки, как от брата-Есения или отца-Некраса – начал вести беседы жёстко, без любезностей. Ведь где мягкая рука – там и уступки. А никакие уступки в уплате Долга непозволительны. Есением, видимо, старейшины вертели только в путь – учитывая манеру, с которой они попытались разговаривать с Камилом.

Но Камил быстро напомнил смердам их место.

Надо же! И тут все отбились от рук… Неужели люди вообще не ценят доброту? Неужели все они понимают только зло, только жестокость?! Чем тогда они лучше животных? Даже собаки верней и преданней, даже собаки ценят доброту. Но не люди.

Камил подумал, что следовало бы в этом году обобрать крестьян как следует – больно уж они румяные ходят. Так сказать, припомнить за старый бунт.

Крестьяне с клеймом на лбу близко к дружинникам не подходили – прятались подальше, да поглядывали затравленно, со страхом. Вот такие взгляды Камилу нравились. Всё-таки Искро правильно сделал, что запугал весь свой народ. Только вот нужно было сделать это ещё до начала восстания Эрна!

-- Власть держится на уважении, значит? – спросил тогда Камил у Ларса, не стесняясь стоящих рядом старейшину и его крестьян. – То-то моего папашку, так рьяно заботящегося о крестьянах, эти же самые крестьяне насадили на вертел… Зато смотри на эти испуганные взгляды. На этот страх. Вот так и выглядит власть. Добрым словом ты из смердов лишнюю ценность не вытянешь… Я уверен, если пришугнуть их, как следует – они раскошелятся особенно щедро. Вдруг окажется, что они куда богаче, чем пытаются казаться. Отдадут всё. Лишь бы я оставил их в живых, лишь бы я не стал их рубить на части, что, кстати, полностью в моей власти. Особенно если разрубить вон тех, с клеймом. А? Что на это думаешь, Ларс?

Крестьяне тут же побледнели, а болтливый и наглый старейшина вдруг проглотил язык, попятился. Ларс только лишь вздохнул, как-то печально.

-- Шутка! -- сказал Камил крестьянам и улыбнулся во все зубы. И улыбка его больше походила на звериный оскал. Этих ублюдков следует держать в кулаке!

Дружина шла вперёд. А погода вдруг сделалась пасмурная. И следом за облаками приближалась тёмная непроглядная ночь. Камил ведь надеялся на сияние луны, которое помогло бы им преодолеть путь до наступления утра. Но все планы к праху.

-- Нам придётся останавливаться на ночлег, -- сказал Ларс. – Пока совсем не стемнело – лучше разбить лагерь в хорошем месте и устроиться поудобней. Иначе собьёмся с пути. И нарвёмся на что-нибудь нехорошее…

Всё пошло не по плану в первые же часы похода… Тогда до разорённой деревни оставалась всего половина пути. Сначала Камил намеревалсч расположиться в ближайшей деревне, но его принялся отговаривать суеверный Меньшак.

-- Это плохая деревня, милорд, -- сказал он. – Уж лучше в лесу на голой земле спать, чем там.

-- Почему это, Меньшак?

-- Тут же неподалёку «плесенник»…

-- Это что такое?

-- …Кладбище, где поначалу закапывали больных Плесенью. Пока не додумались их сжигать.

-- Это грозит болезнями? – спросил Камил. – Но ведь местные живут как-то в деревне, не умирают. Значит до «плесенника» достаточно далеко.

-- Твоя правда, милорд, -- кивнул Меньшак. – Только вот бродит в округе всякая тварь. Заражённая. Неприятно… Мы как-то бились с такой. Вонючая и противная. Вонь не выходила из носа с неделю!

Камил задумался, поинтересовался, что думает Ларс. Старый дружинник ответил, что места здесь – действительно нечистые. Но, отметил, чем ближе к Хребтам они подходят, тем глуше леса, тем больше в них скрывается опасностей. Не факт, что дальше будет безопаснее.

-- Меньшак, не боись, -- сказал Камил. – Разбойники куда страшней. А в деревне мы будем больше защищены, чем в глухом лесу.

-- Я никогда не боюсь, -- насупился Меньшак. – Ну, дело ваше… Не к добру это…

И когда они вошли в эту деревню, когда Камил увидел заторможенных странных крестьян, бесцельно снующих по дорожкам и тропинкам, словно отравленные муравьи, то решил всё-таки продолжить путь мимо деревни. Решил отойти и от «плесенника» и от чёртовой деревни как можно дальше.

Вода из колодца в той деревне странно пахла – и Камил запретил её пить своим дружинникам, как бы те не жаловались на жажду.

-- Видишь, милорд, -- сказал Меньшак. – Тут люди больные. И мы бы такими же стали, если бы остались тут. К чертям деревню, правильно! Разбойники – не страшно. Страшно, если ум высохнет...

Нашли стоянку в лесу, в нескольких вёрстах от «плесенника». У ручья. К этому месту дружина вышла уже в потёмках. Расположились на опушке, на небольшой возвышенности, с пригодной для питания лошадей травой. Разожгли костры, принялись готовить ужин.

Камил в этих местах баронства ещё никогда не бывал. И даже не знал о местных особенностях – вроде и родился здесь, а всё равно чужак.

Следовало заняться когда-нибудь той странной деревней, изучить трактаты по Плесени. Он мало знал о той болезни. Помнил только, что муж тётушки Анны от неё помер, и что болезнь эту на земли Царства призвали три владыки Изнанки во время восстания «Чёрной Песни» сто лет назад.

Разбойники могли на них напасть в любой момент. Могли легко перебить всех лошадей и тогда начнётся тяжёлое побоище... Камил надеялся на дисциплину стражников. Молодой десятник Никлот особенно гонял своих подопечных, запретил им снимать ламелляры и кольчуги даже во время сна.

-- Лучше плохо выспаться, чем проснуться от того, что тебе выпустили кишки, -- ругался Никлот с бойцом, пожелавшим отдыхать без брони. Он учил своих правильно расставлять палатки, правильно сбивать лежанки. Придирался к, вроде, мелочам, но по делу. Дотошный десятник. Это хорошо.

А вот парни Меньшака расположились куда более расслабленно. Без суеты, без спешки. С их стороны слышался хохот. Кто-то даже достал дуду и играл, видимо, намереваясь привлечь внимание разбойников со всей округи. Но играл, надо признать, отменно, с душой. Камил даже не сразу сказал ему заткнуться. Он и не подозревал, что так хорошо можно сыграть на какой-то свистелке…

-- Вот не знаешь ты толк в веселье… -- как-то загрустил Меньшак. – А разбойники нас и по запаху учуют, если захотят.

-- Советую тогда тебе постирать свои портянки, -- ответил Камил. – Ручей неподалёку и костёр пока не остыл!

-- Мне кажется, что я сейчас насмерть отравлюсь от яда в свою сторону!

Когда еду приготовили, Камил и командиры уселись обсуждать дальнейшие действия.

-- Упустим шайку, -- говорил Меньшак. – Это точно. Если бы не эта погода пасмурная, мы бы добрались туда до зари. А разбойники далеко бы тогда не ушли – они тоже ведь любят поспать.

-- Да, весь день они потратили на грабёж, -- согласился Никлот. – Тогда придётся идти по следам. Нам бы псов сюда с хорошим нюхом…

-- Хорошая идея… -- задумался Камил.

-- Так и нужно выслеживать разбойников. Собаками, -- сказал Никлот. – От них не так просто уйти.

-- Разбойники знают, как уходить от собак, -- возразил Ларс. – Мы и собаками в своё время пытались их вытравить из лесов. Но эти ублюдки поступали очень просто – заходили в ручей. Шли так против течения – да хотя бы полверсты – этого было достаточно, чтобы сбить с толку любого пса… Кружили по полянам, что собаки терялись, запутывались. Такие вот у нас разбойники. Хитрые.

Решили, что будут прочёсывать местность, идти по следам – некоторые дружинники, сыны охотников, хорошо умели различать их на земле, в траве, по различными приметам. Других вариантов больше не имелось. Скорее всего, деревню уже не спасти.

Камил запретил снимать доспехи на ночёвке всем остальным. Даже сам он не снял отличнейший доспех, доставшийся ему от Есения. Такой доспех спасал даже от стрел – только покрывал он не всё тело.

Дружинники снова удивились тому, что Железяка ничего не жрёт.

-- Милорд, -- сказал Меньшак. – Всё-таки он странный. Так ведь не бывает. Он вообще – человек? Вы вообще видели когда-нибудь его лицо?!

-- Видел, -- сказал Камил. – И тебе не советую. Тоже аппетит потеряешь, как и он.

-- Но ведь он вообще без эмоций. Он даже не мычит. Он… как дуб!

-- Железяка – лучший воин в моей дружине. И этого достаточно. Он не говорит много слов. А делает за десятерых таких, как ты.

Меньшак в ответ поморщился.

Десятник Никлот же всё вспоминал про командира Орманда. С уважением вспоминал. Он считал, что Орманд изменил его жизнь к лучшему. Воспитал в нём воина. Показал, как нужно проживать жизнь – отважно и без страха, полностью отдаваясь своему делу… Камил был согласен с Никлотом. Он тоже считал, что стал таким исключительно потому, что когда-то давно решил быть во всём похожим на этого свирепого командира.

И сейчас Камил размышлял, кем же он сделался за эти семь лет. Насколько он добился своей цели?..

Во всяком случае, он точно не вырос трусом.

А потом воители расположились на ночлег. Бросили жребий, назначив десятерых караульных, которые в свою очередь поделились по пять – на каждую половину ночи.

Бойцы уже встревожились шорохами из леса. Камил прихватил в поход трёх мёртвых псов, двое из которых были высотой почти по пояс. Разумеется, он держал мертвечин на порядочном расстоянии от лагеря, но всё равно было слышно, как они иногда хрустят ветками.

Псы уже порядочно иссохли в бочках, но ещё не до конца. Эти псы стерегли окрестности лучше любых живых и сновали вдалеке, патрулируя округу, заодно не позволяя караульным расслабляться своим постоянным шуршанием.

Камил приказал псам лаять, если они повстречают приближающихся к лагерю людей.

Дружинники провели беспокойную ночь, всё ожидая нападения. Но поблизости разбойников не оказалось.

Камил же спал отлично. И ближе к утру, когда начались сны, он «вышел» из тела и вселился в заранее приготовленного мёртвого голубя, которого он припрятал в кустах ещё до ужина.

И взлетел в небо, ввысь, осматривая окрестные леса.

И бросился в сторону деревни на разведку, напрягшись изо всех сил.

Как и ожидалось, Камил не смог отлететь от себя дальше, чем на полверсты. А если бы навыки его концентрации были сильнее! Он бы с разбойниками разобрался быстро.

Вот бы ему в войско опытного и сильного сновидца! Так ведь таких не сыщешь – по пальцам во всём мире пересчитать можно! Поэтому Камил лишь пообещал себе, что будет заниматься практиками более усердно и регулярно. Это было очень важно.

Дружина собралась на рассвете. И продолжила путь.

Ближе к полудню отряд увидел на горизонте уже потускневшие столбики дыма. А вскоре подошёл и к самой деревне, сожжённой дотла.

Всюду валялись растерзанные трупы. Мужиков от мала до велика резали ножами, забивали дубинами. А женщин по большей части душили. Платья внизу разорваны, все ножки и лица в синяках и гематомах. Чудо, но удалось отыскать нескольких выживших, сильно избитых.

После налёта уцелели только три женщины и один старик. И никто из них больше видеть света белого не хотел.

Женщины плакали над своими мёртвыми детьми, а старик сидел на земле, абсолютно потерянный.

-- Ублюдки! – рычал Никлот. – Я их всех прирежу! Всех – до одного! Я из лесов не буду вылезать – сам их всех вынюхаю! Уроды! Твари!

Женские трупы оказались самыми тёплыми. Похоже, их насиловали всю ночь напролёт, и прикончили только перед уходом в леса.

Всё-таки, в лесах баб не водится. Разбойники сильно соскучились по девичьему теплу.

Камил допросил разбитого старика. Тот ответил, что не помнит, в какую сторону ушли разбойники. Сказал, что его дочерей убивать не стали – увели в плен. А ещё сказал, что хочет умереть. Попросил, чтобы они его убили. Сказал, что Господь ненавидит его. Господь сделал так, чтобы он видел все эти жестокости, чтобы он лишился всего в одночасье, а потом остался жить, глядя на то, как всё, что он построил за многие годы – исчезло.

-- Мы найдём разбойников и отомстим, -- пообещал Камил. Его самого калила злоба. Но он старался её никому не показывать.

Хотелось мести. Хотелось возмездия. Это была жажда. Чудовищная жажда.

Нет, он просто так в поместье не вернётся. Он найдёт ублюдков. И хорошенечко отыграется.

Всюду трупы. Быть может, больше сотни.

«Поднять» бы их всех. Да отправить в леса – охотиться на разбойников. Тогда бы проблема оказалась легко разрешена.

Но дружинники его увидят всё. Поползут слухи. А итогом будет сожжение на костре. Князь Искро обрадуется, если ему выпадет возможность легитимно уничтожить Миробоичей – вряд ли он остановится на одном лишь Камиле – перебьёт сразу всех.

Армию мёртвых следовало делать незаметно. Копить силы. Постепенно. А не так быстро, хоть и был соблазн…

И всё же так много «сырья»… было чертовски жаль утерять его.

Может тогда отправить дружинников домой? А сам он как-нибудь управится один?

Головорезы пожгли не только дома, не только людей. Но даже и все посевы.

Это не было похоже на обычное ограбление. Зачем заморачиваться с полями и запасами в амбарах?

Но, судя по следам, это были действительно разбойники, а не вторженцы из, например, Лунного Герцогства.

Камил с Ларсом и Железякой отъехали подальше от дружины, якобы, осмотреться.

-- Уж не хочешь ли ты поднять их всех? – спросил Ларс, будто читая мысли Камила.

-- Хочу, -- ответил тот. – Но боюсь, что бойцы не оценят.

-- Это уж точно.

-- А ты как думаешь? Что, если отправить их в поместье? Я бы справился с бандой в одиночку. Наверное.

-- Они уже не захотят уходить, -- сказал Ларс. – Они тоже хотят расправы. Ты сам видел, что здесь учинили разбойники… Если ты отправишь их в поместье, они подумают, что ты испугался. И оставил в лесах опасного противника. Им же не объяснишь никак, что ты уничтожил шайку в одиночку. Хотя я бы посмотрел на такое.

-- Я тоже думал об этом, -- вздохнул Камил. – Эх, нужно было ехать сюда одному. Зря я позвал вас всех.

-- Одинокий путник – самая лакомая добыча. А одного Железяки для защиты тебе не хватило бы.

-- Да… И на поднятие ушло бы много времени. Мне нужны были бы помощники. Чтобы обескровить тела, стаскать всех к деревьям, подвесить… Чтобы потом… Ладно. Неважно.

Камил созвал мёртвых псов. Он дал им понюхать старые сапоги, которые один из бандитов выбросил, видимо, раздобыв себе новые. А потом приказал искать того, кому они принадлежали.

Камил сомневался, что мёртвые псы были способны взять след. Но они сразу принялись водить носами по земле. А потом, спустя некоторое время, бросились бежать к лесу.

-- Пора созывать дружину! -- сказал Камил. – Бойцы не увидят, что за псы ведут нас по следу. А если увидят, то не подумают, что это мертвецы… Псы приведут нас к разбойникам!

***

Спасибо огромное за доны!) Обожаю вас, подписчики, за предоставленную возможность творить, не растрачивая время на подработки!

Кирилл 1000 р

Nln.Artem 1000 р «на Темнейшего»

Олеся Александровна 500р «На вдохновение

ArcterniuS 500 р

**

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Темнейший» на АТ: https://author.today/work/316450

Рыжий сидел на мягком чёрном офисном стуле. Кинул взгляд на меня, жестом показал на кровать. Я сел и уставился на монитор. Заставка из фильма "Матрица". Всё ясно, чем увлекается пацан.

- Давай фотку, - сказал не оборачиваясь. Я вынул из кошелька.

- Держи. Посмотри внимательно на женщину в чёрном. Мне нужно знать, кто она.

Схватил и сразу положил на сканер. Затем увеличил на мониторе.

- Глянь, какая смазанная.

- Ты прав, - согласился я.

- Мильтов, - обратился ко мне после паузы, в течение которой что-то быстро искал. Может, пытался свериться с базой данных. Кто его знает. - Чувак, дело - дрянь. Черты слишком смазаны. Ничего не выйдет. Уж извини, - встав, развёл руками. Вышло театрально.

Я забрал фото. Противоречивые мысли и безнадежность душили меня изнутри. Говорить не хотелось, я уже выходил в коридор.

Не знаю, что нашло на пацана, но он окликнул меня:

- Постой. Не надо мне денег. Я Димычу должен. Давай отдам долг тебе. Рассказывай всё, что нарыл, и выкладывай козыри. Помогу, чем смогу, только возьми меня с собой.

Смерил его взглядом. Малой ещё. Тринадцать-то лет. Бойкий. А в глазах горит тоска по приключениям. Подумал, посмотрел в его хитрые зелёные глаза. Он хоть и умный, но я не вправе брать на себя такую ответственность. Открыл было рот, но отказ не вышел. Вместо этого ответил, а отчётливой вспышкой - воспоминание: я был таким же в юности. Таким же шустрым и острым на язык. И также любил участвовать в деле. В любом, в котором мог почувствовать на собственной шкуре, что значит риск.

- Хорошо, едешь со мной. - Увидел радость в глазах. Отрезвил слегка, продолжив: - Мои правила не нарушать, а будешь плохо себя вести, спроважу обратно. - Ухмыльнулся, чувствуя, как его проняло. Увиденная картина позабавила. Осторожность ещё никому не повредила. - Собирайся, едем к Фроловой.

Он ничего не сказал. Злился. Я медленно одевался, ожидая его в коридоре, рассматривая изящный торшер и дорогие обои.

Ехали мы молча. Костя всю дорогу дулся. Я не собирался идти ему навстречу и просто смотрел в окно. Маршрутка была свободной, и я расслабился и прикрыл глаза. Сон подступил незаметно.

- Не спи, Мильтов, ты что? - возмущённый голос зазвенел над ухом.

- Не сплю я, Шаляпин. Не сплю. На следующей выходим, кстати.

Слегка улыбнулся, глядя на его побледневшее лицо и лёгкий страх, показавшийся в глазах. Попляшет он ещё у меня. Ой, как попляшет. Я же говорил, что злопамятный.

......................

Они приходят к вам ночью,

Демоны, Духи, злые феи.

Они выползают из подвала

И заглядывают к вам под одеяло.

Mein Herz Brennt ( Rammstein)

По лицу Фроловой, открывшей мне дверь, я понял, что женщина уже давно меня дожидается. Ждала, что позвоню и разгоню тревогу. Как бы не так. Ах, эти женщины. Всегда надеются до последнего.

При виде мальчишки, прятавшегося за моей спиной, её глаза расширились. Хорошенькое лицо побледнело. Тонкие, дугообразные брови взметнулись вверх. Я опередил её, сказав:

- Он со мной.

Не тяня время, перешла к делу:

- Андрей. Сестра сегодня не пошла в школу. Ей плохо. Врачи не знают, что с ней.

Я снял куртку. Туфли оставил. Вовка бежал следом за мной, словно преданная собачка. Спешил, хотел посмотреть на Олю. В комнате было прохладно, хотя отопление включено. Я бросил взгляд на измождённое лицо Оли. Девочка боролась со сном. Я чувствовал её сонливость на вкус. Лилово-красная, жаркая, невыносимая. Отгородился, приглушив свой талант. Посмотрел в окно. Смеркалось.

- Можно мне кофе? - не оборачиваясь, спросил, чувствуя, что Фролова в комнате.

Она не обратила внимания на мой вопрос, задав встречный:

- Ну как, что ты думаешь?

Я пожал плечами. Правда была суровой.

- Только одно. Женщина на этом снимке как-то замешана. Ангелина, кто она?

Задумалась, рассматривая фотографию. Тонкий шёлковый халат. Короткий. Обрисовывал стройные ноги. Мальчишка уставился во все глаза. Я дотронулся до его плеча, жестом показывая, что всё вижу...

Вовка встал с дивана и подошёл к Оле. Улыбнулся, присел на краешек кровати:

- Владимир - помощник Андрея. - Улыбка сделалась шире.

Да он издевался! Я молчал, буравя его взглядом.

- Не знаю я её и раньше никогда не видела, - подумав, сказала Фролова. - Кто она?

Вопрос на штуку баксов. Хотел бы я знать.

- Работает в музее. Экскурсовод. В отпуске. Завтра выходит в первую смену.

- Думаешь, она каким-то образом убивает мою сестру? Это же смешно.

Я посмотрел на Олю и спросил:

- Попытайся вспомнить. Женщина-экскурсовод, её звали Снежаной.

- Не помню, - тихо прошептала девочка. Затем, после длительной паузы. - Она была красивая. Очень красивая. Чем-то цыганку напомнила. Глаза чёрные.

- Она до тебя дотрагивалась?

Фролова смотрела на меня как на умалишённого. Интересно, насколько её хватит? Когда решит выгнать меня в три шеи?

Да, моим вопросам не хватало житейски привычной логики. Но случай Ольги был в корне лишён здравого смысла.

- Точно, вспомнила, - продолжила тихо говорить Ольга. Её бледное лицо покрывала испарина. Девочка выглядела больной. - Она случайно зацепилась пуговицей за мои волосы. Но я сама виновата. Подошла слишком близко.

Уже что-то. Прикосновение. Оборванная волосинка. Энергия. Её можно запомнить, а потом выследить. Это известно любому, кто интересовался эзотерикой.

- Хорошо. Ольга, сегодня мы будем охранять твой сон. На всякий случай. Ты сильная девочка, поэтому ей тяжело сломить твою волю. - А почему ты лежала в клинике? - спросил невзначай.

Фролова-старшая побледнела. На её лице выступил пот. Рука дёрнулась. Чем обусловлена её реакция? Может быть, она думает, что причина не относится к делу. Скорее всего, именно так.

- Лежала, когда мать умерла. У меня нервный срыв случился. Но я справилась. А это важно, да?

- Может быть, - ответил неопределённо.

Приятно, когда ты знаешь что-то существенное. В моём понимании, Снежана питалась эмоциями. Как и я в какой-то мере. Только она вытягивала их полностью. Заряжалась энергией самых сильных инстинктивных чувств. Дед рассказывал мне о таких эмпатах. Они не люди вовсе. Они сосуды других тёмных существ. Такое случается, когда дар отторгается организмом, и человек умирает. Если его неправильно похоронить. Тогда он воскресает и становится порталом. В нём поселяются тёмные существа. Слишком страшно, чтобы поверить? Я тоже не верил. До сих пор считал легендой. Эх, если бы дедушка был жив. Он бы помог. Он бы справился. А я слабый, и это существо легко слопает меня на завтрак.

- Отдыхай, - сказал я. - Ночь предстоит долгая.

На электронных часах, стоящих на письменном столе, без пяти двенадцать. Время замерло. Близится колдовской час. Я выпил чашек пять кофе и сбился со счёта, Шаляпин - три чашки и хотел еще, но я остановил его, сказав: "Хватит!"

Парень резался в игрушку на дорогом, купленном родителями телефоне. Меня он не доставал, Ольгу тоже не мучил. Терпеливо ждал, сидя на табуретке. Я строил планы. Один краше другого. Ангелина дремала в кресле. Охранника всё это время где-то носили черти, но пару минут назад он пришёл и теперь курил на балконе. А так всё шло тип-топ. Я расслабился и совершенно не был готов к тому, что произойдёт позднее.

Вырубилось электричество. Резко, внезапно. С тихим "хрусь", словно ломается лезвие бритвы. Кто-то закричал. Может, охранник? Затем всё стихло. Я позвал:

- Эй, всё нормально? Отзовитесь! - И сам испугался своего голоса. Такой тихий.

Еле слышное бормотание:

- Андрей, помоги, я не могу подняться.

Ольга. Слава богу, жива.

Вспомнил про телефон. Достал из кармана джинсов. Чёрт возьми, батарея разряжена. "Ааа!" - уже вопил внутренний голос.

- Оля, ты на кровати?

- Да, - прошептала. И вдруг в воздухе замерцала белая дымка. Опаньки. Темнота - и вот это. Светилось напротив окна. В дверь забарабанили, а я думал, как бы отвесить шторы. Мысль включить свет даже не приходила в голову. Наверное, подсознание знало, что это было бы зря.

- Ангелина, Оля, вы в порядке?! - кричал охранник, стоящий за дверью.

По именам. Без официальности. Словно член семьи. И почему он просто дверь не откроет? Усмехнулся собственным мыслям. Всё складывалось не в нашу пользу. Дверь удерживало то, что скрывалось в дымке.

- Ломай дверь! - закричал я.

Дымка приблизилась.

Холодом могилы и стылой земли повеяло на меня. Я рассмотрел контуры женской фигуры. На меня она не обратила внимание. Даже скорость не снизила.

Глухие удары, сильные. Лёгкий треск и тишина. Дверь не поддавалось. Сделана на совесть, дубовая.

- Держись, Оля! Будь храброй, слышишь? Не паникуй!

- Спаси меня, Андрей! Пожалуйста! Я встать не могу!

Бросился к кровати. Споткнулся. Упал через чьё-то тело. Видно, рыжий Шаляпин - мёртвый. Только не это! Скорее всего, спящий.

Крик пронзительный и жуткий:

- Нет!!! - И свист ветра. Запах тлена и стылой воды.

Ощущения играли злую шутку. Я потерял ориентацию в пространстве. На полу наткнулся на книгу, схватил и закричал, бросая её в существо, стоящее возле кровати. Наклоняющееся размытой фигурой всё ниже и ниже над Ольгой.

А я ничего не чувствовал. Её мысли и эмоции были скрыты. Только мой собственный страх клокотал в горле. Мой страх, леденящий ужас Ольги и безысходность.

Шлепок. Книга попала во что-то. Тишина, а потом книга пролетела сквозь существо, ударяясь о стену. Голос, наполненный яростью и нестерпимой злобой:

- Ты, жалкий щенок. Не смей мешать мне.

Мне явно удалось отвлечь ее. Это хорошо.

Дымка дёрнулась, затем, словно передумав, поплыла ко мне. Оля поднялась с кровати. А я видел свой самый страшный кошмар наяву. По-видимому, мой страх пришёлся твари по вкусу.

- Ты не получишь её, - сказал, сам поражаясь своей уверенности.

Грохот. Косяк двери стукнулся об стену. Резкий жёлтый свет крупногабаритного фонарика. Шелест - и тварь исчезла. Я забыл, как дышать. Глаза слезились. Не поверите, но я был несказанно рад появлению охранника.

Щёлк. Свет включился, словно по волшебству. Застонал на полу Шаляпин.

- Какого черта тут происходит? - спросил охранник, чертя фонариком световые круги. Злобно глядя на меня и явно считая во всём виноватым.

Я рассмеялся. Мой смех подхватила Ольга, подошедшая ко мне и крепко обнявшая сзади.

- Спасибо. Спасибо, - безостановочно твердила она, но я знал - это временная передышка.

- Давайте так, - привлёк я внимание всех, остановив охранника, намеревавшегося взять меня за шкирку и вытурить вон, пока хозяйка окончательно не проснулась. - Так, полегче, мужик. Избавишься от меня - и Ольге конец. Из всех в этой комнате только Ольга и я не заснули. А ты вообще ничего не сделал.

Он покраснел. На шее вздулись жилы. Ещё чуть-чуть - и он бы кинулся на меня. Ангелина вовремя проснулась, резко сказав:

- Он прав, Павел. А ты, - глянула на него, - лучше сядь.

-Вовка, звони отцу, - сказал я, обращаясь к рыжему. Парень был бледный. Веснушки казались кляксами.

- И что я ему скажу? Я же сказал, что ночую у друга.

- Я с ним поговорю, - уверила его Фролова. - Ты давай, звони.

Две минуты мы ждали, пока отец Шаляпина поднимет трубку.

Заспанный голос полковника милиции напоминал рычание медведя.

- Если это шутка, сынок, тогда... - прозвучало зловеще. Не договорил, Фролова вмешалась:

- Полковник. Вас беспокоит Фролова Ангелина. Ваш сын сейчас у меня дома. Не беспокойтесь, ничего страшного. Он помогает мне в одном деле. Куда влез ваш сын? Успокойтесь, да, прошу вас. Да, я та самая Фролова, - её голос стал мягче. Значит, полковник понял, с кем имеет дело. - Окажите мне услугу. Это будет стоить денег? Не проблема. Называйте сумму. Мне нужен адрес и телефон женщины работающей экскурсоводом в музее этнографии на Первомайской 42. Как зовут? Стропилова Снежана.

- Срочно?

- Да. Буду ждать.

- Он приедет? - испуганно спросил растерянный Вовка. Посмотрел бы в зеркало. Уверенности в себе как ни бывало.

- Нет, твой отец перезвонит. А он торгаш, ты знаешь, Андрей? - констатировала Фролова.

Догадываюсь, подумал, неопределенно пожимая плечами. Надо было мне сразу обратиться к нему за помощью через Фролову, конечно. Меня бы полковник выставил бы вон, как шута. Да, признаю, я горе-сыщик, лоханулся. Вот блин.

На споры времени не было. Я сказал:

- А теперь все собираемся и едем к Снежане. Будем брать с поличным.

От собственных слов стало смешно. Но моё лицо сохраняло бесстрастность, а тон был уверенным. Хотя меня реально трясло, и даже пришлось сжать пальцы в кулак.

Возражения были. Охранник что-то рычал. Возможно, так зашифровано и непонятно он выражал, как будет со мной расправляться в случае моего провала. Вовка просился домой. А я, не в силах терпеть, рявкнул:

- Едем все! Кто знает, на что способна Снежана. Тем не менее, лучше напасть первыми. Есть шанс застать женщину врасплох.

Оля и Ангелина поддерживали моё решение взглядом. Шаляпин испуганно жался, переглядываясь с Павлом. Когда мы собрались, на часах было четыре часа утра.

Возле подъезда стояла "тойота корола". Тёмно-синяя, практически чёрная на фоне белого снега. Ветер стих. Было очень красиво. Снег покрывал белоснежным ковром асфальт и дорожку. Тучи рассеялись, и на тёмном небе кое-где пятнами рассыпались звёзды, мерцающие серебром. Такое утро идеально подходило бы для завершения свидания. Чашечка кофе на завтрак и долгий сон. Но, я отвлекаюсь: недосып и всё такое...

Ольга опиралась на моё плечо. Ангелина держалась рядом. Павел и Вовка, похоже, сговорились. Наверняка Шаляпин чувствовал себя в безопасности, скрываясь за крепким плечом охранника и верным "Макаровым" в его кобуре на бедре.

Навигатор проложил маршрут, и мы поехали. А я всё пытался вспомнить всё, что рассказывал дед мне в далёком детстве. Тогда я думал, что это сказочки-байки, но сейчас жалел, что пропускал всё мимо ушей. Ах, если бы знать её слабое место. Ах, если бы сожаления были лошадками, тогда бы мы все верхом ездили.

Добрых сорок минут провели в дороге - и это на ста километрах в час. Благо в такую пору пробок нет. Лишь рассеянно мигали светофоры. Кое-где проезжала снегоуборочная техника. Круговерть поворотов. Затерянный двор. Полуразрушенные здания, обнесённые высоким забором. Пустырь и овраг - и вот её дом. Одинокий, двухэтажный. Обшарпанный в свете фонарей. Свет не горел в окнах. Только ветер завывал, зловеще и гулко, словно голодный зверь...

Я открылся полностью, пытаясь прощупать обстановку. Ничего. Пустота. Только легкие всполохи голубого утреннего сна людей, живущих в соседних квартирах.

Выйдя из машины, мы напряжённо шли, чуть ли не оглядываясь через плечо. Настороженные, с натянутыми до предела нервами. Если бы внезапно каркнула птица, то ставлю двадцатку - подпрыгнули бы все.

Собратья по несчастью ничего не спрашивали, полностью надеясь на меня, горе-эксперта. Признаюсь, план был, но жалкий. Забрать одну вещь и просто свалить. Как победить такую тварь, как нейтрализовать её - я не знал. Но твёрдо решил одно: Ольгу спасу любой ценой.

Самый первый подъезд. Лавочка возле. Фонарь не работает, и только слабое мерцание синего отблеска телевизора на втором этаже давало рассмотреть обстановку. Шиповник закрывал сломанный остов железного стола. Металлические брусья чёрными пятнами виднелись на белом снегу. А в окнах темнота, будто живущая своей жизнью. Шторы и жалюзи не давали рассмотреть внутренность её квартиры.

Фонари мы пока не включали. Не хотели привлекать внимание. Надежда была, что существо боится света. Хотя это было маловероятно.

Никакого домофона нет и в помине. Только старая тёмная деревянная дверь. Протяжно скрипнула, открываясь, впуская нас в подъезд. На лестничной площадке темно. Лишь ядовито-красный, словно лазерный, свет маленькой лампочки освещал пятачок между квартирами жильцов, светлую выщербленную продолговатую плитку и светораспределительный щиток.

- Куда? - спросила Фролова.

- Шестая, - сухо ответил ей охранник, Павел Петрович.

Он подошёл к двери, следуя плану и доставая набор универсальных отмычек. Его талант сейчас был весьма кстати. Я подошёл к Ольге и шепнул ей пару слов в надежде подбодрить, тихо, чтобы никто не слышал. Отойдя в сторонку, встретился взглядом с испуганным Вовкой. В его глазах страх смешался с предвкушением.

- Что за чёрт? - прошипел охранник. Он толкнул дверь. Она медленно раскрывалась, по-видимому, не запертая.

Мы замерли. Стало так тихо, что я чувствовал, как пульс колотится в горле. Ну и дела! Выходит, Снежана ждала нас? "Ловушка!" - мелькнула запоздалая мысль, но Павел уже переступил порог.

Я бросился за ним, пытаясь остановить. Но темнота поглотила его, скрыв от взглядов. Кто-то что-то кричал. Вакуум поглотил слова. Молчание. Та самая тишина, которую можно назвать зловещей. Коридор манил. Я ступил за порог - и дверь сразу захлопнулась. Хрясь - и тишина.

Зажмурил глаза, пытаясь сконцентрироваться, дать глазам привыкнуть. Скрипнула дверь. Близко. Рядом. Я подошёл к стене. Стал спиной, пытаясь сориентироваться. Погладил обои ладонью: а вдруг найду выключатель. Надежда, что свет включится, жила, но слабая. Пара шагов влево. Руки уткнулись в тяжёлые занавески. Стал тянуть на себя, отодвигая, впуская белизну снега, слабые отблески лунного света и отсвет далёкого фонаря.

Чьё-то шипение. Голос словно морозный иней, такой же скрипучий. Такой же холодный.

- Ты попался, Андрюша. Ты заменишь девчонку. Ты вкуснее...

Звучало многообещающе.... Моя фантазия рисовала картины, одну похлеще другой. Опять скрипнула дверь. Звуки вернулись. В дверь барабанили уже оглушительно.

- Держись, Андрей! - кричала Фролова.

- Я позвонил в полицию. Папа скоро приедет!

- Не сдавайся, Андрей! - ободряюще - Ольга.

Тихо скрипит дверь, ведущая в гостиную. Тёмное стекло отражает обои и шторы. Дверь в паре шагов от меня. Разворачиваюсь назад, лицом к парадной двери. Дёргаю ручку, не открывается.

- Умоляю - не надо! - ранее мужественный, голос охранника писклявый и жалкий.

Волосы поднялись на затылке. Я нутром ощутил его страх и страдание. Что она там с ним делает? Гнев вспыхнул, подстёгивая к действию.

Я ворвался в зал, распахнув дверь так сильно, что стекло задребезжало.

- Давай, стерва, выходи! Вот он, я. Иди и попробуй меня.

Раз - и стекло двери рассыпалось вдребезги. Упал на пол, чувствуя под руками ковёр. Лёгкая белесая дымка окутала комнату, и голос сказал:

- Ты мой.

Женское лицо. Меняется, пульсирует. То до жути красивое, то древней старухи, злой и жестокой. Тело не поддаётся контролю разума. Холод нестерпимый. Ничего не чувствую. Оно всё ближе. "Не дрогну я. Не дрогну!" - но чёрные глаза поймали мой взгляд, тянут на самое дно, в чёрный омут, в могилу. Я борюсь. Пытаюсь зажмуриться, но поздно.

Камыш и ряска. Сумерки - и в отдалении лес. Белые всполохи сливаются с ядовито-зелёными, притягивая меня. Голова слегка кружится. Ощущения одновременно тревожат и возбуждают меня. Иду дальше по следу из дымки, ловя её, уходя в топь. Туфли промокли насквозь. Я углубляюсь в камыш - и вот дымка всё гуще. А потом падаю на колени, увидев Борьку, спасённого когда-то давно трёхлетнего малыша. Лежит без сознания. Проволока окутала босые ноги. Одна сандалия рядом - красное пятно на чёрной земле.

Неба не видно. Солнце зашло. Ветер шуршит, забирается под одежду, холодя кожу. А я всё смотрю, затем трогаю Борьку за руку. Не могу говорить и кричать не могу. Он тёплый. Затем переворачиваю его на спину. Лицо грязное. Глаза закрыты. Что же с ним? Как помочь ему? Как? В голову не приходит ничего путного, только хлопаю его по щекам. Кожа покраснела, и я слышу стон. Дымка всё гуще. Она исходит от него. Окутывает, и я могу потрогать её руками. Странная.

Внезапно Борька открывает глаза, хватает меня за руку, и я тону в зелени его боли, страхе и ужасе. Крик застрял в горле. Резко кольнуло сердце. Стук, стук трепещет, ударяясь о грудную клетку. Я не в силах дышать. Моя кожа горит огнём. О нет, я не хочу умирать. Так больно, так невыносимо больно.

Зелёные глаза трёхлетнего Борьки смотрят в самую душу. И этот смех - издевательский холодный смех. Всё сильнее, всё громче. Боль давит на виски. Сердце скачет галопом. Не могу вздохнуть. Смех такой невыносимый. Стоп. Смех. Откуда он? Перед глазами чёрные точки. Борьки больше не вижу. Лишь чернота. Лишь страх. Смех. Его не должно быть. Всё было не так...

Каким-то чудом цепляюсь за эту мысль. Отголосок здравого смысла в хаосе и безумии. "Нет", - сжимаю кулак. "Нет!" - нахожу в себе силы закричать. "Нет, я не сдамся!" И открываю глаза.

Я лежу на полу. Надо мной склонилась черноволосая женщина. Её лицо близко, словно для поцелуя.

- Убирайся. Слышишь, ты, ведьма чёртова, прочь из моего разума! Я не боюсь тебя! - крикнул я, и страх исчез.

Она завыла в бешенстве. Я встал и оттолкнул её. Она опешила, растерянная. Далёкие крики, и словно препятствие им - войлок звукоизоляционной комнаты:

- Взламывай!

Входная дверь раскрылась с грохотом. Женщина закричала, как дикое животное. Свет фонарей ослепил меня. Я успел рассмотреть полицейских в форме. Затем всё смешалось. Событий, происходящих одновременно, было слишком много.

- Стоять на месте! Руки за голову!

Издевательский смех. Фонари замигали. Ругань. Движение. Звуки борьбы. Выстрелы. Хрясь - пуля разбила окно. Звенели стеклянные осколки, падая на пол. Кажется, я оглох.

Теплая кровь попала мне на лицо. Я, в шоковом состоянии, мог только смотреть, как Снежана набросилась на полицейского. Рычание. Выстрелы. Раз, два. Щёлкнула пустая обойма. Чем можно убить чудовище? Пули явно не доставляли ей неудобства. И тут я вспомнил концовку истории, которую дедушка частенько рассказывал мне, пугая до дрожи на ночь.

Могила. Шиповник. Солнечный свет. А главное - вовремя сказать слова. Эх, была не была. Я отчаянно бросился к женщине и толкнул её, приближая к окну. Пытка страхом от холодной кожи. Питается от меня, а я смотрю на мёртвого полицейского с разорванным горлом. Второй мужчина что-то кричал.

Терплю. Невыносимо, боюсь потерять сознание. Слабость волнами накатывает на меня. Но и тварь ослабела. Я чувствую, свинец не пошёл ей на пользу, пробил брешь в обороне.

Щёлкают зубы. Пена у рта. Наверное, сегодня провиденье хранит меня. Собрал последние силы и подтолкнул её к подоконнику. Женское лицо при свете раннего утра резко старело. Она ударила меня наотмашь по лицу, разбивая губы. Моя голова отклонилась в сторону, и я чудом избежал пули. Секунда - и я смотрю, как под действием толчка Снежана теряет равновесие и падает спиной на подоконник. Секунда, чтобы принять решение. "А, твою мать!" Адреналин придал мне силы, и я выбросил её из окна. Звериный крик, сначала оглушив меня, резко затих, обрываясь бульканьем. Я смотрел, как её тело под собственной тяжестью осело на кольях. Хрипы замерли, слова женщины остались непроизнесёнными. И только я видел, считая минуты и ожидая, когда полицейский схватит меня, как белесая сущность покинула женщину, выглядевшую полусгнившим трупом. Тонкая, серая кожа черепа. Волосы как солома, и взгляд безжизненный. И только я видел, как куст шиповника не даёт свечению покинуть место своего погребения.

"И так будет, пока корни его живые и уходят в землю. Мёртвому смерть в забвении".

Протокол о неразглашении был подписан. Ольга осталась жива. Криминалисты забрали тело Стропиловой, напоминавшее иссохшую мумию. Прессу не подпустили. В новостях крутилась липовая история. Очень и очень далёкая от того, что происходило здесь на самом деле.

Спать не хотелось никому. Последствия шока.

Мы сидели на кухне. Я, Ольга и Ангелина. Я пил горячий чай и всё никак не мог согреться. Внутри меня воцарился арктический холод.

- Вот, держи, - сказала мне Ангелина, протягивая пухлый конверт.

Я хотел спрятать его в карман куртки, но она взглядом дала понять: раскрой. Развернув, увидел купюры и билеты на самолёт. Честно сказать, я был удивлён. Откуда Фролова могла знать, насколько сильно я хотел побывать в Гонконге?

- Визу получишь в конце недели. Спасибо за труды, Андрей. - Улыбнулась, встала из-за стола и обняла меня. Я ощутил терпкость духов. Мне стало очень жарко, когда она тихо шепнула мне на ухо: - Возвращайся скорее, мы будем ждать тебя.

Лёгкий румянец лепестками роз расцвёл на её щеках. Ольга улыбалась, переводя взгляд то на меня, то на сестру. Я понял, что небезразличен этим двоим.

- Как ты узнала про озеро? - задал я давно интересующий меня вопрос.

- Причины и следствия, Мильтов. Ни за что не поверишь: Борька, которого ты в детстве спас, - мой троюродный брат.

- А про Гонконг?

- Дятлов упомянул, когда речь зашла об оплате.

Ноги меня не держали. Истерический смех рвался из горла. Ну и дела! Не поверил бы, если бы кто-то сказал, что в реале такое бывает.

Ошарашенный, сел обратно, на табуретку, и преспокойно допил тёплый чай.

Мы двигались к пещерам. Муни, как местный и опытный двигался впереди, Аня с Игорем позади него, я замыкал группу. Андрей с Сашей остались в лагере. Саша, чтобы упокоиться, Андрей, чтобы следить за Сашей и с верой, что появится Рита. Да, к ужасу, исчезла Рита, прекрасный и новый член нашей группы друзей. Это произошло в пещерах. Мы поделились на две группы прежде, тогда Саша, Рита и Андрей пошли на озеро, но решили ослушаться Муни и направиться в пещеры самостоятельно. По рассказу Андрея, спустя несколько десятков минут Рита исчезла в переходах и бесчисленных ответвлениях подземных пещер. Они пытались найти её сами, но решили вернуться, ибо опасность заблудиться самим была невероятно высока, и Андрей направился к нам, когда мы были на вершине, со стороны красной части горы. Он бежал в нашу сторону по тропинке, кричал и размахивал руками. Муни тогда сразу же напрягся, он почувствовал, что произошло нечто зловещее, коренастый калмык не ошибался, интуиция его не подводила. Так и сейчас, уже будучи в пещерах, он опирался на свои познания, опыт прожитых лет и хорошо развитую интуицию, в попытках найти девушку. Мы потратили изрядное количество времени на поиски, но не удачно. Муни задумался.

Аня с Игорем остались осматривать близлежащие ответвления и туннели пещер, Муни строго настрого запретил углубляться внутрь, приказав ни в коем случае не лезть в глубь этих пещер, не знамо их проходов, в особенности после исчезновения Риты. Мы с Муни пошли наружу, точнее он подался наружу, а я проследовал за ним. Пока мы пробирались к выходу, он рассказывал, о том, что даже он в своих преклонных годах не смеет лезть в самую глубь пещер, они ещё до конца не исследованы.  Порой на всю ширину степей слышатся невообразимые звуки, как считают старцы, что они исходят отсюда, из этих полостей в земле. И множество людей пропадало в их переходах и галереях, по этой то причине, он строго на строго и запретил идти им одним в пещеры без него, в качестве путеводителя, теперь же в итоге, после того, как ребята второй группы ослушались его, все мы пожинаем плоды их решения.

Снаружи, Муни отошёл на несколько метров, присев на карточки, начал разглядывать землю под собой. В какой-то момент, не знаю, показалось ли мне это от переживаний, от перезаряда испытанных эмоций за день, но клянусь, честное слово, я видел, как коренастого калмыка пробрала дрожь по всему телу. Я видел, как каждый челн его тела протрясся, задевая собой следующий и так по цепочке. А после, я видел его глаза. Вылезающие из орбит, наполненные ужасом, что шёл изнутри самого человека, мне никогда не забыть его взгляда. Неожиданно, он встал на ноги, сложил пальцы для свиста, и просвистел на всю округу, так сильно, что уши заложило, а после прочищения их, ушей, в них остался звон. Ветер разнёс его свист по всюду, на добрые десятки километров от нас, легко подхватив, некогда свою часть, вдохнутую коренастым калмыком в виде воздуха в лёгкие, ветер забрал её обратно в свою плотную среду из воздушных масс и погнал дальше, переливаясь в вязких потоках.

На самом деле, наше путешествие обрело странный оборот ровно с того момента, как мы разделились, но при этом, наше путешествие приобрело ещё и нотки абсурда и безумия, в некотором смысле трепещущего страха и кошмара, по крайней мере для меня, в тот момент, когда я увидел Муни, когда он изучал перед этим землю под собой. Сейчас я продолжал наблюдать за ним, и его действия были не менее завораживающие и не более понятны чем прежде. Он достал из своей сумки небрежный прямоугольник, но лишь на мгновение я смог взглянуть на него, прежде чем он начал над ним орудовать. Спустя некоторое время, он поставил его на свою сумку, очень ровно, и запела музыка. Да, вновь музыка в этих пустошах, и вновь она была свистящая и протяжная, похоже, это был музыкальный инструмент. Теперь я мог разглядеть его ближе. Со сторонами примерно двадцать на семь сантиметров, он был собран из множества полых цилиндров длинной, которая была и по совместительству толщиной прямоугольника, сантиметров шесть, они были собраны в виде прямоугольника и перемотаны бечёвкой по периметру в два ряда. Материал цилиндров по внешнему виду напоминал солому, но думается мне, это был камыш или другая подобная трава этих краёв. Большая часть цилиндров была закупорена, не то ватой, не то похожим на неё материалом, другого цвета, отнюдь не белого.

Судя по всему, отверстия были закупорены, чтобы создать протяжную фоновую флейтовую музыку, которую мог создать только ветер. Но для чего? Задавал я себе этот вопрос в тот момент, определённо пораженный происходящим у меня на глазах, в сумерках надвигающегося звёздного небосвода, в свете мириады звёзд. Ага, я помню, как тогда, в следующий момент я понял для чего это было сделано, но вначале я заметил приближающегося коня Муни, изначально пыль позади чёрной точки, а после и его самого, он приближался параллельно действиям Муни. Тот же, в свою очередь достал второй такой же прямоугольник, приложил ко рту, и начал играть. Да, родилась музыка, неестественная для человеческого уха, не знакомая и столь инородная, что её тут же пытается отторгать психика. Это смешение происходило незаметно, фоновая протяжная, свистящая музыка, от прямоугольного духового музыкального инструмента смешивалась со звуками, из такого же, только не закупоренного прямоугольника у его рта и создавала. Боги, это не описать словами. Это можно и нужно прочувствовать. То, как от звуков этой богоподобной музыки зарождавшиеся мурашки со спины, пробегали по всей её поверхности, до кончиков пальцев всех имеющихся конечностей. То, как к этим двум источникам звука ещё примешивался, звук задувающего, нескончаемого ветра. Да, это волшебно.

Закончив играть, Муни положил оба прямоугольника в свою сумку, оседлал прибывшего коня, сделав необычный знак рукой, он зыркнул на меня и ускакал. Ускакал в далёкие степные дали, за горизонт. Почему? На это я не могу ответить даже самому себе. Ответ на этот вопрос можно узнать лишь у одного человека, которого я видел в последний раз в тот момент, быстро удаляющегося от меня на своём резвом коне.

Так я и оставался стоять у входа в пещеры, оцепеневший от совершенно непонятного для моего рассудка действа, что произошло передо мной прежде, пока меня не окрикнули Аня с Игорем. Они закономерно, а если быть более точном это было Анна, поинтересовались, где находится наш проводник, на что я тут же дал ответ, что его нет более с нами, он ушёл, точнее ускакал. Аня, в отличии от дуболома Игоря, удивилась и предложила выдвигаться в сторону лагеря, ибо на улице уже начинало темнеть, а до лагеря следовало ещё прежде добраться. Она проверила заряд батареи, которого было достаточно, и ещё более удивилась после, что на её телефоне не было связи. Мы, я и Игорь, как и любой в подобной ситуации, машинально проверили и свои телефоны, связи также не было, и вот, что самое удивительное, что операторы у нас были разные. Мне эта ситуация напомнила тридцать третий разъезд, что мы проезжали по дороге в это место, и как раз там также необоснованно и необъяснимо пропадала связь.

Наша троица двинулась в сторону лагеря. Я, как обычно пустился в пространные рассуждения в своей голове. Люблю я это состояние, оно в некотором смысле уникальное и доступно совершенно не каждому человеку. Первое, что оно даёт, это фоновый мыслительный процесс. Да, да, именно фоновой. То есть, например, нужно мне решить какую-нибудь задачу, неважно какую. Починить кран, прикрутить полку, отремонтировать машину, всё, что угодно не важно, и мне это не даётся сразу и нужно это обдумать. Что я делаю, абстрактно кладу нужную мне задачу в фоновый отдел своего мозга и всё, занимаюсь своими делами. В какой-то момент, рано или поздно решение придёт само по себе. Это похоже, на популярную зарисовку со старинными изобретателями девятнадцатого, двадцатого века, когда решение приходило в их голову само по себе, и в такой момент они выкрикивали: “Эврика”. Второе, так это сильная концентрация на конкретной задаче, с игнорированием любых источников внешнего шума. Так и здесь, Аня с Игорем шли болтали, и делали это довольно громко, особенно Игорь, а мне хоть бы хны. Я был сконцентрирован на своих мыслях. Старался выстроить цепочки, и разложить их по полочкам, по блокам.

Тогда я задавался вопросом, стараясь сложить общую картину в своей голове происходящего. О пропаже Риты, странном поведении парней, отсутствующей связи, и покинувшего нас Муни – проводника. Особенно, меня удивляло, то, из-за чего он нас покинул, а как мне довелось понять, и думается, что понял я всё же верно причину, это были следы парнокопытного животного. Обычный след от копыта, но не лошадиного. Если след от лошадиного копыта округлый, доли копыта, что вдавливают землю, примерно равные, и след в большей степени напоминает два полукруга рядом друг с другом с вертикальным зазором между ними, то этот след несколько отличался. Также, как и у лошадиного две части, но, зазор меньше, гораздо меньше, едва ли заметен, и они не в виде полукругов, а в виде капель, повернутых близко друг к другу своими вершинами. В общем и целом, это всё. Ещё было много кусочков степных трав поверх следа, да это, думается мне ветер по орудовал. Совершенно не понимаю, что вызвало такую ужасающая реакцию у Муни, ибо никогда мне не доводилось слышать о плотоядных копытных животных. Это и ввело меня в привычные для меня рассуждения. Так за своими рассуждениями, как член стаи, что слепо следует за своим вожаком, я проплёлся за ребята до самого лагеря.

Ох. Дальше события развивались столь стремительно, главное ничего не упустить, и не забыть. Когда мы прибыли в лагерь, мы не увидели ничего! Совершенно ничего! Костёр не горел, и никого не было видно, ни Саши, ни Андрея. Вот они минусы развитой интуиции, мгновенное ощущение чего-то зловещего, если не случившегося, то, как минимум надвигающегося, ибо люди не пропадают просто так, а если и пропадают, вдруг куда отошли, то отзываются на крики. На наши крики никто не откликнулся, особенно это странно, учитывая Игоря, голосистого, очень голосистого и громкого от природы человека, который даже если захочет не сможет снизить громкость своего голоса. Так продолжалось пару минут, пока мы не услышали шорох от нашего фургона.

Аня начала слегка светить, включив фонарик на телефоне, и приготовила свой перцовый баллончик, я и Игорь вооружились, кто чем. Я взял увесистое палено, ещё первое, первобытное оружие человечества, дубина, Игорь взял металлический прут от треноги для готовки на костре. Боевая троица, была готова защищать себя и свою жизнь. Мы медленно крались к нашему многоместному фургону. Неспеша, аккуратно крались, стараясь не издавать ни звука. Аня в пол тона освещала наш путь, пока моё сердце бешено колотилось. Я подошёл к задней двери фургона, Игорь пошёл открывать перекатную дверь, а Аня освещала нам место. Мы условились, что Игорь открывает дверь, врывается внутрь фургона и атакует, то, что шуршало внутри, я же стою на изготовке сзади, вдруг нарушитель решит бежать через заднюю дверь. Когда Игорь с криком открыл дверь фургона и ворвался внутрь, не ожидал я, совершенно не ожидал, увидеть в последствии того, что я в итоге увидел.

Внутри был Андрей. Худощавый, дрожащий от страха и весь в синяках. Хоть он и был не самым хорошим человеком, но мы были рады его видеть и первый же вопрос был, о том куда делся Саша. Пока он рассказывал свой рассказ, мне довелось сразу обратить внимание на природу его синяков, а именно, что они были оставлены человеком, а не любым другим существом или же любым другим предметом, нет, это были именно синяки от кулаков. Характерной формы, синие, с артериальными и венозными прожилками. Это наводило на определённые размышления.

Честное слово, когда он начал свой рассказ, я совершенно серьёзно к нему отнёсся, хотя и не исключал собственных подозрений о нём, о пропаже Саши, но, когда он начал рассказывать совершенные небылицы, это слышалось бредом. Он поведал нам о том, что они с Сашей были в лагере, ждали нас и поисковый отряд, который мы вызвали. Было ещё светло. После, в один момент, по его словам, это произошло практически мгновенно, Саша поменялся. Саша начал винить в пропаже Риты Андрея из-за обиды на него. Из-за прошлой ночной перепалки и небольшого рукоприкладства, и мол это он подстроил поход в пещеры, чтобы она в них и пропала. Далее он озверел, кинулся на Андрея, и начал его избивать. Куда Андрею, щуплому, худому парню, до защиты от хорошо слаженного Саши. Андрей быстро получал удар за ударом, после, опять же с его и только с его слов, Саша замер, взглянул вперёд и ринулся вперёд к озеру. До озера было совсем недалеко, буквально пара десятков метров, слышимость была очень хорошей, а после последовали крики со стороны озера. Андрей кое-как встал и увидел, как в озере плещется Саша, он сделал такой вывод по болтающимся рукам из-под соляной кромки, и ринулся на помощь Саше. Прибежав, он слышал странный звук, протяжный, свистящий, будто ветер играет свою музыку, тогда я заметил, что его описание похоже на мои ощущения от поющих скал, он слышал его лишь фоном, когда пытался помочь Саше. Он в солёной воде, мне неведомо и, думается, никому это также неизвестно, как толстейшая соляная поверхность провалилась, но факт оставался фактом, в озере был человек, и озеро не хотело его отпускать. Саша медленно погружался в солёную воду, хотя и не должен был, ибо солёная вода выталкивает бренное человеческое тело. Андрей огляделся в панике, он ничего не мог сделать, на его глазах тонул человек, он заметил тень в далеке. Когда последняя фаланга Сашиного пальца окунулась в воду, стих и тот необычный музыкальный протяжный звук, и Саша исчез в недрах из воды и соли.

Сейчас его состояние было совсем плачевным, конечно, помимо физического и нервного истощения, к которым добавлялись ещё и побои, его состояние усугубляла его пошатнувшаяся психика, или рассудок, кому как удобнее. Конечно, увиденная человеком смерть накладывает свой отпечаток на рассудок человека, так же, как и первая настоящая любовь, сейчас рассудок Андрея был подвижен, он был пластичен к изменениям и в то же время совершенно нестабилен и уязвим.

Аня, хоть и ненавидела его всей душой и сердцем, но не могла не проявить сострадание к человеку, или любому другому существу. Она запихнула все свои эмоции, по отношению к конкретному человеку, сидящему перед ней, в тяжелейшем состоянии, глубоко внутрь и отдалась одному из любимых дел, помощи. В лагере стояла тишина, каждый ушёл в свои мысли и рассуждения. Аня старалась разговаривать с Андреем, чтобы его пластинчатый в данный момент рассудок не трансформировался в ночной тишине в нечто ужасное. Мы с Игорем занимались обустраиванием лагеря. Игорь разжигал костёр, параллельно разговаривая с Аней, чтобы не сойти с ума, а я же, как всегда, ушёл в пространные рассуждения в своей голове. Мы, лично, даже в большей степени я, думал, что всё самое страшное позади. Впереди, как минимум нахождение тел, но если рассуждать более оптимистично, как я обычно и делал, то была вера в нахождение их живыми, стоит только дождаться помощи, которую вызвали ещё когда пропала Рита, когда ещё была связь. Но, я ошибался, и признаю это. Как и любой человек, я мог ошибаться.

– Вот этот тип! Начал тут ко мне с объятиями кидаться, словно он и впрямь мой друг!

– Разберёмся, - кратко ответствовал ему на это стоящий прямо перед Новиковым полицейский и сказал Николаю Ивановичу: – Разрешите войти? – Не дожидаясь ответа, шагнул через порог, заставив Новикова посторониться.

Все вместе прошли в дом. Николай Иванович притворил за собой дверь и выжидающе уставился на визитёров, не говоря ни слова.

– Назовитесь, пожалуйста, — сказал усатый лейтенант, требовательно глядя на хозяина. Помимо него и приятеля Новикова, здесь находились ещё двое полицейских: полноватый молодой сержант и совсем юная девушка с погонами без знаков различия).

Новиков хмыкнул и насмешливо ответил:

– Прежде всего я хочу знать, с кем разговариваю...

Полицейский едва заметно покраснел и выпалил скороговоркой:

– Лейтенант патрульно-постовой службы Нехлебко. – Он с ловкостью иллюзиониста выхватил из кармана удостоверение и, веерно взмахнув им, потребовал: – Попрошу ваши документы!

Ещё раз хмыкнув, Новиков полез в сумку и, достав оттуда свой паспорт, подал книжицу лейтенанту. Тот раскрыл документ, какое-то время листал страницы, потом захлопнул его и, пряча паспорт в карман, объявил удивлённому подобным оборотом дела Николаю Ивановичу:

– Попрошу вас проехать с нами в отделение для установления вашей личности и местонахождения гражданина, чей паспорт вы мне сейчас предъявили.

Новиков оторопел и какое-то время взирал на наглого лейтенанта, не в силах вымолвить и слова.

– Послушайте! – возмущение наконец прорвалось сквозь редуты его ошеломления. — Я всего лишь отрастил бороду! Если это какой-то розыгрыш, то я не желаю в нём участвовать! – Он с негодованием посмотрел на приятеля. – Тебе не стыдно?

– Вот наглец! – с озлоблением сказал тот, обращаясь к полицейским. – Скажи спасибо, сволочь, что менты здесь, а то...

– Ну, хватит! – прикрикнул на него лейтенант. – Пора уже знать, что никаких «ментов» давно нету. А вы, – он повернулся к Новикову, – одевайтесь, поедете с нами, в отделе разберёмся...

Возмущённый донельзя Новиков принялся с ожесточением натягивать куртку, приговаривая при этом:

– Вы ответите! Я вам просто так этого не оставлю!

– Если бы вы знали, сколько раз мне приходилось слышать подобное, – сухо сказал лейтенант. – Вы, – обратился он к приятелю Николая Ивановича, – тоже поедете с нами.

– А как же! – кивнул тот с энтузиазмом. – Должен ведь я узнать, куда эти сволочи подевали моего друга. – Он с ненавистью взглянул на Новикова. – Ещё и ограбили его, и даже симку в телефоне не постеснялись оставить…

Николай Иванович не удостоил бывшего (а как иначе?!) приятеля и взглядом, и вышел за дверь в сопровождении полицейских.

Все вместе они миновали полуразвалившийся забор (Новиков всё собирался заняться им, но так и не успел) и подошли к служебному «уазику», припаркованному метрах в десяти от калитки, возле которого стояли две старухи и мужик в телогрейке, наброшенной на голое тело.

Все трое что-то оживлённо обсуждали, но лишь до тех пор, пока в поле их зрения не оказался Новиков... Тогда случилось нечто, заставившее Николая Ивановича удивиться ещё больше, чем нежелание приятеля (бывшего!) признать его.

Обе бабки воззрились на него, словно на диво дивное, затем как по команде принялись дружно креститься, раз за разом громко повторяя «Чур меня! Чур меня!», а потом бросились в разные стороны, вопя на всю улицу и причитая на бегу.

Новиков, а вместе с ним и полицейские, остановившись, в великом изумлении взирали на их бегство, затем все посмотрели на мужика, который хоть не крестился и не убегал, но здорово побледнел и не сводил потрясённого взгляда с задержанного.

Внимательный лейтенант кивнул сержанту, тут же крепко взявшему Николая Ивановича за локоть, а сам подошёл вплотную к мужику и спросил у него:

– Вы что, знаете этого гражданина?

– Ещё бы, - ответил тот, всё так же не сводя глаз с Новикова. – Это наш местный, Наум Сипов.

– Ага, – многозначительно кивнул лейтенант, бросая взгляд на замершего от подобного заявления Николая Ивановича. – Вот и разобрались, кто вы такой, гражданин Сипов.

– Только это не может быть он, – неожиданно заявил мужик и в первый раз посмотрел прямо на лейтенанта.

– Это ещё почему? – возмутился хранитель правопорядка. – Вы же сами сказали, что…

– Да потому, – задушенным голосом перебил его мужик, – что Наум Селиваныч Сипов, а в миру Наумка-колдун, два года тому как умер!

Опешившие от подобного заявления полицейские, сам Новиков и его приятель (бывший, конечно!) окаменели. Затем Николай Иванович вымученно рассмеялся и умоляющим тоном произнёс:

– Хватит уже этого фарса! Сколько можно? Какой Наум Сипов? Какой колдун?

После недолгого раздумья лейтенант решительно произнёс:

– Ладно, разбираться будем в отделе, кто умер, а кто жив! – и сказал, обращаясь к Новикову: – Поехали, дед.

– Да какой я вам дед?! – заорал на него Николай Иванович, уже не владея собой, и пытаясь вырвать руку из крепко сжатых пальцев сержанта. – Вы что, ослепли?!

Тогда лейтенант молча приблизился к «уазику» и, с усилием повернув внешнее зеркало заднего вида, пальцем поманил к себе Новикова, тот медленно подошёл, всё так же удерживаемый за руку сержантом, и взглянул в его мутную поверхность...

Увиденное в нём отражение сразило его. Из ”зазеркалья” в него пялился древний старик с кустистыми сивыми бровями, густой гривой тщательно расчёсанных волос, с глубокими ущельями морщин на сухом лице и глазами, блестевшими из-под бровей, словно мутные лужицы на дне колодца... Николай Иванович несколько долгих мгновений неверяще пялился на это незнакомое лицо, а потом коротко охнул... и замертво рухнул на землю...

***

— Сколько нам ещё здесь торчать придётся… — тоскливо протянула девушка-стажёр, стоя у калитки и глядя вслед отъезжающей труповозке.

— Не… — сержант рядом мотнул головой, раскуривая сигарету. — Уже скоро свалим отсюда. Тут делов-то… Тьфу!

*****

В самом же доме лейтенант Нехлебко производил досмотр личных вещей умершего. Когда всё это немудрённое имущество лежало на лавке, полицейский обнаружил на полатях в дальнем углу свёрток из упаковочной клеёнки. Вытащив его на свет, развернул и увидел перламутрового цвета платок, который, в свою очередь, был обёрнут вокруг ручного зеркала и тяжёлого металлического гребня.

Лейтенант с любопытством колупнул ногтём один из ярких камней, украшающих диковинную расчёску, а затем, воровато оглянувшись на дверь, несколько раз провёл гребнем по густым чёрным волосам, глядя прямо в таинственную гладь зеркала. Лицо его при этом наполнилось значительностью и восторгом. Со двора донеслись голоса. Он зыркнул в сторону входа и, быстро обмотав найденные предметы платком, сунул вещи в карман форменной куртки.

Через минуту Нехлебко вышел на улицу, пахнущую скорой зимой, и улыбнулся, чувствуя в кармане приятную тяжесть удивительных вещей…

Подтянув его к себе, Николай Иванович едва не задрожал от волнения, увидев, что сундучок имеет на своей крышке навесной замок и достаточно тяжёл, чтобы быть пустым. Наскоро осмотрев остальное пространство подвала и убедившись, что ничего больше достойного внимания в нём нет, он, пыхтя, принялся подниматься наверх, торопясь открыть таинственный сундук…

***

Деревянный, без всяких выкрутасов, ларец не выдержал объединённого напора отвёртки и стамески, и теперь валялся на полу с отломанной напрочь крышкой, а осчастливленный обнаруженной тайной Новиков рассматривал лежащие на столе предметы, извлечённые из своего укрывища на свет Божий: небольшое зеркало в обрамлении деревянной, изрезанной затейливым орнаментом, рамке, женский головной платок из шёлка цвета перламутра и бронзовый гребень с ручкой, инкрустированной цветными камнями.

Все вещи производили впечатление старинных. И если Николай Иванович, металлург по образованию, мог очень точно определить металл, из которого был сделан гребень, то камни, будь они драгоценные или вовсе из бутылочного стекла, оставались для него загадкой. Но если они всё-таки имеют ценность…

У Николая Ивановича перехватило дыхание... Тогда страшно и подумать, какова может быть их стоимость! Оставалось только удивляться, как внук покойного старика не обнаружил эти, несомненно ценные, предметы раньше. Новиков взял в руки зеркало и посмотрел на своё отражение в нём…

Тёмная, словно покрытая патиной, поверхность не сразу, а будто после некоторого раздумья, отразила его лицо, и Новиков первый раз в жизни подумал о том, что выглядит он вовсе даже ничего…

Зеркало явило ему отражение благородное и возвышенное… Можно сказать, одухотворённое. При виде его на ум почему-то сразу приходили слова «чело», «очи»... Смущённый такими мыслями на свой счёт, Николай Иванович хотел отложить зеркало, когда вдруг заметил, что причёска его растрепалась (Новиков по праву гордился своими ничуть не поредевшими и почти не поседевшими с возрастом волосами, которые он зачёсывал назад). Он взял найденный гребень и, смотря в зеркало, принялся им причёсываться, причём каждое движение гребня по шевелюре доставляло Новикову небывалое наслаждение. Ему на миг даже показалось, что сами волосы чуть слышно потрескивают от удовольствия. Немного сконфуженный подобной мыслью, он продолжил расчёсываться, как вдруг громко зазвонил его мобильник.

Николай Иванович недовольно положил зеркало и гребень на стол и взял телефон. Звонил приятель, чтобы с сожалением в голосе объявить о том, что вынужден срочно уехать по работе на неделю-полторы.

– Выдержишь тут без меня? – спросил он. – А то, может, я заеду, оставлю тебе ключи да поживёшь пока в моём доме? Что там одному делать? Ни удобств никаких, ни отопления, ни воды...

Николай Иванович поспешил уверить его, что с ним всё будет в порядке, и что ему тут вообще всё нравится.

– Ну, смотри... – с сомнением в голосе ответил на это приятель и решительно добавил: – В общем, я всё равно на всякий случай оставлю ключи соседу и предупрежу о тебе...

Тепло попрощавшись с другом и выразив сожаление по поводу неудавшейся сегодняшней встречи, Николай Иванович вновь взглянул на своё отражение в зеркале и, вполне удовлетворённый увиденным, снова потянулся к чайнику…

***

Несколько следующих дней Новиков был занят только тем, что собирал и выносил мусор из подпола, окончательно приводя дом в порядок. Ну и, конечно, обеспокоился он и обогревом жилища. Печь, кстати, разжечь так и не пытался, поскольку: а) вспомнил, сколько всегда было с этим мороки и б) вопрос топлива без приятеля сразу решить не получилось бы, поэтому, не утруждаясь лишним, он сходил в центр городка, где были сосредоточены основные магазины, и приобрёл достаточно мощный обогреватель-”ветерок”.

Помимо этого он купил разные необходимые в быту мелочи: «тройник» на удлинителе, кипятильник-«киловаттник», гвозди и т. д.

Странно, но Николай Иванович совершенно не испытывал дискомфорта от отсутствия телевидения или интернета. Кстати говоря, уезжая, он и не подумал о том, чтобы захватить с собой ноутбук. И - небывалое для него дело! — совершенно не скучал…

По вечерам, отдыхая от дневных трудов, он подолгу сидел перед найденным им в погребе зеркалом и расчёсывал волосы старинным гребнем, причём мысль о том, что это довольно странное времяпровождение для мужчины в возрасте, даже не приходила в голову, настолько естественным казалось ему это занятие.

Хотя слово «занятие» в данном случае вполне можно было заменить таким эпитетом, как «действо» или даже «ритуал», настолько серьёзно Новиков к нему относился.

Прежде всего он доставал само зеркало, бережно хранимое им завёрнутым в «пупырчатую» клеёнку, дабы уберечь от всякого рода неожиданностей.

Долго вглядывался в его таинственные тёмные глубины, размышляя о том, сколько лиц прежде оно видело за свою долгую жизнь (именно «жизнь, а не существование!) и только после этого, словно установив незримый контакт со всеми этими людьми, он брал гребень и принимался причёсываться, медленно, раз за разом проводя им по всей длине волос.

Каждое движение, как и в самый первый раз, доставляло ему удовольствие и удовлетворение от того, что он делал. Он будто медитировал. С каждым взмахом гребня его лицо казалось всё более значительным и благородным. Новиков завороженно взирал на своё собственное отражение, не в силах отвести взгляд от него и прерывал этот обряд лишь когда рука начинала просить об отдыхе. Тогда он со вздохом сожаления откладывал гребень и, напоследок ещё раз пристально вглядевшись в зеркало, вновь убирал всё на печные полати, давно избавленные от грязи и пыли. Так проходили дни.

Миновало уже больше недели с того дня, как Николай Иванович появился в Каврасово. Он жил отшельником, не пытаясь познакомиться с кем-то из соседей, к нему также никто не заглядывал. Новиков начал отращивать бороду и нашёл, что она чрезвычайно ему идёт.

Дважды за это время ближе к вечеру он выбирался в магазин, чтобы закупиться необходимыми продуктами. Несколько раз звонил приятель, досадовал на незнакомое Николаю Ивановичу начальство, вынуждающее его задерживаться и обихаживать капризных заказчиков, интересовался, как там Новиков обживается и всё ли у него благополучно.Николай Иванович успокаивал товарища, заверяя в том, что у него всё в добром, чтобы тот не беспокоился, а лучше присмотрел приличный коньяк, поскольку здесь хорошего не купишь... Приятель со смешком пообещал найти самый достойный.

Новиков удивлялся сам себе. Книги, телевидение, интернет – ничего из перечисленного его больше не интересовало. Мысли о противоположном поле его, ещё совсем не старого мужчину, также не волновали. Пусть он и не был женат, но женщины в его жизни, конечно, были.

Не записной ловелас, он, тем не менее, никогда не отличался аскетизмом, и до самого своего отъезда из родного города пользовался расположением дам во всей полноте предоставляемых жизнью возможностей. Мимоходом удивившись этому факту, он принялся ещё больше времени проводить перед зеркалом, которое заменило ему всё перечисленное.

Дело в том, что теперь он не просто видел своё отражение в нём... Нет! Теперь, вглядываясь в зеркало, он словно растворялся в его непостижимой пучине и перед его глазами проносились различные видения, явленные ему зеркальной поверхностью.

Иногда это были просто разрозненные картинки, словно внезапно вспыхивающие и тут же исчезающие слайды с изображением чьих-то лиц (Николай Иванович предполагал, что это отражения людей, когда-либо смотревших в это зеркало), иногда словно отрывки кинолент без начала и конца, из которых всё же можно было что-то понять (жутковатые ритуалы с принесением в жертву животных и даже людей, раззявленные рты орущей толпы с факелами в руках, горящие дома, чёрные деревья в ночном лесу). Причём если сначала всё происходило в полном молчании, то позже на этот своеобразный «видеоряд» стал накладываться и звук: крики, рычание, стоны, шорохи…

Чуть позже он стал ловить себя на том, что  у него случаются мимолётные провалы в памяти, как будто он чего-то не помнит… Словно чем-то занимался последний час, а чем?.. Или несвойственные ему мысли, желания, действия, которые кажутся привычными его рукам, но совершенно несвойственных ему самому.

Впрочем, это не слишком докучало ему и он решил, что это всего лишь отзвуки слов и чувств людей, виденных им в потусторонней реальности зеркала.

Николай Иванович был буквально заворожён этими видениями и ни за что не желал бы теперь отказаться от них, считая, что открыл некое окно в прошлое или другую реальность. Он чувствовал себя избранным (мысли о том, кем и для чего, не приходили ему в голову). При этом Новиков отметил странную закономерность: чем интенсивнее он расчёсывал волосы, тем ярче и живее были его видения и, напротив, если он прекращал причёсываться, то, сколько бы он не вглядывался в зеркало, видел лишь своё отражение в нём.

Помыслы о том, чтобы выковырять камни из гребня и попробовать оценить их (а при возможности, окажись они драгоценными, и продать), давно оставили его. Теперь он даже под угрозой смерти не пожелал бы расстаться с волшебным предметом! Подозревая, что и платок также непростой, он, тем не менее, не пытался проделывать с ним какие-то действия, решив отложить это на потом, а пока удовлетворился тем, что раскладывал его на столе, прежде чем поставить зеркало. Так - ему казалось – видения становятся отчётливее и ярче.

Однажды утром, когда Новиков завтракал, в оконце раздался чей-то бодрый стук, и голос приятеля бодро вопросил с улицы:

– Николай! Жив ещё, отшельник?!

Новиков встрепенулся и радостно отозвался:

– Живой, живой! Не стой там, заходи!

Хлопнула входная дверь, в сенях прозвучали шаги и через мгновения перед Николаем Ивановичем предстал его товарищ с объёмистым пакетом в руках.

Сияющий Новиков бросился к нему навстречу, раскинув руки для дружеских объятий…

Реакция гостя удивила его... Прежде всего приятель изменился в лице – из оживлённо-радостного оно вдруг сделалось растерянным и даже немного испуганным, а сам он отшатнулся от Новикова и, выставив перед собой свободную руку, произнёс непонятное:

– Спокойно, спокойно, дед... – И, окинув глазами горницу, добавил, вновь обращая свой взгляд на Николая Ивановича: – А где Новиков?

Тот рассмеялся, полагая, что приятель решил таким образом пошутить и снова хотел обнять его. Но товарищ упёрся рукой в его грудь и слегка оттолкнул.

– Прекрати, дед, – сурово заявил он, – я ведь не шучу. Где мой друг? Или этот алкаш нового жильца привёл, а его выгнал? Ну, погоди, скотина! Я тебе устрою! – Приятель полез в карман, доставая телефон.

Николай Иванович в некотором недоумении посмотрел на него и сказал недовольно:

– По-моему, шутка затянулась, дружище... Ты не находишь?

– Какая шутка, старик? – огрызнулся приятель, набирая номер. – Будет сейчас вам с этим хануриком юмор... – Он приложил мобильник к уху. В ту же секунду на столе зазвонил лежащий там телефон Новикова. Николай Иванович с саркастической усмешкой нажал на нём кнопку отбоя и взглянул на товарища, с растерянным выражением на лице медленно опускавшего руку с мобильником. Внезапно физиономия того прояснилось, и он воскликнул едва ли не с восхищением: – Ну, твари, вы и наглые! Ну, будет вам сейчас!

Перемены (финал)

– Повремени, – недовольно ответил ему товарищ Николая Ивановича, – может быть, моему другу и не понравится дом. Посмотреть надо.

– Чо там глядеть? – с таким-же недовольством спросил сиплый. – Дом как дом... Тёплый, чистый, из бревна дуба... Вселяйся и живи.

– Вот и посмотрим.

– Давайте только в темпе, – хмуро сказал тип. – Мне ещё на работу надо...

Приятель лишь недоверчиво хмыкнул на столь претенциозное заявление и, пройдя мимо посторонившегося владельца, оба друга подошли к дому.

Изба не произвела на Новикова столь удручающего впечатления, как её хозяин. Напротив, дом показался ему достаточно крепким и вполне пригодным для жилья, хотя назвать его комфортабельным нельзя было даже с натяжкой…

Крохотные сени, совершенно свободные от чего угодно, вели в просторную горницу, которая, собственно, и занимала всю внутреннюю часть дома. Два небольших окошка, разделённые крестообразной рамой, стоящий между окнами стол, накрытый вытертой клеёнкой, с висящим над ним шкафчиком и придвинутыми к нему же двумя древними табуретками, приземистая печь с обширной заслонкой в левом, дальнем от входа, углу, несколько домотканых дорожек на полу, широкая массивная лавка... И на этом всё. Новиков недоуменно огляделся.

– Ты ведь говорил, что это «пятистенок»?

– Так мне сказали, – смущённо ответил приятель и с грозным видом повернулся к нетерпеливо переступавшему с ноги на ногу хозяину. – Ты же говорил, что «пятистенок»?

– Так недавно снесли! – заторопился тот с объяснениями. – Сам не знал! Сестра, курва, даже в курс не поставила! Только сегодня увидел, зуб даю!

– Да хоть всю челюсть, – всё так же сурово заявил приятель и повернулся к Новикову: – Пошли, Николай, найдём тебе другой дом, здесь их полно. – И, не слушая бубнящего какие-то оправдания хозяина, он двинулся к выходу.

– Подожди, – остановил его Николай Иванович, – дай я ещё посмотрю...

Приятель хмыкнул, но, не произнеся больше и слова, остался стоять на месте. Новиков неспешно обошёл горницу, чувствуя податливую упругость половиц, заглянул на печные полати, откуда дохнуло на него таким забытым, но, несомненно, узнаваемым запахом овчины, прикоснулся ладонью к бревенчатой стене, глубоко вдохнул и, повернувшись к настороженно застывшему у порога хозяину, спросил:

– А воду где брать?

– Да вон, на заднем дворе колодец! – скрипуче зачастил тот, чувствуя, что ещё не всё потеряно. – Да вы посмотрите! Там и огород есть! Большой...

– На чёрта ему сдался твой огород! – вмешался приятель. – Человек хотел отдохнуть здесь, а не в земле копаться! Вот ещё тоже удовольствие...

Новиков недовольно поморщился и, всё так же обращаясь к хозяину, произнёс:

– Ну что ж, пошли посмотрим задний двор...

Обойдя дом, они и впрямь обнаружили старый колодец, составленный из потемневших от времени брёвен, выкопанный, видимо, в то же время, когда закладывалась и сама изба. На срубе лежал сбитый из прежде крепких, а теперь совершенно трухлявых досок, щит, закрывающий зев колодца, на котором стояло на удивление новое оцинкованное ведро с привязанной к дужке верёвкой. Приятель в очередной раз хмыкнул при виде этого «водопровода», на что сразу же отозвался хозяин:

– Тут всегда так было. Дед говорил, что трудиться надо и в бытовых вещах... Он вообще к разным... э-э...

– Благам цивилизации? – насмешливо подсказал приятель.

– Ну! – кивнул «тощий». – Ко всяким наворотам относился не очень... – Он секунду подумал и добавил: - Вообще никак! – и хохотнул, довольный своим остроумием. – Так что, берёте?

Приятель вопросительно посмотрел на Новикова. Николай Иванович задумчиво оглядел участок за домом, покрытый засохшей травой и каким-то мелким кустарником с одиноко стоящей на нём будкой сортира, бросил взгляд на хмурое небо, на дом за спиной, потом шагнул к колодцу и, отодвинув дощатую крышку, посмотрел в его глубину. На удивление высоко стоящая вода опахнуло лицо Новикова бодрящей прохладной свежестью. Ему немедленно захотелось попробовать этой несомненно вкусной воды (тем более, что непреходящее похмелье обязывало напитать страждущий организм жидкостью). Это и решило исход дела, Николай Иванович полез в карман за бумажником…

Когда обрадованный состоявшейся сделкой хозяин торопливо удалился под неприязненный комментарий приятеля («побежал зенки заливать, пропойца...»), Новиков ещё раз обошёл избу и, вновь усевшись в машину, поехал с товарищем за своими вещами, решив сегодня же переезжать и обустраиваться в своём временном жилище.

Приятель расщедрился, нагрузив Николая Ивановича всякими мелочами, без которых не обойтись в быту: посудой, тряпичной ветошью, веником, электрочайником… Благо, что электричество, невзирая на декларируемую хозяином нелюбовь его покойного деда к достижениям человечества, в доме наличествовало.

– Если что ещё понадобится, звони, – пыхтя от усилий, сказал приятель, закидывая объёмистую сумку в багажник. – Всё привезу.

– Да ладно, – отмахнулся Новиков, – ты и так помог... А если что будет нужно, схожу в магазин... Чай, не маленький…

***

При более внимательном рассмотрении дома Николай Иванович обнаружил то, на что хозяин жилища не посчитал нужным указать: небольшой сарай, прилепившийся к боковой стене избы и люк в сенях, ведущий в погреб. Причём творило так плотно прилегало к полу, что казалось неотличимым от него. Новиков и заметил-то его лишь тогда, когда пытался отмыть всю грязь, нанесённую сюда за долгое время. Предпринимая попытки поднять крышку, он не единожды облился потом, чертыхаясь и не понимая, как это вообще могли открывать люди, жившие здесь раньше: ни кольца, ни какой-либо ручки не было.

Наконец люк с протяжным скрипом поддался его напору и стальной прочности отвёртки (спасибо приятелю, не забывшему столь необходимый в хозяйстве инструмент).

Новиков с опаской взглянул в тёмное, пахнущее сырой землёй, чрево погреба. Что-либо разглядеть там было невозможно. Николай Иванович включил фонарик на своём мобильнике и посветил вниз.

Не особенно мощный лучик света едва позволил разглядеть покосившиеся полки со стоявшими на них какими-то банками, сваленные на земляном полу лопаты и грабли, картонные ящики, ветхую деревянную лестницу, ведущую вниз... И всё это «великолепие» было густо затянуто паутиной.

Новиков ещё какое-то время в раздумье постоял над разверстой ямой, светя вниз, но в конце концов решив заняться подполом позже, захлопнул люк и продолжил уборку в доме.

Ближе к ночи уставший от обилия хлопот и непривычной работы Николай Иванович сидел за чисто вымытым столом и ужинал, устало, но довольно взирая на дело своих рук. Что и говорить, дом преобразился! Николай Иванович не поленился и отскоблил полы от въевшейся в него грязи, отмыл до блеска стёкла в окнах, смёл со всевозможных мест паутину и пыль, и даже вычистил печь от слежавшейся в горниле золы, перепачкавшись при этом с головы до ног.

И теперь, отмывшись от грязи на заднем дворе водой из колодца (дрожа при этом от холода в ранней темноте октябрьского вечера), он с удовлетворением от самого себя и проделанной работы вкушал вполне заслуженный им ужин.

Звонил приятель, интересовался, не нужно ли чего, на что Николай Иванович ответил заверениями, что у него всё в порядке и пригласил назавтра того приезжать в гости, посмотреть, как он устроился в новом жилище.

Тот обещал приехать ближе к восьми вечера с бутылкой столь любимого Новиковым коньяка. Больше звонков за весь день не прозвучало, самому Николаю Ивановичу набрать было некому, да и незачем. Похмелье давно отпустило (вода в колодце и впрямь оказалась невероятно вкусной и свежей). Новиков с удовольствием ел ветчину с белым хлебом, малосольные огурчики и отварную картошку (всё из запасов гостеприимного приятеля), запивая немудрёную пищу горячим чаем.

Стоваттная лампочка горела под потолком, уютно освещая чисто отмытую горницу, в вечерней темноте через улицу теплились оконные огни чьих-то домом, принадлежащих пока ещё неведомым Николаю Ивановичу людям, желудок благодарно тяжелел, умащивая пищу, приятно ныли мышцы от дневного труда…

Никогда раньше Николай Иванович не чувствовал себя столь благостно и комфортно.

«Нет, всё-таки я правильно сделал, что приехал сюда, –  расслабленно думал он, заливая кипятком новый пакетик чая в кружке, – а ведь сомневался...» Он с радостью подумал о предстоящем завтра дне, на который наметил уборку сарая и погреба, и сам усмехнулся своему собственному энтузиазму. «Кстати, надо бы ещё и сортир привести в порядок, а то он, того и гляди, рухнет...» – с такой мыслью Николай Иванович и заснул на широкой лавке, застеленной матрацем и чистым бельём (и опять же — будь благословенны друзья!).

***

Утро нового дня было довольно свежим. Можно даже сказать, весьма прохладным. Николаю Ивановичу ещё предстояло вспомнить, как затапливается печь. О других способах обогреть дом он не подумал.

Допивая кофе, Новиков вспомнил о том, что не обнаружил никаких вещей в процессе вчерашней уборки избы незнакомого ему давно умершего старика и списал это на деятельность его внука.

«Выгреб, наверное, после смерти старика из дома всё подчистую» – неприязненно подумал он о своём арендодателе, и приступил к намеченной со вчерашнего дня работе…

Обветшалый, из прогнивших досок, сарай не принёс никаких неожиданных находок, и только крупные пауки, коих здесь водилось в изобилии, злобно таращились на вторгшегося в их владения Новикова, и нехотя убегали от сметающего паутину веника.

Единственной пригодной в хозяйстве вещью среди всякого хлама оказался висящий на стене старый, но всё ещё целый пластмассовый таз. Подметя в сарае пол, и осмотрев дело рук своих, он с понятным унынием констатировал, что большего совершить не в силах.

Настала очередь подпола. Заранее вооружившись отвёрткой, Николай Иванович распахнул дверь, ведущую в сени из горницы для лучшей видимости, т. к. в коридорчике никакой электропроводки не было и, подсвечивая себе фонариком, осторожно, пробуя предварительно каждую ступеньку ногой, стал спускаться вниз.

Перемены 3

За окном был вечер начала октября. Серое небо набрякло увесистым тучевым кулаком, грозясь обрушить его на землю и разметать на молекулы и дом, в котором проживал Николай Иванович, и сам город. Мелкий моросящий дождик злорадно клевал оконное стекло, искажая перспективу и настроение. Ватная тишина пустынной квартиры, нарушаемая лишь дробным перестуком дождевых капель, секущих окно, буквально топила в себе. Хотелось вскочить и закричать, разрывая яростным криком глотку и саму эту невыносимую тишину.

Огромным усилием воли Новикову удалось сдержать себя. Нарочито медленно он встал с дивана и, подойдя к окну, посмотрел на улицу сквозь истекающее дождевой водой стекло.

Далеко внизу (Новиков жил на восьмом этаже) кто-то в яркой куртке протрусил к мусорным бакам с двумя полными мешками в руках и, не добежав до цели, метнул пакеты. Не глядя на результаты своего броска, он рванул к подъезду. Упаковки рухнули на асфальтовую дорожку в нескольких метрах от бака, разбросав своё неаппетитное содержимое. Николай Иванович брезгливо поморщился, узнав в нём Сипягина из 23-ей квартиры, записного алкоголика и вдохновенного дебошира. Вновь усевшись на диван, Новиков взял пульт от телевизора и прибавил звук.

Шла какая-то передача о фермерах. Ведущий, захлёбываясь от восторга, рассказывал о перспективах, ожидающих страну в ближайшем будущем, когда подобные хозяйства взметнут её экономику до сумасшедших высот. Новиков почти не слушал его, зачарованно взирая на окружающий придурковато улыбающегося фермера ландшафт. Видимо, передача шла в записи, поскольку спокойная зелень деревьев была лишь немного разбавлена желтизной, солнце щедро проливало свет на сухую утоптанную землю обширного двора, а сам фермер красовался в джинсовом комбинезоне и виднеющейся из-под него байковой рубашке.

«Идиот, – неприязненно подумал Николай Иванович, – прямо не русский Ваня, а Джек-американец». Впрочем, нелепая фигура фермера недолго отвлекала его, гораздо больше Новикова занимало невозмутимое спокойствие, словно-бы сочившееся с экрана, которое не могли поколебать ни суматошная болтливость телекривляки, ни косноязычное меканье фермера.

Внезапно мутный, затенённый ненастьем мир вокруг него пропал. Зажав пульт от телевизора в руке, Новиков мысленно оказался в далёком своём детстве, когда голос матери был осью его мироздания, рассвет за околицей родной деревни — средоточием жизни, а свист приятеля, вызывающего маленького Колю из дома, началом нового увлекательного приключения.

Щемящая тоска была почти невыносимой. Захотелось оказаться в родном бревенчатом домике своего детства, где вкусно и уютно пахло овчиной, сухими травами и праздничными пирогами. На глаза навернулись слёзы. Николай Иванович сердито смахнул их рукой и взял с журнального столика мобильник…

Вот так, под влиянием секундного импульса, он оказался сейчас в переполненной «газели» с набившимися в неё громкоголосыми и бесцеремонными селянами, добиравшимися в этот воскресный день до своих деревень и посёлков.

Все деревенские были знакомы друг с другом. Они перекрикивались через весь салон, передавали вещи, хвалясь обновками, приобретёнными на рынке, матерясь, обсуждали с водителем мерзкие дороги, состояние которых и впрямь оставляло желать лучшего. Новикова ещё и угораздило купить билет на место, пришедшееся в аккурат над колесом, где он вполне законопослушно и обосновался, хотя местных такие церемонии нисколько не беспокоили – все устраивались там, где считали нужным.

Всё это время Николай Иванович возмущённо пыхтел, негодуя на дорогу, попутчиков и собственную сентиментальность, но, полагая себя человеком принципиальным, не посчитал возможным переменить решение и выйти на первой-же остановке, чтобы, развернувшись там, отправиться домой. Хотя мысли такие были... Тем более, что, как уже упоминалось, решение переехать не оформилось окончательно — Николай Иванович всего лишь хотел ПОПРОБОВАТЬ...

На улице ощутимо стемнело, время близилось к шести. В салоне помимо Новикова остались всего двое: древняя бабка, продремавшая весь путь, и молодой парень, не выпускавший из рук телефона, и не вынимающий из ушей гарнитуру. Впереди в сгустившихся сумерках провиднелось довольно обширное скопище огней, Новиков тронул за локоть парня, привлекая его внимание:

– Каврасово? – дождавшись, когда тот вытащит наушники, спросил он, махнув головой на проблески огней впереди. Тот перевёл взгляд и, апатично кивнув в ответ, вновь намертво связал себя с телефоном. Николай Иванович достал мобильник и принялся названивать приятелю...

***

Утро следующего дня он встретил разбитым и раздрызганным. Вечерние посиделки с товарищем вылились в неимоверное количество тостов и здравиц, сдобренных ностальгическими воспоминаниями. Причём коньяка, купленного приятелем, оказалось недостаточно, и в ход пошёл самогон его собственного приготовления.

«Мешать всегда чревато, – мрачно размышлял Новиков, – да разве об этом думаешь, когда пьяный кураж прёт?» Вопрос был риторическим и отвечать на него Николай Иванович не стал, а на дрожащих ногах двинулся умываться и приводить себя в порядок.

Вяло елозя во рту зубной щёткой, он вспоминал, как вчера его товарищ живописал жизнь в сельской местности (Каврасово и в самом деле мало чем отличался от большой деревни). Сам приятель, кстати, тоже жил в своём доме, и Новиков имел возможность убедиться в преимуществах частного жилья, оснащённого благами цивилизации: отопительной системой, газом, электричеством.

– ...В общем, так, – говорил прошлым вечером за столом хозяин дома, – я тут нашёл вариант... Как раз такой, как ты и просил... Дом бесхозный. Ну, в смысле, владельцы, конечно, есть, но сами там не живут. Просят недорого. Я сказал, что ты на месяц. На меньше и не пустили бы, – извиняющимся тоном добавил он. – Да так и лучше. Ну, может, на пару сотен больше выйдет, чем заплатил-бы за две недели... Велика беда! Деньги плёвые, а беспокойства никакого. Живи себе и голову не ломай, что кто-то припрётся и станет нудить, типа, а сколько дней вы ещё здесь пробудете? Верно?

Николай Иванович отмахнулся:

– Не бери в голову, всё нормально. А что за дом?

– Да как ты и хотел... Бревенчатый пятистенок, вокруг всё заросло кустами, на пятьдесят метров рядом ни одного соседа. Красота! В той части вообще многие дома пустуют.

– А в чём причина?

– Да всё в том же, – удручённо ответил приятель, – молодёжь уезжает, старики помирают.

– А там?

– Что там?

– Уехали или умерли?

– А! Да бог его знает. Я поинтересовался, мне подсказали, с кем поговорить. Пообщался, сошлись в цене... Чего ещё? А ты что, –  усмешливо воззрился на Николая Ивановича приятель, – духов боишься?

– Да ничего я не боюсь, –  пробурчал тот, – просто интересно стало.

– А мне вообще нисколько, – сурово ответствовал приятель. – Ты меня попросил дом тебе подыскать – я нашёл, а кто там умер или уехал, мне это без разницы.

– Да всё нормально! – поспешил заверить его Новиков. – Я тебе благодарен.

– Ну, а раз так, – сказал товарищ, разливая коньяк по рюмкам, – то давай за это и выпьем, а завтра поедем заселять тебя...

И вот сегодняшним утром, когда нужно было ехать смотреть дом, Николая Ивановича обуревало лишь одно желание — лечь и не шевелиться. Выйдя из ванной, Новиков попал в крепкие объятия хозяина.

– Доброе утро, дружище! – прогудел тот, сжимая плечи друга. – Ну, ты как? Готов к труду и обороне?

– Почти всегда, – попробовал неуклюже пошутить Николай, страдая от головной боли.

– Ну, тогда по кофейку и поехали! – жизнерадостно заявил приятель. – Я созвонился, нас уже ждут.

Перемены 2