formakrika

Мария с дочкой Кристин пришли из Тигуилотады — деревеньки, запрятанной в джунглях, примерно в восьми километрах от нашей клиники. Правда, Мария говорит, что от их дома и все девять километров будет. Шли больше двух часов, под проливным дождём.

Врач осматривает их по очереди. Первой — пятилетнюю Кристин. Уже неделя, как она жалуется на боли в голове и в животе. Я взвешиваю девочку, врач сверяет данные с прошлым посещением в истории пациентки.

— Мария, вы знаете, что она стала весить ещё меньше чем в прошлый раз?
— Да, я заметила, что она снова похудела.
— В прошлый раз мы вам рекомендовали кормить девочку больше одного раза в день. Сколько раз в день она сейчас кушает?
— Сейчас два раза, как вы советовали! Иногда даже три раза кормлю.
— Вам удалось найти больше продуктов для семьи?
— Нет, я просто одну порцию на два раза стала ей делить… И немного манго купила ещё.
— Делить порции не поможет, надо больше еды. Постарайтесь найти, пожалуйста.

Мать удручённо много раз кивает головой после слов медика.
Кристин молчит, под шумок жуёт тоненький пояс от платья.

У Марии уже несколько лет диабет. Врач измеряет сахар — повышенный.

— Когда вы ели в последний раз?
— Вчера в два часа дня.
— А таблетки когда в последний раз принимали?
— Три дня назад последнюю выпила.
— Когда остаётся последняя таблетка, нужно в этот же день за новыми приходить. Сейчас сделаем вам инъекцию, в следующий раз не забывайте заранее прийти, получить таблетки.
— Такой дождь лил все эти дни, не хотела ещё и простыть с дочкой… Сегодня уже не выдержала, как она плачет ночью, привела вот, хоть и льёт до сих пор.

Получают таблетки на двоих, врач рисует символические обозначения на блистерах — когда и какие следует принимать. В семье Марии совсем никто не умеет читать.
Держась за руки, уходят-ныряют в мокрые джунгли. До следующего раза.

Лисе семь лет.
Почти каждый день по нескольку раз приходит к нам за водой. Клиника — единственное место в деревне, где есть питьевая вода, нормального прозрачного цвета, а не бурого.

Лиса набирает полную десятилитровую пластиковую канистру. Туго закручивает на ней крышку и тащит через джунгли, сначала под гору, а потом в гору, сквозь щель в скале.
Останавливается передохнуть через каждые десять метров. Тяжело дыша, останавливается возле меня. Болтаем.

— Ты в школу ходишь?
— Нет, мне некогда, надо воду домой носить.
— Знаешь, что будет, когда тебе исполнится пятнадцать лет?
— Знаю. Если будут деньги на муку, то мама испечёт мне торт. А потом по ночам ко мне станут приходить парни и уже они будут носить нам воду.
— И всё?
— И всё.
— А ты хочешь этого?
— Торт точно хочу, очень.
— А всё остальное, тоже хочешь?
— Не знаю. По-другому же не бывает.
— Бывает. Хочешь расскажу?

Молчит, моргает глазами, трёт их грязными ладошками.
— В другой раз расскажешь, когда за новой водой приду.

Подхватывает канистру. Тащит её, согнувшись почти вдвое.
Оглядывается на меня и кричит:
— Не забудь рассказать! Я приду.

Обратный дневной автобус из Чинандеги в Эль Росарио — самое адское место, считаю.
Он рассчитан на сорок четыре сидячих места, но по факту на его крышу и в него натрамбовываются примерно сто человек — все с поклажей, с покупками. Моё лицо зажали между двумя спинами и я радовалась, что можно повернуть нос чуть-чуть вбок и вдыхать раскалённый воздух хотя бы одной ноздрёй.

Где-то возле моего колена прозвучало испуганное «мяу». Минут через тридцать мне по сантиметру удалось вывернуть голову в другую сторону и опустить взгляд вниз.
Мужчина лет сорока пяти сидел, прижав к животу маленькую картонную коробку с проковырянными дырочками в стенках. Из дырочек поочерёдно показывался то кончик рыжего хвостика, то грязный сопливый носик, то драные гноящиеся кошачьи ушки.

Мужчина заметил, что я смотрю, улыбнулся и пояснил:
— Возле дороги лежал и плакал, так плакал. Не мог же я его там лежать оставить, вот, взял, домой везу. Надо помыть и накормить.
Наклонился к коробочке, заглянул внутрь:
— Как ты там, Мучичито? Тебе жарко? Хочешь водички?
Открутил крышку от бутылки, налил несколько капель, спустил в коробку.

Мучичито попил и продолжил мяукать. Может уже от радости, не знаю.
На коробку смотрела уже половина автобуса. Несколько человек тянули пальцы и совали их в дырочки, потрогать котёнка. Хозяин уже в седьмой раз пересказывал кому-то историю их встречи с новым питомцем. Годовалый малыш пробрался вплотную к коробке, засунул свой носик в каждую дырочку, понюхал и поцеловал шерстяного комочка во все места.

Мужчина отобрал коробочку, закрыл ото всех руками.
— Тебе страшно, Мучичито? Не бойся, я рядом. Хочешь, я сделаю больше дырочек?
Проковырял новые отверстия в картоне своим крупным ломанным ногтём.

Соседка по сиденью не выдержала возни рядом, спросила мужчину:
— Зачем вам котёнок?
— Ну, может быть потом он будет охранять мой дом от мышей. Но это потом. А пока я буду охранять его от всего плохого.

Посмотрел на меня, как бы ища поддержки:
— Верно я говорю?

Я кивнула. Я подумала, что мир, в котором люди готовы охранять котят от всего плохого — очень хорош и сможет быть таким долго.
Мучичито нашёл три идеальные дырочки, выложил в две из них лапки, а в третью носик, перестал тревожно мяукать и задремал.

На одной из остановок в чикенбус вползает потный мужчина с чёрной сумкой на голове — продавец. Здесь много что продают в автобусах: начиная от измученных солнцем тамалей, хлеба, воды и газировки в целлофановых пакетиках, заканчивая резинками для волос, наушниками, туалетной бумагой и лекарствами.

Вошедший продаёт как раз лекарства. Точнее, демонстрирует пассажирам две коробочки и, прерываясь на кашель, громким голосом презентует содержимое:
— Сеньоры, у меня есть одна большая мечта! Чтобы все были здоровы и жили свою лучшую жизнь! Уверен, что у каждого из вас есть такая же мечта. У меня есть таблетки из самой экологичной американской лаборатории, чтобы ваша мечта исполнилась.
Одна таблетка раз в десять дней и у вас больше не болит голова, вы спокойно спите, у вас много энергии для работы, нет проблем в сексе, вы не страдаете от диареи и боли в желудке, не умираете от инфаркта, живёте свою лучшую жизнь. Более того! Если у вас есть какая-то мечта: начать больше зарабатывать, переехать в другой дом, выйти замуж, родить ребёнка — после курса этих таблеток каждая ваша мечта сбудется!

Параллельно своей пламенной речи и гулкому кашлю продавец передвигался сквозь плотные ряды пассажиров и совал в руки блистеры, вынутые из коробочек. Молодёжь поглядывала и хихикала, пожилые бабушки и дедушки пытались прочесть надписи на пластинках, но не умели читать. Я прочла на коробочках английские надписи «Омега 3» и «Витамин C». Всего за пятьдесят кордоб (это чуть больше ста рублей) мужчина продавал что-то типа рыбьего жира и аскорбинок в оболочке таблеток мечты.

Женщина с двумя егозящими и хнычущими детьми посмотрела на него усталыми глазами. Он шепотом сказал:
— Сеньора, только для вас продам за сорок кордоб. Купите здоровье детям.
Она купила одну пластинку. Не думаю, что она поверила в здоровье. Просто купила себе несколько минут покоя, во время которых дети успокоились и требушили блистер.

В Чинандеге я купила себе мятных леденцов на сорок кордоб. Мозг сначала сопротивлялся покупке и напоминал о вредности сахара. Потом до него дошёл один пробный леденец, он успокоился и пришёл к выводу, что, пожалуй, этот сахар не так вреден, как волшебные таблетки из чикенбуса.
Не мечта, конечно, да и не из экологичной лаборатории, но жить буду.

Выехать за продуктами из Ла Сальвии — целая операция. Нужно, чтобы большое количество событий сложились в аккуратную мозаику. Считайте сами.

Нужно, чтобы:
за пару дней до поездки в окрестностях не было ливня или шторма,
на момент выезда не было прилива или хотя бы он не вытекал на дорогу,
у дона Чемы не сломалась машина и был бензин для неё,
у дона Хоэля не заглох мотоцикл и было настроение на поездку,
на дорогу упали только ветки, которые можно разрубить, а не целые деревья,
и так далее.

Сложилось. Выходим из клиники в четыре утра, идём до машины, загружаемся. Мотор надтреснуто кашляет, начинаем нырять в черноту и выныривать в неё же. Фары светят так тускло, словно замотаны в пару одеял.
Кроме нас, троих волонтёров и водителя, в машине ещё один пассажир из деревни — тоже хочет выбраться в город, с оказией. Болтает с водителем, рассказывает про своего родственника — пастуха, которого я совсем недавно снимала вместе с его коровьим стадом. Пару дней назад на стадо напал ягуар, хотел слопать корову, а попал на пастуха. Ягуару в целом было всё равно, кого лопать, но пастух не разделял его мнения.
Мужик достаёт телефон, начинает показывать водителю фотографии. Тот выпускает руль, наклоняется к экрану, щурится, рассматривает и ахает. Не вывожу этого зрелища, отжимаю телефон у водителя под предлогом тоже посмотреть снимки. Тот снова берётся за руль, выравнивает машину до наклона в сорок пять градусов, а не в шестьдесят. Успокаиваюсь, смотрю в телефон. Голова пастуха с двумя глубокими рассечениями. Спина пастуха с пятью продольными рваными царапинами — от шеи до поясницы. Ягуар, распластанный на столе, с разинутой пастью и растёкшейся рядом лужицей крови. Пастух с третьего удара ножом смог его зарезать. Сам сейчас в госпитале лежит, успели отвезти.

За историями незаметно проползаем десять километров. Поселение Эль Розарио, отсюда в пять утра уезжает чикенбус до Чинандеги — самого ближайшего города с рынком, аптеками и слабым, но всё же существующим интернетом. Через три с половиной часа будем там.

После каждого продолжительного ливня, мы с врачом открываем утром двери клиники и с замиранием ждём — сколько их будет у нас сегодня, этих простуженных детей.
Часть пациентов обычно уже сидит в очереди на специальных скамеечках под аккуратным деревянным навесом — полевым залом ожидания. Ожидают, когда мы начнём приём.

Высокая температура, боли в голове, першение в горле, жидкий насморк — всё это, вместе с желанной свежестью, приносят затяжные дожди.
Первыми заболевают дети, особенно те, кому меньше десяти лет. Им хуже взрослых удаётся спать в гамаках, поэтому чаще всего они спят на земле, на какой-нибудь тряпочке. Обычно, мокрой тряпочке. Из-за высокой влажности воздуха здесь мало какая вещь высыхает быстрее, чем за сутки. Ночных горшков и приучения детей к ним здесь тоже не водится. Поэтому тряпочки для сна и одежда у малышей обычно постоянно сырые — не только от купания в океане, но и от справления ночной нужды в штанишки.
Сырость и холод всего за одну-две ночи справляются с маленьким слабым организмом. На следующий день после дождя вереница родителей несёт в клинику горячие канючащие комочки с затуманенными глазами и хлюпающими носами

Врач отправляет меня греть две кастрюли с водой, а сама идёт за полотенцами — будем делать компрессы. После первого же отжатого в тазик полотенца, вода становится чёрной, а горячее тельце оказывается в грязных разводах. Мария шутит, что хоть тут дети помоются. Родители смеются и облегчённо выдыхают, видя, как с каждым наложенным мокрым полотенцем успокаивается и начинает клевать носом их ребёнок.

Уносят его, впервые за сутки крепко спящего. И пакетик с таблетками, чтобы долечить простуду уже дома. До следующего дождя.

Школа в Ла Сальвии, как и почти все здания здесь — шалаш. Только шалаш побольше, с бетонным полом и кусочками ломанного шифера на крыше вперемешку с плёнкой.
Здесь могут учиться примерно сорок учеников, столько стульев я насчитала. По факту, на ежедневные уроки приходят от пятнадцати до двадцати ребят — те, кого на три часа отпускают с домашней или полевой работы родители.

Единственный учитель — дон Маккеин. Он приехал сюда около двух лет назад, чтобы учить здесь детей и взрослых. Получилось пока что учить только детей, взрослые не приходят на занятия, но он всё равно продолжает периодически приглашать.
— Я думаю, что если хочешь изменить что-то плохое в своей стране или в мире — надо об этом не разговаривать с друзьями, а брать и делать. Вот я и приехал делать.

Классов нет. Есть две группы — старшая и младшая. Они отличаются не возрастом, а знаниями. Те, кто умеет читать и считать — это старшая группа. Их шестеро, всем от десяти до тринадцати лет. Те, кто пока не знает ни букв, ни цифр — попадают в младшую группу. Или больше десятка, всем от шести и тоже до тринадцати лет.
Дон Маккеин переходит от одной группы к другой, даёт задания, потом проверяет.
Он учит только самому нужному здесь. Один час — математике, самой бытовой: складывать, вычитать, умножать. Второй час — чтению, тоже бытовому: читать надписи на организациях, названия ближайших городов и стран, имена и фамилии. Третий час — гигиене, самой базовой, для мальчиков и девочек вместе: как мыть лицо и руки, как называются части тела, как поступать при встрече со змеёй и что делать при порезе.

Заглядываю в несколько потрёпанных тетрадок. Все пишут простыми карандашами, чтобы можно было стереть написанное ластиком и использовать тетрадь для следующих заданий.
Кто-то щиплет меня со спины. Оборачиваюсь. Девятилетняя Мерилин пытается развернуть складки на моей футболки и прочесть надпись. Спотыкается.

— Я дальше буквы не знаю. Что тут написано?
— Тут написано «волонтёр».
— А волонтёрами бывают только гринго?
— Нет, волонтёрами бывают все, кто хочет помогать другим людям. Например, в нашей клинике сейчас работают врач из Никарагуа и администратор с Кубы.
— То есть я тоже смогу быть волонтёром?
— Сможешь. Только буквы выучи и подрасти.