n.epifanov

Есть люди, которые не умеют уходить. Не потому, что некуда. А потому, что знают: если уйдут они, всё это окончательно погаснет.

"Гастион" родился из этой мысли.

Из ощущения, что где-то на краю мира всё ещё горит свет - лампа над старым столом, и кто-то, склонившись над журналом, выводит дату и время.

Может быть, ему больше не звонят по служебной линии, может быть, поезда уже не идут по этим рельсам, но он всё равно сидит на своём месте. Не потому что ждёт, а потому что иначе нельзя.

Пьеса начинается как будто просто: бар, станция, метель. Но за этой простотой скрывается целая вселенная.

Место, где смешались шум радиоприёмника, запах пыли, человеческие голоса, и то, что когда-то называлось надеждой. Место, где время застряло между прошлым и настоящим, где каждый персонаж живёт не столько ради действия, сколько ради присутствия.

Анатолий Степанович - начальник забытой всеми железнодорожной станции.

Он всё ещё отвечает за поезда. Он продолжает вносить данные в журнал, проверять линии связи, чинить лампу, наливать чай посетителям, которых, возможно, давно уже нет в живых и... разгадывает кроссворд

Он всё ещё дежурит - не на службе, а в жизни. И в этом есть что-то бесконечно трогательное: человек, который не ищет смысла, а просто делает то, что умеет - быть.

В этом и есть природа "Гастиона".

Это пьеса не о событии, а о состоянии. О людях, которые застряли между "ещё" и "уже".

Кто-то остался здесь по привычке, кто-то - по любви, кто-то - по вине. Но никто не уходит.

Они продолжают приходить, разговаривать, наливать, слушать, словно этот маленький бар под станцией - последняя точка на карте, где ещё можно быть вместе.

Здесь нет острых поворотов сюжета, нет громких монологов и поучений. Здесь всё решают паузы. Молчание после слов. Дыхание между репликами. Звук падающего снега за окном. "Гастион" - это пьеса, где действуют не герои, а человеческие души.

Когда я писал её, я думал о простых вещах: о тишине, которая не давит, о работе, которую никто не ценит, но кто-то должен продолжать, о свете лампы, который кажется маленьким, но держит целый мир.

Мы живём в эпоху, когда все куда-то бегут, всё ускоряется, всё должно быть "новое", "громкое", "успешное". А я хотел написать историю о замедлении.

О тех, кто не успел за миром и остался, но не озлобился, не ожесточился, а просто принял эту точку остановки как свою территорию жизни.

Для кого-то это поражение. А для меня наоборот, форма силы. Не уходить - не значит застрять. Иногда это и есть верность.

Я часто думаю, что "Гастион" - это пьеса о людях, которых не видно. О тех, кто чинит лампочку, когда другие уже ушли домой. О тех, кто вытирает барную стойку, хотя в зале давно никого нет. О тех, кто продолжает говорить в телефон, даже если на другом конце уже давно тишина. Это история о тепле, которое не умирает, и о людях, которые не дают ему исчезнуть. Не ради благодарности, не ради памяти, а просто потому, что умеют быть рядом.

Мне не хотелось писать пьесу о стране, поколении или эпохе. Я писал о человеке. О том, как трудно сохранить себя, когда всё рушится. О том, как важно уметь просто сохранять свет, пусть даже в самой маленькой комнате, где метель стучит по окнам и за стеной всё молчит.

Каждая сцена, как окно в другое состояние. В одном разговор о смерти, в другом о надежде, в третьем просто пауза, где никто не знает, что сказать. Но во всех тепло. Не пафосное, не театральное, а человеческое. Такое, которое рождается не от слов, а от присутствия. Тишина и паузы играют в "Гастионе" важное значение, потому что только в тишине слышно настоящее. Слова часто мешают, а пауза лечит.

И если в этой тишине вдруг раздаётся старый телефон, или кто-то тихо говорит: "Я слушаю", значит, что мир всё ещё жив. "Гастион" - это пьеса о тех, кто остался. О тех, кто не убежал из своих жизней, о тех, кто не смог, да и не захотел перестать верить в людей. О тех, кто по-прежнему ставит чайник, чинит розетку, открывает дверь и ждёт, даже если никто не обещал прийти.

И пока горит лампа над столом, и за окном идёт снег, и кто-то где-то отвечает на звонок, жизнь продолжается.

Поклонники франшизы очень долго ждали, когда же наконец Konami перестанут заниматься ерундой и возродят культовые игры. И этот момент настал, но проблема подкралась незаметно... Konami решили взять вектор развития совсем не тот, который следовало (конечно, это мое личное мнение).

Они посчитали, что раз SH 2 так популярен, а другие части ругают, то следует сделать уклон на в Психологизм, подвинув в сторону мистику и сам город. Где-то читал, что Город должен стать не местом, а состоянием, что уже звучит плохо и опасно.

И вот с того момента Konami и пошли выбранным путем, по сути уничтожая все то, что создали до этого сами. Да, ремейк второй части получился хорошим - я не спорю, но там сам Сайлент Хилл и мистическая составляющая все равно играли большую роль.

Далее будут спойлеры, поэтому тем, кто хочет поиграть в Silent Hill f, читать не стоит.

И вот появился SH f... Поначалу все выглядит красиво и интригующе: атмосфера, монстры, но чем дальше, тем тоскливее. Во многих местах пишут, что трудно понять сюжет игры при первом прохождении, а это потому что сюжета как такового там попросту и нет. На самом деле, все более чем просто и очевидно.

Konami взяли одну из повесточных тем и просто сделали ее главной, от чего вся игра превратилась в бессюжетный Образ - метафору. Чистая психология, где по сути не осталось места ни мистике, ни каким-то потусторонним тайнам о нашем мире.

Но путешествие по образам в рамках одной единственной идеи - это не сюжет. Это наброски: "Вот смотрите, как тут красиво мы подали ее страхи и борьбу с ними!"

Отдельное место занимает потусторонний мир - скучный, одинаковый, не имеющий никакого отношения к Сайлент Хиллу (и вселенной) вообще.

По сути, если убрать из названия Silent Hill, то игра может существовать сама по себе в виде психологической метафоры, но ведь тогда не удалось бы продать столько копий игры, и фанаты не стали бы в нее играть.

По итогу уже в концу первого прохождения стало безумно скучно и неинтересно. Бои, которые то и дело напоминают соулслайки, приелись, локации не добавляли красоты, а происходящее на экране не обрело логику, а осталось лишь метафорой-образом.

Конечно, это мое личное мнение, а на вкус и цвет все фломастеры разные. Но мне очень жаль, что вселенная Сайлент Хилл пошла по этому пути. Не думаю, что буду теперь ждать новые игры. Лично от себя я бы поставил Silent Hill f - 4 из 10 баллов (и то все хорошее только в первой части игры).

Что вы думаете? Играли? Понравилось?

Киберпанк за пределами стереотипа

Когда мы слышим слово «киберпанк», чаще всего представляем перестрелки в неоновых трущобах, корпорации-монополии и антиутопичные города, залитые рекламой. Это верно, но лишь на поверхности. Киберпанк - это не только про оружие и взломы, а про человека, оказавшегося внутри мира, где технология подчинила себе душу.

В моей книге «Цифровой пульс» именно об этом. Здесь важно не то, как машины управляют людьми, а как разные психологические типы реагируют на новый порядок. Герои - не просто персонажи, а психологические модели выживания, каждая из которых отвечает на вопрос: «Что останется в нас, когда мир превратится в код?»

Кристина - эмпат-интроверт в мире цифры

Она представляет собой центр книги и одновременно её зеркало. В терминах юнгианской типологии - это интровертная интуиция, усиленная чувством. Кристина не пытается бороться с системой напрямую, её стратегия наблюдать, сохранять внутреннюю целостность.

Здесь можно вспомнить Сартра: «Человек осуждён быть свободным». Свобода Кристины не в действиях, а во внутреннем выборе оставаться человеком среди машин. Это и есть экзистенциальное сопротивление: сохранять себя, когда всё вокруг навязывает маску.

Она напоминает читателю: быть уязвимым - не значит быть слабым. В эпоху голограмм и имплантов именно способность чувствовать и оставаться человеком становится актом протеста.

Филипп - рациональный архитектор

Фил - аналитический тип. В его характере доминирует логика и интроверсия. Человек, который работает с системами, а не с эмоциями. Он не лидер, не харизматик - он фундамент, который редко замечают, пока он держит стены.

Камю писал, что «абсурд рождается из столкновения человеческого стремления к смыслу и молчания мира». Филипп как раз тот, кто пытается упорядочить абсурд, найти структуру в хаосе. Его рациональность - это не холод, а способ удержаться в мире, где смысл постоянно ускользает.

Психологически он воплощает архетип Тени, скрытой силы. В его сдержанности нет отчуждения, есть дисциплина. Это напоминание: структурирование реальности тоже форма борьбы с абсурдом.

Надин - архетип огня и энергии

Она противоположность Фила. Надин - экстравертная сенсорика, человек-тело, человек-смех. Её присутствие - это психическая энергия, которая вносит в серый мир краски.

Здесь стоит вспомнить Юнга: «Без игры с воображением никакое творчество невозможно». Надин олицетворяет именно эту «игру» - живой поток энергии, который разрушает закостенелые формы. В её смехе и спонтанности - архетип Музы: она оживляет пространство и других людей.

Она напоминает: жизнь - это не только борьба и боль, но и способность улыбаться там, где, казалось бы, нет причин.

Влад - защитник и «раненый воин»

Влад - человек, переживший слишком многое. Бывший полицейский, повар по собственному выбору, с бионическим сердцем и телом, сшитым из протезов. Высокое чувство долга, сверхразвитое «суперэго» - это все про него.

В нём мы видим архетип Старца и Стража, но в изломанной форме. Влад - это «раненый герой», тот, кто познал вину и боль, но сумел превратить их в заботу.

Существует мысль: «Герой всегда умирает ради большего, чем он сам». Влад именно такой: он уже отдал многое и продолжает стоять на границе, защищая других. Для читателя он пример того, как опыт поражений превращается в источник силы и сострадания.

Психологический каркас истории

Каждый герой книги - не просто характер, а психологическая функция:

• Кристина - чувство и эмпатия,

• Филипп - логика и структура,

• Надин - энергия и тело,

• Влад - мораль и защита.

Вместе они образуют квадрат устойчивости. Это модель внутреннего мира, в котором читатель может увидеть себя: иногда мы Кристина, иногда Фил, иногда Надин или Влад. В этом сила книги: она даёт архетипы для идентификации.

Почему это важно

Киберпанк всегда был жанром о границе человека и машины. Но «Цифровой пульс» доказывает, что в этой границе важнее всего личность.

Сартр напоминал: свобода - это не внешнее условие, а внутренний выбор. Камю показывал, что даже в мире абсурда мы можем сказать «да» жизни. Юнг добавлял: путь к целостности лежит через встречу с собственными архетипами.

Герои «Цифрового пульса» воплощают именно это: разные пути человека сохранить себя в цифровом хаосе. Для читателя эта история становится не просто рассказом о будущем, а приглашением к внутреннему выбору.

Каждое утро одно и то же: помол зерен, кипяток, медленное заваривание. Минута тишины перед глотком. Ученые скажут: это триггер для мозга, рутина. А я думаю: это маленькая репетиция возвращения. Как после "малой смерти" сна мы заново собираем себя из осколков сознания. Аромат, тепло чашки, первый вкус - якоря, которые выдергивают нас из небытия в реальность. Кофе - не стимулятор. Это мост между сном и бодрствованием, между "я спящим" и "я живущим".

Такое ощущение, что с каждом месяцем хитрости локализаторов, направленные для привлечения зрителей, становятся все жестче и более извращенными. У нас в кино вышло бесчисленное множество Астралов, Заклятий, Паранормальных явлений и Клаустрофобов. Если фильм ужасов, то, такое ощущение, что обязательно надо приляпать к нему Заклятие.

Но, если раньше они довольствовались одной франшизой, теперь начали совмещать сразу несколько. Одним из таких примеров является фильм "Пила. Джокер", который на самом деле называется "Dark Game" (Темная игра).

Вот еще несколько безумных перводов:

«Клаустрофобы: Начало» (оригинал: The Bunker Game, 2022)

«Омен. Непорочная» (оригинал: Immaculate, 2024)

«Поймай толстуху, если сможешь» (оригинал: Identity Thief, 2013)

«Паранормальные явления: Поместье призраков» (оригинал: Ghost House, 2017)

«Заклятье: Книга крови» (оригинал: The Red Book Ritual, 2023)

«Конченая» (оригинал: Terminal, 2018)

«Рыба моей мечты» (оригинал: Salmon Fishing in the Yemen, 2011)

Какие безумные и смешные переводы названий фильмов встречались вам?

Вот сижу, уставившись в белый лист. Хочу попытаться написать историю в жанре фэнтези. ХОЧУ. Аж зудит в пальцах. Мрачное, такое, чтобы кости хрустели под сапогами, а в голове после прочтения стоял туман вечных вопросов: кто мы, куда идем, и почему этот гоблин так гадко хихикает?

Прежде я писал в жанрах мистического триллера, приключенческой научной фантастики, фантастической романтики, антиутопии, киберпанка, но никогда не касался фэнтези о средневековье. Ни-ра-зу.

В моих книгах речь обычно идет или о современности, или о будущем, а тут совсем другое дело. На первый взгляд, кажется, что нет ничего сложного: поменяй время, добавь мечи, магию и замки и дело сделано. Но это совсем не так. Фэнтези - далеко не самый простой жанр, и требует к себе большого уважения. Да, можно взять стандартный набор и не париться, но какой тогда в этом смысл? Никакого.

Первое, что не дает мне покоя - Расы. Уж, очень мне не хочется лепить привычных эльфов с луками, орков качков и тому подобное, а попытаться придумать свою расу довольно не просто. С одной стороны, либо получается нечто такое, что уже существует, либо что-то совершенно несуразное и бессмысленное (как пытаться скрестить жирафа и тостером). Придумать людей-кальмаров не трудно, но разве это красиво? Разве оно стоит того? Выглядит, скорее, как жалкая пародия в попытке не следовать основам жанра.

Второе, что занимает мой ум - это Мир. Он должен быть цельным, логичным и оригинальным. Здесь, на самом деле, проблем гораздо меньше, чем с расами. Да, придется немного подумать, но здесь понятно как и куда следует двигаться.

Хотя стоит отметить, что я привык к определенной камерности - очень часто у меня фантастика и мистика представляют собой роль декорации для внутреннего ада персонажей. Здесь же должно быть несколько иначе. Но, как я уже сказал, с этим разобраться будет проще.

Третья дилемма: Баланс. Как совместить свое (этот мой вечный сумрак, философский надрыв, любовь к психологическим пропастям) с канонами жанра? Часто люди ждут от фэнтези определенного "вкуса" – приключений, магии, эпичности. А я хочу, чтобы мечом орудовали редко, зато внутренних демонов было на каждого по роте. Не превратится ли мое "мрачное фэнтези" в нытье в замке при свечах? Как вплести философию в сюжет о походе за артефактом, чтобы это не выглядело лекцией посреди боя?

Вот и сижу думаю. С одной стороны – океан возможностей! Можно ВСЕ! С другой, этот океан такой безбрежный, что можно запросто утонуть в собственных невоплощенных (и часто дурацких) идеях. Страшно начинать. Страшно, что получится вторично. Страшно, что получится смешно (не в том смысле). Страшно, что мой "фирменный" стиль просто не приживется на этой новой почве.

Но черт возьми, мне нравится эта мысль. Эта задача – создать что-то новое в старых рамках, но не сломать рамки, а переплавить их во что-то свое. Звучит слишком амбициозно, но попытаться стоит.

Может, не надо изобретать велосипед с квадратными колесами? Может, взять старую, добрую расу, но вывернуть ее наизнанку? Вместо благородных эльфов – эльфы-циники, разочарованные в бессмертии, страдающие вечным сплином? Вместо орков-туповатых вояк – орки-философы, тяготеющие к созерцанию, но вынужденные махать топорами в силу физиологии? И мир... Может, не гигантский континент, а один проклятый, дышащий на ладан город-государство, где вся "магия" – это гниль, отчаяние и тени прошлого? В общем, есть над чем подумать.

Если у вас есть желание поделиться мыслями, то буду рад. Особенно ваше мнение по трем вопросам:

1. Как бы вы отнеслись к миру фэнтези, где кроме людей нет привычных рас?

2. Насколько вам важна детальная проработка мира, включая его историю?

3. Мрачное фэнтези с философией - такое бы вас заинтересовало?

В общем, я рискну полезть в эту нору с граблями наготове. Буду ли я там биться головой о стены собственных фантазий? Скорее всего. Получится ли что-то путное? Не имею ни малейшего понятия. Но попробовать ОЧЕНЬ хочется.

Эта цитата из книги Эриха Марии Ремарка "Тени в раю". Автор выражает мысль, что люди, на чью долю выпали суровые испытания, которые они смогли пережить, теряют свой прежний героический статус и чаще всего, становясь обычными, затухают, как свеча на ветру. А все по тому, что испытания навсегда изменили их, и им уже невозможно стать собой прежними.

Если вы знакомы с творчеством Ремарка, то прекрасно понимаете, как и почему он приходит к подобной мысли в "Тени в раю". Но что насчет произведений других авторов? Я говорю и о книгах, и о кино и о многом другом.

Есть так называемый Путь героя. Если брать один из его самых классический вариантов, то он состоит из следующих этапов: Обычный мир, Зов к странствиям, Отвержение зова, Встреча с наставником, Преодоление первого порога, Испытания, союзники, враги, Приближение к сокрытой пещере, Главное испытание.

Так или иначе герой проходит путь, где ему предстоит пережить те или иные испытания, а в конце его ждет... И тут все зависит от автора и самой истории.

Многие любят счастливый конец, поскольку кто-то устал от плохого в жизни, кто-то ищет поддержку собственным взглядом, кто-то слишком прикипает к героям и хочет, чтобы они получили награду, но, к сожалению, счастливый конец порой не соответствует истории. Иногда действительно "герои должны умирать".

Вы правы. Счастливый финал, как теплый плед, в который так хочется завернуться после всех перипетий. Мы жаждем, чтобы герой, пройдя сквозь ад, получил свою награду, любовь и покой. Но так ли часто этот покой возможен? Или Ремарк, пусть и с беспощадной прямотой, указывает на жестокую правду: выживание после Главного Испытания – это не финал, а начало новой, часто трагической главы?

Давайте присмотримся к классическому Пути Героя. Вот он, преображенный, несет свой "эликсир" (знание, спасение, победу) обратно в Обычный мир. Но что, если сам этот эликсир – неподъемный груз? Что, если трансформация, необходимая для победы, сожгла в нем все, что могло радоваться обычной жизни?

Взгляните на героев самого Ремарка. Равик из "Триумфальной арки" – блестящий хирург, чья душа навсегда искалечена войной и потерей. Он физически в Париже, но его настоящий мир – это мир боли и тоски, где нет места спокойному счастью. Пауль Боймер из "На Западном фронте без перемен" выживает в окопах, но гибнет, едва вернувшись домой. Что это как не метафора его полной неспособности вписаться в мир, который он защищал, но который его больше не понимает? Они выжили на войне, но проиграли миру. Их героизм остался там, а здесь лишь тень, "затухающая свеча".

Этот мотив "невозвращенца" звучит у многих мастеров. Вспомните Джона Сноу из "Игры престолов". Или Леонард из "Манчестер у моря" - он выжил после личной катастрофы, но его жизнь лишь ходячая рана. Никакой "хэппи-энд" не способен залатать эту дыру.

А что насчет тех, кто должен был умереть? Боромир во "Властелине Колец" погибает, искупив слабость, и остается в памяти героем. Но представьте: выживи он, смог бы он жить с грузом своего падения? Не превратилась бы его дальнейшая жизнь в мучительное самооправдание или медленное сползание в отчаяние? Его смерть была драматически и психологически необходимой.

Вот она, суть мысли Ремарка: Испытания Пути Героя не просто меняют человека, они сжигают его прежнее "я" дотла. То, что возвращается (будь то война, трагедия, космическая битва или внутренний ад) – это уже другой человек. Мир аплодирует его подвигу, но часто отшатывается от его травм, его опыта. Он больше не вписывается в клетку обычной жизни. Его героический статус мгновенно тускнеет, превращаясь в статус "проблемного", "тяжелого", "не такого, как все".

Значит ли это, что счастливый конец – ложь? Не всегда. Иногда он заслужен (Фродо, уходящий в Валинор – это его форма "ухода", не менее трагичная, чем смерть). Иногда показана цена возвращения, как у Рокки Бальбоа, чья слава призрачна, а тело и душа изношены боями. Или у К из "Бегущего по лезвию 2049". Его выживание и есть его подвиг, его трагическое прозрение и принятие своей судьбы.

Правда не в обязательной смерти, а в правдивости финала. Настоящая "скучность" и "затухание" наступают тогда, когда авторы, гонясь за нашим желанием утешения, натягивают неестественный счастливый конец на героя, чей путь и трансформация кричат о другом. Когда игнорируют неизлечимую рану или непреодолимую пропасть между ним и миром, который он спас.

Так что же, герои должны умирать? Ремарк, возможно, слишком категоричен. Но он безжалостно указывает на то, о чем мы часто не хотим думать: подлинный героизм имеет необратимую цену. И иногда единственный способ сохранить героя героем в нашей памяти, уберечь его от банальности, боли бессмысленного существования или мучительного непонимания – это остановить его историю на пике. Смерть или уход становятся не поражением, а последним, самым трудным выбором на его Пути. Или же его выживание становится его личным, тихим подвигом каждый новый день. Подвигом существования в мире, для которого он навсегда останется "тенью в раю".

А как вы думаете? Герои обязаны умереть, чтобы не стать "скучными"? Или их борьба после победы – это и есть настоящий, незаметный героизм? Какие примеры "невозвращенцев" или правдивых смертей запомнились вам больше всего?